Тайна Великого Посольства Петра

ГЛАВА V ВОЗНИЦЫН И ЗАКОН ПУШКИ

Отстучали копыта, улеглась пыль из-под возков, стремительно уносивших Петра в Россию, и остался Возницын в Вене один исполнять нежданно-негаданно свалившееся на него поручение. Царь буквально оглушил его, когда повелел быть чрезвычайным и полномочным послом в Вене. Это еще ладно. Но он поручил ему вести на предстоящем конгрессе мирные переговоры с турками. А это дело хлопотное. Недаром в Посольском приказе в Москве говаривали: нет должности более окаянной, чем быть послом российским на переговорах с иноземными послами.

А что делать? Помолиться имсполнять. Другого не дано.

Тут, наверное, самое время представить нашего нового героя, на плечи которого свалилась столь нелегкая доля.

Великий и полномочный посол, наместник Болховский, думный дьяк Прокофий Богданович Возницын, по свидетельству современников, был человеком высокого роста, грузным, с важной осанкой и неприятным цветом лица. На Карловицком конгрессе появился в длинной одежде, подбитой серыми соболями. На шее у него красовалось шесть или семь золотых ожерелий, на шапке — драгоценное украшение из довольно хороших алмазов. Пальцы были унизаны сверкающими перстнями. Говорил он только на родном языке, то есть по-русски, и всегда держал при себе переводчика. Его сопровождал паж, который держал в руках пару перчаток посла с красивым узором из жемчуга.

Из этого описания Возницын выглядит человеком малопривлекательным и уж во всяком случае не европейского склада. Портрет его, если и сохранился в наших многочисленных запасниках, то пока не обнаружен. Но что портрет или описание внешности… Разве разглядишь за ними человека с его страстями, борениями, муками? Нет, даже не скажешь, умный он или дурак, хороший или плохой. Хотя именно это, а не шляпа характеризует человека.

Но приходится довольствоваться тем, что есть. Итак, родом Прокофий Богданович из дворян Владимирского уезда. Предки его были видными новгородцами, которых Иван Грозный после разорения Новгорода переселил во Владимир. Известно даже колоритное имя родоначальника владимирских Возницыных — Путила. Он служил еще при Грозном. Однако с тех пор зачах род Возницыных, и, кроме Прокофия Богдановича, не встретишь в словарях или жизнеописаниях российских упоминания о других представителях этого рода.

Всего сам достиг Прокофий Богданович — своим умом, своими руками да своей смекалкой. Не было у него знатной родни, которая хоть волоком, но протащит по ступенькам карьеры, Не было и богатства, чтобы ублажить кого надо, а так бы, глядишь, и перепрыгнул через ступеньку. В общем принадлежал Возницын к мелкому служилому люду России, Именно из него да из поповичей и еще "простого всенародства", как называл его мятежный Курбский, черпзлись кадры польячих для московских приказов. Поэтому горбил Прокофий Богданович спину с малолетства над бумагами, которые подписывались потом другими, сочинял речи, которые сам не произносил.

И не по этой ли причине так скупа на детали о нем русская история? Неизвестно даже, когда родился и когда умер Прокофий Богданович. Знаем только, что в Вене он был уже в летах и опыт у него был преизрядный, так как службу начинал в Посольском приказе еще в далекие времена Ордина-Нащокина. Способности молодого дипломата тогда, видимо, были сразу же замечены, и ему стали давать ответственные поручения. Так, в 1668 году в чине подьячем Возницын был послан с иноземцем Томасом Келлерманом в Вену и Венецию в связи с предстоящим заключением Андрусовского договора. Потом ему стали доверять хотя и небольшие, но самостоятельные дела. Он трижды побывал в Варшаве, и каждый раз его приглашали к королю.

И с турками как обращаться хорошо знал. В 1681 году, когда он был уже дьяком, его направили с окольничим Чириковым в Константинополь для ратификации Бахчисарайского перемирия. По дороге Чириков умер, и Возницыну пришлось ислолнятъ обязанности посла. Из-за бури высадился он на турецком берегу и двинулся в Константинополь по суше. Но в Кадикее для него была приготовлена галера, посредине которой возвышалось особое место для посла, под балдахином из красного бархата, вышитого золотом, и богато убранное коврами. Под пушечную стрельбу уселся на это место молодой Прокофий Богданович, а кругом него разместились важные султанские чиновники. Когда же подплыли к Царьграду, послу на этой галере торжественный обед дали. Турки ели яства мясные, а Возницыну — постные поставили. И этот знак уважения русские особенно отметили, так как в эти дни православный пост стоял, Во время обеда была на галере забава в честь посла: "корабельщики многим худобеством, спускаясь сверху по веревкам, чинили потехи".

Миссия в Константинополь прошла успешно. Возницыну удалось убедить колеблющегося султана ратифицировать перемирие, по которому он отказывался от притязаний на Украину. Это не осталось в Москве незамеченным, и через несколько лет он едет резидентом в Варшаву, именуясь уже стольником. Чин этот, однако, по возвращении в Москву уже удержатъ не удалось.

Петровский переворот 1689 года и отстранение Софьи заметно отразились на карьере Прокофия Богдановичз. Вместо князя В. В. Голицына во главе Посольского приказа стал дядя Петра Лев Кириллович Нарышкин — человск умный, но ленивый. При нем фактически управляющим приказа стал Емельян Игнатьевич Украинцек который к тому же получил и чин думного дьяка. Для Возницына это был удар. Они вместе начинали службу в Посольском приказе, но отношения этих двух молодых и способных людей явно не сложились. Теперь Возницын оказался под началом Украинцева.

С таким положением Возницын мириться не захотел и стал хлопотать о переходе на другую службу. Это ему удалось. В 1690 году Возницын назначается членом Казанского приказа, ведавшего всем Поволжьем, и производится в думные дьяки. И на новом месте Прокофий Богданович сразу обращает на себя благосклонное внимание начальника приказа князя Б. А. Голицына, который, по свидетельству современников, правил Поволжьем так, как будто был государем, и весь этот край разорил. Видимо, к этому Возницын тоже большое старание приложил, потому что князь вскоре полностью передоверяет ему дела. Прокофий Богданович становится известен самому Петру и добивается его расположения. Не забыты и дипломатические успехи, поэтому, когда возник вопрос о поездке Петра за границу, Возницын назначается третьим великим послом.

В те далекие времена все европейские правители привыкли решать возникающие между ними проблемы путем войны. Война была главным арбитром в их спорах. Шла ли речь о соперничестве династий или пограничных конфликтах, о территориальных претензиях или торговых путях — самым веским аргументом было оружие. Один молодой французский офицер из окружения Людовика XIV так сформулировал этот закон: нет более беспристрастного судьи, чем пушка. Она бьет точно в цель, и ее нельзя подкупить.

Применительно к этому закону роль дипломатии была весьма специфичной. Она занималась не столько предотвращением конфликтов, сколько созданием коалиций. Дипломатическое искусство заключалось не в том, чтобы разрешить возникший неожиданно спор, а в том, чтобы найти приманку для нового союзника. Ну и, конечно, заключить мир после хорошей войны.

Многосторонние дипломатические переговоры, или, как их называли тогда, конгрессы, представляли собой довольно сложный процесс. Причем процесс скорее ритуальный, чем рабочий, но который необходимо было хорошо знать и неукоснительно соблюдать.

Главное — не уронить, а возвеличить достоинство государя или страны, которых посол представлял. Эту школу русские дипломаты освоили еще до Петра и кому хочешь могли дать здесь фору. Но даже Петр и его послы с изумлением наблюдали, какие "пируэты" выделывали западные дипломаты на конгрессе в Рисвике, где проходили переговоры между Францией и коалицией европейских государств во главе с Австрией. Встреча за встречей проводилисъ в жарких спорах о том, сколько лакеев и сколько пажей посол может взять с собой на заседание, могут ли пажи иметь при себе трости, могут ли они носить шпаги или иметь пистолеты. На самом же конгрессе очень важно было следить за ногами друг друга. Каждый посол считал несовместимым с достоинством своей державы идти навстречу быстрее другого. Поэтому если один из них замечал за собой, что в забывчивости пошел недостаточно медленно, то возвра- щался к двери и величественный "минуэт" начинался снова. "В этом торжественном делании пустяков, — писал английский историк Маколей, — проходила неделя за неделей. Существенное дело не продвигалось ни на шаг".

Опыта в конференционной дипломатии Россия вообще не имела, и Прокофию Богдановичу первому из русских людей выпала доля представлять страну на международном конгрессе.

Конечно, уже в Рисвике Петр и его дипломаты поняли, что протокольная сторона дела, хотя ей и придают столь большое значение, — это всем лишь антураж. Сколь изящно ни приседай или ни семени важно мелким шагом, дела делаются не этим.

Разумеется, когда за спиной военные победы или экономическая мощь государства, переговоры вести легко. К примеру, сто лет спустя послы Наполеона, надменные и заносчивые, будут диктовать ем волю Австрии и германским князькам. А те, покорно склонив головы, будут соглашаться, потому что знают: за послами стоит "великая армия французском императора".

Но одной силой только договоры о полной капитуляции делаются. А если перетворы на равных? Тут уже нужны умение, знание обстановки, а главное — чувствовать ту неуловимую грань, которая отделяет возможное от невозможном. И нередко в дипломатической практике успех доставался тому, кто обладал именно этими качествами. Но это, как говорится, прописные истины.

Труднее сказать, что важнее всем для переговорщика. Наверное, главное — ясно представлять, чего от него хотят те, кто посылает вести переговоры.

Если стране нужно соглашение — это одно дело. Хотя и здесь необходимо четко понимать, где же тот предел, за которым это соглашение будет для страны уже невыгодным, а значит — ненужным. И совсем другое дело, если соглашение тсударю вовсе и не нужно, а на переговоры он идет так, по необходимости, или для отвода глаз. Но ведь не всегда об этом дипломату говорят прямо. Нередко тут сталкиваются противоположные интересы различных и очень влиятельных сил. Одни бояре в одну сторону тянут, другие — в другую. Посольский приказ, к примеру, одно государю присоветует, а Стрелецкий — совсем противоположное. И неизвестно еще, на чью сторону встанет Федор Ромодановский — мастер сыскного дела. Вот поди и разберись попробуй. Недаром самый ловкий австрийский дипломат Меттерних учил начинающих дипломатов: не знаешь, что делать, — ничего не делай.

Другая сторона переговорной медали — это доскональное знание предмета переговоров. Вплоть до самых мелочей, касающихся не только международного фона, но и всех изгибов политической линии твоих партнеров, их сильных и слабых личных качеств. Если не сможешь получить ответ на вопросы: с каким багажом придут партнеры? в чем их истинные интересы? на какие уступки они могут пойти ради соглашения? — лучше не садись за стол переговоров.

В общем, две изначальные посылки нужны дипломату разгадать намерения партнеров и понимать собственную задачу на переговорах, четко представлять границы уступок, которые можно сделать. Адальше уже все зависит от него самого: от ума, интуиции, обходительности, хитрости и даже от актерского таланта — всеми этими качествами в той или иной степени должен обладать дипломат-переговорщик.

Только в этом контексте и можно понять мудреное изречение, что дипломатия — это искусство возможного. А что возможно? Попробуй-ка скажи, когда перед тобой сплошной лес вопросительных знаков. И, как правило, в начале переговоров возможность достижения соглашения видится лишь как уравнение со сплошными неизвестными. В ходе переговоров их надо непременно найти. И только в концестановится ясно, можно или нельзя решить это уравнение.

Куда как просто выглядит все в учебниках по дипломатии. Точками "А" и "Б" обозначаются исходные позиции сторон, или, другими словами, позиции, с которыми они пришли на переговоры.

А________Б

При желании договориться (если речь не идет о капитуляции) соглашение будет достигнуто, когда стороны встретятся где-то на пути между "А" и "Б", скажем, в точке "В". Но где конкретно будет находиться эта точка "В"? Ровно посередине, ближе к точке "А" или к "Б"? Заранее ответить на это так же трудно, как предугадать, кто и с каким счетом победит в чемпионате мира по футболу.

Итак,

А ____ В(?)____ Б

Так начинаются переговоры. Их первый этап — это обычно окопная война. Стороны сидят в траншеях официально заявленных позиций и обстреливают друг друга заявлениями, обвинениями, вопросами. Происходит прощупывание позиций, выискиНание их слабых мест, возможностей компромисса.

Но вот одна из сторон начинает наступление и делает шаг навстречу другой стороне. Обычно это небольшой, тщательно взвешенный ход, который, не меняя сколько-нибудь серьезно позицию, призван обозначить движение вперед и желание договориться. В общем, это — сигнал. Логика переговоров такова, что если другая сторона хочет соглашения, то и она рано или поздно делает встречный, пусть даже робкий, шаг. Лед тронулся. Началось сближение позиций. Графически это можно изобразить уже как

А ___ А1 ___ Б1 ___ Б

Напряжение нарастает. Каждая сторона заявляет, что прошла свою часть пути, что дальнейшие уступки невоз- можны. Они обвиняют друг друга в нежелании договориться. Но… немного терпения, и одна из сторон (а вслед за ней обычно и другая) делает еще один шаг.

Так может продолжаться много-много раз. Переговоры идут. Бежит время. Иногда месяцы, но чаще годы, и нередко многие годы, пока стороны, наконец, не встретятся в искомой точке "В".

Это, разумеется, во мномм идеальная схема, и при условии, что стороны хотят добиться соглашения, если они ведут себя мало-мальски честно. Но кто же, вступая в перетворы, заявляет во всеуслышание, что он против соглашения? И разве рвет кто-либо на груди рубаху, каясь в мошенничестве или двойной игре? В жизни все сложнее и непонятнее. Ведь вот беда: едва начались переговоры и выдвинуты первые предложения, как сразу возникает вопрос: что это — реальная или дутая запросная позиция? Видный французский политик и дипломат Ф. Фор говорил, что в дипломатии, как на восточном базаре: сначала безбожно набивают цену, а потом нещадно торгуются. Вот и первый вопросительный знак — а не завысил ли безбожно ставки партнер и в то время, как ты готовишься сделать ему серьезные уступки, отрывая кровное от себя, он будет преспокойно сбрасывать шелуху, изображая, что идет на великие жертвы?

Так или примерно так, но уж, конечно, не в таких выражениях мог рассуждать Прокофий Богданович Возницын, бродя по венским улицам летом 1698 года. Должно быть, немало забот тяготило его широкие плечи. Но главная из них — куда вести дело. Как говорили в том же Посольском приказе: бежать-то я побегу, и весьма скоро, только скажите, куда бежать — вперед или назад. Поручая Возницыну вести на конгрессе переговоры с турками, царь, очевидно, тогда же все-таки дал ему указание, как вести эти переговоры. Но только делалось это в большой спешке и недостаточно четко.

К великому сожалению, указания Петра в документах не сохранились и до нас не дошли. Судя по всему, они были даны царем устно и лично самому Прокофию Богдановичу.

Однако их можно попытаться восстановить, извлекая по крупицам ссылки на них из тех писем-отчетов, которые Возницын регулярно посылал в Москву. Сообщая о выдвинутых им предложениях или о предпринятых им ходах, он, естественно, обосновывал их тем или иным положением данных ему директив. Так, например, в письме от 25 ноября 1698 г., поясняя свою твердую позицию не уступать приднепровские щрода, Возницын пишет, что у него было личное указание от царя туркам ничего не отдавать. Это личное указание он мог получить только в Вене перед отъездом Петра в Москву. В том же письме содержатся ссылки на другие полученные им директивы, хотя трудно сказать, были они даны Петром в Вене или присланы с почтой.

Если теперь собрать воедино эти крупицы, указания Возницыну, как вести переговоры, могут выглядеть следующим образом.

Первая позиция (есть такой термин в дипломатии, которым обозначается изначальная, обычно запросная позиция на переговорах) — не допустить, чтобы члены Священной лиги заключили мир с турками. Сам Возницын формулирует это так: "Чтобы до миру всех не долустить", то есть сорвать переговоры.

Однако уже в Вене Петр убедился, что это задача нереальная. В беседах с Кинским он, по сути дела, не возражал против переговоров, выдвигая в качестве условий мира передачу России крепости Керчь…

Вторая позиция поэтому разрешала Возницыну пойти вместе с другими странами на заключение мира с турками на основе сохранения за каждым государством захваченных во время войны территорий. Разумеется, в этом случае России пришлось бы снять на какое-то время требование передачи Керчи. Однако в целом мир на таких условиях был для нее выгоден. Он закреплял за ней приобретение Азова и приднепровских городов, которые могли бы стать важными плацдармами для выхода в Черное море.

Наконец, у Возницына имелась, судя по всему, и третья позиция — запасная: если не удастся заключить мир, можно пойти на краткое (1–2 года) перемирие. Однако во всех случаях он не должен уступать ни пяди завоеванной земли. Вот такие указания получил Прокофий Богданович. А заодно, то ли в знак особого благоволения, то ли чтобы показать всем значение возложенной на Возницына миссии, только царь перед отъездом пожаловал ему вновь изобретенный и небывалый до той поры на Руси титул "думного советника". Но хорошо, очень хорошо знал порядки на святой Руси Прокофий Богданович. Потому не успел еще скрыться из виду возок, уносивший Петра домой, как стал он хлопотать, чтобы это внезапное, да еще сделанное за рубежом пожалование было оформлено и закреплено за ним соответствующими записями в Москве.

Да и немного прибытку, видимо, ждал от нового титула Прокофий Богданович. Чести много, да денег нет. А был он человеком незнатным и небогатым. Поэтому посылает письма Меншикову и Головину с просьбой похлопотать у государя… о "чинишке" начальника Аптекарского приказа. Видимо, откликнулся Головин, расстарался, потому что пишет ему Возницын в ноябре благодарственное письмо. А оставленному в Вене подьячему Михаилу Волкову дает задание собрать сведения об устройстве придворной и частных аптек и о положении врачей в цесарской земле.

Но как ни прикидывай, бродя по венским улицам, а переговоры-то начинать пора. Прежде всего с союзниками условиться об общей платформе для переговоров. Иначе будут их трепать турки поодиночке. И не дай Бог углядят разногласия и станут их разжигать. Какие уж тут переговоры, когда сами союзники другдруга лупить начнут чем попало на потеху врагу. Туркам тогда только подол подставляй — уступки сами посыплются. Не переговоры, а слезы горькие. Лучше уж один на один дело вести, чем с такими союзниками. А австрийцы, похоже, в эту сторону гнут. Сами с турками уже сговорились, себя совсех сторон обеспечили, а союзников пусть туркидерут, как хотят, восполняя понесенный от австрийцев ущерб. Что им русская кровь? Что им польские слезы? Да и на венецианцев — друзей своих верных — рукой махнут, если каждый только за себя говорить будет.

А сами переговоры? Где, когда, как они будут вестись? Кто с кем сядет и кто первый скажет? Об этом ведь тоже договариваться надо. Конечно, можно сказать, что это дело десятое, Но кто-кто, а Прокофий Богданович знал, что на этих мелочах не одни переговоры споткнулись, да и не начались. Во всяком случае, хлопот с ними не оберешься.

Наконец, Возницыну нужно было на ходу подобрать собственную команду для ведения переговоров — подьячих, знающих дело, грамотных переводчиков, пажей, конюхов и другой обслуживающий персонал, или, как бы мы сказали сейчас, сформировать делегацию. Время поджимало Прокофия Богдановича без всякой совести — австрийцы грозились, что переговоры начнутся в середине сентября.

А тут еще граф Кенигсек, владелец загородного дома Гумпенсдорф, где разместилось русское посольство, стал просить, чтобы оно переехало на новое место. В общем, дел было непочатый край, и все срочные.

Но Возницын, как человек основательный, выбирает главное — сначала надо определить общую позицию. Без этого трудно будет вести прибыльные для России переговоры на конгрессе. А заодно посмотреть, нельзя ли все-таки эти переговоры поломать. Поскольку закоперщики всему делу были австрийцы, то с них, очевидно, и надо было начинать. Тем более что польского посла в Вене еще не было.

Встреча Возницына с имперским канцлером Кинским состоялась довольно скоро — 30 июля 1698 г. Австрийцы выставили сильную команду: кроме Кинского на встречу явились лодканцлер Кауниц — тотсамый, который считал шаги на конгрессе в Рисвике, и президент гофкригерата, знаменитый защитник Вены во время осады 1683 года граф Штаремберг.

Возницын начал с нажима — царь-де по общему союзному договору "для имени Божия и во общую пользу всего христианства" намерен вести войну против басурман всеми силами — не только сухим путем, но и морем. Идеологическая подкладка постоянно присутствует в переговорной тактике Возницына. Призывая продолжать войну, он выступает в защиту не только русских интересов, но всего христианского мира. Это придает сильное пропагандистское звучание русской позиции. Австрийцам приходится крутиться, потому что против интересов христианства прямо они выступать не могут.

А Возницын упрямо бьет в эту точку. Для такой войны, продолжает он, Москва предприняла необходимые приготовления и, в частности, строит морской караван из 70 кораблей, для которых в Англии и Голландии наняты моряки. При этом для вящей убедительности Прокофий Богданович сообщает, что поход русские намерены предпринять "предбудущим летом", то есть в 1699 году.

Однако палки он не перегибает, памятуя, что австрийцам очень хотелось бы отстранить его от мирных переговоров. Хотя Россия, заявил он, никакого "склонения" к миру не имеет, она будет действовать с союзниками заодно. Если у них решено вести мирные переговоры, то и Россия пошлет своих уполномоченных на конгресс. Но прежде необходимо предварительное согласие между союзниками относительно условий будущего мира и тех требований, которые будут предъявляться туркам. Эти требования должны быть выдвинуты сообща. И отстаивать их нужно будет совместными усилиями.

Это предложение русских о предварительном согласовании позиций союзников стало основным спорным вопросом, вокруг которого шли дальнейшие переговоры в Вене. Прокофий Богданович трепал австрийцев беспрестанно. Он и убеждал, ссылаясь на союзный договор, что с турками нельзя заключать мир иначе как сообща. Он и грозился, что без этого на конгресс ему ехать нельзя, так как союзники будут действовать вразброд и "говорить разные речи".

Но австрийцы на эти уговоры не поддавались. Союзников, говорили они, должно объединять "общее основание миры" кто чем владеет, то есть сохранение за каждым государством захваченных во время войны территорий. Опираясь на это основание, каждая сторона будет затем вести с турками переговоры и домогаться от них сверх того, что обеспечено "общим основанием". Но об этих дополнениях заранее договариваться незачем — пусть каждая сторона сама их предъявляет и сама их добивается. И вообще о конкретных территориальных притязаниях творить пока рано. Война еще идет, и если повезет, то и требовать можно будет больше.

В общем, сколько ни бился Возницын, чтобы принудить австрийцев к совместным акциям против турок, ничего у него не получилось. Интересы России и Австрии были разными, отсюда и различие в подходе к переговорам. Австрию такое "общее основание" вполне устраивало, так как обеспечивало присоединение к ней обширных завоеванных территорий. Но Россия помимо Азова и приднепровских городов хотела заполучить Керчь — выход в Черное море. Предложенное "основанию" эти устремления обрезало. Но Россия была здесь не одинока. Полякам "основание мира" также не подходило, потому что войной ничего не приобрели, но претендовали на Каменец и Подолию. Так что у Москвы с Польшей мог быть общий интерес в этом вопросе. Но польского представителя в Вене не было.

Возницын развивает бурную деятельность в австрийской столице. Он не раз встречается с Кинским. Наносит визит его заместителю Кауницу. Получает аудиенцию у австрийского императора в его загородном дворце Фаворита. Заводит дружбу с венецианским послом кавалером Рудзини. Часто встречается с местными дипломатами. И везде гнет свою линию, собирает информацию не только о предстоящих переговорах, но и о том, что происходит в Европе. Сами по себе эти частные визиты Возницына к австрийскому министру иностранных дел и его заместителю были нововведением в обиходе русского посла за рубежом.

Из этих бесед у Прокофия Богдановича складывается впечатление, что вероятность переговоров с турками пока проблематична. Несмотря на то что австрийцы стремятся начать их поскорее, место переговоров так и не определено. Посредники — англичане и голландцы — предложили Вену, потом Дебрецен, но турки против. Они хотят провести конгресс "на таком месте, которое никому не принадлежит". Дело стоит, и союзники не проявляют особого рвения начинать переговоры.

Характерный разговор состоялся на этот счет у Возницына с венецианским послом, протокольная запись котором была сообщена в Москву.

Рудзини: Ехать я собираюсь. Только спешить в тот путь не надобно, потому что еще где съезжаться, подлинного места не назначено…

Возницын: Лучше бы съезжаться поближе, а еще лучше хотя бы и вовсе того миру не было, так как царь зачал войну сильную. Да и вообще может ли быть крепким мир с турками?

Как видно, еще в конце августа в записях Возницына сквозила надежда, что с переговорами ничего не выйдет. Эти нотки отчетливо звучат в письме к царю от 27 августа 1688 г. Мирное дело с турками "смущается", пишет он, и многие думают, что оно не будет доведено до конца. Французский посол препятствует переговорам с турками. Намеченное было на 15 сентября начало конгресса перенесено, а новая дата пока точно не установлена.

Между визитами Возницын потихоньку собирался в дорогу. Минул август, а где будут проходить переговоры, было по-прежнему неизвестно. Ясно только, что не в Вене. Хорошо бы еще в каком-нибудь городе, пусть даже маленьком, а не то забросит судьба стоять в чистом поле. Впереди осень с дождями и слякотью, когда серые набухшие сыростью тучи висят так низко, что чуть-чуть не задевают острые верхи шатров. А там и зима подкатится, не успеешь дух перевести, как стужа грянет, снегом засыплет. А где дров взять, чтобы обогреться? Где провиант сыскать, чтобы людей накормить? Кругом войной разоренная земля, шайки разбойные что волки рыскают…

По этой обстановке и подбирал себе людей Прокофий Богданович для долгого сидения в какой-либо промозглой дыре. Спасибо царю, уезжая, поделил он Великое посольство: одну половину велел в Москву отправить, а другую — Возницыну отдал. Да люди-то те и ноте — в основном обслуга, а ему нужны знающие и переговорное дело, и язык, чтобы документ составить могли, беседу записать сумели и, когда надо, переговоры провести, Не одному же Возницыну все дело делать.

Судя по всему, разыскал Прокофий Богданович такого мастера на все руки и согласием Петра заручился, потому что в письме, отправленном в Венецию к "дохтуру" Посникову с требованием немедленно прибыть в Вену, содержалась ссылка на волю царя. Всем подходил Петр Посников, который опекал группу русских стольников, обучавшихся в Венеции. Окончил университет в Падуе и получил звание доктора медицины и философии. Четыре языка знал причем такие нужные, как латынь, греческий, французский и итальянский. Да и вообще человек был смышленый. Только уж больно был увлечен своими занятиями научными и поэтому попробовал было отшутиться — некогда, мол, еду в Неаполь "живых собак мертвить, а мертвых живить". Но не на того напал. Прокофий Богданович таких шуток не приемлет, когда речь о государственных интересах идет. Поэтому с достоинством и вполне серьезно ответил он "дохтуру", что "сие дело не гораздо нам нужно". Напомнил о гневе государя, потому как предписано ему, Посникову, быть на "турской комиссии", а не собак резать.

И подействовала угроза. Видимо, зажав зубами крепкое слово, но с улыбкой на лице появился он в конце концов в Вене. На переговорах Посников был человек незаменимый: и с австрийцами встречался, и с турками тайные переговоры вел. А когда кончился конгресс и вся делегация в Москву направилась, он стал проситься не куда-нибудь, а в Амстердам для исправления своих инструментов. Но ведь до Амстердама скакать да скакать по разбитым дорогам Австрии и Германии. Видно, Европа была ему так же хорошо знакома, как собственный поношенный кафтан. Вздохнул Прокофий Богданович и отпустил… А тот взял да уехал, только ем и видели. Странно как-то получилось: высветилась вдруг из тьмы истории такая колоритная личность, как Петр Посников, и так же неожиданно исчезла в этой тьме. Кто он? Что с ним было до этого и что сталось потом? Ничего не известно. Любая нация могла бы гордиться таким "дохтуром". Романы бы о нем писали. А у нас: поехал мертвых собак живить — вот тебе и весь след.

Состав возницынской команды сам по себе интересен настолько, что стоит привести его полностью.

Возглавляет ее священник отец Иоанн — должность, повидимому, обязательнаядля каждой мало-мальски значительной группы русских людей, отправлявшейся за рубеж. Неясно только (из бумаг Возницына этого не видно), принимал ли он участие в формировании тактической линии делегации на переговорах или же его функции сводились к непосредственным обязанностям спасению душ и наблюдению за нравственным обликом сотрудников посольства.

Далее следуют дворяне, переводчики и подьячие, которых мы определили бы сегодня как "оперативно-дипломатический состав делегации". Их было всего 10 — 11 человек. В числе дворян были два брата Возницына — Андрей и Иван, а также Владимир Борзов, приехавший недавно из Москвы с подарками для императорского дома. Скорее всего именно с ними обсуждал посол повседневные дела. Но в переговорах с союзниками или с турками они участия не принимали. Возницын, который подробно сообщал в Москву о каждой такой встрече, всегда упоминал об участвующих в них переводчиках и подьячих. Но ни разу имена дворян не встречаются.

Если "оперативный состав" делегации Возницына, по нашим сегодняшним понятиям, довольно-таки скромен, то "технический персонал" чересчур велик. На первом месте стоит собольщик при меховой казне из московских посадских людей. Каждое русское посольство везло тогда с собой много мехов, в основном соболей, для подарков, а порой и попросту взяток. Русские меха очень ценились и в те времена. Поэтому в состав делегации включался меховщик, или собольщик, который отвечал за сохранность и перевозку мехов. В делегации были свои сторож, церковник, конюший, погребничий, 2 пажа, 3 трубача, 4 гайдука, 5 слуг посольских, 5 поваров, 12 конюхов и "челяди дворянской и подьяческой и иных чинов" — 15 человек.

В целом в делегации Возницына было 60–70 человек. Не так уж мнот, если учесть, что им действительно пришлось стоять в чистом поле, обеспечивая себя всем необходимым для жизни и работы. Делегации, которые выезжают за границу сейчас, бывают не меньше, хотя живут в отелях и пользуются услугами посольства.

Что же касается пажей, трубачей и гайдуков, то в те времена без них было нельзя. Не поняла бы иностранная общественность. Ведь по той роскоши и торжественности, которыми обставлялось появление посла, судили о политическом весе государства на европейской арене.

Польский посол Ян Гнинский, например, незадолго до описываемых событий, въезжая в Константинополь, пытался поразить турок невиданной роскошью. Его шествие открывали 38 повозок с багажом. За ними ехали богато разукрашенные кареты посла и две кареты с прислугой. За отрядом янычар следовали 40 польских дворян в одеждах из розового шелка, расшитого серебром, и 28 лошадей с конюшими в ярких красных одеждах, Потом 4 трубача, 12 пажей, рыцари немецкие и французские, еще 30 польских дворян, наконец, польские гусары в великолепных мундирах. Сам посол блистал одеждой, усыпанной драгоценными камнями. Его окружали 12 гайдуков в красных одеждах с серебряными застежками и в шляпах с султанами из перьев цапли. Шествие замыкали б пажей и 50 драгун в синих мундирах и красных ментиках. Подковы лошадей пана Гнинского были серебряными и еле держались на двух гвоздиках, дабы во время шествия они могли быть потеряны и подобраны любопытными зрителями, которые, несомненно, подивятся богатству и могуществу короля Польского.

Как и предвидел Гнинский, великолепие его появления в Константинополе не осталось незамеченным. А одна из подков была даже показана великому визирю. "Этот гяур, — сказал он, — подковывает лошадей серебром, но его собственная голова из свинца, так как посланный государством бедным, он расточает то, что оно может дать ему лишь с большими усилиями".

Так что наш Прокофий Богданович выглядел куда как скромно.