Тайная вечеря

Post Scriptum Последняя записка падре Лейра

Это откровение изменило мою жизнь.

Перемены были не резкими, но постепенными и неотвратимыми. Они напоминали весеннее пробуждение леса. Вначале я не отдавал себе отчета в происходящем, а когда попытался ему сопротивляться, было уже слишком поздно. Полагаю, неторопливые беседы в Конкореццо и смятение моих первых дней в Милане сотворили чудо.

Я ожидал, что, когда в Санта Мария делле Грацие пройдут дни открытых дверей, я вернусь к «Вечере», чтобы встать под руками Христа. Я желал получить благословение этого живого, пульсирующего произведения, которое рождалось на моих глазах. Я до сих пор не очень хорошо понимаю, зачем я это сделал. Мне также неведомо, почему я не явился к приору с рассказом о том, где я был и что обнаружил за время своего плена. Но, как я уже сказал, что-то изменилось внутри меня. Что-то, что навсегда покончило с Августином Лейром — проповедником и членом Канцелярии ключей папских государств, представителем инквизиции и теологом.

Озарение? Божественный зов? Или, быть может, безумие? Возможно, я умру в этой скале в Джабаль аль-Тарифе, так и не узнав, как следует называть эту перемену.

Да это уже и не имеет значения.

Единственное, что я знаю точно, так это то, что святыня катаров, доступная для созерцания и поклонения, в самом сердце обители доминиканцев, покровителей инквизиции и хранителей ортодоксальной веры, потрясла меня до глубины души. Я обнаружил, что евангельская истина проложила себе путь во мраке нашего ордена и засияла в трапезной, как маяк в ночи. Эта истина кардинально отличалась от той, в которую я верил на протяжении сорока пяти лет. Иисус никогда не устанавливал евхаристию в качестве единственного способа общения с Ним. Скорее, наоборот. Учение, переданное им Иоанну и Марии Магдалине, состояло в том, чтобы показать нам, как найти Бога внутри себя, не прибегая к воздействию извне. Он был иудеем и жил в условиях контроля храмовыми жрецами общения с Господом, запертым в скинии. И он боролся против этого. Пятнадцать веков спустя на Леонардо была возложена тайная обязанность хранить откровение, которое он и заключил в своем произведении.

Признаю, что, быть может, в тот момент я сошел с ума. Но все происходило именно так, как я это изложил. Со времени тех событий прошло уже три десятилетия. Абдул, который, как обычно, принес в мою пещеру ужин, сообщил мне удивительные новости: группа затворников, последователей святого Антония, пришла в деревню с намерением обосноваться в ее окрестностях. Я вглядываюсь в берега Нила, пытаясь увидеть их, но моим измученным глазам не удается обнаружить их поселение. Я отдаю себе отчет в том, что они — моя последняя надежда. Если бы на финишной прямой моей жизни появился кто-либо, заслуживающий моего доверия, я вручил бы ему эти записи и разъяснил, как важно сохранить их до того времени, когда можно будет их обнародовать. Но силы покидают меня, и я не знаю, смогу ли спуститься с этой скалы и дойти до них.

Кроме того, даже если мне это удастся, будет нелегко заставить их понять меня.

К примеру, Оливерио Джакаранда так и не понял тайну «Вечери» несмотря на то, что она была у него под самым носом. Он не понял, что тринадцать главных действующих лиц картины воплотили тринадцать букв consolamentum — единственного таинства, которое признавали чистые люди из Конкореццо, таинства духовного, невидимого, интимного. Для него это осталось пустым звуком. Ему неведома была связь, существующая между этим символом и «синей книгой», которую он так страстно стремился заполучить, и которая ему так и не досталась. И конечно же, он и представить не мог, что его слуга Марио Форцетта предал его именно из-за этой книги — книги, которая из поколения в поколение использовалась в обрядах катаров для посвящения неофитов в духовную церковь Иоанна и поиск Отца своими собственными силами.

Я знаю, что Оливерио вернулся в Испанию, где обосновался неподалеку от руин Таррако и продолжил свою торговлю с Папой Александром. Тем временем Леонардо доверил La Cena Secreta своему ученику Бернардино Луини, который, в свою очередь, передал ее художнику из Лангедока, а тот доставил ее в Каркасон, где она попала в руки французской инквизиции. Впрочем, ее никто так и не смог истолковать. На своих картинах Луини никогда не изображал облаток, как этого не делал Марко ди Оджоне или кто-либо из других его любимых учеников.

Не менее любопытная судьба ожидала Елену, с которой я так и не познакомился лично. Послужив моделью для маэстро, умная девушка поняла, что, пожалуй, церкви Иоанна не суждено воссиять. Поэтому она отдалилась от мастерской Леонардо, перестала преследовать несчастного Бернардино и вступила в один из монастырей ордена кларисс на границе с Францией. Леонардо, удивленный ее живым умом, в конце концов раскрыл ей великую тайну, хранимую ее родом: Мария Магдалина — ее великая предшественница — видела, как воскрес Христос, восстав в лучах света из могилы, которую приготовил для него Иосиф из Аримафеи. Веками Церковь отказывалась выслушать полный рассказ об этом событии. Это сделал Леонардо. Ведь в тот далекий день пятнадцать столетий назад Магдалина видела Иисуса живым, но не в Его смертном теле. Его земное тело — недвижимое и холодное — продолжало покоиться в могиле, в то время как Магдалина встретилась с его «сияющим телом». На нее это произвело такое впечатление, что она решила похитить останки Галилеянина и укрыть их в своем доме, где тщательно их забальзамировала, а когда начались преследования со стороны синедриона, перевезла во Францию.

Именно в этом, и ни в чем другом, заключался секрет. Христос не воскресал во плоти. Он это сделал в свете, указав нам путь к нашему собственному преобразованию, когда придет наш день.

Я знал, что Елена, под впечатлением от этого откровения, пробыла в монашеском ордене всего пять лет. Однажды она исчезла из кельи, и больше ее никто никогда не видел. Говорят, что она последовала за Леонардо в ссылку во Францию, где обосновалась в качестве придворной дамы-компаньонки королевы при дворе Франциска I и продолжала изредка позировать для маэстро. Кажется, тосканец до самой своей смерти нуждался в том, чтобы она находилась поблизосги. Ее руки и лицо он использовал при написании так и не законченного портрета девушки, известной миру под именем Gioconda (Джоконда). Фактически, те, кто видел эту небольшую картину, утверждают, что сходство между изображенной на ней женщиной и Иоанном «Вечери» более чем красноречивое. Я, к сожалению, не могу об этом судить.

Но даже если Елена была посвящена и в другие секреты церкви Иоанна и Магдалины, которую стремился возродить Леонардо, она унесла их в могилу. Еще до того, как я решил отправиться в Египет, чтобы провести там остаток своих дней, Елена скончалась от лихорадки.

Мне остается только объяснить, почему я пишу эти строки в Египте. И почему я так и не сообщил инквизиции о существовании общины совершенных в Конкореццо и об их связях с маэстро Леонардо.

Виной тому, опять же, явился этот синеглазый великан в белоснежных одеждах.

После презентации «Вечери» я больше его не видел. Более того, обнаружив тайный смысл фрески, я вернулся в Рим и постучал в двери Дворца истины в Вифании, где с головой погрузился в работу, чтобы избежать лишних вопросов. Именно там я узнал, что спустя год, когда французские войска сломили сопротивление гвардии герцога и установили контроль над городом, Леонардо покинул Милан. Он укрылся в Мантуе, затем в Венеции и, наконец, в Риме, где работал на Цезаря Борджия, сына Папы Александра VI. Для Борджия он был architecto в ingegnere generale [62], и не более. Но этот период был недолог, хотя все же он успел встретиться с ответственным за Священный дворец Аннио де Витербо.

На Аннио общение с ним произвело глубокое впечатление. Его секретарь, Фабио Понте, исправно проинформировал Вифанию об их встрече, состоявшейся весной 1502 года. Они беседовали о высшем предназначении искусства, о его использовании для сохранения информации и о его всесильном влиянии на разум. Но две фразы тосканца, по словам Фабио, произвели на него особенно сильное впечатление:

— Все, что я выяснил об истинном послании Иисуса, — ничто по сравнению с тем, что продолжает оставаться неизвестным, — очень серьезно ответил он на один из вопросов хорька. — Мое искусство всегда питалось из египетских источников и базируется на тайнах геометрии, почерпнутых из книг, переведенных Фичино и Пачиоли. И поверьте мне, Церкви также предстоит многое почерпнуть из Евангелий, которые продолжают покоиться на берегах Нила.

Пять дней спустя Джованни Аннио де Витербо умер, по всей вероятности, отравленный Цезарем Борджия.

Я был потрясен и, опасаясь репрессий со стороны тех, кто стремился воспрепятствовать возвращению церкви Иоанна, через месяц навсегда покинул Вифанию в поисках этих Евангелий.

Я знаю, что они близко, но я их еще не нашел. Клянусь, что буду искать их до последних дней своей жизни.

В 1945 году неподалеку от египетской деревни Наг-Хаммади, в верховьях Нила, были обнаружены тринадцать переплетенных в кожу книг. Это были утраченные Евангелия. Написанные по-коптски, они представляли собой неизвестные Западу наставления Иисуса. Это открытие, гораздо более важное, чем знаменитые свитки Мертвого моря из Кумрана, доказывает существование важного направления раннего христианства, проповедовавшего торжество церкви, основанной на непосредственном общении с Богом и духовных ценностях. Сегодня они известны как гностические евангелия. Книги, попавшие в Европу в конце Средневековья и оказавшие влияние на определенные круги интеллектуалов, наверняка были их копиями.

Пещера в Джабаль аль-Тариф, в которой в августе 1526 года умер падре Лейр, находилась всего в тридцати метрах от ниши, где были обнаружены эти Евангелия.