Тайны Алханая

ТРЕХГЛАЗЫЙ БОГ

Посреди решётчатой, крытой войлоком юрты, на земляном полу, слегка дымился угасавший очаг. Серая струйка дыма уползала в закопчённое отверстие в куполе. За очагом, у стены, стояла божница на высоких деревянных ножках. На бумаге и на материи были нарисованы фигурки богов - бурханы. Там же стояли глиняные и золочёные статуэтки. Бурхан Шойжил восседал на синем быке, замахнувшись для удара палицей, и свирепо смотрел тремя глазами.

В юрте остро и приятно пахло сожжённой перед богами смесью из пихты, багульника и богородской травы.

Седая старуха, перебирая пальцами костяные чётки, шептала молитву. Потом она, как будто опомнившись, налила чай в бронзовый тахил и быстро заковыляла к божнице. Но вдруг обо что-то споткнулась и чуть не упала. Тахил вылетел из рук, звякнул и, перевернувшись, упал в золу очага.

- Халхай!

Старуха, забыв о молитве, сердито схватила с пола лошадиные путы и швырнула их в сторону широкогрудого темнокожего старика, сидевшего на сундуке.

- Хе! Вечно всё разбрасывает!

На дворе послышался шум и шуршание крыльев. Старик вышел из дома, набросив на плечи старую шубу с плисовым воротом, с красной шёлковой каймой по бортам.

- Лето, а он в шубе! - заворчала старуха.

На досках, прибитых к высоким стойкам, белел творог. А над творогом неустанно крутилось маленькое ветрило.

Старик задрал голову: большой коршун, держа в лапах кусок творога, уносился в вышину.

- Разбойник! Никого не боится! - хрипло закричал старик и погрозил костлявым кулаком.

Ворча, старик принялся ворошить куски творога.

А старуха в это время поставила чай перед бурханом; сложив ладони, подняла руки ко лбу, поклонилась и начала вертеть хурдэ - молитвенное колесо, сделанное в виде цилиндра, величиной с консервную банку. Внутри хурдэ на ось наматывались написанные молитвы. Старуха крутила ось вместе с бумажками, и это заменяло чтение молитв. Хурдэ вертелось бесшумно и стремительно, как волчок.

Вдруг со двора донёсся радостный возглас старика:

- Э, откуда? И так рано?

- Из школы! - зазвенел голос Цырена.

Старуха, собираясь выйти навстречу гостю, надела островерхую шапку. Дверь распахнулась, и в юрту вошли Цырен с дедом. Старуха обняла внука.

- Помолись бурханам, дитя, помолись! - приказала она.

Цырен, сложив ладони, чуть прикоснулся лбом к божнице и посмотрел на богов. На него уставились неподвижные, грозные лица. Особенно страшен был трёхглазый Шойжил. Перед бурханами лежали под-

ношения, среди них даже ириска и кусочек пилёного сахара.

- Ай, Цырен, откуда пришёл? - спросила бабушка.

- Из школы.

- У молодых был?

- Нет.

Бабушка звала «молодыми» отца и мать Цырена, которые работали в МТС.

К ним от школы было ближе, и всё же Цырен пришёл к старикам. Он воспитывался у них, и здесь ему было вольнее - балуйся сколько хочешь. Цырен, как и старики, называл родителей «невестка и сын» и частенько жаловался на них деду.

Дед, бывало, брал его на колени и, гладя жёсткие чёрные волосы, ласково приговаривал:

- О, мой длинноухий! Из тебя выйдет большой человек!

И сколько Цырен себя помнит, бабушка всегда нежила его и, бормоча молитвы, подносила лучшие куски.

Она старалась держать Цырена подальше от его родителей. Бабушка сердилась на «молодых» за то, что они не почитали святых и ламу. И сегодня бабушка обрадовалась тому, что Цырен не заехал к «молодым». Гладя Цырена по большой круглой голове, бабушка шамкала:

- Почему, сынок, долго не приходил? Я вся истосковалась, ожидая тебя. Во сне даже видела. А тут ещё слух прошёл по степи, что ты поехал на священную гору Алханай…

- А мы и правда через два дня идём на Алханай, - спокойно сказал Цырен.

- Неужели? Ай-яй! - засуетилась бабушка, забыв обо всём на свете. Она налила в стакан крепкий, подбелённый молоком чай, достала конфеты, сахар, сметану, припасённые для Цырена.

- Садись, садись сюда!

Цырен, сидя между дедом и бабушкой, пил чай.

- Ну, рассказывай, мой длинноухий, - сказал дед.

Мальчик обиженно отодвинулся от деда:

- И всегда вы дразните…

- Цырен теперь не маленький! - заступилась бабушка. - Теперь ему стыдно. Зачем так говоришь?

- Ладно, ладно. Не буду, - глухо засмеялся старик, - подпеваете друг другу!

Цырен обрадовался поддержке бабушки и, сверкая озорными глазами, стал торопливо рассказывать о подготовке к походу, о ружье Анчика Абидуева.

Дед трогал морщинистой ладонью свой нос, похожий на трубку, вырубленную из корня дерева плохим мастером. Потом он погладил большой рот, редкие седые усы и начал рассказывать:

- Наш Анчик был хороший, шибко хороший охотник. Косили мы с ним для зайсана сено. Покос был на северном Аргалее. И вот кончились наши припасы. По уговору нам должен был давать еду зайсан. Уже прошла неделя, а он ничего не привёз. В балагане пусто: ни хлеба, ни мяса. Что делать? Голодные косим. Вдруг Анчик бросил косу и говорит: «Пойдём, брат, на обед!»- «А что будем есть?» - «Принеси воды, разведи костёр». И ушёл в балаган. Докосил я, поплёлся за ним. Смотрю - в балагане его нет и ружья нет. Тут я сообразил - охотиться пошёл. Слышу - в лесу выстрел загремел. А ещё немного погодя вижу - тащит мой Анчик на загорбке дикую козу - гурана!

Дед с гордостью посмотрел на внука, дескать, вот какой человек был Анчик.

- Это люди, пожалуй, нашли ту винтовку. Хороший был винчестер, - добавил старик.

Цырен внимательно слушал деда.

- Я бы сразу узнал, - у него была медная мушка и длинный ствол с чёрной ложей.

- А в каких местах Анчик воевал? - спросил Цырен.

- Точно не знаю… Один русский рассказал мне, что Анчика в Макавеево расстреляли семёновцы.

У деда затуманились глаза. Цырен вздохнул. Стало тихо, каждый думал о своём.

- Давно это было… тридцать три года, однако, прошло, - пробормотал дед самому себе.

Шевелились бледные губы у бабушки, морщинистые добрые руки доставали и доставали из деревянного сундука на ножках новые угощения.

- Большой стал, - любовалась бабушка Цыреном. - Один пришёл - молодец!

Поев, Цырен умчался к приятелям.

А бабушку мучила тревога: «Не надо бы внуку ехать на Алханай. Свяжется с дурными мальчишками. осквернит священные камни Алханая. От глупых детей всего жди. Не пустить - сам убежит. Такой норовистый».

Старуха, сокрушённо шепча молитву, вспоминала, как однажды пошла в гости, а Цырен попросился с ней. «Сиди дома», - сказала бабушка. Вечером вернулась, а Цырена дома нет. Всю ночь искала с соседями, обшарила все ближние сопки, кусты. Только утром нашли его в зарослях степного кустарника. «Беда, какой избалованный и непослушный мальчишка! - качала головой бабушка и тут же ласково думала: - Да если не мы, так кто же его, сорванца, понежит».

Бабушка рылась в сундуке, доставала разноцветные тряпочки и резала их почерневшими ножницами на мелкие кусочки.

- Ой-ёй, мой козлёночек! Узду на тебя крепкую надо, козлёночек! Держи себя на святой горе почтительно. Молись всемогущим бурханам, как деды твои молились, - бормотала она. - Пускай возьмёт с собой эти лоскутки-зурамы и повяжет их на сучья деревьев как приношения бурханам.

Вбежал запыхавшийся Цырен. Его полные щёки раскраснелись, глаза блестели от возбуждения.

- Бабушка, есть хочу!

- Ты где ходишь? Еле дождалась тебя. Обед давно остыл.

Цырен выскочил из юрты, но тут же вернулся, неся охапку лиственничных дров и скрученную в трубки берёсту. Сунув это в очаг, он что есть силы дунул: облако пепла ударило ему в лицо.

- Ты что делаешь? Что делаешь? - заохала бабушка. - Всех бурханов засыплешь пеплом!

Пламя лизало пузатый закопчённый горшок, в нём уже начинало шипеть что-то.

Цырен увидел, что бабушка готовит разноцветные лоскутки.

- Зачем это? - удивился он.

- Ты что говоришь? Что говоришь? - рассердилась бабушка. - Разве можно ехать без них в святое место? Привяжешь, поклонишься богам.

- Бабушка, а может быть, не надо? - ласкался

Цырен. - Когда я буду привязывать к деревьям зурамы, ребята не будут смеяться надо мной?

- Ну и что же?! - Бабушка грозно смотрела на него не мигая.- Ты сделай это украдкой. О, Алханай - это обиталище богов! Ай, бурхан! Ты увидишь «Храм-Ворота», на стенах его из камней прорастут слова мани-молитвы, - таинственно шептала бабушка, и глаза её блестели, вытянутые, узловатые руки дрожали.

Цырену стало жутко, и он со страхом оглянулся на трёхглазого бурхана, сидящего на синем быке.

А бабушка всё шептала:

- Будешь ходить по Алханаю - молись богам, всегда помни о них. Там ничего не бери. Верующие принесли богам деньги, посуду. Не прикасайся к ним. У них есть невидимые хозяева. Понял?

Цырен опять боязливо покосился на богов.

Вошёл дед.

- О чём вы? - спросил он весело.

- Рассказываю, как вести себя на Алханае.

У деда весёлое лицо сразу стало испуганным:

- Правильно. Если идёшь по такой великой горе, где живут боги, всегда думай о них.

Дед и бабушка частенько так говорили Цырену. Особенно сейчас, когда он собирался в поход. Они уверяли, что в дальнюю дорогу можно отправляться в понедельник, в среду и пятницу, а в другие дни пойдёшь - в дороге может случиться несчастье. Они внушали ему, что нельзя поднимать на дороге посуду, а если сорвётся с неба звезда, то надо сказать: «Это не моя звезда, моя - Большая Медведица».

- Будешь всё это помнить - будет тебе и удача, - уговаривала бабушка.

После рассказов о богах на Алханае Цырену стало не по себе, захотелось скорее в школу, где нет страшных бурханов, где весело и интересно. Солнце уже легло боком на землю, и громадные тени протянулись через долину. Становилось свежо.

- Бабушка, я пойду в школу, - сказал Цырен скучным голосом, поспешно одеваясь. - Рано утром я должен быть в школе.

- Ах, бестолковый! Ведь поздно уже. Утром пойдёшь.

Не смея ослушаться бабушку, Цырен согласился.

…Из-за дальней сопки брызнул лучами край солнца, озарил долину и горы. Рассовав по карманам бабушкины лоскутки-зурамы, Цырен пошёл в школу.

У юрты его провожала бабушка. Она держала ковшик и лила из него молоко в маленький медный тахил и, что-то бормоча, плескала вслед Цырену и во все стороны.