XI

Я возвращаюсь в свою контору, охваченный неописуемой яростью. Растянувшись на диване, Элен спит, наверстывая за свою бессонную ночь в гостях у русских. Я даю ей поспать. Хватаю первую попавшуюся под руку бутылку и наливаю себе порцию, достойную грузчика мебельного магазина. Это меня немного успокаивает. Я разжигаю трубку, валюсь в кресло и пытаюсь набросать глобальный план действий. Уже пора перекусить, но я не голоден. Через некоторое время я отыскиваю в справочнике номер телефона на бульваре Османн. Потом сижу и жду. Два часа пополудни. Мое присутствие возле Элен нарушает ее сон. Моя секретарша потягивается и зевает.

– А! – произносит она. – Вернулись?

– Как видите.

– Ну, и?..

Я ввожу её в курс событий. Она фыркает, услышав об эпизоде с манекеном:

– Да ну, правда? Это, наверное, впервые покойник сыграл с вами такую шутку, а?

Я не отвечаю. Потом показываю на телефон:

– Звоните Друо 34-76 и сообщите Соне хорошую новость.

Она набирает номер. Я подношу к уху параллельную трубку.

– У телефона магазин "Наташа", – слышится на другом конце провода девичий голос, голос с акцентом. Но не русским. Парижским. Даже очень парижским.

– Я хотела бы поговорить с мадам Соней Перовской, – говорит Элен. – Это Элен.

– Не кладите трубку.

– Алло, – произносит Соня через несколько секунд, – здравствуйте, дорогая Элен.

– Здравствуйте, Соня. У меня для вас кое-что есть. Ваша компаньонша там?

– Нет.

– Тогда можно говорить свободно? Никто не подключен к линии?

– Нет. Поч...

– Отлично. Вот что я хотела вам сказать: вам больше нечего опасаться китайца. Нестор Бурма сделал все необходимое.

– Боже мой! Это... это правда?

Голос русской дрожит.

– Ну, ну, – говорит Элен, стараясь толкнуть меня ногой, – разве я вам не говорила, что это человек действия?

– Да, конечно! О, Боже мой! Как я смогу его отблагодарить?

– О, это очень скромный человек. Искреннее спасибо вознаградит его за все труды. Вот, я передаю ему трубку.

Я включаюсь в разговор:

– Алло. Соня Перовская? У телефона Нестор Бурма.

– Здравствуйте, месье. И спасибо за... Большое спасибо.

– Довольны?

– Боже мой, вы еще спрашиваете!

– А я доволен несколько меньше. Так как есть одно пятно, омрачающее картину. Я не сумел добиться полного успеха у этого типа. Например, я не смог отобрать тот предмет... который вы знаете, и очень боюсь, что это будет невозможно. Вам придется удовлетвориться достигнутым результатом.

– Уже и это ценно. Еще раз спасибо, месье.

– Скажите, пожалуйста... я хотел бы задать вам один вопрос по поводу этого предмета. У него была какая-либо особая примета?

– О! Право, нет. Мне кажется, нет. Надо сказать, что я в этой области не очень разбираюсь? Поэтому...

– Да.

Мы обмениваемся несколькими мало интересными замечаниями, она меня еще раз благодарит, и я разъединяюсь.

– А вы, Элен, – говорю я. – Вы разбираетесь в бриллиантах?

– Вы мне их недостаточно дарили. К чему этот вопрос?

– Ни к чему. Но не думаете ли вы, что они, так сказать, имеют свою национальность? Что, к примеру, русский бриллиант отличается от американского или английского, как китаец отличается от европейца или негр от белого?

– Я не знаю.

– Чанг Пу не сказал Гольди, что он получил бриллиант от русской, но Гольди это угадал... или распознал... Может быть, по какой-нибудь особенности, которую профан не заметил бы. Гольди был из этой среды. А он придавал чертовски большое значение этому камушку, если судить по его действиям. Я считаю, что, раздобыв дополнительную информацию, я только выиграю. Я потерпел поражение – случай с фальшивым трупом, – и только победа в другом направлении может его компенсировать.

– Победа над кем?

– Я еще не знаю. Но думаю, что было бы интересно узнать побольше, зачем Гольди так хотел добраться до истоков... Конечно, я мог бы поручить это вам, поскольку вы в хороших отношениях с Наташей и Соней, – попросить Наташу показать вам свою коллекцию драгоценностей, особенно бриллиантов, и рассказать вам, чего в ней есть такого сенсационного, но это было бы нехорошо для Сони. В этом случае Наташа сразу же обнаружила бы, что в ее шкатулке не хватает одной драгоценности. Рано или поздно она это заметит, но не стоит приближать этот момент, который будет, безусловно, тягостным.

* * *

Я отправляюсь на охоту и два последующих дня – четверг и пятницу – провожу в попытке поглубже раскопать, кто был Омер Гольди в человеческом и социальном смысле. Расследование по делу о его смерти продолжается, но до сих пор без положительных результатов. Однако почти наверняка установлено, что у него ничего не было украдено, будь то деньги или камешки. Можно предположить, что полиция не проявляет особого рвения. Тем лучше для меня, так как, если бы эти господа обнаружили меня в бистро на улицах Лафайет, Каде и так далее, посещаемых ювелирами по бриллиантам, они, конечно, заинтересовались бы, что это может означать. Наконец, наступает день, когда я держу в руках список коллег Гольди, имевших деловые связи с моим покойным клиентом. И начинаю их посещать под более или менее благовидными предлогами.

* * *

Господин Оскар Блюменфельд принимает меня в застекленном бюро, расположенном в глубине мастерской, где тройка специалистов в серых халатах полирует драгоценные камни. Блюменфельд очень любезен. Особая примета: с его тонких губ не сходит двусмысленная улыбка. Соединив концы своих пухлых пальцев, он спрашивает:

– Национальность, говорите вы?

– Да, может быть, я плохо выражаю свои мысли, но вы понимаете, что я хочу сказать, не правда ли?

Его двусмысленная улыбка становится более явной:

– Безусловно. Так вот, трудно определить "национальность", как вы говорите, одного бриллианта. Безусловно, существуют способы их огранки, типичные для от дельных стран, но это малоубедительно. Ах, когда камень оправлен, я не сказал бы, что это совсем меняет дело, но, в конце концов, оправа может дать определенные указания... А голый бриллиант...

Он строит гримасу. Потом он состроит еще три или четыре, прежде чем мы расстанемся. Он провожает меня до дверей своего бюро. Я показываю рукой на мастерскую. Драгоценные камни всех сортов валяются вперемежку на столах и верстаках. Я замечаю:

– Вы не боитесь воров?

Он пожимает плечами:

– Пятнадцать дней тому назад гангстеры напали на Банк драгоценностей...

– Я как раз об этом подумал.

– Ограбления банков происходят одно за другим, но не ограбления ювелиров. Я не знаю, почему, но это так.

– Может быть, потому, что продукцию ювелиров труднее сбыть?

– Возможно. Но поскольку Банк драгоценностей стал жертвой злоумышленников две недели тому назад, не думаю, что подобное повторится в ближайшее время.

– Я вам желаю, чтобы так и было. Хотя... один из ваших собратьев, уже после ограбления Банка драгоценностей, подвергся нападению у себя дома, не правда ли? Мне кажется, что я читал в газете что-то в этом роде.

– А, вы говорите о Гольди?

– Возможно, что это его имя.

– Да, конечно, Гольди. Но у него ничего не украли. Между нами говоря, у Гольди нечего было и красть. Я его знал. Он был неплохим парнем, но влачил жалкое существование.

Пока Блюменфельд говорит, я за ним исподтишка наблюдаю. И у меня создается четкое представление, что Блюменфельду наплевать на Гольди, на его жизнь и его смерть, как на свой первый алмаз-сырец, который он держал в своих пухлых пальцах. Если бы он был причастен к скоропостижной кончине Гольди, то проявил бы хоть какой-нибудь признак легкого замешательства, когда я упомянул в разговоре о Гольди. Но он вообще не выказал никаких чувств. И даже его двусмысленная улыбка не исчезла с губ.

* * *

Я покидаю господина Блюменфельда и иду искать дальше. Я не знаю точно, стараюсь ли я обнаружить того типа, с которым подрался Гольди, или просто собрать данные о бриллиантах и их обработке. Я иду, доверяясь своему нюху. Правда, до настоящего момента он принес мне не так много пользы.

Тем не менее, я продолжаю свой обход.

* * *

Я встречаюсь с тремя другими лицами, фигурирующими в моем списке, результат тот же.

Четвертого, то есть пятого, считая Блюменфельда, зовут Розенталем, но по соображениям экономии он выбил только "Розен" на табличке, которая прикреплена у входа в дом на улице Папийон, где указано, что его можно найти в глубине двора, направо. Господин Розен, имевший деловые связи с Гольди, очень похож на последнего по объему и размаху этих дел. Судя по всему, он располагает большим количеством свободного времени. Дай Бог ему им воспользоваться, так как он на склоне своих лет, даже очень хорошо на склоне. Когда я толкаю дверь его берлоги, приводя в движение колокольчик, он сидит и читает газету на идиш. Звук отрывает его от чтения, он подскакивает в своем кресле, словно где-то поблизости разорвалась бомба.

– Господин Розен?

– Да, да, да, – заикается он.

– Меня зовут Мартэн.

Он одобрительно кивает. Не знаю почему, но он одобряет. Он неправ, но это ничего не значит. Мало-помалу он приходит в себя.

– Вы меня напугали, – говорит он, – я дремал и...

– Извините меня.

– Садитесь, господин Мартэн. Я усаживаюсь.

Орлиный нос господина Розена украшают очки в стальной оправе. За стеклами бегают глаза, словно хотят смыться куда-нибудь. Полное отсутствие волос на голове господин Розен скрывает под черной ермолкой.

– Что вы желаете, господин Мартэн? – произносит Розен, нервно поигрывая пальцами по своему столу, за валенному лупами, весами разного калибра, одним словом, всякими причиндалами ювелира по бриллиантам, но которыми он пользуется не так часто, как ему хотелось бы.

Я ему выдаю все тот же привычный трёп, оглядывая все вокруг. На этажерке набросано кое-как несколько книг. Журналы его корпорации с фотографиями драгоценностей валяются на стуле.

– Национальность? – спрашивает Розен, точь-в-точь как Блюменфельд и другие.

И как Блюменфельд, он соединяет пальцы, которые все время трясутся. По моему мнению, этот Розен порядком закладывает.

Объясняю ему, что я подразумеваю под словом "национальность".

– Да, да, – говорит Розен.

Он поглядывает на меня поверх очков. И начинает говорить, но я с трудом слежу за его мыслью. Он разъединяет пальцы. Левой рукой гладит себе подбородок, потом чешет ухо. В то же время правой постукивает по столу, перестает, стучит опять, потом эта рука застывает на столе, как бы набираясь сил, а затем – гоп! – она исчезает под столом. Я вскакиваю, хватаю господина Розена за запястье и заставляю его выронить крупнокалиберную пушку, которую он вытащил из ящика.

* * *

– Ну и как, папаша? Это что еще за нравы? Вы что, считаете, что в мире недостаточно антисемитов? И хотите, чтобы я пополнил их ряды?

Он хнычет:

– Делайте все, что хотите, берите все, что хотите, но оставьте мне жизнь. Старый Абрам дорожит своей жизнью. Она была у него тяжелая, но он дорожит ею.

Он хнычет, дрожит как лист, жалобно пыхтит. В схватке его черная ермолка слетела. Очки тоже. Я усаживаю старого еврея в его кресло, подбираю все его шмутки, в том числе и оружие. Это револьвер с барабаном. Я кладу его в карман. Кое-как я нахлобучиваю на Абрама Розена его ермолку. Он покорно дает это сделать. Потом я протягиваю ему очки. Одно из стекол разбито. Обнаружив ущерб, Розен воображает себя у Стены плача.

– Ладно, ладно, – говорю я ему. – Я хорошо знаю, что оптики неохотно берут это в ремонт, но у вас же найдутся средства купить себе другие. Нет?

Ему хочется ответить мне "нет", но не хватает на это наглости. Он водружает свои окуляры на место. Отсутствующее стекло придает ему забавный вид. Он вздыхает, шмыгает носом, нагибается и разыскивает осколки стекла. Раскладывает их на своей газете на идиш и разглядывает с огорчением. Стекло не превратилось в крошку, а разбилось на крупные куски. Я смеюсь:

– А куски-то целые. Может быть, с небольшим количеством клея...

Он глядит на меня своими разрозненными глазами. Моё предложение, по-видимому, подходит ему.

– А теперь, – говорю я, – будем серьёзны. Вы всегда встречаете своих клиентов со шпалером в руке? Теперь меня не удивляет, что у вас их так мало.

– Клиент? – бормочет он. – Клиент? Вы, может быть, думаете, что я не понял сразу, кто вы такой?

– А кто ж я такой?

– Злоумышленник, который нападает на беззащитного старика.

– Беззащитного...

И я похлопываю по карману, в который сунул его револьвер:

– Громко сказано.

– О! Я не знаю, зачем я вытащил этот револьвер. Я нервничаю. Я дорожу своей жизнью и боюсь. Две недели тому назад гангстеры напали...

– На Банк драгоценностей. Знаю. А потом одному из ваших собратьев нанесли также визит. Некоему Гольдану или Гольдштейну.

– Да. Поэтому, когда я услышал ваши разговоры о вещах, в которых вы, по всей видимости, ничего не смыслите...

– Вы приняли меня за гангстера, который прежде, чем кинуться на вас, стал морочить вам голову?

– Да, и я вас...

– Ладно. Перестаньте стонать. Вот кто я есть.

И я сую ему под его глаз с целым стеклом свои документы.

– Ах! – восклицает Розен. – Так вы... вы – частный детектив? Вас зовут Нестор Бурма?

Нельзя поклясться, что это его сильно успокоило.

– Да.

– Извините мою ошибку...

Он возвращает мне мои документы. Я их прячу, затем, поигрывая осколками стекла его очков, продолжаю:

– Оставим это и продолжим нашу беседу. Именно для уточнения деталей расследования мне необходимо знать, может ли при обработке бриллианта какая-либо деталь привести к выводу о той или иной "национальности" этого бриллианта.

– Я отвечу вам, как и прежде, – говорит Розен, – что это сложно и весьма гадательно. А теперь можно поподробнее рассмотреть это дело. У вас бриллиант с собой?

– Нет.

– А! Но тогда...

Короткое молчание. Прерываю его я:

– Послушайте, господин Розен. Русские никогда ничего не делают, как все. Может быть, у них есть особый способ обрабатывать драгоценные камни?

– О! О русских имеется множество всяких мнений. Ваш бриллиант – русский?

– Я думаю, да.

– Ну так, что же...

– Но я в этом не уверен. И...

Я подавляю ругательство. Это встревожило Розена. Честно говоря, он очень легко впадает в панику.

– Что случилось? – боязливо спрашивает он.

– Ничего, ничего. Я... Вы знаете Гольди? Только что я сказал Гольдан или Гольдштейн, но его точное имя Гольди. Вы с ним знакомы?

– Гольди?

– Это ваш коллега с улицы Лафайет, именно он нашел свой конец в драке. Не выдержало сердце. Вы его знаете?

– Нет.

– Можно сказать, что я работаю для него. Недавно у него в руках был бриллиант, и он, видимо, вывел заключение, что речь шла о русском бриллианте, так как он поручил мне провести расследование среди русских. Мне хотелось бы знать, как он пришел к этому заключению, вот поэтому-то я начал расследование о "национальности" бриллиантов.

– Да. Понимаю. Но я ничего не могу вам больше сказать.

– Но вы можете сказать мне, были ли вы знакомы с Гольди?

– Не... нет. Я его не знал.

– Ладно, ладно, господин Розен. Дело в том, что я убежден в обратном. Я составил список друзей и коллег по профессии Гольди, в котором фигурируете и вы.

Он оседает на стуле и вздыхает:

– Хорошо. Да, я был знаком с ним. Но я хочу об этом забыть. Сообщение о смерти нанесло мне удар. Я боюсь смерти. Я не думал, что можно так легко умереть. Все это делает меня таким нервным.

– Это очень понятно. Вы никогда не были часовщиком, господин Розен?

– Нет. А что?

– Из-за часов.

– Каких часов?

– Таких, которые разбирают по частям. Их собирают снова, и вот перед вами двое часов. Я вот к чему. То же самое явление произошло с вашим стеклом от очков. Поглядите: я собрал куски и, не считая нескольких незначительных осколков, которых не хватает, восстановлено все стекло. Только... гм... у меня есть лишний фрагмент. Забавно, не правда ли?

Он ничего не отвечает. Лицо его становится землистым. Он вновь начинает трястись.

– Забавно, не так ли? Вы видите этому какое-нибудь объяснение? Лично я вижу. Подбирая только что куски стекла, вы также подобрали кусок, который до того, по-видимому, запутался в отвороте ваших штанов, куда он упал гораздо раньше. Во время нашей короткой схватки он выскочил из своего тайника, так как вы разбиваете свои окуляры в драке не впервые. Видимо, в предыдущий раз это имело место у Гольди. Если бы я осмотрел вас как следует, то, наверняка, нашел бы на вас следы ударов.

Некоторое время он молчит, поглядывая на меня, потом говорит:

– Ладно. Вызывайте полицию. С того дня я не живу. Вызывайте полицию.

– Нет. Оставим полицию в покое. Расскажите лучше мне, как все это произошло. На этот раз мы имеем не липовый труп.

– Липовый труп?

– Это – шутка исключительно для личного употребления. Не обращайте внимания. Выкладывайте все. Гольди рассказал вам об этом бриллианте?

– Он показал мне его для контрэкспертизы.

– И вы увидели, что это русский бриллиант?

– Я увидел, что это необычайно ценный камень. Гольди это знал, он хотел быть в этом уверен. Я спросил его, откуда он взял это сокровище.

Он мне не сказал. Но я понял.

– Что понял?

Что это – краденый бриллиант. И тогда... я не сразу решился... Эта мысль долго зрела, но в конце концов... я сказал себе, что могу украсть то, что уже было украдено однажды. Я тут ничем не рисковал. Гольди не сможет обратиться с жалобой... Я стар, месье. Я никогда не занимал того места под солнцем, какого я заслуживаю... Ибо я обладаю чудесными знаниями, и я...

– Ладно. Ближе к делу. Не играйте в аббата Фариа. Вы что, хотите усыпить меня вашей болтовней?

– Извините меня... – покорно продолжает Розен. – Да, я отправился к Гольди в следующий вечер... И, воспользовавшись тем, что он был занят в одном конце квартира, принялся шарить в другом...

– В поисках бриллианта?

– Да. Он застал меня на месте... И, очевидно, сразу все понял. Мы переругались... потом схватились... Я не хотел его убивать, верьте мне. Я знал, что у него слабое сердце, но все же... Это был несчастный случай... ужасный несчастный случай...

– Да. И тогда, констатировав несчастный случай...

– Я удрал, не ожидая дальнейших событий... не занимаясь больше бриллиантом.

– В это время его уже не было у Гольди.

– А! Тогда это еще ужаснее. Во всяком случае, после подобной истории мне уже было наплевать на бриллиант... У меня хватило достаточно хладнокровия, чтобы уничтожить все следы моего пребывания там: разбитое в ходе борьбы стекло от очков и т. д. Я убежал... и с тех пор живу в трансе, особенно после того таинственного звонка по телефону, который поднял полицию на ноги. Если только это не блеф или не выдумки журналиста...

– Видимо, и то, и другое.

– Что бы там ни было, я боюсь всего на свете... а особенно смерти. Вызывайте полицию.

– Ну уж нет. Имея такое больное сердце, Гольди все равно бы умер... Ладно. Все это не объясняет мне, как Гольди мог предположить, что этот знаменитый бриллиант имеет русское происхождение.

– Возможно, у него имелись какие-нибудь данные, о которых он мне не сообщил, – предположил Розен.

– Может быть.

– А эти русские, которых он поручил вам разыскать, вы их нашли?

– Нет.

– А! Так вот, я вам все рассказал. А теп... теперь что вы собираетесь делать?

– Оставить вас при ваших угрызениях совести, господин Розен.

И я оставляю его. Я, конечно, вернусь еще раз на улицу Папийон. Да, непременно. Вопреки тому, в чем он меня уверяет, старый бандит не все мне сказал. Я дам ему дозреть, а там посмотрим.

Загрузка...