Тайна Золотой Долины

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Хирург не велел меня будить, и я проснулся только к обеду.

Наверно, врачу сообщили об этом, и он пришел в палату еще более веселый, чем вчера.

– Привет герою Золотой Долины! – поздоровался хирург и протянул мне руку, как взрослому.

Он осмотрел меня, повыспрашивал, где, что и как болит, а потом, потрепав по плечу, сказал старшей сестре:

– А теперь покормите его покрепче. У него сегодня большой приемный день.

Я думал, он шутит, а вышло наоборот. Только пообедал, ко мне заявились сразу мама и Прасковья Ивановна.

Они мне назадавали столько вопросов, что под конец я не выдержал:

– Прошу излагать вопросы в письменной форме.

Они посмеялись, но видно было, что им хочется многое узнать.

– Мама, а ты выполнила мою просьбу насчет НКВД?

– Выполнила, дорогой, выполнила. Не верила тебе, но все же пошла… Я еще раньше там была, когда эта девочка от тебя приходила. Но тогда я больше о Белотелове говорила… А тут – только начала рассказывать – этот их начальник сразу всех на ноги поставил… Вот уж не знала, что ты и впрямь шпиона поймаешь…

– Жужжал, жужжал – и нажужжал! Надо понимать, когда человеку можно верить, а когда – нельзя.

И ни словом не упрекнула меня мама за случившееся. «Вот, – думаю, – подвезло мне, что сразу в больницу угодил, – иначе попало бы по первое число. Димке и Левке хуже: им так просто не отвертеться».

Не успела уйти из палаты мама, смотрю, Белка заявилась. Халат на ней огромный, только пушистая рыжая голова из него торчит да синенькие глазенки светятся.

– Иди сюда, Рыжик! – обрадовался я.

– Зачем ты меня Рыжиком зовешь? – сердито принялась шептать она. – Меня так только в школе дразнят. Лучше зови меня Белкой.

– Ты на меня вчера обиделась?

– Конечно, обиделась, – в ее васильках сразу стала собираться водичка, и с них закапало. – Я все ждала, когда ты придешь, а ты сразу заорал: «Марш отсюда!» Я всю дорогу ревела.

– Ты меня извини, – я пожал ей руку, – но так было надо. Потом расскажу.

Вдруг входит в палату какой-то седой дядя в очках, оглядывает всех и идет прямо к моей кровати.

– Ну, здравствуй! – подал он руку Белке. – А это, наверно, знаменитый Молокоед?

Белка радостно пискнула в ответ, а он протянул руку мне:

– Здравствуй, последний из могикан! Говорят, гуроны опять стали на Военную Тропу?

«Что это, – думаю, – еще за чудак?» Но это сам академик Туляков пришел, чтобы разузнать от меня все относительно Золотой Долины.

– А вот там, в этой котловине, где вы нашли кристаллики, ты больше ничего не заметил? – спросил он.

Вместо ответа я позвал няню и попросил, чтобы она сходила к кастелянше, взяла у нее мои брюки и выгребла из карманов все, что там есть. Няня вернулась и принесла в подоле камешки, которые я предусмотрительно унес с собой.

– Вот что я там заметил. Там все скалы сплошь из этих камней.

Туляков схватил один камешек, второй, третий и даже в лице переменился:

– А ты не шутишь? Неужели сплошь?

– Сплошь. Честное пионерское, сплошь!

– Ну спасибо тебе, малыш! – он схватил меня за плечи и расцеловал. – Какое счастье, что я дожил до поры, когда появились на нашей земле такие ребята!

Я сначала не понял, чему он так сильно обрадовался. Но академик разъяснил, что мои камешки – не что иное, как медный блеск – самая богатая руда, в которой содержится восемьдесят процентов меди.

– Во-семь-де-сят! – раздельно, по складам, выкрикнул он. – А мы сейчас даже руду с пятью процентами меди считаем богатой. Ты понимаешь теперь, что это такое, индейская твоя голова?

Он еще раз обнял меня, поздравил, пожал руку Белке и обещал наведываться.

Не успела закрыться дверь, как дежурный врач объявил, что зовут к телефону Молокоедова. Меня уложили опять в коляску, я подмигнул Белке – знай, мол, наших! – и снова попал в кабинет главного врача. Телефонная трубка лежала на столе, мне ее подали, и со мной стал говорить капитан Любомиров.

– Вася! – сказал он так, будто мы были сто лет знакомы. – Ты Белотелова узнаешь?

– Конечно! Как же не узнать.

Он засмеялся и попросил передать трубку врачу. Врач ответил:

– Молодцом… Вполне можно… Разрешаю. Можете у меня в кабинете.

Нетрудно было догадаться, что капитан опрашивает, хорошо ли я себя чувствую, и можно ли со мной говорить, и где.

Меня опять привезли в палату, и Белка спросила:

– Это куда тебя возили?

– Пока военная тайна. Потом расскажу.

– Что ты со мной так разговариваешь? – обиделась она. – Все – «потом» да «потом», будто я маленькая.

Я хотел поправить бинт на ноге, но Белка сердито хлестнула меня по рукам и приказала:

– Лежи! Если не умеешь, так не берись.

Она ловко размотала бинт, высунув язычок, осторожно осмотрела рану и снова завязала.

– Теперь хорошо?

– Ага! Где это ты так ловко научилась делать перевязки?

– Правда, ловко? – обрадовалась Белка. – Я сейчас могу идти санинструктором на фронт. Только не берут. А так я уже на ГСО сдала и значок получила.

Она расстегнула халат, и у нее на кофточке рядом с пионерским значком я, действительно, увидел значок ГСО первой ступени.

Вот хорошо бы поехать с Белкой на фронт! Меня бы там все время ранили, а она все время выносила бы меня из боя и перевязывала раны.

– А ты хорошо учишься? – спросил я.

– Одни пятерки! – сказала она и принялась беспечно болтать ногами. – А ты?

Мне стало стыдно, что я двоечник, верный кандидат во второгодники, и я не посмел сказать правду Белке.

– Я бы тоже учился бы на пятерки…

– «Бы» мешает?

Этим «бы» Белка рассмешила больных, и вся палата стала хохотать. И хотя смеялись не надо мной, а над тем, как ловко Белка меня поддела, все мое геройство растаяло от этого «бы», как дым.

В первый раз я подумал о том, что будет, когда я выпишусь из больницы. Сейчас мне хорошо и весело, все считают меня героем. Но нога заживет, приду домой, а дальше что?

Все ребята перейдут в седьмой класс, а я как был двоечник, так двоечником и останусь, как сидел в шестом, так и буду сидеть в нем второй год. В классе нам с Димкой отведут самую последнюю парту, чтобы мы, два здоровенных дурака, не загораживали доску другим ученикам, которые меньше нас, но умнее. Картинка! Хорошо, если не исключат из школы! А ведь могут и исключить! Что тогда? Идти опять искать золото, которого нет? Или ловить еще какого-нибудь старикашку?

– Ты что стал кислый, как простокваша? – спросила Белка.

Не знаю, что бы я ответил ей, если бы не зашла к нам в палату дежурная сестра:

– Васю Молокоедова в кабинет главного врача!

– Ох, Молокоед, и мучают же тебя здесь! – посочувствовала Белка. – Даже поговорить не дадут.

В кабинете главного врача сидели стенографистка и капитан, а напротив… Белотелов. Очки он или потерял или нарочно спрятал и глядел на меня злыми, желтыми, как у кота, глазами.

– Узнаете друг друга? – спросил капитан. – Скажите, Белотелов, где вы последний раз виделись с Васей Молокоедовым?

Так Любомиров начал допрос этого мерзавца.

Тот сразу начал крутиться, говорить, что ездил присмотреть место для рыбной ловли и на обратном пути встретился со мной в кузове попутной машины и что я будто ехал с рыбалки.

Потом, сказал он, мальчик выпрыгнул из машины, и они с шофером долго меня искали, боялись, как бы я не расшибся.

– А вы не знаете, почему мальчик выпрыгнул?

– Откуда же мне знать? – пробурчал Белотелов. – Это вы у него спрашивайте.

– Скажи, Вася, почему ты выпрыгнул? – обратился ко мне капитан. – Что это вздумалось тебе ломать собственные ноги?

– Что вы скажете на это, Белотелов? – стал допытываться капитан, выслушав меня.

– Мальчишеские бредни! Этот парнишка, товарищ капитан, вообще большой фантазер. Я у них часто бываю по соседству, и вечно он носится с Джеком Лондоном, Брет-Гартом и Луи Буссенаром. Это и его соседи подтвердят. Да что уж чище – он целую экспедицию в Золотую Долину снарядил и решил там заняться добычей золота!

Я подмигнул капитану и спрашиваю:

– Между прочим, гражданин Белотелов, от кого вам стало известно про нашу экспедицию в Золотую Долину?

Белотелов понял, что попался:

– Слухи такие были…

Тут уж в него опять капитан вцепился:

– От кого слышали?

Он знал, что если соврет, ему сразу очную ставку сделают, и брякнул:

– Молокоедов мне сам сказал.

– Когда?

– Накануне своего бегства.

– И вы молчали об этом, хотя бывали у них и знали, что мать утопленником его считает? Почему вы молчали?

– Простите, я ошибся, – мычал Белотелов. – Он сказал мне об этом в машине.

– Ну, знаете, Белотелов, – смеялся капитан, – не надо так стенографистку подводить. Ведь она записала с ваших слов, что Молокоедов возвращался с рыбалки, а теперь вы говорите, что он там добычу золота вел. Что же, прикажете переправлять ваши ответы?

Засыпался Белотелов, а признаться не хочет.

– Вы спросите, товарищ капитан, как его зовут.

– Можете ответить, Белотелов?

– Меня зовут Пантелеймон Петрович. Да это и из паспорта видно.

– Значит, Пантюхой зовут? А почему отдельные граждане вас Генрихом величают?

Белотелов вскочил, сразу видно, что я его под ребро поддел, потом сел и, глядя мне в глаза, бросил:

– Мальчишка сочиняет…

Капитан успокоил его, дал выпить холодной воды и спросил, откуда мне известно насчет Генриха. Я рассказал, как стоял за елкой, и как этот Пантюха со стариком говорил, и как ему было поручено убить меня.

– Вот почему, господин Генрих, вы за мной в машине гонялись, а я выпрыгнул и лежу теперь здесь со сломанной ногой.

А он свое твердит:

– Бредни. Мальчишка не в меру начитался приключенческих романов!

Тогда опять Любомиров вмешался:

– Значит, вы, Белотелов, утверждаете, что вас зовут не Генрихом, а Пантелеймоном и что никакого знакомого старика у вас в Золотой Долине нет?

– Утверждаю! – поднял на него бесстыжие глаза Пантюха. – И, надеюсь, скоро вы сами поймете, что нельзя верить показаниям несовершеннолетнего мальчишки.

– Одну минутку, товарищ капитан, – попросил я. – Разрешите мне съездить к кастелянше?

Меня свозили к кастелянше, я достал из кармана пальто кашне и положил на стол перед Белотеловым.

– Вам неизвестно это кашне?

Белотелов вскочил и закричал:

– Товарищ капитан! Кто здесь следователь, вы или этот молокосос?

Капитан успокоил Белотелова, а потом с недоумением посмотрел на меня и пожал плечами: он не понимал, при чем тут кашне? Тогда я попросил, чтобы Белотелова пока вывели из кабинета, и рассказал, где и при каких обстоятельствах подобран этот шарф. И еще спросил капитана, зачем он возится с Белотеловым, когда ясно, что он – враг.

– Нельзя так, Вася. Все надо доказать. Чтобы Белотелов признал наши обвинения справедливыми.

Белотелова снова ввели.

– Вася задал вам, гражданин Белотелов, уместный вопрос – «это ваше кашне?».

Белотелов отрицал. По моей просьбе вызвали дядю Пашу, и он подтвердил, что такое кашне, действительно, носил Белотелов.

– Такое, но не это, – пытался увильнуть Белотелов.

Когда следователь попросил его показать свое «настоящее» кашне, он сказал, что не может этого сделать, так как оно потеряно.

– Ну вот, а я и нашел его!

– Где?! – заревел Белотелов.

– В Золотой Долине! Там, где ваша нога, гражданин Генрих, никогда не ступала, а только оставляла за собой следы новых галош.

Но даже и вещественное доказательство не могло сломить упрямство моего врага. Капитан прекратил допрос.

– Ты устал, Вася! Может, пока протокол перепечатывают, чайку попьешь? Знаешь, такого крепкого, с лимончиком?

– Крепкого чаю с лимончиком после войны попьем, товарищ капитан!

Но капитан вынул из кармана пачку настоящего грузинского чаю, лимон. Попросил сестру-хозяйку:

– Будьте любезны, заварите чайку покрепче, нам с Васей подкрепиться надо.

Такой хороший капитан, что просто – ну! Не то что майор в военкомате. Посадить бы этого капитана на место того майора, сколько бы нашего брата на фронт пошло!