Тайны любви

Вид из окна сверху

Если ваш друг является к вам поздно ночью, заранее не предупредив, в растерзанном виде, с помятым лицом, по которому нетрудно догадаться, что он много пил и мало спал, — можно не сомневаться, что у него возникли серьезные неприятности. Короче говоря, у Пьера-Луи был вид человека, совершенно выбитого из колеи. Он рухнул в кресло и нетвердой рукой вцепился в бокал с коньяком, предложенный Арманом. Его синий костюм выглядел неряшливо, рубашка также не блистала свежестью. Он появился без шляпы, пальто и перчаток — уже по одному этому «признаку несложно было догадаться, что Пьер-Луи пребывает в необычайной растерянности. С минуту он не отрываясь смотрела на бокал, затем, глубоко вздохнув, осушил его.

— Выглядишь ты просто ужасно, — сказал Арман. — Что с тобой случилось? Где ты был, черт возьми?

Впрочем, нельзя сказать, что Арман пребывал в полном неведении о времяпрепровождении родственника. Накануне вечером, в шесть или чуть позже, когда Арман смаковал аперитив в «Кафе де ла Пэ», туда зашел Пьер-Луи под руку с какой-то девушкой. Естественно, Арман был заинтригован и помахал рукой, чтобы привлечь к себе внимание. Заметив его, Пьер-Луи побледнел и незаметно покачал головой — жест, определенно выражавший желание остаться неузнанным. Арман пожал плечами и принялся внимательно наблюдать за молодой особой, существование которой его родственник хотел бы сохранить в тайне. Объяснялось это, скорее всего, тем, что девушка была подружкой Пьера-Луи, но он стыдился в этом признаться.

Пьер-Луи усадил свою спутницу за самый отдаленный столик, однако Арман не счел нужным покинуть кафе; он заказал еще один аперитив и продолжал тайком наблюдать за парочкой. Похоже, они ссорились, по крайней мере их беседа, хоть и не была слышна, казалась весьма оживленной, жесты и выражения лиц предполагали сильные эмоции с обеих сторон. Несколько раз Пьер-Луи ударил рукой по столу, чтобы придать вес своим аргументам. Девушка то и дело пожимала плечами, а когда разговор стал особенно резким, сделала рукой непристойный жест, не оставленный окружающими без внимания. Видимо, она была не из тех, кого легко запугать словами или действиями, а своего спутника она и вовсе не боялась.

Арман подумал, что немало мужчин нашли бы ее весьма привлекательной. На вид он дал ей лет восемнадцать. У нее были очень светлые каштановые волосы, почти русые. Когда она, садясь за столик, сдернула кокетливый маленький баскский беретик, Арман увидел, что прямые волосы зачесаны назад со лба и мило обрамляют пухлые щеки. Но более всего привлекал ее цветущий вид. Пожалуй, назвать ее толстушкой было бы преувеличением, однако она была, несомненно, женщиной в теле, а светлая кожа так и сияла здоровьем. Повинуясь своим склонностям, Арман слегка прикрыл глаза и, продолжая смотреть на девушку из-под полуприкрытых век, принялся мысленно раздевать ее.

Что же он обнаружил бы под облегающим платьем цвета меда? — спрашивал себя Арман, пуская в ход свое изощренное воображение. По опыту он знал, что многие молодые дамы предпочитают украшать свое юное тело коротким и тончайшим нижним бельем, часто ярких и неожиданных расцветок. Арман одобрял их склонность, полагая, что такого рода белье наиболее удобно для игры в неутоленное желание, которой он любил предаваться в общественных местах; благодаря лаконичности и воздушности одеяний, мужчине легко было справиться с хитросплетениями шелка и кружев, чтобы поскорей добраться до вожделенного тайника, спрятанного под ними.

И когда жадные и ловкие пальцы любовника расстегивали две маленькие перламутровые пуговки, на которых держалась узкая полоска прозрачного шелка, пролегавшая между бедер милой дамы, словно последний бастион стыдливости, — о, тогда вся она ниже талии была в его власти! Сначала рука, а потом и глаза могли наслаждаться сокровищем мадемуазель под пушистым покровом завитков. В следующие несколько секунд остатки нижнего белья отбрасывались в сторону, что позволяло видеть все прелести сразу и наслаждаться ими. Арману не требовалось чересчур напрягать воображение, чтобы мысленно увидеть пухлую грудь и округлый живот девушки Пьера-Луи, ее полные бедра и гладкие овальные ягодицы.

Судя по лицу, все ее тело дышало здоровьем и энергией цветущей молодости. Она была словно нежный, сочный и сладчайший плод, который следовало поглощать медленно, смакуя каждый кусочек. Образ, нарисованный воображением, был столь обворожителен, что Арман почувствовал возбуждение: его вечно голодный приятель проснулся и забеспокоился. Девушка, ощутив на себе пристальный взгляд, обернулась, чтобы посмотреть, кто ее разглядывает. На мгновение их глаза встретились, затем она отвернулась и продолжила оживленный спор с Пьером-Луи.

Арман заметил жест девушки, обращенный в его сторону; несомненно, она спрашивала своего спутника, знает ли он человека, который не сводит с нее глаз. Со всей очевидностью, Пьер-Луи отрицал всякое знакомство с Арманом, потому что решительно покачал головой. Вскоре они поднялись и покинули кафе. По пути к выходу они прошли недалеко от столика Армана, и тот увидел, что пальто, которое его родственник подавал девушке, было из викуньи с широкими меховыми манжетами. Восемнадцатилетние девицы далеко не всегда могут себе позволить носить столь дорогостоящую одежду — если только у них нет состоятельных приятелей, вроде Пьера-Луи.

Оценив пальто девушки, Арман поднял глаза, чтобы как следует разглядеть ее лицо. При этом он не преследовал физиогномических целей, ибо не предполагал в столь юном создании сколько-нибудь ярких и сильных черт характера, которые могли бы отразиться на лице. Он всего лишь интересовался цветом ее глаз. Пьер-Луи, смущаясь как мальчишка, уставился в пространство перед собой, притворяясь, что не видит Армана. По этой причине он не заметил, как его подружка и Арман обменялись мимолетными улыбками.

И хотя обе улыбки были не более чем едва заметное движение губ, сказано ими было больше, чем порою удается высказать за час словами. Улыбка Армана говорила: «Хотя ваш спутник прекрасно знает меня, он не желает знакомить нас; тем не менее, мадемуазель, я нахожу, что вы очень красивы, и я бы с величайшим удовольствием поцеловал вашу руку и поведал бы вам на ушко о чувствах, которые вы возбудили в моем сердце, а именно — о желании раздеть вас и поцеловать иные, более чувствительные места».

Ее же улыбка говорила следующее: «Я не знаю, почему он не хочет, чтобы мы были представлены друг другу, мсье, однако я отлично понимаю, что вы обо мне думаете, и если б я была одна, то не исключено, что задержалась бы подольше послушать вас».

В отличие от Пьера-Луи, этот вечер Арман коротал в одиночку, что, впрочем, случалось ним редко. Через полчаса он вышел из «Кале де ла Пэ» и направился в один из любимых ресторанов, где вкусно пообедал за бутылкой вина, а потом с удовольствием прогулялся по Итальянскому бульвару, наблюдая за прохожими, особенно молодыми женщинами. Он был настолько взбудоражен приятельницей Пьера-Луи, что она не выходила у него из головы, и постоянное возбуждение сделало его уязвимым. Во время прогулки к нему подходили женщины с щедрыми предложениями составить ему компанию и за разумную плату насладиться их прелестями.

Арман был знаком с солидными заведениями, предоставляющими молодым женщинам возможность находить клиентов, в частности с респектабельным «Шабанэ», что в конце улицы Кольбер, но только один раз в жизни он воспользовался услугами уличной девки. Это случилось, когда ему и его школьному приятелю Венсану Моро было по пятнадцать лет и они, подбадривая друг друга, решились на великое приключение — первое обладание женщиной. Однажды после уроков они подошли у Лионского вокзала к спокойной на вид рыжеволосой проститутке, и та отвела их в неопрятную комнату в гостинице, где каждый, в присутствии приятеля, прошел через обряд посвящения во взрослую жизнь.

И все же, если бы среди женщин, заговаривавших с ним на бульваре, нашлась одна похожая на маленькую подружку Пьера-Луи, Арман не устоял бы перед искушением воспользоваться ею за несколько франков. Но, разумеется, ни одна из них не могла убедительно изобразить непосредственное обаяние молодости, хотя бы отдаленно напоминавшее девушку в пальто из викуньи. Девицы были разные: маленькие и высокие, худые; темноволосые, неровно крашенные блондинки и с волосами цвета имбиря. Возраст также был различен; Арману попадались и пятнадцатилетние, и двадцатипятилетние, и даже одна престарелая матрона с огромной грудью. Арман мог бы поклясться, что ей не менее пятидесяти пяти и она годится ему в бабушки.

Он вежливо отклонял предложения, покачивая головой, отговариваясь краткими, но необидными словами, и продолжал прогулку в одиночестве. Осень переходила в зиму, сырой воздух дрожал вокруг уличных фонарей, образуя золотистые нимбы. Возможно, благодаря обманчивому свету фонарей вкупе с романтическим настроением Арману на мгновение показалось, что одна из дефилирующих по панели дамочек похожа на подругу Пьера-Луи. Девица была без шляпы, и у нее оказались тоже каштановые волосы, только темнее и грубее, чем у девушки, которая ссорилась с кузеном Армана в «Кафе де ла Пэ»; у той волосы отличались более светлым оттенком — почти русые и тонкие, как шелк.

Когда охотница заметила, что Арман колеблется, разглядывая ее, она улыбнулась ему профессиональной улыбкой и отступила назад в дверной проем. Моментально заинтригованный, он остановился как вкопанный и уставился на девицу, размышляя, всегда ли она выбирает столь неудобное место для обделывания своих делишек, как вход в магазин, и если так, то какого рода клиентов она может привлечь. На девице был темно-синий плащ, не застегнутый на пуговицы, но туго перехваченный в талии поясом. Пока Арман глядел на нее, она развязала пояс и, усмехнувшись, рывком приподняла длинный зеленый свитер, выставив на обозрение скрытые им прелести.

Но, увы, при более близком рассмотрении Арман убедился, что, хотя остановившей его внимание женщине исполнилось немногим больше двадцати лет, лицо ее было скорее толстым, нежели по-девически округлым, а кожа на щеках и подбородке обезображена прыщами. Она вздернула свитер к толстой и короткой шее, чтобы показать, что под ним ничего нет, но грудь, которую она выставила как приманку, свисала пустыми мешками, при этом продолговатые окончания смотрели в разные стороны, как будто терпеть не могли друг друга. Думая, что уже заполучила клиента, девица назначила цену и заверила, что ее жилье находится неподалеку, сразу за углом. Арман вежливо улыбнулся и, чувствуя необъяснимую жалость, дал ей на выпивку и пошел прочь.

К половине одиннадцатого он возвратился домой и готовился лечь спать. Облачившись в пижаму и халат, он читал журнал, когда неожиданно явился Пьер-Луи.

— Я бродил по улицам несколько часов, — горестно сказал Пьер-Луи. — Я не знаю, что делать.

— Думаешь, я поверю? — воскликнул Арман. — Ты провел вечер с чудесной девушкой в «Кафе де ла Пэ», где я вас обоих и видел, и ты не знаешь, что делать? Нет, определенно, ты считаешь меня полным идиотом!

— Ты не так меня понял, — сказал Пьер-Луи примирительным тоном. — С тех пор как месяц назад Мадлен ушла от меня, я нахожусь в ужасном состоянии. Мне кажется, я схожу с ума.

— Тогда ты должен просить у нее прощения и уговорить вернуться.

— Думаешь, я не пытался? Она не хочет даже говорить со мной, — сказал Пьер-Луи, закрывая бледное лицо руками. — Я несколько раз приходил к ее сестре, в надежде убедить Мадлен вернуться. В первый раз ко мне вышла Ивонна и нагло заявила, что Мадлен не желает меня видеть. А потом я разговаривал только со слугами, которые заворачивали меня с порога.

— Мадлен оставила тебя, узнав, что ты содержишь любовницу, — напомнил Арман, выказав некоторый недостаток сочувствия к страданиям родственника. — Я думал, Мадлен заблуждается, но сегодняшний вечер доказал ее правоту. А она очень симпатичная, та девушка, с которой ты был! Но если ты так сильно любишь Мадлен, что жить без нее не можешь, ты должен отказаться от подружки. Или это слишком трудно?

— Да, необычайно трудно, — простонал Пьер-Луи. Тем не менее ему немного полегчало, и он протянул пустой бокал за новой порцией коньяка.

— Охотно верю, что тебе доставляет удовольствие заниматься любовью с ней, — сказал Арман, наполняя оба бокала, — но в конце концов, она всего лишь молодая девчонка. А Мадлен — красивая, обаятельная и умная женщина, такой женой мог бы гордиться любой мужчина. И если позволишь говорить с полной откровенностью, то, хотя я не имел чести, разумеется, обнимать ни ту, ни другую даму, не могу поверить, что твоя любовница так же хороша в любви, как жена.

Надо ли говорить, что Арман бессовестно лгал. За последние шесть недель ему не раз доводилось обнимать Мадлен, две недели до того, как она вздумала проучить мужа, выехав из его дома, и месяц после. По крайней мере раз пятьдесят он раздевал ее, целовал, ласкал и страстно соединялся с нею, стремясь утолить любовный голод. Мадлен обнаруживала не меньший аппетит к чувственным наслаждениям. Арман лично и с восторгом убедился, что Мадлен была одной из самых соблазнительных женщин, с которыми он когда-либо близко сталкивался. Поэтому ему было трудно поверить, что подружка Пьера-Луи может сравниться с Мадлен в любовных утехах, тем более превзойти ее.

В ответ на замечание Армана Пьер-Луи разразился пространной речью, смысл которой сводился к жалобным оправданиям. Как бы он ни любил, почитал и уважал Мадлен и так далее, и тому подобное, Сюзетта имеет над ним такую власть, что он почти полностью утратил волю и здравый рассудок и потому не в состоянии бросить ее. Несмотря на молодость, она жестока и жадна, и, хотя притворяется, что любит его, на самом деле он нужен ей только для того, чтобы вытягивать деньги и подарки. Он уверен, что у Сюзетты есть другой любовник, молодой парень ее возраста, и, как только Пьер-Луи уходит, она мигом оказывается в постели этого молодого человека и они между любовными забавами вместе смеются над глупостью Пьера-Луи.

— У тебя есть доказательства? — спросил Арман. — Или это нечистая совесть наказывает тебя ревнивыми подозрениями?

Пьер-Луи не смог дать ясного и удовлетворительного ответа на вопрос. Из дальнейшего бессвязного рассказа Арман понял, что после ссоры в кафе они отправились домой к Сюзетте, где попытались примирить возникшие между ними противоречия с помощью плотских удовольствий.

— Она всегда готова заняться этим, в каком бы настроении ни была, — с горечью констатировал Пьер-Луи. Однако вскоре стало ясно, что, хотя Пьер-Луи чувствовал себя невыразимо счастливым в объятиях Сюзетты, касаясь нежной кожи, окунаясь в теплые глубины, разрешить таким способом серьезные проблемы, угрожавшие их общему будущему, оказалось невозможным.

Короче говоря, судорожное освобождение физического напряжения не смогло погасить раздор, они лишь на время забыли о разногласиях. Когда они, разомкнув объятия, лежали рядом обнаженные, ссора, причиной которой была терзавшая Пьера-Луи ревность, вспыхнула с новой силой. Удовольствие, доставленное друг другу, не смягчило обид, наоборот, любовники стали еще злее. Сюзетта сбросила с себя руку Пьера-Луи и, встав на колени, гневно размахивала руками, желая подчеркнуть презрительный смысл бросаемых слов, при этом ее пышная грудь ходила ходуном.

В следующее мгновение они уже орали друг на друга что было мочи, и Сюзетта залепила любовнику пощечину. Тут Пьер-Луи потерял самообладание и, чтобы утихомирить ее и заставить замолчать, принялся бить девушку! Он наносил удары открытыми ладонями, а она визжала и пыталась защититься руками. Но когда он несколько раз ударил по полной обнаженной груди, безумная ненависть сменилась иной страстью, выразившейся столь же яростно.

Почти не отдавая отчета в своих действиях, Пьер-Луи повалил Сюзетту на спину и коленями раздвинул ее ноги, широко открыв нежный сокровенный источник ее власти над ним. Не довольствуясь этой варварской попыткой посрамить красивую молодую женщину, он обрушил на нее поток злобных ругательств, утверждая, что она хуже уличной девки, которая готова отдаться первому встречному за обед. В приступе ярости он плюнул на ее извивающийся живот, чтобы показать, как глубоко он ее презирает.

— Но это ужасно! — воскликнул потрясенный Арман. — Ты, должно быть, не в своем уме! В чем ты хочешь признаться — в убийстве или изнасиловании?

Хотя Пьер-Луи отрицал оба обвинения, из дальнейшего хаотического изложения событий стало ясно, что, нанеся подруге страшное оскорбление, плюнув на нее, он окончательно потерял голову. Все, что случилось после, он помнил смутно, но предполагал, что набросился на вопящую и сопротивляющуюся Сюзетту и прижал к кровати.

— И что дальше? — спросил Арман, поскольку в рассказе последовала заминка.

Стыдясь, Пьер-Луи признался, что вонзился в Сюзетту столь грубо и резко, что этот акт вполне можно было счесть изнасилованием.

Однако мадемуазель Сюзетта была не из тех молодых женщин, которых может запугать и подчинить себе разбушевавшийся насильник. Как только Пьер-Луи излил свою страстную ярость и его тело непроизвольно расслабилось, она принялась выбираться из-под него с энергией и ловкостью дикой кошки. Она царапалась, работала локтями и коленками до тех пор, пока не свалила его с кровати и не загнала в угол за шкафом, где он, голый, сжался, прикрывая руками наиболее чувствительные части тела в попытке защититься от сыпавшихся ударов.

Весьма вероятно, что разгневанная девушка нанесла бы серьезный и, возможно, непоправимый ущерб здоровью Пьера-Луи, если бы тот не сообразил ухватить ее за щиколотку в тот момент, когда она сильно пнула его в бедро. Рывком он задрал ее ногу на высоту плеча и поднимал все выше. Девушка запрыгала на другой ноге, потеряла равновесие и навзничь упала на пол. От удара при падении у нее перехватило дыхание. Лежа на полу, она беспомощно шевелила губами, осыпая противника неслышными угрозами; ноги болтались в воздухе, а покрытое завитками сокровище оказалось выставленным на обозрение самым унизительным образом. Пьер-Луи перешагнул через нее, схватил одежду и бежал, спасая свою жизнь.

— Значит, приключение закончилось, — подытожил Арман. — Не можешь же ты вернуться после такого безумного бегства. Друг мой, поблагодари Бога за то, что так легко отделался. Если бы ты вовремя не унес ноги, то предстал бы перед судом как убийца и кончил бы свои дни на гильотине.

— Наверное, ты прав, — со вздохом согласился Пьер-Луи, — но я все еще отчаянно влюблен в Сюзетту. Я простоял перед твоей дверью минут пять, прежде чем позвонить: не мог решить, что мне делать — войти и рассказать тебе все или вернуться и на коленях умолять ее о прощении в надежде, что она смилостивится и оставит меня на ночь.

— Ты переживешь это, если будешь держаться от нее подальше, — сказал Арман, пожимая плечами. — Через две недели перестанешь понимать, что ты мог находить в ней. В конце концов, она всего лишь смазливая девчонка. В Париже таких полно. Важнее другое: что ты собираешься предпринять в отношении Мадлен?

В ответ на этот простой вопрос Пьер-Луи пустился в долгие и расплывчатые рассуждения. Безусловно, он надеется, что жена вернется к нему, но мысль о том, чтобы извиниться перед ней, кажется ему нелепой. Всем известно, что женатые мужчины время от времени пускаются в короткие авантюры с другими женщинами, объяснял он Арману. Более того, все понимают, что иначе и быть не может, потому что так устроен мир. Давно доказано, что мужчины полигамны, и, если общественное устройство позволяет им иметь только одну жену, они невольно ищут разнообразия на стороне. Думать иначе — значит игнорировать законы природы. Невозможно требовать от мужчины верности одной женщине на протяжении сорока или пятидесяти лет!

— Ты женат восемь лет, а не полвека, — заметил Арман. — В любом случае ты зря тратишь время, пытаясь мне что-то доказать, убеждать надо Мадлен.

Тут Пьер-Луи заявил, что знает: с тех пор как Мадлен переехала к сестре, Арман несколько раз приглашал ее пообедать, и очень благодарен за участие. Арман — настоящий друг, и Пьер-Луи никогда не забудет его доброго отношения. Было бы невыносимо тяжело думать, что Мадлен каждый вечер сидит одна и грустит. Далее Пьер-Луи заявил, что считает свою жену выше всяких подозрений неспособной на малейшее проявление неверности. Однако он вынужден признаться Арману, как близкому другу, что чувствовал бы себя неспокойно, если бы она отправлялась потанцевать с другими мужчинами.

В качестве примера такого «другого мужчины» он привел Венсана Моро. Они оба достаточно давно знают Венсана, чтобы понимать, что у того отсутствуют всякие сдерживающие начала и что он воспользуется одиночеством любой женщины с тем, чтобы раздеть ее. Насколько лучше, что рядом с Мадлен был Арман, что именно он развеивал скуку, от случая к случаю обедая с женой Пьера-Луи в первоклассных ресторанах и помогая ей не падать духом в ожидании, пока ситуация разрешится и она вернется домой. Арман счел, что в ответ на похвалы кузена разумнее будет промолчать: какого рода утешениями он подбадривал Мадлен, было тайной, абсолютно невыносимой для ушей ее мужа.

Оказалось, что Пьер-Луи упомянул о совместных выходах в свет Армана и Мадлен не просто так. Он был уверен, что Арман в качестве друга и мужа, и жены явится идеальным посредником между ними и поможет преодолеть разногласия. Арман счел идею нелепой и сказал об этом. Однако Пьер-Луи принялся настаивать с такой горячностью, что Арману, несмотря на нежелание вмешиваться и неверие в успех, ничего не оставалось, как набрать номер Ивонны Ивер и попытаться переговорить с Мадлен от имени ее мужа.

— Прямо сейчас, ночью! — воскликнула удивленная Ивонна, когда Арман объяснил, в чем дело.

— Дорогая Ивонна, я знаю, что время позднее, — сказал Арман, — но Пьер-Луи уже час сидит у меня, изливая тоску и горе. Я не мог отказать.

— Вы оба сумасшедшие, — сказала Ивонна. — Приходите, если вам надо, но не приводите с собой Пьера-Луи. Я предупрежу Мадлен, по-моему, она еще не легла.

Почти в полночь Арман прибыл на улицу Сен-Дидье, где в огромной квартире обитали Иверы. К его изумлению, дверь открыла сама Ивонна. Она была одета в серебристое платье без рукавов, скроенное на манер туники и подпоясанное низко на бедрах, — наряд, который неминуемо должен был повергнуть поклонников в шок. Хотя платье было свободным, оно ничего не скрывало. Груди были четко очерчены, и, когда Ивонна двигалась, видно было, как они колышутся под тонкой тканью. Пояс стягивал платье спереди, невольно приковывая внимание к узлу, на который он был завязан, точно в том месте, где сходились бедра.

— Хорошо, что вы один, — сказала она Арману, целующему ей руку. — Я не желаю, чтобы этот идиот Пьер-Луи приходил сюда и расстраивал Мадлен.

— В его нынешнем состоянии я бы ни за что не стал вам его навязывать, — ответил Арман.

— Идите в гостиную, я скажу Мадлен, что вы ее ждете, — небрежным движением Ивонна поправила пояс так, что у Армана захватило дух. — Знаю, это не мое дело, но мне непонятно, почему вы позволили ее безумному мужу уговорить вас прийти сюда в такое время. Однако если Мадлен готова вас выслушать, то можете разговаривать хоть всю ночь. Слуги легли спать, а через пять минут за мной зайдет приятель и мы отправимся танцевать. До свидания, Арман.

Ивонна была старше Мадлен, и хотя сестры походили друг на друга лицом и фигурой, различия были поразительны. В то время как над Мадлен витала тонкая аура скрытой чувственности, Ивонна излучала откровенное желание, словно она была ярко окрашенным садовым цветком, привлекающим пчел — сборщиц меда. Говоря о своих планах на вечер, она ни словом не упомянула мужа, Жана-Роже, переспрашивать было бы неприлично.

Всем, кто был знаком с четой Иверов, было отлично известно, что после того, как Ивонна достойно выполнила супружеские обязательства, подарив мужу двоих сыновей, каждый из супругов жил собственной жизнью. Считалось, что они живут вместе в фешенебельных апартаментах на улице Сен-Дидье, но Жан-Роже немало ночей проводил вне дома, а с женой встречался в основном на официальных приемах, когда требовалось присутствие обоих.

Ивонна проводила Армана в просторную гостиную, обставленную так, чтобы произвести на посетителей впечатление хорошего вкуса, разборчивости и немалого достатка Место внешней стены занимало окно, выходившее на улицу. Напротив стояло огромное почти во всю стену, прямоугольное трюмо с тонко выгравированным рисунком переплетенных лилий. Зеркало отражало свет, льющийся из окна, отчего гостиная казалась больше. Другие две стены были выкрашены в бледно-розовый цвет, занавески и палас были темного, приглушенного цвета красной охры, напоминая о черепичных крышах старых замков Тосканы. Посреди комнаты лежал большой квадратный ковер из белого меха.

Мебель, само собой разумеется, сделанная на заказ, отвечала последним требованиям моды. Она была выполнена в стиле модерн и обита белым атласом. В комнате стояли низкие кресла без подлокотников, длинные диваны и большое глубокое кресло со спинкой, изогнутой, как лебединая шея. По противоположным сторонам квадратного ковра стояли два длинных стола ручной работы; их столешницы из блестящего черного эбонита контрастировали с белым мехом. Арман нашел комнату великолепной, однако ему подумалось, что столь изысканное убранство внушает некоторую робость и только поклонник, осмелевший до состояния абсолютной невосприимчивости, не побоится поцеловать Ивонну и дать волю рукам на ее атласных диванах.

Когда Мадлен вошла в гостиную, Арман поднялся и нежно поцеловал протянутую руку Она сказала, что собиралась лечь, когда Арман позвонил, но тот был уверен, что после телефонного звонка она занималась исключительно тем, что расчесывала блестящие каштановые волосы, освежала косметику на лице и выбирала наряд, в котором бы она выглядела наиболее соблазнительно. На ней был изящный пеньюар из шифона цвета незабудок и свежих сливок, очаровательно облегавший стройную фигуру; пояс был завязан на левом боку большим бантом. Пеньюар был настолько длинен, что видны были лишь кончики голубых атласных тапочек. Мадлен повела Армана к одному из белых диванов, и они сели.

Сердце Армана бешено колотилось, он не сомневался, что под воздушным неглиже непременно обнаружится такого же цвета шифоновая ночная рубашка, прозрачность которой не способна скрыть упругой маленькой груди. И если бы ему удалось уговорить Мадлен снять пеньюар, он бы увидел, как тонкий шифон облегает длинные бедра. Арман восхищенно вздохнул, а его бесстыдный приятель заинтересовался, зашевелился и напрягся. В одно мгновение Арман забыл о добрых намерениях, приведших его в этот дом, и о поручении Пьера-Луи и стал думать, как использовать свидание к собственной выгоде.

Мадлен сидела выпрямившись, сложив руки на коленях, и спокойно смотрела на неожиданного гостя.

— Я считаю, что происходит нечто неслыханное, — заговорила она. — Визит среди ночи по поручению Пьера-Луи не делает тебе чести в моих глазах. Я догадываюсь, что у моего мужа очередной приступ пьяного раскаяния. Что он просил передать?

— Ты прекрасно разобралась в ситуации, — ответил Арман, беря ее за руку. — Он охвачен раскаяньем и сожалениями, он растерян и оплакивает свою жизнь. И хочет чтобы ты вернулась.

— Неужели! Наверное, он торжественно поклялся тебе, что его роман с этой бабенкой закончен и больше он не будет с ней встречаться?

— Нет, — честно ответил Арман.

— Нет? — воскликнула Мадлен. — Тогда зачем ты здесь?

— Хотя Пьер-Луи — мой родственник и друг, я не могу забыть о том, что люблю тебя до безумия, Мадлен, и хочу быть откровенным с тобой, — Арман был почти искренен, произнося эти слова. — Насколько я мог уразуметь из его бессвязного лепета, произошло следующее: он поссорился со своей подружкой и чувствует себя несчастным. И теперь он ищет способ уговорить тебя вернуться.

— А если я соглашусь, встречи прекратятся — так надо понимать?

— Позволь мне быть откровенным до конца, хоть я и рискую огорчить тебя, — сказал Арман, нежно целуя ее ладонь. — Мне кажется, он ослеплен страстью. Если юная дама завтра позвонит и пригласит его к себе, он отправится немедленно.

— Но это смехотворно! — Щеки Мадлен порозовели от гнева. — Он думает, что я вернусь, когда он сходит с ума по девчонке?

— Если я правильно понял его настроение, он цепляется за надежду, что, когда ты снова будешь с ним, он сумеет противостоять искушению и прекратит отношения с любовницей.

— Понимаю, он хочет вернуть меня только для того, чтобы, истощив пыл с законной женой, больше не нуждаться в любовнице. Это возмутительно!

— Конечно, ты права, — согласился Арман, — но Пьер-Луи настроен серьезно. Он хочет, чтобы ты возвратилась сегодня же. Он здесь, в такси на улице.

— Он ждет меня в такси! — раздраженно воскликнула Мадлен. — Да он с ума сошел!

Она вскочила и быстро подошла к окну; задернутые шелковые шторы отгораживали, комнату от осеннего холода и темноты. Подняв руку, она остановилась и, прежде чем; отодвинуть занавеску, обернулась к Арману.

— Я не желаю доставлять ему удовольствие увидеть меня в окне. Выключи свет, — предусмотрительно попросила она.

Арман подошел к выключателю около двери и погасил свет. Мадлен слегка отодвинула занавеску, но не посредине, где та сходится с другой занавеской, а сбоку, между оконной рамой и стеной. Она проделала лишь узкую щель, через которую можно было смотреть, оставаясь невидимой.

Совершенно верно, — изумленно проговорила она, — там, у фонаря, стоит такси! Но почему машина на другой стороне улицы?

— Мы заехали на эту улицу с дальнего конца, и Пьер-Луи велел шоферу остановиться напротив. Возможно, он не спускает глаз с окон в надежде увидеть тебя.

— Ему меня не увидеть! — твердо заявила Мадлен. — Жаль, что под рукой нет ничего тяжелого, чтобы запустить в него.

Пока Мадлен пристально вглядывалась в ночную тьму, Арман пересек гостиную и остановился позади нее. Легко обняв ее бедра, он выглядывал в окно через ее плечо.

— Он так и думал, что любопытство заставит тебя сделать то, что ты сейчас делаешь, — сказал Арман.

— Выглянуть в окно, ты хочешь сказать? Он так говорил, этот склизкий червяк? Если бы у меня был пистолет, я бы пристрелила его на месте!

— Он лелеет надежду, что его смиренная и молчаливая преданность разжалобит тебя, — продолжал Арман. — Больше всего на свете он хочет, чтобы ты сбежала вниз, села в такси и уехала с ним домой. Далее последует сцена примирения, которая благополучно завершится в постели.

— Животное! Он больше никогда не дотронется до меня! — гневно сказала Мадлен.

Арман по-прежнему стоял позади нее, его нежные и уверенные руки продвинулись дальше и остановились на талии. Одновременно Арман теснее приблизился к Мадлен, так что его чресла коснулись ее спины.

— Осторожней, не то он увидит тебя, — поговорила Мадлен с беспокойством, которое никоим образом не вязалось с решительным заявлением об окончательном разрыве, высказанным минуту назад.

— Не увидит, — заверил Арман. — Меня скрывает занавеска. Самое большее, что он может увидеть, — это твое любопытное личико.

Пальцы исследовали узел на поясе, стягивавший воздушный пеньюар. Долго возиться не пришлось, как всегда бывает, когда имеешь дело с хорошо скроенной одеждой, и тонкое шифоновое одеяние распахнулось. Арман тихо вздохнул и погладил гладкий живот под ночной рубашкой.

— Нет, ты не должен делать этого! — закричала Мадлен. — А вдруг кто-нибудь войдет и увидит нас в такой позе?

— Ивонна отправилась танцевать, — напомнил Арман, — а слуги давно спят. Да и не думаю, что от Ивонны укрылось то, что мы любовники.

Темнота все спишет, гласит старинная поговорка. Арман расстегнул брюки, возбужденный приятель вынырнул наружу и радостно вздрагивал, обретя неожиданную свободу. Арман крепко прижал чресла к.мягким округлостям, лишь тонкая прослойка шифона отделяла его горячую плоть от прохладной кожи Мадлен.

— О Арман! — вздохнула она. — А что, если дети Ивонны войдут и увидят нас?

Ощущения, испытываемые Арманом от прикосновения к спине Мадлен, окутанной мягкой тканью, были столь захватывающи что Арман в самозабвении начал медленно двигаться вверх-вниз. Руки проникли в глубокое декольте ночной рубашки и сжали обнаженную грудь. Он был на пути к тому, чтобы выплеснуть страсть немедленно и облить спину Мадлен, а также очаровательный пеньюар, — хорошенькое впечатление у нее останется!

— Дети крепко спят, — сказал он. — Неужели ты думаешь, что нянька позволит им бродить по квартире среди ночи? Никто не помешает нам, Мадлен.

Она нежно терлась о его чресла, возбужденная движениями трепещущей плоти.

— Какой ты горячий! — прошептала она.

— Я горю от любви к тебе, ты должна быть моей, Мадлен.

Он потянулся вниз и, захватив горсть шуршащей ткани, стал поднимать ее, пока руки не оказались под кружевным краем ночной рубашки.

Мадлен резко задышала, когда пальцы любовника дотронулись до нежного места, где сходились бедра.

— Арман, нет!.. — прошептала она, но он еще крепче прижался к упругим круглым ягодицам, чтобы показать, как он распалился и как сильно жаждет обладать ею.

— Раздвинь ноги чуть-чуть, — пробормотал он; губы касались ее уха, а запах духов щекотал ноздри.

— Но это безумие! — проговорила она. Однако страсть оказалась сильнее осторожности, и стройные ноги раздвинулись достаточно широко, чтобы Арман смог погладить вожделенное сокровище.

— Он заметил нас! — воскликнула Мадлен. — Посмотри, он открыл окно в машине!

Она была права. Там, где они несколько секунд назад видели оконное стекло машины, теперь маячило бледное пятно, которое могло быть только лицом Пьера-Луи. Но определить выражение этого лица было невозможно, размытая клякса — вот все, что было видно сверху.

Арман целовал затылок Мадлен, в то время как кончик среднего пальца осторожно проникал во влажное углубление.

— Он не может нас видеть, — уверял он.

— Какая жалость, — последовал неожиданный ответ. — Ему бы пошло на пользу!

Мадлен определенно возбудилась. Возможно, причиной тому было горькое удовольствие, которое она испытывала, воображая реакцию мужа, когда бы он узнал, что она позволила Арману, стоя у окна. Или же до такого состояния ее довели ласковые пальцы и сладостная дрожь, волнами пробегавшая по животу.

— Что я говорю? — опомнилась она. — Он не должен ничего знать, иначе у него появится предлог, который ему так нужен, чтобы бегать за этой девкой! Нет, он не получит от меня такого подарка. Прекрати немедленно!

Арман жарко дышал ей в ухо, забавляясь ее нерешительностью. Намерения менялись каждую секунду с быстротой колебания маятника. «Да» говорила она, потому что была возбуждена и хотела, чтобы Арман продолжал ласки; и она говорила «нет», желая остановить его, потому что муж был совсем рядом, в такси на противоположной стороне улицы.

Несмотря на беспочвенную тревогу, что их могут увидеть, и на не совсем искренние возражения, потайной бутон набух и увлажнился под пальцами Армана. Она завела руки за спину и дотронулась до живота любовника. Ощутив твердость вздыбленной плоти, она негромко вскрикнула.

— Ты ведешь себя непростительно, — сказала она мягко. — Пьер-Луи доверил тебе такое важное дело — и как же ты справляешься с ним? Или ты его заместитель? Должна ли я понимать так, что это мой муж ласкает меня в твоем лице?

— Ни в коем случае, — возразил Арман. — Ласкаю тебя я, моя чудная Мадлен, и то, что ты держишь в руках, принадлежит тоже мне, и никому другому.

— Тогда ты должен признать, что предал доверие давнего друга. Не говоря уж о том, что Пьер-Луи тебе родня! Тебе не стыдно?

— Нисколько, радость моя, — спокойно ответил он, при этом его пальцы резвились во влажном углублении.

— А если он узнает, что ты обманул его, заставив меня уступить твоим желаниям, как ты будешь оправдываться?

— Разве я заставляю тебя, Мадлен? — прошептал он, касаясь губами ее уха. — Ты любишь такого рода принуждение так же сильно, как и я. Если бы я мог, то заставлял бы тебя уступать каждое утро, и каждый полдень, и каждый вечер, и каждую ночь.

Арман приготовился играть с Мадлен до тех пор, пока она не перейдет черту и не окажется целиком во власти страсти, если иначе невозможно уговорить ее отдаться. Но, как часто бывает между мужчиной и женщиной, давно состоящими в любовных отношениях, от Армана не потребовалось столь грандиозных усилий.

— Хорошо, пойдем, — пробормотала она, — мы можем лечь на диван.

— Нам не нужен диван, давай останемся здесь — у окна.

— Но… так нельзя! — возразила Мадлен. Она угадала его тайный замысел и была потрясена. — Мы не можем здесь, Пьер-Луи наблюдает за нами!

— Ты только что сказала, что тебе все равно, видит он нас или нет, — напомнил Арман.

— Но тогда было совсем другое дело! Ты всего лишь трогал меня, мы не переступали границ, — ответила она, демонстрируя очаровательное, а иногда весьма раздражающее, отсутствие логики, часто свойственное хорошеньким женщинам.

— Пьер-Луи не наблюдает за нами. — Уловка Мадлен рассмешила Армана. — Наблюдаешь ты, а это совсем не одно и то же.

И не дав возможности продолжить бесполезный спор, к которому, он знал, не следовало относиться серьезно, Арман сбросил широкий пеньюар с плеч любовницы. Шурша, тот упал на пол между ними, и Арман ощутил тепло гладкого тела под тонким, как паутина, шифоном ночной рубашки.

— Но это невозможно! — воскликнула Мадлен. — Такое случается только во сне, а не на самом деле.

Арман положил руки на ее бедра и несколько изменил положение ее тела, так чтобы поза соответствовала его намерениям. Она подчинилась легко и без возражений, как будто сотни раз проделывала такое раньше, хотя Арман был уверен, как был бы уверен любой на его месте, что Пьер-Луи никогда не бывал настолько изобретательным, ублажая свою жену. И тем не менее, словно повинуясь некоему врожденному женскому инстинкту, она наклонилась вперед, приподняв обнаженные ягодицы.

Комната освещалась лишь отблесками уличных фонарей, проникавшими сквозь шторы, но и этого света было достаточно, чтобы Арман разглядел расставленные ноги в прелестных голубых атласных туфлях, крепко упершиеся в пол в полуметре от стены, и сложенные руки, ухватившиеся за подоконник в поисках опоры. Мадлен нагнула голову и прижалась щекой к тыльным сторонам ладоней — она казалась воплощением покорности. Однако она не забыла позаботиться о том, чтобы ей по-прежнему видна была улица в узкую щель, проделанную между стеной и занавеской.

— Невозможные вещи гораздо чаще происходят в действительности, чем в снах, — сказал Арман; его разбирало любопытство. — Ты часто видишь эротические сны?

— О, да, — ответила она, часто и прерывисто дыша.

— А я в них бываю? Тебе снится, как мы с тобой занимаемся .всякими приятными вещами?

— Я вижу, тебя задело за живое, — сказала Мадлен.

— Ты расскажешь мне об этих снах? — спросил он взволнованно, его рука, скользнув вниз по обнаженной спине, ласкала раздвоенный холмик, приблизившийся к нему, благодаря новой позе Мадлен. — Если ты сейчас вспомнила о них, они должны быть безумно интересны. Я горю желанием послушать!

— Не сейчас, — проговорила она, — не сейчас, Арман.

— Но когда-нибудь расскажешь? — настаивал он.

— Может быть… — прошептала она, но похоже было, что ей не очень хотелось делиться с ним интимными подробностями сновидений.

Арман прекратил допытываться, сейчас важнее было другое — наступал самый ответственный момент. Он расстегнул пояс брюк, и они гармошкой сложились вокруг лодыжек, затем, поддерживая рукой воздушную ночную рубашку, собранную вокруг талии Мадлен, он направил на нее вздыбленное орудие страсти. Он не мог сдержать дрожь когда раздвигал бедра, устремляясь в ее маленький дворец.

— Ах, ты!.. — воскликнула она, задыхаясь когда ключ оказался надежно вставленным в замочек. — Ты можешь думать о чем-нибудь другом, когда мы вместе?

— Потом — да, — выдохнул он, проникая глубже.

— Ох, ты разорвешь меня этой здоровенной штуковиной! — вскричала она.

Полностью погрузившись в теплую глубину ее тела, Арман сбросил пиджак и задрал рубашку на груди ради упоительного прикосновения голым животом к спине любовницы.

— Сумасшествие! — простонала Мадлен. Была она права или преувеличивала, то, что они делали, доставляло обоим огромное наслаждение. Арман улавливал в ее голосе быстро нараставшее возбуждение, когда она невольно повторяла его имя, а нетерпеливые движения тела как бы подталкивали его к решительным действиям. Обняв ее обеими руками, он сжал мягкие маленькие гранаты под ночной рубашкой и играл с ними. Теперь, когда все было сделано как следует, он присоединился к ее движениям.

— Пьер-Луи все еще глазеет на окно? — спросил Арман, касаясь губами ее шеи.

— Не знаю… — ответила она со вздохом, — наверное… Он, должно быть, удивляется, что мы можем делать столько времени.

— Он молит Бога, чтобы я оказался достаточно красноречивым и добился твоего согласия вернуться домой сегодня же, — сказал Арман. — Он надеется, что ты позволишь ему проделать с тобой то, что я делаю сейчас. Впрочем, ты прекрасно знаешь, зачем он ждет тебя.

— Тогда он может ждать хоть всю ночь! — воскликнула она сердито, ее движения стали резче, приближая взрыв Армана и окончательное посрамление мужа.

— О Мадлен, — прошептал Арман, — это так великолепно, я не в силах больше сдерживаться!

— Отлично! — вскричала она, убыстряя движения. — Сделай это немедленно, я требую!

Природа взяла свое, и желание Мадлен было исполнено почти мгновенно. Арман проник еще глубже, так что у нее невольно вырвался короткий удивленный вопль, его руки яростно терзали ее грудь, и эликсир страсти выплеснулся в дрожащий живот.

— Да, вот так! — вскричала Мадлен, пожирая безумным взглядом стоявшее на улице такси. — Еще, Арман, еще!

Его мощный прорыв в мгновение ока привел ее в критическое состояние. Ее била сильная дрожь, она стонала и кричала. Упоение победой было столь велико, что она едва не лишилась чувств. Она бы упала, если бы Арман, заметив, что она теряет равновесие, не поддержал ее. Он крепко обхватил ее вокруг талии и держал на весу, не в силах оторваться. Судороги утоленной страсти сотрясали ее тело, медленно затухая. Колени подогнулись, и она повисла на руках Армана. Она больше не держалась за подоконник, но лоб был все еще прижат к стеклу.

Когда наконец все было кончено, Арман услышал, как она глубоко и медленно вздохнула. Затем, нащупав ногами пол, она встала и выпрямилась, освободив Армана от тяжелой ноши. Но тот продолжал крепко обнимать ее.

— Милая Мадлен, — проговорил он, — не знаю, что и сказать. Я безумно люблю тебя!

— Это все твоя заслуга, — ответила она спокойно. — Тем хуже для Пьера-Луи!

— Я совсем забыл о нем, — сказал Арман. — Он все еще ждет?

— О да, он еще здесь. Думаю, он начинает терять терпение, — в ее голосе слышалось злое торжество. — Он высунул голову из машины и смотрел на нас не отрываясь как раз в тот момент, когда, благодаря тебе, я услышала золотые трубы и очутилась в раю.

— Как мило и поэтично ты говоришь об этом! Я припомню твои слова, когда мы снова встретимся.

— Долго ждать не придется, обещаю, — сказала Мадлен, освобождаясь из объятий, — а сейчас, мне кажется, тебе лучше спуститься и сказать моему глупцу мужу, что он зря теряет время. Проследи, чтобы он уехал. Я не хочу, чтобы какой-то сумасшедший колотил в дверь среди ночи и перебудил весь дом.

Арман натянул брюки, заправил рубашку и застегнул пуговицы. На ощупь в темноте он нашел пиджак и надел его. В горячке событий он наступил на кружевной пеньюар Мадлен небрежно валявшийся на полу. Он поднял одеяние и, надеясь, что не причинил ему вреда, подал Мадлен, пробежав пальцами по груди под тонкой ночной рубашкой.

— Когда мы снова увидимся? — прошептал он, легко целуя нежную шею. — Я не могу жить без тебя.

— Когда захочешь, — ответила она небрежно, отодвигаясь в сторону и завязывая пояс.

Она проводила его до двери и, обняв за шею, поцеловала на прощанье. В прихожей горел свет, Арман заглянул в бархатистые карие глаза и нежно провел пальцами по щеке Мадлен. Он думал, что понимает, почему она согласилась отдаться почти на глазах у мужа: видимо, она получает злорадное наслаждение, унижая Пьера-Луи таким образом.

Но на этот раз, впрочем, как и во многих других случаях, Арман наивно недооценивал сложности и противоречивости женского сердца. Да и как мог обыкновенный мужчина догадаться, что, упиваясь столь сладостной и причудливой местью, Мадлен всегда помнила, что любит Пьера-Луи, а не Армана? Она знала, что вернется к Пьеру-Луи и вновь станет любящей женой, когда у нее будет твердая уверенность, что его любовное приключение закончилось. В то время как Арман веселился в душе, сумев насладиться Мадлен прямо под носом у ее мужа, она лелеяла в сердце тайную мечту в очень скором времени счастливо воссоединиться с Пьером-Луи.

Но, не сейчас, разумеется; сначала он должен устать от неудачного романа с молодой девицей и пасть к ее ногам, умоляя о прощении. Мадлен была рада узнать, что он ссорится с девкой, охмурившей его. Можно было с уверенностью предположить, что он плохо спит по ночам и пребывает в дурном настроении днем. За восемь лет Мадлен хорошо изучила мужа и не сомневалась, что вскоре увидит его на коленях. То, что он прислал Армана для переговоров, было хорошим знаком — ей наверняка не придется долго ждать.

Хотя после чудесного, потрясшего обоих эпизода у окна прошло не более пяти минут, Арман прижал Мадлен к входной двери и, горячо обняв, прильнул в страстном поцелуе, а руки вновь устремились к вырезу ночной рубашки.

— О Мадлен, я люблю тебя, люблю, — шептал он. Мадлен ощутила на бедре прикосновение твердой плоти. Не пройдет и нескольких секунд, как он опять обнажит ее ноги, а ночной наряд окажется скомканным вокруг талии!

— До свидания, милый мой Арман, — сказала она мягко, выскальзывая из объятий. — Ты был великолепен и совершенно измучил меня. Позвони утром, но не раньше половины двенадцатого.

Прежде чем Арман сообразил, что сказать в ответ, она открыла дверь, и он оказался на лестничной площадке с обманутыми надеждами и неудовлетворенным желанием.