Тайна убийства Столыпина

Агент номер один

Из постоянных ночных докладов Герасимова Столыпин черпал для себя интересную информацию.

– Откуда у вас всегда такие ценные сведения? – однажды спросил Столыпин у начальника охранного отделения.

Герасимов не утаил, что знал, от ответа не ушел. С первого дня своего знакомства со Столыпиным он понял, что Петру Аркадьевичу можно доверять. Как опытный полицейский, он сознавал, что во внутриведомственной борьбе, присущей их министерству, ему следует делать ставку только на Столыпина. Поэтому и вел он себя с министром совершенно откровенно.

– У нас есть агент в центральном штабе эсеров. Агент весьма ценный, которому я полностью доверяю.

– Разве такие бывают? – с иронией спросил Столыпин.

– Бывают, Петр Аркадьевич, – и Герасимов открыл министру свою самую главную тайну.

Он рассказал, как благодаря своей настойчивости получил от Рачковского Азефа и сумел сделать его своим другом. Опекал он Азефа, как самого близкого человека.

– Что ж, – заметил Столыпин, – это весьма любопытно.

«Евно Фишелев Азеф родился в 1869 г. в местечке Лысково Гродненской губернии в семье портного. В 1874 г. семья переехала в г. Ростов-на-Дону. Там же окончил гимназию. После окончании гимназии перебивался мелкими заработками: давал уроки, служил в различных конторах, был репортером местной газеты „Донская пчелка“.

В 1884 г. примкнул к „Северному союзу социал-революционеров“. В 1892 г. уехал в Германию. В 1893 г. поступил в политехнический институт в г. Карлсруэ, где стал членом русской группы социалистов. В том же году предложил свои услуги Департаменту полиции… В 1899 г. получил диплом инженера-электрика в университете г. Дармштадта и вернулся в Россию…

В 1901 г. – один из организаторов партии социал-революционеров. 1903 г. – в Боевой организации партии эсеров… с 1893 г. – платный агент…»

Столыпин стал неизменно интересоваться Азефом. Он всегда спрашивал у Герасимова, что докладывает его подопечный.

– А вы узнали у Азефа, что он думает по этому поводу? – неизменно задавал он вопрос.

Герасимов обратил внимание на то, что Петра Аркадьевича как политика интересовали в первую очередь политические дела, и ему всегда хотелось знать, как Азеф оценивает реакцию той или иной группировки или фракции в Думе на действия правительства. По сути, он проводил политическую экспертизу, предсказывающую действия противников династии. Получив исчерпывающий ответ, Столыпин обязательно говорил:

– Передайте своему Азефу мою благодарность.

– Непременно передам, – обещал Герасимов.

Разумеется, передавал. Похвала Столыпина, конечно, льстила Азефу – как-никак на него обратил внимание сам министр, имя которого звучало по всей России. Хотя люди по-разному оценивали его деятельность, но то, что в министерство пришел сильный человек, не чета прежним руководителям, понимали все.

Когда возник вопрос о роспуске Думы, Столыпин просил Герасимова уточнить у Азефа, что он думает по поводу введения в правительство «общественных деятелей». Речь шла о Гучкове, Шипове и других умеренных либералах, которыми Столыпин намеревался укрепить правительство.

Азеф отвечал: надо обязательно ввести этих людей в правительство, станет только лучше.

– Он считает, что это просто необходимо для умеренного развития страны, – передавал Герасимов слова своего агента.

Не обошел Азеф стороной и вопрос об аграрной реформе. Он высказался твердо: сельскую общину в том виде, в каком она существует, надо уничтожить, а вместо нее создать частнособственническое крестьянство. Только так, считал он, можно предупредить грозящую стране аграрную революцию.

– А ваш Азеф умеренный кадет, – констатировал Столыпин. – Слушаю вас и удивляюсь, как такой человек, как он, придерживающийся подобных взглядов, может входить в состав центра социал-революционеров, ведь он занимает совершенно иную позицию, чем его партия.

Однажды Столыпин сказал Герасимову, что хотел бы лично побеседовать с Азефом, чтобы получить ответы на вопросы, которые его интересуют.

– Я думаю, что он сможет их прояснить.

Но встреча не состоялась. Видимо, Герасимов не хотел сводить их, и на это у него была своя причина. Если бы он их познакомил, надобность в нем отпала бы – они могли контактировать в дальнейшем и без него. Что ж, профессионал все ходы просчитывал намного вперед.

Сам Столыпин был высокого мнения об агенте.

– Смотрите, Александр Васильевич, во что бы то ни стало сохраните его!

– Разумеется, Петр Аркадьевич, второго такого сотрудника найти мы не сможем. Он талантлив в нашем деле и, как видите, не только в нем, умен он и в политике.

– Потому вас и предупреждаю: ради Азефа можно пожертвовать менее крупными фигурами, если придется выбирать между ними.

Герасимов соглашался:

– Да, такой агент, как Азеф, стоит всех других, если не больше!

Конечно, Столыпин знал историю Азефа. Знал, что он прежде работал на Рачковского, но был им недоволен, потому что в угоду политическим амбициям Рачковский совсем о нем позабыл и не относился к нему с должным вниманием, бросив на произвол судьбы; знал, что Герасимов прибрал Азефа к рукам и относился к нему с большим вниманием и уважением. Он так и сказал Азефу: «Что было до Рачковского, меня больше не интересует». Но, думается, говорил он неправду. Копаясь в архиве, Герасимов проверял все следы, чтобы убедиться, не ведет ли тот двойную игру. Сопоставляя факты и сообщения агента, сверяя их с донесениями других сотрудников, Герасимов пришел к выводу, что все сообщения Азефа точны и объективны. Азеф играл честно. Его осведомленность о внутрипартийной жизни была совершенно исключительной.

Сам Азеф не скрывал, что с Герасимовым ему работать лучше, чем прежде с Рачковским.

– Ведь раньше было совершенно другое, – замечал он. – Прежние руководители нередко ставили меня под удар, не думая о последствиях. То были господа с куриными мозгами. Теперь вы понимаете, – говорил он Герасимову, – что от прежних господ у меня случались утайки, а от вас нет. Они меня не щадили, и иногда мне приходилось прилагать максимум усилий, чтобы выкрутиться из сложного положения. Они не считались с моими предупреждениями работать осторожно, ведь слухи о моем предательстве уже начали ходить среди революционеров…

Они хорошо понимали друг друга: каждый в своем лагере находился как бы на особом острове среди недоброжелателей, и, чтобы выжить, им приходилось действовать хитро и осторожно. В тайной игре полицейских и революционеров они стали союзниками, и этот союз помогал им выжить.

Они были открыты друг другу и честны, насколько возможно. Конечно, нередко Азеф и хитрил, пропуская иную информацию, но на то у него были свои соображения. Любой промах стоил бы ему жизни, в то время как полковнику жандармов наказанием могли быть лишь отставка или отстранение от должности.

Азеф просил Герасимова передать его просьбу Столыпину. Он излагал ее по-житейски просто:

– Прежнее руководство обещало мне в случае провала пенсию и устройство на одном из глухих заводов Урала, чтобы я смог сносно существовать…

– Вы не должны особенно полагаться на них, так как Департамент полиции не имеет привычки выполнять свои обязательства, – откровенно ответил Герасимов.

Наверняка свои слова он Столыпину не повторял, но то, что говорил Азеф, передавал в точности.

– Тогда ответьте мне честно, – наступал Азеф. – Вы бы сдержали свое слово по отношению ко мне?

– Я всегда его держу. Что касается вашей персоны, то сделаю все возможное, чтобы ваш труд по моему ведомству был высоко оплачен.

– Спасибо за откровенность.

– Дам вам ценный совет. Начните копить деньги на черный день. Я вам повышу в ближайшее время жалованье до тысячи рублей в месяц. Такой суммы, заверяю вас, не получает у нас ни один агент.

– Если вы так любезны, – заметил Азеф, – то я прошу вас хранить мое завещание и, если со мной что-то случится, передать эти деньги моей жене.

– Разумное решение, – ответил Герасимов. – Еще разумнее было бы не тратить вам своего жалованья. Откладывайте его, а живите на деньги, которые вам дает партия.

Так же, как и денежные дела, они обговаривали все правила своей игры.

Каждая из сторон брала на себя определенные обязательства.

Герасимов говорил, что ему не нужна мелкая информация.

– О мелочах вы можете мне ничего не сообщать, – предупреждал он. – Я получаю это из других источников. Мне нужна от вас информация исключительно о людях и событиях главного значения – все то, что делается в Центральном комитете партии, в ее Совете, на съездах и конференциях, а равным образом в центре тех фракций Думы, которые близки социал-революционерам. Но учтите: ни один шаг не должен быть совершен без уведомления охранного отделения.

– Что я буду иметь взамен? – не скрывал своих интересов агент.

– Многое. Я обещаю вам, что все действия с нашей стороны в отношении организаций, к которым вы имеете отношение, будут предприняты только по согласованию с вами, а информация, доставленная вами, будет держаться в строжайшей тайне, чтобы предупредить возможность выдачи секретов кем-либо из чиновников департамента. Вас это устроит?

– Да, – коротко ответил Азеф.

После такого согласования он «работал» с большим усердием.

В отличие от своих предшественников и коллег Герасимов был врожденным мастером сыска. Он редко ошибался, потому что удачно продумывал все ходы акции, принимая во внимание даже мелкие на первый взгляд детали. Считал, что мелких деталей не бывает, что именно они приводят к провалу хорошо организованной операции.

Он давно уже не жил на казенной квартире в здании Охранного отделения, а снимал частные апартаменты, квартиру на Итальянской улице – две меблированные комнаты с отдельным входом у вдовы, владелицы прачечной. Ей представился коммивояжером, объясняя тем свои постоянные отлучки. Конечно, настоящее свое имя он скрыл.

До этого у него был инцидент с хозяйкой, которая заподозрила неладное и донесла об этом в уголовную полицию. Герасимов заметил, что за его квартирой установлено наблюдение.

Он мог, конечно, снять подозрение одним звонком начальнику полиции, но не стал этого делать, чтобы сохранить свою тайну. Просто переменил квартиру и паспорт.

– Если тайну знает много лиц, то это уже не тайна, – согласился с Герасимовым Петр Аркадьевич. – А эту квартиру сколько знает лиц?

– Вы, я и Азеф. Пока тайна еще существует, – пошутил Герасимов.

«На мою квартиру на Итальянской ежедневно приходил служитель из Охранного отделения, к которому я питал особое доверие. Он убирал квартиру, затапливал печку, готовил завтрак и будил меня. Кроме него эту мою квартиру знал только один человек – Азеф. Только этот последний бывал моим гостем. Встречались мы с ним регулярно раза два в неделю в заранее установленные часы и дни. Но он имел право, в особо важных случаях, приходить ко мне вне очереди – только предупредив меня заранее по телефону. Эти визиты иногда длились часами.

Обычно хозяйка ставила нам самовар, и мы, сидя в креслах, вели беседу. Мы говорили на самые разнообразные темы – не только о том, что непосредственно относилось к деятельности Азефа. Он был наблюдательный человек и хороший знаток людей. Меня каждый раз поражало и богатство его памяти, и умение понимать мотивы поведения самых разнокалиберных людей, и вообще способность быстро ориентироваться в самых сложных и запутанных обстановках. Достаточно было назвать имя какого-либо человека, имевшего отношение к революционному лагерю, чтобы Азеф дал о нем подробную справку.

Часто оказывалось, что он знает об интересующем меня лице все: его прошлое и настоящее, его личную жизнь, его планы и намерения, честолюбив ли он, не чересчур ли хвастлив, его отношение к другим людям, друзьям и врагам. В своих рассказах и характеристиках он не был зложелателен по отношению к людям. Но видно было, что по-настоящему он мало кого уважает. И к тому же плохие и слабые черты людей он умел замечать легче и лучше, чем их хорошие черты.

Эти разговоры мне всегда много давали. Именно Азеф дал мне настоящее знание революционного подполья, особенно крупных его представителей».

Короткие каникулы Боевой организации эсеров закончились. Так как Дума и правительство не договорились и народных представителей распустили, то эсеры вновь вернулись к террору.

Во главе Боевой организации встал признанный в партии авторитет – Азеф. Она приступила к прежним делам – терактам.

Азеф быстро собрал организацию. Призвать старых членов ее «под ружье» было нетрудно – они обитали в Петербурге и Финляндии, ожидая, когда смогут приступить к работе. Набрали и новых добровольцев, мечтавших вступить в Боевую организацию. Настроение у революционеров было бодрое.

О своем новом назначении Азеф предупредил Герасимова. Тот своей радости не скрывал – все нити, ведущие к центру, наконец-то в руках его человека. О такой удаче можно было лишь мечтать.

Азеф, напротив, не скрывал своей озабоченности. Теперь ему предстояли две противоположные задачи: с одной стороны организовывать теракты, с другой – их срывать. Это казалось ему непосильным. Но Герасимов успокаивал:

– Вместе мы что-нибудь придумаем.

О положении дел в партии эсеров был осведомлен Столыпин. Он предупреждал Герасимова:

– Нельзя допустить террор против государя, членов императорского дома и важных лиц. Вы обязаны проследить, чтобы все действия эсеров были ограничены.

– Азеф принял руководство Боевой организацией, – докладывал Герасимов, – лишь посоветовавшись со мной. Мы контролируем каждый шаг революционеров, знаем все их намерения. Я помню, как он пришел ко мне и сказал, что партия социал-революционеров предложила ему этот пост, и я, скрепя сердце, посоветовал ему принять предложение. Он колебался. Он знал, что двойная игра может ему слишком дорого обойтись. Но мы получаем необыкновенные возможности внедрения в революционную организацию – и это очень важно.

– Конечно, он потребует для себя хорошие условия. Как вы думаете, какие? – спросил Петр Аркадьевич.

– Единственное условие, что ни один из его близких товарищей не будет арестован. Взамен он гарантирует – ни одно из намеченных покушений на царя не будет осуществлено.

– Хорошо, это нас устроит, – сказал Столыпин, одобряя действия полковника. – Оговорите соглашение так, чтобы в будущем не было никаких недоразумений.

И джентльменский договор между полицейским и революционером был заключен. Но это явилось лишь первым шагом в усилении охраны государя, второй состоял в том, чтоб извлечь конкретную выгоду из соглашения. Здесь уже все решал сам Герасимов.

Обычно охрана действовала при выезде государя по вполне обычной схеме: как только дворцовый комендант извещал о поездке государя в Петербург из Царского Села или Петергофа, где он обычно жил, столичный градоначальник мобилизовывал все полицейские силы для охраны его величества. Наряды устанавливались на всем пути следования, и в глаза сразу бросалось оживление полиции. Из-за ее нервозности и количества сохранить поездку в тайне не удавалось.

Герасимов поступал иначе. Узнав о поездке государя от дворцового коменданта, он сразу же находил Азефа, чтобы определить, где в данный момент находятся террористы, каковы их планы, и, выяснив все подробности, сообщал во дворец, может ли состояться поездка государя или нет.

Обычно Герасимов говорил:

– Сегодня нет, лучше послезавтра.

О своей информации Герасимов сообщал только Столыпину. Никто не был в курсе, какие события предшествуют поездкам Николая II.

Первым поднял шум градоначальник. Он звонил Герасимову, требуя разъяснений.

– Мои люди доложили, что сегодня видели государя на Невском проспекте, так ли это?

– Да, так.

– Но это невозможно! Почему об этом не извещен я? В таких условиях я не могу нести ответственность за охрану государя!

– Не беспокойтесь, – утешал его Герасимов. – Всю ответственность я беру на себя.

Градоначальник обращался к Столыпину, но тот, заранее посвященный в планы Герасимова, оставлял все жалобы без последствий, многозначительно говоря:

– Рад, что вы поставили меня в известность. Я переговорю с полковником Герасимовым, потребую от него разъяснений.

Не все шло так гладко, как хотелось. Однажды Азеф примчался к Герасимову разгневанный, метал громы и молнии:

– Ваши люди арестовали Карповича! Как вы могли такое допустить? Вы ставите меня под удар! Ныне мое положение совершенно невыносимо! И до этого ареста против меня было подозрение, а теперь оно усилилось. Если взят человек, с которым я общаюсь ежедневно, в то время как я гуляю на свободе, то всякий может понять, что это я передал Карповича в руки полиции.

– Надо во всем разобраться! – утихомиривал его Герасимов.

Азеф краснел, как рак, глаза его были гневными.

– Мне надоела такая жизнь! Я устал! Я не могу сотрудничать с вами! С меня довольно! Ухожу. Можно ли жить среди вечных тревог? Я уезжаю за границу!

– Бросьте вы это – ухожу, уезжаю! Возьмите себя в руки и действуйте, как всегда, с умом. Арест Карповича еще не беда. Я сделаю так, что в скором времени он будет освобожден и основание для освобождения будет отменным – вас не заподозрят.

– Вы должны освободить его хитро, – советовал, успокоившись, Азеф. – Так, чтобы его арест показался случайным…

После скандала, который ему устроил агент, Герасимов поспешил к министру.

– Кто такой этот Карпович, из-за которого поднялся такой скандал? – поинтересовался Столыпин.

– Его ближайший помощник, вроде адъютанта, Петр Карпович, бывший студент, тот самый, который покушался на министра народного просвещения профессора Боголепова. Был приговорен к двадцатилетней каторге, но бежал из Сибири и, вернувшись в столицу, предложил свои услуги Азефу.

Столыпин задумался.

– Что вы предлагаете?

– Отпустить его на волю, – сказал Герасимов, – иного выхода не вижу.

– Только сделайте это, Александр Васильевич, аккуратно. Как вас просит Азеф.

Выпустить арестованного на волю вовсе не означало открыть перед ним засов: иди куда хочешь, занимайся чем желаешь. Надо было так тонко организовать «побег», чтобы ни сам арестованный, ни его товарищи по партии не почувствовали подвоха. И потому Герасимов сам занялся этим делом, не передоверяя никому.

Сделав равнодушное лицо, как будто бы он действительно не знает, кто перед ним, полковник объявил Карповичу причину ареста.

– Мы подозреваем, что у вас фальшивый паспорт. Вас отправят на родину, где власти установят вашу личность.

Карпович, конечно, решил, что его не узнали. Отправка на родину его волновала меньше, чем нахождение в камере Охранного отделения, пока выясняли, кто он на самом деле.

Доверенный чиновник полковника получил секретные указания: при переводе арестованного из тюрьмы Охранного отделения в пересыльную предоставить тому возможность побега.

– Сделайте вид, что к нему безразличны, что вы глупы, наконец, безответственны, – напутствовал Герасимов чиновника. – Мне все равно, как вы это сделаете, но дайте ему возможность бежать. Инициатива должна исходить от него. Не стройте ему препятствий. Надо так отпустить Карповича, чтобы у него создалось убеждение, что он вас обхитрил. Вы поняли меня?

– Так точно, ваше благородие!

И чиновник повел арестованного в пересыльную тюрьму, переодевшись в форму надзирателя, чтобы не возникло подозрений, и, как бестолковый надзиратель – бывают же такие! – все делал небрежно, словно был занят своими мыслями и совсем не думал о служебных обязанностях.

Выйдя на улицу, он взял извозчика. Конечно, Карпович не думал, что перед ним разыгрывается спектакль: и кучер был агентом охранки, выполнявшим приказ.

По дороге надзиратель остановил пролетку. Арестованному сказал:

– Обождите немного. Я куплю папирос.

Поплелся в табачную лавку, где четверть часа проболтал с продавцом. Он наивно полагал, что выйдет, а арестованного уже и след простыл – вот приказание и выполнено.

Но Карпович терпеливо ждал в пролетке своего конвоира.

Поехали дальше, остановились. Надзиратель сказал арестованному:

– Хочу пить. Зайду в трактир, выпью пива.

В трактире он провел не менее четверти часа. Вышел, надеясь, что сопровождаемый воспользовался случаем и дал стрекача, но тот сидел смирно, ожидая его.

Последовала остановка возле другого трактира.

– Пойдем поедим, – предложил надзиратель Карповичу. – Время-то обеднее.

Не возражая, тот молча поплелся за конвоиром.

Заказав еду, надзиратель стал сетовать: трудно жить нынче таким мелким чинам, как он, работы много, оклады небольшие, вечно опасности, тревоги, волнения, – видимо, хотел найти общий язык. Сказал, что вынужден состоять на такой работе, арестовывать хороших людей, в то время как душа у самого за них болит.

Убедившись, что контакта не получается, ушел в уборную. По пути предупредил лакея, что, если господин за его столом захочет уйти, пусть уходит – он платит. А сам из-за прикрытой двери наблюдал за арестованным. Выходили и входили люди, дверь на улицу была открыта, а Карпович ел и пил и никуда не торопился. Наконец поднялся и стал ходить от стола к двери, от двери к столу.

Чиновник рассказывал Герасимову, что в те минуты изрядно пропотел и решил отсидеться в уборной, пока арестант не выйдет на улицу. Лучшего случая бежать он предоставить ему не мог.

– Такого глупого я еще не видел! – говорил он.

А тогда ему было не до смеха – он мог не выполнить приказ самого начальника отделения!

Когда арестованный вышел, чиновник своим глазам не поверил и долго не покидал уборную, все боялся, что тот вдруг вернется. Страх корежил его…

Азеф был доволен, что Герасимов сдержал свое слово. При встрече сказал:

– Карпович с ликующим видом рассказал мне о непроходимой глупости полиции, позволившей ему совершить побег.

Когда Герасимов сообщил все подробности о «побеге» Карповича Столыпину, тот усмехнулся:

– Не понимаю, как такой человек мог бежать с каторги!

А дальше было не до смеха. Раздосадованные, что им никак не удается подобраться к царю, боевики приняли решение организовать убийство ненавистного Столыпина, которого называли «вешателем». Они вели наблюдение за его поездками к царю и в Государственную думу. Правда, Азеф так располагал наблюдателей, что в течение долгого времени те никак не могли встретить министра и, естественно, нервничали, убеждаясь в безрезультатности своей работы.

Как всегда, гениальный план придумал сам Азеф. Когда находишься между двумя огнями, наверное, постоянно думаешь о том, как уберечься от того и другого. Тяжелая перед ним стояла задача: надо было накормить волков и одновременно сохранить овец.

Азеф предложил Герасимову вариант, по которому все действия боевиков должны были оказаться безрезультатными.

– Если добиться такого положения, то Центральный комитет партии придет к выводу, что Боевая организация работает на холостом ходу. С максимальным напряжением сил и нервов людей, с денежными затратами она не выполняет ни одного задания. Мое предложение: надо сделать так, чтобы руководители партии пришли к выводу, что прежними методами вести дело центрального террора невозможно, потому на некоторое время надо распустить Боевую организацию.

Герасимову идея понравилась. Додуматься до нее никто из мастеров сыска не смог.

– Полагаю, ваш план следует проработать до мелочей, – заметил полковник.

Азеф пошел дальше.

– Если вы и я будем держать свои обязательства и не утаивать друг от друга даже мелкой информации, наш план восторжествует, – уверенно сказал Азеф. – Надо, чтобы вы его утвердили у министра, а то может возникнуть ситуация, которую вы своей властью решить не сможете. Мне ошибка будет стоить дороже, чем вам.

И окрыленный Герасимов отправился с докладом к Столыпину.

Узнав о предложении, Столыпин вначале заколебался – дело было необычное, сложное. Он подробно расспрашивал Герасимова о всех деталях новой идеи, видимо, боялся, что маленькие неприятности могут привести к большой трагедии. Он имел право на сомнения, потому что охота повелась бы и за ним, именно его голова была поставлена на карту, и, случись какая-нибудь погрешность или неожиданность, он бы ее лишился. Но опытный жандарм, мастер акций и провокаций, уверял, что при четкой постановке дела все случайности исключены.

– Я взял такое ручательство с Азефа, Петр Аркадьевич, – убеждал Герасимов и, пока Столыпин колебался, какое решение принять, пояснял:

– Вы же знаете, что в Боевой организации строгая дисциплина, ни один боевик не рискнет выступить без санкции руководителя. Кроме того, есть одно серьезное обстоятельство, о котором сообщил мне Азеф…

– Какое?

– Когда идут подготовительные работы, боевики, по правилам организации, выходят для наблюдения без оружия – если их случайно задержат, чтобы это не стало уликой в случае ареста. В свою очередь, мы усилим меры полицейского контроля, опасность сведем к нулю.

– Вам хорошо рассуждать, – заметил Столыпин, – за вами ведь боевики охотиться так рьяно не станут.

– Если бы охотились, я согласился бы находиться под контролем полиции и Азефа, – ответил он. – У нас хороший план, Петр Аркадьевич. Главное его достоинство состоит в том, что он реален.

– Хорошо, – был ответ, – я согласен.

Когда Азеф узнал, что Столыпин согласился с его планом, он еще больше оценил его мужество. Не каждый сановник смог бы рисковать собой, чтобы помочь полиции бороться с революционерами, ступившими на тропу войны. Не каждый смог бы жить и работать, зная, что его на каждом шагу поджидает опасность. Хотя Азеф и Герасимов уверяли Столыпина в том, что все неприятности сведены к минимуму, опасность все же оставалась. Кто мог поручиться, что не произойдет маленькая оплошность? В жизни часто бывают невероятные случайности.

Такого же мнения были и боевики, которые никак не могли подкараулить ненавистного Столыпина. Их постоянно преследовали неприятности. Как только они проведут подготовительную работу и расставят на разных местах группы наблюдения, следя за проезжающим министром, они видят крепкую охрану, мешающую подобраться к намеченной жертве.

Когда требовалось, Герасимов пускал опытных филеров, а так доверял дело «брандерам» – неумелым филерам, которые обязаны были спугнуть революционеров.

Боевики «брандеров» замечали сразу. Только дурак мог не заметить филера, севшего ему на хвост. Только слепой мог не узреть такого неопытного полицейского, обнаружившего себя.

Спугнутые наблюдатели сообщали об активизации полиции. Докладывали Азефу, который разводил руками:

– Не пойму, как такое возможно? Наверное, вы ошиблись, устали…

Но сообщения первых подтверждали другие. И тогда Азеф, как руководитель, принимал решение:

– Если полиция напала на след, наблюдение следует прекратить и ждать лучших времен.

В спешке боевики покидали столицу, бросая конспиративные квартиры, нанятые экипажи и лошадей оставляя на произвол судьбы, теряя деньги, затраченные на них. Своя шкура была дороже денег, поступающих из партийной кассы.

После каждой осечки собираясь в Финляндии, они приходили к выводу, что полиция заметила их случайно, что никаких оснований тревожиться нет, а надо составить новый план и опять приниматься за дело, которое непременно должно привести к удаче.

Правда, Азеф рассуждал иначе:

– Полиция слишком хорошо изучила все наши старые приемы. И в этом нет ничего удивительного: ведь у нас все те же извозчики, те же торговцы… А ведь фигурировали они еще в деле Плеве…

Он твердо придерживался намеченного плана, одобренного Герасимовым и Столыпиным, который должен был развалить Боевую организацию эсеров – грозную силу русской революции.