Прошло где-то с час. Почти весь вагон «утек» (как выразился бы Мишка) на концерт, за исключением начальника с секретарем, храпевших в своем купе, пассажирок последнего купе, Груни и, разумеется, Андрея. Кажется, даже проводники (во всяком случае, один из них) рискнули ненадолго отлучиться в вагон-ресторан — им тоже хотелось послушать старинные романсы.
— Не забывай, что я скоро отлучусь, — предупредила Груню Любовь Александровна, когда девочка разложила все свои художественные принадлежности и поудобнее установила альбом для акварели (он назывался «альбомом», но состоял из отдельных листов, больших и плотных, и нижняя сторона обложки была из твердого картона, поэтому бумага не продавливалась при рисовании).
— Мне главное сейчас общие контуры поймать, — ответила девочка. — А потом, когда вас не будет, я буду рисовать вашу маму.
— Да, ты уж постарайся изобразить меня получше! — сказала Азалия Мартыновна.
— Разумеется, — кивнула Груня. — Если можно, я включу большой свет.
— Как тебе будет угодно, — сказала старуха. — А я пока голос попробую.
Она откашлялась — скорее для вида — и промурлыкала себе под нос начало какой-то песни.
— Что, готова? — спросила она у Груни, увидев, что девочка быстро наметила на листе общие контуры (слабо-слабо касаясь бумаги карандашом и держа карандаш как бы в щепотке, так, как соль держат) и берется за кисть.
— Готова, — почти автоматически ответила Груня. Она была уже настолько захвачена своим рисунком, что окружающий мир наполовину перестал для нее существовать.
— Тогда попробуем, — старуха быстро взглянула на дочь. — Начнем с чего-нибудь полегче. Ты мне, для начала, мелодию подтягивай, пока я свою старую топку не раскочегарю как следует.
И она запела, и, если на первых двух-трех строках ее голос еще мог показаться неуверенным и старческим, то потом он и окреп, и посвежел, и появилась в нем такая лихость, которую и у молодых не часто встретишь:
Все, что было
Сердцу мило,
Все давным-давно остыло,
Истомились в ласке губы
И натешилась душа…
Голос крепчал, как морской соленый ветер, с каждой секундой все туже надувающий паруса и все быстрее гонящий кораблик по волнам. И диким простором начинало тянуть, как будто стены купе распахнулись в ночь, и такой задор прорывался сквозь щемящую тоску, что у Груни свободней и легче забегала кисть по листу бумаги…
Все, что было,
Все, что пело,
Все давным-давно истлело,
Только ты, моя гитара,
Прежним звоном хороша…
— Да, сюда бы гитару хорошую, — сказала старуха, допев до конца. — Такую, как у этого остолопа.
— Ну, мне, наверно, пора, — сказала Любовь Александровна, поглядев на часы. — Если, конечно, я пока не нужна для рисунка.
— Пока нет, — ответила Груня. — Я вас уже наметила. А остальное можно потом доработать, даже утром.
— Можно взглянуть? — спросила Любовь Александровна, вставая с места.
Груня молча кивнула.
Любовь Александровна, задержавшись у двери, внимательно поглядела на начатый рисунок. Груня отлично обыграла свет двух ночников за головами женщин, из-за которого появлялись резкие, почти рельефные тени, лица казались темнее, чем на самом деле, но при этом становились более выразительными: на темных лицах ярче сверкали глаза. Букет, освещенный более бледным верхним светом, выглядел совсем нежным, почти призрачным — хотя и безумно красивым.
— Здорово у тебя получается, — сказала Любовь Александровна. — Обязательно допозирую тебе, потому что жалко будет, если такой замечательный рисунок останется незаконченным.
И поспешила прочь, закрыв дверь.
— Смотри не пропадай слишком надолго! — насмешливо крикнула старуха ей вслед. — Ну, что? — обратилась она к Груне. — Петь дальше?
— Еще бы! — восхищенно сказала девочка.
И старуха запела. Она исполнила и «Дорогой длинною», и «Эй, ямщик, гони-ка к «Яру», и другое. Это было удивительное пение — негромкое, но завораживающее, проникающее прямо в душу. Лицо старухи светилось вдохновением, и энергия этого вдохновения передавалась Груне — ее рука с кисточкой так и летала, так и порхала над листом бумаги, никогда ей не работалось так легко и так здорово…
Азалия Мартыновна начала пятую или шестую песню, когда дверь купе отворилась и вошла Любовь Александровна.
— Почему так быстро? — спросила мать. — Поссорились, что ли? — и резко выпрямилась, увидев, что ее дочь бледна как смерть и руки трясутся.
— Там… там… — пролепетала Любовь Александровна. — Там нет Андрея! А в его купе… Кровь… и осколки разбитой бутылки из-под коньяка…
— Так чего ж ты медлила? — закипятилась Азалия Мартыновна. — Зови проводников, пусть вызывают милицию!..
— Я растерялась, — Любовь Александровна, лишившись сил, опустилась на койку. — Ведь мы должны были увидеться тайно, и сознаваться в этом… Мало ли что… А потом я заглянула в оба туалета. Думала, может, Андрей умывается в одном из них, если поранился… Но оба — пусты. И я… я не знаю, что делать. Поднимать шум? А вдруг все это — пустяки, и Андрей появится? Но, мне кажется, с ним случилось что-то дурное…
— Разумеется, с ним случилось что-то дурное! — рявкнула старуха. — Не распускай нюни, слышишь? Ну и дочь у меня! Его надо спасать, а не квохтать как курица! Я надеюсь, его братец не ополоумел настолько, чтобы стукнуть его бутылкой по голове и скинуть с поезда! В любом случае, надо вызывать милицию!
— Не знаю, поможет ли тут милиция… — Любовь Александровна потерянно огляделась.
— Я знаю, кто поможет! — вмешалась Груня. — Этот «новый русский»! Он расположен к Андрею больше, чем к его брату, это было видно! И он вмиг до всего докопается и все уладит!
— По-твоему, этот «качок», как их сейчас называют, способен держать язык за зубами? — насмешливо спросила старуха.
— По-моему, да, — ответила девочка. — Я ж видела его чуть побольше, чем вы, и мне показалось, он не такой идиот, каким прикидывается.
Не могла ведь она поведать, что Сашок — один из лучших офицеров Крокодила Гены, и кому поручать расследование этого жуткого случая, как не ему! Тем более что, подумалось девочке, и эта история может быть как-то связана с наркотиками…
— Что ж, — старуха пожала плечами. — Беги за этим «новым русским». В конце концов, если верить газетам, «братки» сейчас проводят расследования намного действенней милиции.
— Я постараюсь незаметно вызвать его из вагона-ресторана! — сказала Груня, вскакивая с места.
И она понеслась в вагон-ресторан. На секунду ей пришло в голову, что, когда она там появится, все узнают, что они с Полей — двойняшки, но сейчас это не имело никакого значения! Сейчас самое главное — как можно быстрей привлечь к расследованию Сашка!
Ей повезло больше, чем она могла надеяться. В одной из «гармошек» между вагонами она прямо-таки влетела в Сашка, который спешил зачем-то в свое купе.
— Стоп! — он тормознул девочку, схватив ее за плечи, и увидел, что на ней лица нет. — Что стряслось?
Влетев в Сашка, Груня на секунду ощутила у него сбоку что-то твердое и поняла, зачем Сашок надел спортивный костюм на два размера больше — не только потому, что такова была мода «новых русских», но и потому, что под складками костюма абсолютно незаметной делалась подвесная кобура с пистолетом. Выходит, пистолет постоянно был при нем!
— Ой, Сашок! — всхлипнула девочка. — Там такое! Андрей исчез, осталась только кровь и разбитая бутылка из-под коньяка, как будто Андрея по голове треснули!..
— Ты сама это видела? — резко спросил Сашок.
— Нет, видела Любовь Александровна. Понимаешь, Андрей не пошел на концерт, потому что должен был тайно с ней встретиться, а она зашла в его купе и прибежала в ужасе…
Сашок все понял.
— Пойдем! — коротко бросил он и заспешил в вагон СВ. — Я-то отлучился на пять минут, — сказал он Груне, перешедшей на бег, чтобы поспеть за его широким размашистым шагом. — Будем надеяться, ничего серьезного, а то все начнут гадать, куда я исчез. Все-таки организатор концерта…
Они добрались до вагона, и Сашок сразу же прошел в первое купе.
— Да! — присвистнул он, едва войдя. — Дела!
На столике и на одной из подушек виднелась кровь. Осколки коньячной бутылки разлетелись во все стороны. Горлышко, за которое бутылку держали, нанося удар, валялось на полу. Один из матрацев был наполовину сбит на пол, а на коврике виднелись две параллельные полоски. На них Сашок и указал Груне:
— От его кроссовок остались, факт. То есть, когда он потерял сознание, его куда-то потащили, подхватив под мышки, а ноги волочились по полу. Интересно, куда его поволокли?
Он внимательно разглядывал вмятины на ковриках в купе и в коридоре, оставленные обувью оглушенного Андрея.
— А бутылка коньяка — та самая, которую Алексей выдал Игорю для угощения Самсонова, — сообщила Груня. — Во всяком случае, этикетка точно такая же.
— Угу, — кивнул Сашок. — Этого и следовало ожидать.
— Почему? — испуганно спросила Груня. — Ты ведь не думаешь, что Игорь с Самсоновым…
— Не думаю, — бросил Сашок. — Понятно, их бутылкой воспользовались, чтобы и их подставить под подозрение. Тем более, били пустой бутылкой… М-да! Ладно, кыш отсюда!
— Как это — кыш? — обиделась Груня.
— Вот так. Все следы мне затопчешь. И вообще, тебе тут не место. Иди лучше женщину успокой — мол, все в порядке, «братан» взялся разобраться, получит она своего Андрея целым и невредимым.
— По-твоему, он жив? — спросила обрадованная Груня.
— По-моему, да… Ладно, беги.
Груня поглядела на Сашка, открыв рот и собираясь задать еще несколько вопросов, но по его виду поняла, что спрашивать пока ни о чем не стоит. И бегом устремилась в последнее купе.
— Мы видели в приоткрытую дверь, как вы промчались, — сказала Азалия Мартыновна. — Ну, что он говорит?
— Говорит, что, похоже, Андрей жив и в поезде, и что он его найдет, — поспешила сообщить девочка. — Велел не высовываться и не мешать ему.
— Раз велел — значит, будем слушаться, — сказала Азалия Мартыновна. — Он получше нашего в таких делах соображает.
Любовь Александровна не произносила ни слова. Мать перевела взгляд на нее.
— Ну? Что скуксилась? Ничего с твоим драгоценным не случится! Расскажи лучше, как ты с ним познакомилась, потому что сейчас и рисовать, и петь не с руки… Эх, такую песню испортили!
— Да самым обыкновенным образом познакомились, — рассеянно ответила Любовь Александровна. — В Бразилии.
Несмотря на серьезность — можно сказать, почти трагичность — момента, старуха и Груня не смогли сдержать улыбок.
— Ну, ты, дочка, даешь! — покачала головой старуха. — «Обыкновенно, в Бразилии!..» Как будто знакомиться именно в Бразилии — для всех самое простое и обычное дело.
— Ну, я хочу сказать… — Любовь Александровна немного выпрямилась и подтянулась. — Почти все время я работала в лаборатории, так как очень много надо было успеть за то время, на которое у нас было соглашение о сотрудничестве, и только ближе к концу моего пребывания коллегам удалось вытащить меня на пляж…
— На Копакабану? — сразу спросила девочка. Об этом пляже — одном из самых знаменитых в мире — она, разумеется, тоже была наслышана.
— Нет, Копакабана — это в Рио-де-Жанейро, а я была в Сан-Паулу. Но там пляжи не хуже. Коллеги соблазнили меня еще и тем, что сейчас проводится турнир по пляжному волейболу, в котором участвуют мои соотечественники. Там, мол, и временные трибуны для зрителей на пляже воздвигнуты, и вообще все удобства. И я пошла, из любопытства. Андрей и Сергей играли очень неплохо, хотя, конечно, ни они, ни кто другой из зарубежных участников с бразильцами тягаться не мог. Бразильцы заняли все три первых места, и лишь одна из их команд оказалась на шестом. Просто, видно, полулюбительская была команда, заявленная для обкатки. Но пятое место Андрея и Сергея — на таком турнире это тоже было очень здорово! И я подошла их поздравить…
— Сама подошла? — усмехнулась Азалия Мартыновна.
— Ну, мама!.. Ты ведь понимаешь, как приятно бывает в дальней стране встретить соотечественников. С Андреем мы как-то сразу подружились. С Сергеем тоже, но с Андреем больше. Он очень славный — этакий добродушный медведь. Он очень волновался, как бы мне во всем угодить. Насколько он ловок на спортивной площадке, настолько в жизни кажется увальнем. Так неотрывно смотрел мне в рот, ожидая, что я скажу и о чем попрошу, что не замечал ничего вокруг. То на прохожего наткнется, то локтем чашку кофе со столика смахнет…
— А тебе и приятно было! — ввернула старуха. — Скажи уж честно, он не только в рот тебе глядел, как будто ты что-то умное сказать можешь, он вообще на тебя пялился!
— Мама! — Любовь Александровна вспыхнула. — Еще одно такое замечание — и я вообще ничего не буду рассказывать!
— Ладно, молчу, — проворчала старуха.
— Так вот, выяснилось, что домой мы возвращаемся практически по одному маршруту. Одним самолетом через Сан-Франциско, только братья сойдут в Японии, где у них еще один турнир, а я уже во Владивостоке, где у меня были дела в тамошнем научно-исследовательском центре… Уже оттуда я должна была самолетом долететь до вашего города, — повернулась к девочке Любовь Александровна, — забрать маму, которая, пока я моталась по командировкам, жила у сестры, и оттуда двигаться поездом. Мама не выносит самолетов, понимаешь?
— Так вы живете в Санкт-Петербурге? — спросила Груня.
— Нет, в Москве. Так что сойдем завтра днем. И, насколько теперь понимаю, Андрей, знавший мои планы, уговорил брата пролететь самолетом только половину пути, а потом пересесть на один поезд с нами. Наверно, хотел нас до дому проводить, вещи поднести, заодно окончательно выяснить, где я живу… — Любовь Александровна вздохнула.
— Да, дела… — пробормотала старуха.
Груня тем временем прислушалась. В коридоре раздавались торопливые шаги — сначала в одну сторону, потом в другую. Щелкнула дверь соседнего купе — купе Алексея и Игоря.
— Одну секунду, — сказала девочка.
Она выглянула в коридор и увидела Игоря, державшегося за ручку двери и растерянно оглядывавшегося вокруг.
— А, ты тут? — сказал он. — Не знаешь, где наш «браток»? Сказал, что выйдет на пять минут, и уже сорок минут его нет. А ведь концерт к концу подходит, надо бы ему появиться…
— Я сейчас… — извинилась Груня перед матерью и дочерью и выскользнула в коридор. — Тут такие дела!.. — прошипела она Игорю, стараясь говорить шепотом. — Пойдем в купе! — и почти втолкнула растерянного «телевизионщика» в его купе. — Значит, так! — сообщила она. — Кто-то похитил Андрея — того из братьев-спортсменов, кто остался в вагоне! Двинули бутылкой по голове — твоей пустой бутылкой, понимаешь? — и куда-то уволокли! Сашок кинулся его искать и до сих пор не вернулся!
— Странно, я прошел практически весь поезд и нигде его не видел! — заметил Игорь.
— Что-о? — Груня подскочила, ее глаза округлились. — Куда же он делся? Неужели… Неужели они его как-то перехитрили и тоже огрели чем-то? Может, для того они и Андрея стукнули, чтобы Сашок пошел по следу и попал в засаду?
— Кто «они»? — нахмурясь, спросил Игорь.
— Как кто? Наркомафия!
— Ладно, не сочиняй! — Игорь резко встал. — Сашка вокруг пальца не обведешь. Он где-то в поезде — и возможно, уже нашел Андрея, а теперь беседует с ним в тихом укромном месте, где их никто не потревожит… Например, в одном из купе проводников… В общем, не будем пока народ полошить. Вернусь на концерт — и если Сашок и спортсмен не объявятся после завершения концерта, тогда и будем бить тревогу. А пока — т-ссс, не надо никого пугать.
— Хорошо, — кивнула Груня.
— Я вернусь и сделаю вид, будто «братку» пришлось задержаться по своим делам, — сказал Игорь.
— А я буду в соседнем купе, — сообщила Груня.
Игорь кивнул и поспешил вернуться в вагон-ресторан.
— Игорь тоже считает, что все будет в порядке, — сказала Груня, возвращаясь к матери и дочери.
Тут ей пришлось рассказывать, кто такой Игорь, и кто такой Алексей, и как они познакомились, и почему едут в Питер… Рассказ о работе местной студии кабельного телевидения и о роли Груни в этой работе понемногу увлек женщин, они — да и Груня тоже — чуточку успокоились и поверили, что все будет хорошо, что исчезнувшие вот-вот объявятся.
Но когда все остальные пассажиры вернулись после концерта и легкого распития шампанского (дети — сока) в честь Анджеловой — произошло это приблизительно через час, — про Андрея и Сашка так и не было ни слуху ни духу!
Они словно испарились!