Тайник на Эльбе

Глава третья

Обер-ефрейтор Герберт Ланге стоял в офицерском блиндаже и отвечал на вопросы своего ротного командира лейтенанта Шульца.

– Таким образом, вы, Ланге, были дневальным по взводу и дежурили в землянке вторую половину ночи?

– Да, господин лейтенант.

– Никуда не отлучались?

– Нет, господин лейтенант.

– И видели, как вернулся с поста ефрейтор Георг Хоманн?

– Так точно. Он сменился в два часа ночи, ввалился в землянку и стал расталкивать солдат, занявших его место на нарах.

– Ну, а дальше? – Лейтенант испытующе оглядел обер-ефрейтора, его квадратное костистое лицо, массивное туловище с прижатыми к бокам длинными, тяжелыми руками. – Что было дальше?

– Дальше? – Ланге чуть шевельнул рукой, шире раскрыл свои большие светлые глаза. – Я не знаю, что вас интересует, господин лейтенант.

– Вы ни о чем с ним не говорили?

Ланге облизнул губы, переступил с ноги на ногу, шумно перевел дыхание.

– Говорил, господин лейтенант.

– О чем же, Ланге?

– Да ведь он, Хоманн, только три дня как из отпуска. А мы с ним из одних и тех же мест…

– Остбург?

– Остбург, господин лейтенант.

– Гм… Так о чем же вы беседовали? Предупреждаю, обер-ефрейтор Ланге, говорить правду, не лгать! Учтите, мне кое-что известно.

– Господин лейтенант в чем-то подозревает меня? – На лице Ланге отразились удивление, растерянность.

– Нет, нет, – быстро сказал ротный командир.

Шульц имел основания верить Ланге – исполнительному и храброму солдату. Но ни в чем ведь нельзя было упрекнуть и ефрейтора Георга Хоманна. Тот тоже считался лучшим солдатом и, кроме того, недавно спас жизнь ему, Шульцу. А вот полчаса назад выяснилось, что Хоманн исчез, причем не просто исчез, а перебежал к русским!

По требованию лейтенанта Герберт Ланге доложил о своей беседе с Хоманном. Она была обычной – ефрейтор Хоманн рассказывал о поездке в Остбург. Там все по-прежнему. Только вот бомбят город здорово. И люди ходят злые.

– Господин лейтенант, – сказал Ланге, заканчивая свой рассказ, – при выезде жандармы предупредили Хоманна, чтобы он держал язык за зубами: ни слова о том, что делается в тылу. Поэтому прошу вас…

Лейтенант вздохнул.

– Идите, Ланге, – вяло сказал он. – От вас ничего не добьешься. Идите, мне надо побыть одному.

Отпустив солдата, Шульц расстегнул крючки воротника мундира, задумчиво подсел к столу. Да, все ощутимее признаки того, что дело близится к развязке. Уже первые солдаты перебегают на сторону противника. В германском тылу, который теперь день и ночь бомбят самолеты американцев, англичан и русских, все больше проклинают войну, Гитлера, фашистов. Ну, а что дальше? Какова дальнейшая судьба Германии, немецкого народа, судьба самого Шульца?

Лейтенант Шульц встал, тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли, неожиданно для самого себя грубо выругался. Он долго ходил по землянке, сильно затягиваясь сигаретой и бормоча проклятия. Затем, несколько успокоившись, подсел к телефону – надо было докладывать об исчезновении Хоманна.

Утром командир батальона майор Гаус зачитал перед строем подразделения приказ. Командир полка объявил, что ефрейтор Георг Хоманн, как дезертир из германского вермахта и предатель дела фюрера, лишается воинского звания, всех наград и прав. В случае поимки он подлежит расстрелу.

Хоманн благополучно переполз минное поле, прикрывавшее позиции германских войск, и теперь двигался по «ничьей» земле. Была ночь. Со стороны немцев то и дело взвивались в небо осветительные ракеты, заливая землю холодным голубоватым светом. Он был таким ярким, что проникал в каждую выбоинку и щель. Повисев в воздухе, ракеты устремлялись вниз, и тогда от деревьев и камней бежали резкие черные тени.

При каждой вспышке Хоманн распластывался на земле и ждал спасительной темноты, чтобы, изо всех сил работая коленями и локтями, продвинуться еще на десяток метров. Было морозно, но он не чувствовал холода. От его спины валил пар, с висков стекали струйки пота, заливая глаза и мешая глядеть. Хоманн продавил ладонью ледок во встретившейся на пути луже, поранил пальцы, но не заметил и этого. Он думал лишь об одном – быстрее миновать открытый и насквозь простреливаемый участок.

Впереди послышался шорох. Хоманн замер. Шорох повторился. На бугре мелькнула тень, за ней – другая, третья.

Хоманн тяжело задышал.

– Геноссе! – позвал он хриплым шепотом.

Тени перестали двигаться, шорох оборвался. Потом послышался металлический щелчок – будто взвели курок.

Мозг перебежчика лихорадочно работал. Сейчас, если он ничего не предпримет, наступит конец. Русские разведчики, – а в том, что это именно они, Хоманн не сомневался – вот-вот прошьют его автоматной очередью или угостят ударом ножа. Неужели же придется погибнуть, когда цель так близка? Скорее сделать что-то такое, что остановило бы советских разведчиков! Но – что?

Всё решали секунды. И Хоманн вдруг запел «Интернационал». Он пел, торопясь и волнуясь, с трудом переводя дыхание, захлебываясь и нещадно фальшивя, так что мелодию едва можно было узнать.

Прошло с полминуты. Он оборвал пение, прислушался.

– Ком хер! – негромко сказали из-за бугра. И добавили: – Хенде хох!

– Яволь, яволь, – торопливо зашептал ефрейтор. – Их комме!

Он отбросил в сторону автомат, двинулся вперед. Вот и бугор. Теперь Хоманн видел тех, к кому полз. Их было трое, в пятнистых халатах. Перебежчик уперся грудью в землю и попытался поднять вверх руки с растопыренными пальцами. Люди в халатах метнулись к нему.

…Через час старший тройки разведчиков докладывал о перебежчике своему командиру.

– Говорите, окликнул вас? – переспросил офицер, делая запись в блокноте.

– Первым окликнул, товарищ старший лейтенант!

– И – «Интернационал»?

– Пел, товарищ старший лейтенант. Поет, а сам, чувствую, дрожит.

– Тут задрожишь, – офицер усмехнулся. Хоманна ввели в землянку. Остановившись у двери, он вскинул голову, изо всех сил стукнул каблуками.

– Не хватает только «Хайль Гитлер»! – пробурчал старший лейтенант. – Кто вы? – спросил он по-немецки.

Хоманн назвал себя, сообщил номер полка и дивизии, где проходил службу.

– Так, – лениво сказал офицер. – А зачем пожаловали?

У Хоманна дрогнули губы. Он как-то обмяк, ссутулился.

Офицер подумал, что слишком уж грубо задал вопрос.

– Садитесь, – сказал он.

Хоманн грузно опустился на табурет. Командир разведчиков перехватил его взгляд, брошенный на пачку папирос.

Встряхнув пачку, он протянул ее Хоманну. Перебежчик поблагодарил кивком, но папиросы не взял. Он полез в карман, извлек деревянный портсигар, достал сигарету и закурил.

– Так зачем все-таки пожаловали? – повторил вопрос офицер. – Воевать не хочется?

Хоманн выпрямился.

– Нет, – сказал он. – Я еще повоюю!

Офицер поглядел на него с любопытством.

– Я коммунист, господ… простите, товарищ оберлейтенант! – Хоманн сделал паузу и закончил: – И думаю, что пригожусь.

Офицер насторожился. Он знал, что агенты, которых гитлеровцы забрасывают в тыл советских войск под видом перебежчиков, иной раз снабжаются даже документами членов Коммунистической партии.

– Коммунист? – сказал он, недобро усмехнувшись. – И документ имеете?

Хоманн встал.

– Конечно, я понимаю и ваш тон и ваше недоверие, – тихо произнес он, не поднимая глаз от дымившейся в руке сигареты. – Все это понятно, тут ничего не поделаешь. Но я прошу: проводите меня к вашему начальнику. – Хоманн поглядел офицеру в глаза, нервно повел плечом. – К вашему самому большому начальнику. Я должен сообщить нечто важное.

– Хорошо, – кивнул офицер. – Хорошо, вы будете говорить с начальником. Но это завтра. А пока садитесь и пишите: кто вы, откуда, зачем перешли на сторону советских войск, и все, что еще найдете нужным. Вот бумага, ручка, чернила. Не торопитесь. Вам не будут мешать.

И он вышел.

Разведчик, доставивший Хоманна, остался у двери.

На следующее утро перебежчик был отконвоирован к начальнику отдела контрразведки дивизии.

Навстречу Хоманну из-за стола поднялся высокий худощавый майор.

– Вы хотите сделать нам заявление? Слушаю вас.

– Это займет полчаса, быть может, больше. – Хоманн вытащил портсигар, вопросительно взглянул на офицера.

– Можете курить, – разрешил майор.

Хоманн поблагодарил, раскрыл портсигар и пододвинул майору.

– Не курю.

– Я не об этом. – Хоманн коснулся крышки портсигара. – Она клееная. Два слоя, понимаете? А в середине – первая страничка моего партийного билета. Подпись Эрнста Тельмана.

Майор раскрыл перочинный нож, протянул немцу.

– Нет, – Хоманн покачал головой. – Сам я боюсь это сделать. Клеили каким-то особым составом, намертво. И очень давно – девять лет назад. Лучше, если отошлете специалистам. Можете даже в Москву.

– Почему в Москву?

– Мне кажется, после того как я сделаю свое заявление, вы отправите туда и меня.

Майор высыпал на стол содержимое портсигара, закрыл его, оглядел мельком и отодвинул в сторону. Хоманн аккуратно собрал сигареты и уложил в карман кителя.

– Ну, я слушаю вас, – сказал майор.

Я родом из Гамбурга. Вы, конечно, слышали об этом городе. Он расположен в низовьях Эльбы, в сотне километров от Северного моря. Отец работал в порту – возил грузы на автокаре. Умер, когда мне было лет тринадцать. Мать вторично вышла замуж. С этим я примириться не мог – отец вечно стоял перед глазами, и было дико, что его место занял другой. Словом, ушел. Скитался по стране, несколько лет провел в Руре, кормился временной работой на шахтах – там, как я думал, всегда можно подыскать какое-нибудь занятие. Но потом работы не стало. И снова скитания. Дважды побывал в трудовых лагерях. Отделался дешево – в общей сложности продержали там не больше года. И вот – вернулся в родные края.

С работой было плохо, но мне повезло – гамбургскому муниципалитету требовался рабочий по очистке канализационных труб. Взялся и тянул лямку до тридцать седьмого года. В том году распространился слух, что в Остбурге (это тоже на Эльбе, но немного выше по течению) нужны рабочие на военный завод. Подался туда. На заводе делал мины, артиллерийские снаряды. К тому времени я уже лет двенадцать был членом компартии. Как уцелел от провала и остался на свободе? По правде говоря, не знаю. Быть может, потому, что не лез вперед, никогда не выступал. Вероятно, в этом вся суть. Словом, так или иначе – но уцелел. Имел работу, которая прилично оплачивалась, имел комнату, почти не пил. Короче, мог обзавестись семьей. Но остался холостяком. И сейчас даже рад этому… Так вот, началась война. Вскоре на мое место поставили какого-то поляка из восточных рабочих, а меня мобилизовали. Года полтора провел во Франции, затем проделал с Роммелем почти весь его африканский поход, едва унес оттуда ноги. Последние полгода был на Восточном фронте. Дней двадцать назад командир роты похвалил меня перед строем за то, что я предотвратил пожар в продовольственном складе, возле которого нес службу. Было объявлено, что мне предоставляется отпуск для поездки в тыл.

Возможно, отпуском я бы и не воспользовался – ехать-то, собственно говоря, было не к кому. Но случилось нечто, побудившее меня изменить решение. Дня за три до этих событий пришло письмо от приятеля. Зовут его Макс Висбах. Мы вместе работали на военном заводе в Остбурге, Макс и по сей день там… Он ко мне неплохо относился – раз даже выручил, когда мастер, которому я чем-то не угодил, настрочил кляузу. О, Макс – сварщик высшей категории, с ним считается даже директор завода!

В письме Макса было только самое обычное: тот здоров, а тот заболел; погода такая-то; на заводе все по-старому. Но, читая, как говорится, между строк, я почувствовал, что Макс чем-то озабочен, встревожен. В конце он писал: «Вот бы удалось тебе вырваться сюда на недельку». И я подумал: быть может, с ним стряслась какая-нибудь беда, и он нуждается в помощи, совете? Почему бы и не съездить в Остбург?

И вот я в Остбурге. В первую ночь мы с Максом проговорили почти до рассвета – благо назавтра ему предстояло работать во второй смене. На следующий вечер, когда мы поужинали и задымили сигаретами, Макс пододвинулся ко мне и, понизив голос, сказал, что хочет посвятить меня в одно необыкновенное дельце.

Вот коротко, что он мне рассказал. Однажды ночью, это было недели за три до того, как я получил отпуск, к нему постучали. Он уже спал. Стук поднял его с постели.

«Кто там?» – спросил он, подойдя к двери.

«Откройте, гестапо».

Макс, как и я, ненавидит нацистов. Правда, он не коммунист, но честен, прям и правдив, словом – настоящий рабочий. Так вот, услышав, что ночные гости – молодчики из гестапо, он притаился за дверью. Что делать? Бежать он не мог – квартира на четвертом этаже, и у нее лишь один выход – тот, у которого стоят гестаповцы. Дома у Макса ничего предосудительного не было. Поэтому он решил, что лучше всего, не мешкая, отпереть, показав тем самым, что хозяин квартиры не боится ни ареста, ни обыска, ибо совесть у него чиста. Макс так и поступил. Вошли трое в черных мундирах.

«Вы – Макс Висбах? – спросил гауптман. – Электросварщик с завода «Ганс Бемер»?

«Он самый».

«Под водой приходилось работать?»

«Резать?» – в свою очередь спросил Макс, несколько растерянный.

«Резать и варить».

Макс сказал, что проходил службу во флоте и потому знаком с работой под водой.

«Хорошо. – Гестаповец распорядился: – Одевайтесь и едем».

Через несколько минут Макс и его провожатые уже садились в машину, поджидавшую у подъезда.

Сначала заехали на завод. Гестаповцы прошли к дежурному инженеру, и тот разрешил взять из кладовой два сварочных аппарата и баллоны с газом. Все это погрузили в багажник автомобиля.

«Вперед!» – скомандовал гауптман, садясь рядом с шофером.

Двое других офицеров уселись сзади, по бокам Макса. Автомобиль тронулся. Гестаповцы подняли толстое матовое стекло, отделявшее кабину пассажиров от водителя, задернули занавески на окнах. Макс оказался в передвижной тюрьме. Он понял, что его везут на важный объект, местонахождение которого хотят сохранить в тайне. Макс рассудил также, что убивать его по окончании работы, видимо, не собираются. В противном случае гестаповцы не стали бы предпринимать столько предосторожностей.

Поездка длилась часа два. Вначале машина кружила по улицам Остбурга, потом выехала за его пределы – увеличилась скорость, меньше стало поворотов. Последние километры автомобиль шел медленно, то и дело переваливаясь с боку на бок и подскакивая, будто поперек дороги были положены бревна. Макса осенила догадка: они двигаются по лесной тропе, и автомобиль швыряет на вылезших из-под земли корнях старых деревьев. Об этом говорил и приглушенный шум, который стал доноситься откуда-то сверху, – так в ветреную погоду шумит лес…

Наконец машина остановилась. Максу завязали глаза. Поддерживаемый гестаповцами, он вылез. Теперь, когда мотор автомобиля заглох, шум леса слышался отчетливо. Ко всему Макс ощущал еще и аромат хвои.

Его взяли под руки и повели, а какие-то люди (он ясно слышал топот ног) подбежали к автомобилю и открыли багажник.

Несколько десятков шагов Макс сделал по земле.

«Осторожнее, – сказал один из спутников, – здесь лестница».

Спуск продолжался долго. Когда он закончился, Максу разрешили снять с глаз повязку. Макс стащил ее и невольно зажмурился. Он находился в круглой, ярко освещенной комнате со сводчатым потолком. Пол слегка подрагивал под ногами. Откуда-то доносился приглушенный рокот.

Через люк Макс и гестаповцы спустились еще ниже, теперь уже по узкой винтовой лестнице, и оказались на длинном балконе, огороженном металлическими перилами. Под балконом был большой квадратный провал – шагов сорок в длину и столько же в ширину. В нем бурлила вода. У Макса было такое ощущение, что вода медленно прибывает.

К Максу и его спутникам подошел человек в форме генерала СС.

Гауптман доложил, что сварщик с аппаратурой для работы доставлен.

«Этот?» – спросил генерал, кивнув на Макса.

Он взял Макса за плечо, указал вниз.

«Там, под водой, металлическая стена, – сказал генерал. – Сталь, и очень крепкая. Стена ограждает помещение от воды. Но где-то образовалась трещина или пробоина… или еще черт знает что! Спуститься вниз, под воду, и ликвидировать повреждение – сможете?»

Макс, ошеломленный тем, что открылось его глазам, пробормотал:

«Выходит, воды здесь не должно быть?»

«Не разговаривать! – закричал генерал, находившийся, видимо, в большом нервном напряжении. – Да или нет?»

Макс подумал, что будет уничтожен, если откажется от работы. Он ответил, что должен спуститься под воду и осмотреть повреждение. Генерал что-то сказал стоявшему рядом офицеру. Тот ушел и вскоре вернулся с несколькими военными, которые несли водолазный костюм, каучуковые шланги, моток веревки, небольшую помпу для подачи воздуха, а также сварочные аппараты и баллоны, которые привезли в машине спутники Макса.

Через четверть часа Макс, облаченный в скафандр, погрузился в воду.

Опустившись метра на три, он нащупал дно, сделал несколько шагов против течения – и внезапно провалился еще глубже. Теперь встречный поток воды казался мощнее. Макс продвигался, напрягая все силы. Наконец он очутился возле стальной стены, о которой говорил генерал СС. Вода отбрасывала его назад, но он все же добрался до стены и ощупью двинулся вдоль нее. Ага, вот она, трещина! Ухватившись за ее край и лежа почти горизонтально в потоке бившей навстречу воды, Макс изучал повреждение. Оно было серьезно. Разошлись края двух заваренных встык стальных листов. Длиной трещина была около метра. Напор воды выгибал листы, и они расходились все больше. Нечего было и думать, чтобы наложить заплату на поврежденное место и приварить ее: вода так давила, что не удалось бы даже приблизить заплату к трещине. Подумав, Макс пришел к выводу, что единственный выход – это приварить к обеим сторонам трещины прочные скобы, а уж по ним надвинуть на поврежденное место стальную задвижку. Ее можно будет прихватить по краям и затем намертво соединить со стеной.

План ремонта был составлен. Пятясь, Макс стал отступать от стены и скоро уперся спиной в выступ. Позади оказался большой ящик из светлого металла. На ящике что-то белело. Макс приблизился и разглядел этикетку. На полоске плотной белой бумаги были заметны буквы – уже расплывавшиеся. Он с трудом разобрал: «Винница, № 12». Над этим ящиком оказался второй, этикетка которого гласила: «Львов, № 5». Макс сделал десяток шагов в сторонку, убедился, что ящиков много. Они были уложены в несколько ярусов.

Вот, оказывается, в чем дело! Макс понял, что находится в одном из тайников, о которых до сих пор ему приходилось лишь слышать. Как утверждали, в таких тайниках руководство НСДАП, гестапо, абвера и других учреждений фашистов хранит ценности или важные документы. В этом тайнике были ящики с грузом, вывезенным из Советского Союза.

Макс дал сигнал, чтобы его поднимали, и вскоре оказался наверху. С него сняли шлем. Он попросил, чтобы позвали генерала. Тот явился и одобрил предложенный Максом план. Оказалось, что гестаповцы уже подготовили к работе сварочные аппараты, доставили листы и полосы стали.

Макс принялся за дело. Часов через пять все было закончено. И тут, наваривая последний шов, Макс подумал, что у него очень мало шансов остаться в живых: он слишком много знает. Надо было найти средство обезопасить себя.

Поднявшись наверх. Макс сказал:

«Господин генерал, получилось очень удачно, что вызвали именно меня. Смею уверить: в нашем городе такой работы не сделал бы никто другой. Откачайте воду, а через недельку привезите меня сюда еще разок. Надо будет взглянуть, как ведет себя пластырь, не следует ли его укрепить».

Так Макс дал понять фашистам, что он, высококвалифицированный сварщик, может пригодиться. По этой ли причине или по какой другой, но его не тронули, доставили в город и отпустили, наказав держать язык за зубами.

Макс подчеркивает: ранним утром, когда он возвращался, солнце было впереди – матовое стекло, разделявшее автомобиль на две части, казалось розовым от пронизывавших его солнечных лучей. Вывод: автомобиль шел с запада на восток. А к западу от Остбурга – Эльба. Значит, тайное хранилище на ее берегу. Теперь прибавьте ко всему и лес, помните. Макс слышал шум деревьев, а затем ощутил и запах хвои?.. Так вот, в районе Остбурга хвойный лес лишь в одном месте.

Вот что рассказал мне Макс Висбах. Потом, помолчав, он вдруг спросил:

«Ты коммунист, Георг?»

Этот вопрос не застал меня врасплох. С Висбахом мы близки, всегда были откровенны, он знал о моих взглядах. Единственное, что я скрывал – это свою принадлежность к партии. Но он, конечно, догадывался, хотя из деликатности помалкивал. И в тот день я открылся. Я понимал, куда он метит. И не ошибся. Висбах сказал:

«О тайнике должно узнать командование советских войск. Я долго думал, как это сделать. Выход один. Ты, Георг, перейдешь к русским. Будь я на твоем месте, поступил бы именно так. Клянусь тебе в этом».

Мне нечего было возразить… Макс был прав. И вот – я здесь.