Тайна утренней зари

24

Каламбур Валерия Андриановича развеселил членов экипажа, но, увы, нисколько не облегчил их научные изыскания. Теперь уж никто более не удивлялся, как мог Станислав Иванович Стасевич столько лет сидеть, согнувшись, над своим столом в Пулковской обсерватории. На борту космического корабля с подобным напряжением трудятся все, начиная от знаменитых профессоров и кончая скромной лаборанткой Светой Величко.

— Кто говорил обо мне, что я гуляю, только двигаясь, вместе с Землей? — добродушно подтрунивал Станислав Иванович над своим старым знакомым, профессором Флорианом. — Тогда, правда, я торопился довести до ума некоторые свои исследования. Но, друг мой, у меня впереди была целая человеческая жизнь. А теперь у нас впереди все двадцать три… то есть, извиняюсь, двадцать два дня полета.

И все же, как бы ни были заняты астронавты, они готовы иногда часами смотреть на экран перископа или сквозь овальные стекла иллюминаторов. Великолепный вид открывается их глазам. По левому борту сквозь тьму ночи виден величественный солнечный диск. Края светила бесконечно меняют свою форму: гигантской силы извержения выбрасывают из солнечных недр потоки раскаленных газов — протуберанцы.

Пассажиры космического корабля видят вокруг себя все планеты и звезды, которые они научились распознавать еще в детстве. Золотой шар солнца светится, но не освещает. И звезды выглядят здесь совсем иными, не такими, какими мы привыкли их видеть с Земли: они не мерцают, не переливаются светом. Происходит все это потому, что в межпланетном пространстве свет от Солнца и звезд не проходит через какую-либо атмосферу, которая рассеивала бы их лучи. Изумителен этот неподвижный и однообразный блеск небесных светил…

Далеко позади ракеты среди знакомых созвездий появляется новое светило. Старушка Земля, отражая солнечные лучи, кажется раскаленным шаром, посылающим свое сияние вглубь Вселенной. Вблизи Земли можно различить бледный лик ее верной спутницы — Луны.

Итак, до конца путешествия осталось двадцать двое суток полета, и в каютах-лабораториях, отведенных ученым различных специальностей, царит все растущее напряжение. В лаборатории профессора Ренгласа создано искусственное магнитное поле, в котором действуют счетчики типа Гейгера. Они регистрируют потоки частиц высокой энергии, из которых состоят космические лучи. Проблема их происхождения впервые изучается в условиях межпланетной пустоты, что дает возможность максимально уточнить результаты, уже полученные в земных лабораториях.

На одном из научных заседаний, которые регулярно проводятся на борту космического корабля, Ренглас доложил о результатах своих новых исследований. Стены каюты-салона, которая служит одновременно и актовым залом этого летающего научного центра, почти сплошь покрыты схемами, таблицами и диаграммами. Коренастый профессор быстро шагает по залу из конца в конец, его щеки кажутся румянее обычного. Такой хладнокровный в момент взлета, теперь Ренглас, напротив, охвачен нескрываемым волнением. Его состояние понятно всем: исследования в межпланетном пространстве полностью подтвердили предположения Ренгласа о происхождении космических лучей.

— Сегодня мы твердо можем сказать, что лучи, попадающие на нашу планету из глубин Вселенной, зарождаются в Галактике, а не вне ее, как утверждали некоторые ученые. Точно установив их происхождение, мы надеемся, что сможем перейти ко второй части проблемы — к использованию колоссальных запасов энергии космических лучей в практических целях, в целях обогащения энергетических запасов всех шести континентов нашей планеты.

Теперь наравне с «посланиями из Вселенной» и репортажами Летягина, радисты регулярно передают на Землю результаты научных наблюдений в межпланетном пространстве. В Центральном астрофизическом институте срочно созывается внеочередное заседание Ученого совета. Те же схемы, которые профессор Ренглас демонстрировал в каюте-салоне космического корабля, теперь, переданные по телевизору, с глубоким интересом изучаются специалистами института. А еще через два дня даже упорные противники Ренгласа подписываются под поздравительной телеграммой, посланной на космический корабль: «Результаты ваших изысканий открывают новую страницу в астрофизике или, вернее, ставят последнюю точку на ее предыстории».

С таким же нетерпением ожидают ученые сообщений от профессора Стасевича. «Если Станислав Иванович решился, наконец, покинуть свою обсерваторию, то знайте, что он не только объясняет происхождение комет, но не успокоится до тех пор, пока не приведет на буксире хоть одну из „хвостатых звезд“», — сказал в шутку один из его коллег по Пулковской обсерватории. Как и в каждом преувеличении, в этой шутке содержалась доля правды: Станислав Иванович настолько углублен в свои исследования, что теперь действительно движется только совместно с «РИ-1»…

Здесь, на борту ракеты, Стасевич имеет возможность окончательно убедиться в правильности гипотез, сформулированных несколько десятилетий назад известными русскими астрономами Бредихиным и Орловым. Действительно, образование комет происходит тогда, когда значительное число маленьких тел, наполняющих нашу планетную систему, приближается к Солнцу и под влиянием его тепла начинает выделять газы и пыль. Под давлением солнечных лучей молекулы газов удаляются от тела ракеты в сторону, противоположную Солнцу, образуя, таким образом «хвост», который виден нам с Земли. В условиях межпланетного пространства Стасевичу удалось сделать первые точные расчеты, определяющие конкретные условия формирования комет. Но, хотя эти результаты и имеют громадное научное значение, Станислав Иванович нисколько не довольствуется ими.

— Знаем ли мы точно, какое влияние имеют солнечные лучи на твердые тела в межпланетном пространстве? Нет, нет и тысячу раз нет! — горячо утверждает он. — Чтобы безошибочно ответить на этот вопрос, необходимо в течение долгого времени наблюдать Солнце как с больших расстояний, так и вблизи от него.

— Боюсь, Станислав Иванович, что ради подобных наблюдений нам придется взобраться на один из астероидов, движущихся вокруг Солнца, — улыбаясь, замечает профессор Аракелян.

Стасевич, однако, совершенно не расположен шутить на эту тему.

— Взобраться на астероид? Без всякого сомнения! Ведь мы можем установить там научно-исследовательскую станцию, снабженную автоматическими регистрационными приборами. Больше того, орбита в форме сплющенного эллипса, по которой движутся некоторые астероиды, — самая подходящая траектория для наблюдения с различных расстояний. Для этого не нужно даже билета с пересадкой!

Теперь лицо Аракеляна принимает сосредоточенное выражение. Идея Станислава Ивановича вызывает интерес у всех участников экспедиции. И через короткое время Вова Гордиенко посылает на Землю известие, что экипаж ракеты занят в этот момент проблемой создания первой астероидальной научно-исследовательской станции.

— Плохо сделал наш Светлов, что не предусмотрел в штатах директора радиостудии и пяти-шести комментаторов, — в шутку говорят радисты. — Если и впредь, у нас будет столько работы, мы потребуем срочно командировать их с Земли со следующей ракетой — «РИ-2», например.

И в самом деле, в радиорубке постоянно царит такое оживление, что они по праву могут сравнивать свое тесное помещение с крупным радиотелевизионным центром. Каждые два часа передаются в Москву, в институт межпланетных сообщений координаты ракеты в пространстве, условия, в которых происходит полет, результаты научных наблюдений. Раз в сутки, в определенный час, участники экспедиции видят на экране своих родных и знакомых, слышат их голоса, передаваемые ультракороткими волнами за миллионы километров. А когда музыкальный сигнал, уже известный всему свету, предвещает начало репортажа: «Привет, друзья, из межпланетного пространства», экипаж ракеты знает: в этот миг сотни миллионов людей собираются на далекой Земле у телевизоров. За полетом космического корабля следит с любовью вся Советская страна, все человечество.

— Как легко поддерживать связь между Землей и Вселенной! — эта мысль приходит в голову Вове во время одной из менее бурных сцен, которые, впрочем, случаются весьма редко. — И, в конце концов, здесь нет ничего удивительного: ведь электромагнитные волны, не встречая никаких препятствий в окружающей среде, распространяются по прямой линии на любое расстояние. В этом отношении мы, радисты, чувствуем себя в межпланетном пространстве в тысячу раз лучше, нежели на Земле. Там телевизионные передачи до сих пор принимаются только на расстоянии в несколько сот километров — их распространению мешают как неровности рельефа, так и сферическая форма планеты… А что, если я посоветуюсь с Павлом: нельзя ли устранить эти препятствия? Поднять, например, телепередатчики на такую высоту, при которой уже ни рельеф, ни шарообразная форма Земли не будут играть абсолютно никакой роли!

И вскоре радист Вова Гордиенко начинает чувствовать, что идея нового телепередатчика все более и более овладевает им…

Впрочем, в последующие дни у Павла оказалось достаточно свободного времени, чтобы всерьез обдумать вовину идею. На прошлой неделе Павел заявил своим товарищам по полету, что хочет выйти на пенсию с поста радиокомментатора, — ежедневные «Приветы из межпланетного пространства» совершенно его измучили. К радости молодого инженера, у него тотчас же нашлись добровольные заместители. В каждый репортаж стали вкраплять «веселые минуты». Самый способный ученик Летягина, — как ему нравится себя называть, — Профир Антонович Флориан в дружеских шаржах и «приперченных» эпиграммах изображает забавные происшествия на борту ракеты, а профессор Аракелян передает для любителей целую серию «космических кроссвордов». Они содержат шутливые ответы на бесчисленные вопросы, адресуемые путешественникам.

Совершенно неожиданно для Павла, у него нашелся еще один добровольный помощник. До этого Геннадий Кузьмин старательно наблюдал за работой моторов, аккуратно вел записи в бортовом журнале и раз в три дня передавал родным несколько слов: дескать, жив, здоров, — и больше ничего. А тут вдруг подошел к Летягину и спрашивает, не нуждается ли тот в его услугах в качестве радиорепортера. Дебют Геннадия состоялся в тот же день.

Сегодня Кузьмин вторично комментирует по радиотелевидению «события дня» — жизнь на борту космического корабля.

— Вчера я рассказывал вам о научных исследованиях нашего биолога Клавдии Алексеевны Артемьевой, — тоном бывалого радиорепортера говорит Геннадий. — С помощью двенадцати разновидностей растений она создала внутри ракеты отдельный органический мир, в котором, как и на Земле, происходит полный оборот веществ, необходимых для жизни. Растения поглощают углекислый газ, выдыхаемый людьми, а мы, в свою очередь поглощаем кислород, выделяемый растениями. Само собой разумеется, что наравне с цветами, овощами и полевыми культурами, под неослабным наблюдением Клавдии Алексеевны находимся и мы, пассажиры ракеты. Некоторые шутники утверждают, будто это единственное облачко, омрачающее наше путешествие, — никакими молитвами, видите ли, невозможно спастись от ежедневных измерений температуры и давления крови, от бесчисленных вопросов, на которые Клавдия Алексеевна требует давать обстоятельнейшие ответы. Что ж, шутники, очевидно, по своему правы, особенно если исходить из той истины, что работникам науки нравится самим исследовать, но отнюдь не подвергаться исследованию…

Тем не менее члены экипажа космического корабля единодушно сходятся на том, что можно простить нашему биологу ее придирчивую строгость. Ибо кто, как не Клавдия Алексеевна, в свободные часы, когда все мы собираемся в каюте-салоне, помогает разогнать скуку, найти приятное развлечение для каждого из нас? Клавдия Алексеевна знает множество всевозможных игр, превосходно рисует карикатуры, играет на пианино, организует турниры и концерты. Да, да, не удивляйтесь, — среди нас есть и музыканты, и певцы, и декламаторы. Одни лишь танцы не в почете на «РИ-1», — достаточно сделать более или менее резкое движение, и человек, словно перышко, подлетает под самый потолок. Не забывайте, друзья, что на космическом корабле мы весим в несколько сот раз меньше, нежели весили на Земле.

— Надеюсь, дорогие слушатели, — заканчивает репортаж Геннадий, — что в самом недалеком будущем вы сами сможете убедиться в талантах Клавдии Алексеевны. Каким образом? А вот каким: мы попросим ее сыграть для вас «Итальянское каприччио» Чайковского…

Кто знаком с Клавой Артемьевой, тому хорошо известно, что в рассказе Геннадия Кузьмина нет репортерских прикрас. Как и в институте, на борту космического корабля Клава быстро завоевала любовь окружающих. Не скрывает своей симпатии к девушке и Валерий Андрианович Светлов, которому причинили столько забот ее подопечные четвероногие.

— Давно хотел вас спросить, Клавдия Алексеевна, — обратился как-то он к молодому биологу на одном из веселых собраний в каюте-салоне, когда смеющаяся, раскрасневшаяся девушка села рядом с ним. — Знаете ли вы, кто тот юноша, что в самый канун вылета щедро уступил вам почти целый кубический метр для ваших животных?

Вопрос Светлова застал Клаву врасплох, она смутилась и, пытаясь скрыть смущение, опустила глаза, окаймленные длинными ресницами. Указательный палец Клавы машинально вырисовывал на обивке дивана некие замысловатые узоры. Знает ли она? Не один раз задумывалась девушка над этим вопросом, и долгое время не могла найти на него ответа. Потом начала догадываться… И тогда в сердце ее завязалась борьба двух противоположных чувств, тяжелая, мучительная борьба.

Валерий Андрианович, заметив растерянность Клавы, не стал настаивать на ответе и перевел разговор на другую тему. Девушка быстро овладела собой и предложила товарищам спеть хором. И первая затянула грустную мелодию:

Степь да степь кругом…

Остальные подхватили песню:

Странно и трогательно было слышать эту, такую земную песню в каюте космического корабля, мчащегося со сказочной скоростью в миллионах километров от родной планеты.

А когда все распрощались и салон опустел, Клава на цыпочках подошла к каюте Светы Величко и осторожно постучала в дверь. Едва переступила она порог, как горючие слезы, давно искавшие выхода, хлынули из ее глаз.

— Ты ведь помнишь, каким он был несколько месяцев тому назад…

Света до этого и представить себе не могла, что в голосе подруги может звучать столько горечи.

— Как подумаешь об его отношениях с тем негодяем, — всхлипывая, продолжала Клава. — Разве так называемые утонченные манеры Силантьева не служили ему каким-то образцом поведения? И что заставило его лететь с нашей экспедицией? Интересы науки? Или просто жажда славы, славы покорителя межпланетных пространств?

Напрасно пыталась Светлана убедить подругу, что в последнее время Геннадий совершенно переменился, что и прежде он не был таким, каким изобразила его Клава. Несмотря на весь пыл и искренность, с какой говорила Света, ее слова не рассеивали сомнений, владевших Клавой. Слезы иссякли, но горечь продолжала оставаться. Нет, чтобы развеять горечь, нужна была не такая сила…