Тайны Луны

Приложение II
ПЕРВЫЕ ЛЮДИ НА ЛУНЕ

Воспоминания Нейла Армстронга

(Из книги В. Н. Дёмина «Тайны Вселенной»)

«День прилунения длился очень долго, и все это время у нас не было ни минуты покоя… На участке спуска от 30 тысяч футов до 5 тысяч мы были целиком поглощены ЭВМ и проверкой приборов и потому не могли уделить должного внимания ориентировке «по местности». И лишь когда мы спустились ниже 3 тысяч футов, нам впервые удалось посмотреть наружу.

Горизонт на Луне очень близкий, поэтому с такой высоты многого не увидишь. Единственным ориентиром, который мы заметили, был большой и весьма внушительный кратер, известный под названием Западный, хотя, признаться, в тот момент мы его не узнали.

Вначале мы думали прилуниться неподалеку от этого кратера. Именно туда и вела нас автоматика. Однако на высоте тысячи футов нам стало ясно, что «Орел» хочет сесть на самом неподходящем участке. Из левого иллюминатора мне отлично были видны и сам кратер, и усыпанная валунами площадка, причем некоторые из них были не меньше автомобиля «Фольксваген»…

Было бы интересно сесть среди валунов. Я убежден, что часть вулканических выбросов такого большого кратера является лунной коренной породой, а поэтому представляет особый интерес для ученых. Соблазн был велик, но здравый смысл все же взял верх. Мы понеслись над самыми валунами, выбирая место для посадки немного западнее.

Нам попалось несколько как будто подходящих площадок, но я пока не принимал решения…

Та, на которую пал наш выбор, была размером с большой садовый участок. С одной стороны ее окаймляли приличных размеров кратеры, а с другой — местность, усеянная мелкими камнями. Как бы то ни было, она пришлась нам по душе. Здесь я и посадил «Орел». В последние секунды спуска наш двигатель поднял значительное количество лунной пыли, которая с очень большой скоростью разлеталась радиально, почти параллельно поверхности Луны.

На Земле пыль обычно висит в воздухе и оседает очень медленно. Поскольку на Луне нет атмосферы, лунная пыль летит по плоской и низкой траектории, оставляя позади себя чистое пространство. Облако, которое мы взметнули, приближаясь к поверхности, к моменту прилунения еще не осело и быстро удалялось от нас. Оно казалось полупрозрачным — я различал сквозь него камни и кратеры, — но само его движение отвлекало. Впечатление было такое, будто приземляешься сквозь быстро несущийся туман…

Выключая реактивный двигатель, мы проверили аппаратуру и прильнули к иллюминатору. Пыль, поднятая двигателем, сразу осела — видимость стала хорошей. Мы прилунились на отлогой равнине, изъеденной кратерами. Самый большой из них имел диаметр 15 метров, самый маленький — только два сантиметра.

Склоны больших кратеров создавали впечатление, что вдали множество пологих холмов. Грунт (в пределах видимости, то есть в радиусе двух метров от нас) представлялся песчаным с обломками пород. Угловатой или слегка сглаженной формы обломки сверху прикрыты песком.

Лунная поверхность в момент прилунения была ярко освещена. Казалось, что это не лунный грунт, а песчаная пустыни в знойный день. Но если взглянуть еще и на черное небо, то можно вообразить, что находишься на усыпанной песком спортивной площадке ночью под ослепительными лучами прожекторов. Ни звезд, ни планет, за исключением Земли, не было видно.

Солнце во время нашего пребывания на Луне поднималось над горизонтом от 10,5 до 22 градусов, а во время пребывания лунной кабины «Аполлона-12» — от 5,2 до 21,1 градуса. Все наблюдения за освещением и светом были ограничены этими условиями. В среднем уровень освещения оказался очень высоким (как в безоблачный день на Земле). Тени были густыми, но не черными. Солнечный свет отражался от склонов лунных кратеров, и видимость становилась хорошей.

Своеобразные фотометрические свойства Луны известны давно. Существовало опасение, что в определенный момент наши глаза, ослепленные Солнцем, ничего не смогут увидеть, поэтому траектория снижения лунной кабины была рассчитана так, чтобы в точке прилунения солнечные лучи не мешали космонавтам. Цвет едва заметен или не обнаруживается вообще. При незначительной высоте Солнца над горизонтом, как, например, во время посадки «Аполлона-12», практически различить цвета невозможно. Когда Солнце поднимается над горизонтом до 10 градусов, начинают появляться коричневые и бурые опенки.

В общем, исследованный нами район по освещенности может сравниться с пустыней, а его цвет напоминает цвет сухого цемента или песчаного пляжа. При выходе из кабины мы неожиданно обнаружили, что обломки пород и частицы лунного грунта имеют темно-серый или угольно-серый цвет.

На фотографиях посадочные площадки «Аполлона-11» и «Аполлона-12» выглядели ровными. Однако фотографическая камера сглаживает мелкие неровности рельефа… Край Западного кратера, находящегося приблизительно в 400 метрах к востоку от нас, не был виден, хотя его вал, как мы предполагали во время снижения лунной кабины, достигал высоты 25 метров. Сейчас можно утверждать, что у всех четырех астронавтов во время пребывания на Луне наблюдалась тенденция занижать расстояние. Мы полагаем, что наши первичные оценки расстояний также занижены.

Во время полета «Аполлона-11» Земля находилась приблизительно в 30 градусах от зенита. Она казалась выпуклой и очень яркой. Преобладали два цвета: синий — океанов и белый — облаков. Однако легко можно было различить и серо-коричневый цвет континентов. Угловой диаметр Земли при наблюдении с Луны в четыре раза больше, чем у Луны, наблюдаемой с Земли. Хотя Земля и казалась маленькой, все же это было весьма красочное зрелище.

У астронавта, облаченного в скафандр и снабженного ранцем, центр тяжести перемещается вверх и несколько назад. Чтобы не потерять равновесие, ой наклоняется вперед. На поворотах его движения несколько замедлены. Это объясняется небольшим сцеплением подошв обуви с лунным грунтом. Однако привычной скорости поворота можно легко добиться.

Переход из состояния покоя в состояние движения тоже заметно медленнее, чем на Земле. Чтобы двигаться быстрее, нужно сделать три или четыре шага с небольшим ускорением или сильно наклониться вперед и энергично оттолкнуться, набрав нужную скорость с первого шага. Оба эти способа удовлетворительны, но обычно использовался первый из них.

Были испробованы три способа движения вперед: хождение, подскоки при ходьбе и бег в припрыжку. Хождение использовалось для обычных операций окололунной кабины и для переноски грузов. Скорость хождения не превышала полуметра в секунду. При больших скоростях астронавт, делая шаг, как бы взлетал вверх. При беге вприпрыжку он обеими ногами одновременно отталкивался от поверхности. Последний способ оказался наиболее эффективным при передвижении на большие расстояния, так как достигалась скорость 1–1,5 метра в секунду, а на отдельных участках до 2,0 метра в секунду.

Много времени уходило на то, чтобы выбрать наилучший путь на неровной поверхности. Скачки похожи на бег вприпрыжку, но при скачках на Луне в отличие от бега ноги двигаются довольно медленно. Создается ощущение медленного бега. Бег, каким его знаем на Земле, на Луне воспроизвести невозможно.

Остановиться во время ходьбы сразу нельзя, можно только после одного или двух шагов, а во время скачков — после трех или четырех скачков. Шаги в сторону затруднены ограниченной подвижностью скафандра. В общем, движение по лунной поверхности требует больше расчета и внимания, чем передвижение по Земле.

Конечно, в условиях лунного притяжения хочется прыгать вверх. Свободные прыжки с сохранением контроля за движением возможны до одного метра. Прыжки на большую высоту часто заканчивались падением. Наибольшая высота прыжка составляла два метра, то есть до третьей ступени лестницы лунной кабины. В этом случае астронавту удалось сохранить равновесие только потому, что он сумел схватиться за лестницу руками.

Падения не имели неприятных последствий. Обычно при нарушении равновесия падение можно предотвратить простым поворотом и шагом в сторону, куца падаешь. Если упадешь лицом вниз, можно легко подняться без посторонней помощи. При падении на спину нужно приложить больше усилий, чтобы подняться самостоятельно. Конечно, с помощью другого астронавта встать на ноги проще всего. Во время двух лунных экспедиций мы старались как можно меньше касаться скафандром поверхности Луны, чтобы не повредить его обломками пород.

Скорость передвижения и стабильное положение в известной степени зависят от самой природы лунной поверхности. Хотя грунт и кажется мягким, след углублялся обычно менее чем на один сантиметр. Частицы грунта малы и легко прилипали к скафандру и обуви. Следы были намного глубже (пять сантиметров) навалу и в донной части кратера, диаметр которого составлял пять метров. Обычно наш путь между двумя точками был извилистым, так как мы старались избежать неровностей.

Физическая работа, которая выполнялась на поверхности Луны, заключалась в выгрузке и погрузке оборудования, переноске и установке оборудования для экспериментов, сборе образцов пород и бурении скважин для отбора проб грунта. В лунную кабину мы доставляли оборудование, используя тягу. Этот процесс на Луне значительно отличается оттого, что мы привыкли делать в земных условиях. На Луне следует прилагать сравнительно небольшие усилия, хотя большой наклон тела может вызвать частые падения…

Интересные особенности выявились при сборе совком образцов лунного грунта. Сила трения, удерживающая образец в совке, пропорциональна весу образца на Луне, который, естественно, был весьма мал. Поэтому образец соскальзывал при самых небольших ускорениях. Открытым совком следует действовать гораздо медленнее и осторожнее, чем на Земле, если хочешь донести содержимое совка до контейнера. Хотя мы познакомились с этой особенностью в процессе подготовки к полету, я потерял довольно много материала во время сбора образцов.

Эффективность работы на поверхности Луны значительно снижается тем, что в скафандре трудно нагибаться, так как невозможно согнуть скафандр в торсе или Шее. При попытке нагнуться создается впечатление, будто спина и шея находятся в гипсовом корсете. Чтобы поднять какой-нибудь предмет, нужно потратить много труда и времени. Модификация скафандра может облегчить эти трудности, но, очевидно, в течение ближайших лет нельзя будет устранить эти недостатки…

Продолжительность лунных прогулок экспедиции была увеличена до четырех часов. Две экспедиции на космических кораблях «Аполлон-11» и «Аполлон-12» позволили накопить некоторые сведения о поведении человека на Луне. Созданное защитное оснащение помогло астронавтам жить и работать в условиях враждебного вакуума и аномальных температур.

Лунное притяжение оказалось весьма благоприятным для работы астронавтов. Мы не обнаружили ни физических, ни психологических затруднений, которые помешали бы планировать дальнейшие исследовательские работы на поверхности Луны. Совершенствование скафандров повысит эффективность деятельности на Луне и поможет провести более сложные и тонкие эксперименты. На ближайшее десятилетие можно планировать значительно более широкую программу исследований, которые намного увеличат наши знания и понимание природы естественного спутника Земли…»

В газете «На грани невозможного» № 2 (281) за 2002 год была опубликована статья журналиста Александра Волкова над названием «Непроизнесенная речь президента США Ричарда Никсона».

«Недавно в США по истечении срока давности рассеретили сенсационные документы, посвященные высадке человека на Луну. Оказалось, экспедиция была на грани срыва, а Никсон собирался зачитать некролог в то время, когда астронавты были еще живы. Астронавтов готовы были бросить на произвол судьбы и… отключить с ними связь. «Тяжело читать эту речь, — признался один из архивистов. — Это словно фантазия на тему, что было бы, если в 1865 году южане разгромили северян, а в 1945 году нацисты одержали победу».

Вот текст некролога:

«Судьба распорядилась так, что людям, полетевшим на Луну ради мирного ее освоения, суждено упокоиться там в мире. Эти мужественные люди, Нил Армстронг и Эдвин Олдрин, знают, что у них нет никакой надежды. Но они знают также, что в их жертве заключена надежда для всего человечества. Оба они отдают свою жизнь ради одной из самых благородных целей, поставленных Перед собой человечеством: ради познания и поиска истины. Их оплакивают их семьи и друзья; их оплакивает их отечество; их оплакивают народы мира; их оплакивает сама родина Земля, рискнувшая направить двоих своих сыновей в неизведанную даль. Их экспедиция сплотила все народы мира в один единый народ; их жертва укрепит единство всех людей. В античную эпоху люди всматривались в небо, чтобы среди созвездий узреть образ своих героев. С тех пор изменилось немногое — разве что нашими героями стали люди из плоти и крови. За ними последуют другие и непременно найдут дорогу домой. Искания их будут не напрасны. Однако первыми были именно эти люди, и они останутся первыми в наших сердцах. Отныне все, кто ни устремлял бы взгляд к Луне, будут помнить, что крохотный уголок этого чуждого мира навсегда принадлежит человечеству».

«В тот счастливый для них день, 20 июля 1969 года, когда Армстронг и Олдрин разгуливали по Луне и к ним по радиосвязи обращался сам президент США, в столе Ричарда Никсона уже лежал заготовленный текст речи, которую он готовился произнести вскоре после сеанса «лунных переговоров», — пишет А. Волков. — В случае если астронавтов не удастся вернуть на борт «Аполлона», Никсон намерен был сказать, что оба этих героя «отдают свою жизнь ради одной из самых благородных целей: ради познания и поиска истины».

В составленной заранее программе мероприятий по случаю высадки людей на Луну вслед за скорбной речью президента значилось траурное богослужение.

В худшее верили не только Никсон… и его окружение. Худшего ожидал сам Эдвин Олдрин. Отправляясь в полет он полагал, что вероятность удачной посадки равна всего 50–60 процентам. Роковые ожидания подпитывали недавние трагедии. В 1967 году во время пожара на старте погиб экипаж «Аполлона-1», также состоявший из трех человек. В том же году в СССР при завершении программы полета на корабле «Союз-1» погиб летчик-космонавт Владимир Комаров.

Больше всего опасений у специалистов вызывал спускаемый аппарат, совершавший посадку на Луну. Когда летом 1968 года первый образец этого аппарата был доставлен на мыс Кеннеди из цехов концерна «Grumman Aerospace» специалисты схватились за голову.

При первых испытаниях этого хрупкого аппарата, обтянутого какой-то пленкой, оказалось, что все основные его элементы имеют серьезные, неустранимые неполадки. Количество дефектов превзошло ожидания самых больших пессимистов NASA.

Конечно, модель дорабатывали и улучшали, проводили испытания за испытаниями, и все же осталось немало вопросов. Кроме того, никакая проверка на полигоне не сравнится с тем, что предстояло пережить на Луне. Воссоздать экстремальные условия, царящие на этом небесном теле, не представлялось возможным ни в одной наземной лаборатории и даже на околоземной орбите. Астронавтов ждали абсолютный вакуум, резкие перепада температуры на несколько сотен градусов, жесткое космическое излучение, удары крохотных метеоритов, а также проникающая всюду лунная пыль.

…20 июля 1969 года в 18 часов 47 минут по среднеевропейскому времени спускаемый аппарат отстыковался от орбитального корабля и начал полет к поверхности Луны. В 21 час 05 минут аппарат стал заходить на посадку. Она была намечена в районе Моря Спокойствия. Прошло 103 часа после старта с мыса Кеннеди.

Через восемнадцать секунд Армстронг заглушил двигатель и выше на связь:

— Хьюстон, пункт прибытия — база Спокойствия. «Орел» совершил посадку.

В 21 час 17 минут раздался ответ из Центра управления полетом:

— Вас понял. Народ здесь просто посинел. Теперь мы хоть вздохнем спокойно.

Однако Армстронг и Олдрин меньше всего думали о покое. Затаив дыхание, они ждали дальнейших событий. Было непонятно, как среагирует поверхность Луны на появление аппарата весом в две с половиной тонны. Что, если его опоры провалятся в расселину или увязнут в лунной пыли? А если камень отскочит и пробьет бак с топливом? Как тогда взлететь с Луны?

Однако астронавты столкнулись совсем с иной нештатной ситуацией. Сразу после посадки они стали откачивать воздух из гелиевого бака; при этом гелий, охлажденный до —268 градусов Цельсия, проник в топливопровод. В нем образовалась пробка. Тем временем тепло остывающих двигателей разогревало топливо. Давление в заглушенном ледяной пробкой топливопроводе стало расти. Если бы он лопнул, топливо попало быв двигатель и тот взорвался бы — аппарат превратился в бомбу замедленного действия.

Прошло целых полчаса напряженного ожидания взрыва, пока не стало ясно, что беда миновала. Провод выдержал нагрузку. Восходящее Солнце растопило ледяную пробку.

Наконец астронавты стали готовиться к первой прогулке на Луну. Еще одна неожиданность! Облачившись в громоздкие скафандры и пристегнув рюкзаки, где находились системы жизнеобеспечения, они заметили новую промашку конструкторов. Кабина, напичканная приборами, была тесна для них. Люди в скафандрах чувствовали здесь себя как пресловутые слоны, загнанные в посудную лавку. Всюду торчали мониторы, кабели, тумблеры. Одно неловкое движение, и они что-нибудь сломали бы.

В 3 часа 39 минут по среднеевропейскому времени Армстронг и Олдрин открыли люк и покинули «Eagle» («Орел»). Что их там ждало?.. Миллиарды лет на поверхность Луны падали метеориты. Там нет атмосферы, поэтому ничто не сдерживает их полет. В любой момент бомба с неба может пробить лунный «челнок».

По расчетам ученых, если бы в его обшивке образовалась дыра диаметром до двадцати сантиметров, то в течение двух минут кислородная система еще могла бы поддержать нормальное давление. Этого времени хватило бы, чтобы подключить скафандры прямо к бортовой системе жизнеобеспечения, если, конечно, астронавты не получили бы травм в момент удара. Хуже было бы, если разбилось стекло иллюминатора. Обе эти ситуации отрабатывались при подготовке к полету.

Та же опасность могла ждать астронавтов на прогулке. Если бы метеорит — допустим крохотный камешек — попал в кого-то из них, то наверняка пробил бы скафандр. После разгерметизации можно было прожить всего две минуты. Этого времени не хватило бы, чтобы в неповоротливом скафандре добежать до «челнока», подняться по лестнице и протиснуться в узкий люк. У астронавта есть шанс на спасение, если только пробоина будет меньше трех миллиметров. В этом случае аварийная кислородная система скафандра проработает еще полчаса, поддерживая нормальное давление.

И все равно даже при таком крохотном повреждении спастись будет трудно. Пострадавшему надо подняться на борт «челнока» и включить систему, нагнетающую давление. Второй астронавт останется снаружи и будет ждать, пока коллега не починит скафандр. Только в этом случае он может вернуться на борт, ведь для этого надо снова сбросить давление внутри кабины.

..Однако прогулка прошла успешно. Астронавты провели на Луне два с половиной часа. В б часов 11 минут по среднеевропейскому времени они вновь оказались на борту «Eagle» и закрыли люк изнутри. На борту «челнока» астронавтов ждала беда.

— Я осмотрелся и стал укладывать вещи, — вспоминает Эдвин Олдрин. — Когда я глянул на пол, то увидел маленькую черную штучку. Я сразу понял, что это такое…

Это была кнопка. Она сломалась, Эдвин посмотрел вверх, на длинный ряд кнопок, чтобы понять, какая именно вылетела. Оказалось, именно та, без которой никак не взлететь, — кнопка зажигания двигателя.

В это трудно было поверить! На приборной доске имелась пара сотен кнопок и тумблеров. Из них сломалась одна-единственная — самая важная, без которой не обойтись! Выходя на прогулку, Олдрин задел своим громоздким скафандром чертову кнопку. Без нее не включить двигатель!

Пришлось радировать на Землю и сообщать о своем промахе. Олдрин докладывал:

— Хьюстон, база Спокойствия. Вы не можете определить, в каком сейчас положении находится кнопка зажигания двигателя?

Молчание. Вопрос, конечно, странный. Не проще ли посмотреть вверх? Дальше состоялся следующий диалог…

Олдрин:

— Причина моего вопроса: поломка кнопки.

Хьюстон:

— Вас поняли. Ясно. Оставайтесь на связи, пожалуйста.

После чего в протоколе впервые появилась пометка: «Долгая пауза».

В Центре управления полетом все были шокированы. Астронавты, впрочем, испытывали то же самое чувство. «Наверняка есть много других способов включить зажигание двигателя, — убеждал себя Олдрин, — ведь без этой функции нам не выжить, поэтому ее как-то продублировали».

Кроме того, неуклюже повернувшись и надавив на кнопку, Оддрин мог уже включить зажигание. Тогда все это время, пока астронавты гуляли по Луне, в «челноке» все было готово к старту.

Секунды тянулись длиннее лунной ночи. Наконец в динамиках раздался голос:

— База Спокойствия, здесь Хьюстон. Данные телеметрии показывают, что в данный момент кнопка зажигания находится в положении «выключено». Мы просим вас оставить ее так до запланированного включения.

Включения? А как нажать кнопку, которой нет? Астронавты лихорадочно бросились искать, чем можно было надавить на остаток кнопки, целиком утопленной в нише. Нашли… Самый дорогой в истории человечества летательный аппарат удалось включить с помощью… шариковой ручки. Ее ткнули в дырку, оставшуюся после выпадения кнопки.

…Черта с два! Двигатель так и не заработал. Этот двигатель и прежде пользовался дурной славой. Так, 1 сентября 1965 года во время испытаний в Arnold Engineering Development Center двигатель данной модели взорвался. В конце апреля 1967 года еще два двигателя сгорели во время испытаний в Bell Aerosystems Test Facility. «Следует признать, что данный стартовый двигатель вызывает больше всего нареканий среди двигателей программы «Сатурн»— «Аполлон», — весьма откровенно было сказано в одном из документов NASA.

Что делать, если двигатель так и не заведется? Покончить с собой? Ходили слухи, что у астронавтов были при себе капсулы с ядом, но это всего лишь досужая болтовня, что подтверждают и сами астронавты: «Просто не могло возникнуть ситуации, в которой следовало бы думать о самоубийстве. А если даже и так — ведь всякое могло быть, — то были способы добиться этого и проще, чем травить себя ядом. Стоило, например, лишь сбросить весь кислород из кабины и все было бы кончено. Воздух моментально разорвал бы легкие, кровь буквально вскипела бы… От этого шока организм погиб бы легко и просто. Через пару секунд все кончилось бы, миг — и никакой боли».

«В случае поломки двигателя астронавтам, вместо того чтобы думать о смерти, следовало бы оставшееся им время заниматься его починкой», — скромно сказал Нил Армстронг. Проблема была в том, что надо было очень торопиться. Многие системы «челнока» были рассчитаны всего на 48 часов. На Луне астронавты пробыли уже 22 часа. Значит, им оставалось лишь 26 часов, чтобы добраться до летающего вокруг Луны корабля.

…Сперва кончится еда. Ее на борту «челнока» хватило бы всего на два обеда и пару завтраков. Для главных трапез были припасены ветчина, говядина, куриный суп, пироги с финиками, кексы и персики; для завтраков — сухофрукты, два ломтика хлеба, паштет и сладости. Запас воды составлял 209 литров. Она нужна была для питья и для систем охлаждения «челнока» и скафандров. Часть воды уже израсходовали, какой-то запас еще оставался. Зато — по сравнению с водой и электричеством — кислорода было в избытке.

Хуже было другое — то, что скоро и углекислого газа будет в избытке. Этот газ выделяется при дыхании, и если его содержание в воздухе повысится всего до одного процента, у человека появляются первые симптомы отравления. Если эта величина возрастет до четырех процентов, резко участятся дыхание и сердцебиение. Затем человек потеряет сознание. Когда содержание углекислого газа достигнет девяти процентов, человек умрет в течение пятидесяти минут. При концентрации, равной 14 процентам, гаснет свеча. При 18 процентах человек гибнет почти моментально.

Срок службы фильтров, защищающих от углекислого газа, составлял ровно 49,5 часа. Если дышать очень ровно и совершать как можно меньше движений, можно продлить их ресурс до семидесяти часов, то есть у астронавтов оставалось в запасе еще двое суток жизни. Кроме того, можно использовать фильтры, имеющиеся в скафандрах, ведь во время прогулки по Луне были использованы всего два фильтра из шести. Это еще сутки жизни. А если свести активность к минимуму, то наберется еще, может быть, тридцать часов.

Итак, в общей сложности все эти фильтры были рассчитаны на 78 часов, или чуть больше, чем на трое суток работы. После этого астронавтам оставалось лишь одно: надеть скафандры и дышать кислородом, сохранившимся в аварийных системах. Это продлило бы жизнь еще на пару часов. Затем астронавты могли еще дышать воздухом, остававшимся в кабине. Углекислый газ тяжелее кислорода, поэтому он скопится вначале на дне кабины, а после этого медленно расползется вверх. Астронавтам пришлось бы подняться к потолку, ожидая, как в голливудских фильмах, что их вот-вот спасут. Увы, надежды на это не было.

Трое суток — этого было слишком мало, чтобы продержаться до прибытия следующей экспедиции, она была назначена на ноябрь 1969 года. Подготовить «Аполлон-12» к старту всего за пару дней было нельзя, тем более отправить его к Луне. Кроме того, любой другой лунный «челнок» просто не мог взять на борт двух лишних астронавтов — имелись ограничения по весу.

В СССР, где затевали свой лунный проект, тоже не могли немедленно запустить корабль к Луне, чтобы спасти Армстронга и Олдрина, да и советские спускаемые аппараты опять же не сумели бы принять на борт двух лишних пассажиров. От спасения астрономов зависела судьба всей «лунной программы» NASA, самой этой организации и даже правительства США. В Хьюстоне вновь возникла «долгая пауза». Как быть с радиосвязью? Что скажут астронавты, узнав, что обречены насмерть? Какой урон престижу страны они нанесут? Что, если, опьянев от углекислого газа, начнут ругать тех, кто отправил их на Луну?

В разгаре была «холодная война», и американским астронавтам подобало умереть как героям. Поэтому в тексте речи, с которой должен был выступить Ричард Никсон, имелась ремарка, адресованная лишь «посвященным». Руководителям NASA было указано отключить связь с астронавтами сразу после обращения президента. «Они выполнили свой долг, они могут спокойно отдохнуть». Вечного отдыха вам, герои!

Но как полностью оборвать связь с «челноком»? В NASA могли отключить свои приемные антенны, но вывести из строя передатчики на борту лунной кабины было нельзя. Тысячи радиолюбителей по всему земному шару напряженно ловили сигналы с борта «Eagle». Еще перед стартом «Аполлона- 11» многие журналы перепечатали схему сборки «лунного приемника».

Если даже сигналы о помощи не достигнут Земли, их услышит Майкл Коллинз — единственный член экипажа, остававшийся на борту корабля. Он непременно свяжется с Землей и обо всем сообщит.

«Я не хотел возвращаться домой в одиночку, — говорил позднее Коллинз в ответ на вопрос о том, что он намеревался делать, если бы его товарищи не вернулись, — но если бы приказали, я вернулся». Как заставить его замолчать после возвращения?

Итак, назревал крупнейший скандал. Власти собирались утаить ЧП и прервать всякую связь с астронавтами. Однако эта идея была резко раскритикована. Она нанесла бы непоправимый вред американскому правительству. Ни жены астронавтов, ни общественность не стали бы молчать, узнав, что экипаж «челнока» был брошен на произвол судьбы и всякая связь с ним прервана. В этом неблаговидном поступке легко распознали бы фактический приказ экипажу покончить жизнь самоубийством, так как спасать их, очевидно, не собираются. Самоубийство же среди пуритан, заметно влияющих на общественное мнение Америки, остается богопротивным делом, и подталкивать к нему кого-либо недопустимо.

Можно только догадываться, как среагировала бы общественность на панихиду по еще живым людям, которые как раз в этот момент умирали долгой мучительной смертью. Любое из этих бесчувственных и бесчеловечных действий наверняка бы наэлектризовало нацию и вывело людей на улицу.

…22 июля 1969 года в 5 часов 40 минут по среднеевропейскому времени Армстронг и Олдрин отключили пироклапаны, разделявшие баки с гелием и топливом, чтобы под напором сжатого гелия топливо устремилось к двигателю. Обычно давление в гелиевых баках после этого падает, а в топливных — возрастает. Однако клапан второго гелиевого бака, похоже, не сработал.

Оддрин доложил:

— Мы не уверены, поступило ли в двигатель топливо из второго бака. Давление в гелиевом баке все еще очень высокое.

Хьюстон:

— Подтверждаем это. Попробуйте еще раз!

Олдрин:

— О’кей! Мы снова попытаемся повторить со вторым баком.

Хьюстон:

— Вас поняли.

Чуть позже Олдрин вновь сообщил:

— No fire («Нет искры»).

Еще пару минут царила неуверенность. Наконец давление во втором гелиевом баке упало. Хьюстон дал команду готовиться к старту…

В 5 часов 57 минут срезало болты между «челноком» и посадочной ступенью аппарата, а также клапаны и провода, соединявшие их. Через несколько миллисекунд заработал двигатель, и астронавты покинули Луну. Их бегство было успешным.

В 1993 году в альманахе «Не может быть» был опубликован репортаж известного советского журналиста Михаила Реброва о встречах с тремя астронавтами США, побывавшими на Луне в составе экипажей космических кораблей «Аполлон-14,15 и 16». Двое из них, Эдгар Митчелл и Джеймс Ирвин, посетили нашу страну в конце 1980-х годов, а Чарлз Дьюк — в начале 1990-х.

Эдгар Митчелл провел на Луне девять часов, прошагал по ее поверхности почти три километра и вместе с Аланом Шепардом привез более 40 килограммов лунного грунта, как пишет М. Ребров, известно многое. Но, что бы ни говорили о нем другие, личные восприятия астронавта о встрече с далеким и все еще загадочным миром никто, кроме него самого, передать не может:

«Это удивительное путешествие. Удивительное от начала до конца. Но, пожалуй, самое главное, что я испытал, это особое состояние невыразимой радости на фоне безмерной усталости. На меня нашло интуитивное озарение, которое позволило мне понять сущность истины. Я осознал, что жизнь на Земле не простая случайность… Поле моего сознания расширилось, и я понял, что достаточно один раз в жизни испытать подобное состояние, чтобы признать его реальность…»

Сущность истины… Что скрыто за этими словами? Что хотел сказать Митчелл или что он недосказал о прочувствованном и пережитом там, на маленькой безжизненной планете?

После полета Джеймс Ирвин перенес два инфаркта, часто недомогает, старается не работать более 2–3 часов подряд, как и многие его коллеги по отряду астронавтов, избегает встреч с журналистами. Впрочем, встреч эксклюзивных, иные случаются. На вопрос, что ему запомнилось более всего в чужом и безжизненном мире Луны, отвечает неторопливо, как бы возвращаясь к событиям теперь уже далекого 1971 года:

«Самое напряженное — это обратный старт, когда мы оторвались от Луны, я внутренне поверил, что вернусь домой, в Штаты. Да, поверил только тогда, хотя нужно было еще состыковаться с основным кораблем. Это сложный этап. Пожалуй, даже самый сложный и напряженный. У тех, кто летал перед нами на «Аполлоне-14», стыковка получилась лишь с шестой попытки. У них, правда это случилось по дороге к Луне, и тогда можно было прервать полет. В центре NASA уже склонялись к тому. Господь Бог избавил нас от неприятностей».

Слова «Господь Бог» Ирвин произнес с каким-то особым чувством, за которым скрывалось нечто большее, чем просто пережитое. Это была убежденность в могучей силе Творца, который жил в нем, «подключался к его мозговому коммутатору, соединяясь напрямую с душой». Это он скажет потом. А говоря о работе на Луне, признался:

«…Очень устал. Мы со Скоттом (Скотт Девид являлся вторым пилотом лунной кабины. — А. В.) никак не могли справиться с буром. Он застрял в лунном грунте, оказалось, что глубже двух метров лежит сплошная скала… вытащили, но то была нечеловеческая работа…».

Джеймс Ирвин приезжал к нам с необычной миссией. Вскоре после завершения полета «Аполлона-15» он ушел из NASA и стал баптистским проповедником. Бывший астронавт основал всемирную религиозную организацию «Высокий полет» и колесит по свету, проповедуя свои идеи.

Впрочем, слово «идея» Ирвин отвергает и считает:

«…Бог — это личность. Личность, а не идея. Это Высшее Существо, с которым можно иметь личные отношения. Он сдерживает и покоряет нас. И мы покоряемся ему и принадлежим ему лично… Идея — пустота. Она — ничто, с ней не поговоришь, не обменяешься мнениями. Поменять Бога невозможно, он в нас…»

А в заключение беседы Ирвин сказал Реброву такую фразу:

«Важнее Богу быть на Земле, чем человеку на Луне!».

Чарлз Дьюк оказался доступным и откровенным собеседником. Охотно отвечал на все вопросы, не хитрил, не уходил от темы:

«Для покорения Вселенной одного разума недостаточно, здесь не обойтись без веры. Там, на Луне, меня внезапно охватило чувство, что я не одинок в этом бесконечном мире, наполненном великой мощью. И эта ни с чем не соизмеримая мощь знает, кем я был, начиная с моего самого отдаленного прошлого и кончая будущим, которого я еще не знаю. Я был озарен каким-то ярким светом. Затем мало-помалу, час за часом пребывания на Луне яркость этого света стала ослабевать, и к концу нашего пребывания там он пропал совсем.

Сам не свой от радости, ходил я по поверхности Луны. Каменные глыбы, абсолютная тишина. Все вокруг нетронутое, чистое такое, каким сотворил Бог.

Все это казалось мне более чем странным. Соединение в одном человеке научного и божественного вроде бы и не столь уж ново. В течение веков ученых всех мастей объединяла одна общая цель — провести «естественную» границу между духом и материей. Современная наука тоже берется за изучение проблем, которые еще не так давно были уделом метафизики. Их много. Это вопросы, разрабатываемые в науке о материи и астрофизике, касаются причинности природы реального, происхождения и судьбы Вселенной, понятия случайности и закономерности в сопоставлении с порядком и хаосом и так далее».

Далее Дьюк говорил, что разум должен во что бы то ни стало привести нас к Богу. Ребров не вступал в дискуссию, а лишь задавал вопросы. Он, в частности, спросил у Дьюка:

«Как вы пришли к своим убеждениям?»

Дьюк ответил:

«Не сразу. Все началось с одного собрания в теннисном клубе, который недалеко от моего дома в Нью-Браунфельсе. Там говорили о Боге. Я остался послушать. Вернувшись, поймал себя на мысли, что услышанное не оставило меня равнодушным. Я размышлял. Однажды я спросил себя: «А что ты знаешь о Нем?» Я стал читать Библию, другие книги, а садясь за руль автомашины, убеждал себя: «Ты должен понять!». С этого и начался процесс познания или прозрения. Он чем-то напоминал учебу ребенка, пришедшего в школу: сначала азбука, потом цифры, затем высшая математика. Это сложно объяснить, но это так».

«Допускаю, — согласился Ребров. — Церковь считает, что она доказала: Бог существует, но…»

«А разве это не так? — перебил Реброва Дьюк. — У вас есть убедительные доказательства обратного?»

Ребров тут же возразил:

«Я о другом. Если разум утверждает, как вы говорите, что Бог есть, то он должен сказать нам, кто он такой, как он выглядит».

На это Дьюк ответил следующее:

«Бог есть целостность, но у каждого свой облик Бога… Я вижу Бога-любовь там, где вы созерцали Бога-знание…»

Астронавт, побывавший на Луне, выступает в церквях и на молитвенных собраниях по всему миру, он частый гость радио- и телепрограмм… Приезд Дьюка в Москву в июле 1992 году был связан с миссией «Возрождение-92». Ее цель была в содействии широкой проповеди Евангелия, духовному обновлению и принятию членами общества верующих христианских ценностей и норм морали. Так значилось в рекламных проспектах, которые он подарил Реброву.

В заключение М. Ребров писал:

«Такая вот история. И даже не одна. Комментировать отказываюсь, что и было оговорено вначале. Скажу лишь, что религия становится все более заметным явлением общественной жизни: и в Америке, и в Европе, и в Азии, и у нас в России. Одни возлагают надежды на духовное возрождение нации, другие смотрят на этот процесс с опаской — не попадет ли человечество во власть противостояния разноверцев…»