Тайна Золотой Долины

ГЛАВА ПЯТАЯ

Уже много часов мы шли по Тропе, а никаких признаков Золотой Долины не было. Все очень сильно устали, и даже Мурка притихла: она покорно плелась рядом с Колесницей, изредка останавливаясь и жалобно посматривая на Левку.

На наше несчастье, на дороге не появлялось ни машины, ни подводы.

Я взглянул на компас. Мы шли куда-то совсем влево. Тут я вспомнил, что как раз у места нашего привала дорога сделала поворот.

– Посмотри, Дубленая Кожа! – кивнул я своему заместителю на компас.

– Да-а… – протянул он, озадаченный, и покрутил головой. – Что же, Молокоед, придется без дороги, через лес?

– Другого выхода нет! – ответил я как можно тверже, потому что знал: в решающий момент все зависит от твердости и воли командира.

Начинало смеркаться, а ни деревни, ни одинокой хижины… Я забрался на большое дерево у дороги, как делали краснокожие, но все равно ничего не увидел, кроме облаков да верхушек черных деревьев. Ни единого огонька, ни одной струйки дыма!

И вдруг со стороны города послышался шум. Я быстро слез с дерева, выскочил на дорогу и поднял руку. Машина поравнялась со мной и остановилась. Но – о, ужас! – в кузове сидел Белотелов. Он сразу уставился на меня через очки своими желтыми глазами, хотел что-то сказать, но промолчал и стал обматывать вокруг шеи пестрое, блестящее, как крыло щегла, кашне.

– Что же не садитесь? – крикнул шофер.

Я сделал вид, что раздумал ехать, махнул равнодушно рукой, машина загудела и ушла.

Ребята набросились на меня с упреками, но, когда я сказал им, что в кузове сидит Белотелов, Левка заявил:

– С этой очкастой змеей я не только в машине – на одной планете сидеть не согласен.

Становилось все темнее, и я предложил своим спутникам остановиться на ночевку здесь же, в лесу.

Мы свернули с дороги и поставили Золотую Колесницу Счастья у молодых сосенок. По моим расчетам, тут нас не должен беспокоить ночной ветер.

Дрова для костра валялись всюду, и я даже удивился своему умению выбирать место для лагеря.

Левка тоже начал постигать мудрость Снежной Тропы. Он рубил и таскал к Колеснице еловые ветки. Потом, не дожидаясь моего приказания, достал кусок оленины, бросил Мурке.

– Как думаешь, Молокоед, – спросил Левка, будто всю жизнь провел на Клондайке, – не дать ли собакам по одной вяленой вобле?

– Нет, Федор Большое Ухо, пусть едят пока оленину. Вобла дольше сохранится, да и Тропа еще только началась – не надо закармливать собак.

Костер пылал. Вокруг сразу стало темно, и только мы трое сидели, ярко освещенные огнем. Джек Лондон, если бы увидел нас сейчас, наверное, сказал бы так: у костра сидели поджарые, выносливые парни с крепкими мускулами, бронзовыми от загара лицами и простодушными ясными глазами.

Вот только Левка у нас немного «подгулял»: толстоват, да и лицо, словно картошка из подвала, сырое и бледное. В общем, чечако. Но ведь и из чечако выходят в конце концов настоящие поджарые и выносливые золотоискатели.

Мы поужинали, развесили у костра на палках свои носки и мокасины и улеглись на хвое, подстелив одеяло и укрывшись другим.

– Стоп! – вскричал я. – Мы забыли главную мудрость Снежной Тропы. Большое Ухо, ты – интендант или нет? Обеспечь мне немедленно два длинных кола.

– Каких кола? – пробурчал под одеялом Левка.

– Таких, чтобы они были не меньше полутора метров и чтобы их можно было крепко воткнуть в землю.

Левка засопел, надел на голые ноги мокасины и вскоре приволок две длинные палки. Несколькими ударами топора я заострил их, воткнул рядом с костром под углом 45 градусов и натянул защитный полог, то есть одно из наших одеял. Так всегда делал Ситка Чарли. Теперь, по словам Джека Лондона, тепло от костра должно было падать на тех, кто лежал под одеялом. Но я бы не сказал, что оно здорово падало. Пожалуй, даже наоборот – под одеялом теплее было.

– Первую вахту будет нести Молокоед, – сказал я, – а вы пока спите…

Я сел у костра и стал хранить невозмутимое молчание, как знаменитый Великий Змей, или, иначе, Чингачгук. Мои спутники сразу засопели, а Левка даже стал всхрапывать. Мурка тоже лежала у костра и только иногда открывала один глаз – наверно, думала, что я уснул и уже можно похозяйничать в багаже.

Я отошел от костра и посмотрел на черное небо. Там, как крупинки золота и платины, блестели звезды, а посредине сверкала Большая Медведица, и недалеко от нее горела Полярная звезда. На всякий случай я сверил с ней свой компас: стрелка вроде показывала правильно. Значит, мы пошли не туда, и Золотая Долина осталась от нас вправо. «Ну ничего, – подумал я, – теперь уж недалеко, и мы выйдем в заветные края без дороги».

Тут послышался шум самолетов, и скоро можно было различить, что это фашистские бомбардировщики.

– Воздух! – крикнул я и начал разбрасывать и затаптывать костер.

Ребята выскочили из-под одеяла, а Левка прислушался и спокойно сказал:

– Напрасная тревога! Опять, наверно, полетели бомбить завод, где директором товарищ Новиков.

Все-таки, что ни говори, а Федор Большое Ухо – молодец. Даже в лесу, где, кроме нас, – никого, не проговорился. Самолеты летели бомбить «Смычку», но военная тайна – есть военная тайна: не надо говорить завод «Смычка», когда можно сказать «завод, где директором товарищ Новиков».

Бомбардировщики пролетели, и через некоторое время недалеко что-то ухнуло: началась бомбежка. Из-за деревьев не видно было ни пожара, ни зарева, но, когда самолеты пошли над нами обратно, их было уже больше. Должно быть, все-таки сели им на хвост наши «ястребки».

Почти над нами разгорелся воздушный бой: стучали пулеметы, бегали огненные нитки, а потом как вспыхнет что-то в небе – и большая головешка полетела вниз.

– Ура! – кричали мы, потому что сразу видно было: наши «ястребки» подбили одного фрица.

– А мы как золото найдем, – вопил Левка, – да как купим самолет – вот тогда они узнают! Не один, а сразу штук десять в землю долбанутся.

– Факт! – поддакивал Димка.

Мы помечтали еще немного, какую помощь окажем Красной Армии своим золотом, но без костра было холодно, и я скомандовал своему интенданту, чтобы он доставил к бивуаку топливо. Мы с Димкой тоже стали собирать дрова.

В темноте ничего не было видно, и дрова, которых было так много днем, куда-то исчезли. Я наткнулся в кустах на что-то живое: смотрю, а это Федор Большое Ухо ползет и шарит по земле руками.

– Нашел, Левка?

– Нет…

– А что ты тут делаешь?

– Ищу.

Вот что значит неопытность! Разве так в темноте дрова ищут? Можно ведь без конца землю щупать… Надо идти и волочить по земле ноги: вот дрова-то за них и будут цепляться.

Мурка тоже бегала по кустам, фыркала и все время лезла под ноги.

– Пошла ты! – огрызнулся Димка. – Тоже мне, универсальная! Хоть бы лаяла, когда на дрова натыкаешься.

Но тут Мурка захрустела ветками, и я побежал в ее сторону: собака лазала по куче валежника. Дрова! Мурка начинала подавать надежды.

– Правильная собака, – согласился Димка.

Мы опять разожгли огонь и сразу увидели, что дров вокруг множество. Костер разгорался. Ветки трещали, пламя гудело. Нам стало веселее.

– А что, если с самолета фриц выпрыгнул с парашютом? Увидит наш костер и – прямо сюда. Что мы будем делать? – спросил Димка.

– Забарабаем его – вот и все! – ответил Левка. – Что же с ним делать? Чаем, что ли, поить?

– А как ты его забарабаешь, если он вооруженный? – допытывался Димка. – Выскочит сейчас из кустов, автомат наставит и крикнет: «Хенде хох!»22 Что ты будешь делать тогда?

Я, по правде говоря, и сам подумывал, как его лучше взять. Ведь голыми руками ничего не сделаешь: он, верно, здоровый, как бык.

– Хитростью надо действовать, – вразумительно говорил Левка. – Вы тут с ним тары-бары разводите, а я вроде как за дровами пойду. А сам в Острогорск – и бойцов истребительного батальона приведу. Тут, ему, голубчику, и капут будет.

– Как же! – ухмыльнулся Димка. – Будет ему капут, когда и фрица еще нет, а ты уже в Острогорск бежать собрался.

– Я собрался бежать? – сразу зашумел и завыпучивал глаза Левка.

– Ты!

– Я?

– Ты!

– А хочешь, я тебя вот этой палкой тресну?

Но тут наша Мурка вдруг навострила уши, вскочила, подбежала к кустам и стала лаять. В кустах затрещало, и из темноты вышел человек. Левка сразу бросил палку в огонь и вроде как собрался бежать за дровами.

– Стой, ни с места, стрелять буду! – сказал человек и, не обращая внимания на нашу универсальную собаку, подошел к костру.

– Чем занимаетесь, молодцы? – спросил он и начал свертывать цигарку, сверля нас глазами.

– Да ничем, – сказал я. – У костра греемся.

– А мне можно у вашего огонька посидеть?

– Сидите, огня на всех хватит!

«Вот так, – думаю, – попал я в переплет! Что это за птица? Вид вроде простецкий, а за поясом – топор и на плече – коротенькая винтовка. Зачем ему топор и винтовка, если свой? И что он делает в лесу в такую пору?»

Левка заморгал мне и показал рукой на дорогу: я, мол, побегу, а вы его пока развлекайте. Я покачал головой: не надо, посмотрим, что дальше будет.

Неизвестный закурил и уселся прямо на нашу постель:

– А ловко вы тут устроились… Да уймите вы своего бестолкового пса – слова не дает сказать.

Мурка в самом деле все прыгала около и гавкала ему в лицо. «Нет, – думаю, – Мурка – умная собака и зря лаять не будет: чует чужого. Наверно, все-таки фашист. Только переоделся, чтобы не обнаружили».

– Шпрехен зи дойч? – спрашиваю его по-немецки, чтобы поймать на удочку.

– Что? – удивился человек. – Как ты сказал?

– Шпрехен зи дойч? – опять повторяю, потому что по немецкому у меня всегда двойка и других немецких слов я не знаю23.

Человек покрутил головой и засмеялся:

– Чудно ты говоришь! Это что же, по-немецки?

– Вам лучше знать, – ляпнул Димка.

– Почему? – удивился неизвестный, делая вид, что не понял намека.

– Дяденька, а вы куда идете? – спросил я как можно приветливее.

– Домой иду.

– А где ваш дом?

– Ну, востер! – засмеялся он. – Все узнать надо. Это хорошо – время теперь военное, и нужно каждым человеком в лесу интересоваться. Особенно – в ночное время.

По словам пришельца выходило, будто служит он лесником. Заметив, как упал самолет, «лесник» побежал проверить, не остались ли в живых немцы. Но те сгорели, а около самолета уже орудовали бойцы истребительного батальона.

– Прилягу немного у вашего костра, а вы меня на рассвете разбудите, чтобы я домой пораньше пришел… Беспокоятся уже, наверное.

Незнакомец улегся, а винтовку положил под голову. Когда он уснул, Димка сказал, что теперь самое время фрица связать.

– Да, может, это не фриц? – усомнился я.

– Эх, ты! – завыпучивал глаза Левка. – Фрица от своего отличить не умеешь. Ты что, не видел, какие у него глаза? Голубые! И волосы рыжие. А все фрицы бывают рыжие. Сам в газете читал: арийская раса!

– Смотри! – Димка указал на ноги рыжего человека. Он был обут в тяжелые ботинки немецкого солдата с подковами на пятках и носках: точь-в-точь такие носил Федя Лоскутов, когда приезжал после госпиталя домой на побывку. – Скажешь, не фриц?

Сомнений больше не было, и я пошел отвязывать от Золотой Колесницы трос. Мы отрезали от него два куска, чтобы хватило связать руки и ноги арийца, потом вытащили потихоньку из-под его головы винтовку и топор. Левка стал с топором над головой «лесника», а мы с Димкой сначала обмотали ему ноги, чтобы не вздумал бежать, потом принялись за руки, но это было труднее: этот тип подложил правую руку под щеку, а мы хотели обделать все спокойненько, без шума и крика.

Мы подождали еще немного, наш пленник пошевелился и перевалился на живот, а руки вытянул вдоль тела. Теперь оставалось только связать их – и все было кончено.

Мы сели у костра и, как краснокожие из романа Фенимора Купера «Зверобой», стали обсуждать, что делать с пленником.

– Надо его прикончить… – и, хотя Димка и не собирался спорить, Левка начал выпучивать глаза.

– Нет, Федор Большое Ухо! – проговорил я. – Сонных врагов, да еще связанных, убивать не годится.

– Давайте его разбудим, поставим на ноги, огласим приговор и расстреляем по закону, – предложил Димка.

– Такого закона нет, чтобы пленных расстреливать. Давайте сведем его к чекистам: там разберутся.

– А если убежит?

– Не убежит. Он же связанный.

– А связанный как он пойдет?

– Мы его погрузим на Колесницу и повезем…

– Еще чего не хватало! – проворчал Левка. – Он будет лежать, как боров, а мы должны пыхтеть и его же везти.

– Не разговаривать! – скомандовал я, и мой властный голос разбудил лесную тишину.

Но разбудил он и пленного. Фриц пошевелился, забарахтался и начал бормотать не то по-немецки, не то по-русски.

– Ребята! – наконец закричал он, перевертываясь на спину. – Это кто же меня связал?

– Вы арестованы! – твердо ответил я. – И мы отдадим вас в руки советских властей.

– Будешь знать, как бомбить наши заводы, – шипел Левка. – Теперь все: отбомбился.

Пленный вдруг захохотал: никак нельзя было подумать, что ему осталось жить каких-нибудь 24 или 48 часов.

– Молодцы, ребята! Немного перестарались, но это ничего. Когда-нибудь вот так же и настоящего фашистского волка свяжете. Ловкачи, ничего не скажешь! – и фриц опять залился смехом, высоко подбрасывая вверх связанные ноги.

– Ты ногами-то не особенно взбрыкивай, – пригрозил Левка. – А то вот как хвачу топором, так и успокоишься.

Пленный посмотрел на него, потом вдруг сел:

– Ты, пожалуй, и в самом деле стукнешь. Ну-ка, кто у вас начальник? Лезь ко мне в карман и проверяй документы.

Я смотрю, а пленный уж и руки развязал. Сложил их для вида на спине, ехидно уставился на нас голубыми глазами, а сам только и думает, наверно, о том, чтобы задушить меня, как только я полезу к нему в карман.

По моему знаку Димка взял в руки винтовку и приставил дуло к затылку арийца…

– Вот что, – пригрозил я. – Не вздумай фокусничать. Хоть руки ты и успел развязать, но только шевельнись – в тот же миг твоя рыжая арийская голова разлетится вдребезги.

Пленный сразу перестал улыбаться.

– Лезь в карман, – уже серьезно вымолвил он. – Свой я. Не видите, что ль?

– Не шевелись! – приказал я и осторожно запустил руку ему под пиджак во внутренний карман.

У пленного нашелся паспорт и удостоверение личности. Я отошел к костру и, глядя в документы, повел допрос:

– Фамилия?

– Соколов.

– Звать?

– Иван Никитович.

– Национальность?

– Русский.

Все ответы пленного сходились с тем, что было в документах.

– Ты печать посмотри, печать, – шептал Левка.

Я посмотрел печать – наша. Острогорского Совета депутатов трудящихся. Вот так штука! Своего, выходит, забарабали, а Левка даже прикончить его предлагал! Хорошо, что по закону решили действовать.

– Простите, товарищ Соколов, ошибка вышла…

– Ничего, бывает… Ну и молодцы же вы, скажу я вам! Ловкачи! – опять повторил незнакомец.

Мы очень обрадовались, что нам не надо никого ни приканчивать, ни расстреливать и что в руки попался, к счастью, советский человек. Мы развязали его, и тут же он допрос повел, кто такие да откуда? Пришлось изворачиваться: сказали, что везем кое-какое барахлишко к дедушке.

Рыжий человек распрощался с нами, взял топор, винтовку и направился по дороге в ту сторону, куда и мы до сих пор шли. Он несколько раз оборачивался, весело махал нам рукой, а когда достиг поворота, крикнул неожиданно по-немецки «ауфвидерзейн!» и исчез.

– Ну, ясно – фриц! – с досадой плюнул Димка. – Только прикидывался, что по-немецки не понимает.

– Эх ты, командир! – обрушился на меня Левка. – «Ошибка вышла! Извините, товарищ!» Вот тебе и «товарищ»! Такую птицу упустили!

Что теперь делать? Догонять его? Ну, догоним, а дальше? Он же нас и перестреляет. Бежать в Острогорск? Поздно: враг успеет скрыться.

Я решил, что будет лучше, если мы пойдем вперед по нашему маршруту и при первой же возможности поставим кого следует в известность о появлении врага в лесу.

Пока мы спорили, совсем рассвело. Костер погас. Из леса, как из погреба, тянуло сырым холодом, и нас стала пробирать дрожь. Надо было что-то делать, и я скомандовал:

– Пора уже вставать на Тропу. Интендант, дай нам чего-нибудь перекусить на дорожку…

Но не успел Левка выполнить приказания, как со стороны города послышался шум автомашины.

– Дубленая Кожа! Беги к дороге и выясни, что за транспорт идет.

Димка вернулся сам не свой:

– Наши, нас разыскивают. Едут моя мама, Левкина мама и ваш дядя Паша. И все про нас разговаривают. А Левкина мама так ругается, что даже страшно. Я, говорит, как только поймаю его, так сначала всю кожу с него сдеру и в пустой сундук закрою.

– Сам ты сундук, – начал шуметь Левка. – Зачем врешь? У нас и сундука-то нет. Есть, правда, маленький, так он же опять не сундук, а баул.

Вижу, у Левки опять глаза ненормальными делаются, – прекратил спор и предложил убираться с этого места, пока не поздно.

Но сначала надо было замести следы. Ведь на обратном пути наши преследователи могли нечаянно увидеть отпечатки колес Колесницы – и тогда все, кончилась эпопея. Вот тут-то и пригодилась нам мудрость Снежной Тропы и хитрость краснокожих. Мы сначала прокатили нашу Золотую Колесницу Счастья обратно до дороги, а чтобы след был виднее, посадили сверху на поклажу Левку; потом взяли тележку на руки и с большим трудом потащили в лес, но совсем не в то место, где ночевали. Наши преследователи обязательно должны были подумать, что мы переночевали у костра и снова поехали по дороге.

Не успели мы удалиться от стоянки, как увидели сквозь деревья, что машина медленно возвращается. Вот она остановилась, с нее спрыгнул дядя Паша и принялся вглядываться в следы.

– Да вот же свежий след их коляски! – крикнул он. – Ясно, они направились обратно в город.

Он прошел до самого нашего бивуака, поковырялся в золе и, вернувшись на дорогу, сказал:

– Они где-то совсем близко: даже угли в костре еще не остыли.

Машина снова зашумела и уехала.

– О, Молокоед! – воскликнул Димка. – Ты хитер, как Великий Змей, отважен, как Быстроногий Олень, и умудрен опытом, как Ситка Чарли. Федор Большое Ухо! Идем за ним, и, клянусь тебе своим скальпом, ты никогда не попадешь в сундук!

Димка уже начинал корчить шута, а видно, здорово струхнул, когда мать на машине увидел. Левку пугал, а сам еще больше боялся.