Тайник Великого князя

Глава вторая ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Проснувшись рано утром и растолкав Олега, Ольга сообщила ему, что собирается зайти к родителям.

– Что-то после вчерашних сновидений с Хваном мне на душе немного тревожно. Ты же после встречи с Ковуном храпел как бегемот всю ночь. А я, хоть и уснула рано, но потом просыпалась раза три-четыре и подолгу не могла заснуть. Пришлось даже популярный «Морфей» принять. Ты даже не заметил, как я вставала. Так что давай просыпайся, позавтракаем и пойдем к родителям. Благо, что воскресенье. Надеюсь, ты на сегодня ничего особого не планировал?

– Особого ничего. Но небольшое дельце у меня утром есть. Понимаешь ли, дорогая, забыл тебе вчера сказать, но сегодня утром приезжает из Таллина небезызвестный тебе мой приятель Андрей. Мы договорились, что как только он прямо с поезда заедет к тетке, которая около нас живет, он мне звонит, и мы встречаемся в «Салюте». Посидим пару часов, обсудим наши дальнейшие планы с книгой, попьем чайку, съедим по кусочку понравившегося нам швейцарского торта с прослойкой из мороженого, а потом я к тебе подгребу. Так что иди вначале сама к родителям, благо, что рядом, и жди меня там. Если что-то срочное, то звони по мобильнику, и я тут же буду, «как штык». А мне, кровь из носу, нужно с ним сегодня встретиться, чтобы не терять зря много времени. Да, забыл тебе еще сказать, я тут с твоим отцом разговаривал на днях. У них что-то невероятное происходит. Представляешь, их номер телефона внесли в рекламу автомагазина, так они просто осатанели от звонков покупателей. Я дал ему телефон Людмилы Романюк – адвокатши, которую ты прекрасно знаешь, чтобы она помогла им справиться безболезненно с этим вопросом. Так что если вдруг она будет у них дома, не удивляйся, ладно?

– Ладно, так и сделаем. Правда, если Людмила у них, мне наверняка не удастся поговорить о наших проблемах. Вот всегда ты так поступаешь, как только с Ковуном встретишься, сразу обо всем забываешь. Что за напасть такая? Прямо как две бабы, всем знакомым кости перемываете, что ли? Не надоело еще? Пора, думаю, кончать.

Часов в одиннадцать Ольга, надев новые, недавно приобретенные в бывшей «Польской моде», а ныне – «Холдинг-центре» голубые джинсы и розовый пиджачок со стилизованным цветком в петлице, направилась к своим родителям. А Олег остался дома ждать звонка Андрея, который, по его подсчетам, как раз должен был появиться у тетки где-то в это время.

Поднявшись на восьмой этаж, она нажала кнопку звонка с правой стороны знакомой до боли двери сооруженного соседом Яшей тамбура перед входной дверью квартиры родителей. Открыла мать. По тому, что она наскоро поздоровалась с дочкой и шаркающей походкой, переваливаясь из стороны в сторону, быстро удалилась в гостиную, оставив дочь в прихожей, Ольга поняла, что дома у родителей кто-то еще есть. Сняв туфли и надев махровые тапочки, которые она привезла родителям когда-то из Америки, где была в командировке в Стэнфордском университете, и прошествовав в гостиную, Ольга поняла, что угадала.

За большим обеденным полированным столом, заваленным папками с бумагами, сидел ее отец – Александр Иванович. Он работал над книгой о своей партизанской юности вместе с фронтовым товарищем – сокурсником по ИФЛИ, жившим теперь в Америке, Феликсом Курлатом. Пребывание того в Штатах, конечно, создавало немало дополнительных сложностей, в частности, связанных с бесконечными и дорогими звонками по телефону. Однако в данном случае Александр Иванович решил взять на себя основную часть работы. А некоторые неизвестные ему детали или события, которые он запамятовал, выяснял у Феликса. Бесконечные звонки желающих приобрести запчасти для автомобилей в магазине, рекламные реквизиты которого случайно завязались на домашний телефон Ольгиного отца, создали ему невероятные сложности в работе. Мало того, что приходилось по многу раз просто выключать из розетки телефонный аппарат, так еще и звонить Курлату в Америку не было никакой возможности. Причем весь этот телефонный кошмар продолжался уже довольно долго. Работа над книгой «Командос (Люди особого назначения)», посвященной студентам, ставшим бойцами Отдельной мотострелковой бригады особого назначения – ОМСБОНА, которые в лесах Белоруссии вели «рельсовую войну», создавали партизанские отряды, казнили предателей и даже умудрились взорвать гауляйтера, подложив ему под подушку мину, шла медленно. Это очень раздражало Александра Ивановича, который был сегодня явно не в духе.

Сдвинув горы книг, громадные папки с бумагами и стопки чистых белых листов, которые он еще не успел исписать своим малопонятным для многих почерком, он, нахмурившись, сидел у края стола, время от времени помешивая миниатюрной позолоченной ложечкой давно остывший чай в своей большой чайной чашке. В небольшой нише возле двери в комнату, рядом с маленьким телевизором «Сони», в глубоком кресле светло-зеленого цвета уютно разместилась адвокатша Людмила в своем песочном костюмчике с приколотой на левом лацкане пиджака привлекающей внимание большой переливающейся брошью от Сваровски. На мягком стуле такого же цвета, возле массивной, чуть ли не до самого окна, стенки, уставленной старинными фолиантами и книгами самого Александра Ивановича, напряженно слушала их разговор Татьяна Алексеевна. Разговор, по всей вероятности, только начался. Поэтому Ольга, присевшая в кресло напротив Людмилы, застеленное маленьким шерстяным темно-бордового цвета ковриком, можно сказать, пришла в самое нужное время. И была довольна, что ей не придется переспрашивать все у родителей.

– Понимаете, – начала Людмила в своей привычной манере говорить быстро-быстро, при этом интонацией пытаясь придать особую значимость своим словам, – в настоящее время количество справедливых исков, поданных в суды Москвой и москвичами в связи с известным вам «электрошоком», устроенным недавно столице и ряду других городов страны РАО «ЕЭС России», еще раз подтверждает справедливость вывода о том, что буквально на наших глазах в правовом отношении Россия действительно становится неотъемлемой частью цивилизованного европейского и мирового сообщества. Я уже не раз говорила и заявляла об этом в своих выступлениях по телевидению, да и в суде конечно же.

Во всяком случае, – подчеркнула она с особым выражением, – это, на мой взгляд, наглядно свидетельствует, что граждане страны стали уверенно и активно преодолевать внедренные многолетним беспределом «совковые» стереотипы, перестают опасаться мести госорганов и организаций себе и своей семье. Наконец-то через столько лет, прошедших с начала перестройки и реформирования страны, к людям стало приходить осознание того, что старое время окончательно и бесповоротно уходит в Лету. И того, что без участия самих граждан в России никогда не построить реальное гражданское общество. То самое общество, с присущими ему правовыми формами и методами решения спорных вопросов, без реального контроля со стороны которого наглый российский чиновник, как был, так и останется безответственен. Законопослушные же граждане, коих, несмотря на все утверждения, в стране все же подавляющее большинство, всегда будут выглядеть назойливыми, мешающимися под ногами просителями и посетителями…

Этими словами Людмила закончила свое вступительное слово, к которому явно готовилась, пытаясь произвести нужный эффект на известного ученого-историка. Судя по реакции Александра Ивановича, ей это неплохо удалось. Он даже заметно повеселел, в привычной для него манере стал расспрашивать ее о годах учебы, о преподавателях, кое-кого из которых он знал, рассказывать о своих знакомых юристах, имена которых Людмила могла знать только по книгам и учебникам. Затем Татьяна Алексеевна принесла ей чашку растворимого кофе с домашними маленькими аппетитными рогаликами, показала несколько недавно изданных книг мужа и даже обратила внимание Людмилы на большую фарфоровую вазу с его портретом, подаренную ученому в шестидесятилетний юбилей вице-президентом Академии наук Казахстана академиком Байдабеком Тулепбаевым, одним из первых и лучших учеников Александра Ивановича. Затем разговор плавно перешел вновь к проблеме, волнующей в настоящий момент семью Усольцевых. Ольга молчала. Начала вновь Людмила.

– С вашего позволения, – сказала она, явно подражая академической манере изложения, – ко всему сказанному прежде я бы, пожалуй, добавила, что в первые годы демократических реформ, не особенно-то и веря в возможность реальных изменений, знаю по практике, в суды различных инстанций со своими злободневными вопросами и проблемами обращалось не такое уж большое количество хозяйственников, юридических и физических лиц. Но сегодня в этой сфере жизнедеятельности российского общества, как и везде, обстановка постепенно меняется в лучшую сторону. А судебные иски, особенно если они умело и грамотно составлены и поданы адвокатами, становятся на самом деле серьезным дисциплинирующим и сдерживающим фактором, способным на деле остановить и останавливающим рьяных исполнителей, холопствующих бюрократов, безответственных чиновников.

Я готова вам помочь в деле, о котором скороговоркой сказал мне Олег по телефону и в связи с которым вы попросили меня прийти сегодня, чтобы проконсультировать вас по данной проблеме, причем абсолютно безвозмездно, что в наши дни, скажу вам честно, бывает крайне редко. Но из уважения к вам и вашей семье, дружбу с которой я очень высоко ценю…

– Ну зачем же так. Мы далеко не бедные люди, дорогая Людочка, хотя нынешние времена не самые лучшие для науки и ученых, но, думаю, разговор об этом у нас с вами впереди, – прервал ее Александр Иванович. – Так что давайте не будем растекаться мыслью по древу, как говорили раньше, а обратимся к нашей реальной проблеме. У многих людей моего поколения сегодня зачастую возникает и немало вопросов, так скажем, бытового плана и уровня. Не таких сложных и запутанных, как может показаться на первый взгляд, но тем не менее и не таких простых, заставляющих их сомневаться, стоит ли для их разрешения обращаться в суд, колебаться, не проявлять особой решительности. Вы меня, надеюсь, хорошо понимаете?

– Конечно, конечно, Александр Иванович, не волнуйтесь, продолжайте, пожалуйста. В чем суть вопроса?

– Чтобы не быть голословным, приведу самый что ни на есть конкретный пример. А вы, основываясь на знании законов и на собственном многогранном опыте, подскажите нам, как быть в таком, например как у нас, случае. История эта, дорогая Людочка, началась у нас больше года назад. Как-то рано утром в нашей квартире неожиданно раздался телефонный звонок. Из-за напряженной умственной работы уже много лет меня мучает бессонница. Поэтому ранние телефонные звонки не только раздражают, но и пугают. Все наши знакомые прекрасно знают об этом и не беспокоят нас обычно по пустякам, особенно в такое время. Разбудивший нас неизвестный стал активно требовать сведений о наличии внушительного списка запчастей и аксессуаров к своей иномарке и даже отказывался выслушивать все мои объяснения. В конце концов нам все же удалось, не с первого раза, конечно, сообщить непрошенному «звонарю», что он явно ошибся телефонным номером. Однако вскоре за этим последовал другой подобный звонок, потом третий, четвертый, пятый. Пришлось, поднимая ежеминутно трубку, вежливо отказывать и этим авторам звонков, а потом и многим другим. Самое интересное, что количество звонков с аналогичными просьбами, несмотря на нашу с женой надежду, не уменьшалось, а, можно сказать, нарастало, как снежный ком. Причем вопросы всех звонивших были не менее требовательными, чем в первый раз.

В своей телефонной борьбе с неожиданно свалившимися на нашу голову автолюбителями на некоторое время мы попросту отключали свой телефон. Потом, несмотря на звонки, не брали трубку, использовали многие другие «подручные» приемы. Все было напрасно. Тем более что в наш век, как известно, невозможно долго жить без этого средства общения. А мне тем более звонят же и аспиранты, и коллеги по институту, да и друзья, которых тоже немало. И потому, как только мы включали аппарат, звонки вновь обрушивались на нас с невероятной силой, превращая в настоящий кошмар нашу доселе спокойную, размеренную домашнюю жизнь. Так вот, когда число звонивших автомобилистов перевалило за несколько десятков, мы с женой, устав от бесконечных ответов, осторожно начали выяснять причину такого явно нездорового интереса автолюбителей к нашему телефонному номеру и в результате все же установили его истоки. А именно: по абсолютно неведомой нам причине семь злополучных цифр нашего телефонного номера оказались внесенными в рекламные проспекты широко распространенной и не менее, оказывается, широко известной в столице сети магазинов автозапчастей с броским названием «Кэмп». Ситуация, согласитесь, Людочка, для нас совсем новая. Мы ничего не имеем против запчастей для авто. Но подскажите, что нужно делать, чтобы вернуть нам покой?

– Вы что-нибудь предпринимали за это время? – строго спросила Людмила, раскрыв свой блокнот и напряженно глядя в глаза Александру Ивановичу, в то же время поглядывая иногда в сторону Татьяны Алексеевны.

– Папа, какой кошмар, я даже не подозревала, – вымолвила в сердцах Ольга, пристально глядя на Людмилу. – Людочка, помоги уж, посодействуй, если возможно, очень тебя прошу. Я-то думала, звоню часто, звоню, а у вас все время занято. Ну, думаю, опять отец на телефон сел. Это же часто у вас бывает. Особенно если он в издательство звонит. А тут, оказывается, такое, что даже в голову не могло прийти. Только маме доводилось до нас дозвониться. И Гена говорит, что как ни позвонит, всегда занято. Вот, оказывается, в чем дело. Ужас просто!

– Никого ужаса, Оля, здесь нет. К сожалению, для нашего времени довольно заурядная ситуация, с которой мне приходится сталкиваться чуть ли не каждый день. Все поправимо. И я сделаю все возможное, чтобы такое не повторилось. А в награду за мои труды вы, Александр Иванович, подарите мне свою новую книгу, над которой можете спокойно продолжать работать. Жаль, конечно, что ко мне вы обратились по прошествии столького времени. Как говорит мой муж, скромность в армии равноценна трусости. В наших условиях не нужно проявлять интеллигентскую скромность. На мой взгляд, любой мало-мальски грамотный адвокат без особого труда выиграл бы в суде ваше дело, что не поздно сделать и сейчас. Я думаю, мы поступим таким образом. Имейте также в виду и то обстоятельство, что в нашем конкретном случае особого значения не имеют ни ваша степень доктора наук, ни звание профессора и академика, ни участие в Великой Отечественной войне и обороне Москвы, ни пенсионный возраст, если вы считаете, что это нужно будет обязательно указать. Знайте, перед судом в нашей стране, слава богу, ныне все равны, независимо от прежних заслуг и званий, не то что раньше. Главное здесь вовсе не это. А то, например, что вам, как гражданину Российской Федерации, магазином «Кэмп» был нанесен заметный моральный ущерб, а также серьезный вред здоровью – вашему и ваших близких. Моральный ущерб, причиненный «Автозапчастями», вы можете сегодня оценить, как говорится, по своему собственному разумению, указав непременно сумму в своем исковом заявлении. Его нужно предъявить в суд общей юрисдикции по месту регистрации беспокоившей вас в течение года фирмы. Поэтому времени, как я полагаю, у нас еще немного есть. Так ведь?

Нам важно доказать, что после круглосуточных звонков по вашему телефону у вас серьезно ухудшилось здоровье. Это достигается, прежде всего, путем предъявления соответствующих справок ВКК, а также, возможно, документальным подтверждением того, какие были израсходованы денежные средства на лечение, лекарства, медицинские процедуры, путевку в санаторий, оплату вызовов на дом врачей и другие материальные затраты, связанные с нервотрепкой в пожилом возрасте, спровоцированной «Автокэмпом». Не волнуйтесь, вам самому добывать эти документы не придется, все это, с вашего позволения, разыщу и представлю соответствующим образом в суде я сама.

– А что, разве от того, насколько юридически грамотно составлено исковое заявление в суд, очень многое зависит? Разве судьям недостаточно содержания перечисленных фактов, событий, их еще будет волновать и форма такого заявления? Она что, имеет такое большое значение? – удивившись такому повороту разговора, спросила Ольга, подумав про себя, что же за сухая зануда эта Людмила. Говорит вроде правильные вещи, но так сухо, скупо, что «мухи дохнут на лету», как говорится.

– А как же, конечно, имеет, и еще какое, – серьезно ответила ей Людмила. – Скажу больше: грамотный, во всех смыслах юридически выверенный иск в суд можно, конечно, с небольшой натяжкой, считать половиной выигрыша судебного спора. Иск – это очень серьезное дело, в немалой степени показывающее уровень профессионализма адвоката в первую очередь. По этому пути мы с вами и пойдем в ближайшее время.

– Ты думаешь, Люда, это все реально?

– Более чем… В этот момент звонок, прозвучавший в дверь, прервал их затянувшийся юридический диспут.

– Это Олег, мам, не волнуйся, он как раз обещал зайти. Пойду открою, – сказала Ольга, поспешно вскочив со своего места, подумав при этом, что уже спала с открытыми глазами от речей занудной буквоедши-адвокатши.

– Ну, как у вас, все в порядке? – едва перешагнув через порог, спросил Олег своим громким голосом. – Что касается меня, то встреча с Андреем прошла, как говорится, на самом высоком уровне. Обо всем договорились. Руки чешутся, так хочется работать. А что, Людмила здесь? Ну и прекрасно. Все разъяснила тестю или еще только собирается? Отлично. Тогда у меня есть для вас, девочки, прекрасный план. Сейчас зайду в комнату и все вам поведаю без утайки, как говорила делегат партийного съезда повар-швея с Крайнего Севера, у которой я брал когда-то интервью.

Напевая себе под нос мотивчик любимой песни Высоцкого, явно не нравившейся Александру Ивановичу, Олег со словами «а на левой груди профиль Сталина, а на правой – Маринка анфас» в прекрасном настроении зашел в гостиную. Людмила сразу заулыбалась, а теща, вскочив со стула, тут же захлопотала.

– Олежек, может, ты чайку хочешь? У нас для тебя и торт есть, твой любимый «Прага». Сегодня аспирантка утром рано была у Александра Ивановича, наверное, знаешь, – Раминта из Литвы. Принесла. А твой тесть, он же всегда о тебе помнит, сказал, чтоб тебе непременно оставили не меньше половины. Зная, что Ольга придет, я даже завернула в пакет, чтобы она отнесла тебе домой. Думала, а вдруг не зайдешь. Так что усаживайся.

– Нет, дорогие мои. Чаю я сейчас с Андреем в «Салюте» целый чайник выпил. За торт, конечно, большое спасибо! С собой заберем. Вечером с молочком съем с удовольствием. Кстати, вам Людмила, надеюсь, все толково разъяснила, так ведь? Ну, тогда совсем хорошо. Значит, нас больше ничего не держит? Александр Иванович! Вам все понятно? Оля, ты где запропастилась? Иди сюда. Татьяна Алексеевна, да не нужно так суетиться. Совсем даже на вас не похоже. Вы всегда такая собранная, деловая даже. А тут суетиться стали, – смеясь, добавил он.

– Что это ты так развеселился? – зайдя в комнату, спросила Ольга. – К чему бы? Что-то надумал? Колись.

– А как же. Раз вы здесь со всем этим ужасом разобрались, то предлагаю дать возможность Александру Ивановичу спокойно поработать. А мы с вами, девчонки, пойдем в небольшой узбекский ресторанчик напротив. Приглашаю! Думаю, что представителям русской демократии не помешает съесть лагман, плов, шашлык, а может, и по паре самсы. Как мое предложение? Нравится?

– Олежек, да я вам сейчас сама наготовлю все, что вы хотите, – почему-то испуганно вставила свое слово в его тронную речь теща. – Зачем это нужно тратиться, куда-то еще ходить. Тоже мне, миллионеры нашлись. У меня курица есть вареная, макароны. Сейчас пойду разогрею, и поедите хорошо. Не хуже, чем в вашем ресторанчике. А у тебя, Олег, по моим наблюдениям, в последнее время прямо какие-то феодально-байские замашки появились. Все равно как у ташкентских узбеков. Зачем тебе это нужно? Не понимаю.

– Конечно, не понимаете. Сейчас все так живут. Весь мир так живет, дорогая теща. И мы потихоньку к этому тянемся. А вы все по старинке, домой пригласить, готовить целый божий день, потом посуду мыть еще два дня. А после этого, как у вас всегда бывает, пару дней с давлением пролежать, не поднимая головы с подушки. Так лучше, что ли? Нет уж, дорогая теща, такой образ жизни, как говорится, не для белых людей. Правильно? Подумайте и сами поймете, что я, как всегда, прав. Верно, Людмила? К тому же это еще и недалеко, добираться домой потом долго не нужно. Прогуляемся, проветримся, еще и вкусно поедим. И к вам обязательно еще зайдем. Не знаю, как я, а Ольга – это уж точно. Вот тогда и пошепчетесь по-семейному. Заодно и обсудите, стоит ходить нынче в общепитовские заведения или нет. Так что, девоньки, собирайтесь в темпе. Идем через дорогу, на улицу 26-ти Бакинских комиссаров в кабачок, который называется «Тимур». Явно, на мой взгляд, узбекского происхождения. Татьяна Алексеевна, наверняка, если туда сходите, найдете немало людей, живших в Ташкенте где-нибудь неподалеку от дома, где вы когда-то жили. Уверяю вас. День для прогулки явно благоприятный. Дождя нет, солнышко светит. Что называется, «продай штаны, но выпей». Так ведь, дорогая Татьяна Алексеевна? Вы, я уже вижу, меня полностью поддерживаете и одобряете, хотя почему-то надулись. Но это пройдет.

– Представляешь, Людочка, раньше наш район жители называли меж собой «бабный», а теперь говорят, что он давно уже вовсе и не «бабный», а «кебабный». Это из-за того, видно, что много интеллигентной публики отсюда съехало неведомо куда. Зато мигрантов из бывшей советской Средней Азии теперь на каждом углу найдешь. Кто лук зеленый на базаре и кинзу продает, кто попрошайничает, а кто рестораны и кафе пооткрывал, в которых кебабы – пальчики оближешь, – не дожидаясь ответа тещи, повернувшись в сторону приготовившейся к выходу Людмилы, проговорил Олег.

– Я тебя прошу, Олег, ты только не усердствуй, пожалуйста. Нам еще поговорить сегодня нужно будет, – напутствовал в дорогу Александр Иванович. – А ты, Ольга, проследи за ним, а то он сегодня что-то очень веселый. Эх, если б не нужно было работать, я бы с вами с удовольствием пошел шашлычку поесть узбекского на маленьких палочках. Давно не ел, соскучился даже. Да и с Олегом выпил бы с превеликим удовольствием пару рюмок. А Татьяна Алексеевна, вы же знаете, меня все время диетической едой кормит, следит за моим здоровьем. Надоела мне постнятина, даже не представляете себе как. Ну, да ладно. Работа важней всего. Я, кстати, с тобой, Олег, хотел еще поговорить насчет твоей давней поездки в Узбекистан с моим коллегой и старым другом Юрием Поляковым, о которой ты в ярких красках рассказывал, вернувшись тогда с выездной сессии Академии наук. Так вот теперь мне понадобится, чтобы ты вспомнил некоторые нюансы своих ташкентских встреч. Я собираюсь, как только закончу с Курлатом книгу «Командос» об ОМСБОНЕ времен Отечественной войны, организованном, в том числе, из наших студентов-ифлийцев одним из руководителей советских органов безопасности Павлом Судоплатовым, начать новое историческое исследование, связанное с возникновением, сущностью и крахом басмачества. Мне в этом деле твои подсказки немало бы помогли. Потом ты там какие-то имена наследников бывших басмачей называл, если мне память не изменяет. Ну да ладно. Не буду вас больше грузить, как сейчас говорят. Сходите проветритесь. Это тоже неплохо. Кстати, Ольга, если вдруг Геннадий придет, направить его к вам?

– А как же. У меня мобильник всегда включен. Он номер знает. Пусть звонит и подходит. Будем ждать.

Когда троица зашла спустя минут двадцать в прохладный зал небольшого уютного ресторанчика, в нем оказалось совсем немного народа. Занятыми были всего два столика в глубине зала. За одним два рослых парня о чем-то живо беседовали, держа в руках по запотевшему бокалу немецкого нефильтрованного пива «Пауланер», как опытным взором определил Олег. За другим сидела шумная компания, по всей вероятности уже не первый час праздновавшая, судя по доносившимся репликам, чей-то день рождения. Они выбрали место возле окна с видом на улицу: Олег сел спиной к окну, а Ольга с Людмилой на другой стороне стола, откуда без труда можно было увидеть многоэтажки, закрывавшие «Сигму», в которой как раз и жили Ольгины родители.

Через минуту-другую к ним подошла опрятная кореянка-официантка, которая принесла меню и с маленьким блокнотиком встала рядом со столиком.

Для начала заказали по паре слоеных пирожков из баранины с луком и курдючным салом, узбекский лагман, помидорный салат «Ачичук» с мелко-мелко нарезанным лучком, пару маленьких бутылочек воды «Аква минерале» без газа. На второе Ольга, старавшаяся придерживаться диеты по Монтиньяку, заказала запеченную в фольге форель, Людмила – узбекский плов, а Олег, переменив первоначальное решение, – сразу две порции кебаба и бутылку «Русского стандарта».

– Странно даже и очень для меня удивительно, – как только отошла официантка, обращаясь к Людмиле, сказала Ольга. – Впервые за много лет вижу, чтобы он не встретил кого-нибудь из своих знакомых. Такого случая в нашей практике еще, пожалуй, и не было. Или твои знакомые не ходят в такие заведения, куда ты нас с Людой сегодня привел, а? Им, наверное, подавай «Анжело», «Марио», «Шатушь», «Пушкин», сознайся? Мы бы с Людмилой при случае тоже были бы не против сходить с тобой, так ведь?

– За мной не заржавеет, ты же знаешь, моя дорогая. А вот, что касается знакомых, то на этот счет ты явно погорячилась. Еще, как говорится, не вечер. Посидим, посмотрим, – явно довольный собой, проворчал Олег, удобно развалившись в своем кресле.

– Ну что, девоньки, осилим? – сказал он, откупоривая принесенную вскоре бутылку «Стандарта» и разливая в три маленькие рюмочки.

– Только с твоей помощью, – улыбаясь, ответила Людмила. – Однако не забывайте, ребята, у меня времени не так уж много. Мы с мужем, я, по-моему, уже говорила, должны сегодня смотаться на пару часов на дачу. Так что через часок я ему позвоню, и он заедет за мной. Все вопросы с твоими родителями, Оля, как ты слышала, мы наметили, как решить. На мой взгляд, я отцу твоему все доходчиво объяснила. Думаю, что он согласился с моим сценарием дальнейших действий. Так что не волнуйтесь, я это дело доведу до конца. Некоторое его участие мне, естественно, понадобится. Ну, это, как говорится, уже мои проблемы. Правда, по всем имеющимся у нас показателям, должна восторжествовать.

– Ну, в таком случае я предлагаю первый тост, как говорят на Кавказе, – смеясь, произнес Олег, – поднять и выпить за нашу дорогую Людмилу. Так ведь, Оля?

– Конечно, за кого же еще, – ответила с улыбкой Ольга. – Хотя по всем канонам стоило бы дождаться лучше горячего. Не слишком резво ты начал? Тебя же папа предупреждал. Ну да ладно, с удовольствием выпью за нашего домашнего, семейного адвоката.

Вскоре принесли и горячее, и все трое увлеклись удачно размещенными за их небольшим столиком блюдами сытной и вкусной узбекской кухни. Однако через некоторое время Олег неожиданно встал из-за стола, извинившись, и сказал, что должен подойти к появившейся в зале паре – худощавому мужчине в белой рубашке и черно-красном галстуке и яркой блондинке, сказав, что это его старый приятель, в прошлом помощник президента Узбекистана, с женой.

– Я так и знала, что обязательно кто-нибудь из его знакомых да появится. Ну ладно. Ничего плохого в этом я не вижу. Давай пока поговорим и о наших делах. Скажи, пожалуйста, удалось тебе что-нибудь узнать в связи с трагической гибелью моей невестки Аллы, жены Генки? Олег говорил, что ты взялась помочь нам и в этом деле. Я не имею в виду расследование, им есть кому заняться, сама знаешь. А вот в плане судебного, если потребуется, решения этого вопроса.

– Тех материалов, копии которых мне передал по твоей или твоего брата просьбе известный в прошлом следователь Генпрокуратуры по особо важным делам Шувалов, который, как я поняла, в настоящее время и есть главное звено в вашем неожиданно прервавшемся поиске убийцы, скажу тебе честно, в принципе хватает для подачи в суд соответствующего искового заявления. Однако мне нужно уточнить некоторые детали. Нужно буквально еще несколько дней. Мне обещали помочь мои знакомые менты из Министерства внутренних дел и из областного управления. Дело это непростое, да еще и связанное, я думаю, с вашей семейной реликвией – иконой Спаса Нерукотворного, но для меня безумно интересное. Я просто увлеклась им, как в юности. Большое спасибо тебе и Олегу, что вы меня привлекли к своему поиску. Думаю, он не безнадежен, поверь моей интуиции.

Тут должно быть еще что-то совсем из другой оперы. А то, что у меня есть, ведет в конечном итоге к некоему Албанцу, так, по-моему, его называют, да еще, пожалуй, к какому-то пока неизвестному мне крупному чиновнику: то ли из Администрации самого президента, то ли из Белого дома. Пока – не знаю. Но как ты понимаешь, Шувалов и не собирался открыть передо мной все свои карты. Кто я для него такая, чтобы он поступил вопреки всем правилам? Да никто. В игру свою он меня с вашей подачи включил, но, как говорится, только в части, меня касающейся. Вот и все.

К этому хочу еще добавить, чтоб ты себе все прекрасно представляла. Судебное разбирательство на сегодняшний день вам не даст, пожалуй, ничего. Ну, допустим, будут найдены заказчики и исполнители убийства Аллы. Суд вынесет в отношении этих нелюдей свой справедливый, скажем так, вердикт. Они будут наказаны. Что это вам даст? Моральное удовлетворение? Ну и все. Тут, повторюсь, нужно что-то еще. А «что-то» или само возникнет, или случай какой-нибудь подвернется, и мы выйдем на новые факты, связанные непосредственно с нашим вопросом. Требуется еще немного времени. Поживем – увидим. Спешить сейчас, на мой взгляд, нельзя. Ты согласна? Столько времени вы ждали, столько сил затратили, осталось совсем малость потерпеть, и все встанет на свои места. Только Геннадию своему, Оленька, ты, пока я все не разузнаю, ничего не говори. Еще не время. Потом он, как я поняла, зачастую все понимает в буквальном смысле. Поэтому пока явно не стоит. В дальнейшем, возможно, и его помощь нам потребуется.

Однако, что это Олег запропастился, – завершила она, оглядываясь через плечо в конец зала, где сидели его приятели, активно уже уплетающие, судя по всему, такой же лагман, и у стола которых, склонившись, что-то чересчур весело рассказывал им Олег.

Поймав на себе удивленный взгляд Людмилы и увидев довольно напряженное лицо жены, явно недовольной его отсутствием, Олег поспешил на свое место. Бодро усевшись, он быстро доел уже холодный лагман и решил немедленно исправить свой промах. Поэтому налив всем рюмки, провозгласил тост за свою любимую жену.

– Ты как всегда в своем репертуаре, Олег, – сказала недовольным голосом, сдвинув брови, Ольга. – Зачем, спрашивается, ты нас с Людой сюда привел, если ты нам совсем не уделяешь внимания. Прекрати разговаривать с другими людьми. Успеешь еще это сделать и без нас.

– Понимаешь, мне сейчас Слава Толубеев совершенно новые факты, интересные для меня рассказал. Ну когда я его еще увижу? Зато вы без меня, как я заметил, от души пообщались. Теперь не будем грузить друг друга своими проблемами, а спокойно посидим, отдохнем от повседневных забот. Обещаю, что от вас больше не отойду ни на шаг.

Опрятная кореянка Юля, как было написано на прикрепленной клипсой к бретельке ее фартука на уровне едва заметной груди визитке, принесла второе, также аккуратно расставив все тарелки на столе. Потом взяла в руки бутылку «Стандарта» и разлила по рюмкам, обойдя по кругу весь стол. В этот момент в конце зала неожиданно и достаточно громко зазвучала музыка. Шумная компания с восторгом, при первых же аккордах электрооргана, приветствовала стоящего за ним певца, выказывая этим свое знакомство с ним.

– Фима, молодец! Ты как всегда вовремя. Давай жарь нашу, фирменную. «Серегу» хотим! – выкрикнул один из мужчин, явно перебравший, судя по гортанному голосу, за время многочасового сидения за столом. Другой мужчина, после его призыва, встал и положил на клавиши Фиме пятисотрублевую бумажку, после чего певец-пианист взял новый громкий аккорд – и сидевшие в зале люди уже не могли слышать слов друг друга. Он запел хрипловатым, раздваивающимся при высоких нотах голосом:

«Не забывай меня, мой друг Серега. Не забывай, не хмурь своих бровей. Ведь в жизни нам не так осталось много. Давай смотреть на жизнь повеселей».

Улучив момент, когда, в общем-то, не лишенный голоса и слуха певец районного масштаба Фима дважды рефреном пропел последние строчки первого четверостишья провинциальной самодеятельной песни, Олег предложил своей компании непременно выпить за родителей Ольги, благодаря которым и состоялась их сегодняшняя встреча. Следующие куплеты возможности прокричать хотя бы такой незатейливый тост ему бы просто не дали. Поэтому, когда Фима затянул дальше, троица принялась за стынущее второе, давая понять друг другу жестами, что заказанная ими еда удалась на славу.

– Ладно уж, дослушаем до конца эту белиберду, – чересчур громко произнесла вдруг Ольга, когда официантка, поняв по жесту Олега, принесла им счет в маленькой кожаной, похожей на визитницу книжечке-обложке. – Интересно даже, чем заканчиваются такие песни, есть ли в них хоть какое-нибудь содержание или нет совсем. Не могу понять, для чего они написаны? И кому такие песни могут нравиться?

«Но ты прости меня, мой друг, Серега. За те куплеты, что я написал. Ночь за окном, ведь спать уже немного. Куплеты эти, видно, не фонтан», – наконец-то, к всеобщему удовольствию присутствовавших, бодро завершил последний куплет, дважды рефреном повторив две последние строчки, Фима.

– Вот насчет того, что не фонтан, это он правильно пропел, – сказала, вставая, Ольга. – Видите, даже подвыпившая компания, заказавшая песенку, и та замолчала. А нам этот Фима просто настроение испортил своими «умопомрачительными» куплетами, подобные которым, как я хорошо помню из своего детства, когда-то в трамваях в Ташкенте пели инвалиды-попрошайки. Пошли на воздух, пройдемся хоть немножко. А Людмила мужу позвонит, чего, я думаю, в таком грохоте она сделать не сможет.

– Знаешь, дорогая моя, – сказал Олег, когда они вышли на залитую солнцем улицу, обращаясь к Ольге, – я вовсе не удивлюсь, если узнаю, что это заведение принадлежит тому самому Албанцу, о котором ты мне рассказывала невероятные истории и которого знает хорошо твой братец. Вполне может быть, что и куплеты, которые пропел нам сегодня Фима, а написал неизвестный поэт минувших дней и за которые даже в последних строчках попросил, если вы запомнили, прощения у слушавшей их публики, тоже ему посвящены. Не забывайте, ведь заведение, которое мы с вами только что посетили, среднеазиатское. Да и этот Албанец, как в общем-то и его бывший покровитель Дед, тоже выходцы, если мне память не изменяет, из Узбекистана. Так ведь? Вот и думайте, размышляйте дальше. Но при этом будьте, конечно, предельно осторожны.

Людмила набрала по мобильнику номер телефона мужа и договорилась встретиться с ним через полчаса у перехода на перекрестке Ленинского и 26-ти Бакинских комиссаров. В оставшееся до их встречи время решили втроем погулять по улице. Людмила взяла Ольгу под руку, а Олег, закурив свою любимую сигарету «Кэмэл», пошел слегка сзади. Направились в сторону метро, задумав дойти до находящегося на углу большого универсама, а потом назад до перекрестка, посчитав, что как раз будут там в назначенное время. Где-то на полпути Олег остановился. Он встретил старого приятеля, работника Центризбиркома Виталия Беленького, с которым в прежние времена работал в аппарате Совета Федерации, а еще до этого знал по Верховному Совету, где тот издавал малопопулярный, но нужный журнал под названием «Ведомости». Борисыч, как меж собой знакомые звали Беленького, как выяснилось, также направился вместе с женой посидеть в том самом ресторанчике, из которого троица только что вышла. Он был как всегда восторжен, улыбался и при этом, сильно жестикулируя, что-то очень живо рассказывал Олегу. Жена Беленького Наталья – прекрасный врач-офтальмолог, недовольно стояла в стороне, прикуривая одну от другой тонкие сигареты «Вок». А Ольга с Людмилой остановились чуть впереди на фоне наполовину разобранных и непонятно в какой связи здесь, на улице, метрах в двадцати от пешеходной дорожки воздвигнутых когда-то нелепых многоугольных конструкций с витражами. Видно, деть было и в те времена эти архитектурные сооружения некуда, вот и нашли им местные власти местечко на маленькой травяной полянке с бесчисленными тропами перед входом в десятки раз переименованный за последние годы дешевый магазин «Пятерочка».

– Не удивляйся, для нас, как я уже говорила, такие встречи – обыденное, даже повседневное явление, – сказала Ольга, взглянув на слегка удивленную физиономию Люды. – Не бойся, это продлится недолго, не больше пятнадцати минут. Однако до универсама дойти уже не успеем, а будем, как сумасшедшие, торопиться назад, чтобы успеть на встречу с твоим мужем. Я это знаю заранее, у нас всегда так бывает.

– Да ладно, какая разница, все равно ведь гуляем. Ты лучше скажи, а ваши путешествия по монастырям Подмосковья что-нибудь дали в конечном итоге? Или надежда сейчас только на следствие частного сыщика господина Шувалова с его ребятами из сыскного бюро? Какие же вы молодцы, что ведете поиск в разных направлениях, не останавливаясь ни на день. И то, что решили семейную икону найти, впечатляет сильно всех моих знакомых, а меня особенно. И еще то, что решили не только найти ее, но и, как рассказывал Олег, самому Патриарху Святейшему вручить, когда найдете. Наслышана… Наслышана… Правда, никто пока не знает толком, да и вы в том числе, где вы ее обнаружите… Но, что обнаружите, сомнений нет никаких. – И она вопросительно посмотрела на Ольгу, сделавшую вид, что не совсем ясно понимает красноречивые взгляды Люды, сопровождавшие ее вопросы. Поэтому Людмила уже с меньшим, чем прежде, энтузиазмом продолжила: – Уму просто, дорогая моя, непостижимо, сколько времени ты на все это потратила. Тебе не жаль? Давно могла бы, учитывая особенно, что твой Олег зарабатывает совсем немало, купить такую же икону где-нибудь на аукционе или в антикварном магазине. Думаю, это стоило бы вам намного дешевле. Или, может, вам двоим такой нескончаемый поиск доставляет истинное наслаждение. Все время при деле, в бесконечных поездках. Постоянные встречи с интересными людьми. Многие мои подруги в последнее время не знают, как и чем себя занять, мучаются даже от этого. А у вас все о’кей, причем на многие годы вперед. Ну, допустим, не найдете вы Спаса своего, что тогда? Ничего же страшного не произойдет, правда? Зато как интересно все, загадочно, таинственно, я сама даже с огромным удовольствием увлеклась этим после рассказа Олега, честно скажу. Жаль, что никому рассказывать нельзя, как мы и договорились, а то бы я, как поручик Ржевский, могла блеснуть перед своими друзьями на очередной вечеринке… История супер. Да еще и с какими древними корнями, уходящими во времена Пугачева, Екатерины Великой, Суворова… Надо же! Если б не знала, в жизни бы не поверила.

– Понимаешь, дорогая Людочка, все это не плод нашего воображения, а реальность. Поэтому никакой суррогат, никакая другая икона не заменит мне нашу родовую, семейную икону, найти которую мне завещала моя родная бабушка. Так что твой совет для нас никак не приемлем. Найти мы должны именно ее. Спас Нерукотворный, который, как ты правильно сказала, достался моему пращуру от самого бунтаря Емельки, должен быть у нас и нигде больше. И я чувствую, что найдем мы то, что ищем, обязательно, причем в самое ближайшее время. Скажу тебе больше, как только найдем и получим в руки святой образ, мы с Олегом его вернем Православной церкви, как он правильно тебе рассказал о нашем далеко идущем замысле, а если получится, то самому Алексию вручим. Впрочем, Олег со своими бесчисленными связями клянется, что он сделает это довольно легко и быстро. Дело, как ты понимаешь, осталось за малым: нужно найти саму икону, а все остальное приложится.

А что касается наших путешествий, то тут ты права как никогда. Бесконечные поездки по монастырям, встречи и беседы со священнослужителями, которыми я увлеклась еще студенткой первого курса истфака МГУ, когда вместе со своим сокурсником, известным теперь на Западе искусствоведом, давным-давно выехавшим в Германию, были незабываемы. Но пока ничего путного нам они не дали. Однако такие поездки, которые мы и поныне, как ты знаешь, совершаем довольно часто с Олегом, наполняют нас с ним глубоким внутренним содержанием и просвещают заодно, что, согласись, совсем неплохо. Недавно, например, мы с друзьями прекрасно съездили в Суздаль. А на прошлой неделе вдвоем смотались на полдня в Можайский район в деревню Колоцкое, где испокон века находится и сейчас действует Успенский Колоцкий женский монастырь. Он известен еще и тем, а может, прежде всего, тем, что в нем находится чудотворная икона Колочской Божией Матери. Ты не смейся, она на самом деле чудотворная. Икона хранилась в этом монастыре до 20-х годов, как нам рассказали, а в 60-е годы следы ее самым невероятным образом, прям как у нас, потерялись. Украл, возможно, кто-то из алчных атеистов-партийцев, да и «толкнул», как это часто бывало, на Западе или обменял на «жигуль». Но не в этом дело. Это, как говорится, противно, конечно, но не наш вопрос. А дело в том, представляешь, что сейчас в обители находится копия, или список образа, также чудотворный. Благодаря ему, как нам рассказала монахиня Амвросия, только с конца прошлого, двадцатого, столетия, где-то с 1998–1999 годов, произошло несколько десятков чудесных исцелений. Особенно, по ее словам, образ помогает бесплодным парам. Был даже случай, сказала нам Амвросия, когда в чреве матери, представляешь, воскрес уже мертвый ребенок. А еще икона исцеляла местных мужиков от довольно широко распространенного в этих местах пьянства.

– И ты, профессиональный историк, профессор, преподаватель, веришь в эти чудеса? Я даже диву даюсь, извини, конечно. А если твои студенты, к примеру, узнают или коллеги-педагоги, ректор? Как ты к этому отнесешься, что они тебе скажут?

– Да пусть что хотят, то и говорят. Знаешь, мне теперь все равно. Не то что в прошлые времена, когда от этого работа, аспирантура, пребывание в партии зависело. В одну минуту тебя могли тогда изгоем общества сделать. Так, собственно, со многими и случилось, которые отчалили потом с большими трудностями за «бугор» и теперь там преспокойно живут и здравствуют на зависть многим нашим соотечественникам, коллегам и друзьям. Ты же, насколько я знаю, веришь всяким магистрам белой или черной магии. Даже гадалок посещала. Ты думаешь, так лучше, что ли?

– Нет, конечно, но тогда у меня очень сложные времена были. Дочь уехала за кордон, с мужем ругались часто. А потом все как по мановению палочки-выручалочки прошло. А верить, я в общем-то никому и никогда не верила, кроме как в собственные силы. И других по сей день призываю к тому же самому. Откуда, кстати, ты взяла, что икона, которую вы с Олегом лицезрели в этой деревне, о которой ты говоришь, святая или чудотворная? Со слов монахини?

– В том числе. К тому же с этой иконой связана и довольно любопытная историческая легенда аж пятнадцатого века. Именно тогда крестьянину Луке, который жил близ реки Колочи, впервые был явлен этот образ. Он, как рассказывают предания, возвращался домой и увидел в ветвях дерева эту икону. Хитрый Лука не растерялся, влез на дерево, снял святой образ и отнес его к себе домой, где в это время находился его парализованный родственник. Так вот, этот безнадежно больной человек стал с того дня усердно молиться перед этой иконой и вскоре поправился. После чего образ прославился на всю страну. С крестным ходом, как гласит историческое предание, икону отвезли в Можайск, а потом и в Москву, где благодаря ему люди стали исцеляться от язв и бушевавшей тогда холеры.

Что касается самого Луки, то он, согласно тому же преданию, счел все эти чудотворные явления иконы собственной заслугой и безмерно в результате возгордился. На пожертвования людей построил себе в этих краях настоящие хоромы и стал в результате почитать себя чуть ли не удельным князем. Во всяком случае, равным удельным князьям. Видишь, что деньги и тогда, дорогая, делали с людьми! Так вот, однажды, как гласит легенда, охотники поймали для своего князя медведя. Лука же, благодаря найденной им иконе Божией Матери получивший в этих местах невиданную популярность, потребовал, чтобы они выпустили пойманного зверя к нему во двор. Так вот, медведь бросился на него и едва не разорвал Луку на куски. Тогда-то истерзанный крестьянин понял, что это и есть Божье вразумление. В результате он постригся в монахи и основал тот самый монастырь, в который мы ездили. Вот такая история Луки вразумленного. А может, и того самого, о котором поэт Барков, безумно популярный в свое время, написал свою поэму, и по сей день имеющую хождение в среде интеллигенции. Тот самый Лука, дед которого самым невероятным образом «порой смешил царя до слез».

Скажи, история Луки тебе ничего не напоминает в нашей теперешней жизни? Нет? А мне, например, напоминает. По-моему и сегодня кто-то, кто находится рядом с нами, и был, несомненно, связан с Дедом, то бишь бандитским авторитетом Вогезом, о котором ты хорошо информирована и знаешь теперь все его дела, ждет, подобно Луке, вразумления Божьего. Причем кто-то из тех, скорей всего «новых русских», кто благодаря «нахапанному» за время перестройки и реформ богатству, возомнил себя таким же «удельным князем», как тот крестьянин Лука. А вот кто этот человек, нам предстоит выяснить в самое ближайшее время, и ты, как я поняла, нам в этом поможешь, если потребуется. Так ведь?

– Не сомневайся ни на минуту. Твои проекты, Ольга, конечно, мне, как юристу и бывшему следователю, очень интересны. И я с большим интересом отношусь к твоему былинному рассказу, но скажи мне по совести, ты на самом деле веришь во все эти церковные сказки, рассчитанные на малограмотных или вовсе безграмотных крестьян средневековья? Не кажется тебе, что все это настоящая, как раньше говорили, поповская пропаганда? В то же время, мне все это так же безумно интересно, как и тебе. Какие-то противоречивые чувства во мне борются. Скажу больше, я бы с огромным удовольствием съездила с вами вместе в одно из таких путешествий по храмам Подмосковья и иной раз сама также люблю смотаться по воскресным дням куда-нибудь в подобный круиз, особенно недалеко. Но верить во все эти чудеса… Упаси Боже! Потом для нашего поиска, расследования да и для Фемиды нужны, дорогая, факты, только факты. Без всяких легенд и домыслов. А с этим пока еще у нас с вами не все в полном порядке.

– Как ты догадываешься, я не собираюсь выдавать легенды за действительность. А что касается посещения храмов и окружающих их тайн, поверий и тех же сказок, то ты не забывай все же, что я сейчас читаю курс отечественной истории и культуры. А разве все это не часть нашей истории? Одним моим знакомым помогает жить увлечение эзотерикой, другим – соционикой, третьим – дианетикой, как, например, стародавнему приятелю моего Олега полковнику МВД Тыквину с женой. Они теперь, видишь ли, в хаббардисты подались, проповедуют их идеи и даже книжки на эти темы пишут. Мне, например, все это чуждо. А вот такие экскурсии, думаю, во много раз более полезны и познавательны. Я даже часто со студентами на такие экскурсии езжу и по Москве, и по Подмосковью. Недавно, например, мы совершили интересную поездку по старообрядческим храмам Москвы и даже на старообрядческом кладбище побывали с моими студентами. Олега даже с нами взяла, и он, бросив все дела, с удовольствием с нами весь день провел. Эта поездка на него большое впечатление произвела. В следующий раз и тебя приглашу обязательно, если хочешь. Думаю, тебе понравится.

А потом, знаешь, я же еще студенткой, в советские времена, в церковь частенько ходила. И даже когда историю КПСС преподавала – тоже. Мамаша с отцом ужас как за меня боялись. А я все равно ходила. Один раз даже вместе с Олегом на Пасху в Новодевичьем монастыре весь день провели. Но он-то больше из чистого интереса, как в театр ходит. Так что, не удивляйся, в некоторые чудеса я все же верю, только всегда при этом пытаюсь перекинуть мостик в нынешнее время, определить и растолковать поверья прошлого с точки зрения современного опыта, и своего в том числе. Ну да ладно, вон и Олег уже заторопился. Он время точно сечет. Значит, пора бежать на встречу с твоим мужем.

Подошедший Олег действительно поглядывал на часы. Взяв женщин под руки, он развернул их в обратную сторону, и они поспешили к переходу на углу 26-ти Бакинских комиссаров и Ленинского. Туда, где уже пять минут Людмилу нетерпеливо ждал в своем серебристом джипе ее муж. По дороге Олег рассказал, что его приятель предложил им с Ольгой войти в состав редколлегии нового журнала чисто детективного направления, который он намерен начать выпускать в самое ближайшее время. Олег даже название ему тут же придумал – «Бубновый туз», помня о том, что когда-то каторжникам на спинах их черных одежд обязательно рисовали карточную символику, чтобы охранникам в случае побега заключенного было легко обнаружить и попасть в видную с любой точки цель – мишень. Содержанием нового журнала, по словам Олега, должны были стать в основном детективные рассказы, которых у него самого было немало. Поэтому он был воодушевлен предложением товарища и решил, не откладывая дела в долгий ящик, подобрать несколько рассказов, имевшихся под рукой, и уже вечером передать тому на дискете для первого номера. Кроме того, приятель Олега уже давно выпускал получивший достаточно широкую популярность в стране туристический журнал «Россия без границ» – его составляли описания туров по стране, особенно интересных для приезжающих в Российскую Федерацию иностранцев. Ольга это прекрасно знала и читала журналы эти не один раз. Поэтому ее заинтересовало то, что в ближайшие дни вместе с Олегом им предстоит описать свое путешествие в Успенский Колоцкий женский монастырь в Можайском районе Подмосковья, о котором она только что подробно рассказала Людмиле.

Попрощавшись с адвокатшей, впорхнувшей на высокое переднее сиденье машины, мгновенно тронувшейся с места, они неспешно перешли улицу, прошли через арку и молча добрели до пятого подъезда дома, на восьмом этаже которого жили родители Ольги.

– Знаешь, моя дорогая, я, пожалуй, сегодня уже к твоим не пойду. Посиди у них сама, тем более что вам и без меня есть о чем поговорить. Можешь не торопиться домой. Я часа два должен посидеть за компьютером. Есть я не хочу, как ты догадываешься. Завтра у меня времени не будет совсем. А сейчас мне нужно, как я уже тебе сказал, подобрать пару рассказов для нового журнала «Бубновый туз». Эта идея мне очень нравится. Кстати, когда придешь, не забудь мне напомнить, что вместе с дискетой я обещал для первого номера передать наши с тобой краткие биографии и один или два наших снимка, не таких как на паспорт, а вполне нормальных цветных – у нас их много. Еще хочу позвонить Андрею. И у него детективных рассказов немало, и он, надеюсь, тоже откликнется на такое заманчивое предложение. А отцу скажи, что в соответствии с нашей сегодняшней договоренностью я специально к нему зайду, что я об этом не забыл. Я даже специально подготовлюсь и постараюсь, кроме прочего, перечитать свои старые блокнотные записи. Тем более что в них мне нужно будет найти для него ряд имен и интересующих его фамилий, а может, и кличек людей, связанных в прошлом с басмачеством и басмачами, о которых он собрался писать. Сейчас эта тема, на мой взгляд, более чем актуальна. Особенно проблемы, связанные с формами и методами борьбы с басмаческим движением, позволившими, хоть и не быстро, но положить конец кровопролитию.

Когда Ольга пришла к родителям, она застала отца сидящим за тем же полированным обеденным столом с расшатанными ножками, заваленным бумагами, увлеченно работающим над второй книгой о своей боевой партизанской студенческой молодости. Первая, «Юность уходит в бой», давно вышла в свет. Вторую книгу, куда вошли не только воспоминания о боевых товарищах, но и собранные с большим трудом их фотографии, по совету бывшего сокурсника, подрывника из отряда «Быстрый» Феликса Курлата, предполагалось назвать «Ненависть, спрессованная в тол». Разговаривать с дочерью увлеченный своими воспоминаниями Александр Иванович не стал, а только кивнул головой и махнул высоко поднятой вверх правой рукой с зажатой в ней китайской авторучкой с золотым пером, которой он пользовался с незапамятных времен.

Ольга пошла с матерью на кухню. Татьяна Алексеевна заварила по привычке довольно крепкий чай в огромном заварном чайнике. Поставила его на маленький столик возле окна, принесла две пиалы, вазочку с сушками и уселась напротив дочери, явно желая ей рассказать что-то важное и интересное.

– Мне сегодня весь день вспоминается, как мы с твоим отцом когда-то пришли в гости к твоим бабушке и дедушке в Ташкенте на улицу Чехова, – начала в своей неторопливой манере Татьяна Алексеевна. – Ты была еще совсем маленькая и играла во дворе с соседскими детьми. Была замечательная осень, одно из самых лучших времен года в Узбекистане, поистине золотое время – фрукты в невероятном множестве, ведрами, помнится, вишню собирали в их садике и ели, виноград черный и белый – дамские пальчики его еще называли. А цветов везде – море, в том числе и на ухоженных клумбах твоего деда. Он очень цветы любил – ирисы, гладиолусы, анютины глазки, розы – белые, голубые, темно-красные и даже черные. Чего на его клумбах только не было. У бабушки всегда в доме в вазах свежие цветы стояли, как помню.

В тот замечательный сентябрьский день мы собрались у твоей бабы Нади по традиции отметить особо почитаемый на Руси день именин Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи. Ты же знаешь, мы и сейчас каждый год отмечаем этот христианский праздник, для нашей семьи особенно знаменательный. Ты не улыбайся, к твоим делам мой рассказ тоже имеет некоторое отношение. Дослушай лучше до конца, тогда будешь комментировать. Твоя мама плохого тебе не расскажет и не посоветует. Утром того дня твой дед Алексей отправился раненько на базар, чтобы купить все необходимые продукты к встрече гостей. Я как сейчас помню весь в деталях его рассказ о том походе на рынок. Он всегда все рассказывал бабушке, ты же знаешь, и этот случай не был исключением. Только тогда я при его рассказе присутствовала, вот и все. А сегодня мне это приснилось со всеми подробностями. До твоего прихода все вспоминала, как будто это только что произошло. Представляешь? Вот и тебе хотела рассказать, а кому же еще. Кто меня так поймет, как ты? Отцу твоему всегда некогда, и к тому же он не любит такие рассказы.

«Ты что-то мне сегодня персики с гнильцой положила, да и мятых несколько подсунула, а, апа, нехорошо, замени, – начал свое повествование в тот день твой дед Алексей, отличавшийся некоторой привередливостью, особенно при покупке продуктов на рынке для своего дома, для семьи. Настоящее представление! В лицах мой отец, твой дедушка, пересказал свой вояж на ташкентский Алайский базар, пожалуй, самый крупный тогда и самый выгодный с точки зрения покупок.

– С какой такой гнильцой? Это что, хозяин, мятые, что ли? Самые сочные, самые спелые положила тебе как всегда, а ты обижаешься. Зачем так сказал? Зачем апу обидел? Хочешь, поменяю? – спрашивает его апа, у которой он постоянно покупал домой фрукты, тем более что в данном случае набрал он их целый таз. – Ты посмотри, хозяин, какие они спелые, сочные. Еще раз посмотри своим глазом. Сам знаешь, у меня свой огород: половина сахар, половина – мед. Не обижай апу, от души тебе все кладу и еще с походом, как всегда. Но если не нравится что-то, поменяю и еще лучше выберу. Ты только скажи, я все сделаю. – И пожилая красивая узбечка тут же проворно заменила товар. – Что еще, сосед, брать сегодня хочешь? Гости, наверное. Угости их как следует, и мне приятно будет. Черешню? Абрикос? Грушу? Урюк? Для тебя как всегда все лучшее. Только скажи, апа все подберет, все выберет.

Алексей Георгиевич и так набрал в этот день всего предостаточно, но тут все же не удержался и купил еще. Потом прошелся по рядам. Нужны были и горячие лепешки с тмином, и сыр, и брынза, и сметана… А как могло быть по-другому здесь, на знаменитом ташкентском Алайском базаре?! Да и не базар это был, в российском понимании, а просто сказка Шехерезады. Такого никто в Москве никогда не видел и не поверит, если рассказать.

– Если бы я был художником, – сказал тогда хлопотавшей в кухоньке жене Алексей, – то наверняка большой цикл своих картин посвятил бы только ташкентскому базару – Мекке восточной жизни. Да вот, к сожалению, Бог такого таланта не дал. Да и есть ли такой талант, который в состоянии воспроизвести все буйство красок Алайского рынка. Вряд ли! Ван Гога или Гогена для этого маловато. Европейский масштаб совсем не тот. Да и краски совсем не те, скупые по азиатским меркам».

Татьяна Алексеевна налила себе половину пиалы горячего зеленого чая и, отпив глоток, ненадолго замолчала. У нее перед глазами тут же встали знакомые ей с детства сочные, яркие краски, переливающиеся всеми цветами радуги горы фруктов, овощей, зелени… А колоритные, прокопченные на солнце лица продавцов в тюбетейках в трудновычисляемом возрасте… А покупатели всех наций и народностей, собравшиеся здесь. Какому художнику под силу передать все это, а, кроме всего прочего, еще и ту особую сладость здешнего азиатского торга, от которого одинаковое наслаждение получают обе стороны? Нет, такое, как здесь, вряд ли где увидишь. Как, впрочем, и многое другое, составляющее сам смысл восточного базара. То, ради чего здесь из века в век живут целые поколения людей. Не говоря уже о колорите самого рынка, описать который невозможно…

– Так вот, – дальше продолжила она… – Твой дед, долго проживший в Узбекистане, освоивший и перенявший многие местные традиции и обычаи, в этом плане оригинальностью не отличался. Ему нравилось по утрам «делать базар», получая от этого истинное удовольствие. И конечно же, совершив все необходимые покупки, заскочить на полчасика в заключение рыночного путешествия в манящую запахами бесчисленных пряностей чайхану.

В тот день, как рассказывал Алексей Беккер своей жене, накупив фруктов, овощей, зелени для предстоящего домашнего торжества, он со всеми своими многочисленными покупками, аккуратно разложенными на двух стульях с кривыми металлическими ножками, расположился за маленьким столиком, у деревянной решетки, ближе к выходу. Потом, подойдя к солидному, напоминающему японского сумоиста, чайханщику с лоснящимся от пота и жира мясистым лицом с маленькими хитрыми поросячьими глазками, из-под засаленной от времени и постоянно жирных рук черно-белой тюбетейки которого торчали уголки совершенно мокрого носового платка, и сделал заказ.

– Порцию плова, лепешку и зеленый чай, – сказал ему Алексей, указав при этом на занятый им столик.

Чайханщик понятливо мотнул головой, сказав лишь одно слово «яхши», и продолжил свою начатую, видно, много ранее беседу одновременно с двумя или даже с тремя посетителями.

Вдруг Алексей почувствовал спиной подходящего к нему из чайханной глубины человека и оглянулся.

– Алексей Георгиевич, вы ли это? Не представляете даже, как я рад вас видеть. Вы уже сделали свой заказ?

Алексей поднял глаза на склонившегося над ним человека и, увидев небритую, обрюзгшую физиономию подошедшего незнакомца, слегка опешил. Потом, внимательно приглядевшись, все же узнал его. Боже мой, да это же не кто иной, как Генрих, ахнул он про себя. Конечно, он, но как изменился. Как же жизнь его перетряхнула. Однако внешне виду не подал, а только ответил впрямую на заданный вопрос.

– Да, заказ сделал только что, – сказал он, а потом добавил: – Да вы не стесняйтесь, присаживайтесь ко мне, Генрих Оттович. Давненько мы с вами не виделись. Как дела, как семья, рассказали бы? Как вы сами?

Генрих сел на освобожденный от пакетов с покупками стул и только устало махнул рукой.

– Да что там говорить, вы, наверное, и сами все про меня знаете. Сейчас вот, спустя много лет после войны, пытаюсь приспособиться к мирной жизни. Но война для меня, понимаете ли, еще не окончилась, даже через столько лет. А когда закончится, даже не знаю. Может быть, никогда… – признался он.

– Мне тоже чаю принеси, – попросил Генрих подошедшего к столу чайханщика и с нескрываемой неохотой, постоянно ловя на себе пристальные взгляды Алексея, сквозь зубы продолжил: – На работу устроиться никак не могу, никуда меня теперь не берут, боятся. До войны, вы же знаете, я юрисконсультом на обувной фабрике, что на Богдана Хмельницкого, недалеко от Комсомольского озера, работал. Вы, наверное, помните? А теперь вот туда не берут. Да что там, даже разнорабочим на фабрику, где меня каждая собака знает, не устроиться. Клеймо на мне, Алексей Георгиевич, понимаете, на всю оставшуюся жизнь. Страшное клеймо. Военнопленный же я. В НКВД чуть что вызывают. Дома бесконечные скандалы, денег совсем нет… Ритка из дома от меня как от прокаженного бежит, замуж выскочила за бедного инвалида, с двумя детьми в придачу. Вот и вся моя история. Видите теперь, как я живу. Да никак не живу – существую и все… На рынке ошиваюсь. Жить-то надо. Там товар поднесу, тут мешки перетаскаю… То поесть дадут, то заплатят копейки, и на том спасибо…

Алексею в это время принесли полную косу янтарно-желтого, с большими кусками ароматной баранины горячего узбекского плова. Увидев, какими жадными глазами Генрих посмотрел на еду, Алексей молча придвинул ему свою порцию. Генрих тут же жадно набросился на нее. Сметя за несколько секунд все содержимое, собрал кусочком предложенной ему лепешки остатки жирного риса на дне, с нескрываемым удовольствием вытер затем грязной рукой масляные после плова губы.

– Спасибо вам, Алексей Георгиевич, огромное спасибо! – пролепетал он. – А вы сами-то, не хотите, что ли, кушать? Плов очень вкусный, я давно такого не ел.

– Да я уж что-то и расхотел. Вот чаек свой допью и домой, пожалуй, пойду.

– А меня домой вовсе не тянет. Да и есть ли он теперь у меня, мой дом? Сам не пойму. Ведь, не поверите, выжил же я в этом аду, в плену, только потому, что знал, что меня дома ждут. Мечтал, думал каждую минуту, как я дочку свою увижу, с женой встречусь. Тогда настоящая надежда у меня была, вера. А теперь что получается? Никому я здесь не нужен. Лишний я человек в этой жизни. Крепкий, здоровый, сильный мужик и – живой труп. Вот как бывает.

– Генрих Оттович, – проговорил Алексей, расплатившись с чайханщиком, – ты раньше времени не унывай, прошу, а главное – не распускайся. Попробую я тебе в ближайшее время помочь, поговорю насчет тебя с одним знакомым. Покумекаем, решим, не бойся. Найдем, в конце концов, что-нибудь приемлемое. Не один ты такой после войны вернулся. У других положение еще хуже. Ты адрес наш помнишь? Он не изменился. Так что заходи к нам через недельку, возможно, что-то к тому моменту уже и решится.

В это время к Генриху подошел довольно молодой человек и, нарочито небрежно поздоровавшись с Алексеем Георгиевичем, начал что-то быстро, вполголоса, чтобы не было слышно окружающим, причем довольно зло, говорить застывшему на своем стуле Соломонову. Тот лишь смиренно чуть ли не при каждом предложении незнакомца кивал ему в ответ.

«До чего же скользкий, даже мерзкий тип, – подумал Алексей Георгиевич, разглядывая парня исподтишка, боясь взглядом привлечь к себе внимание. – Довольно симпатичный издалека, при ближайшем рассмотрении он производит просто отталкивающее впечатление».

Белесый, верткий, с развязными манерами, со скользким взглядом колючих глаз, он неуловимо напоминал ему кого-то из прошлого времени.

Алексей напрягся, внутренне ахнул даже.

«Не моей ли это бывшей соседки Таньки Черновой сынок? – подумал вдруг он. – Надо же. Скорей всего, он и есть. Молокосос совсем еще, а Генрих-то его явно побаивается. Вон посерел весь. И глаза забегали».

В это время парень перевел свой взгляд на Беккера.

«Не взгляд даже, а острие кинжала, – вздрогнул, увидев прямо перед собой глаза белесого парня, Алексей Георгиевич. – Взглянул, как ужалил все равно». Не зря ведь поговаривали в городе, что известная на всю округу пропойца-блядушка Танька Чернова была когда-то знойной женщиной, красоткой. Родители ее долгое время находились в стане белогвардейцев, скрывавшихся в Туркестане от «красной кары». Сама же она в результате неимоверных похождений в поисках лучшей жизни, а то и приспосабливаясь к ней, чтобы просто прожить, заняла в результате не последнее место в большом гареме Ибрагим-бека, одного из самых крупных басмаческих предводителей. Один из ее вечно голодных, оборванных, босоногих детей – когда она уже жила по соседству с Беккерами на улице Чехова в своей развалюхе – был как раз от этого самого Бека.

«Ну, чего только люди не набрешут, – подумал тут же Алексей. – Кто его знает, как и отчего у нее такая судьба сложилась. С другой стороны, все может быть. Но точно Танькин это сын. Сердце не обманешь. Давненько я что-то его не видел. Вот и не признал поэтому сразу. И почему его Генрих так боится?»

Генрих, еще раз поблагодарив Алексея, по-узбекски прислонил правую руку к сердцу и нехотя пошел вглубь базара. Молодой человек последовал за ним.

«Однако засиделся я здесь, домой давно уж пора», – подумал Алексей, вставая из-за столика. День обещал быть особенно жарким. Дел впереди у него было невпроворот – ведь 30 сентября каждый год в их семье одновременно праздновали именины всей троицы. Трех именинниц, трех родных сестер, да еще и троюродной Софьи. И всех их Алексей знал еще по своему оренбургскому детству.

Его отца – Георга Фридриховича Беккера, купца 1-й гильдии, известного орского богатея, в те самые времена хорошо знали и в Оренбурге, где у него была суконная фабрика да самые модные чуть ли не на всем Урале магазины. И в самой Москве магазины купца Беккера пользовались не меньшей популярностью. Вот и приучал он своего старшего сына Алексея с ранних лет ко всем своим делам, в поездки частенько брал. На него, на Алексея, на продолжателя славного рода Беккеров, наследника большого дела купеческого, была у Георга Фридриховича, по сути, вся надежда. Остальные дети в семье – так получилось – родились девками. Восемь дочек было у Георга Фридриховича. Жена – чистокровная яицкая казачка, родом из знаменитой станицы Наследницкой. Сам он из обрусевших немцев, которые еще при Анне Иоанновне перебрались в Россию из саксонских земель. Немало немцев в те далекие времена приехали в поисках лучшей доли в Россию, да так здесь и остались навсегда. Обустроились, хозяйство завели, обжились, привыкли. Разъехались по необъятным просторам Государства Российского. Во благо его «не щадили живота своего». Но и, как водится, себя тоже не забывали. Трудились честно, были аккуратны, педантичны, надежны, работящи. В делах преуспевали и все трудом нажитое преумножали. «Арбайт! Арбайт! Арбайт!» Эту формулу с молоком матери впитал Георг Фридрихович, зная, что по-другому лучшей жизни не добьешься, и привил эту заповедь своим детям.

Прасковье Власьевне, жене Георга Фридриховича, наследницкие да орские казачки от души всегда завидовали:

– Ну и повезло ж тебе, Прасковья. Муж – работящий, удачливый в делах… Вон каким богачом стал за короткое время. Да вдобавок ко всему непьющий, семьянин хороший, тебя и детей любит, и собой хорош. А уж Алешка твой, не без его помощи и стараний, у вас растет разумный, степенный, смекалистый, умный и прилежный мальчишка, – не раз говорили соседки Прасковье. – И невесту, стало быть, вашему сыну, подыскивать надо под стать ему заранее. Вон сколько купеческих дочек, из наших, из казачьих, невестятся уже давно. Или Георг из немецких своему сынку приглядывает?

– Да рано ему еще, пусть погуляет, как следует, а жениться всегда успеет, – отмахивалась Прасковья. – У меня вон у самой девок полон дом. Их в первую очередь пристраивать надо. Или вы своих дочек для нашего Алексея готовите?

– Мы-то рады бы были. Да все в округе говорят, что Алексей ваш давно на подружку своих детских забав – Надежду Агапову – глаз положил.

– Да полно вам, утихомирьтесь. Язык у вас без костей. Росли ведь мы с Ольгой, знаете, небось, вместе. В станице наши дома рядом стояли. Алешка для них как сын родной. Любят его там, привечают всегда, – отвечала Прасковья.

– Алешка приехал! Алешка приехал! – с визгом, хохотом в гостиную большого оренбургского дома Агаповых, крича, влетали всегда Вера и Любочка, как только молодой Беккер появлялся на пороге их дома, и тут же просто повисали на молодом человеке.

– Надюрка, а ты чего там копошишься? Это она к твоему приезду все прихорашивается да принаряжается, – на ухо шептала Алексею обычно Люба.

Алексей отдавал девчонкам привезенные гостинцы. И тут-то в комнату павой вплывала Надежда. Хорошевшая день ото дня, высокая, статная, с кокетливо вздернутым носиком на милом лице, голубыми глазами, пышными светло-русыми волосами, убранными в затейливую прическу – в моменты приезда молодого человека девушка выглядела особо привлекательно.

– Алексей Георгиевич! Несказанно рада вас видеть, – мелодичным голосом обычно проговаривала она, подходя поближе к молодому Беккеру.

– Да какой я тебе Георгиевич, Надежда? – краснея, отвечал он. И добавлял: – Помнится, не далее как в прошлый раз ты меня просто Алексеем звала. Да и разница в годах у нас с тобой всего пять лет. Ты же знаешь, что мне всего двадцать стукнуло, – обижался молодой купец.

– Надолго ли к нам пожаловали? – как-то спросила она.

– В Москву завтра уезжаю, попрощаться зашел. Отец там уже. Мы свой магазин новый большой открываем.

– Вот здорово! Ты даже не знаешь – мне родители обещали, что я дальше учиться в Москве буду.

– Неужели они тебя туда одну отпустят?

– Одну, конечно, ни в коем случае не отпустят. Но у тетушки, маминой сестры Марии, дом приличный на набережной Москвы-реки есть, и кто-нибудь из наших, наследницких, там всегда живет. Да, к тому же и отцова родня в Москву недавно перебралась.

– Я тоже теперь в Москве по делам частенько буду бывать. Так что будем, думаю, там не реже, чем здесь, видеться, – успокоился после рассказа Надежды Алексей.

– Алеша! – немного помолчав, почему-то вдруг шепотом сказала ему тогда Надя. – Глаза закрой, дай руку, я хочу тебе сейчас показать что-то такое, о чем ты даже не догадываешься. Не бойся! Не укушу!

«Неужели поцелует», – затаившись и закрыв глаза, подумал тогда Алексей. Но не тут-то было. Надежда, крепко взяв его за вытянутую руку, вывела следом за собой из комнаты и потащила куда-то в глубь дома.

– А теперь открой глаза, – проговорила она, отпуская руку едва не оступившегося Алексея. Он испуганно огляделся по сторонам. Сколько лет бывал в этом доме, а вот в молельную комнату попал впервые.

«Зачем, интересно, она меня сюда привела?» – мысленно задал он себе вопрос. И сразу же понял, нашел, вздрогнув даже, ответ. Из угла полутемной небольшой комнаты на него смотрели черные угольки глаз Спасителя. Ему даже показалось, что, глядя на него, Спаситель своими – как вечность – глазами прожег его насквозь, увидев в нем все – явное и тайное, высокое и низкое.

– Это та самая икона? – почему-то еле произнося слова, шепотом спросил он.

– Да, – тоже шепотом ответила Надежда.

– Ведь все говорят, что она давным-давно пропала?

– Мало ли что говорят. Говорят, но ты же видишь, она здесь, в нашем доме. Вот она! – при этих словах Надежда трижды перекрестилась, потом аккуратно поправила горевшую лампадку. Помолилась и перед другими иконами молельной комнаты. Алексей последовал ее примеру. Вскоре они тихо, на цыпочках, вышли оттуда.

– Алеша! Только ты никому не говори о том, что видел у нас сегодня Спаса Нерукотворного, – попросила его уже в гостиной Надя. – Даже нашим никому не говори, ладно, что я тебя в молельню водила. Запомни: это наша семейная реликвия.

Алексею, конечно, безумно хотелось расспросить тогда Надежду об этой иконе. Его мать, землячка Ольги Писаревой, как и все наследницкие станичники и станичницы, не раз слышала всевозможные истории об их родовой иконе, с которой, как говаривали люди, было связано много таинственного, загадочного. Но саму икону в Наследницкой никогда и никто в жизни своей не видел. Поэтому и рассказывали друг другу о ней самое что ни на есть разное. И то, что икона эта, мол, чудотворная. Что она исцеляет и помогает праведникам и в то же время наказывает грешников, людей, преступивших Божьи и человечьи законы и представления. Что она может, например, внезапно исчезнуть и так же внезапно появиться. Сказывали даже, что Спаса пытались когда-то украсть, и не раз, да ничего из этого в конечном счете не выходило: погибали все эти лихие люди, да и только. И еще рассказывали, будто икона эта волшебство творит: богатство, например, может кому-то принести и так же внезапно у него же и отобрать… А некоторых, например, лишить всего добра, накопленного не одним поколением…

Кто-то поговаривал даже, вспомнил Алексей, что у Писаревых и не было никогда Спаса. Что придумали, мол, они всю эту историю с чудотворной иконой сами давным-давно, чтобы силу своему роду придать. Или чтобы оправдать как-то добро свое, якобы незаконным путем нажитое. Вот и все.

Проходя анфиладу комнат, молодые люди молчали. Когда же они вышли в залу, Надежда первой нарушила тишину.

– Дядю Степана, мужа нашей тети Маши, ты помнишь? Так вот, говорят, что перед тем, как умереть, он все время повторял в бреду горячечном одни и те же фразы: «Свет вижу. Глаза он мне жжет. Больно даже. Уберите этот яркий свет».

А потом перед самым концом своим еще несколько раз произнес: «Спас, Спас, Спас меня не простит… Что я наделал, дурак?» Потом, рассказывают, будто он начал вдруг кричать дико, истошно даже, да вскоре и помер, хрипя, пока кровью не захлебнулся.

– Ты-то сама откуда все это знаешь? От тети?

– Вовсе и нет. Тетушка на эту тему вообще говорить не любит. Это няне нашей старенькой, Аграфене, ее внук Никитка, старатель, рассказал. А она мне, само собой, передала. Никитка еще ей рассказывал в подробностях, как он и другие старатели Степана нашли полумертвым недалеко от прииска. Но живого его до дома они не донесли.

– А я слышал, что Степан ваш после того, как золото нашел, слишком уж неправедную жизнь повел, людей стал обижать и что грешником он был великим. Получается, если верить твоей истории, – задумчиво произнес Алексей, – то можно сказать, что Степан получил по заслугам. Так ведь?

– Да вроде того.

– Но, как ты думаешь, связано это каким-то образом именно с вашей иконой Спаса Нерукотворного?

Надежда на этот вопрос ничего не ответила, лишь едва заметно кивнула головой.

– Та давняя история, – сказал тогда жене, вернувшись с Алайского рынка, Алексей, – отнюдь не случайно мне вспомнилась. Встреча с Генрихом, понимаешь, навеяла эти воспоминания. Вот думаю теперь, можно ли верить его рассказам о плене в Германии, об иконе, похожей на нашу, которую он там видел? А может, все плод его больного воображения? Может быть, он выдумал? Может, это пьяный бред? Ведь глядя на него, видно даже невооруженным взглядом, что сломался бывший весельчак, балагур, любимец женщин Генрих Соломонов. Теперь он далеко не тот мужик-жизнелюб, наш сосед, каким ты его помнишь. На мой взгляд, он сейчас явно пьющий, помятый, потрепанный, побитый жизнью человек. Думаю, нужно нам что-то сделать, чтобы он дальше не покатился вниз по наклонной плоскости…

А ты помнишь, кстати, Надюша, старшего сына Татьяны Черновой, нашей бывшей соседки?

– А его-то ты вдруг что вспомнил? Непутевый он парень вроде вырос. Как, впрочем, и все ее дети. Говорили люди, что куда-то на заработки он подался…

– Да, понимаешь ли, встретил я его, по-моему, сегодня на базаре с Соломоновым…

– Странно, – протянула Надежда Васильевна. – С плохой компанией этот парень был связан, я точно помню. Житья никому не давал. Сидел даже – чуть ли не за разбой… Да Бог с ним, зачем он тебе сдался… Алеша! Ты что-то мне сегодня не нравишься. После встречи с Соломоновым совсем загрустил. Скоро уже гости придут, а у нас с тобой еще дел невпроворот.

– Не волнуйся, Наденька. Успеем. Все будет в лучшем виде. В саду стол накроем?

– Конечно, в саду, а где же. Детей ведь, сам знаешь, долго в комнатах не удержишь, все равно на улицу потянет. В саду у них самые игры.

– На сколько человек накрывать?

– Сейчас посчитаем. Сестры мои с Натуськой, потом Танюшка с Сашей и с детьми, Софья с Григорием и Алиной. Да нас с тобой двое. Вот и все. Посмотри, кстати, холодец-то застыл, наконец?

– А в чуде это у тебя что? Пирог твой фирменный ореховый, да?

– Да, подойдет скоро. Хворост надо уже вынимать. Я тебя попрошу, посыпь его сахарной пудрой, не забудь, пожалуйста.

– Все сейчас сделаю, не волнуйся только. У нас ведь с тобой так всегда, все в самый последний момент доделываем. Так что иди-ка ты, отдохни пока немного, а я сам управлюсь, – и Алексей, нежно поцеловав жену, пошел проверять холодец.

– Дети, за стол, чай пить! Потом доиграете, – громко кричала Надежда Васильевна уже через час, когда все гости собрались за накрытым в их уютном садике столом. Детей, перед тем как они помчались играть в прятки, Алексей сам сытно накормил, чтобы не утруждать лишний раз жену, активно хлопотавшую возле шумной компании родственников Беккеров, пришедших отметить именины Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.

– Ты думаешь, Ольга, я спроста сегодня вспомнила в деталях всю эту историю? – сказала Татьяна Алексеевна. – Нет, отнюдь неспроста. Просто так, моя любимая девочка, ты знаешь, со мной такое не бывает. Это к чему-то очень серьезному, очень важному для всей нашей семьи. Не иначе. Причем всей нашей семьи касающемуся.

Я же тебе говорила, ты тогда была совсем маленькая и в момент обсуждения этих вопросов играла в прятки во дворе перед домом твоих дедушки и бабушки на улице Чехова в Ташкенте вместе с Алиной. Дедушка вас покормил, потом вы попили чай с фирменным бабушкиным хворостом. А я помогала бабушке собирать на стол, который также накрыли в садике перед домом, когда дедушка рассказывал ей о своем походе на Алайский базар, о встрече там с Генрихом Соломоновым, о том, что, находясь в плену в Германии, тот видел нашу семейную икону Спаса Нерукотворного. Так вот, это, думаю, сигнал, знак, который нам подан свыше, не иначе, так и знай. Это не просто воспоминание о прошлом, зачастую свидетельствующее о наступлении старости. Нет. Скорее – память сердца. И хотя я к твоим поискам относилась и отношусь не слишком-то серьезно, а отец, ты же знаешь, со своими коммунистическими и посткоммунистическими убеждениями вообще в такие дела никогда не верил и не поверит, в данном случае я всегда на твоей стороне. А сейчас особенно. И могу тебе сегодня сказать уверенно: продолжай, ты на верном пути. Спас где-то совсем рядом.

– Понимаешь, мама, что касается Германии и твоих воспоминаний о ташкентском соседе Соломонове, о котором ты мне не раз рассказывала, то все это правда. Судя по моим встречам недавним и в Баварии с коллекционером, недалеко от Гармиш-Партенкирхена, куда я ездила к брату, и в Австрии, куда я смоталась с одним известным искусствоведом специально по этому поводу, икона на самом деле была там. И ваш Соломонов, по всей вероятности, мог, конечно, видеть именно нашего Спаса как раз вскоре после войны. Так что ты видела по-настоящему вещий сон. Так, скорей всего, все и было на самом деле. Но с того времени много воды утекло, и по моим нынешним сведениям, икону давным-давно вывезли в Россию. У нас с Олегом имеются данные, о которых пока не хочу тебе рассказывать, что Нерукотворный находится сейчас где-то совсем близко от нас. Думаю, что его обнаружение и все остальные отгадки таинственных исчезновений – это вопрос самого ближайшего времени. Не хочу тебя пока посвящать, но скоро сама узнаешь. Я тебе обещаю. А за рассказ твой огромное спасибо! Некоторые подробности, воспроизведенные тобой сегодня, нам тоже помогут, только уже не в поиске, а во многом другом… если, конечно, это потребуется. Ты не переживай так сильно. Ведь вещие сны у нас в семье к каким-то крупным переменам всегда снятся. Дай Бог бы к хорошим! Ладно. Мне пора домой собираться. Олег, наверное, заждался. Так что я пойду, хорошо? А отец-то, видно, очень увлекся своей книгой. Даже признаков жизни не подает, не кричит тебе, как всегда, из гостиной, чтобы ты принесла ему чаю.

Зашедший в этот момент на кухню Александр Иванович предложил вместе поужинать. Но Ольга, напомнив ему, что они совсем недавно плотно поели в узбекском ресторане, о чем он, видно, запамятовал, отказалась. Она быстро сменила стоптанные тапки на свои новомодные красные туфельки, купленные еще в Австрии, и поспешила к себе домой. Хотелось отдохнуть да и рассказать Олегу все то, о чем поведала ей сегодня мама.

Проходя через тенистый скверик возле школы напротив родительского дома, в которой учился в свое время брат Станислав, она вспомнила вдруг отрывок из стихотворения, довольно часто повторяемый другим братом, Геннадием, который сегодня так и не подъехал. Впрочем, это было в его манере. Видно, подвернулось ему более важное дело, и он не счел нужным даже предупредить об этом.

«…Перед Богом посмотрю прямо, Пусть он слышит. Каждый о любви скажет, У любви нет лишних», – произнесла Ольга запомнившееся ей четверостишие. Остальные слова стихотворения неизвестного ей автора в памяти у нее не отложились. И как она ни пыталась их вспомнить, проходя довольно быстро по привычной для нее дороге домой, так и не смогла. А потом и вовсе забыла о них, как только нажала на кнопку звонка.

После двух или трех продолжительных трелей, Олег в своем любимом шелковом китайском халате с павлинами на голубом фоне, что свидетельствовало о том, что он на самом деле работал, а не пил пиво и не болтал по телефону, открыл дверь. Он был в отличном настроении. Напевал собственный перифраз популярной песенки, повторяя уже в какой раз: «Фарш невозможно провернуть назад…» – и был готов выслушать внимательно любой рассказ жены, даже если бы он был произнесен ею на китайском языке или на неведомом суахили.