Тайна невидимого убийцы

3

«Следующий день. Продолжаю свой рассказ.

Вчера я обедал с Альфредом Нуреем. Увидев, что я один за столом, он любезно предложил мне пересесть к нему, что я и сделал. Пожалуйста, не строй никаких предположений по этому поводу. Я знаю, ты ревнуешь меня к новым знакомым… Дорогой старик, не забывай, что ты мне больше чем друг — мы столько пережили вместе, что ты стал мне настоящим братом… Так вот, я решил воспользоваться приглашением этого молодого человека для того, чтобы расспросить его поподробнее. Ведь он живет в замке уже три недели. Конечно, я не стал тянуть до десерта и сразу приступил к интересующей меня теме.

— Если я правильно понял, несколько постояльцев уехали из гостиницы раньше срока?

— Да. Трое, — ответил Альфред.

— Но почему?

— Испугались!

— Чего?

— Ну, во-первых, здесь жила одна дама с дочерью. Они съехали сразу же, как только узнали, что в Бюжее было совершено убийство.

— В этом виноваты здешние сплетники?

— Конечно. Но, с моей точки зрения, это вполне закономерно. Об этом преступлении говорят до сих пор: оно ведь так и осталось нераскрытым. Поставьте себя на место здешних жителей! Каких только версий от них не услышишь… Две дамы, о которых я говорил, буквально сбежали из замка. Следующим был один безработный чертежник — приятный в общем человек, но типичный неврастеник. Он приехал сюда немного проветриться. Сосновый лес, море, покой… И вдруг в одно прекрасное утро он рассказывает нам, что в его комнате все оказалось перевернутым, и что ночью к нему кто-то заходил. Словом, он быстренько оплатил свой счет и укатил.

Альфред Нурей спокойно очищал лангуста, время от времени бросая на меня веселые взгляды, которые как бы говорили: «Не стоит принимать все это всерьез». Но я… я буквально не мог усидеть на месте! Ты же меня знаешь — как только я чувствую запах тайны, я становлюсь сам не свой. И Нурей это понял.

— А вот третий отъезд, — продолжал он, — так и остался неразгаданным. Это была вдова лет сорока, вся в драгоценностях, с машиной марки «ланчиа» в гараже — короче, вполне респектабельная, серьезная дама. И вот, вернувшись как-то с прогулки, она находит у себя на камине булыжник! При этом, естественно, дверь была заперта на ключ, и никто в комнату не входил. Хозяин устроил допрос горничной Марии, но та ничего не смогла объяснить. Откуда взялся этот камень, и что все это значило? Дама, разумеется, была очень расстроена — даже сильнее, чем если бы у нее что-то украли. А на следующий день история получила продолжение. На этот раз булыжник оказался около телефона, на ночном столике. Знаете, что она заявила тогда Симону? «Это — знак. Его посылает мне мой покойный муж. Я в этом уверена».

— Да это просто бред какой-то! И вы в это поверили?! — воскликнул я.

Ужасно противная улыбка появляется на лице Альфреда Нурея, когда он хочет показать, что старше меня и умнее.

— Дело не в этом, — ответил он. — Я просто излагаю факты.

Все! Я отодвинул тарелку. С дарами моря было покончено. Во-первых, от них пальцы становятся липкими, а во-вторых, нельзя делать два дела сразу: выковыривать из раковин устриц и одновременно сосредотачиваться на показаниях свидетеля.

— Послушайте, мсье Нурей… — начинаю я.

— Зовите меня просто Альфред.

— Спасибо. Так значит, булыжники…

— Вот именно. Кто мог подумать, что эта дама так отреагирует на них?

— Вы сказали: дверь была заперта, окна закрыты. Но ведь ключ с доски у стойки портье мог взять кто угодно!

— Конечно. Только, спрашивается, стали бы вы снимать с доски чужой ключ, рискуя, что вас застанут в чужой комнате, только для того, чтобы положить булыжник на каминную полку?

— Да, действительно… Но, может быть, кто-нибудь из ее знакомых…

— Эта женщина впервые оказалась на острове, — возразил Нурей. — Знакомых здесь у нее не было.

— И… что говорили об этом остальные гости?

— О! Домыслам и пересудам не было конца. Мадемуазель Дюге тоже чуть было не уехала. Больше всего ее смущала абсурдность ситуации — зачем кому-то подбрасывать вдове камни? А старый капитан, который просто начинен всякими невероятными историями, пустился в рассказы о кораблях — призраках и привидениях утонувших моряков. Представляете?

— А семья Биболе?

— Они ничего не свете не боятся, мой дорогой Франсуа. Если они выигрывают в скрабл, им сам черт не страшен.

За дарами моря последовал омлет со сморчками. Занеся вилку, я замер, уставившись в одну точку.

— Ешьте, пока не остыло, — посоветовал Нурей.

Но я только отмахнулся.

— Как давно произошла эта история с булыжниками?

— Дней восемь назад.

Я вспомнил, когда Рауль позвонил папе. Конечно, Рауль не стал бы беспокоить такого занятого человека, как мой отец, если бы обстановка в замке действительно не стала серьезной.

— А потом? — спросил я.

— С тех пор ничего не произошло.

Ну разумеется! Ведь странному происшествию в моей комнате только еще предстояло случиться… Думаю, именно поэтому я пытался отнестись к рассказу Нурея скептически. Ведь, кроме чертежника-неврастеника, гостиницу пока покинули только три впечатлительные женщины… Я обратил внимание своего собеседника на этот факт.

— Надо разобраться в случае с камнями, — заметил он, на этот раз вполне серьезно. — Возможно, это только начало…

— Начало чего? Я не понимаю.

— Честно говоря, я тоже, — признался он. — Но, знаете, случается иногда, что тот или иной дом становится средоточием странных происшествий. Заколдованные места все-таки существуют, это уже установлено…

Заметив, что я недоверчиво улыбаюсь, он продолжил:

— Я имею в виду не банальные «страшные истории», рассчитанные на слабонервных. Всякие там скелеты, открывающиеся гробы, звон цепей и тому подобное — все это чепуха. Я имею в виду случаи, очевидцами которых были вполне серьезные люди, в том числе полицейские или юристы. Именно очевидцы рассказывали, что своими ушами слышали стук в стены, видели, как вдруг, без всякой причины, поднимаются в воздух тяжелые предметы… Вы удивлены? Неужели вы никогда об этом не читали?

Чтобы не потерять лицо, я вяло произнес:

— Читал, конечно… Но я как-то не придавал этому значения. Я думал, это выдумки газетчиков…

— Выдумки?! Бог с вами! Речь идет о потрясающе интересных явлениях. Хотя во дном вы правы: действительно, еще никто не дал научного толкования этим странным фактам. Но это совсем не значит, что их нет! Более того, существует уже целая классификация подобных явлений, и в ней сотни примеров…

Говоря все это, Альфред Нурей утратил свой беззаботный и немного пренебрежительный вид. Глаза его блестели от возбуждения, лицо раскраснелось; такое труднообъяснимое волнение слегка смутило меня. Он не давал мне слова вставить, а ведь у меня было к нему еще множество вопросов… Но он говорил и говорил, все сильнее жестикулируя, и я решил его не перебивать. Вскоре он добрался до полтергейста и его проявлений, известных еще с античных времен. Он говорил так убежденно, что нагнал на меня страху, честное слово!

Я так заслушался, что пропустил клубничный пирог; впрочем, Альфред тоже. До еды ли нам было, когда мы обсуждали проблемы телекинеза! Признаюсь, до этого дня я ни о чем подобном и не слыхивал. Оказывается, некоторые люди обладают способностью передвигать предметы на расстоянии, не дотрагиваясь до них. Должен тебе признаться, Нурей в этих делах настоящий эксперт. Вот что он рассказал:

— Когда происходит инвазия (это научный термин, означающий вторжение некой силы), часто случается, что гравий или мелкие камешки начинают сами по себе подскакивать и ударяться в двери или ставни домов. Поскольку влияние потусторонней силы постепенно усиливается, начинают летать и более крупные камни. При этом они могут попадать внутрь дома, появляясь там таинственным способом, будто пролетая сквозь стены.

Тут я уже не смог сдержаться.

— Вы меня просто разыгрываете!

— Клянусь, это чистая правда! На эту тему написано много литературы. Образцы таких камней были подвергнуты исследованиям, и они оказались самыми обыкновенными, кроме того, что появлялись непонятно откуда.

— Может, их просто кто-то приносил? — бросил я.

— Какой вы упрямый! — воскликнул Нурей. — Жаль, что у меня под рукой нет книги о подобных вещах… Прочитав ее, вы бы узнали, что такое сверхъестественные силы!

— Хорошо. Допустим, что ваше объяснение случая с булыжниками правильно…

Он схватил меня за руку и нагнулся ко мне.

— Это только первый этап! — прошептал он. — Потом начинаются еще большие чудеса: разбиваются вазы, ломается мебель… Иногда на чердаке или в платяном шкафу что-нибудь само по себе загорается. Полное впечатление, что мы становимся свидетелями бунта вещей. Словно они сговорились против человека! Это и есть наступление потусторонних сил… Ну, теперь понимаете, что эти таинственные камни — не просто глупая шутка? Может быть, мы на пороге сенсационных открытий…

— Вам бы этого хотелось?

Похоже, что, прежде чем ответить, он взвесил все «за» и «против».

— Мне было бы интересно оказаться свидетелем подобного события, — сказал он наконец. — Но вряд ли нам с вами выпадет такая возможность.

Подозвав официанта, Альфред заказал две чашки кофе. А потом протянул мне пачку сигарет.

— Они очень легкие, — пояснил он. — Их даже мне разрешают курить.

И тогда, поверишь ли, я взял одну, так, из фанфаронства, чтобы не ударить лицом в грязь. Кхе… телеки… как его там… кхе, какие-то там летающие камни… Меня этим не возьмешь! Я дважды выпустил дым через ноздри, стараясь не закашляться, и с равнодушным видом задал вопрос:

— Вы, конечно, поделились своими мыслями с Раулем Шальмоном?

— О нет! — Он покачал головой. — У этого бедолаги и так слишком много забот, чтобы я еще забивал ему голову разговорами о том, что…

Не закончив фразу, Нурей положил в чашку кофе сначала один кусочек сахара, потом другой, проследил, как они медленно растаяли, и покачал головой.

— Если я окажусь прав… если эти явления будут продолжаться, то настанет момент, когда придется искать виноватого.

— Разве во всем этом кто-то виноват?

— Знаете, я много читал, но я не специалист в этом деле. Я лишь повторю то, что прочел. Итак, обычно такие явления не возникают сами по себе: их всегда кто-нибудь провоцирует одним лишь своим присутствием. Обычно это бывают подростки, девушки или юноши…

— Э, э! — запротестовал я. — В этом замке единственный подросток — это я.

— Есть еще Мишель, посыльный. Вы его пока не видели, но если вам, например, что-то потребуется из Сен-Пьера, то с поручением пошлют именно его. Он очень расторопен и заслуживает, чтобы к нему хорошо относились. Его отец погиб в море во время шторма под Туссеном. Работая в замке, мальчик помогает матери.

От сигаретного дыма у меня слегка закружилась голова. Надеюсь, папа ничего не заметит. Я раздавил окурок в раковине, которая служила пепельницей.

— Значит, это он вызывает…

— Не торопитесь! Вот если что-то случится, если мы станем свидетелями этого, то тогда… Знаете, при подобных обстоятельствах возникает слишком много «если».

Он легонько хлопнул меня по руке и добавил:

— Простите, Франсуа, что я испортил вам аппетит своими россказнями. Забудьте об этом. Случай с камнями — скорее всего, чья-то глупая шутка. Клянусь, если даже сейчас перед нами появится призрак старого Шальмона, это не помешает мне вздремнуть пару часиков после обеда. Всего доброго, Франсуа.

И он преспокойно удалился… А у меня от всего услышанного голова пошла кругом. Как жаль, что в тот момент тебя не было рядом! Мы с тобой от души посмеялись бы над этими баснями… Ты бы скорчил гримасу, крикнул: «Ну, полтергейст, берегись!» — и мы пошли бы с тобой гулять в дюны… Но, к сожалению, тебя со мной нет, я один, голова моя в тумане, и полон тревоги. После всего, чему я был свидетелем, я поневоле могу допустить, что Нурей, возможно, и прав. Когда я расскажу тебе о вчерашней ночи, ты со мной согласишься. Знаю, тебе надоели мои обещания, но я просто хочу, чтобы ты узнал и прочувствовал события в той же последовательности, что и я, и пережил такой же ужас. Иначе ты решишь, что я просто рохля и трус. Я так ждал этого путешествия, а теперь уже начинаю тосковать по своей комнате, своим книгам и беззаботной жизни… Может, Нурей просто хотел посмеяться надо мной, и все, о чем он говорил, только бабушкины сказки?

Мадам Биболе заметила, что я болтаюсь без дела, и пригласила меня сыграть с ними в скрабл. Я потащился за ней в гостиную безо всякого энтузиазма. Здесь, старина, я поподробнее опишу тебе этих людей. Как только началась игра, эти пожилые господа превратились в двух непоседливых подростков. Они кидали друг на друга кровожадные взгляды, как команчи на бледнолицых, шептали друг другу на ухо какие-то ядовитые замечания… Я не улавливал, что они говорили, но понимал, что они провоцируют меня. Когда наступала моя очередь называть букву или слово, они сверлили меня ненавидящими взглядами и только что открыто не издевались. Они очень бойко, даже не затрудняя себя обдумыванием следующего хода, подставляли друг другу слова — капканы, например, молибден, перепончатокрылые, самбук, — и смеялись над моей неосведомленностью. А потом с довольным видом объясняли мне, что все это означает… Впрочем, я уже забыл, что такое молибден. Если хочешь узнать, загляни в словарь. В общем, через четверть часа я скис от обилия новой информации и отказался от продолжения игры.

— Вы еще научитесь, — успокаивала меня мадам Биболе, — надо только попрактиковаться.

А ее муж в это время изобретал для нее очередную ловушку в виде особого трудного слова.

Я не стал следить за развитием игры. А стариков уже никто и ничто не могло отвлечь, даже самосвал, если бы таковой вдруг въехал в гостиную и высыпал перед ними груду камней.

Я пошел к себе, чтобы прополоскать рот от неприятного привкуса американского табака. Пожалуй, если я когда-нибудь начну курить, то только трубку… Было около трех часов. Я раздвинул шторы; на море начинался прилив. Купаться в это время — одно удовольствие. Я запер комнату на ключ и, проходя по коридору, вдруг услышал… Этот звук шел откуда-то издалека, словно скользя по стенам. Похоже, играли на фортепьяно — или нет, скорее на фисгармонии. Наверняка это старый хозяин замка! Я узнал нервное вибрато плохо настроенного инструмента, напоминавшее стон отчаяния. Я замер. Мне представилось, что я слышу доносящиеся из глубин океана, с борта «Наутилуса», стенания капитана Немо… Какое новое потрясение предвещала эта музыка?

Она притягивала меня. Я ничего не мог с собой поделать. Очень осторожно, держась за стены, как слепой, я двинулся по коридору в сторону двери с надписью «Вход воспрещен», нажал на ручку, и дверь открылась. Я ни о чем не думал в этот момент; я был как крыса, завороженная волшебным звуком флейты. Сделав шаг, за ним второй, я оказался в жуткой тишине застывшей Верденской битвы. Я помнил топографию боя, помнил также, что между столом и стеной оставался проход. Инстинктивно я догадывался, что эта комната должна сообщаться с покоями хозяина замка. Я шел на звук мелодии — и не ошибся. Вскоре я нащупал другую дверь. Я открыл ее с осторожностью грабителя. И действительно, я был словно грабитель: ведь я шел к старику за секретом, который он прятал от всех.

Я оказался на пороге библиотеки. Солнечные лучи, струившиеся из двух высоких окон, освещали полки, уставленные множеством прекрасных старинных изданий. Посредине стоял длинный пустой стол. Похоже, здесь вообще никто никогда не бывает… Бросив взгляд по сторонам, я двинулся вперед.

И тут на стене, прямо напротив меня, я увидел фотографию офицера в каске. У него был очень усталый вид. Стоял он на пороге какого-то укрытия. Видимо, снимок был сделан в траншее прямо на поле боя. Это был, конечно, капитан Шальмон, несчастная жертва нераскрытого преступления.

Эта неожиданная встреча потрясла меня. Она показалась мне тем более значительной, что происходила под аккомпанемент жалобных аккордов фисгармонии. Похоже, я приближался к месту, откуда доносилась музыка… Идти ли дальше? Если меня застукают, скандала не миновать! Впрочем, я рассчитывал на то, что в этот час все обитатели замка заняты своими делами. Хозяин — весь во власти музыки; Рауль, видимо, в своем кабинете проверяет счета. Оставался Симон. Что, если, проходя по коридору, он заметит приоткрытую дверь? Конечно, вероятность невелика — примерно один шанс на тысячу. Кроме того, я здесь долго не задержусь — только гляну и сразу уйду…

Я тихонько пересек библиотеку и вошел в следующую комнату, поменьше, вся мебель в которой была сдвинута к одной стене. Кроме шкафов и кресел, здесь был стол для бильярда. Видимо, именно здесь расположится в будущем Дуомонское кладбище.

Мне показалось, музыка стала тише. Значит, я удаляюсь от цели?.. Наугад открыв какую — то дверь, я оказался в ванной комнате. Похоже, ею давно никто не пользовался: здесь не было ни полотенец, ни мыла, ни других туалетных принадлежностей. Сама ванна, раковина, лампочка под потолком — все это было ужасно старым: похоже, оборудование тут не менялось со времен первой мировой войны.

А фисгармония все звучала. Музыка не была похожа ни на одно из известных мне произведений; лишь отдельные пассажи немного напоминали вагнеровское «Чудо Страстной пятницы»[10]. Звуки казались волшебными, магическими… Мелодия, очень нежная и очень печальная, действовала на меня подавляюще.

Несмотря на это, меня по — прежнему распирало любопытство. Обычно ванная комната сообщается со спальней; надо заглянуть туда. Дальше я не пойду. А возвращаясь, постараюсь набросать план расположения комнат, который затем буду дополнять по мере получения новой информации. В конце концов, ведь я занимаюсь расследованием, не так ли?

Я не ошибся. За ванной следовала большая комната, окна которой, видимо, выходили на парадную сторону замка. Они были закрыты ставнями, и комната была погружена в темноту. это само по себе было неприятно, но больше всего меня удивил запах. Здесь пахло плесенью и затхлостью. Мебели почти не было; я заметил лишь смутные очертания кровати и пары кресел. Позднее, когда мои глаза немного привыкли к темноте, я разглядел еще комод и шкаф с зеркалом. Но никаких следов пребывания человека! Ничего! Как в могиле. Я заставил себя собраться с духом и снова двинуться вперед. И внезапно остановился.

Угадай, что я увидел на полу!

Это был нарисованный мелом силуэт человека… Знаешь, как делает полиция, когда находит труп?.. Сначала я чуть было не наступил на него. Я был так потрясен, что лишь спустя какое-то время понял: эти комнаты, очевидно, занимал когда-то дед Рауля Шальмона. Здесь его и убили… Вот на этом самом месте на полу, около моих ног… Белый контур, немного стершийся от времени, был зримым свидетельством преступления. Очертания головы почти исчезли, но положение тела просматривалось хорошо: левая нога была согнута… Не снится ли мне все это? Я стоял, не в силах сдвинуться с места, и, знаешь, у меня возникло какое-то странное чувство… Я очень медленно, с трудом, осознавал значение увиденного. Итак, сын покойного, несчастный Ролан, создатель оловянных солдатиков, был на самом деле так привязан к отцу и так потрясен его гибелью, что решил вычеркнуть из жизни комнаты, где тот жил и умер. Это было проклятое место, куда на протяжении долгих лет не заглядывала ни одна живая душа. Только Симон, может быть, заходил иногда вытереть пыль… И, главное, эта комната не изменилась с того дня, когда в ней было совершено убийство!

Но ты ведь знаешь меня. Пока часть моего мозга искала наиболее реальное объяснение, другая в это время рассуждала примерно так: «Пока этот контур остается здесь, на ковре, дух покойного присутствует в замке. Однажды ночью он восстанет и отправится на поиски своего убийцы. А сейчас старый Шальмон смотрит на меня, растворившись в рисунке ковра…»

Я сделал шаг назад, потом второй. Я отступал, не сводя глаз с белого силуэта, казавшегося мне страшнее гремучей змеи. Я весь дрожал, на лбу у меня выступил пот. Мне казалось, что я только что избежал смертельной опасности. Звуки фисгармонии сопровождали мое бегство; они становились все тише, все жалобнее, словно сами стены, рыдая, молили меня не уходить. В голову мне лезли всякие истории о неотомщенных душах, которые тоскуют и мучаются до тех пор, пока не свершится правосудие.

Теперь я уже в безопасности и немного пришел в себя, но белый силуэт все стоит у меня перед глазами. Рассказать обо всем отцу я, конечно, не могу: он тут же отправит меня обратно в Париж.

Я выскочил в парк, и солнечный свет ослепил меня, словно совенка, выпавшего из гнезда. В тени сосен лежал в шезлонге кузен Дюрбан. Заложив руку за голову, он курил сигару.

— Ну как, мсье Робьон, — приветливо окликнул он меня, — нравится вам здесь? Не правда ли, привлекательное местечко?

Я подошел к нему и безо всякого стеснения уселся рядом, прямо на землю.

— Я разговаривал недавно с Альфредом Нуреем, — сказал я. — Вы, наверное, догадываетесь, о чем.

— Да, представляю, — протянул он, пожевывая сигару. — Здесь все вбили себе в голову, что смерть моего дяди необъяснима. Это просто смешно. Наверняка его убил какой-нибудь бродяга. И ваш отец вынужден будет согласиться с выводами полиции, я в этом уверен.

Я только что пересчитал исписанные мною страницы. Я тебе пишу так много, что это уже не письмо, а целая повесть или даже роман. Я даже название придумал: «Убийца не оставляет следов». Ну, как тебе? Признайся, если бы ты увидел такую книжку в витрине, то тут же бросился бы ее покупать! Как видишь, я еще шучу, хотя мне совсем не до шуток. Честно говоря, мне ужасно не по себе. Я пережил несколько душевных потрясений, этот замок сделал меня беспокойным, подозрительным… Мне даже хочется вернуться домой, как будто здесь мне что-то угрожает. Я знаю, что ты мне на это возразишь, и заранее со всем согласен. Я замолкаю и возвращаюсь к рассказу о кузене Дюрбане.

Итак, мы беседовали в тени огромной приморской сосны. Не буду передавать тебе все содержание нашего разговора; расскажу лишь, почему мне вдруг пришло в голову такое название для моего романа.

Представь себе сцену: мсье Дюрбан, развалившийся в шезлонге, на спинке которого висит его куртка, говорящий сквозь зубы, чтобы ненароком не сломать сигару, и я, пристроившийся у его ног, неподвижный, как египетский писарь, старающийся не пропустить ни единого слова из того, что произносит мой собеседник. Согласно его версии, эта история началась задолго до трагической развязки в замке. В один прекрасный день Ролан Шальмон позвонил Дюрбану по телефону и назначил ему встречу в кафе. Кузен, заинтригованный неожиданным приглашением, согласился, и каково же было его удивление, когда он увидел не только самого Ролана, но и его сына — Рауля Шальмона. Ролан был явно чем-то раздосадован.

— Похоже, — сказал он, — отец хочет сообщить мне нечто важное. Не могли бы вы оба поехать со мной в Бюжей?

Ни Рауль, ни Дюрбан ехать никуда не собирались. Рауль в то время только что устроился на работу и не мог уделять отцу много времени, а Дюрбан не желал оставлять свой книжный магазин ради прихоти старика.

— Ты знаешь, о чем пойдет речь? — спросил Рауль.

— Думаю, он хочет поговорить о своем завещании.

Дюрбан замолчал, вынул изо рта сигару и мизинцем стряхнул с нее пепел. А потом слегка повернул голову в мою сторону.

— Ох уж это завещание! Бедный старик был страшно озабочен этой темой. Заметьте себе, мсье Робьон, что закон никому не позволяет распоряжаться своим состоянием как Бог на душу положит. Существуют положения, защищающие права наследников. Правда, сохраняется возможность делать пожертвования — конечно, в определенных пределах; однако для моего дяди проблема завещания стала своего рода манией: он возвращался к ней как минимум раз в полгода. Для него это было поводом лишний раз сделать внушение сыну. Примирить отца с сыном не было никакой возможности. Отец называл Ролана «артистом», а тот его — исключительно «их светлостью».

Дюрбан тихонько хмыкнул, снова затянулся сигарой и выпустил удивительно ровное колечко дыма. Потом продолжил свой рассказ.

— Поезжай один, — посоветовал Рауль. — Ведь не съест же он тебя.

— Может, и не съест, но я сыт по горло этими разговорами. И потом, в августе Бюжей еще ничего, но весной, пока не начался купальный сезон, он ужасен.

— Ты давно не видел отца? — спросил Рауль.

— Больше года.

— Я тоже нечасто у него бываю…

Дюрбан замолчал. Некоторое время он размышлял, следя глазами за пролетавшей над садом чайкой. Потом продолжил:

— Вам, наверное, обо всем этом рассказывал мэтр Робьон.

— Он никогда ничего не рассказывает! — выпалил я. — Но меня эта история очень занимает.

— Я вам не надоел? Может быть, вам хочется искупаться?

— О нет! Вы так интересно рассказываете!

Снова три идеально круглых кольца дыма, таких ровных, что их, кажется, можно было бы нанизать на палочку.

Дюрбан снова заговорил:

— Временами я думаю, что мы были несправедливы к старику. Его действительно нелегко было вынести, но, согласитесь, это еще не причина, чтобы бросать его совсем одного. Особенно это относится к Ролану, ведь он был его единственным сыном. В детстве Ролан был способным мальчиком, но ни на чем не мог сосредоточиться. А теперь он делает оловянных солдатиков. Вот горе-то!

— Вы думаете, он сошел с ума?

— Конечно, нет. Это он так себя наказывает. Ролан вбил себе в голову, что все произошло по его вине… Да, так на чем я остановился?

— На том, что вы не хотели сопровождать Ролана в Бюжей.

— Да, — но он нас так упрашивал, что в конце концов мы согласились…»

Франсуа потянулся, сосчитал исписанные страницы и пробормотал:

— Ну надо же! Прямо Бальзак, честное слово! Он потер глаза, посмотрел на часы и снова взялся за ручку.

«Может, тебе все это вовсе не интересно? Какое, спрашивается, тебе дело до семейства Шальмонов? Но меня эта история совсем захватила, я просто одержим ею и не хочу упустить ни малейшей подробности. И я волнуюсь, старик, как никогда раньше. Не знаю даже, как тебе это объяснить. Сейчас ты узнаешь эту историю из уст кузена Дюрбана так, как услышал ее я.

Так вот, втроем они прибыли в Бюжей, ужасно злые, потому что вымокли по дороге под проливным дождем, а кроме того, их машина дважды застревала. Дальше дело было так:

— Здравствуй, папа.

— Здравствуй, дедушка.

— Здравствуй, дядя.

Они пожали друг другу руки, но целоваться не стали: уже вышли из этого возраста.

Обед был приготовлен в кухне. В ту пору у старика были только старая служанка Ивонн и садовник Альфонс, который все делал по дому. Ну и Симон, разумеется; Симон — это особый случай. Он никогда в жизни не покидал Бюжей; здесь он родился, вырос и стал как бы частью замка. После убийства хозяина Ивонн и Альфонс покинули дом, а Симон остался. Он каждый день украшает цветами могилу своего хозяина. Кстати, оказывается, старый Шальмон похоронен здесь же, в глубине парка.

Дюрбан перестал дымит сигарой и несколько мгновений сидел с закрытыми глазами. Знаешь, старик, я, как и ты, не люблю, когда рассказчик вдруг останавливается на самом интересном месте, но я не решился напомнить ему о себе. Говоря со мной, он как будто беседовал сам с собой.

Через некоторое время он открыл глаза и заговорил снова:

— У меня до сих пор стоит перед глазами эта картина. Мы сидели вокруг стола; обед проходил в почти полном молчании, что, однако, не мешало нам с Роланом и Раулем время от времени обмениваться то ироничными, то удрученными взглядами. Похоже было, что мой старый дядя, исхудавший за последнее время еще больше, чем-то явно озабочен. Он едва притронулся к морковному пюре, которое было приготовлено специально для него, и мы даже забеспокоились, не болен ли он. Незадолго до десерта он сказал, обращаясь ко всем, а не только к сыну: «Если не начать действовать, Бюжей погибнет. Но я уже слишком стар». После этого он выпил несколько глотков вина, свирепо оглядел нас и встал. Ролан тоже поднялся, однако отец его остановил: «Пока я еще способен ходить самостоятельно. Зайди ко мне в комнату, когда закончите есть. И проверьте, хорошо ли заперты двери». Держась за перила, он тяжело поднялся по лестнице; Ролан и я следовали за ним в некотором отдалении, чтобы подхватить его, если он упадет. Его комната находилась на втором этаже слева. Кстати, она видна отсюда. Видите вон те окна, обвитые плющом?

Я едва удержался, чтобы не сказать ему, что знаю эту комнату и что его старый дядя еще там…

— Ролан оставил эти покои без изменений, — продолжал Дюрбан. — Что ж, это его право… Итак, мы втроем снова сели за стол, и на этот раз разговор завязался. Мы все были обеспокоены видом старика. «Похоже, с ним что-то не то, — сказал Ролан. — Я понимаю, в таком возрасте трудно выглядеть молодцом, но мне кажется, что тут есть еще какая-то причина…»

Он позвал служанку и расспросил ее, но она ничего интересного не сообщила. Нет, к врачу хозяин не обращался. Нет, не было никаких необычных визитов. Не приходил даже нотариус, и никто из соседей тоже. Нет, он ни на что не жаловался. Нет, вроде он такой же, как обычно.

— Но послушайте же наконец! — не выдержал Ролан. — Вы же должны были заметить, как он изменился за последнее время!

Нет, она ничего такого не заметила.

— Раньше его никогда не волновало, хорошо ли заперты двери, — продолжал Ролан. — Это что-то новенькое.

— Это потому, что Симон немного нездоров, — пояснила служанка.

— А что с ним?

— Он сильно переутомился. Ведь совсем не просто вести хозяйство в таком доме, как этот.

— Хорошо, — прервал ее Ролан, — чтобы доставить отцу удовольствие, я сам все запру и только потом поднимусь наверх.

Дюрбан утверждал, что прекрасно помнит, как все происходило дальше. Ролан осмотрел первый этаж — во всяком случае, его обитаемую часть, так как большинство комнат давно стояли запертые, — и поднялся к отцу. А они с Раулем, слегка осоловев после тяжелой дороги и обеда, еще сидели, потягивая коньяк. Так они просидели довольно долго, пока Ивонн мыла посуду. Когда они перешли в гостиную, было уже совсем поздно. Они не слышали никакого шума…

— О чем они там так долго говорят? — спросил Дюрбан у Рауля.

— А, догадаться нетрудно, — махнул рукой Рауль. — У отца нет ни малейшего желания наводить порядок в замке, чего давно уже требует от него дед. Так что остается одна возможность…

— Продать?

— Конечно. Возможно, дед уже нашел покупателя. Скорее всего, именно поэтому он и вызвал отца.

— Может быть, это будет наилучшим решением?

— Лично мне жаль продавать замок. Если бы это дело поручили мне, я сделал бы из этой старой развалины заведение, которое привлекло бы сюда самую изысканную публику. В наших краях не хватает гостиниц, а те, что есть, в большинстве одно- или двухзвездочные; впрочем, и они на зиму закрываются. Я чувствую, что мог бы организовать здесь неплохой отель, где в любое время года можно было бы проводить конгрессы, встречи, симпозиумы… Если бы только отец послушал меня! Почему они с дедом вечно ссорятся?.. Заметь: если дед продаст замок, отец никогда ему этого не простит, такой уж он человек. Он любит Бюжей, но палец о палец не ударит, чтобы его спасти, и все из — за своей лени. Я обещал ему, что займусь всем сам, но все безрезультатно. Его личный покой — для него самое важное, а меня он и слушать не желает… Кстати, вот и он!

Ролан подошел к ним. Он был страшно взволнован. Дюрбан хорошо запомнил, что он даже засунул руки в карманы, чтобы сын и кузен не заметили, как он нервничает.

— Вот старый идиот! — выпалил он. — Ну и ладно, пусть продает! Мне безразлично! Избавимся раз и навсегда от этой обузы… Не желаю портить себе жизнь из-за груды старых кирпичей… Ведь на его восстановление нужны миллионы, а у меня их нет!

— И что, есть уже покупатель? — спросил Рауль.

— Да, какой-то судовладелец из Ля Рошели.

— Сделка еще не заключена?

— Пока нет. Отец хотел сначала поговорить со мной.

— А как фамилия покупателя?

— О Господи! Да какое мне до этого дело? Уф… Пойду-ка я подышу воздухом.

С этими словами он открыл дверь в парк и вышел.

Именно с этого момента, как считает Дюрбан, события приняли трагический оборот; он не раз и не два излагал в полиции каждую подробность… Итак, они с Раулем разговаривали еще минут пять-шесть, не больше. И в ту самую секунду, когда Рауль сказал о своем отце: «Он просто невыносим», — раздался крик. Не слишком громкий, но очень страшный. Они с Раулем сразу поняли, что это не крик о помощи, а предсмертный вопль. Рауль вскочил.

— Деда убивают!

Они бросились наверх, пробежали через гостиную, затем по лестнице наверх — там двадцать две ступени, — через лестничную площадку, через комнату, где сейчас находится коллекция, через библиотеку… Весь путь занял не более двух минут. Полиция потом провела следственный эксперимент и подтвердила их показания… Вбежав в спальню, они увидели на полу, между кроватью и комодом, тело Шальмона.

— Впрочем, — спохватился Дюрбан, — вы ведь не бывали в этих комнатах, так что не можете себе этого представить.

— Ну что вы, прекрасно себе представляю, — ляпнул я.

Рауль и Дюрбан увидели наполовину разобранную кровать, что доказывало, что старик готовился ко сну. Одет он был по старинке, под халатом на нем была ночная рубашка. Он лежал лицом вниз. Больше в комнате никого не было. Абсолютно никого! Правда, окно было открыто, и эта деталь показалась им очень важной. Дюрбан, например, уверен, что убийца скрылся именно через окно. Для этого достаточно было, ухватившись за плющ, спуститься в сад. Опершись на подоконник, Дюрбан закричал:

— Ролан! Эй, Ролан, держи его! Он не мог далеко уйти!

А Рауль в это время осматривал помещения, которые они только что пробежали. Когда он выскочил в коридор, то натолкнулся на Симона, натягивавшего пижамную куртку. Они вместе вернулись в комнату и опустились на колени около тела, а Дюрбан продолжал звать Ролана. Тот наконец появился, все еще раздраженный, и сердито спросил:

— Что у вас опять стряслось? Я не желаю больше разговаривать с отцом! Мы уже все друг другу сказали!

В этот момент он как раз оказался под самым окном, и Дюрбан успел шепнуть ему:

— Он ранен. На него только что напали.

— Что?!

— Убийца, видимо, выпрыгнул в окно.

Из окна в сад падал сноп света, и Дюрбану хорошо было видно лицо кузена. Оно выражало в этот момент полное недоумение. Дюрбан даже рассердился:

— Да приди же в себя. Ты что, не понял: твой отец ранен!

Ролан наконец вышел из оцепенения и крикнул: «Иду!»

Дюрбан повернулся к Раулю.

— Он мертв, — сказал тот.

Рауль перевернул тело на спину, и Дюрбан увидел на правом виске рану, из которой по волосам текла кровь. Бедному старику был нанесен страшный удар.

В этот момент в комнату вбежал Ролан; с ним была Ивонн. В руках она еще держала пучок петрушки.

— Она никого не видела, — сообщил Ролан, к которому уже вернулось самообладание. — Если бы кто-то бежал по лестнице…

Дюрбан перебил его:

— Да мы сами поднимались по лестнице и должны были бы его встретить! Ведь двери, выходящие в парк, закрыты. Ивонн была в кухне, а мы только что вышли из гостиной.

— А я, — добавил Ролан, — гулял по парку.

— Ты заметил, что окно его комнаты открыто? — спросил Рауль.

— Конечно, заметил. Свет из него падал на аллею.

— Когда ты приходил к отцу, оно тоже было открыто?

— Да, отец всегда спал с открытыми окнами.

Ошеломленные, они, словно статуи, стояли вокруг тела. Как ни странно, первой пришла в себя служанка.

— Надо вызвать доктора Роша, — сказала она.

— И полицию, — добавил Рауль.

С этого момента он взял на себя всю инициативу. Начал он с того, что и следовало сделать в первую очередь, — обыскал дом в поисках спрятавшегося преступника. Дюрбан уверял, что они осмотрели буквально каждый уголок. это было не так уж сложно: та часть замка, которая служит теперь гостиницей, была закрыта. Таким образом, оставалось только левое крыло, где теперь находятся апартаменты Ролана и комната для гостей. Но нигде они не обнаружили ни единого следа!

Затем, прихватив фонари, они тщательно осмотрели парк. Безрезультатно! Рауль старался больше всех. Он все время повторял:

— Ну нет, это слишком! Это уж слишком!..

Он вернулся в кухню, где Ивонн уже приготовила чай. За столом Рауль заметил, что у преступника было не так уж много возможных путей отступления — если быть точным, всего три: окно (но под ним гулял Ролан), лестница (по которой поднимались Рауль с Дюрбаном) и черная лестница (там он столкнулся бы с Симоном).

Дюрбан отбросил свою сигару.

— Каким бы гениальным сыщиком ни был ваш отец, он все равно не сможет сделать больше того, что сделала полиция. Полицейские весьма тщательно занимались этой проблемой. Выяснить им так ничего и не удалось, и дело было закрыто… И все таки, если хорошенько подумать, единственным возможным вариантом остается окно. Между тем моментом, когда Ролан вышел из комнаты отца, и минутой, когда он углубился в парк, был интервал, во время которого преступник вполне мог успеть пробраться в комнату, ударить старика и, когда тот закричал, убежать той же дорогой, какой пришел.

Здесь мне в голову пришло возражение:

— Послушайте, мсье Дюрбан, но если бы кто-то влезал в окно и потом вылезал из него, то внизу, у стены, полиция должна была бы найти какие-нибудь следы. Ну, скажем, сломанные веточки, оборванные листья…

— Представьте себе, комиссар, который вел расследование, тоже об этом подумал. Но он ничего не нашел. Однако все было так, как я сказал, и не ищите других объяснений.

— Вы говорили, во время обеда ваш дядя был крайне озабочен, будто что — то подозревал.

— Да, мне так показалось.

— И что он просил вас хорошенько запереть все двери…

— И что это доказывает?

— Возможно, он чувствовал опасность?

— Он наверняка сказал бы об этом Ролану. Кроме того, если преступление совершил некий убийца, явившийся специально для этого, он должен был быть вооружен. А этот удар по голове смахивает скорее на импровизацию… Как видите, здесь что-то не клеится. Поверьте мне, мсье Робьон, что комиссар Базиль знал свое дело. Он проверил все возможные версии, но убийцу так и не нашел.

— И ничего не было украдено?

Дюрбан улыбнулся.

— Вы догадливы, молодой человек, — сказал он, тяжело поднимаясь на ноги. — И все же это дело вам не по зубам. Боюсь, оно так и останется нераскрытым… Извините меня, я слишком увлекся воспоминаниями. С того дня они неотступно меня преследуют…

А мне так хотелось задать ему еще несколько вопросов! Но, увы, он и так досадовал на себя, что слишком разговорился. По правде говоря, наша беседа действительно затянулась; еще немного, и я просто не смог бы все это запомнить. Тебе это не понравилось бы, правда? Ты ведь уверен, что у меня память — словно липучка для мух, к ней прилипает все, что происходит вокруг. К тому же, ты любишь, чтобы я воспроизводил не только слова, но и интонации, паузы, недомолвки, и вечно упрекаешь меня в неточности. Так вот, бедный мой старик, на этот раз я выложил тебе все!

Кузен Дюрбан направился к дому, а я пошел на пляж. Мне хотелось просто подышать свежим морским воздухом. Поставь себя на мое место! Сначала Альфред Нурей, потом загробная музыка, затем этот жуткий силуэт на ковре и, наконец, рассказ Дюрбана… И все это после той ужасной ночи! Впрочем, о ночи немного позднее. Честное слово, я шел по дюнам, и меня шатало, голова раскалывалась от обилия фактов, и я уже не мог разобрать, какие из них реальны, а какие — плод фантазии… В конце концов, я растянулся на песке, который здесь так же хорош, как в Бретани. Он течет между пальцами, словно вода, а в маленьких морских лужицах резвятся дафнии. Они плавают туда-сюда, выпрыгивают из воды, и им нет никакого дела до привидений и летающих булыжников…

А теперь позволь, я посплю. Больше не могу».

Мэтр Робьон вошел в комнату Франсуа.

— Ты все пишешь?! — воскликнул он. — Сделай одолжение, остановись хоть на минуту. О чем ты так подробно рассказываешь Полю? А еще говорят, что девчонки болтливы… Давай-ка быстро прощайся и заклеивай конверт. По дороге в Сен-Пьер я заеду на почту и отправлю твое письмо.

— Он уселся в кресло, предварительно убрав с него пуловер и мятую рубашку сына.

— Поверишь ли, Франсуа, я устал. Рауль — очаровательный человек, но он думает, что у всех столько же свободного времени, как у него. Он потащил меня осматривать, заставил попробовать вино местного производства, потом к нам присоединилась его жена, и начались бесконечные разговоры ни о чем… Меня это просто бесило, потому что дело Шальмона уже начинает мне надоедать. Рауль хороший человек, и я рад бы ему помочь, но заниматься настоящим расследованием… Нет, это не мое дело.

— Ты читал полицейские отчеты?

— Конечно. Я покопался у них в архивах, потом опросил множество людей, причем не всегда приятных. Похоже, они никак не могли взять в толк, чего я им надоедаю… И я нисколько не продвинулся вперед, вот что меня угнетает! Осталось только поговорить с Роланом. Я хотел бы поподробнее расспросить его о том покупателе… Мне кажется почему-то, что Ролан рассказал полиции не все. Может, он даже знает, кто убийца. Он мог его заметить в тот момент, когда тот убегал через парк… Ну да ладно, оставим эту тему. Милый мой Франсуа, как у тебя дела?

— У меня?

— Не занимаешься ли ты за моей спиной сбором информации?

— Конечно, нет.

— С кем ты здесь общаешься?

— С Альфредом Нуреем, с мсье Дюрбаном, с Симоном. Симон даже показал мне коллекцию оловянных солдатиков.

— Да, ты продвинулся дальше меня…

— Папа, это великолепная коллекция! Мсье Шальмон хочет теперь воссоздать панораму Дуомонского кладбища. Знаешь, по — моему, он все — таки сумасшедший.

Мсье Робьон задумался.

— Я думаю, сумасшедших людей не бывает, — тихо сказал он. — Есть только люди страдающие. Запомни это на тот случай, если в один прекрасный день ты тоже станешь адвокатом… Что ты еще узнал?

— Ничего особенного. Они все считают, что в замке живет привидение.

— И ты в это веришь? Признайся, ты заинтригован?

— Ну… немного.

Мэтр Робьон встал с кресла, улыбнулся и ласково произнес:

— Ладно. Пойдем обедать. Через несколько дней я увезу тебя в Париж. Я вижу, здешний воздух не очень тебе на пользу.

— А как же твое расследование?

— Бог с тобой, Франсуа! Я ведь не обещал Раулю, что раскрою преступление. Обещал только немного покопаться в этом деле.

— После обеда ты вернешься в Ля Рошель?

— Нет, останусь здесь. Я тебя совсем забросил… Итак, ты обещаешь мне не думать ни о каких привидениях и не слушать глупых историй? Доктор прописал тебе пляж, купание, хороший сон — и это все. А теперь заканчивай свое письмо. Не забудь передать привет родителям Поля.

— Подожди, папа, я еще должен написать ему кое-что важное…

— Оставь это, пожалуйста, до завтра. Ты ведь никогда еще не пробовал уху по-шарантски? Расскажешь мне, как она тебе понравилась…