Тайны английской секретной службы

ГЛАВА XVII СЛУЧАЙ С ПИСЬМАМИ КРАСНОГО КРЕСТА

Однажды в октябре 1943 года по лестнице английского посольства в Мадриде поднимался пожилой измученный человек. Он был не брит и, очевидно, очень болен.

Чиновники посольства уже привыкли принимать эмигрантов, прибывающих по длинной «дороге спасения», которая вела из Нидерландов через Францию и Пиренеи в нейтральную Испанию. Поэтому они не очень удивились и подвергли его обычному допросу. Человек предъявил английский паспорт, выданный посольством в Париже за несколько лет до войны на имя Освальда Джона Джоба, родившегося 16 июня 1885 года в Бромли (Кент). Другие формальности временно отложили, так как Джоб был сильно изможден и голоден, как волк. Поев и немного отдохнув, он рассказал обычную историю о том, как с помощью подпольщиков и сочувствующих им французских фермеров ему удалось бежать через оккупированную Францию. Обстоятельства, предшествовавшие его прибытию, были не совсем обычными.

Основную массу посетителей посольства составляли английские летчики и бежавшие военнопленные. А Джоб бежал из немецкого лагеря заключенных, находившегося на окраине Парижа, в Сен-Дени. Лишь благодаря редкой удаче трудное путешествие окончилось успешно. Ведь Джоб был стар и слаб, а путь через Пиренеи никак не назовешь легким.

У него был такой жалкий вид, что испанские полицейские, останавливавшие его четыре раза, отпускали, жалея и слегка презирая этого беглого англичанина.

Но за обветренным лицом и поношенной одеждой Джоба скрывались хорошее воспитание и культура. История, которую рассказал Джоб, подтвердила это впечатление. Его отец был достаточно богат, чтобы послать своего сына в английскую закрытую среднюю школу. В Англии он некоторое время прожигал жизнь, а затем переехал во Францию. Там он жил на средства, оставленные ему родителями, которые к тому времени умерли. Стремясь завязать хорошие знакомства и найти достойное занятие, Джоб открыл школу, в которой обучал английскому языку представителей парижского высшего общества. Он перечислил офицеров французского генерального штаба, известных артистов и писателей, побывавших его учениками.

Допрос превратился в дружескую беседу. И этому немало способствовало то обстоятельство, что один из чиновников посольства учился в одной школе с Джобом. Полились приятные воспоминания. Джоб сообщил ценные сведения об интернированных, находившихся в лагере Сен-Дени, где нацисты держали известных английских граждан. Одно время в этом лагере находился сэр Хью Олифант — бывший английский посланник в Бельгии.

Джоб стал желанным гостем посольства. Английский доктор подлечил его. Ему дали новую одежду. В Лондон послали спешное донесение, и набравшийся сил бывший интернированный сел в Лиссабоне на самолет. 1 Ноября 1943 года он прибыл в Англию.

Джоб, конечно, знал, что настоящий допрос начнется тотчас же, как только он попадет в руки властей. И вот здесь он уже не с такими подробностями рассказывал о своих школьных годах и о днях пребывания в Париже. Джобу было нечего скрывать, но как заполнить множество пустых мест в биографии?.. Его отец, натурализованный англичанин, родился в Германии. Он возлагал на своего сына большие надежды и определил его учеником к адвокату. Однако молодого человека тянуло к ярким огням Вест-Энда, к модному в то время мюзик-холлу «Эмпайр» и другим увеселительным местам. Молодой Освальд попал в компанию, которую полиция называла «нежелательной», и стал совершать, правда, не очень серьезные проступки, что в конечном счете привело к не слишком приятному знакомству с полицией. Когда его убитые горем родители умерли, он все свое наследство вложил в рискованные деловые предприятия, потерял свою долю в них и оказался банкротом. Он стал работать продавцом в комиссионном магазине, влача жалкое существование, пока наконец не счел более благоразумным переправиться на другой берег Ла-Манша. Как и многие люди, предпочитавшие избегать столкновений с английской полицией, он растворился в космополитическом обществе французской столицы, даже не ответив на призыв своей страны в 1914–1918 годах. Правда, Джоб всегда вспоминал о своем английском происхождении, когда на сцене появлялась английская полиция.

Понятно, почему в Мадриде Джоб скромно умолчал о всех этих подробностях. Его второй вариант рассказа также трогал людей, и ни в чем не противоречил первому. Его показания выглядели законченными и правдоподобными.

Существовал, однако, и третий вариант рассказа, составленный сотрудниками Особого отдела. Он отражал последние страницы жизни Джоба — июнь 1940 года, Сен-Дени…

Отто Абецу — гитлеровскому послу в вишистской Франции, который по существу являлся нацистским гаулейтером Франции, — Риббентроп приказал «прочесать» лагеря для интернированных с целью выловить англичан, поддерживающих нацистский порядок. В их число попало несколько мужчин и женщин, известных в писательском мире или носящих громкие имена. Многие из них не сознавали, что «небольшие услуги», которые они оказывали немцам, выступив по радио или написав статью, на первый взгляд не имевшую никакого отношения к политике, с успехом использовала нацистская пропаганда. Вудхауса, например, уговорили провести беседу по радио, контролируемому немцами, и опубликовать ряд статей в коллаборационистских газетах. Жену одного английского офицера привлекли к участию в серии передач об Англии. На первый взгляд это были безвредные передачи, но в них проскальзывали нотки презрения к английскому образу жизни: об этом позаботились искусные эксперты Геббельса.

Джон Эмери был не таким наивным. Гестаповцы разыскали его на юге Франции и без труда убедили присоединиться к банде Геббельса и тем самым опозорить честь своей семьи.

История Эмери имеет много общего с историей Джоба. Сын известного политического деятеля, члена кабинета министров, Эмери имел все преимущества человека высокого происхождения и больших связей, но тем не менее никогда не «преуспевал». После участия в какой-то темной сделке Эмери, недовольный, обозленный, жаждущий отомстить своему народу, покинул родину. Его жизнь, как и жизнь Джоба, закончилась на английском эшафоте.

Итак, небольшая горстка людей — вот все, что дало прочесывание, проведенное Абецем. Здесь были Николас Курландер — ефрейтор, согласившийся продать свою душу и свою родину за обещание сделать его полковником в «Легионе Св. Георга»; Бенсон Фримен, готовый за 200 марок в неделю писать статьи, которые использовала нацистская пропаганда; и, наконец, Джоб.

Немцы считали стареющего прожигателя жизни и знатока языков не очень подходящим материалом, но все-таки решили попытаться подготовить его, а затем дать несколько пробных заданий. Он выполнил их успешно. Благодаря его возрасту и прошлому ему поручили выполнить особое задание — установить надежную регулярную связь с островом-крепостью. Сотрудника германской разведки, которому пришла в голову эта мысль, лично поздравил Гиммлер.

Находясь в Англии, Джоб должен был передавать свои сообщения способом, который до этого почти не использовался, — в почтовых мешках, отправляемых организацией английского Красного Креста в Женеву и оттуда через международный Красный Крест в Германию и оккупированные страны. Подобные махинации были открытым нарушением Женевской конвенции, но это нисколько не беспокоило руководителей германской разведки.

Джобу подробно объяснили его задачу. Он должен был писать обо всем, что ему удастся узнать, невидимыми чернилами на безобидных письмах своим бывшим товарищам по лагерю в Сен-Дени. Джобу дали список фамилий этих лиц. Гестапо должно было позаботиться о том, чтобы все эти письма своевременно перехватывались после получения их германским Красным Крестом. Адресаты никогда не дождались бы их. Таков был план. В основе его лежала возможность послать Джоба в Англию под видом настоящего английского репатрианта. В определенный момент он должен был начать сбор сведений о приготовлениях союзников к открытию второго фронта.

Германская разведка рассчитывала, что Джобу, пожилому человеку, поможет английское посольство в Мадриде. Он благоразумно воздержался от рассказа немцам о своем сомнительном прошлом, но хвастался своим образованием, общественными связями и знанием английских учреждений. Человек, подобный Джобу, считали гестаповцы, легко войдет в круг высокопоставленных английских политических деятелей и военных руководителей, военных корреспондентов и светских людей, принадлежавших к числу «осведомленных». Так рассуждал эсэсовский группенфюрер Шрекенбах из штаба генерала Оберга. По мнению этого нациста, Джоб мог идеально выполнить особое задание.

Начали готовиться к посылке Джоба в Англию. Прежде всего его упрятали в лагерь для интернированных. Там он рассказывал душераздирающие истории о пытках (в действительности он жил в роскошном парижском отеле, а новые друзья нередко угощали его шампанским) и много говорил о своих планах побега. И в Сен-Дени никто не удивился, когда однажды ночью он исчез, перед этим рассказав по секрету некоторым обитателям лагеря, что решил бежать, а не умирать голодной смертью. Интернированные Сен-Дени считали его героем.

Джоб с комфортом доехал до Перпиньяна, там его загримировали под бежавшего военнопленного. Около границы Джоба передали двум испанским фалангистам, работавшим на германский «опорный пункт» в Мадриде, и переправили через границу. Затем Джоба оставили одного, чтобы он явился в английское посольство изможденным, небритым, без единого пенни в кармане, — словом, как мужественный человек, рисковавший жизнью, чтобы бежать от гестапо.

После допроса в Лондоне Джоба оставили в покое, Он снял комнату в Бейсуотере и стал вести скромную жизнь на деньги, которые получал от организации общественной помощи. За ним наблюдали и время от времени сообщали, что он живет скромно, редко выходит из дому и производит впечатление человека, который с трудом приходит в себя после лишений, перенесенных в нацистском лагере для интернированных.

У Джоба была одна страсть — ежедневно писать массу писем. Внимание Особого отдела привлек тот энтузиазм, с которым он переписывался с друзьями, все еще находившимися в Сен-Дени. Особый отдел не был склонен рассматривать это как великодушный жест доброго старика. Письма перехватывали и тщательно изучали.

В своих полных сочувствия письмах, переправляемых через Красный Крест, Джоб писал невидимыми чернилами о подслушанных им «неосторожных разговорах». Письма были перехвачены и расшифрованы. Джоб с негодованием отрицал все, заявив, что кто-то, видимо, подделал его почерк. Комнату Джоба тщательно обыскали, но не нашли никаких следов химикалиев или посуды, в которой можно было бы приготовлять невидимые чернила. Однако в его виновности не сомневались. Нужно было только найти неопровержимые улики, чтобы передать его дело в суд. Одного сыщика поразила необычная вещь… Он взял со стола, на котором лежали и другие вещи, вынутые из карманов подозреваемого, связку ключей, — У вас нет ни чемодана, ни сейфа, ни буфета, ничего, кроме этой скудно обставленной комнаты, мистер Джоб… Для чего же вам столько ключей? Что, например, открывается вот этим ключом? — спросил сыщик.

Взглянув в лицо Джоба, сыщик понял, что напал на правильный путь. Джоба отправили в Скотланд Ярд, а связку ключей передали в лабораторию. Опытные слесари быстро разгадали их секрет. Дужки ключей легко отвинчивались. В них имелись отверстия, куда были вставлены тоненькие сосуды с химикалиями. Перегородки тоже легко снимались, и ключ превращался в самописку с пластмассовым пером, спрятанным внутрь. Улики заставили Джоба признаться во всем.

Химические чернила, которыми пользовался Джоб, были великолепного качества и не шли ни в какое сравнение со смесями соков лука и лимона, применявшимися германскими шпионами во время первой мировой войны. Одни чернила делались в немецких лабораториях из нитрата кобальта, соляной и азотной кислот. Другие представляли собой сложные соединения, становившиеся видимыми лишь после сложного процесса проявления, сходного с проявлением фотопленки. Джоб пользовался именно такими чернилами. Кроме того, для большей безопасности он писал шифром.

На суде Джоб отчаянно боролся за жизнь. Он признался, но сделал ловкий ход. Признав все факты, он заявил, что все это время у него была одна цель — бежать из цепких лап гестапо, а вырвавшись на свободу, надуть гестапо. Обвинители задали ему только один вопрос, чтобы отмести это оправдание. Зачем ему понадобилось писать письма? В Англии он находился в полной безопасности, родственников на немецкой земле у него нет, и, казалось бы, он вполне мог забыть приказы гестапо.

Сражение в суде продолжалось три дня. Но присяжные так и не пожелали понять, что Джоб был жертвой преступления, а не преступником, и признали его виновным. Джоб пошатнулся, увидев, что священник поднял маленькую черную шапочку над париком судьи — знак вынесения смертного приговора. Джоб был повешен в Пентонвильской тюрьме 16 марта. Позорный конец для человека, чья жизнь, начиная с момента, когда он тридцать лет назад покинул вторую родину своего отца, была длинной серией неудач и преступлений.