Войдя в комнату, Ларсен подошел к телефону и набрал номер, хорошо мне знакомый: это был номер владельца местной лавки.
— Добрый день! Это Ларсен. Скажи, Йоргенсен, ты не сдавал в аренду дом на холме у пляжа?.. Да?!. Да нет, ничего особенного… Нет, нет! Я хотел только знать, кто его арендует… Да, подожди секундочку, я только возьму бумагу и ручку, чтобы записать… Я готов!.. Нет, сначала фамилию владельца. Как его зовут?.. Ларсен?! Отличная фамилия! Директор Альфред Ларсен… Нет, его адрес мне пока не нужен. Он сейчас в отъезде, говоришь. А когда должен возвратиться? В ноябре?.. Хорошо, а кому он сдал в аренду этот дом? Да, да, я записываю: Карл Инверсен, Копенгаген, улица Нёрребро, дом номер 243… Ты говоришь, что их двое?.. Нет, это не столь важно. А какое впечатление они на тебя произвели?.. Ах, так… Нет, нет. Это просто неофициальная информация для меня, понимаешь! И об этом, пожалуйста, никому ничего не говори! Вполне вероятно, что все это абсолютная чепуха… Да, Да, большое спасибо!
Положив трубку на рычаг, полицейский посмотрел на нас и почесал затылок.
— Н-да, не знаю, — произнес он затем, — не плод ли вашей фантазии все сказанное?
— Нет! — с жаром ответил я.
— Мы так боялись, что вы нам не поверите, — сказала Катя. — Но это правда!
Тогда он попросил нас рассказать ему все с самого начала.
Когда мы кончили, он встал и заявил:
— Да, да… Надо подумать, что я могу сделать. Может быть, это все-таки какая-то чепуха. Но разобраться в этом надо!
— Это хорошо… — начал было говорить Эрик.
Я не знаю, что он хотел сказать, так как Ларсен перебил его:
— Но с этого момента не впутывайтесь более в эту историю. Не хватает еще, чтобы вы продолжали совать свой нос в чужие сады и дома. Тогда вам придется иметь дело со мной!
— Да, но… — сказал я.
— Я говорю вполне серьезно. И впредь занимайтесь только своими делами. Вы все поняли? Или мне придется поговорить с вашими родителями, чтобы они вообще не выпускали вас из дома?
— Не-е… — ответил Эрик.
— Хорошо, — подвел итог Ларсен уже более дружелюбным тоном, — тогда будем считать этот вопрос решенным. А теперь сматывайтесь!
Сказав, как положено, «До свидания!», мы направились к гавани. Внутри нас, однако, все кипело от возмущения. Какое Ларсен имеет право так с нами разговаривать? Ведь преступников-то обнаружили мы!
— А знаете что, — произнес Очкарик. — Я не думаю, что он вообще станет что-нибудь делать.
— Это Ларсен-то? Наверняка даже нет, поскольку считает, что вся эта история — пустая болтовня, — поддержала его Катя. — Как же нам быть?
— Мы должны сами заняться этой историей, — предложил Эрик. — И сегодня вечером устроить засаду около дома и быть начеку.
— Но, Эрик…
— Я слышал, что сказал Ларсен, ведь не глухой, — ответил Эрик. — Но на это можно и наплевать. Вы же ведь не хотите, чтобы те типы, совершив задуманное, беспрепятственно скрылись.
Нет, этого мы, безусловно, не желали. Тут же договорились встретиться после обеда и разработать план действий.
Большую часть послеобеденного времени мы провели в хижине. Очкарику пришла в голову чудесная мысль — использовать обе пороховые ракеты, собранные нами еще летом в его гараже, о которых мы совершенно забыли. Когда он вместе со своими родителями покидал летний домик, который они арендовали, Очкарик попросил разрешения перенести кое-какие вещи в подвал дома Эрика. В их числе были и ракеты.
Теперь мы чувствовали себя более уверенно. Как только преступники появятся, мы тут же пустим свое оружие в ход!
В половине шестого разъехались по домам на ужин. Мы с Очкариком мыли руки, когда во входную дверь постучали.
Идя к двери, тетушка крикнула мне:
— Чего же ты не открываешь, Ким?
— Да я намылил руки, тетя!
Она открыла дверь, и мы услышали ее удивленный возглас:
— Что случилось, дорогая моя? Мы с Очкариком переглянулись.
— Это Катя, — прошептал он.
Быстренько смыв мыло, мы бросились в прихожую. Там стояла тетя, прижав к себе Катю.
— Что произошло, Катя? — спросил я.
Ведь не прошло и десяти минут, как мы расстались. Тогда у нее было прекрасное настроение. Теперь же она всхлипывала.
Катя попробовала ответить, но не смогла. Вместо этого протянула мне листок бумаги. Присмотревшись, я разглядел лишь какие-то каракули. Ничего не поняв, передал листок Очкарику.
— Я этого не могу прочесть, Катя, — сказал я. Она всхлипнула громче. Моя тетя стояла рядом с ней и гладила ее по голове, стараясь успокоить.
Наконец, Катя вытерла слезы и попыталась даже улыбнуться.
— Извините меня, что я как сумасшедшая примчалась сюда, — сказала она моей тете. — Это все из-за того, что они забрали моего отца.
— Кто? — спросила тетя.
— Полиция. Когда я пришла домой, его уже не было. Отец написал мне лишь эту записку. Я… я забыла, что вы не сможете ее прочитать, так как она написана по-польски. В ней лишь сказано, что его пригласили на беседу и что он, вероятно, возвратится домой поздно. Он написал также, чтобы я его не дожидалась и ложилась спать.
— Что за идиоты! — воскликнул я в ярости. — Что это должно означать? Почему полиция не может оставить твоего отца в покое? Мы ведь видели, что они здесь шляются, но не говорили тебе об этом, чтобы зря не нервировать.
— Были ли это опять те же, что и летом? — спросила Катя.
— Нет, сейчас другие, их двое. Эрик, Очкарик и я на днях даже разговаривали с одним из них, и довольно дружески.
— Отец пишет, что речь идет о каких-то формальностях.
— Тогда тебе нечего так расстраиваться, — сказала моя тетя, успокаивая Катю.
— Да, это, конечно, глупо с моей стороны, — ответила Катя. — Но меня очень взволновало письмо.
Тетя пригласила девочку поужинать с нами, и та согласилась.
За столом глаза у Кати были еще покрасневшими, но нервничать она уже перестала. Действия полицейских страшно возмутили меня. Ведь эти чинуши могли бы подождать, пока Катя придет домой, или же допросить ее отца дома, как в прошлый раз.
О своем деле мы, естественно, не говорили. Дяде с тетей об этом знать было не обязательно.
— Вы все что-то плохо едите, — произнесла тетя.
— Я-то ем вовсю, — возразил дядя.
— Ну да, твой аппетит ничем не испортишь. Я имею в виду ребят. Почему вы ничего не едите? Невкусно, что ли?
— Да нет, спасибо, — ответил смущенно Очкарик. Замечание тети было справедливым: никому из нас кусок в горло не лез. У всех на уме было лишь одно: что же произойдет вечером?
— Может, вы в своей хижине наелись вдоволь шоколаду?
Я молча кивнул. Хотя это и не соответствовало действительности, было бы хуже, если б тетя подумала, что приготовленные ею кушанья нам не нравятся.
Часы отмерили четверть седьмого. Как же медленно тянется время! Выходит, до одиннадцати оставалось еще много времени.
Итак, в одиннадцать что-то должно произойти.
Но что?!