Тайны сибирских шаманов. Из истории шаманизма Югорского края

МУЛИГОРТСКАЯ ШАМАНКА

Шаманка Парана родилась в середине прошлого века в хантыйской деревушке Мулигорт, что на левом берегу Оби. (Отец ее — Даниил Иванович Спиридонов — был шаманом). Умерла она (будучи девственницей) в возрасте девяноста восьми лет в деревушке Халапанты. В молодости она была умна и красива. Обучали ее шаманству отец, мать и бабушка. Эту школу Парана проходила с большим желанием. Стать шаманкой ее очень просили родители, потому что она была единственной дочерью в семье, и они хотели передать ей свое мастерство шаманских камланий.

Школа шаманства оказалась трудной и долгой. Она была связана с большими лишениями, невзгодами, была порой жесткой и жестокой. В этом обучении бабушка занимала главную роль.

Парана слышала от людей, что ее прабабушка, родословная которой была связана с хантыйской княгиней Анной Путреевой, славилась своим мастерством большой шаманки.

Все шаманки рода Путреевых были целителями. Лечили травами, наговорами, изгоняли болезни и недуги заклинаниями, тайны которых они свято хранили и передавали только своим близким родственникам. О своей прабабке Парана знала, что та была своенравной, гордой, властной, но очень любвеобильной женщиной. Поговаривали, что будучи уже замужем, она тайно встречалась с заезжим из Конды казаком, который служил у князя Сатыги.

Может быть, этой тайной любви с донским казаком были обязаны женщины рода Путреевых, которые славились своей внешней привлекательностью. В истинности этих преданий можно было легко убедиться, взглянув на красавицу Парану. Ее длинные вьющиеся темно-русые волосы, правильные и приятные черты лица напоминали божественные образы гречанок.

Мне довелось увидеть Прасковью Гавриловну в хантыйской деревушке Халапанты, недалеко от Шеркал, в годы войны, когда ей уже шел восемьдесят третий год. Жила она в маленькой избушке с младшей сестрой Евдокией.

Начальная школа в Халапантах, куда я приехал работать, была открыта в одном из приспособленных зданий, которое выделило правление колхоза, тоже организованного всего год тому назад. Кроме меня в школе работала вторая учительница преклонных лет — Ольга Ивановна Седельникова. Учеников было немного, всего 23 человека, но из-за неимения классных комнат занимались в две смены.

Я часто видел Прасковью Гавриловну, проходя утром на занятия мимо ее дома. В любую погоду эта пожилая женщина, почти всегда в белом холщовом домотканом платье, расшитом аппликациями хантыйского орнамента красного цвета, простоволосая, с пышной шевелюрой белых кудрявых волос, длинным топором рубила дрова для чувала. Дрова ей привозил колхозный конюх. Сухостойное коротье Прасковья Гавриловна ставила аккуратно стволами кверху друг к другу в виде костра, как это делали все ханты в деревне.

Младшая сестра Прасковьи Гавриловны — Евдокия — работала в колхозе дояркой, имела свою корову и снабжала нашу семью молоком.

Бойкая не по годам Прасковья Гавриловна часто заходила к моей матери в гости. У нас сложились хорошие доверительные и добрососедские отношения. О том, что Прасковья Гавриловна была шаманкой, в деревне знали все. В деяниях престарелой шаманки из бывшего княжеского рода власти не усматривали какого-либо вреда, относились к ворожбе, как к умирающему пережитку прошлого, потерявшему всякий интерес людей в победоносном шествии воинствующего атеизма.

Между тем к старой шаманке больные люди обращались часто. Медпункта в деревне еще не было, а до села Шеркалы, где жила фельдшер-акушерка, было далековато. Да и авторитет шаманки Параны был более высок, чем у медработника, которому коренные жители еще мало доверяли. За помощью к шаманке приезжали из Лохтоткурта, Розегкурта, Мулигорта и Вежакор.

Прасковья Гавриловна хорошо умела увязывать знания народной медицины с мистикой, и это усиливало ее престиж в делах врачевания. Ее соплеменники полагали, что духи, с которыми общалась шаманка, были сильнее людей. Лечение с помощью камлания, заговоров, колдовства и заклинаний — все это давало старой шаманке возможность довольно долго пользоваться огромным доверием и уважением сородичей.

Убедиться в этом мне довелось на одном из камланий в дни зимних каникул, накануне Нового, 1944 года. На камлание меня позвала ее сестра Евдокия. Из Розеткурта к Алексеевым привезли новорожденного ребенка, который без умолку плакал, а его пупок при этом высоко поднимался над животом. Не один раз я просил Прасковью Гавриловну разрешить мне посмотреть ее камлание. Такой случай, наконец-то, представился.

В правом углу избы Алексеевых висели иконы Святой Божьей Матери и Николая Чудотворца. Маленький иконостас освещался самодельной лампадой. Вместо нар стояли железные кровати, стол, скамейки и табуретки. Однако традиционный чувал остался, как почти во всех домах жителей Приобья. Он давал не только тепло, но и свет, и это было немаловажно в годы войны при отсутствии свечей и керосина.

В избе были женщины и два старика, которые привезли из Розеткурта молодую мать с больным ребенком. Она развязала тесемки берестяной люльки с вырезанными по ее бокам и спинке орнаментами, с полукружным ободком, на котором висели разноцветные кусочки материи и несколько маленьких бубенцов и колокольчиков. Распеленав дитя, кричащего без умолку от боли, мать подала оголенное тельце Прасковье Гавриловне, сидящей на полу около чувала.

Шаманка трижды обнесла плачущего ребенка вокруг горящего чувала, положила его к себе на колени, пристально и долго смотрела на его оголенный живот и вздутый, покрасневший, как спелая вишня, пупок. Шаманка стала водить вокруг воспаленного пупка двумя пальцами правой руки, движения ее напоминали ввинчивание гайки, торопливо нашептывала слова каких-то заклинаний. Отдельные слова и фразы, услышанные сквозь плач ребенка, означали вежливые просьбы к кому-то:

- Дай мне, Чохрын-Ойка, грыжных слов добрых... — обращалась шаманка к огню чувала, временами опуская плачущего ребенка на колени и, как бы снимая что-то с его тела, “бросала” это “что-то” в чувал. Затем она взяла маленький железный прут и начала стучать им о медную тарелку. Малыш на мгновение замолкал, поворачивал свою голову в сторону звуков, потом снова принимался кричать, быстро сучить ножками и махать голыми ручонками, Прасковья Гавриловна ласково гладила ладонями живот ребенка, тихо приговаривая:

— Мои добрые духи... придите... придите, помогите мне, помогите...

Я видел, с каким вниманием присутствующие смотрели на шаманку, ни на один миг не допуская сомнений и недоверия. Наоборот, они самоотреченно, с мистическим страхом, смотрели на шаманку, боясь упустить ее движения и жесты. Они тоже хотели своими глазами “увидеть”, своими ушами “услышать” вызванных духов. Когда шаманка вскрикнула: “Пришли духи, пришли... ” — все встрепенулись, вздрогнули и потянулись в сторону чувала душой и телом. Можно полагать, что этот момент камлания был проявлением внушения, гипнозом, фактором высвобождения из-под контроля сознания и включения саморегулирующего подсознания. Но шаманка, сделав паузу, продолжала заниматься своими вполне прозаическими делами бабки-повитухи. Затем снова наступила пауза. Значение их в шаманском камлании крайне велико и внушительно. Присутствующие сами начинали искать контакты со сверхъестественными силами, которые пришли сюда по зову их избранницы и находились здесь рядом с ними. Они жадно, с мистическим страхом смотрели на шаманку, ожидая какого-то чуда. Они ловили глазами ее малейшие движения и жесты.

Шаманка, устремив свой взор поверх пламени, долго смотрела широко раскрытыми зрачками в черное зево чувала. Ее глаза горели каким-то необычным фосфорическим светом. “Оглушая” присутствующих мистической паузой, она превратила внимание и энергию всех в сгусток такой затаенной силы, которая, казалось, готова своим взрывом прорваться наружу и разрушить все на своем пути.

Шаманка то торопливо, то медленно, растягивая слова, переходя к шепоту и речитативу, запричитала:

—... Пупковая грыжа... мокрая грыжа... костяная грыжа... белая грыжа, водяная грыжа, внутренняя грыжа. Иди, грыжа, в вотчину обскую щукою... головой в Обь... я уберу кишку от пупа... забери ее, щука, к себе до окончания века... доспей, грыжа, у белого камня... грызи себя, злая грыжа, грызи горькую осину, не ешь, ты, белая грыжа, маленького тела ни в ночь, ни в день, ни во всякий час.

Шаманка умолкла. Подняла левой рукой тело младенца и стала быстро безымянным перстом, унизанным медными и золотыми кольцами, вращать по часовой стрелке... Затем вытащила из-за пазухи засушенные щучьи зубы и быстро, легко прикасаясь, стала обкалывать кожу на животе ребенка около пупка.

Шаманка замолкла, вытерла с лица пот, поправила на плечах большой черный платок с крупными ярко-красными цветами и тихо, вполголоса, запела нежную мелодию какой-то колыбельной песни. Покачиваясь всем корпусом, Прасковья Гавриловна, обращаясь к жерлу чувала, качала головой, как будто о чем-то рассуждала, кого-то о чем-то просила и, закрывая глаза, с чем-то соглашалась. Вдруг она неожиданно схватила рыдающего ребенка, подняла его над головой и очень громко закричала:

- Помогите духи... помогите... Угоните боль... угоните, — затем она наклонилась над оголенным животом младенца и сквозь распущенные волосы, которые выбились у нее из-под платка, было видно молниеносное ее прикосновение к пупку ребенка, вроде поцелуя.

- Спасибо, Чохрын-Ойка... Спасибо... Забери боль младенца...

С этими словами шаманка положила между своих колен плачущего ребенка. Все видели чуть заметные красные капельки крови на его пупке. Шаманка вытащила из-за пазухи сушеную мелкотолченую налимью желчь, густо посыпала сю пупок, приложила заячью шкурку с каким-то самодельным бальзамом, передала ребенка матери и просила ее потуже запеленать младенца.

Ребенок неожиданно замолчал, спокойно положил свои ручонки на живот, сладко потянулся, выпрямил ножки и тут же уснул.

Что это было? Колдовство, чародейство, волшебство или проявление того метода врачевания, которым сегодня владеют филиппинские хирурги? Или это было проявлением действия тех сил, которые мы сегодня связываем с силами биополя, биоэнергетики, или теми мистическими силами, которые были известны тысячи лет тому назад библейскому чудодействию? А, может, это был гипноз, парапсихология, телепатия, колдовство, магия? Трудно сказать. Но это было все то, чем пользовались шаманы, это было то, что составляло сущность тайны шаманских камланий.

Чуть заметная улыбка скользнула по лицу шаманки. Она встала, кому-то низко поклонилась и, ударяя тихо ладошками, распрощалась со своими добрыми духами. Быстро осмотрела всех присутствующих внимательным взглядом, подобрала подол руками и “вытряхнула” как бы все, что было в нем, в огонь чувала, обогрела в пламени свои ладони, встала на колени, низко склоняясь к полу, ласково распростилась с теми, кто помогал ей в хорошем и добром деле. Но все это было в каком-то мистическом тумане. Понятно было только одно: шаманка сумела талантливо использовать знания народной медицины, методы внушения и с помощью религиозно-мистического ритуала завладела сознанием, волей присутствующих и провела тончайшую бескровную хирургическую операцию, надкусывая пупок ребенка с большим искусством гипнотизера. Но механизм всего этого остается загадкой.

Едва ли этот феномен станет понятнее, если мы объясним его реально существующими возможностями гипноза, внушением, суггестией или психотерапевтическими возможностями саморегуляции и биоэнергетики. Наверно, этот феномен и есть та тайна, невольно толкающая людей к толкованию его как колдовства или магии? Хотя в Библии давно уже сказано о психотерапевтических деяниях Иисуса Христа не только по излечению людей, но и о воскрешении их из мертвых. Эти чудеса библейских сказаний не вызывают ни малейших сомнений у верующих всего мира.

Почему же столь загадочные явления человеческой психики, способной творить чудеса, до сих пор остаются тайнами и до сих пор оспариваются? Наверное потому, что изучение таких явлений, как шаманство, как научную проблему в условиях современных достижений науки никто еще не ставил.

И прав академик Казначеев, подчеркивая часто мысль о том, что у нас существует множество наук, тысячи различных гипотез, сотни вузов и НИИ, но до сих пор нет института человековедения.

Домой мы шли с Прасковьей Гавриловной вместе. Из-за учтивости я не мог задавать ей вопросы, да и виденное мною еще не уложилось в голове, так как в сумятице противоречий, которые обрушились на мое сознание враз, было трудно выделить главные вопросы.

Мороз к ночи усилился. Звезды, ярко светившиеся и слабо мерцавшие в кажущейся бесконечности, совершали свой путь по тайным, непонятным, но безупречно точным вечным дорогам, проложенным силами высшей и вечной Разумностьи.

Меня зовут Иваном.