Тайны одного Парижского бульвара

V

Всю дорогу мы храним молчание.

В конторе я готовлю себе немного целебной смеси.

– Ну, и что теперь? – спрашивает Элен несколько агрессивно.

Она берет у меня из рук стакан и пьет из него, наверно, для того, чтобы узнать мои мысли.

– Мы можем только ждать, – отвечаю я.

Она нетерпеливо передергивает плечами.

– Чего ждать? На вашем месте, я бы бросила это дело.

– Если бы даже я хотел, уже не могу.

– Почему? Ах, да! Поскольку это не входит в ваши привычки? Потому что у вас твердый характер, потому что вы упрямы?

Она возвращает мне стакан сухой, словно вытертый промокашкой. Затем продолжает:

– Будьте хоть один раз разумны. Нет привычек без исключений. У вас был клиент: Омер Гольди. Гольди мертв. Клиента больше нет. Это – простая математика.

– А восемьдесят банковских билетов задатка? Это – простая арифметика.

– Это – плата за то, чтобы провести расследование по Чанг Пу. Вы начали работу. Теперь, если вы считаете, что ваша рукопашная с китайцем не стоит восьмидесяти тысяч франков, то вы можете, если эта сумма уж так вас тяготит, внести ее в кассу любого сиротского приюта.

– Эта ноша на меня не давит. Но есть расписка.

– Какая расписка?

– Расписка на получение восьмидесяти тысяч франков, которую мы вручили Гольди. Она должна быть на нем или у него. Такая очень хорошенькая расписка на фирменном бланке агентства "Фиат Люкс" и с подписью Нестора Бурмы, директора этого пока еще респектабельного агентства. У кого-нибудь, кто найдет или уже нашел эту расписку, возникнут вопросы. Вот, чего я жду: более или менее скорого визита убийцы либо моего приятеля Флоримона Фару, комиссара уголовной полиции. Сами видите, что даже если бы я и захотел все бросить, то не смог бы.

– Господи Боже! – стонет Элен. – Стоило выигрывать по Национальной лотерее.

И в этот момент – звонок в дверь.

– Ну вот, либо тот, либо другой, – говорю я. – Убийца или Фару.

Ошибка. Это – консьерж. Он протягивает мне книжку, две газеты и письмо:

– Вот почта. Это из-за забастовок сразу много. Я возвращаюсь к Элен.

Письмо, вернее конверт, обклеенный пятнадцатифранковыми марками, от Омера Гольди. Снаружи ничто не указывает на то, что под листком белой бумаги оно содержит четыре перевода на тридцать сотен каждый. Иначе говоря, покрытие расходов, которые я потребовал, чтобы через Чанг Пу добраться до русских.

Наш покойный ювелир отправил этот конверт накануне, видимо, почти сразу после визита к нам, и, не будь вышеупомянутых повсеместных забастовок, я должен был бы получить эти переводы еще с утренней почтой.

– Он был в порядке, – говорю я вместо надгробного слова. – Себе на уме, упрямый, как осел, но честный, доверчивый и не жадный на расходы. Я не могу не ответить достойно на такое доверие. Там, где он сейчас, ему от этого не будет ни холодно, ни жарко, но тем не менее. Меньше чем когда-либо я расположен все бросить.

– Как хотите, – отвечает Элен. – В конце концов, это и меня начинает возбуждать. Способ, каким он отправил вам эти деньги...

– Да. Этот Гольди при жизни был таким же прямым, как змеевик в колонке ванной для подогрева воды. Что-то говорит мне, что на этом сюрпризы не кончатся.

– Кроме того, что касается убийцы, само собой разумеется.

– Это почему же, моя прелесть? Вы что, его знаете?

– Ну как же, разве у вас нет каких-нибудь мыслей насчет китайца?

– О, да! Даже несколько. Есть и большие, и маленькие. Но так же, как и мне, вам известно: то, что кажется простым, не всегда таково. Однако Чанг Пу подозрителен. Мы видели, как он вышел от Гольди. Было бы неудивительно, если бы оказалось, что именно он прикончил ювелира-бриллиантщика.

– Конечно, об этом вы и подумали, когда никто не ответил на наш звонок.

– Да, это мне показалось странным, что поделаешь – инстинкт. Но я не мог позволить себе взломать дверь и посмотреть, что там есть подозрительного. Однако ничто не запрещало мне провести небольшой опыт, надо было всего лишь потратиться на телефонный жетон.

– А теперь появился риск, что все это свалится вам на голову. Из-за расписки.

– Это верно, тогда я об этом не подумал. Но поскольку Гольди умер, так или иначе труп его был бы обнаружен, а вместе с ним и расписка. Поэтому немного раньше, немного позже... Ладно, увидим.

Я смотрю на часы.

– Подождем еще немного. А затем, если никто не объявится – ни убийца, ни легавый, ни Заваттер, – вернемся в то бистро. Там, небось, только и разговоров, что об этом убийстве. Может быть, мы что-нибудь и узнаем.

В кафе на улице Лафайет, как и предполагалось, смерть ювелира была дежурным блюдом, прямо торт с фирменным кремом. Тот парень, классический тип парижского зеваки, охотно повторяет каждому, кому охота его слушать, все, что он знает по этому делу. Так, я узнаю, что Гольди получил всего лишь удар по черепу, а не выстрел из револьвера и не ножевую рану; к тому же, и в этом нет уверенности, так как остальное доделало его больное сердце. Итак, я не очень ошибался относительно состояния его здоровья. Темные круги у него под глазами были не только результатом работы с цилиндрической лупой, которую он время от времени туда вставлял. Они свидетельствовали также о плохой работе сердца. И под действием сильного волнения сердце не выдержало.

– И что занятно, – сказал кто-то, – так это появление полицейских. Рассказывают, что он сам позвонил им.

Хорошо осведомленный парень с видимым презрением пожимает плечами:

– Это был убийца.

– А зачем убийца это сделал?

В ответ парень молчит и кривится. Он страдает, что ему нечего ответить на это, но более или менее с честью выходит из положения:

– А вот это – тайна, покрытая мраком.

Я прихожу ему на помощь:

– А кто жертва?

– Ювелир по бриллиантам.

– Ай-ай! И много у него свистнули?

– Я думаю, что еще ничего не известно.

– Вы знали этого человека?

На этот раз отвечает хозяин бистро:

– Он заходил сюда время от времени. Очень был спокойный человек. У меня лично такое впечатление, что вряд ли у него много грабанули, если вообще взяли что-нибудь. Он был ювелиром. Но ювелир ювелиру рознь. Не все они миллионеры. Меня не удивило бы, если б сказали, что он перебивался кое-как.

И добавляет:

– Трудяга, если вы понимаете, что я хочу сказать, – и повторяет: – Трудяга.

Это слово он услышал недавно и только-только узнал его значение. Сейчас он упивается им. Это хорошо известный феномен.

Мы выходим из бистро. Чтобы побольше узнать о бедах Омера Гольди, надо немного подождать. Я покупаю вечернюю газету, но там еще ничего нет. Однако, я уверен, что в "Крепюскюль" об этом будут говорить. Дело представляется слишком таинственным, чтобы им мог пренебречь мой приятель, известный журналист-универсал Марк Ковет.

Мы возвращаемся к себе в агентство как раз вовремя, чтобы снять трубку надрывающегося телефона:

– Алло?

– Это Роже.

– Да?

– Ваш китаец уселся в своем ресторане и, по-видимому, не собирается оттуда выходить. Я продолжаю наблюдать за ним и прослеживаю его передвижения, а это необходимо, не так ли?

– Право...

Трудно требовать от Заваттера быть на ногах двадцать четыре часа в сутки.

– Он мне кажется очень спокойным, этот парень, – продолжает мой помощник. – А в чем вы его можете упрекнуть?

– В том, что он кое-кого более или менее убил сегодня после полудня.

– Кроме шуток? Но ведь я его ни на минуту не выпускал из поля зрения.

– Может быть, это было до того, как вы приклеились к нему.

– Конечно. Во всяком случае, могу сказать, что в моем присутствии он никого не убил ни на Больших Бульварах, ни в магазине бюстгальтеров. Но он китаец, а у китайцев, возможно, есть какие-нибудь штуки, чтобы шлепнуть на расстоянии.

– Нет. Это белые нажимают на кнопку, а за тысячи километров какой-нибудь мандарин схлопочет по башке. Ладно, оставим легенды и вернемся к более земным делам. Расскажите-ка вы мне, что делал Чанг Пу с того момента, как вы начали ходить по его пятам?

– Он прогуливался. А погуляв, он зашел в шикарный магазин женского белья на бульваре Османн, почти на углу улицы Пелетье. Может быть, чтобы снять там мерку корсетного пояса. У этой Наташи в витрине выставлены такие пояса, что слюнки потекут.

– У этой... как вы сказали?

Мой голос несколько изменился.

– А-а! – ухмыльнулся Заваттер. – Это на вас тоже действует, да? Всего лишь при упоминании...

– Белье всегда на меня производит впечатление. Я обожаю зарываться в нейлон.

– А если бы вы еще все это увидели! Вы бы дошли до точки!

– И дойду, если вы мне не скажете, кто эта Наташа.

– О! Старина, да я даже не знаю, существует ли она. Это – название магазина. Может быть, это ничего и не значит. Вы же мне рассказывали однажды об одном бородаче, который написал книгу под заголовком "Являюсь ли я фатальной женщиной? " Эта Наташа, возможно, тоже какой-нибудь бородач.

– Я разузнаю об этом.

– Ах, вот вы какой! Я знал, что вы развратник, но не до такой степени. Ладно, вернемся к нашему китайцу... Что я должен с ним делать?

– Как вы говорите, сейчас он будет занят в своем ресторане. Можете быть свободны до завтрашнего утра.

– О'кей.

Мы кладем трубки.

– Наташа, – говорю я. – Элен, вы слышали? Наташа! Чанг Пу нанес визит Наташе. Наташа ведь русское имя, да или нет?

Элен пожимает плечами:

– В моей жизни, – говорит она сентенциозно, – я знавала одну Наташу и двух Людмил. Все трое были родом из Сент-Оэна, и их звали соответственно, согласно гражданской записи: Мари, Сюзанна и Мадлен.

– А я знал по крайней мере десять Кармен...

– Я не спрашиваю вас, где.

– А это бесполезно, поскольку вы догадываетесь об этом. Из этих десяти Кармен только одна не узурпировала свое имя. Итак, может быть, эту Наташу действительно зовут Наташа... Послушайте, Элен, все эти истории с бельем, кружевами и прочими штучками скорее ваша область, чем моя. Не хотите ли познакомиться с этим магазинчиком поближе? Вы, конечно, знаете лучше меня, куда обратиться за справками.

Она немного ломается:

– О! Конечно. Я даже могу зайти в этот магазин...

– Чтобы понюхать, чем там пахнет. Вот-вот.

– Но я не могу выйти оттуда с пустыми руками.

Я шарю в кармане:

– Купите там себе сиреневые трусики.

Элен выходит, и я остаюсь один. Сможет она разнюхать там что-либо до закрытия магазина или нет – это ничего не изменит. Она сможет купить там себе эти самые трусики. Сиреневые трусики! Вот уж! Ладно. Мне следует направить свои мысли на менее пикантные подробности. Не надо забывать, что Гольди, ювелир по профессии, потерял жизнь в этой авантюре.

Я раскуриваю трубку, наливаю себе кое-что в стакан и начинаю размышлять.