Я до сих пор не могу объяснить того, что произошло потом.
Глядя в спину удалявшемуся маэстро, я припомнил совет брата Александра: «Вашу загадку поможет разгадать человек, от которого вы меньше всего этого ожидаете». «А что, если ключ к личности Прорицателя находится у его главного врага? — подумал я. — Что я потеряю, задав ему этот вопрос? Неужели мое расследование пострадает, если я обменяюсь парой фраз с синеглазым великаном в белой тунике?»
Именно в этот момент я и решил обратиться к Леонардо.
Пока мои спутники, засучив рукава, занимались бренными останками брата Александра, я пробормотал свои извинения и быстрым шагом направился к переулку, в котором скрылся маэстро. Повернув за угол и никого не увидев, я бросился бежать вдогонку вверх по улице.
— Вы готовы пойти на многое, чтобы задержать бедного художника, — подобно раскату грома раздался за моей спиной голос Леонардо. Он остановился у ларька зеленщика, а я промчался мимо, не заметив его.
Оба они — и Леонардо и юноша — глядели на меня, прищурив одинаковые светлые глаза и растянув в улыбке одинаковой формы губы.
— Вас послал догонять меня лакей приора, одноглазый монах Бенедетто, — Леонардо продолжал выбирать чеснок, — вы хотите спросить меня, что еще мне известно о смерти вашего брата. Или я ошибаюсь?
— Ошибаетесь, маэстро. — Я сделал несколько шагов к ним. — Меня послал вовсе не падре Бенедетто, а мое собственное любопытство.
— Ваше любопытство?
В животе что-то защекотало. Вблизи Леонардо был еще привлекательнее, чем казался издали, с трибуны для почетных гостей. Правильные черты лица выдавали в нем человека принципиального. Его большие сильные руки в случае необходимости могли бы вырвать с корнем зуб... или прикосновением волшебной кисти оживить стену. Встретившись с ним взглядом, я испытал странное чувство невозможности солгать ему.
— Позвольте представиться, — пропыхтел я. — Я вообще-то не принадлежу к общине Санта Мария. Я всего лишь их гость. Меня зовут Августин Лейр. Падре Лейр.
— И что же?
— Я в Милане проездом, но не хотел упустить случая выразить свое восхищение вашей работой в трапезной. Я хотел бы встретиться с вами при других обстоятельствах, хотя Господь располагает нами по своему усмотрению.
— Да, трапезная. — Великан опустил глаза, разглядывая землю у своих ног. — Жаль, что не все монахи Санта Мария думают так, как вы.
— Брат Александр тоже восхищался вами.
— Я знаю, брат. Я это знаю. Брат библиотекарь пришел мне на помощь на очень трудном этапе работы над картиной.
— Падре Бенедетто именно это имел в виду, когда говорил, что Александр был для вас удобным дурачком?
Леонардо рассматривал меня так сосредоточенно, как будто пытался определить, какие слова ему следует употребить, обращаясь к стоящему перед ним человеку. Возможно, он не узнал во мне того самого инквизитора, о котором ему, вне всякого сомнения, говорили его ученики. Если же он и понял, кто перед ним, то постарался это скрыть.
— Вы, может быть, этого и не знаете, падре, но благодаря брату Александру я смог закончить работу над одним из центральных персонажей «Вечери». Он проявил такое благородство, такое бескорыстие, позируя и не требуя ничего взамен. Более того, смиренно принимая трудности, которые за этим последовали.
— Трудности? Какие трудности?
Увидев мое удивление, Леонардо сам поднял брови. Казалось, он не понимал, как я могу не знать таких очевидных вещей. Спокойным и терпеливым тоном он принялся мне объяснять:
— Работа художника труднее, чем люди могут себе представить. Долгие месяцы мы можем блуждать, как бы без дела, в поисках человека, лицо которого соответствовало бы нашим представлениям и который смог бы послужить нам моделью. У меня не было Иуды. Мне нужен был человек, у которого порок был бы написан на лице, более того — порок осознанный и живой, отражающий внутреннюю борьбу Иуды, которому предстояло выполнить задачу, поставленную перед ним Господом. Согласитесь, без его предательства Христос никогда бы не осуществил свою миссию.
— Но вы его нашли?
— Как? — изумился великан. — Вы еще не поняли? Брат Александр стал моей моделью для Иуды. В его лице было все, что я искал. Он был умным человеком, но его раздирала внутренняя борьба. Его черты были жесткими, острыми, почти оскорбительными для собеседника.
— Он согласился, чтобы вы с него писали Иуду? — изумился я.
— Конечно, падре. Причем мне позировал не только библиотекарь, но и другие священники монастыря. Только потом я подбирал модели с более гармоничными чертами.
— Да, но... Иуда... — пробормотал я.
— Мне понятно ваше изумление, падре. Однако не забывайте, что брат Александр понимал, на что идет. Он отдавал себе отчет в том, что отношение к нему со стороны других монахов общины уже никогда не будет прежним.
— И это вполне объяснимо, вы не находите?
Леонардо задумался, не зная, следует ли ему продолжать.
Он опять взял за руку мальчика. То, что он в конце концов произнес, казалось, вырвалось у него из глубины души.
— Чего я никак не предвидел и еще менее желал, — тихо проговорил он, — так это того, что брат Александр окончит свои дни так же, как Искариот: в одиночестве, вдали от друзей, всеми отвергнутый. Или вы не обратили внимания на это странное совпадение, падре?
— Честно говоря, не успел.
— Вы скоро поймете, падре Лейр, что в этом городе ничто не происходит случайно. Что внешний вид явлений обманчив. И что правда находится там, где ее меньше всего ожидаешь обнаружить.
С этими словами Леонардо развернулся и быстро удалился. Я так и не решился спросить его, о чем он беседовал с братом Александром накануне смерти, как и о том, приходилось ли ему слышать о своем смертельном враге по имени Прорицатель.