Тайная жизнь сатаниста. Авторизованная биография Антона Шандора ЛаВея

Глава 7. Двор Красного короля

Еще не наступила ночь на пронизанной ветром улице возле Морского утеса в Сан-Франциско, но сатанисты уже собираются в предвкушении событий пятничного вечера. Они пришли в черный викторианский дом, пользующийся дурной славой, чтобы еще раз подтвердить свою преданность Сатане, попросить, чтобы Он помог им выполнить их желания и освободил их для телесных наслаждений.

Люди, собиравшиеся в фойе, выглядят как любая группа дружелюбных преуспевающих людей, которую можно было бы найти на какой-нибудь другой вечеринке. Большинство мужчин было одето в темные костюмы, хотя некоторые выглядели менее консервативно, щеголяя в ярких рубашках, иногда даже в кожаных куртках или штанах. Женщины выглядели более вызывающе. На них были одежды из ярких тканей, туфли на шпильках, они были щедро накрашены, а их короткие юбки или платья в обтяжку туго подчеркивали волнующие очертания. У многих на смело приоткрытой груди поблескивали медальоны. У мужчин поверх рубашек были видны такие же подвески. Гости стояли группами по двое-четверо, разговаривая о последних тенденциях на рынке акций, об астрологии, старых машинах и современных вампирах.

Вот входит высокий человек в черной мантии и объявляет, что церемония скоро начнется. Сигареты тухнут, и две дюжины мужчин и женщин тихо следуют за человеком, который проводит их в зал проведения ритуала. Ни слова не произносится даже шепотом, когда собрание торжественно движется в затемненную часовню.

Глаза начинают привыкать к тусклому свету, потому что единственным освещением является то, которое проникает сюда из фойе. Воздух здесь на несколько градусов ниже, а атмосфера гуще. Как только собравшиеся рассаживаются, дверь захлопывается за ними, оставляя их в кромешной тьме и тишине. Почти сразу тишина разбивается рокочущими аккордами органа. Ухо ловит мотивы старых церковных гимнов, а вагнеровские темы смешиваются со звуковыми эффектами из старых фильмов ужасов. В течение целых пяти минут или даже больше группа слушает в темноте звуки, которые очищают их восприятие для того, что последует за этим.

Музыка кончается громыхающими фанфарами. После того как удар гонга звучит трижды, огни разгораются настолько ярко, чтобы можно было видеть всех, кто собрался в ритуальном зале. В центре собрания — человек внушительного вида, его глаза блестят, когда он обводит пристальным взглядом всех находящихся в комнате. На его выбритую голову надвинут черный капюшон, который завершается острым углом на лбу, с обеих сторон капюшона — костяные рога. Капюшон переходит в плащ длиной до пола, подбитый красным атласом. Присутствие этого человека, которому нельзя не подчиняться, вызывает тишину. Он и есть Верховный Священник — Антон Шандор ЛаВей — первый человек в истории, открыто основавший организацию, посвященную Сатане и радостям плоти.

За Антоном на стене находится большой знак с изображением Бафомета, символ сатанизма, переделанный из узора, использовавшегося рыцарями-храмовниками (тамплиерами) в XIV веке, — перевернутая пентаграмма с головой козла, окруженной пятью ивритскими буквами — по одной в каждом углу пентаграммы. Буквы складываются в имя Левиафан — прозвание одного из Князей Ада. Тот же символ можно увидеть на ожерельях собиравшихся в зале дьяволопоклонников. Под знаком возлегает пышная рыжеволосая женщина, служащая алтарем для сегодняшней службы. Она распростерлась на большом каменном камине, покрытом покровом, и плоть ее светится в тусклом свете. Колени ее скромно согнуты, а волосы падают вниз, свисая с края алтаря. На нее тоже надет символ Бафомета, который почти не виден между ее обнаженными грудями. Сегодня она исполняет роль живого алтаря плоти, пробуждая похоть и заставляя закипать кровь. Она делается точкой концентрации для всех, находящихся в комнате, плотским фокусом воли сатанистов.

Двое мужчин в черных капюшонах стоят наготове с обеих сторон от Верховного Священника, а еще один помощник в капюшоне занимается гонгом справа от алтаря. Женщина с длинными светлыми волосами, ниспадающими по ее бархатной мантии, становится рядом с Верховным Священником, который держит перед ней обнаженную шлагу, указывающую вниз. Органист тоже накидывает черный капюшон и начинает играть «Гимн Сатане», переделанный из баховского «Jesu Meine Freude». Две обнаженные женщины-служки в благоговении стоят рядом с алтарем.

Стены ритуального зала выкрашены в черный цвет, потолок же его кроваво красен. Лампы янтарного света тускло горят в рожках на стенах, даря комнате неясное свечение. В углу стоит открытый гроб, образующий нечеткую гексагональную форму, на которой сидит чучело большой совы, взирающей на участников сборища, сидящих внизу. Одна из женщин-служек движется к алтарю, зажигая черные свечи и готовясь к ритуалу.

Время начинать ритуал. Все глаза фокусируются на Верховном Священнике. Органист продолжает играть «Гимн Сатане», а ЛаВей берет большой медный колокольчик, помавает им над алтарем, дабы освятить его, и медленно поворачивается против часовой стрелки перед своими последователями. Его плащ вьется у ног по мере того, как он движется. Он звонит в колокольчик девять раз — это число Сатаны, — чтобы очистить воздух, затем возвращает колокольчик на место на покрывале. Поворачиваясь к своей ассистентке-блондинке, он плавно вынимает из ножен шпагу, которую она предлагает ему, со словами: «Именем Бога нашего Сатаны Люцифера, превознесись!» Органист играет в такт словам Верховного Священника. «Именем Сатаны, Правителя земли, Короля мира, я повелеваю силам Тьмы возложить свою адскую силу на меня. Открой широко врата Ада и выйди из пучины в ответ на твои самые нечестивые имена:

Сатана — он простирает меч на юг — Господин инфернальных земель;

Люцифер — поворачивается на восток — Тот, кто Приносит Свет и Мудрость;

Белиал — поворачивается на север — Король земли;

Левиафан — поворачивается на запад — Правитель Водяной бездны.

Появись и поприветствуй своих верных братьев и сестер Левого Пути. Шемхамфораш![39]»

Собрание выкрикивает в ответ: «Шемхамфораш!»

«Славься, Сатана!» — взывает Верховный Священник.

«Славься, Сатана!» — звенят их дерзкие возгласы. Бьет гонг.

Один из помощников, голова которого закрыта капюшоном, движется к алтарю и вручает ЛаВею Чашу Экстаза — серебряный кубок, наполненный вином или даже кровью, но обязательно с добавлением напитка, который на данный момент ЛаВей любит больше всего, — бурбона. Он берет кубок, делает большой глоток и передает кубок помощникам, которые наслаждаются напитком вместе с ним и, опустошив, возвращают чашу на алтарь. Вперед выходят две обнаженные послушницы. Одна держит свечу чуть выше голов присутствующих. Другая открывает перед Верховным Священником большую черную книгу и держит ее перед ним, в то время как он обнажает меч и начинает читать низким голосом, отдающимся по комнате эхом.

«Услышьте меня, Темные. Появитесь среди людей и больше не исчезайте.

Выйдите вперед и вползите в великие собрания тех, кто обходился без вас, и остановите тех, кто мог бы удержать нас.

Предоставь мне наслаждения, о которых я говорю! Я принял твое имя как часть себя! Я живу как звери в поле, радуясь жизни плоти! Я люблю справедливое и проклинаю разложившееся!

Именем всех Богов Бездны я повелеваю, чтобы то, о чем я взываю, свершилось! Выйдите вперед и отзовитесь на мой призыв вас по именам, выполняя мои желания! О, услышьте имена!»

ЛаВей неистово рычит адские имена — богов и богинь, которыми некогда восхищались, которым поклонялись, а ныне развенчали и осквернили, стали ненавидеть и бояться, — все, кроме сатанистов. Локи, Балаам, Черт, Маммона, Шива, Аемодей, Шайтан. Все они считались злыми в обыкновенных религиях. Собравшиеся повторяют каждое имя вслед за ЛаВеем. Органная музыка достигает крещендо, и гонг снова бьет три раза. «Славься, Сатана!» — восклицает группа вслед за Верховным Священником.

Когда перечисление инфернальных имен завершается, ЛаВей читает отрывок на добиблейском языке магов, — на енохийском. Слоги его звучат тяжело, гортанно, но удивительно привлекательно.

ЛаВей выступает вперед в направлении друзей-сатанистов и призывает их высказать свои самые тайные желания перед своим Темным Господином. Каждый в свою очередь шепчет свои невысказанные мечты и нужды на ухо ЛаВею. «Помогите мне преуспеть в моей новой работе… Пусть человек из квартиры напротив без ума влюбится в меня… Пусть моя жена вернется ко мне, изнемогая от страсти… Уничтожь моего конкурента так, чтобы я получил контракт, над которым работаю…» Человеческие побуждения и цели, никакой неясной духовности, обернутой в лицемерное самолюбие. Особое внимание уделяется обращению к силам тех демонов, которые могут помочь им приобрести мирскую власть для себя.

После того как каждое желание громко повторено Верховным Священником, все участники ритуала кричат «Приветствуем Сатану!», и их крики разносятся по залу. По мере того как пожелания посылаются в эфир, воздух делается наэлектризованным адреналином и энергией, а ритуал приближается к завершению.

В то время как органист тихо играет триумфальные мелодии, ЛаВей широко распахивает свой плащ перед обнаженным алтарем, его руки подняты в Знаке рогов: два пальца распрямлены, чтобы подтвердить дуалистичность природы, а три средних пальца подогнуты вниз в отрицании Святой Троицы.

«Не забудьте того, что было и должно быть! Плоть без греха, мир без конца, — он опускает руки. — Поднимитесь все и сотворите знак рогов». Члены сообщества поднимаются и вздымают левую руку вверх, отвечая на жест жестом. Повернувшись к алтарю, чтобы сотворить над ним традиционный Знак огня, ЛаВей трижды кричит «Славься, Сатана», и каждый раз конгрегация подхватывает этот возглас. После каждого вскрика раздается звук гонга. Очищающий колоколец повторно звенит девять раз, а органист играет «Гимн Сатанистской империи». Когда музыка заканчивается и последний звонок колокольца уходит в тишину, ЛаВей провозглашает: «Итак, это свершилось».

Церковь Сатаны была основана ночью 30 апреля 1966 года. В течение полутора лет с момента ее образования организация трижды становилась предметом шумного обсуждения в средствах массовой информации и многочисленных заголовках статей, посвященных Церкви Сатаны, в газетах по всему миру. Первым поводом для шума была женитьба двух членов Церкви, состоявшаяся 1 февраля 1967 года. Джон Реймонд, радикальный политический журналист, и Джудит Кейс, нью-йоркская светская дама и дочь известного адвоката, попросили Антона провести свадебную церемонию, благословив их союз именем Сатаны.

Это была не первая сатанистская церемония бракосочетания, которую проводил ЛаВей: именно так сочетался браком еще один ученик Антона — Форрест Саттерфилд. Однако ввиду того, что семьи Реймонда и Кейс имели статус «хороших», слухи об их свадьбе разнеслись повсюду. В день церемонии газеты от Калифорнии до Европы выставили «больше репортеров и фотографов, чем со времен открытия моста Золотые Ворота», чтобы те, собравшись вокруг Черного дома, стали свидетелями этого крайнего богохульства. Собралась такая толпа, что полиции пришлось выставить кордоны вокруг этой территории. Фотограф Джо Розенталь, который сделал знаменитую фотографию солдат, поднимающих американский флаг над Иводзимой во время Второй мировой войны, был отряжен газетой San Francisco Chronicle снимать это событие. Los Angeles Times, в числе других известных газет, выделила четыре колонки на первой странице под одну из фотографий Розенталя, сделанных на свадьбе. В большинстве статей, которые сопровождали фотографии, упоминался алтарь с обнаженной женщиной, перечислялись те, кто присутствовал на свадьбе. И обязательно писалось о том, что где-то внутри дома рычал нубийский лев Тогаре. Пресса была в восторге. Газеты прозвали Антона «Черным Папой» и рвали другу друга возможность взять у него интервью.

Антон воспользовался случаем и по максимуму использовал приемы драматических представлений, костюмы, декорации и сценическую музыку, которым научился в балаганах и в цирке. Если сначала журнальные публикации появлялись преимущественно в мужских журналах, потому что там фигурировали голые девушки, то по мере роста популярности ЛаВея рос и интерес у обычных журналов. В конце концов все основные журналы сочли своим долгом напечатать большие редакционные статьи, посвященные сатанинскому прилаву, возглавляемому ЛаВеем.

Ритуалы первого года были в целом задуманы как катарсические богохульства против христианства. В них было полно цитат из сатанистских культов, описанных в известных сочинениях дьяволистов, таких как описание Жориса-Карла Гюисманса в его книге «Там, внизу». Некоторые из людей, посещавших свою первую настоящую сатанинскую Черную мессу, говорили свое «Богородица, дева, радуйся», быстро крестились и бросались прочь из ритуального зала, чтобы только оставить свои имена в регистрационной книге у входа. В церкви Антона все сатанистские фантазии стали реальностью.

Именно в этот хулиганский период работы на публику Антон вел ревю «Ведьмы с обнаженной грудью» в ночном заведении Сан-Франциско на Северном пляже. Одной из девушек, которую он нанял, для того чтобы она угрожающе возникала из своего гроба в образе вампира, была Сьюзан Аткинс. Аткинс еще не была связана тогда с Чарльзом Мэнсоном, и ей оставалось еще два года до того момента, когда она совершит убийства в доме Шэрон Тейт в Каньоне Бенедикт, слизывая кровь с пальцев после убийства. Но в своем признании после раскаяния, в книге под названием «Дитя Сатаны, Дитя Бога», Аткинс указывает на ЛаВея как на причину своего падения. Антон вспоминает ее как типичный продукт Хейт-стрит,[40] возможно, немного более накачанную наркотиками, чем обычно. «Она прогуливала репетиции, утверждая, что у нее была температура 42 градуса, но в конце концов из нее получался хороший вампир».

«Мы использовали формулу: на девять частей общественной респектабельности одна часть возмутительного, — говорит ЛаВей. — Мы основали Церковь Сатаны — нечто, что должно было бы развенчать все концепции церкви как таковой. Это был храм потворства желаниям, вместо того чтобы быть одним из храмов воздержания, которые строились до этого. Мы не хотели, чтобы это было не прощающее или неприветливое место, напротив, это должно было быть место, где вы получали удовольствие».

Спустя какое-то время Антон устал от простого издевательства над христианством и решил разработать ритуалы, которые были бы богохульно позитивными и радостными. «Я осознал, что существует целая область между психиатрией и религией, которая почти не затронута», — сказал ЛаВей. Потенциал для группового ритуала он видел в мощной комбинации психодрамы и экстрасенсорного опыта. Вместо того чтобы просто высвобождать и распространять биоэлектрическую энергию, чтобы она рассеивалась в окружающем эфире, эту энергию можно организовать, оформить и направить на выполнение конкретных целей. Он уже не хотел показывать сценические фокусы, он хотел творить настоящую прикладную магию.

Формализованное проклятие, например, является чем-то большим, чем высвобождением закупоренных эмоций. Это настоящий деструктивный ритуал, в котором вся сдержанность отбрасывается в сторону для того, чтобы генерировать бешеные эмоции, фокусируя их на объекте презрения или ненависти. В результате страдает тот человек, который вызвал боль, а не тот, который был этим обижен, — разрушение оборачивается против того, кто его заслуживает. ЛаВей считал свои ритуальные техники гораздо более мощными, чем у «экстрасенсов», которые претендовали на владение всевозможными магическими умениями. «Количества энергии, которое необходимо для того, чтобы заставить чашку левитировать, — думал ЛаВей, — вполне хватит на то, чтобы вложить какую-нибудь идею в головы людей на половине территории Земли и заставить их действовать в соответствии с твоей волей».

ЛаВей не обещал чудес, и, возможно, именно это и заставляло большинство людей к нему прислушиваться. «Я не собираюсь говорить вам, что одна магия сама по себе может что-нибудь сделать для вас. Если вы бесталанный человек, вы не сможете быть великим музыкантом, просто пожелав этого или произнеся заклинание. Если вы уродливая женщина, вы не должны ожидать, что в вас влюбится кинозвезда просто потому, что вы приворожите его магией. Магия требует работать в гармонии с природой. Учитывая все это, могу уверить вас, что я тем не менее кое-что обнаружил. Магия работает. И я бы занимался ею вне зависимости оттого, посещают люди Церковь Сатаны и присоединяются ко мне или нет».

Антон решил, что настало время провести первое в мире публичное сатанистское крещение. Люди должны были увидеть, что сатанизм не является питьем крови детишек или принесением в жертву мелких животных. ЛаВей объявил, что, «вместо того чтобы очищать ребенка от первородного греха, которое в христианском крещении предполагает наличие непроизвольной вины, мы будем прославлять его естественные инстинкты и усиливать его жажду жизни». Кого же можно было крестить на такой публичной церемонии, если не дочь ЛаВея Зину, которой к тому времени было всего, три года? Девочка, имевшая мягкие светлые волосы и обворожительную улыбку, привлекла фоторепортеров возможностью показать, как такой ангельский ребенок посвящается Дьяволу.

Ритуал был назначен на 23 мая. Фотографы начали появляться уже в шесть часов утра, несмотря на то что до начала крещения оставалось еще 15 часов. Один из членов Церкви, сервайвалист[41] Курт Саксон, разработал и изготовил особый амулет для Зины — специально для этого случая. Это был многоцветный Бафометс рожком мороженого, леденцом и прочими вещами, которые понравились бы девочке, — все это было заключено в круг. Мать одела ее в ярко-красную мантию с капюшоном и посадила на край алтаря, а фотографы, аккредитованные в изданиях от Нью-Йорка до Рима, отчаянно щелкали затворами фотоаппаратов.

Антон произнес впечатляющее заклинание, которое было позже использовано в «Сатанистских ритуалах»:

«Именем Сатаны, Люцифера… приветствую новую госпожу, Зину, существо экстатического магического света… Присоединяйся к нашей компании: дорога тьмы приветствует тебя. Не бойся. Над тобою Сатана вздымает свою мощь в изумленные небеса и творит укрытие из огромных черных крыл… Маленькая колдунья, самая естественная и истинная ведьма, твои крошечные руки владеют властью обрушить вниз Небеса и построить из них памятники твоему желанию. Твоя власть делает тебя хозяйкой мира испуганных, дрожащих людей, которыми управляет чувство вины. Итак, именем Сатаны, мы даем тебе ступить на левую дорогу… Зина, мы крестим тебя землей и воздухом, морской водой и пламенем. И сим мы посвящаем твою жизнь любви, страсти, вседозволенности, и Сатане, и пути тьмы. Приветствуйте Зину! Приветствуйте Сатану!»

Вся церемония была продумана так, чтобы развлечь ребенка, принимая его в мир удовольствий со всеми теми видами и запахами, которые доставили бы ей удовольствие. Вместо христианской практики окунать уже испуганного ребенка в воду для крещения, Зина во время ритуала бодро жевала жвачку, купаясь во внимании, которое получала от поклонников и прессы.

Тогда многие христианские организации и другие «ответственные граждане» пришли в негодование от спектакля, сделать они могли мало. В наши дни ЛаВею, вероятно, предъявили бы обвинение в разложении ребенка сатанинского толка, но в 1967 году не было законных оснований для разжигания религиозной истерии.

В декабре того же года к Антону обратилась жена Эдварда Ольсена, которая хотела, чтобы Верховный Священник провел церемонию погребения ее недавно умершего мужа, офицера ВМФ, погибшего в аварии недалеко от станции «Остров Сокровищ» в Сан-Франциско. И она и Эдвард Ольсен стали членами Церкви Сатаны, несмотря на то что были воспитаны в баптистской традиции, а он был ранее членом организации «Молодежь за Христа». Когда он вступил в ряды ВМФ, немного посмотрел мир и женился на сексуальной брюнетке, он осознал, что сатанизм был гораздо более реалистичным образом жизни. «Он верил в эту церковь, — говорила миссис Ольсен, — и он хотел, чтобы именно в этой церкви прошло его отпевание».

Хотя официальные лица ВМФ немного затаили дыхание, все же без долгих обсуждений они согласились с просьбой Пэт Ольсен, посчитав своим долгом достойно выполнить последнюю волю мистера Ольсена. На церемонии присутствовал караул в хромированных шлемах, который торжественно выстоял всю церемонию рядом с ведьмами в черных мантиях и колдунами, на которых красовались медальоны с Бафометом. Моряки протянули над гробом американский флаг, в то время как ЛаВей произнес панегирик, в котором подчеркнул преданность Эдварда жизни тем, что он избрал путь Дьявола. В конце церемонии караул ВМФ произвел тройной оружейный салют из винтовок, а после того как скорбящие прокричали «Славься, Сатана!» и «Славься, Эдвард!», музыканты оркестра ВМФ сыграли туш.

Хотя архиепископ Сан-Франциско был расстроен всем этим происшествием и немедленно послал разгневанное письмо президенту Джонсону, большинство жителей города, включая чиновников из ВМФ, полагали, что Ольсен должен иметь такие же права, как и любой другой офицер ВМФ. Ответ из Белого дома оказался на самом деле довольно неожиданным для вдовы и ее маленького сына. Ольсен, машинист-наладчик третьего класса, был по ошибке назван помощниками аппарата Белого дома главным старшиной. Миссис Ольсен смогла использовать эти письма, для того чтобы составить требование о посмертном повышении своего мужа и получить более высокие бонусы, причитающиеся семье. ЛаВей счел «демоническое вторжение» результатом удачного стечения обстоятельств. Вследствие заметного роста числа открытых сатанистов в армии, сатанизм вскоре оказался перечисленным в капелланской книге армии США как признанная религия, а ее описание каждый год поправлялось самой Церковью Сатаны.

В Черном доме продолжались ритуалы. Помимо еженедельных пятничных вечеров Антон проводил семинары для ведьм и различные другие тренинги, которые собирали людей как с северного, так и с южного края Калифорнийского побережья. Ритуалы сумасшествия, плодородия, разрушения, сглаза и психодрамы в форме Черных месс были открыты для публики, которая могла участвовать в них и каждый вечер по пятницам предаваться этому развлечению.

К тому времени, как в 1969 году была выпущена «Сатанинская Библия», в Церкви Сатаны уже было более десяти тысяч членов по всему миру. Изначально книгу выпустили в мягкой обложке, позже она вышла в переплете, и с тех пор она так и не сходила с прилавков магазинов, — это некоторым образом является феноменом в сравнении с книгами в мягких обложках, которые долго не живут на рынке.

Когда «Ребенок Розмари» был почти выпущен в 1968 году, создатели фильма воспользовались большой популярностью Верховного Священника и показали в нем маленькие черные пуговки, на которых было написано «Молитесь за Антона ЛаВея». Антон вспоминает реакцию аудитории на финал фильма, когда становилось ясно, что сатанисты не собирались принести ребенку вред, как все ожидали, но прославляли его как сына Сатаны. «Люди ужасно разозлились — начали стучать ногами и выказывать общее недовольство. Иногда реальность сатанизма делается намного более ужасающей для людей, чем их безопасные фантазии о том, каким он должен быть. В первый раз они имели дело с Дьяволом, который говорите ними».

Глава 8. Дьявол и святая Джейн

Двадцать девятого июня 1967 года Джейн Мэнсфилд ехала в Новый Орлеан по девяностой магистрали вдоль судоходного канала Риголетс, тянущегося между озером Понтчартрейн и Мексиканским заливом. Было около двух часов ночи, и двадцатичетырехлетний Ронни Гаррисон — молодой человек, вызвавшийся отвезти ее, — хотел нагнать время и потому торопился. Перед тем как в полдень появиться на телевидении, Джейн надо было немного поспать. Еще спереди сидел Сэм Броди, адвокат Джейн, а ее дети, Мария, Золтан и Мики-младший, свернувшись калачиками, спали на заднем сиденье. Они выехали из Билокси, штат Миссисипи, сразу после того, как Джейн закончила выступать в ночном клубе-ресторане «Гас Стивенс», принадлежащем отцу Гаррисона.

Внезапно пустой отрезок пути заволокло туманом. И прямо перед ними из тумана выползла большегрузная фура, волоча за собой облако взвеси, похожей на антикомариный спрей. К тому времени, как Гаррисон смог сориентироваться, стало понятно, что они едут слишком быстро, чтобы остановиться. На большой скорости они врезались прямо в зад грузовика; столкновение былотаким сильным, что Гаррисон, Джейн и Броди погибли сразу же. Верх машины был срезан, как крышка банки со шпротами. Дети, которых вытащили из искореженной машины, остались, на удивление, совершенно целы. Полицейские, побывавшие на месте столкновения, отметили, что голова Джейн Мэнсфилд была практически оторвана от тела. Ее смерть наступила приблизительно в 2:25 ночи.

В это время Антон ЛаВей спокойно работал в кабинете своего дома в Сан-Франциско, вырезая фотографии из немецкой газеты Bild Zeitung, фотографии, сделанные Уолтером Фишером, изображали Антона, возлагающего цветы на могилу Мэрилин Монро. Уже перенеся вырезки в один из своих альбомов (с эмблемой Церкви Сатаны), ЛаВей вдруг увидел, что с другой стороны вырезки — статья о поездке в Ирландию, от которой Джейн была вынуждена отказаться. ЛаВей с огорчением обнаружил, что, вырезая заметку о Мэрилин, случайно разрезал фотографию Джейн прямо по шее.

Через пятнадцать минут раздался звонок — звонили из лос-анджелесского отдела Associated Press по поводу трагической смерти мисс Мэнсфилд и просили прокомментировать. Репортер, как выяснилось, узнал имя и телефон ЛаВея из записной книжки, которая была с собой у Джейн. Антон не мог сказать ни слова. Журналист, слыша, что на другом конце провода молчат, продолжал наседать на ЛаВея, требуя, чтобы тот сказал, знает ли он, что в результате катастрофы голова Джейн была практически отрублена. ЛаВей повесил трубку. Та цепь происшествий, которая увенчалась в итоге гибелью Джейн, была известна ему слишком хорошо, а репортерам же знать о ней пока было неоткуда. Должно быть, именно в этот момент в мозгу у ЛаВея зазвучали его собственные ритуальные слова, требовавшие расплаты за содеянное. Дело в том, что некоторое время назад Антон наложил проклятие — но не на преданную ему ведьму Джейн, а на ее адвоката Сэма Броди, — после того как вытерпел со стороны последнего чересчур много насмешек, оскорблений и клеветы. Несмотря на множество устных предупреждений и ряд достаточно красноречивых инцидентов, Джейн, похоже, не смогла все-таки полностью отделаться от Броди. Даже в ту ночь, когда умерла.

Когда Джейн Мэнсфилд попросила Антона ЛаВея о встрече — это было осенью 1966 года, — она уже была самой известной платиновой блондинкой в Америке. Начиная с самого ее первого удачного появления на сцене в шоу «Избалует ли успех охотника за бриллиантами?» в 1950-е годы (в 1957 году шоу было перенесено на экран), экстатические возгласы Джейн и фирменный розовый цвет, который она обычно носила, восхищали корреспондентов. Говорили, что Джейн Мэнсфилд изобрела «розовый журнализм». Без всякого сомнения, там, где она появлялась, всегда сияли вспышки фотоаппаратов. Джейн прошла длинный путь от призов на конкурсах красоты и появлениях в шоу на открытиях торговых центров до съемок в нескольких фильмах в Европе, помимо тех, в которых она снялась в США. Но Джейн обнаружила, что ее истинная сила была в непосредственной работе на публике — в ночных клубах, на ток-шоу, на приемах. Там, где она могла взаимодействовать с аудиторией спонтанно. Ее сорокадюймовый бюст, великолепное чувство юмора и игривое возбуждающее поведение постоянно ставили ее в центр внимания публики.

В компании небольшой свиты очарованных мужчин она находилась в Сан-Франциско, готовясь к ежегодному кинофестивалю. Джейн слышала об Антоне и его Церкви Сатаны и настаивала на том, что ей необходимо встретиться с Верховным Священником сатанистов. Местный агент, который занимался Джейн в Калифорнии, решил, что это хорошая идея — Джейн Мэнсфилд и Антон ЛаВей вместе оказались бы великолепным информационным поводом, они даже могли настолько заинтересовать Херба Каэна, что тот написал бы об этом в своей колонке. С того момента, как они увиделись, Джейн сильно увлеклась Антоном, и это увлечение быстро переросло в наваждение. Он был чем-то, с чем Джейн никогда ранее не встречалась. По профессиональным причинам Джейн была вынуждена постоянно иметь рядом с собой подобострастных мужчин, которые занимались ее делами и промоушеном. Подражая опыту Мэй Уэст, она уже знала, как выгодно быть красивой блондинкой, окруженной роняющими слюнки поклонниками. Но Джейн не принадлежала к типу «повелительниц». Напротив, в сексуальных отношениях она больше склонялась к подчинению.

В течение первых нескольких часов, что они провели вместе, Джейн призналась Антону в своих ошеломляющих сексуальных пристрастиях, в своих страхах, которые касались ее проблем, связанных с судебным разбирательством с ее бывшим мужем (Мэтт Симбер обвинял Джейн в том, что она была негодной матерью), и откровенно рассказала ему о ее отношениях со своим адвокатом Сэмом Броди, которые очень расстраивали ее. Его безумная ревность с течением времени делалась все опаснее и опаснее. Встретившись с Джейн в Лас-Вегасе, Броди предложил представлять ее интересы в деле против Симбера. Но вскоре Броди, уже женатый, почти сорокалетний и почти на голову ниже ростом, чем Джейн, стал самым навязчивым поклонником. И несмотря на то что он с точностью почти до наоборот не соответствовал тому, что Джейн находила физически привлекательным, она пошла на эти отношения с Броди, потому что вообразила, что это поможет ей выиграть дело о сохранении при себе своих четырех детей. Почти сразу же Джейн раскаялась в этом решении. Броди оказался отчаянно ревнивым, замучив Джейн всевозможными претензиями. Она пыталась как-то выпутаться, но Броди становился все более и более требовательным, используя ее тянущийся процесс для того, чтобы манипулировать ею и все глубже втянуть ее в их взаимоотношения.

Антон задавался вопросом о реальной степени наивности Джейн в деле Броди, но предложил ей сделать все возможное, чтобы как-то разрядить ситуацию. Раньше у Джейн не было интереса к оккультным темам, но у нее была искренняя тяга к знаниям, и она была заинтригована философией, которую исповедовал Антон. Она попросила наложить проклятие на Симбера, так, чтобы тот проиграл судебное дело. Антон согласился. В течение нескольких недель Джейн выиграла дело, и ей предоставили возможность жить со всеми своими детьми от трех браков.

Джейн стала полноценным членом Церкви Сатаны вместе со своим менеджером Виктором Хьюстоном. Броди незамедлительно приревновал к тому влиянию, которое Антон стал оказывать на Джейн. Он даже сорвал с ее шеи специально сделанный для нее розово-черный медальон с Бафометом, когда сама Джейн отказалась его снять. Джейн звонила Антону несколько раз из Беверли-Хиллз, рыдая и крича, что Броди не дает ей носить амулет, что он рушит ее карьеру и причиняет ей одну боль. Броди, который подслушивал в соседней комнате, в конце концов смягчился. Когда она надела свой знак с Бафометом осенью 1966 года на кинофестиваль в Сан-Франциско, Броди был разъярен тем, что Джейн публично обнародовала свою связь с ЛаВеем и его Церковью. Сверкающий розово-черный медальон, угнездившийся в ложбинке между высоких грудей Джейн, едва прикрытых ее сильно декольтированным вечерним платьем, вызвал большой интерес и смелые комментарии репортеров, которые освещали фестиваль. Только этого и надо было Броди. Он налетел на Джейн, стараясь сорвать с нее медальон. Она отвела его руку, и они схватились прямо на глазах изумленных зрителей.

Когда Джейн попросила шофера на следующий день отвезти ее в Черный дом, Броди тоже собрался ехать с ними. Он видел, что Джейн влюбляется в Антона, и был решительно настроен на то, чтобы не дать им остаться одним. Поехал с ними и Виктор Хьюстон. Некоторое время Антон развлекал своих гостей, но потом его отозвали по каким-то делам. Как только Антон вышел, Броди начал отчитывать Джейн зато, что она слишком серьезно принимает сатанизм. При этом он расхаживал по комнате и в результате вошел в черную часовню, где проводились магические ритуалы Церкви Сатаны. Броди начал хватать бесценные вещи с каменного алтаря и размахивать ими, расхаживая по комнате, высмеивая ЛаВея и Церковь. Джейн последовала за ним, пытаясь его остановить. В конце концов Хьюстон не смог вынести этой сцены и кинулся искать Антона.

«Этот идиот роется в твоих священных предметах и высмеивает все, что видит, — доложил ЛаВею Хьюстон, — он зажигает свечи и хохочет». Как только Антон услышал слова «зажигает свечи», он бросил то, что делал, и быстро вернулся в ритуальный зал, опасаясь увидеть там что-нибудь ужасное. Как и подозревал ЛаВей, Броди зажег свечу в форме черепа, которая использовалась для проведения деструктивных ритуалов. Антон быстро задул ее и вперил взгляд в Броди: «Вы не должны были этого делать. Вы не понимаете, что вы наделали. Эта свеча используется только для наложения проклятий. Теперь я даже не знаю, что с вами произойдет. Надеюсь только на то, что успел затушить ее вовремя». Броди только рассмеялся.

Месяцем позже у Джейн появился повод поверить в то, что свеча в форме черепа преследует ее. Она рассказала своим четверым детям о взрослом нубийском льве, который жил с ЛаВеем в большом черном доме в Сан-Франциско, и они заставили ее пообещать, что она возьмет их посмотреть на льва. Дети привыкли к экзотическим животным. Среди других домашних животных в разное время у Джейн в «Розовом дворце» на Сан-сет-бульваре жили обезьяна, оцелот и четыре чихуахуа. ЛаВей говорит, что Джейн покупала своих домашних животных, как игрушки. «В этом отношении она была совсем как ребенок. Когда они были новые, она уделяла им массу внимания, но свежесть восприятия быстро уходила». Но у Джейн никогда не было льва, и детям очень хотелось познакомиться с Тогаре. Когда Броди услышал об этой поездке, он запретил ее. Шестилетний сын Джейн (по совпадению носивший имя Золтан, как черная пантера ЛаВея) был ужасно разочарован. Желая утешить мальчика, Джейн устроила так, чтобы Золтан мог сопровождать ее в «Джунгли», частный зоопарк в местечке Тысяча Дубов, к северу от Лос-Анджелеса, где содержались и обучались животные, снимающиеся в фильмах и на телевидении.

Пока Джейн позировала для рекламных фотографий, Золтан убежал общаться со львом, сидевшим на цепи под деревом в нескольких футах от нее. Сотрудники зоопарка успокоили Джейн, что лев совсем ручной, поэтому ей было приятно думать, что Золтан все же встретится со львом. Джейн бросила взгляд на ребенка и увидела, что Золтан смеется и разговаривает со своим новым другом. Но в следующее мгновение ее сын уже лежал на земле, из его головы текла кровь, а лев держал Золтана в своих страшных челюстях. Джейн закричала, зовя на помощь.

Льву нужно лишь несколько секунд, чтобы убить жертву, и если бы он этого хотел, он бы, конечно, успел убить Золтана. Но, похоже, он просто хотел поиграть со своим новым поклонником, не понимая того, насколько тот хрупок. Работники зоопарка разомкнули челюсти льва, освободили тельце Золтана и отвезли его в госпиталь Конехо Вэлли в Тысяче Дубов. Его немедленно отправили в хирургическое отделение, где врачи принялись за его разбитый череп, порванную селезенку и сломанные кости.

Хотя врачи делали все возможное, чтобы спасти мальчика, время шло, и шансы Золтана выжить делались все более эфемерными. Джейн приходила в отчаяние. Как подобное могло произойти с ее сыном? Администрация «Джунглей» уверила ее в том, что лев был дружелюбным и ручным. Ответ ей виделся один: все это было результатом зажигания свечи в форме черепа. Действие обернулось полноценным проклятием, было похоже, что Джейн не удастся избежать его. Она в панике позвонила ЛаВею, быстро объяснив, что произошло, и моля, чтобы Антон как-нибудь использовал магию, чтобы остановить проклятие, и помог ее сыну. «Даю тебе свое слово, — поклялся ЛаВей, — я сделаю все, что в моей власти».

ЛаВей почувствовал желание немедленно действовать от лица мальчика, сделать что-то, даже несмотря на то что в районе залива бушевал страшный шторм. Не тратя времени даром, завернувшись в черный ритуальный плащ, Антон впрыгнул в свой черный коронерский фургон, в котором было все, что ему могло

понадобиться, и в котором он обычно перевозил собственного льва Тогаре, и направился через мост Золотые Ворота по направлению к горе Тамалпаис, самой высокой возвышенности в районе залива в Сан-Франциско.

По дороге к горе под проливным дождем ЛаВей вспомнил о всех непростых последовательных совпадениях, которые привели к этому моменту. Концентрация, которой достиг Антон, буквально ослепила его, когда он доехал до верхней точки дороги, после чего поднялся на гору пешком. За те 25 минут, что потребовались Антону, чтобы добраться туда, он сочинил свое заклинание. И вот, распахнув свой плащ, взметнувшийся на ветру, подобно большим кожистым крыльям, ощущая, как дождь неистово бьет его по лицу, и призвав всю силу, которую он ощущал в себе, ЛаВей призвал Брата своего Сатану, чтобы он пощадил жизнь Золтана.

Золтан поправился от своих ран в удивительно короткое время. Но осложнения все равно воспоследовали: экскременты льва попали в организм Золтана и, достигнув спинного мозга, привели к развитию позвоночного менингита. Мальчик снова оказался на грани смерти. Джейн снова призвала на помощь Антона. Антон собрал несколько десятков членов конгрегации и провел ритуал Церкви Сатаны, соединив их общую мощь, для того чтобы Сатана благословил сына Джейн. Врачи снова были поражены тем, как быстро выздоровел мальчик. Джейн поклялась в вечной благодарности Антону за спасение ее сына, а затем дала Броди указание подать иск на 1,6 млн долларов против парка «Джунгли».

Энтузиазм Джейн в отношении новой философии, которой она увлеклась, становился все сильнее, равно как и ее чувства к ЛаВею. Она сказала Антону, что сатанизм — это «Кахлил Гибран с яйцами»[42] и что это единственная философская система, которую она находит осмысленной. Как и в ситуации с другими людьми, сатанизм явился для нее скорее открытием, чем обращением — опытом в стиле «я всю жизнь это ощущала, но никогда не знала, что есть и другие люди, похожие на меня». Джейн любила разговаривать о сатанизме, о его рациональном подходе к жизни. Он давал ей возможность продемонстрировать свои знания. Она была достаточно умной женщиной, чтобы понимать, что люди, которые сталкивались с ее великолепной внешностью, не могут принимать ее ум всерьез. Но она сама принимала все всерьез. Она-то понимала, насколько ее полные чувственные губы и высокая грудь стали ловушкой для нее, и использовала эти качества себе на пользу, но все равно любила говорить людям, что ее коэффициент умственного развития равнялся 163. «Джейн была умной, — говорит ЛаВей, — но у нее никогда не было возможности укрепить свой интеллект. Когда она находилась рядом со мной, она часто пыталась быть «умной» — цитировала Браунинга и говорила «ах!». Она любила говорить «омюлет», когда имела в виду «амулет». Ей казалось, что так получается изысканнее. Ей казалось, что это похоже на какое-то непонятное блюдо, подаваемое на завтрак. К сожалению, ее интеллектуальность входила в противоречие с тем имиджем, который у нее был. Люди просто начинали смеяться. Они видели перед собой сексуальную полногрудую блондинку, которая снижала свой звонкий голос и пыталась цитировать Байрона и Бодлера.

Впрочем, Джейн действительно очень любила музыку. Она как раз записала диск, на котором читала классику под музыкальное сопровождение, и хотела переписать его еще раз, чтобы музыку играл для нее я. Джейн хотела заставить меня поверить, что я был величайшим музыкантом в мире. Ей, наверное, нравилось то, что я играю: Гершвин, Коул Портер, Ирвинг Берлин… Наши вкусы в музыке совпадали. Она всегда преувеличивала, когда делилась рассказами обо мне с другими людьми, — говорила, что я концертирующий виолончелист, вундеркинд, что я могу подойти к любому инструменту и заиграть на нем так, что можно давать концерт. Точно так же она относилась к моим картинам, всегда рассказывала о них людям. Она хотела заказать мне картины для своего дома, когда переехала в Сан-Франциско. Я подозреваю, что она нас, видимо, как-то смешивала и любила думать о себе самой как о художнике. Она, например, рисовала небольшие картинки с Бафометом на задней стороне тех конвертов, которые отправляла мне, — в общем, такие вещи…

Будучи ребенком, Джейн брала уроки виолончели. Она действительно хотела играть вместе со мной. У меня в доме была виолончель, так что однажды вечером я ее принес. Как ни странно, ее игра оказалась на удивление техничной спустя столько лет, разве что уж очень «заржавела». Она помнила, как настраивать струны, знала, как прижимать их, что было очень здорово, учитывая то, что она не играла с детских лет. Она хотела снова научиться играть на скрипке. Ей хотелось делать все, что как-то отличалось бы оттого, чем она занималась».

После столкновения с эффектом воздействия свечи-черепа, поняв, что случилось, после того как Антон использовал магию, чтобы помочь Золтану, Джейн убедилась в том, что может сделать сатанизм, и это произвело на нее еще большее впечатление. Антон в свою очередь был восхищен Джейн и ее естественными данными полноценной ведьмы. Он позволял Джейн проводить персонализированные ритуалы — ритуалы сострадания, ритуалы желания и «ритуал Шибболета», который полезен для очистки человека от зажатого гнева и растерянности. Результатом ритуала является обращение зла на самого человека, вызвавшего ваш гнев.

В Джейн Мэнсфилд Антон с радостью обнаружил женщину, которая разделяла, воодушевляла и дополняла его отношение к игривому и исполненному энтузиазма сексу. Джейн уже была достаточно квалифицированна для проведения своих собственных небольших сатанистских ритуалов с использованием большого количества младших магических техник «нечаянного» раздевания, которые ЛаВей позже включит в свою книгу «Сатанинская ведьма». Она разработала хитрый способ стратегически распускать швы на своих обтягивающих брюках капри или на мини-юбке, из которой она, казалось, сейчас выпрыгнет, так, что когда наступал подходящий момент, все, что ей надо было сделать, — это немного потянуться, и шовчик быстро расходился. То же самое она вытворяла и со своими пуговицами, которые отскакивали от ее одежды при неосторожном движении ее роскошного тела. Все, что ей оставалось, — это просто аккуратно сдвинуть ткань так, чтобы немного обнажить плоть — голую грудь или лобковые волосы, — причем так, как будто она этого не заметила. «Джейн не просто флиртовала. Она была эксгибиционисткой, — говорит ЛаВей, — она всегда пользовалась возможностью показать грудь или развести ноги чуть шире, чтобы устроить шоу для любого мужчины, который смог бы это оценить».

Она любила шокировать мужчин просто для того, чтобы понаблюдать за их реакцией. Например, в присутствии мужчин Джейн могла чуть обмочиться — до такой степени, чтобы пятно было видно сзади у нее на юбке, — этим она создавала впечатление, что была так ужасно возбуждена, что не могла себя контролировать. Джейн беззастенчиво провоцировала мужчин пялиться на нее, вожделеть ее. Она просто купалась в похоти, которую возбуждала в мужчинах. Она любила забывать надеть трусики под свои самые откровенные мини-юбки. Затем, выбираясь из машины, бывало, невинно замечала: «Не смотри на меня сейчас», что, естественно, привлекало внимание всех мужчин, которые могли это услышать, и они напрягались, чтобы увидеть белую плоть между ног Джейн.

Иногда Антон заезжал, чтобы забрать Джейн из отеля, и заставал дверь ее номера открытой нараспашку, а носильщики, разносчики, портье и мужчины-постояльцы вертелись возле открытой двери, поспешно удаляясь по своим делам, когда Антон появлялся в коридоре. Когда Антон входил, Джейн приветствовала его в довольно разобранном состоянии, одежда ее была смята. Он не знал, что конкретно делала с собой Джейн, но все проходившие мимо мужчины, без сомнения, были заинтригованы.

Антон вспоминает один особенно скандальный случай, когда он остановил машину на забитой бензоколонке и пошел в туалет. Когда он вернулся, то обнаружил Джейн сидящей на ограждении, попивающей свой «7-Up», с ногами, расставленными так широко, что можно было видеть все, что находится у нее под мини-юбкой. Работа на колонке полностью застопорилась, потому что все таращились на Джейн. Радостно улыбаясь Антону, она громко призналась: «На мне нет трусов». Антон довел Джейн до машины и поспешил прочь от разинувших рты служителей колонки, которые оставили свои рабочие места и несколько кварталов преследовали Антона и Джейн, пока те не скрылись из виду.

«Джейн имела врожденное понимание того, как работает похоть», — говорит ЛаВей. В «Мстителе Дьявола» он описал Джейн как «похотливую сладострастную мегеру, которая испытывала моменты наивысшего счастья, когда каталась на полу, исполненная мазохистской, оргиастической энергии». Он добавляет: «Джейн любила, когда ее унижали, любила быть опущенной. Для нее не было ничего запретного в постели, и она купалась в своей похоти. Не знаю уж, какой она была с другими мужчинами, но мне она всегда совершенно четко давала понять, что и как она хочет. И всегда добивалась того, чего хотела. Она жаждала жесткого хозяина, который мог бы доминировать над ней, — отцовской фигуры.

Большинство людей вынуждены сами придумывать себе сложности в жизни или делать так, чтобы их создавали для них другие, дабы удовлетворить свои мазохистские стремления. Джейн была реализовавшей себя мазохисткой, ей не нужны были эмоциональные встряски. Она предпочитала получать их в физической, сексуальной форме. Поэтому бесконечные преследования Броди ее угнетали: ей нужны были физические мучения, а не эмоциональные.

Я говорю, что она была реализовавшей себя мазохисткой, потому что она подгоняла меня словами, чтобы я понял и точно знал, что она хочет, чтобы я с ней сделал: например, кинул бы ее на землю, тянул бы за волосы. Все это проговаривалось словесно, но это было элементом игры — мы оба прекрасно понимали, чего она действительно хочет. Ее поведение сильно отличалось от того, когда те, кто действительно хотят, чтобы их ударили, не признают этого, — они будут манипулировать вами всеми возможными способами, чтобы заставить вас уничтожить их, но никогда не признают этого, они даже и себе не признаются в том, чего они хотят и почему они могут этого хотеть. Это вершина лицемерия. Именно таким был Броди. Такие люди всегда получают то, чего заслуживают, но, вероятно, не то, чего хотят.

Джейн ненавидела эмоциональное уныние и манипуляции, но вследствие того, что все так восхищались ею, ей нужно было ритуализированное унижение. На публике она желала, чтобы люди любили ее, хотела, чтобы все были счастливы, гармоничны, жаждала сводить людей вместе, — она не желала хаоса и дисгармонии. Но в личной жизни Джейн требовались подчинение и унижение. Она знала, что ей для удовлетворения своего «я» нужны восхищение публики, мужчины, которые увивались бы за ней. Но чем больше поклонения Джейн получала, тем больше ей требовалось противоядие. Она обладала поразительной проницательностью, умея настолько понять себя, чтобы осознать свои потребности настолько ясно. Большинство людей не имеют мужества так реалистично взглянуть на самих себя. Поэтому, как я думаю, ей и нравилось быть со мной. Я не боялся дать ей то, что она хотела».

Диана, жена Антона, делала все возможное, чтобы принять восхищение, которое испытывала Джейн к ее мужу, точно так же, как она принимала другие грани роли, которую играл ЛаВей. «Диана понимала настолько, насколько человек вообще может это понять. Я — Верховный Священник Церкви Сатаны, а не проповедник из воскресной школы. Часто именно Диана подходила к телефону, когда звонила Джейн. Будучи моей женой, она была осмотрительной и тактичной, — она осознавала все то, что было потенциально хорошо для Церкви. Однако я не думаю, что Джейн любила Диану. Когда они находились вместе, Джейн всегда садилась спиной к Диане. Диана, казалось, не имела ничего против, — ей было скорее забавно, чем обидно. Тот факт, что Джейн была кинозвездой, ничуть не волновал Диану. Она знала, чем была Джейн. Ей приходилось иметь дело с большим количеством разных людей. Тот энтузиазм, который Джейн испытывала в отношении меня, был одним из сопутствующих моментов того обстоятельства, что Диана была замужем за знаменитостью.

Джейн была всегда готова въехать в наш дом, если бы у нее было хотя бы пол-шанса. У нее всегда было огромное количество личных вещей в нашем доме. В ванной комнате была ее косметика, одежда разбросана по всему дому, наполовину в чемоданах, наполовину вне их, туфли раскиданы под кроватями… Когда она снимала вещи, она просто давала им упасть, кидала в кучи. А Диана ничего за ней не подбирала. Вещи оставались там, где были брошены, Джейн было наплевать. В этом отношении она была очень похожа на Мэрилин».

Чтобы восславить прирожденные способности Джейн как сатанистки, ЛаВей сделал ее Жрицей Церкви Сатаны и подарил ей сертификат, подтверждающий ее статус, который она с гордостью повесила у себя на стену, презрев протесты Сэма Броди. Не обращая внимания на постоянное сопротивление Броди, Джейн начала серьезно изучать ведьмовство и черную магию. Она стала регулярно приезжать к ЛаВею, чтобы поведать ему о своих успехах, поделиться каким-нибудь новым открытием, подтвердить свою любовь к нему и попросить о каком-нибудь заклинании счастья.

Частью отношений ЛаВея с обеими этими женщинами было то, что они обменивались книгами. «Мэрилин дала мне экземпляр книги Стендаля «О любви», и у меня до сих пор хранится экземпляр книги Уолтера Бентона «Это моя возлюбленная», которую мы купили вместе на Сансет-бульваре. Именно Мэрилин привлекла мое внимание к этой книге. Она хотела, чтобы я прочел ее и написал в ней что-нибудь для нее. Я даже написал в книге ее имя, но вышло так, что книга осталась у меня. Она очень много значила для меня в течение особенно темного периода моей жизни, когда я оставил Лос-Анджелес. Джейн постоянно настаивала, чтобы я прочел «Историю О» и «Я, Ян Крамер». Она дала мне истрепанные копии обеих этих книг. Это очень женский подход — желать делиться книгами с людьми, которых они очень любят».

Читая что-то однажды вечером, Джейн столкнулась с термином «инкуб». Это слово используется для описания мужского демона, который приходит к женщинам во сне и соединяется с ними в страстном соитии. Магов всегда обвиняли в том, что они насылали подобных демонов в своем собственном образе, чтобы обольстить невинных женщин. Броди, вечно подозрительный, запретил Джейн ехать в Сан-Франциско на встречу с Ла-Веем. Когда Джейн прочла об инкубе, она возбудилась от мысли, что ЛаВей может послать к ней свой образ ночью, чтобы любить ее.

Джейн немедленно позвонила ЛаВею, чтобы рассказать ему о том, что она прочла, и спросить его, правда ли это. Антон подтвердил существование легенд, но попытался уйти от прямого обещания. Когда она позвонила с кинофестиваля в Акапулько в декабре 1966 года, она была уже более настойчива, прося Антона описать в смачных деталях инкуба, которого он пошлет ей: «Смогу ли я ощущать его? Насколько большим будет его член? Заставит ли он меня возбудиться так же, как сейчас?»

На самом пике рассказа Джейн о том, что она хотела бы от инкуба, мексиканский оператор, следивший за звонком, разъединил связь, пытаясь обезопасить мораль международных телефонных переговоров. Это не отвлекло Джейн от ее задачи, она немедленно позвонила снова через другого оператора. «Как я должна лежать, ожидая его, — должна ли я находиться на спине, широко раскинув ноги? Насколько твердым он будет? Он будет нежным или грубым со мной, быстрым или медленным? Делается ли он тверже?» И в конце разговора она добавила (хотя в этом и не было необходимости): «И пусть он обязательно выглядит, как ты».

Поддавшись особой настойчивости Джейн, ЛаВей был вынужден пообещать прислать к ней инкуба той же ночью, — больше для того, чтобы освободить телефон, чем действительно намереваясь выполнить настоящее магическое действие. Но чтобы доставить ей удовольствие, он действительно послал ей некоторое количество позитивной энергии. На следующий день Джейн позвонила, чтобы поблагодарить Антона за то, что он прислал ей инкуба. И она подробно описала все то, что физически чувствовала во время занятий любовью с инкубом.

Сэм Броди пытался мешать отношениям Джейн с ЛаВеем и с Церковью. Джейн приходилось прибегать к уловкам, чтобы избавиться от него. Казалось, что Джейн не может поехать вовсе никуда ни по какому поводу, чтобы Броди не тащился за ней. Однажды, отчаянно желая встретиться с ЛаВеем, Джейн купила билет на самолет в Сиэтл, зная, что Броди тут же купит билет на тот же самый рейс, и дождалась последней минуты перед посадкой. Она позволила ему следовать за собой. Когда они остановились в маленьком портлэндском аэропорте, Джейн вышла из самолета, чтобы размяться. Когда же диктор пригласил пассажиров обратно на рейс до Сиэтла, Джейн хладнокровно пронаблюдала, как самолет выруливает на взлетную полосу, а затем пошла в кассу и купила билет до Сан-Франциско.

Когда Броди был занят в суде, Джейн ездила в Сан-Франциско так часто, как только могла. Когда она приезжала, она немедленно требовала внимания Антона. Если оказывалось, что он читает лекцию или говорит по телефону, она настаивала на том, чтобы он вышел наружу и встретил ее у поджидающего лимузина. Казалось, она ждет от ЛаВея, что он будет сопровождать ее в ее любимые рестораны Сан-Франциско — «Эрниз», «Трейдер Викз», «Синий Лис»… «Джейн могла быть требовательной женщиной, — вспоминает ЛаВей. — Иногда это выглядело так, как будто я ее персональный колдун по вызову.

Бывало, Джейн звонила из аэропорта, когда сходила с самолета. Если я не мог подобрать ее — был занят или просто не успевал, — она звонила миссис Хэлси,[43] чтобы она послала свой «бентли» из города, или звонила на местную телевизионную или радиостанцию, — они всегда были рады получить от нее хоть что-то. Они без промедления высылали за ней шофера, и она заставляла его ехать прямо ко мне домой. Они ждали в своем «шевроле» за углом, а меня вызывали с семинара, который я вел иногда для 40–60 человек, набившихся в комнату, чтобы послушать какую-нибудь мою лекцию. Я ненадолго оставлял слушателей, спешил вниз к ней, быстро говорил, чтобы она подождала меня, затем возвращался к ожидавшим меня людям. После этого я стремился завершить лекцию как можно быстрее. Если я этого не делал, Джейн начинала играть внизу на машинах для пинболла, запускала музыку в музыкальных автоматах или начинала колотить по потолку, чтобы привлечь мое внимание. Я не говорю, что стал бы делать такие вещи для кого-нибудь еще. Но «кто-нибудь еще» не был Джейн Мэнсфилд».

Хотя Джейн никогда не посещала публичные ритуалы Церкви Сатаны, Антон организовывал для нее личные церемонии. «Джейн не хотела участвовать в ритуалах с целой группой людей, ей не нравились семинары и вечеринки, — вся идея для нее заключалась в том, чтобы держаться подальше от толпы. Поэтому она не проскальзывала тихо в комнату с заднего хода, когда я вел свои семинары. Она хотела, чтобы я принадлежал только ей одной». «Она не терпела, чтобы в комнате находилась какая-нибудь еще женщина, — вспоминает Карла ЛаВей, — даже четырнадцатилетняя девочка». «Но вокруг всегда были люди, — продолжает ЛаВей, — они должны были там быть. Диана, Виктор Хьюстон, люди, сопровождавшие Джейн… Поэтому ей приходилось придумывать предлог, чтобы провести ритуал, или выйти со мной пообедать, или если она хотела мне что-нибудь показать. Но даже в ритуальном зале я боялся, что за нами могут наблюдать, или что кто-нибудь может прийти за мной, если я понадоблюсь. Джейн было наплевать. Она была настоящей эксгибиционисткой. Иногда казалось, что чем больше будет зрителей, тем больше ей это понравится. Ей нравилось заниматься сексом там, где люди могли нас увидеть, могли наткнуться на нас или где мы могли бы их шокировать».

С течением времени Джейн требовала все больше и больше внимания и времени Антона. Она устала от того, что ее таскают за собой рекламные агенты и льстивые поклонники. Ей хотелось видеть более интересные места. «Куда ты ходишь по вечерам, Анто-о-он? Я не хочу просто слушать об этих местах, я хочу ходить туда, куда ходишь ты». Джейн решила, что хочет сопровождать Антона в его ночных экспедициях, исследовать места, населенные призраками, таинственные пропажи, кладбища и странные свечения, — пытаясь получить те же экстрасенсорные впечатления от мест, как и он. Антон открыл перед ней ворота в свой черный мир. Он показывал ей места убийств и тайн, объясняя свои теории дьявольских углов и невидимых влияний. Они ездили в заброшенные дома на холмах за Бельмонтом в Калифорнии, где катастрофы преследовали несколько живших там поколений. Антон возил Джейн в Нат Хилл в Беркли, где, по рассказам, в греческом храме жили некогда Исидора Дункан и ее сестра. Они исследовали заброшенные кирпичные строения рядом с тюрьмой Сан-Квентин, — место, где произошло несколько нераскрытых убийств. Джейн была очень рада, что Антон делился с ней этими местами.

Когда Броди осознал полную преданность Джейн Антону, он пришел в отчаяние. Он угрожал ее шантажировать, утверждал, что выпустит в свет фотографии, подтверждающие сексуальные связи Джейн. Она просто дымилась от возмущения, рассказывая Антону, как Броди напичкал ее наркотиками до невменяемости, подложил ей в постель торговца наркотой, а потом привел в комнату фотографа, который и сделал инкриминирующие фотографии, которыми Броди стал угрожать ей. «Броди вел себя как многие другие парни, которые попадают в нездоровую зависимость от секс-символов, — говорит ЛаВей. — Тайно они получают кайф от того факта, что женщина занимается сексом с другими партнерами, но они хотят, чтобы это происходило на их условиях, по контролируемому сценарию. Для такого рода людей нет ничего необычного в том, что они сами находят любовников для женщины. В конце концов их эмоции переполняют их, страсть ведет к гневу, и ситуация полностью выходит из-под контроля».

Джейн никак не отреагировала на угрозы Броди, и он решил сконцентрироваться на том, чтобы организовать неприятности ЛаВею. Однажды, когда Броди поехал вместе с Джейн в Сан-Франциско, он прочесал улицу Бродвей на Северном пляже в поисках каких-то крутых темных типов и предложил им поехать на вечеринку, которая якобы должна состояться в доме Антона. Ему показалось, что это лучший способ запугать ЛаВея. Броди пообещал им, что будет много еды, выпивки и наркотиков, а в качестве особенного бонуса он обещал им возможность встретиться с сексуальной богиней Америки, Джейн Мэнсфилд. Желающих оказалось много. Броди появился у дверей Антона с двумя машинами, набитыми людьми, подобранными на самых злачных улицах города. Броди оттолкнул привратника и провел своих «гостей» в гостиную, где они расселись в креслах и стали дожидаться начала вечеринки. Потом он быстро выскользнул из дому и стал следить за происходящим из машины с противоположной стороны улицы.

Антона вызвали из глубин дома, и он попытался объяснить, что никакой вечеринки не планируется и что молодые люди могут со спокойной совестью отправляться по домам. Но они были решительно настроены на то, чтобы встретить Джейн Мэнсфилд. Джейн и Диана укрылись на кухне в задней части дома. Джейн уже почти билась в истерике. После повторной просьбы освободить помещение Антон понял, что такт и вежливость не помогут. Он перешел к угрозам, но крутые парни все никак не уходили. Используя последнее средство, Диана позвонила в полицию. Буквально через несколько минут несколько радиофицированных машин полиции с визгом затормозили перед Черным домом. Времена были такие, что они явились вооруженными всем необходимым для подавления бунтов. Однако незваные гости стали вести себя так оскорбительно, что Антон уже готовился привести в гостиную Тогаре и проверить, не сможет ли настоящий лев заставить «гостей» покинуть дом.

Антон знал многих сотрудников полицейского управления Сан-Франциско по именам и был с ними на ты, проработав с ними с самой середины 1950-х годов. По мере того как деятельность, связанная с Черным домом, стала привлекать международное внимание, полицейские стали регулярно объезжать территорию, были знакомы с жилищем ЛаВея и всегда были готовы защитить и самого ЛаВея, и его организацию. Однако даже вид представителей власти не разубедил вторгшихся парней. Они твердо стояли на том, что их должна развлекать Джейн Мэнсфилд. Только угроза тюрьмы сдвинула их с места. Они неохотно столпились в коридоре и забрались в свои машины. Как и следовало ожидать, один из их автомобилей не захотел заводиться, и его пришлось толкать руками где-то милю, пока парни не покинули территорию в сопровождении полицейских. После этого полицейские вернулись в дом для более неофициального визита и общения с самой Джейн. К тому моменту как инцидент оказался исчерпан, Броди уже давно сбежал.

Когда Джейн не давали встречаться с ЛаВеем лично, она по три-четыре раза в день звонила ему из Беверли-Хиллз или оттуда, где она в тот момент находилась, готовая вести интимные разговоры и уверяя его в своей вечной любви. «Джейн могла позвонить в любое время дня и ночи и попросить меня к телефону. Если я был с учеником, она ожидала, что я брошу все и подойду к телефону. Если я спал, она просила, чтобы меня разбудили. Если телефон был занят, она просила оператора на линии разъединить мой разговор, уверяя его, что она звонит по крайней необходимости». «Я люблю тебя, — клялась Джейн, — и это не магия, это личное чувство». Вечный Броди слушал из соседней комнаты, затем врывался, хватал трубку и швырял ее на телефонный аппарат. Терпение ЛаВея в отношении Броди в конце концов кончилось.

Холодной ночью в январе 1967 года Джейн заперлась в своей ванной комнате и, скрючившись возле своей знаменитой ванны в форме сердечка, в отчаянии позвонила ЛаВею. «Пожалуйста, помоги мне, Антон, помоги», — кричала Джейн. ЛаВей слышал, что где-то на заднем плане кричит Броди. «Я больше не могу это выносить! Пожалуйста, помоги мне избавиться от него, Антон!» — умоляла Джейн. В конце концов Броди выломал дверь, схватил телефонную трубку и заорал на ЛаВея: «Она больше никогда не будет тебе звонить! Ты слышишь это? Я не желаю больше слышать, что она разговариваете тобой. Ты шарлатан, и я могу устроить тебе кучу неприятностей. Я выведу тебя на чистую воду…»

ЛаВей взорвался: «Так, минуточку. Я не обязан все это выслушивать. Я не позволю никому называть себя шарлатаном. То, что вы так себя повели, — очень плохо. Я пытался быть с вами терпимым даже тогда, когда вы заслуживали иного обращения. Но сейчас вы зашли слишком далеко. Моя сила превосходит все, что вы только можете себе вообразить, и сейчас вам предстоит ее почувствовать. В течение года вы умрете. Сэм Броди, я объявляю, что в течение одного года вы умрете!»

Позже той же самой ночью ЛаВей провел частный деструктивный ритуал против Броди, церемониально написав его имя на листке пергамента и предав его огню разрушения. По мере того как имя Броди исчезало в огне, ЛаВей призывал силы демонов ада, повелевая, чтобы Броди подобным же образом был уничтожен в назначенное время. В сердце ЛаВея не было места пощаде, ибо он не видел никаких спасительных качеств в этом «проныре», как он называл Сэма Броди. Он посягнул на репутацию ЛаВея, сознательно вовлекал его в неприятности и должен был понести ответственность за последствия своих действий. ЛаВей был более чем терпелив и снес слишком много угроз и грубостей Броди. Простое ненаправленное проклятие на этот раз не спасло бы ситуацию. ЛаВей мог удовлетвориться только смертью Броди.

Как только на Броди было наложено проклятие, ЛаВей позвонил Джейн, чтобы предупредить ее. Она сказала Броди, чтобы тот извинился перед ЛаВеем. Три дня спустя после инцидента Броди позвонил Антону, чтобы попросить прощения. ЛаВей сказал Джейн, что, к сожалению, колеса проклятия против Броди уже приведены в действие, и даже если бы он захотел, он уже не сможет остановить свое проклятие.

«Джейн, я должен сказать тебе прямо, — заявил ЛаВей, — пока ты находишься рядом с Броди, ты путешествуешь под темной тучей. С тобой все будет происходить не так. Уходи от него, пока не стало слишком поздно». Когда Джейн вернулась в Сан-Франциско, она привезла с собой Броди, чтобы упаковать вещи. Хотя казалось, что Броди раскаивается, он все равно стал выпендриваться, гоняя в пределах города со скоростью 80 миль в час, пытаясь контролировать каждое движение Джейн.

В феврале 1967 года Джейн направилась в турне, чтобы развлекать войска во Вьетнаме. Перед отъездом она хотела увидеть Антона, но ввиду того, что не могла избавиться от Броди на достаточно долгое время, она оставила ЛаВею большую открытку, когда пересаживалась с самолета на самолет в международном аэропорте Сан-Франциско. В открытке размером почти в 90 сантиметров в длину, на которой был изображен широкоглазый красный дьявол, держащий вилы, говорилось: «Моему другу-сатанисту, стоящему Высоко в Глазах ортодоксальной религии: мой поиск истины может быть удовлетворен моим Верховным Священником». А на обороте большого конверта она написала: «Пункт назначения — Элизиум!»

Джейн звонила из всех уголков земли и подзывала к телефону всех знаменитостей, которым она рассказывала об Антоне ЛаВее, чтобы ЛаВей поведал им о преимуществах сатанизма. «Она была полна рвения, как минимум», — смеется ЛаВей. Лорд-мэр Белфаста, оригинальная «гламурная девушка» Бренда Фрезьер, вождь какого-то индейского племени, какие-то сенаторы и заседатели, — их было слишком много, чтобы ЛаВей мог их запомнить.

«Они звонили прямо от своих ресторанных столиков, закончив обед. Прежде чем они подходили к телефону, она их хорошенько готовила: «Этот парень здесь очень влиятелен, Анто-оон, — он большая шишка. Он может сделать вам массу полезного. Я ему все о вас рассказала… ну вот, теперь разговаривайте». И я начинал спонтанно читать лекции о сатанизме и о том, чем я занимаюсь. Когда она звонила из Мексики, Европы, Японии или Вьетнама, некоторые собеседники едва говорили по-английски, поэтому мне приходилось говорить с ними на ломаном английском, чтобы меня поняли».

В европейском турне Джейн столкнулась с дальнейшими неприятностями. Ее выступления в ночных клубах Англии прошли очень хорошо, и она должна была ехать дальше. Но когда 82-летний епископ Трали, преподобный отец Дэнис Мойнихан прочел в газетах о том, что Джейн — практикующая сатанистка, он повелел своим прихожанам бойкотировать выступления Джейн. А затем и ирландское правительство отменило ее турне. Джейн, однако, не поколебалась в своей преданности сатанизму. Для Джейн это была единственная философия, которая принимала ее такой, какая она есть. Она все равно была исполнена энтузиазма в отношении своего Верховного Священника. И конечно, Сэм Броди сходил с ума по этому поводу.

В начале того месяца, когда Джейн Мэнсфилд погибла, фотограф Уолтер Фишер попросил Антона позировать вместе с Джейн для какой-то публикации в Германии. Фишер, хотя и жил в Голливуде, делал фотографии в первую очередь для распространения в Европе. Его фото Антона, возлагающего цветы на могилу Мэрилин Монро, было опубликовано на видном месте во втором номере июньского Berlin Bild Zeitung. Антон был доволен тем, какую реакцию вызывала Церковь в Германии в результате работы Фишера, поэтому он с готовностью согласился позировать для него. Джейн обрадовалась возможности сфотографироваться с Антоном и пригласила ЛаВея остановиться у нее в «Розовом дворце».

Фишер сделал снимки Джейн и Антона возле бассейна в форме сердечка, играющими с оцелотом и двумя чихуахуа — Момсикл и Попсикл (позже погибшими вместе с Джейн во время аварии), занимающимися в спортивном зале в Харгитае и взбирающимися на скалы с детьми Джейн и их собаками. (Эти фотографии пропали после смерти Джейн и были вырезаны из новостных подшивок во всем мире.) После того как фотосессия закончилась, ЛаВей стал развлекать детей рассказами о вампирах, привидениях и магии. Джейн-Мэри, старшая дочь Джейн, немедленно полюбила ЛаВея, который совершенно очаровал ее, продемонстрировав свой профессионализм пианиста. Она направила все свое внимание на Антона, полностью игнорируя Броди. Тот покраснел от ревности и унижения и, по мере того как вечер близился к завершению, лучше не становилось. Когда Броди обнаружил, что Джейн-Мэри попросила Антона остаться погостить подольше, он ударил девочку по лицу.

Следующим вечером ЛаВей, Джейн, Броди и Фишер обедали вместе в ресторане «Ла-Скала» в Беверли-Хиллз. После ужина Броди настоял на том, чтобы Антон уехал назад вместе с Уолтером Фишером и оставил Броди одного с Джейн. Ведя назад свою роскошную новую «мазерати» к «Розовому дворцу», Броди врезался в фонарный столб. У него треснуло ребро. Джейн, к счастью, осталась цела.

Вскоре ЛаВей вернулся в Сан-Франциско. Незадолго перед этим Джейн-Мэри пришла в полицейский участок западного Лос-Анджелеса, покрытая синяками, и заявила, что была избита Броди и своей матерью. Она настаивала на том, что для нее небезопасно возвращаться домой и попросила суд оставить ее под защитой полиции.

Менее чем неделю спустя Броди ехал один и попал еще в одну аварию, на этот раз в более серьезную. Его «мерседес-бенц» был почти полностью разбит, а сам Броди сломал ногу. На следующую ночь он находился в гипсе, когда Джейн появилась в ресторане Гаса Стивенса в Саппер-клубе в Билокси.

Броди не мог вести машину, и поэтому Ронни Харрисон вызвался отвезти их в Новый Орлеан в ночь на 29 июня, ночь гибели Джейн. Исполнилось безжалостное проклятие ЛаВея, стоившее ему близкого преданного друга и любовницы.

В ночь на пятницу после ее смерти ЛаВей отслужил в Церкви Сатаны частную службу по Джейн Мэнсфилд (памятник ей был установлен на Восточном побережье). Перед началом ритуала ЛаВей встал перед своей паствой и начал рассказывать о Джейн. Все вздрогнули, когда приглушенные огни в черном зале внезапно ярко вспыхнули. Инженер-электроник, работавший ассистентом ЛаВея на той службе, был удивлен еще больше: позже он объяснял, что такие ненормальные вспышки должны были вывести из строя чувствительную технику. Но лампы не перегорели. Они вспыхнули пять раз за короткий двухминутный период. Диана клялась, что одна из ламп пульсировала в ритме биения сердца.

Глава 9. Адвокат Дьявола

В разгар Вудстока, протестов против войны во Вьетнаме, драных джинсов и проповедников ЛСД, «перевернувших» мир, ЛаВей стал особенно активно ратовать за сатанизм. Возможно, современный сатанизм никогда бы не поднял свою рогатую голову, если бы не разочарование ЛаВея в этих босоногих с тошнотворной кличкой «детях любви». «Я считаю 60-е и 70-е бесплодной, эстетически деструктивной эпохой. Америка, особенно Сан-Франциско, была трясиной невежества, глупости и пресловутого равноправия. Я создал свой собственный мир — Церковь Сатаны. Только так я мог выжить. Это стало настоящим ударом для мейнстрима того времени. Без нас не возникло бы никакой контр-культуры. Все, что делали эти Кены Кизи и Тимоти Лири, было лишь приложением к полной бесполезности».

В эту эпоху ЛаВей должен был найти благодарную публику. «В магии, — говорит Антон, — если правильно выбрать время, можно сказать одно-единственное слово, и оно сотворит то, что тебе нужно». Так было с первой книгой ЛаВея «Сатанинская Библия». «Я никогда не намеревался становиться писателем. Я написал «Сатанинскую Библию» из чувства досады. Я годами искал серьезную, не напичканную дерьмом книгу по практической черной магии, без всяких защитных пентаграмм и взывания к имени Иисуса. Я не находил ничего похожего на то, что было в моей голове. Поэтому я сам написал такую книгу». Большая часть книги уже ходила по рукам среди членов Церкви Сатаны в виде вводных лекций по сатанизму. Верные члены организации со связями в издательском деле почувствовали, что у ЛаВея есть потенциал привлечь широкую аудиторию, и редакторы, с которыми они общались, были в восторге от книги. «Это была удача, — соглашается Антон. — Редактор, с которым я работал в Avon Books, очень поддерживал меня, он практически ничего не исправлял в книге, за исключением грамматических ошибок, он не касался содержания. Возможно, сейчас ее не удалось бы опубликовать. Но это спорный момент, потому что не было более благоприятной религиозной ситуации, чем во время первой публикации «Сатанинской Библии»». Книга постоянно допечатывалась 21 год подряд. Она вошла в списки рекомендуемой литературы для чтения на занятиях по социологии в престижных колледжах. Специалисты начали включать ее в образовательные программы с начала 1970-х годов.

В первую очередь и главным образом музыкант, ЛаВей писал ритмично, завершенно, используя музыкальный темп, выбирая некоторые фразы скорее за их звучание, чем стремясь к точности смысла. На него повлияли такие писатели, как Бен Хект, Г. Л. Менкин, Горацио Элджер и главным образом Натаниэль Уэст. А также печально знаменитый губернатор Луизианы Хью Лонг, «который больше всего походил на честного политика, которого когда-либо избирали». Стиль ЛаВея твердый и последовательный; он информативен, приправлен достаточно грубым юмором, чтобы избежать высокопарного звучания. Близкие к ЛаВею люди язвили, что он должен выпустить справочник сатанинских «притч» — шуток, которые он использовал в качестве иллюстрации своей циничной философии. Окружавшие его в разное время люди записывали их, зачастую уже после того, как сама шутка была забыта. «Тот, кто не обладает чувством юмора, — говорит ЛаВей, — слишком претенциозен, чтобы стать хорошим магом».

После создания «Сатанинской Библии» ЛаВей продолжил свой сатанинский триптих книгой «Совершенная ведьма, или Что делать, когда добродетель терпит поражение», которая была сильно отредактирована Dodd & Mead перед публикацией в 1970 году (затем она переиздавалась под названием «Сатанинская ведьма»). Завершили трилогию в 1972 году «Сатанинские ритуалы» — опубликованные Avon как дополнение к первой книге ЛаВея, — всеобъемлющая коллекция лучших аутентичных ритуалов черной магии.

После создания Церкви Сатаны и систематизации учения о печати Греха в трех книгах ЛаВей принял участие в туре по стране, выступая в ток-шоу, на радио и давая интервью местной прессе. Статьи постоянно появлялись в газетах по всему миру, потому что редакторы отправляли репортеров выяснить, почему же все судачат о колдуне из Сан-Франциско. О ЛаВее писали главные журналы США, такие как Cosmopolitan, Time, Newsweek, Seventeen, a 24 августа 1971 года он попал на обложку Look. После нескольких документальных фильмов, установки восковой фигуры ЛаВея в музеях мадам Тюссо в разных странах, выпуска уникального альбома с записью Черной мессы, продолжительного ведения колонки «Письма к дьяволу» в The National Insidern, наконец, исполнения ритуала в прямом эфире юбилейного ток-шоу Джонни Карсона ЛаВей превратился из местного сан-францисского персонажа в международную знаменитость.

Реакция на то, о чем говорил Экзарх Ада, колебалась от решительной вражды до безоговорочной поддержки. Среди первых статей, написанных о новом Верховном жреце Сатаны был материал колонки Шаны Александер «Женский взгляд» в Life в феврале 1967 года. Статья, озаглавленная «Свист — это серьезно», открывалась описанием позывных, которые можно часто слышать, когда лениво слушаешь утренние новости: «Этот свист служит сигналом, что случилось что-то забавное, странное или даже чрезвычайное, хотя никто пока еще в этом не уверен». Александер продолжает удивительно интригующую статью о ЛаВее и его деятельности в ту пору, описывая, как она говорит: «раздражающее столкновение между экзотикой и банальностью».

За исключением «Ребенка Розмари», фильма, о котором ЛаВей говорил, что «он сделал для Церкви Сатаны то же самое, что «Рождение нации» для Ку-клукс-клана, вместе с вербовочными плакатами», о ЛаВее и с его участием было сделано еще несколько фильмов. «Шоу Братца Базза», образовательный документальный сериал для детей, рассказывающий о необычных людях и животных, снял эпизод о ЛаВее и его льве Тогаре еще до того, как ЛаВей создал Церковь Сатаны. Этот очаровательный очерк, в котором текст читался от лица Тогаре (Пэт Маккормак), который описывает ЛаВея (еще не состригшего свои волосы) как гипнотизера и психолога-исследователя и показывает нам типичный день из жизни человека и его льва. Были отсняты чудесные кадры внутри Черного дома, Диана, Карла и ковыляющая Зина.

Ввиду своего невинного энтузиазма, снятый с целью пробудить удивление в детях, эпизод стал одним из лучших портретов ЛаВея на сегодняшний день.

«Сатанис» — очень подробный полнометражный документальный фильм о Церкви Сатаны был выпущен в прокат в начале 1970 года. Он часто шел вместе с другим фильмом, в котором появляется ЛаВей, — «Заклинание моего демонического брата». Рекламный ролик «Сатанис» представлял собой хмурое лицо ЛаВея, обещавшего кровавые, сексуально возбуждающие ритуалы. В соответствии с честным стилем Уильяма Кастла предостережения были сделаны в самой серьезной манере: ««Сатанис» — самый откровенный невозможно, самый шокирующий фильм нашего времени. И это определенно фильм не для всех. Если вы предпочтете не смотреть его, мы это поймем». К сожалению, документальные фильмы, снятые зарубежными режиссерами (немцем Флорианом Фюртванглером и французом Виктором Вика) о церкви ЛаВея никогда не показывались в Америке. Различные версии «Angeli Bianca, Angeli Nera» были показаны по всему миру, американская версия вышла под названием «Черная магия-70». Фрагмент о ЛаВее и Церкви Сатаны — один из немногих, попавших во все версии фильма. «Сатанис» Рея Лорана был доступен на видео и часто использовался телепродюсерами в качестве иллюстрации зла, исходящего от сатанизма, в различных телешоу.

В конце 1970 года Антон ЛаВей рекламирует только что изданную «Совершенную ведьму» в шоу Фила Донахью и других шоу по всей стране, появляясь на многих мероприятиях вместе с Артуром Лайонсом, автором книги «Второе пришествие: Сатанизм в Америке». Лайонс, автор крутых детективов, пространно описывает ЛаВея во «Втором пришествии»:

Антон Шандор ЛаВей, вопреки его обвинителям, — искренний и преданный человек. Он мобилизован на достижение цели: извлекать и контролировать силу существующих социальных связей. «Я отчетливо вижу день, — спокойно сказал мне он, когда мы беседовали однажды у него дома, — когда трезубцы и пентаграммы устремятся в небо с крыш церквей вместо крестов. У меня есть полномочия свершить это, и это свершится». Возможно, так и будет, при условии, что группа не утратит своих настоящих целей и методов.

«Второе пришествие» стало авторитетным трудом по сатанизму до тех пор, пока Лайонс не написал в 1988 году другую книгу — «Сатана хочет тебя», — вносившую коррективы в его первую книгу, предложив свежий материал об Антоне ЛаВее и рассеяв истерические заявления о жертвоприношениях животных и «ритуальных изнасилованиях» детей, в которых всегда обвиняли сатанистов.

Newsweek посвятил деятельности ЛаВея несколько статей. Одна, в номере от 16 августа 1971 года, озаглавленная «Зло — какое?», подняла вопросы о возможных «сатанинских преступлениях», которыми досаждали ЛаВею с начала деятельности его организации. Ответ Антона оставался твердым на протяжении лет: «Сатанизм, — настаивал он, — создает два круга, элитную группу, которой я всегда считал свою Церковь, и придурков, которые становятся сатанистами от нечего делать». Явное убийство не входит в список требуемых таинств сатанистов, старательные репортеры должны найти что-нибудь еще для привлечения охочих до ужасов читателей. «На самом деле, все это далеко от проповеди сексуальной или политической анархии. ЛаВей так описывает свою цель: создание полицейского государства, из которого слабые будут удалены, а «ориентированное на достижение успеха лидерство» будет освящено тайнами черной магии».

Из-за лавеевских алтарей с обнаженными женщинами (масса фетишистов писали письма, адресованные «рыжеволосому алтарю») многочисленные мужские журналы стремились написать о Церкви Сатаны, чтобы оправдать публикацию обнаженных снимков. Среди множества историй, сопровождаемых иллюстрациями, которые ограничивались изложением старых мифов о дьявольских оргиях и нагих сексапильных служительницах, привязанных к священным алтарям, несколько были написаны Бертоном Вулфом, который в конечном счете в 1974 году написал весьма нужную биографию ЛаВея. Его изображение ЛаВея — четкое и лаконичное. Книга «Дьявольский мститель» вышла очень информативной. Сложившийся писатель, выпустивший к тому моменту уже три книги, Вулф так объясняет свой интерес к ЛаВею:

Одной из причин, по которой меня заинтересовал ЛаВей и я написал о нем, было то, что его деятельность осмысленна. Впервые я услышал его выступление в «Лиге сексуальных свобод» и был потрясен его эрудицией и практичностью. Все прочие оккультисты, с которыми я встречался, о которых я слышал или читал, оказывались мошенниками, дилетантами и безумцами. Только не ЛаВей. Возможно, он первый оккультист… который разработал свои верования и ритуалы рационально и отчасти даже на научной основе..

Бертон Вулф, в 1968 году на короткое время присоединившийся к Церкви Антона, пишет: «ЛаВей еще пребывал на своей шаловливой сцене. Церемонии и вечеринки в его Черном доме были полны веселья и юмора, я наслаждался проделками, точно исполняя роль директора безумного приюта умалишенных в ритуалах безумной логики». Вулф продолжал интересоваться ЛаВеем, сочиняя статьи о нем вплоть до начала 1980-х годов, хотя он вышел из Церкви Сатаны, потому что почувствовал, что вовлекается в «жесткую, мстительную тайную организацию фашистского типа», Вулф написал пространное предисловие к «Сатанинской Библии», которое до выхода в свет «Дьявольского мстителя» было единственной печатной биографией ЛаВея.

Статус общепризнанного дьявола мог открыть нужные двери. ЛаВей устанавливает близкие дружеские отношения с Дэвидом Плейделл-Бувери, наследником военного производства и «крестником» сэра Бэзила Захароффа. Бувери был легендарным бонвиваном по праву положения и состояния и пользовался дурной славой. Через него ЛаВей познакомился с леди Сильвией Эшли, вдовой Кларка Гейбла, которую Антон описывает как благовоспитанную, приятную даму с «куриной грудкой», прямо как мать Элвуда Дауда в «Харви». Кроме того, ЛаВей познакомился с матерью Эбигейл Фолджер. Эбигейл была первым ребенком, родившимся под гипнозом. Поскольку Зина родилась при сходных обстоятельствах, у Дианы и миссис Фолджер было достаточно общего, чтобы завязать дружбу. Алан Уоттс как-то раз отправился на охоту с ЛаВеем; Антон счел его довольно рассеянным, но «вполне приятным парнем. В нем была какая-то неопределенность, как в Лири, с которым я познакомился на шоу Фила Донахью, когда он еще вещал из Кливленда. С Лири была его дочь, которая уже неплохо говорила. Как говаривал доктор Никсон, он был простой душой».

Анклав Бувери со своей стороны устроил ЛаВею встречу с Джозефом Коттеном и его женой Пэт Медина, которая однажды помогала ЛаВею затолкать упрямого Тогаре в машину, когда здоровенный лев решил, что он не желает покидать поместье. По словам Коттена, ЛаВей «в первую очередь циркач, настоящий артист, со зловещим восприятием мира и человеческой натуры. Его роль не случайность и не одно только актерство».

Как и следовало ожидать, ЛаВей обнаружил, что теперь он может общаться со сливками общества и, без сомнения, эти люди могли оказать мощную поддержку. «Одной поддержки недостаточно, — признается ЛаВей, — главное — это понимание. И ты не можешь добиться этого без хотя бы толики сознания. Я не ценю, когда меня поддерживают по ошибке или какой-то дурацкой причине, без уважения к основным мотивам, — это практически бесполезно. Мне не нужны тела, чтобы заполнить церковные скамьи, пополнить ряды членов или получить пожертвования. В большинстве случаев из меня высасывают витальную энергию, а не я из них.

Мне хотелось бы думать, что президенты и мировые лидеры должны быть признательны тому, кто на самом деле понимает их роль — давление, избиратели, которых они должны устраивать… Это требует сатанинской проницательности или сообразительности. Даже если лидер всегда хорошо понимает тех, кто его поддерживает, предан или симпатизирует ему, эти люди могут иметь очень низкий уровень понимания и сопереживания. Когда лидер опускается до их уровня, у меня появляется интуитивное чувство, что я лучше понимаю Папу, чем кого-то вроде Джона Кеннеди, например. Я не чувствую, что я мог бы установить с ним контакт. Когда все идет верно, то можно обойтись без обсуждения того, что мы обладаем сходными пристрастиями или антипатиями в области музыки, кино, литературы₍ путешествий, — мы можем говорить практически односложно. С Кеннеди для меня такое невозможно. Я могу симпатизировать бремени его позиции, но не человеку как таковому. Так часто бывает».

В середине 1970-х годов ЛаВей проводил много времени в Лос-Анджелесе, где жил в «Розовом дворце» Джейн Мэнсфилд на Сансет-бульваре, 10 100, который после смерти Джейн купил другой член Церкви Сатаны. Сотрудничество Антона с киноиндустрией с годами становилось все более тесным, в его окружение стало входить все больше актрис, актеров, сценаристов, режиссеров и продюсеров. Кинозвезды обнаружили, как легко им приобщиться к ЛаВею и его философии: актеры всегда более склонны к эксперименту, чем обычные люди. ЛаВей нашел очень дружественную атмосферу откровенного восхищения, которую создавали люди, отдававшие дань драматическим театральным эффектам, использовавшимся ЛаВеем. Голливудская элита могла симпатизировать ЛаВею потому, что его обвиняли в позерстве, хотя на самом деле он был просто честен с собственным «я». ЛаВей же в свою очередь обнаружил, что его подпитывает энергия близкого знакомства и дружбы с Голливудом.

Двое голливудских друзей ЛаВея — режиссер Мило Франк и его жена, актриса Салли Форрест, владели домом, который был печально знаменит тем, что в нем жил во время мэнсоновских убийств Джей Себринг. Они познакомились с ЛаВеем, намереваясь поменять этот дом на его резиденцию, чтобы использовать знаменитый теперь викторианский особняк ЛаВея в Сан-Франциско для съемок. Как раз в это время, на фоне нескольких смертей в окружении ЛаВея, он попал под пристальное внимание и чувствовал, что продолжать отношения с репортерами ради еще большей популярности было бы неразумно. Позже ЛаВей сожалел, что не воспользовался этим предложением. Кажется, этот дом в Голливуде тоже нес на себе какое-то проклятье, в нем были потайные ходы и его история могла соперничать с дурной славой викторианского особняка, принадлежащего Ла-Вею. Впрочем, и другие дома в Голливуде были открыты для него как в те времена, так и до сих пор. ЛаВей укрепил свою резиденцию в Сан-Франциско и разъезжал по побережью иногда по два-три раза в неделю. Карла и Зина в основном оставались в Сан-Франциско под присмотром кого-нибудь из членов организации. Карла лет с двадцати пошла по стопам отца: она читала лекции по сатанизму и получила степень по криминологии.

Положение представителя Дьявола на земле открывало ЛаВею не только двери в дома знаменитостей, но также их умы и сердца. Ему становились известны секреты, те секреты, которые, не боясь быть отвергнутым или осужденным, человек может поведать только Дьяволу. Мнение о том, что хранитель Врат Ада, воплощение зла, должен нести бремя человеческой злобы, скрытое от других смертных, — всегда было частью мифов. ЛаВей не отказывался и от этой стороны своей роли. К тому же, верный своему неписаному кодексу преисподней, он не склонен был раскрывать то, что он полагал должным оставить тайной. «Я не могу высунуть наружу шею и рассказать, что я знаю; я стал бы непопулярен.

Одно время мне хотелось разоблачать мифы. Но настоящий ужас у людей вызывает просвещение. Мифы — не столько пугающи в сравнении с тем, что случается, когда я пытаюсь их развенчивать».

В 1973 году, через год после выхода в свет «Сатанинских ритуалов», издатели решили, что публика объелась сатанизмом. Когда агент ЛаВея представил его новую книгу «Записки Дьявола» на ежегодной международной книжной ярмарке во Франкфурте, за рукопись предложили хорошую цену. Но сразу по возвращении в Нью-Йорк редакторы издательства практически забыли о книге ЛаВея. Части из неизданной книги несколько лет публиковались в сатанистском издании Cloven Hoof, но большинство издательских домов посчитали ее слишком вызывающей для широкой публики. Один издатель, прочитав главу о ликантропических трансформациях, воскликнул: «Если это будет опубликовано, по улицам потекут реки крови!»

Количество членов Церкви Сатаны постоянно увеличивалось. ЛаВей старался посещать отделения своей Церкви по всему миру, повсюду, где он путешествовал, благословляя их папскими визитами в их пещерах, где его встречали с помпезностью и в непременных черных одеяниях. «В конце концов это стало довольно стеснительно. Я сходил с трапа самолета, а они уже все были там, столпившись вместе, чтобы приветствовать меня, в черных бархатных одеяниях и капюшонах с гигантскими Бафометами на шеях. Многие из наших рядовых членов имеют ограниченные представления о стиле и декоруме. Я пытался создать культурный, изящный образ, а у них все сводилось к протесту и шокированию публики и еще к тому, что они надевали свои «тайные регалии» даже для того, чтобы сходить в ближайшую забегаловку».

В это же время Антон начал на себе испытывать негативные последствия того, что он стал публичной фигурой. Его осаждали как противники, так и фаны, которые создавали проблемы уже просто тем, что все время шлялись вокруг. После публикации в Paris Match фотографий и описаний Рюбена, уродливого деформированного скелета, принадлежащего ЛаВею, доктор, лечивший человека с болезнью Паже до его смерти, обратился в медицинский центр университета Сан-Франциско и потребовал, чтобы ему вернули скелет. Хотя руководство госпиталя колебалось, стоит ли это делать, доктор устроил такую шумиху, что они были вынуждены забрать Рюбена у ЛаВея. «Это был настоящий позор. Этот скелет привлек куда больше внимания из-за Церкви Сатаны, чем когда-либо смог бы получить в другом случае. Мы спасли его! Возможно, его бы уничтожили вместе с останками. Даже в музее он был бы всего лишь одним из сотен. А с нами он был чем-то особенным».

ЛаВей уже имел подобный несчастливый опыт с Тогаре, своим нубийским львом. Тогаре был его постоянным спутником на протяжении трех лет и предметом восхищения местной прессы и школ, которые Тогаре часто посещал для пропаганды доброго отношения к диким зверям. Соседи приводили своих детей к странному дому ЛаВея, чтобы те могли поиграть со львом. Но вскоре после основания Церкви Сатаны небольшая группа соседей ЛаВея потребовала, чтобы городские власти избавились от Тогаре. Их жалобы состояли в том, что Тогаре представляет потенциальную опасность для общества и замусоривает задний двор ЛаВея огромными вонючими костями. Они давили на полицию, чтобы арестовали ЛаВея за то, что тот позволяет льву издавать «громкие странные звуки».

В итоге в 1967 году ЛаВеев принудили пожертвовать 500-фунтового Тогаре зоопарку Сан-Франциско. Разлука была мучительной для обоих — и для человека, и для льва, — и ЛаВей наложил проклятие на виновных. В течение года несколько соседей, наиболее активно высказывавшихся против Тогаре, переехали, умерли или исчезли. Тогаре произвел много детенышей — и в зоопарке, и на ранчо актрисы Типпи Хедрен в Эктоне, где он прожил последние годы своей жизни. В своей книге «Кошки Шамбалы» Хедрен описывает Тогаре как «хорошего, но сурового родителя». Тогаре умер в 1981 году, в Вальпургиеву ночь.

В начале церковной деятельности ЛаВей открыто печатал свой адрес и номер телефона на плакатах, выпускал свернутые фальшивые купюры (чтобы раскидывать на улицах в качестве хитроумного рекламного трюка) и разрешал репортерам публиковать его адрес, если они того хотят. «Я не думаю, что был наивен тогда. Я просто хотел, чтобы Церковь Сатаны была честной, открытой и искренней. Я также мечтал, что смогу работать дома, как большинство моих друзей, писателей и артистов. Я воображал, как замечательно скатиться с кровати, и вот твоя работа уже здесь, ждет тебя, и нет нужды забираться в машину и ехать в офис или куда-то еще. Я не думал, что это неразумно. Но я не понимал, какими ненадежными могут быть люди». Зина и Карла, которые росли, восхищаясь отцом и его организацией, вспоминали, что их единственным страхом был страх перед посторонними людьми, которые угрожали тому, что пытался делать отец, или просто стремившиеся навредить ему. Зина помнит, как она однажды пришла из школы, а у дверей дома стоял какой-то безумец с мясницким ножом в руках. Родители объяснили ей, что в случае подобной опасности нужно проходить мимо, притворившись, что ты здесь не живешь. С тех пор ЛаВей, как и большинство знаменитостей, установил границы своего мира, в которых он мог уединиться так, чтобы его больше не тяготила популярность.

ЛаВей все больше тревожился из-за оскорблений и угроз в адрес его семьи. Он стал даже более осторожным — из-за своего собственного настроения: он опасался убить кого-нибудь из своего 45-го калибра, его постоянного спутника. Вулф рассказывает: «ЛаВей помнил афоризм Дж. Шоуотом, что сверхчеловек должен ступать среди человеческой массы настолько осторожно, точно он находится среди диких зверей, не питая надежд на доброту, понимание или сопереживание. Он жил, как дрессировщик львов среди своих зверей, у него была лишь его странная вера — вера в способность черной магии изменять условия в ближайшем окружении, делая бегство ненужным».

Спустя несколько лет ЛаВей стал больше концентрироваться на своих проектах, сокращать административную деятельность и все меньше заботиться об отношениях с обществом и со своей неуклонно растущей паствой. В соответствии с планом ЛаВея настало время «перестать играть в сатанизм и начать практиковать его». Церковь Сатаны ощущала воздействие со стороны внешнего мира, и ЛаВей предпочитал развивать новые направления деятельности среди членов, не тратя энергию на утомительные представления и ритуалы. Период открытой деятельности, которая происходила по преимуществу прямо в особняке ЛаВея, был хотя и краток, но достаточно продолжителен для того, чтобы оказать нужный эффект для развития новой религии. «После этого первоначального скандала, — вспоминает ЛаВей, — больше не было нужды подгонять публику зрелищами и устраивать надругательства над католической мессой. Христианство слабеет с каждым днем. Это все равно что хлестать мертвую лошадь. Оставалось еще достаточно священных коров, на которые можно было нападать, что сохраняло сатанизм живым и процветающим».

Все еженедельные публичные церемонии в Черном доме прекратились в 1972 году. Сатанистская деятельность переместилась во множество сатанистских пещер, организованных по всему миру во главе с Центральной пещерой (так именовался Черный дом ЛаВея), служа отбору, поощрению и направлению потенциально активных членов в Церковь Сатаны.

В1975 году была произведена реорганизация, и те немногие группы, которые следовали сатанистским идеалам непродуктивно, кто больше интересовался тем, что Антон называл «Первой фазой сатанизма», то есть групповыми ритуалами, ограниченным ниспровержением христианства, были постепенно отсеяны. Пещерная система кое-как направлялась, но больше не управлялась через Центральную пещеру. ЛаВей хотел, чтобы его Церковь Сатаны стала настоящим каббалистическим подпольем, а не выродилась в бесконечный спектакль или клуб друзей по переписке.

Притормозив «клубную» деятельность, ЛаВей стал подчеркивать, что личный статус члена Церкви Сатаны должен отражать его общественный статус. Люди, занимающие высокое положение во «внешнем» мире, должны занимать соответствующие позиции и в организации. С точки зрения ЛаВея, это было точным мерилом того, как они могут применить сатанистские теории, Малую и Великую магию для своей выгоды. Антон также сосредоточил внимание на тех, кто мог содействовать укреплению Церкви и поддерживать ее материально, не тратя время на непродуктивных «психических вампиров», независимо оттого, насколько эти члены были посвящены в таинства.

«Всегда должен быть обмен, — говорит ЛаВей. — Я понимал, что многие присоединялись к нам просто потому, что это гарантировало им друзей или потому, что они хотели заслужить славу «прошедших испытание», чтобы заслужить положение, почти как ложа «Grand Poobah», члены которой снимаютсвои одеяния и за пределами своей ложи снова становятся водопроводчиками. Они скорее «привидения», это они получают уважение за то, что являются членами Церкви Сатаны, а не мы — за то, что они являются нашими членами. По мере роста организации групповая деятельность только увеличивает разногласия. Она выкачивает витальную энергию, которую можно лучше использовать где-то еще. Такая система постепенно становится непродуктивной. Представление о том, что они правы, а общество — нет, что лишь немногие могут понять их и что они могут положиться на группу, — со временем перестает работать.

Именно по этой причине я уничтожил «пещерную систему». Я хотел создать форум, а не жестко структурированную группу для полезных чужаков, отбросив неудачников, которым нужно полагаться на группу. После реорганизации я стал более свободен в выборе. Меня больше привлекают те люди (и я готов оказывать им поддержку), кто использует свое отчуждение: так, большинство лидеров обычно отличаются чем-то от прочих. Группа поддерживает зависимость от мнений и заблуждений для укрепления своего могущества в большей степени, чем личная практика магии, как это описывает «Сатанинская Библия». Вместо поощрения самодостаточности и искреннего скептицизма, я вижу, что моя группа впадает в слепую веру и нездоровый антропоморфизм. Это не то, что я предполагал, и поэтому сделал шаги к тому, чтобы вернуть Церковь Сатаны обратно на путь». ЛаВей разработал дьявольский способ «очищения дома», который со временем уничтожил большую часть рутины и административной деятельности, которые, как чувствовал ЛаВей, затмевали истинное предназначение организации.

Изменив приоритеты в созданном им мире, ЛаВей стал более избирателен в своих встречах. Его дом больше не был открыт для любого пришедшего с улицы, желающего его послушать. Из-за этого, показавшегося внезапным, перерыва в деятельности поползли слухи о конце Церкви Сатаны и смерти ЛаВея.

Разумеется, были те, кто хотел продолжать групповую деятельность. Вместо того чтобы понять, в чем состоит смысл тех изменений, которые осуществил ЛаВей с движением Церкви Сатаны как сферой «культа», где вся деятельность жестко определяется центральной фигурой, некоторые члены Церкви стали считать, что ЛаВей предал их, прекратив собрания единомышленников. Были и такие, кто просто считал, что с ЛаВеем что-то не так с 1966 года, кто полагал, что может заниматься тем же, чем занимается ЛаВей, и при этом больше преуспеть. Группы отпочковались по всему миру. Антон узнавал об этом из газет. Многие из этих групп заявляли о своем более знаменитом происхождении, чем первоначальная группа ЛаВея, многие были созданы разозленными бывшими членами Церкви Сатаны: Церковь Сатанинского Братства, Ordo Templi Satanas, Орден Черного Овна, Храм Сета, Храм Малой Матери, Церковь S. А. Т. А. N.. Орден Ваала, Сатанинская Церковь, Ортодоксальная Церковь Сатаны и Церковь Сатанинского Освобождения — лишь некоторые своими названиями указывали на ЛаВея. Большинство из них находились на уровне «Детей пустыни», комического дуэта Лорела и Харди, и не продержались вместе и нескольких лет. Распри и ревность были их постоянными проблемами. Некоторые отпускали унизительные замечания, которые ЛаВей пропускал мимо ушей как «нелепо самодовольные», а некоторые пошли демоническим курсом в лавеевском направлении.

В книге «Все, что вы хотели знать о колдовстве… но боялись спросить» Арлен Фитцджеральд, однако, обращает внимание на то, что «смертельные заклятия не поддаются противодействию. Сатанинская Церковь Антона ЛаВея получила некоторое признание и даже уважение в американском обществе благодаря его потрясающему чувству времени. Так или иначе, контркультура была готова к Сатанистскому священнику, и Антон был готов провозгласить себя Князем Тьмы…» Журналистка из Сан-Франциско Мерла Целлербах писала о современной версии инкарнации Сатаны в своей колонке в Chronicle: «каждая история успеха порождает подражателей… Но до сих пор ни один из энтузиастов Черной мессы не смог составить серьезной угрозы ЛаВею в его выдающейся роли «адвоката Дьявола»».

Несмотря на изменения в структуре организации, известность ЛаВея не уменьшилась с середины 1950-х годов. В1975 году Дик Рассел написал весьма проницательную статью «Антон ЛаВей — сатанист, который хочет править миром» для журнала Argosy, проследовав за Антоном из Голливуда в Дуранго, чтобы снять интервью с ЛаВеем в Мехико для фильма «Дьявольский дождь». Он описывал ЛаВея как «разностороннего, но недоступного публике. Перемещаясь между тремя калифорнийскими домами и убежищами на востоке США и в Европе, он стал почти мифическим затворником». Рассел соединяет чисто личное восприятие ЛаВея с многочисленными фактами, делая из своей статьи почти художественное произведение, описывая глубокое впечатление от встреч с ЛаВеем. В результате появился чарующий портрет пугающе привлекательного человека, таинственного, сверхвосприимчивого, очень изменчивого.

Внезапно я рассмеялся. Вскоре засмеялась и вся терраса и ЛаВей, казалось, что весь ресторан, весь мир должен был смеяться.

Слезы стояли в моих глазах, когда я бросил на него взгляд. Он поднес бокал с вином к своим губам, ухмыляясь, как большой усатый кот. Его усмешка вернула меня к реальности. Я попытался сформулировать в уме следующий вопрос:

— …Вы верите в то, что оставите след в истории? — Вопрос вырвался у меня так быстро, что застал ЛаВея врасплох.

Он поразмыслил с минуту, затем ответил: «Я показался бы сентиментальным, если бы ответил, что нет. Я искренне убежден, что через сто лет, когда большинство участников уотергейтского скандала будут давно забыты, люди будут знать, кем был Антон ЛаВей. Эгоистично, как это может показаться на первый взгляд, но я так же искренне верю, что я делаю нечто способствующее самопознанию человека. Даже если это всего лишь крошечный, совсем крошечный шажок».

Фред Харден в статье о ЛаВее в журнале Hustler в 1979 году перебрасывает мост между лавеевской шумной публичностью 1960-х — начала 1970-х годов и тем, что ЛаВей называет «второй волной» сатанизма, начавшейся в 1984-м. Подробная статья Хардена описывает читателям журнала интимные подробности отношений ЛаВея с Мэрилин Монро и Джейн Мэнсфилд и рассматривает непрекращающееся влияние ЛаВея на киноиндустрию.

Несмотря на все свои странности, ЛаВей остается человеком, который строго придерживается законов. Он сотрудничает с полицией в расследовании преступлений, особенно убийств, в которых имеются признаки колдовства или демономании. Он не курит. Пьет, но умеренно. И по-прежнему ценит женщин, особенно хорошо сложенных блондинок…

ЛаВей давно отошел от скандальных игривых выходок 60-х годов. Теперь он перемешивает свой эликсир сатанинской магии с реальным злом, заключенным в сознании, чтобы сделать мир более подходящим местом для демонов. «Мы, сатанисты, гордимся тем, что мы — леди и джентльмены, грешники, возможно, но, несомненно, леди и джентльмены».