Тайна замка Морунген

Глава 13 Ольденбуржцы

— Вернусь в подвал, — мрачно сказал он, когда мы остановились у двери моей комнаты. — Прослежу, чем занимается Тейфель. Как бы этот увлеченный юноша не наворотил чего в исследовательском пылу.

— Август, зачем он здесь, этот Гаспар Тейфель? Вы его хорошо знаете? Раньше с ним встречались?

— Князь Рутард знает его неплохо, — он помрачнел еще больше. — Вел с ним дела. Тейфель представляет корпорацию, которая скоро начнет прокладывать здесь чугунные дороги. Так сказать, проводит рекогносцировку на местности и улаживает разные тонкости. Полезный человек.

— Тейфель говорит, что напросился ехать в ваш замок. Давно хотел побывать в нем… по-моему, это странно.

— По-моему тоже, но я немало встречал в жизни чудаков. Обычно их чудачествам есть простое объяснение.

Полковник говорил небрежным тоном, но глаза его оставались встревоженными и задумчивыми.

— Может, у Тейфеля есть и другое хобби, кроме изучения наследия Жакемара, — предположила я. — Он надевает плащ, шляпу и в обличии вора Горностая в полночь громит сейфы богачей.

— Каждый имеет право на маленькие увлечения, — развел руками полковник. — Майя, прошу — нет, приказываю — не ходи по замку и его окрестностям одна. Бери с собой Кербера. Или слугу. Я был бы рад, если бы ты подружилась с Розой, и она составила тебе компанию в твоих изысканиях. Она взбалмошная девушка, но у нее есть кое-какие полезные навыки.

— Да, уже поняла, — ответила я холодно. — Необыкновенная девушка. Любит на досуге грабить захоронения. И зверюшка у нее милая. Горностай. Не правда ли, занятное совпадение — знаменитого грабителя тоже так зовут! Интересно, с чего бы?

— Если ты считаешь, что Роза — это грабитель Горностай, то должна подозревать всех дам, которые взяли в моду держать этих животных дома, — сказал полковник с намеком на веселье. — Княгиня Клара, пока не увлеклась кошками, раньше тоже держала горностая. И Карина Кальбек.

— Карина успела много рассказать вам о себе, — заметила я тихо. — Вы на ней хотите остановить выбор? Отдам должное вашему вкусу. Она красивая и добрая.

Полковник невесело улыбнулся. Он протянул руку и коснулся моей щеки. Я затаила дыхание от неожиданности. И уж совсем неожиданными стали его слова:

— Голубка Майя, — сказал он негромко. — Не бери в голову. Пусть все идет своим чередом. Все сложится так, как должно, и все будет хорошо. Поверь мне.

Он опустил руку, и пока я думала, что могли означать его странные слова (либо они означали что-то очень важное, либо вообще не имели никакого смысла), он ушел.

Я позвала горничную и велела зажечь камин и приготовить сидячую ванну. После знакомства с Арахнофером я была чумазая, как черт. В волосах паутина, на лице и руках следы ржавчины, платье в пыли.

Впрочем, настроение мое воспарило. Может, потому что я была на волоске от гибели и теперь мои тело и голова ликовали, что остались живы и могут творить новые глупости. Да и последние слова полковника отчего-то обнадежили. Он как будто пытался через намеки, иносказания донести до меня некую важную мысль. Впрочем, влюбленные девушки часто неправильно истолковывают слова объектов своего обожания.

Я разделась, забралась в ванную и блаженствовала долгое время. Настал час ужина, но я не пошевелилась. Не хотелось выбираться из воды, одеваться и идти по темным коридорам в гостиную. Потом наведаюсь на кухню, если голод одолеет.

Однако мое почти счастливое состояние прервал стук. По двери деликатно барабанила незнакомая рука.

— Госпожа Майя, к вам можно? — спросил из коридора грудной голос.

Карина Кальбек! Вот так сюрприз! Я подумала, не притвориться ли мне спящей или утонувшей, но любопытство заставило откликнуться:

— Секунду, госпожа Кальбек.

Я выскочила из воды, наскоро вытерлась, замотала мокрые волосы полотенцем, накинула халат. Опустила на ванной колесики, откатила в угол комнаты и закрыла ширмой. Затем отперла замок и приоткрыла дверь — немного, только нос просунуть.

Из темноты коридора улыбалась Карина Кальбек. Кожа ее лица матово светилось, зубы казались фарфоровыми. В руках эта прекрасное привидение держало корзинку.

— Я к вам с гостинцем и предложением поговорить, — сказала она дружелюбным, певучим голосом. — Пустите?

— Простите, я не одета. Принимала ванну.

— Ну так пустите? — повторила она более настойчиво и улыбнулась еще шире. — Я помогу вам расчесать и уложить волосы.

Я пожала плечами и распахнула дверь.

— Прошу.

Карина упругим шагом вошла в комнату и огляделась.

— Зачем вы пришли? — Буду придерживаться той же тактики, что и в разговорах с Розой и Бианкой: откровенность и прямота.

— Вы отсутствовали за ужином, у господина Тейфеля и его милости фон Морунгена были мрачные лица, а эта несносная Роза чему-то втихую радовалась, как будто ей рассказали гадкую шутку. Вот я и забеспокоилась. Вы мне интересны, госпожа Майя. Я волнуюсь за вас, хоть вы и найдете это странным. Вы позволите присесть?

Не дожидаясь ответа, она изящно устроилась на кушетке, шурша платьем.

Я молча смотрела на гостью. От рыжих волос, светящейся кремовой кожи и блеска ее карих глаз в комнате как будто стало светлее. Даже пламя в камине устыдилось и спряталось под золу. Оно не могло соперничать с пылкой, полной жизни Кариной.

Ух, какая!

— Я принесла вам малины, — она протянула корзину с ягодой цвета ее платья. — Собрала сегодня. Охота на бекасов не удалась, но полковник показал, где возле замка можно набрать ягоды. И поделился историей о том, как на следующий день после вашего знакомства отправил вам корзину земляники.

У меня дыхание перехватило. Я любила вспоминать ту историю. И теперь Август поделился нашим секретом с этой… красоткой!

— Вот как! И что же еще он вам рассказал?

— О ваших с ним отношения? — Карина очень проницательно улыбнулась. Она читала мои чувства на лице, как слова на бумаге. — Больше ничего. Из его милости очень сложно вытащить информацию. Да и эту историю он рассказал просто потому, что к слову пришлось. Я спросила его, любит ли он бродить по лесам и есть ли у вас тут ягода, а его невоспитанный камердинер влез со своими замечаниями и проболтался. Так что не вините его. Майя, — сказала она очень нежно, — пожалуйста, не прогоняйте меня. Давайте поговорим о полковнике. Его милости фон Морунгене и о том, что ему требуется.

Мое лицо ясно показало, что я думаю об этом предложении. Я совершенно не хотела об этом говорить! Но Карина не отставала.

— Майя, я не желаю вам зла, поверьте. Вы очень мне нравитесь. Вы такая… необыкновенная. Честное слово, я вам завидую!

Она прижала руки к груди и посмотрела на меня с ласковым укором. Я не услышала в ее голосе фальши.

— Что именно вы хотите от меня узнать?

— В первую очередь мне бы хотелось узнать вас получше.

Она огляделась, как будто рассчитывала найти ответы в моей комнате. Встала и медленно прошлась вдоль стен. Выглянула в окно, задержалась у светильника и произнесла с забавным ужасом:

— Зачем эти страшные скелеты у вас в комнате? Почему вы от них не избавитесь?

— Привыкла, — пожала я плечами. — По-моему, они милашки.

— Вам нравится в этом замке? — она повернулась и пристально на меня посмотрела. — Вы к нему привязались?

— Да.

— К замку или к его хозяину?

Я вспыхнула. Вопрос был бесцеремонный.

— Прошу, простите! — Карина вновь покаянно прижала руки к груди — характерный для нее жест. — Я лишь пытаюсь понять… есть ли у меня шанс.

— Какой… шанс? — спросила я хриплым голосом.

— Выйти замуж за его милость, — ответила она и обезоруживающе улыбнулась.

— Я не знаю.

Карина, казалась, внезапно устыдилась.

— Простите, — повторила она еще раз. — Думала, я могу быть откровенной с вами.

Чтобы скрыть неловкость, она повернулась к скелету и сказала с наигранной беззаботностью:

— Пожалуй, у этого костяного юноши и впрямь обаятельная улыбка. Так, а это что? Что он такое держит в своих прекрасных зубках?

Она сунула палец прямо в медную челюсть, подцепила мятый клочок бумаги и вытащила. Я встревожилась… что это? И тут вспомнила, и ужаснулась.

— Стойте! Не трогайте!

Я метнулась к ней, но было поздно. Карина уже развернула проклятую бумажку и пробежала глазами злосчастный список, в котором я объяснялась в любви к полковнику и перечисляла все «за» и «против» нашего союза!

— Бедное дитя! — сказала она потрясенно. — Бедная влюбленная Майя!

Я вырвала бумажку из ее белых рук, скомкала и бросила в камин, но Карина не отшатнулась от грубого жеста, а обняла меня и нежно прижала мою голову к своему плечу. Внезапно я расплакалась — второй раз в этот день. От досады и от того, мой секрет выплыл наружу таким вот глупым образом. И от дружеского сочувствия, которое я получила, от кого не ждала.

— Прости! Прости! — повторяла Карина голосом, полным раскаяния. — Я не сразу сообразила, что вижу. Думала: мусор. Или какой-то секрет замка. А это, оказывается, твой секрет.

— Секрет, о котором почему-то знают все, — глухо пробормотала я.

— Плачь, Майя, — она погладила меня по спине. — Слезы — отличное лекарство при несчастной любви. Ах, он болван с железным сердцем! Он тебя отверг? Или ты не говорила ему?

— Первое, — сказала я, отстраняясь и вытирая слезы. Мне было стыдно за свой нервный срыв, хотя у меня было оправдание — денек выдался непростой. — Он считает, что я достойна лучшего.

— Он прав, Майя. Милая, это так. Поверь, мне совершенно не хочется быть твоей соперницей. Кроме того, я вижу, что полковник к тебе… да, по-мужски неравнодушен.

Она помолчала и произнесла нараспев, словно вспомнив и процитировав чьи-то слова:

— Ты ему приятна, как свежий ветер в знойный день или как лучи весеннего солнца после зимы, — она тряхнула головой и усмехнулась, а затем добавила другим, обыденным тоном: — Но они лишь дополнение к его жизни, не более. И не заменят ему весь мир.

Она тряхнула головой, сверкнула глазами и решительно закончила:

— Я хорошо знаю таких людей, как полковник. Они и себе не могут добыть счастья, и другим его не приносят. С такими мужчинами уживаются лишь те, кто не станет ждать от них любви и сострадания.

— Разве это не главное в браке? — спросила я угрюмо.

— Нет, — улыбнулась Карина с жалостью. — Мой опыт показывает, что куда важнее найти в муже сдержанность, вежливое обращение, бережливость и умение защищать то, что ему принадлежит. Но юным девушкам этого бывает недостаточно, и винить я их не буду. Однако послушай, Майя…

Она коснулась моего плеча и сказала тихо:

— Прости, я буду его добиваться. Он — тот человек, которого я заслужила.

— Вы это поняли за два дня? Успели влюбиться в него без памяти? — спросила я не без сарказма.

— О нет, я не влюблена! Больше я такой ошибки не допущу, — она печально улыбнулась. — Полковник имеет то, что я ищу в мужчине. Мы многое пережили. Оба знаем, почем фунт лиха, и не будем добавлять друг другу хлопот. Он не будет намерено жестоким с женщиной. Он может дать супруге многое, хотя и не будет способен на нежную сердечную страсть. Мне нужен такой человек с железным сердцем, — она улыбнулась.

— Не говорите ерунды!

Она погладила мое предплечье.

— Майя, прости, но я буду стараться заполучить его. По-дружески предупреждаю тебя. Не нужно тебе пытаться… помешать. Ты только сделаешь себе больнее.

— Вы мне угрожаете? — изумилась я.

Вот хитрая лиса! За ее ласковыми словами прятались острые зубки!

Но Карина так испуганно замотала головой, что я решила, что ошиблась.

— Вовсе нет! Ты неправильно поняла меня. Я просто возвращаю тебя в реальность.

— Ах, поступайте, как хотите!

Я попробовала отвернуться, но она удержала меня.

— Милая Майя, девочка, я помогу тебе! Да-да! — сказала она задумчиво, охваченная какой-то идеей. — Девочка, ты заслуживаешь счастья, и найду для тебя человека, с которым ты будешь счастлива. О, я уверена, что уже знаю одного мужчину, который жаждет составить твое счастье… он видит тебя ночами во сне и мечтает о тебе.

Я скривилась.

— Карина, бросьте.

Но она лишь лукаво улыбнулась.

— Спасибо тебе, Майя, — напоследок она пожала мою руку. — Спасибо за то, что ты сделала для полковника. Что ты сделала для моего будущего мужа. Ты спасла его жизнь, и я не останусь в долгу.

Вопреки всему, ночь прошла спокойно. Я без кошмаров проспала до самого утра, а когда проснулась, чувствовала себя сносно. Впрочем, радостью не лучилась, как того требовала прекрасная погода.

За окном сияло солнце, пели птички, а я решила сбежать из замка.

Хотя бы на день. Чтобы не встречаться со странными девушками и не вести тяжелых для меня разговоров. Чтобы стряхнуть с себя наваждение. Отдохнуть от сумрака и толстых стен замка, где загадки — такое же привычное явление, как омлет на завтрак.

Я уже давно не видела отца и не получала от него писем. Но знала от кухарки, а та от своей сестры Марты, что господин Готлиб Вайс жив-здоров. Какое-то время назад он вернулся из столицы и день-деньской сидит дома как сыч, за рабочим столом, с часовой лупой в глазу и любимыми инструментами в руках.

Как обстояли дела с отцовской задолженностью в казну города и княжескую казну я тоже не знала. Полковника не расспрашивала. Эта тема была щекотливой, а нынче я плохо понимала, о чем можно говорить с Августом безопасно.

Решено: еду в Ольденбург. Проведу там день, вечером вернусь. Или не вернусь… в любом случае, смена обстановки поможет взглянуть на последние события спокойно и рассудительно.

Но вот незадача — Август велел не выбираться никуда одной. Без его разрешения Курт не повезет, а подговаривать слуг было чревато неприятностями и для меня, и для них.

Однако все сложилось как нельзя лучше.

За завтраком хозяин дома извинился и объявил, что первую половину дня гости будут предоставлены сами себе, потому что ему необходимо уехать в Ольденбург. Он все еще исполняет роль наместника и дела требуют постоянного надзора. Князь Рутард благодарно улыбнулся, а Карина воскликнула:

— Ничего страшного! Служба всегда должна быть для мужчины на первом месте. Ведь это то, что делает его мужчиной.

— Рад, что вы это понимаете, — сказал полковник суховато, что доставило мне удовольствие.

Княгиня Клара обещала Августу, что обеспечит гостям развлечения и тут же начала планировать игру с мячами и шашки на свежем воздухе, прогулку с корзинами для пикника, и что-то еще не утомительное и приличное.

После завтрака я ринулась вон из столовой и догнала Августа в холле.

— Ваша милость! Подождите! Август! — я схватила его за рукав и вздрогнула от того, как просветлело его лицо, когда он повернулся ко мне. — Можно с вами? Хочу повидаться с отцом. Вы верхом? Разрешите Курту отвезти меня в карете или повозке? Подождете меня? Или у вас совсем нет времени?

— Сколько слов за один раз! — улыбнулся он. — Конечно, я подожду. Собирайся, сейчас запрягут. Майя, я рад видеть тебя прежней и энергичной этим утром, — добавил он ласково, и я смешалась.

Я ему приятна, как свежий ветер в знойный день, как первые весенние лучи после холода, вспомнила я. Которые хороши в свое время и приносят радость, но не заменят Августу весь мир.

Я понимала, что Карина, скорее всего, права. Поступки и слова полковника это подтверждали. Однако, когда он смотрел на меня так, как сейчас, казалось, я и есть весь мир для него.

Но почему тогда он отталкивает меня?

— Я уже готова и вас не задержу, — я отвернулась, опечаленная. — Идемте.

Оттого что весь путь до Ольденбурга я была погружена в разные мысли, показалось, что добраться до дома удалось в два раза быстрее, чем обычно.

Я ехала в карете, Август, как водится, верхом, чуть поодаль. Я наблюдала за ним из окна. В пути произошло одно незначительное, но непонятное для меня событие.

Когда карета миновала поворот на заброшенный серебряный рудник, полковник придержал коня и какое-то время стоял, напряженно глядя в лес, словно ожидая, что оттуда появится кобольд, или призрак, или банда браконьеров. Курт тоже остановил карету.

Полковник снял шляпу и медленно провел рукой по глазам, а потом сжал губы, тряхнул головой, надел шляпу и тронулся, махнув нам рукой. Лицо у него стало очень мрачным, как в день, когда я встретила его впервые.

Когда въехали в Ольденбург, я меня как гора с плеч упала. Я не ожидала, что буду так рада оказаться на знакомых улицах.

Но радость моя скоро померкла, когда я увидела, какими взглядами провожают горожане карету наместника. И с какой злобой отворачиваются и плюют через плечо, завидев его самого.

Когда проезжали старую прачечную, из придорожных кустов вылетел тухлый помидор и шлепнулся о дверцу кареты. Тут же второй круглый предмет полетел прямо в полковника; тот успел придержать коня и предмет, оказавшийся камнем, упал перед копытами на мостовую и рассыпался осколками. В кустах зашуршало, кто-то быстрый и юркий умчался прочь.

От неожиданности конь испуганно вскинул голову, дернулся, отпрянул, попал копытом в выбоину и едва не упал. Полковник с трудом успокоил его. Чертыхнулся, спрыгнул на землю и осмотрел ноги животного. Конь дрожал, и теперь, когда двигался, легко прихрамывал.

— Это ж какой сволочью нужно быть, чтобы пугать животное, — сказал Август сквозь зубы.

— Зачем он это сделал? И кто это, вы не заметили?

— Не заметил, — он мотнул головой. — Видать, рассчитывал, что конь меня сбросит и я сломаю шею. Ну, попадись он мне…

Август говорил почти спокойно, только на щеке его подрагивала жилка, да набухли вены на лбу. Он был в ярости, и я не завидовала тому, кто учинил такую подлость.

Мы были недалеко от моего дома. Полковник проводил меня до двери.

— Я закончу дела через час-два, — предупредил он меня. — Наведаюсь в магистратуру, разберу пару дел этих… местных идиотов, а потом заберу тебя. Или ты останешься дома?

— Нет, заберите меня, — ответила я, поколебавшись. — Вернусь в Морунген.

Я была огорчена. Недавний эпизод выбил меня из колеи. Кажется, неприязнь ольденбуржцев к наместнику достигла новых высот. И она была взаимной: в голосе полковника слышалась глухая злоба, когда он говорил о своих земляках.

Я вошла в дом и несколько минут стояла в прихожей неподвижно. На меня обрушились знакомые и забытые запахи, цвета, звуки: шелест клетчатых занавесок, тепло нагретых солнцем досок под ногами, аромат какао из кухни и, конечно, тиканье многочисленных часов.

Как же я соскучилась по этой музыке! Я шла по комнатам и без труда угадывала голоса старых друзей. Вот это тиканье, тонкое, захлебывающееся, идет от часов в виде канарейки в клетке. Вот так, солидно, с прищелкиванием, стучат корабельные часы. Так, а это что?

Я подошла к стене, чтобы изучить нового обитателя дома, и присвистнула от удивления. Не было сомнений, что этот механизм изготовил отец. Собрал сам, от первого до последнего винтика.

У часов была одна-единственная стрелка и шесть циферблатов. На самом большом, неподвижном, пять делений. Вместо цифр — столы, накрытые к завтраку, полднику, обеду, вечернему чаю и ужину. В картинках прорезаны окошечки, за ними прячутся подвижные диски с изображением разных яств.

Ага, понятно! Диски вращаются на одно отделение каждые сутки. Значит, на обеденном столе окорок сменяется отбивными, назавтра отбивные сменяются тушеной рыбой, рыба — сосисками в кляре и так далее. Часы избавляют хозяйку от раздумий, что приготовить.

Мне стало смешно. Отец соединил в одном изобретении две своих страсти: любовь к механизмам и любовь к еде. Пожалуй, такие часы пользовались бы в столице популярностью! Вкусно покушать там любят и механические изыски ценят.

Послышались шаги, из мастерской вышел отец: в голубой блузе, рабочем фартуке, нарукавниках, на глаз надвинута лупа на ремне.

Увидев меня, он застыл от удивления.

— Привет, папа, — сказала я смущенно.

— Что-то случилось? — спросил он дрогнувшим голосом. — Фон Морунген тебя выгнал? Ты попала в беду?

— Нет-нет! Все хорошо. Просто приехала проведать. Вечером вернусь в замок.

Отец вздохнул, снял лупу, нарукавники, бросил на кресло.

— В замке, говорят, сейчас весело, — сказал он, не глядя мне в глаза. — Гости, праздник. Что там делаешь ты? Почему фон Морунген не отпускает тебя?

— Мне нужно там быть. У нас договор до конца года, — я ушла от ответа, потому что сама толком не знала, зачем остаюсь в замке.

— Тебе там плохо, Майя, — сказал он. — Я же вижу. Я знаю свою дочь. Что-то неладно.

— Все ладно, но мне нужен твой совет. Марта дома? Она подаст нам чай? За чаем расскажу, в чем дело.

Пока Марта хлопотала, отец сидел развалясь в кресле, сцепив руки в замок на животе. Он внимательно смотрел на меня из-под полуприкрытых век и как будто что-то прикидывал.

— Ну, и о чем ты хотела поговорить со мной? — спросил он угрюмо, когда мы остались одни.

— Во-первых, расскажи, как обстоят дела между тобой, Лео Цингером и княжеской казной. Этот дом еще наш? Или Лео разрешил тебе жить в нем из жалости?

Отец уловил упрек, нахохлился и сверкнул глазами. Но я уже не была прежней покорной Майей. Его недовольство меня не смутило. Он криво усмехнулся, отвел взгляд, достал из рукава платок и стыдливо вытер губы.

— Будто не знаешь, чей это теперь дом! — ответил он с напускным раздражением. — Фон Морунген выкупил закладную у Цингера. И прочие мои штрафы покрыл. Хочешь упрекнуть, что я тебя не поблагодарил за эту милость?

Я изумилась.

— Хочешь сказать, этот дом теперь принадлежит Августу? То есть, барону фон Морунгену? Он мне ничего не сказал!

Отец смутился и почесал в затылке.

— Хм… он просил не болтать об этом в Ольденбурге. Что, правда, не знала?

— Нет!

— Он сказал, что придержит закладные, пока я не соберу средства. Или до тех пор, пока ты не уедешь из замка и дом потребуется тебе самой.

Я молчала, ошеломленная.

— Майя, какие у тебя с ним отношения? — спросил отец грубовато. — Скажи прямо. Я твой отец и имею право знать. Говорят, он скоро женится на какой-то знатной особе. Тогда ты вернешься домой?

Я со стуком поставила кружку на стол.

— Я его друг. И я смотрю за его механизмом. Пусть в это сложно поверить, но это так.

— Вот именно. Поверить сложно, — отец недобро прищурил глаза.

— Барон фон Морунген — порядочный человек, и не давал мне повода… беспокоиться о его поведении, — сказала я почти искренне.

— Майя, ты глупое дитя, — резко прервал меня отец. — Он захотел тебя в первый миг, как только увидел.

Я густо покраснела. Ужасно, когда родитель затевает такие разговоры!

— С чего ты взял? — сказала я с трудом. — Ты ошибаешься.

— Ты моя дочь, — он хлопнул ладонью по столу и повысил голос. — Я чувствую, когда моему ребенку грозит опасность. И я мужчина. Уверен, я правильно истолковал тот взгляд, каким Морунген встретил тебя. Мне хотелось убить его на месте! И когда ты приблизилась к нему… я понял сразу: быть беде. Его визит принесет нам много несчастий. И оказаться в каталажке за вольности с налогами — меньшая из них. Если бы ты тогда согласилась на предложение Цингера…

— Ни слова о Цингере! Ты ошибся во всем, — сказала я горячо. — Разве не видишь! Мы многим обязаны фон Морунгену. И я буду с ним, пока я ему нужна.

Видимо, мои слова прозвучали убедительно, потому что отец сдался. Пожал плечами, вздохнул, пробормотал: «Твое дело» и положил себе еще варенья на блюдце.

На всякий случай, я решила перевести разговор на другое.

— Папа, что тебе известно о мастере Кланце?

Отец удивился вопросу.

— То же, что и всем. Искусный механик, анатом. Возможно, шарлатан и авантюрист. Возможно, гений. Возможно, безумец. Возможно, сам дьявол. Это ведь он засунул железное сердце наместнику в грудную клетку, так?

— А что ты знаешь о мастере Жакемаре? О зодчем замка?

— То же самое, за одним исключением: я уверен, что он гений и безумец.

— Хорошо. Ты тоже искусный мастер. Скажи, зачем начинять дом механизмами? Они в Морунгене повсюду. В стенах, на крыше, в подвале. В саду. Под землей. Одни мертвы, другие идут вхолостую. Без какой-либо цели. Вот, смотри…

Я протянула отцу чертежи, которые составил мастер Кланц, и свои заметки.

Он задумчиво пролистал их и ответил:

— Ну вот, говорю же… гений и безумец. Строил механизмы только для того, чтобы их строить. Все равно что изготовить часы без стрелок. Или музыкальную шкатулку без молоточков.

— Но и часы без стрелок можно использовать для чего-то… если подумать.

— Логика безумца, каким и был Жакемар.

— Отнюдь, — у меня забрезжила идея. — Часы без стрелок… музыкальная шкатулка без молоточков… Что если механизмы в замке… часть чего-то большего? Им не хватает некой детали… они были не закончены? Может, эта деталь была изъята или потеряна? Должно быть что-то, что объединит их. Закончит систему, сделает ее рабочей!

Отец призадумался.

— Пожалуй, это мне что-то напоминает…

Он перевернул еще пару листов, почесал лоб и сдался. Отодвинул заметки, побарабанил пальцами по столу и неожиданно сказал:

— Теперь ты мне ответь: кто такой Гаспар Тейфель?

— Откуда ты его знаешь? — встрепенулась я.

— Этот тип бродил по Ольденбургу и задавал жителям разные неудобные вопросы. Он интересовался прежними хозяевами Морунгена. Особенно докучал тем, кто был знаком с мастером Кланцем в давние годы, когда он тут гостил. Тейфель расспрашивал о событиях далеких лет. Очень странный молодой человек. Он нашел хорошего собеседника в лице Цингера, будь он неладен. Они, можно сказать, спелись. Сам вчера видел их в трактире: сидят, нос к носу, за кружкой ячменного, Лео болтает, этот Тейфель слушает, и лицо внимательное-внимательное.

— Черт меня побери со всеми потрохами!

Любимое ругательство полковника вырвалось у меня само собой. Лео и Тейфель спелись? Что еще за новости? О чем они могли разговаривать? Зачем Тейфелю расспрашивать горожан о давних делах?

В моем мозгу крепко засели разные подозрения.

— Пойдем в сад, — предложил отец, отодвигая чайную пару. — Покажу тебе новые саженцы. Нагуляем аппетит до обеда. Мне тебя не хватало, Майя, и я рад, что ты решила показаться дома, хоть и ненадолго.

До обеда мы работали в саду, и я чувствовала себя счастливой.

Все было, как в детстве. Листья, травы, небо. Отец добродушно посмеивался и болтал о знакомых. Как только он ушел в дом проверить, как продвигаются дела с обедом, из-за забора послышался свист, над досками показалась рыжая растрепанная голова.

Рита! Явилась не запылилась.

— Майя! — завопила она. — Тебя наместник привез? Это ты сидела в той карете?

— В той карете? Так это ты кидала в нас помидорами? — сказала я раздельно и взбеленилась, когда Рита кивнула.

— Из-за тебя жеребец фон Морунгена повредил ногу. Ах ты… да как ты могла! Иди сюда, кому сказала! Рыжая негодяйка! Я тебя хорошенько проучу!

Я схватила хлесткую ветку и со свистом рассекла воздух.

Рита озадаченно моргала. Она не ожидала от меня крика и гнева.

— Эй, я не хотела никого калечить! Это случайно вышло. Ты же знаешь, я лошадей люблю. Лучше бы себе Морунген ногу сломал. Ничего, что-нибудь другое придумаю! Будет следующий раз знать, как хороших людей в каталажку отправлять. Он ведь и отца моего на две недели под замок посадил! За капкан в Сыром Логу…

— Иди сюда, сказала! Поговорим.

— А драться не будешь?

— Посмотрим, насколько ты усвоишь то, что я тебе скажу. Если не поймешь слов, придется их в тебя вколачивать.

— Жизнь в Морунгене тебя испортила — неодобрительно отозвалась Рита, но перекинула через доски ногу, чтобы забраться в сад. — Ты стала злая, как наместник. Все равно Морунгена местные проучат, попомни мое слово! Он уже у всех в печенках сидит.

— Тебе что-то известно? — я насторожилась. Не хватало нам новых покушений!

Рита многозначительно улыбнулась, но ничего рассказать не успела. Ее лицо вытянулось, она быстро перекинула ногу обратно и ее как ветром сдуло — только подбитые каблуки прогрохотали за забором.

Хлопнула калитка, я обернулась: а вот и наместник!

Мое сердце встрепенулось, как всегда, когда я видела его.

Август фон Морунген вошел во двор тяжелой походкой уставшего и чем-то недовольного человека. Но спина его была прямой, как всегда, фигура внушительной.

От крыльца уже спешил отец, не особо стараясь скрыть кислую мину.

— Возвращаемся в замок — обратился ко мне Август. — Дела в Ольденбурге на сегодня закончены. Что тут забыла эта рыжая оторва? Опять подбивала тебя на шалости или пришла клянчить, чтобы ты попросила за ее брата и папашу?

— Рита просто пришла меня проведать.

Я отбросила ненужную хворостину и улыбнулась.

— Добрый день, барон, — отец чинно кивнул и неловко потер руки. — Спасибо, что привезли мою дочь. Уже забираете ее обратно?

— Да. Нам пора.

Мужчины посмотрели друг на друга с глубокой неприязнью.

Я вздохнула и решительно сказала:

— Через пять минут Марта подаст обед. Мы останемся на обед, ваша милость.

Август изумленно вздернул бровь. Отец не удержал протестующего и гневного возгласа, но тут же спохватился и выдавил:

— Да-да, буду счастлив! Пойду распоряжусь, чтобы на стол поставили еще один прибор.

Он метнул на меня испепеляющий взгляд и пошел в дом. Август тоже смотрел не меня безо всякого веселья.

— Да, — сказала я твердо. — Вы останетесь на обед. А потом… а потом мы с вами немного погуляем. Гости в Морунгене подождут.

— Ты что-то задумала, — постановил Август.

— Всего лишь хочу показать вам мои любимые места в Ольденбурге, — я пожала плечами. — Вы же показывали мне разное в поместье. Теперь моя очередь.

И добавила жалобно:

— Пожалуйста, Август. Однажды вы обещали выполнить любую мою просьбу. Вот, прошу: не спешите возвращаться в замок. Мне нужно с вами поговорить. Не о личном, — добавила я, вспыхнув.

— Ладно, — согласился он. — Я и правда голоден. Ваша кухарка, помнится, крепко меня недолюбливает. Надеюсь, она не подложит мне в блюда яд. Давненько меня никто не травил. Уж целый месяц как. Даже скучновато стало.

Он неожиданно улыбнулся — быстро, неуловимо, но мне и такая улыбка была в радость.

А вот следующий час радостным назвать было сложно. Обед в отцовском доме заслужил титул второго самого неловкого обеда в моей жизни. Первый случился в замке Морунген, когда я только туда приехала.

Присутствие наместника было отцу как кость в горле. Он даже не особо старался быть гостеприимным хозяином. Наместник прекрасно знал, какие чувства испытывает к нему Готлиб Вайс, и Готлиб Вайс знал, что думает о нем наместник, поэтому притворяться не имело смысла.

Мужчины не смотрели друг на друга. Август мало ел, мало пил, и почти ничего не говорил. Кухарка смотрела на гостя без приязни, и едва кивнула в ответ на комплимент ее мастерству.

Отец тоже помалкивал в тарелку. Пришлось мне отдуваться. Я делилась историями всех часов, которые жили в нашем доме, и просила отца дополнить рассказ, когда я что-то забывала.

Сработало безотказно. Работу свою отец любил, и вскоре разошелся, а когда подали вино, после двух бокалов и вовсе забыл, кто сидит в его столовой. Он раскраснелся, распустил шейный платок и жестами показывал, как восстанавливал корабельные часы для флагманского корабля флота его Величества.

Август слушал, полуприкрыв веки, с ленивым интересом. Я перевела дух. Не сказать, что мужчины нашли общий язык, но, по крайней мере, шла видимость светской беседы.

Которую Август вскоре прервал довольно решительно.

— Благодарю за обед и интересный рассказ, господин Вайс, — произнес он с легкой усмешкой и поднялся с кресла. — Нам пора. Надеюсь, в этом месяце вы не пропустите срок уплаты акцизных взносов. Я попрошу податного инспектора проследить за этим.

Отец враз сдулся и замолчал, сердито вытирая лоб платком. Я чуть не взвыла от досады: ну что за удовольствие вести себя как несгибаемый болван! Хоть раз мог бы забыть, что он наместник, и просто получать удовольствие от беседы!

Мы вышли на улицу, Август поискал глазами Курта и карету.

— Нет, Август, нам еще не пора, — я потянула его за рукав. — Вы обещали мне прогулку по Ольденбургу.

— Что за игру ты выдумала, Майя? — спросил он с раздражением. — У меня нет никакого желания в нее играть. За последние месяцы я изучил ваш городишко вдоль и поперек. Глаза бы мои его не видели вместе со всеми его жителями, провались они к чертям в преисподнюю со своими махинациями.

— Вы мне обещали! — я ткнула пальцем в его грудь. — Извольте выполнять ваше обещание. Идемте!

— Майя, прекратите командовать. Чего вы хотите добиться, не пойму, — сказал он с досадой, крепко ухватил меня за руку и встряхнул.

Я знала, что Август не выносит, когда ему открыто противостоят, и может выйти из себя. Я была готова к этому, но все же немного заробела, как в первые дни нашего с ним знакомства.

К несчастью, на дальнем конце улицы мелькнула знакомая и неприятная для меня фигура. Заметив нас, Лео Цингер вежливо приподнял шляпу и замедлил ход, наблюдая. Вероятно, со стороны казалось, что наместник грубо обходится со мной.

Август отпустил мою руку, вздохнул и внезапно уступил.

— Ладно, — сказал он ворчливо. — Идем. Что ты хочешь мне показать?

— Ваших арендаторов, ваших фермеров. Зависимых от вас людей. Покажу их вам такими, какими вы их еще не видели.

Когда мы дошли до конца улицы, Август не выдержал и спросил недовольным тоном:

— Куда ты меня ведешь?

— Заглянем на маслобойню госпожи Вальтрауд Доппелькремен. Очень достойная женщина. Ее заведение месяц стояло закрытым… после того, как вы наложили арест за неуплату налогов и несоблюдение санитарных норм. Но теперь все улажено, и госпожа Вальтрауд снова поставляет отличное масло к столу бургомистра.

— Хорошо. Как раз хотел узнать, продолжает ли она при этом сбывать простым жителям несвежее масло. И не разводит ли по-прежнему молоко колодезной водой.

— В прошлый раз вы это не смогли этого доказать, верно?

— Жалоб на нее поступало достаточно.

— Эта была ошибка или наговор конкурентов. Она продает лучшее масло в округе, а ее дед поставлял сыры к королевскому двору. Сейчас она готовит прекрасный мягкий сыр. Хочу его попробовать и заодно познакомиться с ее новой породистой коровой.

— Ты ведешь меня знакомиться с коровой? Ты в своем уме?

— Беспокоитесь, что не достойны такой чести? Пустяки, не берите в голову. Коровам нет дела до чинов и титулов. Это прогулка и визит вежливости, ничего более.

Его суровое лицо было спокойно, лишь брови насмешливо приподняты, а серые глаза смотрели на меня не мигая. Наверное, он решил, что я свихнулась или слишком много себе позволяю. Я попросила с улыбкой:

— Пожалуйста, попробуйте вести себя… как обычный человек.

— Я не обычный человек, Майя, — напомнил он. — Я наместник с железным сердцем и, как твердит молва, ставленник дьявола.

— Ну мы-то знаем, что это не так. Довольно ворчать, ваша милость! Мы уже пришли.

Дом госпожи Вальтрауд Доппелькремен был одним из самых богатых в городе. Старый, но крепкий, с красной черепичной крышей. На заднем дворе располагались маслобойня и сыроварня, на первом этаже хозяйка принимала покупателей. Коровы госпожи Вальтрауд жили на ферме за городом, но лучших или новеньких она держала тут же, в коровнике, оборудованном столь толково и основательно, что самые бедные горожане могли только мечтать жить в подобном уюте.

Я вошла во двор и позвала:

— Госпожа Вальтрауд! Можно к вам в гости?

— Майя! — донеслось из-за дровяника. — Голубушка, какой сюрприз! Ты не заглядывала… с весны? С тех пор как тебя забрали в чертов замок. Иди же скорей сюда, голубушка! Ты видела мою Кристу? Три ведра в день! Не молоко — мед! Ты должна попробовать сыр, который я из него варю. Уже выдержан, уже на леднике!

— Мы за этим и пришли! — бодро прокричала я в ответ. — За сыром.

Госпожа Вальтрауд вышла из-за дровяника, вытирая руки полотенцем, увидела моего спутника, да тут и встала, как вкопанная. Появление наместника на пороге ее дома не пришлось ей по вкусу. То-то она пошла красными пятнами и насупилась так, что ее густые брови сошлись на переносице.

— Я не одна, — запоздало предупредила я.

— Добрый день, госпожа Доппелькремен, — сухо поздоровался наместник.

— Добрый день, господин барон. Я уже все заплатила вашему податному инспектору, — ответила та крайне неприветливо.

— Рад это слышать. Но не забудьте о пени на штраф.

В ответ та насупилась еще больше, и по движению ее бровей я догадалась, что она готова разразиться бурной речью.

— Вы угостите нас сыром? — весело вклинилась я.

И наместник, и хозяйка маслобойни посмотрели на меня, переглянулись. Их взгляды говорили: «Бедное глупое дитя!»

Госпожа Вальтрауд вздохнула и махнула рукой, приглашая внутрь. Когда я проходила мимо нее, скромно опустив глаза, она воспользовалась ситуацией и прошипела мне в ухо:

— Что ты задумала, Майя Вайс? Почему я должна угощать своим лучшим сыром человека, который чуть не разорил меня? И который столковался с дьяволом? Зачем ты привела его сюда? Не ожидала от тебя такого, ох, не ожидала! Бедный твой отец!

— Он вовсе не ставленник дьявола, а человек, который усердно несет свою службу! — прошипела я в ответ. — И поверьте, это ему непросто дается! Прошу, посмотрите на него другими глазами!

— Глаза и меня одни, других мне господь не дал, — отрезала госпожа Вальтрауд.

Когда мы вышли на улицу десять минут спустя, мое настроение было совсем нерадостным, но я не сдавалась.

Я чувствовала азарт и нетерпение. Из кожи вон вылезу, но покажу местным, что Железный Полковник — обычный человек, и достоинств у него куда больше, чем недостатков! И что с дьяволом он отродясь не водился. А Августа научу видеть в местных жителях не только подданых, налогоплательщиков и будущих рекрутов, но и добрых, отзывчивых людей.

— Сыр госпожи Вальтрауд и правда неплох, — сказал Август. — Но молоко она все же разводит. Я заметил бутылку с водой возле кувшина. Завтра пошлю к ней инспектора, пусть проверит. Ну, Майя, наигралась в походы в гости? Теперь можно отправляться в Морунген?

— Нет. Мы зайдем проведать почтмейстершу госпожу Вернике и старого фермера Гросса с его птицами. Ну, может еще к кому заглянем… у вас ведь тут и родственники проживают. Дети и внуки баронских бастардов. У вас общий предок, почему бы вам не узнать друг друга лучше?

— Твоя затея может кончиться дурно, — предупредил он. — Да и мое терпение не безгранично.

— Вот уж не поверю. Потому что тот, кто способен вынести болтовню княгини Шваленбергской более часа — самый терпеливый человек на свете.

Я повела его по улицам Ольденбурга. Август шел неспеша, заложив руки за спину, прогулочным шагом. Но смотрел по сторонам так холодно и неприветливо, что, казалось, цветы в палисадниках вяли от его взгляда.

Встречные снимали перед ним шляпы и кланялись с угодливым видом, но случайно обернувшись, я обнаружила, что их угодливость мигом сменяется неприязненной миной, стоит им оказаться за спиной наместника.

— Хочешь отправить письмо? — спросил Август, когда мы остановились у почты.

— Хочу проведать госпожу Вернике. Она — душа нашего города. Все про всех знает и помнит все легенды и сказки. А сколько у нее интересных почтовых историй! И про ограбление дилижанса, и про посылку с живыми зайцами, и про смешную путаницу адресов на письмах…

— Письма она действительно путает частенько. Возраст — это не шутка. Ну ничего, скоро госпожа Вернике сможет наслаждаться заслуженным отдыхом. Я направил запрос в столицу, через неделю приедет новый начальник почты. Молодой и толковый.

Я ахнула.

— Да как вы посмели! Она не переживет отставки! Я помню ее на этом посту столько же, сколько помню себя…

— Все меняется, — спокойно сказал Август, словно не заметив моей вспышки гнева. — Почта — важная государственная служба. Работа почтмейстера требует внимательности и острого ума. Госпожа Вернике больше не справляется со своими обязанностями.

— Нет, справляется, — сказала я сквозь стиснутые зубы. — Вы сами сейчас убедитесь, что ее ум остер.

Полковник только вздохнул. Кажется, моя затея и мой пыл начали его забавлять.

Увы, визит к почтмейстерше тоже обернулся неудачей. Госпожа Вернике смотрела на нас испуганными подслеповатыми глазами. От волнения долго не могла найти очки и без конца извинялась дрожащим голосом. Она решила, что наместник вновь явился к ней с инспекцией и все порывалась показать ему учетные журналы и подшивки квитанций. Попутно выяснилось, что она совершенно не помнит, куда положила журнал за прошлый месяц, и потеряла реестр почтовых отправлений, а также копии сообщений со станции светового телеграфа.

— Да нет же, госпожа Вернике, наместник не будет проверять документы. Мы пришли посмотреть на вашу герань, — успокаивала я ее изо всех сил. — Его милость знает толк в хороших цветах. Не так ли, барон? — вопросила я с нажимом.

— Безусловно, — вежливо отозвался он. — Хотя вряд ли отличу герань от азалии.

Госпожа Вернике так перепугалась, что не угодила, что начала причитать и заламывать руки. И я неожиданно увидела ее иначе: передо мной была старушка, добрая, ласковая, но бестолковая и суетливая. Она сильно сдала за последний месяц.

Я вздохнула.

— Пожалуй, мы придем в другой раз, — сказала я, схватила Август под руку и поскорей повела к дверям.

— А как же герань? А как же чай? — донеслось нам вслед. — Ваша милость, записи будут на месте к вечеру, я обещаю! Это досадное недоразумение! Не стоит сбрасывать меня со счетов! Я работаю здесь уже без малого сорок лет!

— Тише, тише, госпожа Вернике! — торопливо говорила ей ее помощница, которая во время визита наместника пряталась за стойкой и носа не казала. — Что толку кричать и умолять? У него железное сердце, его не смягчишь. Никакого понимания у человека. Его только могила исправит.

— Я назначу ей хорошую пенсию, — успокоил меня Август, когда мы оказались на улице, но я повесила голову и вздохнула.

— Вы правы. Ей пора на покой. Но вы можете оставить ее… например, помощницей при новом почтмейстере? Чтобы она чувствовала себя важной и незаменимой.

— Это обязательно? — сухо спросил он. — Новому служащему может не понравится, если в его работу будут вмешиваться и стоять над душой.

— Я лишь предложила. Но вы, конечно, лучше знаете как нужно.

Он промолчал.

Через час стало понятно, что моя затея провалилась. Я ничего не добилась — только хуже сделала. Мы заглянули еще к нескольким знакомым горожанам. Выяснилось, что у каждого есть зуб на наместника и они вовсе не рады видеть фон Морунгена своим гостем. А меня они быстро записали в предательницы, о чем и не замедлили сообщить украдкой, выпроваживая на улицу.

Полковник мне ни капли не помогал. Он как будто вознамерился предстать перед ольденбуржцами самым мерзким, холодным и неуступчивым человеком. Если у горожан до этого и были сомнения насчет его железного сердца, то теперь они развеялись окончательно.

Последний визит мы нанесли старому фермеру Гроссу — тому самому, который наловил птиц на продажу, но так привязался к ним, что не мог отнести их на рынок.

Сначала все было плохо, потому что у Гросса гостил господин Швайгер — отец садовника Эмиля и дальний родственник Августа. Встреча с кузеном его совершенно не обрадовала. Несколько месяцев назад Август оплатил его аренду и взял его сына в замок, но господину Швайгеру пришлось выступить смиренным просителем, и он не забыл унижения.

Он держался с Августом вежливо, но на лице его отчетливо показывалась неприязнь. И, возможно, зависть.

К счастью, фермер Гросс проявил радушие. У него не было долгов в казну, за ним не числилось никаких проступков. И потому он был счастлив, что сам наместник явился посмотреть на его птиц. А когда выяснилось, что Август знавал командира роты, где когда-то служил его сын, и вовсе обрадовался и пригласил наместника выпить пива и полюбоваться на дрозда, который умеет кричать: «Служу его королевскому высочеству!»

Господин Швайгер с видимой неохотой присоединился, а я решила остаться во дворе с младшим сыном Швайгера — чумазым карапузом лет пяти, которого отец тоже привел посмотреть на птиц.

Мы мирно кидали мячик, пока тот не улетел на крышу сарая. Достать его никак не получалось.

Мужчины вышли из дома переговариваясь. Пиво смягчило сердце господина Швайгера и развязало ему язык. Август слушал с равнодушным видом.

При виде наместника сынишка Швайгера спрятался за мою юбку.

— Ты что? — удивилась я. — Чего испугался?

— Его, — он ткнул грязным пальцем в наместника. — Моя нянька говорит, полковник забирает непослушных детей и ест на ужин. У него железное сердце и железные зубы, вот такенные! А на ночь он свинчивает себе голову и кладет в корзину возле кровати. Честно-честно!

Август услышал его лепет и неприятно усмехнулся.

— Глупая твоя нянька! Видишь, у него обычные зубы. И голова у него не свинчивается. Но руки длинные, и он нам сейчас достанет мячик с крыши. Ваша милость, пожалуйста, помогите!

Он нехотя подошел, мальчишка пискнул и сильнее вцепился в мою юбку. Я взяла его на руки.

— Тихо, дурачина! Не бойся! Ваша милость, а ведь он тоже ваш родственник. Троюродный племянник? Или внучатый племянник? Или кузен? Я запуталась. Но посмотрите, как сильно фамильное сходство! Он мог быть вашим сыном. Черные волосы и этот ваш баронский подбородок фон Морунгенов. Только глаза у него темнее и нос курносый.

Август стоял и смотрел. Потом перевел глаза с лица мальчишки на мое лицо, и я вдруг смутилась: его взгляд стал жадным, пристальным, и был полон неутоленного желания. Он сказал странным глухим голосом, как будто борясь с непривычными чувствами:

— Да… он мог быть моим сыном. Вполне. Сложись все иначе, в мои годы я мог быть отцом. Давно я не думал об этом.

У меня захватило дыхание, потому что вдруг в этот миг вдруг увидела мысленным взором: я держу в руках другого мальчишку, который похож на Августа как две капли воды — у него его глаза, и его нос, и его подбородок и волосы, и такой же, как у Августа упрямый характер… мальчишка обнимает меня за шею, и называет мамой, и просится к отцу на руки.

Я содрогнулась и помотала головой, отгоняя тревожащий образ.

Август отвернулся и спросил хриплым голосом:

— Где ваш мяч?

Он подошел к крыше, протянул руку, достал игрушку и вручил мальчишке. Тот смотрел на него с любопытством и уже почти без страха.

— Идем, Майя, — приказал Август резко. — Хватит нам гулять. Пора домой. Господин Гросс, — обратился он к фермеру. — Благодарю за отличное пиво и интересную беседу. Вижу, у вас крыша прохудилась. Я передам управляющему, чтобы тот позаботился о ее ремонте. Вы отец солдата, вам положено.

Фермер Гросс рассыпался в благодарностях, но Август не слушал. Он взял меня под руку и быстро повел прочь. Шагал широкими шагами, и лицо его было сердитое. Я подозревала, что сердился он на самого себя, потому что позволил подумать о том, что не осуществилось в его жизни.

Карета ждала, на козлах дремал Курт. Завидев нас, он встрепенулся, зевнул и размотал кнут. Август открыл дверь и подал мне руку:

— Обратно едем вместе. Пришлось оставить коня на местной конюшне. Он сильно повредил ногу из-за того мерзавца.

И я опять поразилась гневу, что прозвучал в его голосе. У меня по спине пробежала дрожь.

Первая половина поездки была не самой приятной. И мне, и полковнику было неловко друг с другом в тесном пространстве кареты: события сегодняшнего дня что-то изменили в наших отношениях, которые и без того были запутанными.

Из-за этой неловкости я без умолку болтала, не думая, что говорю. Просто комментировала все, что попадалось на глаза, например: «Ох, какое дерево высокое! А вы видали гигантские кедры Но-Амона, ваша милость, когда ваш полк там стоял?»

Август отвечал односложно. Он смотрел в окно и барабанил пальцами по стеклу. А потом неожиданно прервал меня и сообщил:

— Конюх сказал, что камень бросила эта рыжая стерва Рита, твоя подруженька. Ну, как мне ее наказать? Выпороть? Запереть на неделю в каталажке? Сослать в работный дом?

Я всплеснула руками.

— Вы в детстве не совершали глупых поступков? Не мстили втихую обидчикам? Когда были слабым, маленьким, и каждый мог вас унизить? У таких, как она, другого оружия против вас нет.

— Это не оружие, это дурь. Которую нужно выбивать из людей с раннего возраста, — ответил он коротко. — У этой девчонки побольше шансов в жизни, чем было у меня.

— Ну да, ей-то никто не предлагал обменять сердце на золото, — ответила я в запальчивости, но тут же осеклась и попросила прощения: — Извините. Иногда мне кажется, что мы из разных миров, Август, и никогда не поймем друг друга.

— О чем я и толкую. Наконец-то ты догадалась.

— Вот и нет. Есть другая догадка. Вы нарочно мне грубите. Нарочно стараетесь быть солдафоном. Полно, Август! Я знаю, что вы можете быть сентиментальным. Вы с удовольствием вспоминаете детство и друзей. Заботитесь, как бы не обидеть близких. Вон, даже Барбелу не хотели выгнать, потому что это огорчило бы госпожу Шварц. Помогли вашим родственникам, хотя они этого не заслуживают и не испытывают благодарности. Вы оказываете большую услугу вашему другу князю Рутарду — следите за порядком не только на своих землях, но и на его. И хотите, чтобы ваши земляки стали жить лучше. Хотя и не любите их. Вы заботитесь не только о том, чтобы набить карман.

— Ну что за вечное женское желание представить мужчину благородным слюнтяем! — парировал он. — Брось, Майя. Не выдумывай ерунды. Мне жаль, что я испортил твою прогулку. Но неужели ты действительно полагала, что я буду мило беседовать с горожанами, которые с удовольствием проломили бы мне голову, если бы могли сделать это безнаказанно?

— Август, почему вы так ненавидите местных? Между вами старые счеты?

— И старые, и новые. Твои земляки, Майя, жулики и лицемеры. Цепляются за традиции, которые покрывают бесчинства. Готовы закрывать глаза на преступления, потому что это им удобно. Готовы встать на сторону преступника и обвинить жертву по той же причине. Потому что так удобнее.

— Мы с вами уже спорили об этом. Я считаю, что вы неправы и смотрите на людей однобоко. И часто в них ошибаетесь.

— Хочешь продолжить спор?

Бог весть почему, но мне стало его очень жаль. Я придвинулась ближе, положила ладонь на его рукав и помотала головой:

— Не хочу. Не вижу смысла. Кстати, вы не испортили мне прогулку. Мы отлично провели время. Мне было приятно повидать старых знакомых. Жаль, что это не доставило вам удовольствия. Но вы вели себя не так уж плохо. Хоть и не расточали любезности. Спасибо, Август, что выполнили мою просьбу. Я ценю время, проведенное с вами.

И тут меня словно толкнуло: я потянулась к нему и поцеловала в щеку. И коснулась ладонью другой его щеки, и легко погладила. Мне хотелось дать ему понять, что хотя бы один человек на земле любит его таким, какой он есть, и вовсе ему не нужно пытаться быть хуже, потому что это бесполезно — любить я его не перестану, что бы он ни задумал.

Мужчины бывают ужасными болванами.

Однако я не знала, как он воспримет мой поступок, и поэтому быстро отпрянула от него и с бьющимся сердцем отодвинулась к окну. Я не вешаюсь вам на шею, ваша милость, вовсе нет!

Что случилось потом, стало для меня неожиданностью. Август отчетливо скрипнул зубами, положил мне ладонь на плечо и развернул. А потом обхватил руками и крепко прижал к себе так, что не отодвинуться. Я уперлась ладонями в его грудь — левая касалась твердых мышц, а под правой чувствовался металл — и запрокинула голову. В ушах зашумело, по спине пробежали мурашки.

— Что мне с тобой делать, Майя? — свирепо спросил он, приблизив свое лицо к моему. Я чувствовала тепло его дыхания, его глаза впились в мое лицо. — Что мне с тобой делать? Ты ужасная дурочка. Ты знаешь это?

— Вы опять неправильно судите о людях и обо мне, — ответила я, но больше ничего сказать не смогла, потому что Август поцеловал меня.

И это не был нежный и ласковый поцелуй. Поцелуй был яростный и причинил мне боль. Август плохо себя контролировал, и это одновременно испугало меня и обрадовало. Он словно хотел вознаградить себя за что-то, или получить то, к чему давно стремился, и теперь боялся, что это у него отнимут.

Я обняла его за шею и вернула поцелуй. Август сжал меня крепче, его железное сердце стучало оглушительно и неровно…

Целоваться на узкой скамье было неудобно; он теснил меня, прижимал к спинке сиденья, я постоянно сползала, но прекратить целоваться было невозможно. Мы оба словно обезумели.

Однако колеса начали подпрыгивать по гальке, зазвучали голоса, и карета встала; мы прибыли. Слишком скоро!

Август отпустил меня; он тяжело дышал, глаза его сверкали. Я дрожащими пальцами поправила прическу и застегнула верхнюю пуговицу на платье.

Август открыл дверь и помог мне выйти. На его лице застыло ожесточенное выражение, и я не стала гадать, что это означает.

Он не отпустил мою руку, когда я ступила на землю. Быстрым шагом пошел к крыльцу, и приходилось бежать, чтобы поспеть за ним.

— Ваша милость! Подождите, стойте! — сказала я, задыхаясь, но он как будто не услышал.

У крыльца щебетала яркая стайка: княгиня и ее подопечные вышли на прогулку.

— Август! — с улыбкой позвала Карина, подбрасывая в руке воланчик. — Присоединитесь к нам? Мы затеяли игры на свежем воздухе!

И тут ее глаза расширились: она увидела, что Август тащит меня за руку, а я упираюсь, мое лицо красное и несчастное. Бианка едва слышно охнула и приложила ладони к щекам. Роза, которая сидела на парапете, болтая ногами, как хулиганка, усмехнулась.

Сложно понять, что они подумали.

— Не сейчас, дорогая Карина, — довольно нелюбезно ответил Август. — Я очень занят.

Мы быстрым шагом поднялись по ступенькам, прошли в коридор, а затем Август толкнул первую попавшуюся дверь и затащил меня внутрь. И опустил задвижку.

— Вы что, рассердились на меня?! — воскликнула я. — За что? Вы меня с ума сведете!

— Это ты меня с ума сведешь, — сказал он тихим голосом, обхватил мое лицо ладонями и впился в мои губы. В первый момент я оторопела, но уже в следующий отвечала ему с равным пылом. Остатки здравого смысла покинули меня; я едва сознавала, где я, и что происходит.

… Неважно, что будет потом. Сейчас есть его горячие губы, и жесткие щеки, и его плечи под моими руками, а его сердце стучит жадно, грозно, и мое откликается и заходится в безумном ритме.

Мы сделали шаг, второй, и наткнулись на кушетку.

Скоро и вовсе никаких мыслей не осталось: было тяжелое дыхание; пальцы Августа расстегивали пуговицы на платье и скользили по моей обнаженной коже, а я вздрагивала от его прикосновений. И в какой-то момент поняла, что лежу на спине, и Август избавился от сюртука, и ворот его рубашки расстегнут, а мое платье спущено с плеч, и я чувствую прикосновение его горячей кожи к своей, и металл пластины на его груди холодит мою обнаженную грудь.

Сознание вернулось вспышкой; в этот миг по коридору прошли люди. Послышался шум беседы и русалочий смех Карины, и аристократический голос княгини отдавал распоряжения мажордому, а тот почтительно отвечал.

Я вдруг увидела себя словно со стороны. Тело Августа показалось ужасно тяжелым и жарким; его нога придавила мою, жесткая ткань его брюк царапала мое бедро; его спина была напряжена под моими ладонями, его поцелуи жгли кожу.

Наваждение ушло. Голова стала ясной, в груди похолодело, и стало страшно, и откуда-то возникла острая обида.

Не знаю, что за бес вселился в Августа… но это неправильно. Так не должно быть.

Я с усилием отвернулась; его губы скользнули по щеке, он поцеловал меня в шею, да так, что наверняка останется след.

— Ваша милость! Август! Довольно!

Я легко толкнула его плечи. Он будто не почувствовал: тогда я толкнула сильнее.

— Хватит! Остановись!

Он замер и хрипло произнес:

— Я не хочу останавливаться.

— Август, пожалуйста. Не надо… вот так. Я не хочу.

Его мышцы напряглись еще сильнее, а потом он поднялся и сел ко мне спиной. Оперся локтями о колени и с силой потер лицо.

— Да, — сказал он глухо. — Конечно.

Я села, стараясь не смотреть на него, и стала застегивать платье.

Август запустил пальцы в волосы и чертыхнулся. Потом еще раз.

— Иди, — сказал он не поворачиваясь. — Сейчас в коридоре никого нет. Тебя не заметят.

— А… ты?

— Я побуду еще тут. Пока… не могу выйти. Мне нужно прийти в себя. Черт бы тебя побрал, Майя! Прости. Я идиот.

— Август, нам нужно поговорить, — сказала я с отчаянием.

— Потом, ладно? — попросил он устало. — Иди уже. Пока сюда не сбежался весь замок.