Тайны великих женщин

1. Нефертити: «красавица грядет»

Нефертити (Нефер-Неферу-Атон) (конец 15 века до н. э. — 1354 год до н. э.), главная жена древнеегипетского фараона XVIII династии Эхнатона (Аменхотепа IV), во время правления которого была проведена крупнейшая в истории Египта религиозная реформа.

…Пыль начала осыпаться с небольшого обломка камня… и археологи застыли, не в силах тронуться с места или произнести хотя бы слово… На них, чуть улыбаясь, смотрела прекрасная женщина… Грациозная длинная шея, совершенные линии скул, изысканный очерк ноздрей, полные губы, которые, кажется, вот-вот приоткроются в улыбке…

В маленькой арабской деревне эль-Амарне, в скульптурной мастерской древнеегипетского художника Тутмоса, была обнаружена невыразимо прекрасная женская головка: высокий парик обвит золотой повязкой на лбу урей (змейка) — символ царской власти, правый　глаз с голубой радужной оболочкой из горного хрусталя и зрачком из черного дерева, кажется, смотрит прямо на тебя… В тот день археолог Борхардт в дневнике написал: «Описывать бессмысленно — смотреть!»

Чтобы вывезти эту скульптуру, с которой они уже не могли расстаться, в Берлин, ученые пошли на мошенничество. Они обернули бюст фольгой, а затем замазали гипсом и «состарили», превратив его в изъеденный　временем каменный блок, на который ни таможенники, ни египетские инспекторы не обратили внимания. (Это изображение Нефертити до сих пор хранится в собрании Египетского музея в Берлине. В Египте оно не выставлялось никогда.)　

Когда обман был раскрыт, поднялся жуткий международный скандал, конец которому положила только Вторая мировая война Но еще много лет немецким археологам был закрыт путь в Египет…

Открытие, сделанное в 1912 году немецким археологом Л. Борхардтом, облетело весь мир — красота женщины, жившей так давно, что это было трудно себе представить, покорила всех. Она стада «звездой» XX века, доказав, что истинная красота — вечна.

Она искренне любила и была любима. В ее жизни был один мужчина, одна любовь, очень много счастья, но и много страданий.

Видимо, малютка поражала всех своей миловидностью, так как ее назвали «красавица грядет», или Нефертити. По одной из версий, ее родители были из касты жрецов города Коптоса. Отца, придворного вельможу, звали Эйе, а мать, Тии, была троюродной сестрой матери Эхнатона — Тейе. Но в официальных документах Тии почему-то называется лишь «кормилицей Нефертити, великой супругой царя». Возможно, это было сделано для того, чтобы скрыть «небожественное» происхождение Нефертити или ее кровную связь со жреческой кастой.

Во всяком случае, семья ее была богата и жила в самом блестящем городе мира — в Фивах, столице Египта в период его расцвета. С детства Нефертити окружали огромные храмы и роскошные дворцы, величественные статуи и аллеи сфинксов. Слоновая кость, самые дорогие благовония, золото, черное дерево — все самое ценное и роскошное, что было в мире, везли в Фивы.

У нее было счастливое детство, и из рук любящих родителей она сразу попала в объятия любимого супруга.

…С первого мгновения, с первого взгляда, который Аменхотеп IV бросил на свою юную жену, он понял, что впредь для него существует только одна женщина. Ничего более прекрасного он не видел в жизни, и она стала для него единственной на долгие двенадцать лет.

Эта верность была удивительна и даже неприлична для фараона, это чувство поражало всех вокруг — придворных, знать, недругов-жрецов.

У фараона был большой гарем и, чтобы ослабить влияние Нефертити, ему стали присылать самых красивых наложниц со всего мира.

Но Эхнатон видел только красоту своей Нефертити. Более того, она оказалась отличным другом, мудрым советчиком, хорошо понимавшим людскую природу, но при этом была чиста душой и приветлива ко всем без исключения.

— Нет, вы только подумайте, — шептались во дворце, — как такое возможно?! Ну ладно, сделал главной супругой, но он ведь ВООБЩЕ не смотрит на других женщин. Он хранит ей верность, хотя может обладать тысячами красавиц, стоит ему лишь захотеть!!!

Никогда еще до этого древнеегипетские художники не изображали в своих произведениях — скульптурах, барельефах — столь явное чувство любви царственных супругов. Они всегда изображены вместе, рядом, словно никогда не разлучаются.

…Вот Нефертити, сама еще ребенок, сидит на коленях у мужа, болтая ногами и одной рукой придерживая маленькую дочь.

…Вот они сидят рядом за праздничным столом, накрытым в честь приезда матери Эхнатона — Тейе, а рядом три их дочери, музыканты. Вокруг суетятся слуги.

…Вот сцена парадного выезда: фараон и его жена так увлечены беседой, что не замечают, как их младшая дочь подгоняет шестом мчащуюся во весь опор упряжку.

…А вот почти эротический сюжет — супруги запечатлены скульптором во время страстного любовного поцелуя.

И на каждой из этих сцен обязательно присутствует Атон — новое главное божество, — солнечный диск с множеством рук, которые оберегают чету, обещая им вечную жизнь…

Возможно, Эхнатон был и прав, выбрав себе и своему народу новое божество — ведь его имя и имя его жены действительно сохранились в веках…

Есть предположение, что Аменхотепа считали очень странным правителем — гуманным, добрым и провозглашавшим какие-то «немыслимые» принципы — равенства и любви между людьми и мира между народами. Египетский фараон, живший три тысячи лет назад, исповедовал прямо-таки христианские ценности. Но, несмотря на это, именно Аменхотеп IV решился сделать то, на что до него не решался НИ ОДИН из 350 правителей, занимавших египетский престол. Он восстал против языческого многобожия, заявив, что главный бог — один. И это Атон, солнечный диск, несущий жизнь всему на земле.

Во имя этой религии он принял новое имя Эхнатон, что значит «угодный Атону», а Нефертити, со всей страстью души поддержавшая мужа, взяла себе имя Нефер-Нефер-Атон» — «прекрасная красотой Атона», или «солнцеликая».

Конечно, кроме гуманистических мотивов и религиозных идеалов, у фараона и его жены были и свои политические цели. Слишком сильным стало к тому времени влияние жрецов различных культов. Верховные жрецы (особенно Амона) обладали лучшими землями, прекрасными зданиями и очень сильным влиянием на народ и придворных, порой соперничая с влиянием самого фараона. Так что «отменяя» их религии и провозглашая себя и жену верховными жрецами нового культа, Эхнатон «убивал двух зайцев».

Это было опасно, и он нуждался в надежных союзниках — Нефертити стала самым преданным его другом, преданным фанатически, безраздельно.

Они начали строить для нового божества новую столицу — город Ахетатон. В красивой и плодородной долине между Фивами и Мемфисом, где белоснежные скалы, вплотную подходя к реке, а затем отступая, образуют почти правильный полукруг, и началось это грандиозное строительство.

Бесчисленное количество рабов одновременно возводили белоснежные храмы, дворцы для фараона и придворных, жилища для ремесленников, склады, административные здания, мастерские… Сюда привозили огромные деревья и сажали их в ямы, выдолбленные в скальном грунте и наполненные водой, — слишком долго было ждать, пока на этой земле проклюнется зелень…

И, словно в сказке, посреди пустыни вырос прекрасный город с озерами и дворцами, сверкавшими позолотой и инкрустациями из полудрагоценных камней, в которых полы были расписаны как пруды с плавающими в них рыбками.

Этот город принадлежал им двоим — Эхнатону и Нефертити.

Великая супруга царская, владычица Верхнего и Нижнего Египта, супруга Бога сама была божественным воплощением на земле. Как верховная жрица, она вместе с фараоном участвовала в самых важных храмовых ритуалах, умиротворяя верховное божество красотой своего голоса и очарованием своего лица. «Она проводит Атона на покой сладостным голосом и прекрасными руками с систрами, при звуке голоса ее ликуют», — эти слова, заключенные в иероглифы, высекли при ее жизни. Огромные скульптуры Нефертити в образе дочери Солнца украсили стены дворца, возведенного в столице для празднования шестой годовщины правления Эхнатона.　

Иероглифы, которые удалось расшифровать египтологам, убеждают нас в том, что красота «владычицы радости, полной восхвалений…» была не только внешней. но и внутренней. У нее была красивая душа — «владычица приятностей», писали о ней современники. «умиротворяющая Небо и Землю сладостным голосом и своей добротой».

Она была прекрасна и знала это, но ей повезло — несмотря на это знание, разбивавшее судьбы многих женщин, несмотря на ее обожествление, она осталась сама собой.

Может быть, поэтому Вечность ее пощадила?

Она любила носить белые полупрозрачные платья из тончайшего гофрированного льна.

«Услада моего сердца», — называл ее Эхнатон и исписывал свитки папируса словами о том, какое идеальное семейное счастье выпало на его долю. «Любовь наша будет длиться вечно», — считал романтичный властитель «земли от края до края».

Но его предсказанию не суждено было сбыться, двенадцати лет счастливого брака у Нефертити появилась соперница.

Что было тому причиной? Угасшая любовь, неумолимое время?

То, что Нефертити, родив шесть девочек, так и не смогла подарить фараону наследника?.. Ее ускользающая красота?

А может быть, сама Нефертити полюбила другого?

Существует красивая легенда, что скульптор Тутмес. увековечивший ее красоту, безнадежно влюбился в «жену Бога» в день вступления фараона на престол. И, запечатлев в памяти прекрасное лицо, много недель вытесывал его из простого песчаника, так как был беден, и у него не было денег на мрамор (эта незаконченная головка совсем юной Нефертити тоже сохранилась до наших дней).

Тутмес был автором и второго, самого знаменитого бюста Нефертити. Когда его мастерская была раскопана, среди его вещей нашли ларец с надписью «Хвалимый фараоном скульптор Тутмес», значит, он уже был представлен при дворе, и есть версия, что он помогал Нефертити в проектировании и возведении усыпальницы для ее дочери.

Может быть, это его любовь сделала ее облик таким совершенным? Но была ли она взаимной?..

А возможно, супругов разлучила смерть их дочери, Макетатон, которую каждый из них переживал в одиночку.

Мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос.

Но имя разлучницы известно — Кийа. По одной из версий, новая главная жена не была египтянкой — эту принцессу прислали к Эхнатону в знак дружбы между двумя государствами. Кийя подарила фараону долгожданных сыновей Сменхкара и Тутанхатона. И новые фрески, выходившие из-под резцов ваятелей, изображали ее в короне фараона как соправителя Эхнатона. С барельефов на нас смотрит широкоскулое лицо с жестким выражением глаз и рта, грубоватое и красивое только дерзостью молодости.

A Нефертити. вчера полубогиню, а сегодня покинутую и брошенную супругом женщину, «ссылают» в один из замков на северной окраине города, фактически переведя в статус простой наложницы.

Великий Атон отвернул от нее свой лик!.. Как жить ей без любви?..

Последняя прижизненная скульптура Нефертити изображает утомленное, усталое лицо, во всем ее облике присутствует какая-то надломленность, а фигуре после шести родов уже утратила совершенство линий.

Через четыре года Эхнатону надоела новая жена, и он отсылает ее прочь. Но вернуть Нефертити уже невозможно — слишком искренней была ее любовь и слишком сильным разочарование…

И тогда Эхнатон берет в жены их старшую дочь Меритатон (которая родила ему дочь).

А затем и еще одну из младших — Ахесенпаатон. В Древнем Египте подобные браки между кровными родственниками были обычным явлением. Но, может Эхнатон хотел повернуть время вспять, пытаясь разглядеть в лицах дочерей отблеск красоты их матери Нефертити?

Кстати, Меритатон, мстя за разбитое сердце своей матери, начала уничтожать все изображения и упоминания о Кийа, словно стирая с лица земли всякое упоминание о ней из памяти потомков. Даже после своей смерти Кийа было не суждено обрести покой — ее мумию (видимо, по приказу одной из дочерей Нефертити) выкинули из склепа, посмертная маска была изуродована, а надписи с ее именем вырезаны. Только по надписям на сосудах, в которых египтяне отдельно хоронили внутренности, восстановили имя той, кого лишили успокоения после смерти. А в саркофаге погребли ее старшего сына.

Жестокая месть…

Когда Эхнатон умер, его последнюю жену и дочь Ахесенпаатон выдали замуж за ее сводного брата Тутанхатона. Жрецы убедили молодого фараона вернуться к прежней вере и сменить имя на Тутанхамон. Столицу вернули в Фивы, храмы и статуи, посвященные Атону, разрушили, всякое упоминание о нем вымарывалось из свитков и уничтожалось на барельефах, люди стали покидать Ахенатон, уезжая в старую столицу.

Нефертити старела, и вместе с нею старел и разрушался прекрасный город-мираж, построенный ее мужем, — из них обоих по капле жизнь уходила в песок окружавшей их пустыни. Она пережила и любимого мужа, и разрушение их веры, и гибель города, который они построили вместе. Она обладала всем миром — и она все потеряла.

Какими были ее последние часы? Чье лицо она вспоминала, чье имя было на ее устах?

По преданию, ее, по ее просьбе, похоронили в скромном саркофаге рядом с Эхнатоном (а не в золотом, как ее соперницу Кийа), в гробнице среди скал, которые окружали их город.

Но имя и судьба Нефертити не затерялись в песках Вечности.

Через тысячи лет в мире, изменившемся до неузнаваемости, ее прекрасные черты, которые светятся настоящей любовью и счастьем, по-прежнему восхищают людей своим совершенством, даря им радость соприкосновения с истинной красотой.

2. Жозефина: муза великого завоевателя

Жозефина Богарне (урожденная Мари Роз Жозефа Таше дела Пажери), (1763–1814) — французская императрица, жена Наполеона I Бонапарта.

Жозефину в парижских салонах называли «прекрасной креолкой».

Нет, она выглядела не слишком экзотично, просто мастерски работала на свой имидж — ведь история о ее рождении на далеком острове Мартиника, среди диких аборигенов, лазурного моря и пышной тропической растительности так зажигала воображение и сердца мужчин…

Жозефина не лгала — она действительно родилась на острове Мартиника (французское владение в Вест-Индии). Там, в военно-морском флоте служил ее отец, обедневший аристократ Жозеф-Гаспар Таше де ла Пажери. Жозефина была его старшей дочерью.

Она была невысокой, грациозной и изящной, с очень живыми темными глазами, вьющимися волосами и гордой посадкой головы, но красавицей назвать ее было трудно — пожалуй, очаровательной…

Семья была бедна, и мать мучалась, решая, как устроить будущее дочери. Их родственница Дезире стала содержанкой губернатора острова и уехала с ним в Париж И мать Жозефины решила, что у них появилась возможность как-то пристроить дочь — между ней и Дезире началась бурная переписка. Срочно шьются нарядные платья, и отец скрепя сердце решает сопровождать дочь в Париж, чтобы, если получится, представить двору.

Юная Жозефина совсем не волнуется, ну разве из-за того, не выглядит ли она слишком загорелой, — ведь она покажется дикаркой среди ослепительно белокожих красавиц двора…

В 16 лет она удачно вышла замуж за 19-летнего красавца виконта Александра де Богарне, потомка старинного дворянского рода. Через два года у них родился сын Эжен, который впоследствии стал вице-королем Италии, а в 1783 —дочь Гортензия (Ортанс), которой суждено было стать королевой Голландии.

Александр Богарне, как почти все именитые дворяне того времени, был офицером королевской армии. Он часто бывал приглашен ко двору и даже удостоился особого расположения королевской четы. Но, по слухам, вывести в свет Жозефину он не спешил.

Царящие тогда при дворе нравы нельзя было охарактеризовать иначе как распущенные. Дамы имели по несколько любовников или обожателей, принимали от них дорогие подарки, порой — даже с ведома и одобрения мужей. Фаворитки знатных вельмож обладали порой большим влиянием, чем их любовники, — перед ними заискивали, их расположение покупали…

Вряд ли виконту Александру, благородному юноше, воспитанному в традициях Просвещения, критично взиравшему на все вокруг, хотелось такого же «положения» для своей жены. А Жозефина, провинциальная простушка, так хотела сверкать и покорять в свете свечей Лувра и Версаля. Из-за подобных разногласий, а точнее, разною подхода к жизни у супругов все чаще случались ссоры, и в 1785 году супруги решили жить отдельно.

Говорят, что Жозефина была очень ветрена и легкомысленна, к тому же не умела это скрывать, так что Александр некоторое время даже сомневался в том, является ли он отцом Гортензии, и даже нанял адвокатов, чтобы, получив доказательства, отказаться от прав отцовства. Но то ли девочка уже успела покорить его сердце, то ли еще что-то повлияло на его решение, но так или иначе ребенок остался с ним.

А Жозефина, свободная как птица, окунулась во все увлечения богатого Парижа, включая амурные. Она считала, что женский век так несправедливо короток, что нельзя упустить ни одного самого маленького наслаждения, которого она еще не попробовала, — будь то новая шляпка, маскарад или горячие объятия красавца офицера…

Но за все приходится платить — прожив выделенное ей содержание за очень короткий срок, Жозефине пришлось с тяжелым сердцем вернуться под отчий кров, на Мартинику. Неужели ей так и придется состариться здесь, в заморской глуши?..

«Никогда, никогда больше не буду такой дурой — как я могла забыть, что свободу можно получить только с помощью денег!.. Никогда больше не допущу такой ошибки, никогда больше не буду бедной», — поклялась себе Жозефина, а пока решила покаяться и сдаться на милосердие мужа.

Ей нужно было только добраться до Парижа…

Жить вместе супруги Богарне, конечно, не стали, но Жозефина нашла способ содержать особняк и закатывать блестящие вечера и без финансовой поддержки мужа.

А тот, потерпев фиаско в супружестве, добился блестящих успехов на политическом поприще — был избран депутатом Генеральных штатов, вошел в состав Национального собрания. С приходом к власти жирондистов Богарне пошел в армию и дослужился до генерала, командующего Рейнской армией Французской Республики.

Но когда начался якобинский террор, он не обошел стороной и семью дворянина Богарне. Его арестовали как «врага народа» и бросили в тюрьму, куда попали также Жозефина с детьми.

Утонченные дворяне коротали дни среди заплесневелых каменных стен, крыс и охапок соломы. Каждый день зачитывались списки, и новые жертвы обезглавливались на площади под восторженный рев толпы.

Мужа Жозефины казнили в день ее рождения. И хотя они не жили долгое время вместе, для нее это стало настоящей трагедией — она не могла не оценить его величественную натуру. Жозефина уже не надеялась выжить сама, она только хотела спасти детей, предлагая охранникам спрятанные драгоценности и даже свои ласки. Вероятно, ее чары околдовали некоего влиятельного революционера, так как она с детьми смогла дожить до переворота Девятого термидора.

Ее с детьми освободили из кармелитской тюрьмы. На первых порах Жозефине очень помогла мадам Тереза Тальен. Говорят, что ее любовник Поль Баррас (один из новых правителей страны, «король Республики») стал также любовником Жозефины (и Тереза не слишком возражала) и начал оплачивать ее новые наряды, драгоценности, картины, фарфор и другие расходы. Например, помощь таким же бывшим узникам, как она. Или спекуляцию продовольствием, поставляемым в армию.

Ах, это было время, когда Жозефина действительно царила, — она была свободна, богата и окружена поклонниками. Это было время расцвета ее очарования, поклонники говорили, что она излучает «магнетические флюиды» (модное словечко). Она ввела новую моду на полупрозрачные платья с высокой талией, свободно струящиеся по телу, как древнегреческая туника, чтобы мужчины не обманывались насчет достоинств красавиц, царящих в парижских гостиных. «Ах, она так ветрена — улыбались ее друзья, — но так очаровательна…»　

Такая женщина одним движением ресниц могла покорить дикаря-корсиканца, неотесанного солдафона, появившегося на пороге гостиной в поношенном мундире… никому не известного Бонапарта.　

Скромный армейский капитан Бонапарт поднялся в дни революции благодаря артиллерийскому таланту и дружбе с Огюстом Робеспьером — братом всесильного диктатора Максимилиана Робеспьера. Молниеносная карьера дарит Наполеону Бонапарту, которому едва исполнилось 24 года, чин бригадного генерала.

Расстрелы, последовавшие за термидорианским переворотом, обошли его стороной. Правда, ему пришлось поработать канцелярской крысой в топографическом отделении Комитета общественного спасения, но, когда роялисты подняли мятеж в Париже, о талантливом генерале вспомнило новое правительство. Бонапарт потопил мятеж в крови и был обласкан новой властью. Ему подарили особняк, наверное принадлежавший гильотинированным аристократам, и дали щедрую премию, так что он даже написал брату, что их многочисленная семья уже больше никогда не будет нуждаться. Пожалуй, с этим утверждением он несколько поторопился…

Как же обеспечить себе и семье достойное будущее? Ведь военная фортуна так переменчива… А что, если жениться на богатой вдовушке?

Бонопарт был очень неуверенным в себе мужчиной, иначе не решил бы посвататься к мадам Пермон, которая не блистала красотой и к тому же была ровно вдвое старше его, — и она, представьте, ему отказала!..

А вот Баррас, покровитель Жозефины, приметил амбициозного генерала и посоветовал ей обратить на него внимание. К тому же он уже остыл к своей любовнице и давал ей все меньше денег, а Жозефина привыкла к роскоши.

Так что во встрече и знакомстве этих двоих было ноль процентов романтики: Наполеон хотел выгодно жениться (у Жозефины богатый особняк и блестящий салон), а мадам Богарне хотела выйти замуж, чтобы упрочить положение в свете и получить гарантированный доход. Классический брак по расчету.

Впервые он встретился с ней в салоне Терезы Тальен. Жозефина была маленького роста. Уже одно это говорило в ее пользу, ведь Наполеон сам был невысок и стеснялся этого. Под свободным платьем из шелка угадывалось прекрасно сложенное тело, а взгляд, которым она окинула его, был смелым и зовущим… Ему бросали вызов — и он принял его!

Невысокий смуглый генерал вдруг стал таким убедительным, ярким, чувственным. Он был так остроумен и обаятелен, что вокруг него тут же собрался кружок дам.

Спустя несколько дней Бонапарту принесли надушенный конверт: «Разве вы совсем забыли о своем любящем друге? Навестите меня непременно…»

В этот вечер Жозефина сказала ему «да», а после того, как Бонапарт был назначен командующим итальянской армией («приданое, которое Баррас дал за невестой», — злословили завистники), она согласилась стать его женой.

Он был младше ее на шесть лет. Когда они подписывали брачный контракт, Наполеон прибавил себе два года, а Жозефина убавила четыре.

В марте 1796-го состоялась свадьба в мэрии. Наполеон подарил Жозефине маленькое кольцо с сапфирами, внутри которого была гравировка: «Это судьба».

Он все-таки был влюблен…

Две ночи и два дня Наполеон ни на миг не отпускал от себя Жозефину, а потом уехал на войну.

Надо сказать, что Жозефина не слишком расстраивалась по этому поводу. Скорее всего, она не воспринимала их отношения серьезно: она привыкла вертеть мужчинами — что ей страсть очередного покоренного? Пусть даже судьба сделала его ее мужем…

В Италии Наполеон одерживает одну победу за другой и зовет Жозефину к себе, почти ежедневно он шлет ей письма, полные нежности. Он действительно влюблен, влюблен страстно: «Когда я готов проклясть жизнь, я кладу руку на сердце: там твой портрет, я на него смотрю, и любовь для меня — безмерное лучезарное счастье, омрачаемое только разлукой с тобой. Ты приедешь, правда? Ты будешь здесь, около меня, в моих объятиях! Лети на крыльях! Приезжай, приезжай!»

Но Жозефине, по-прежнему блиставшей в парижских салонах, совсем не хотелось тащиться в такую даль, к тому же эти тяготы путешествия… где она будет жить — неужели в палатке? И Жозефина в своих редких письмах отговаривается то недомоганием, то проблемами в делах, то простудой, и даже намекает на возможную беременность…

А Наполеон пишет ей: «Жозефина, ты должна была уехать 5-го из Парижа, ты должна была уехать 11-го, а ты не уехала и 12-го… Почта приходит без твоих писем… Твоя любовь ко мне была пустым капризом… Я ускорил мои операции, чтобы 13-го быть в Милане, а ты еще в Париже…

Твой образ был всегда на моем сердце. Не было мысли, чтобы увидеть его и не покрыть поцелуями. А ты, ты не держала в руках мой портрет в течение 6 месяцев… Тысяча ножей раздирают мое сердце — не вонзай их еще глубже…»

Она приехала к нему в Милан и, выдержав там меньше недели, помчалась обратно. Ее не трогала любовь молодого и неискушенного мужчины, любившего ее так страстно. Она видела так много влюбленных в нее глаз, отдавалась стольким страстным рукам, что ее чувства просто притупились. И ее немножко утомляла его наивная страсть… Короче, она вернулась в Париж.

Она не была ему верна. Но как это обычно бывает в плохих романах, обманутый муж узнал об этом последним.

После итальянской кампании Наполеон вернулся в Париж триумфатором. Правительство без малейших возражений одобрило его фантастический план покорения Египта и назначило главнокомандующим экспедиционным корпусом, который туда отправлялся. К удовольствию Жозефины.

Кстати, с Наполеоном сражался и ее сын Эжен, которого тот назначил своим адъютантом. Наполеон очень привязался к приемному сыну (как бы перенося на него часть любви к Жозефине), и благодаря этой протекции юноша сделал блестящую военную карьеру.

В разгар кампании Наполеону донесли о неверности его жены.

Она изменяла ему и раньше, но тут проявила неосторожность, предоставив недругам доказательства ее связи с молодым лейтенантом Шарлем Ипполитом.

А помог этой истории стать достоянием гласности Люсьен Бонапарт, который никогда не одобрял связь младшего брата с «этой развратницей».

Вернувшись домой, Наполеон даже не сообщил о своем приезде жене, остановившись в отеле. От матери и сестер он наконец узнал всю правду о поведении супруги, и это стало страшным ударом для его гордости. Он, не терпевший малейшего унижения, был глубоко оскорблен.

Однажды в военном училище его в наказание поставили перед всеми на колени, и гордого корсиканца тут же вырвало от унижения.

И кот снова он выставлен перед всеми на посмешище…

Наполеон послал к жене сообщить о разводе.

И Жозефина испугалась. Возможно, испугалась впервые в жизни. Она уже немолода, что с ней будет после того, как Наполеон ее бросит? На удачное замужество надеяться уже нельзя — что же, опять идти в содержанки?

Неужели этот дурачок, этот влюбленный болван избавился от ее чар? Она надеялась, что он будет любить ее преданно, как верный пес.

Блестящей королеве салонов пришлось первой идти на примирение. Она приехала к нему в отель и постучалась в дверь. Наполеон не открывал. Тогда она села у двери и начата своим нежным голосом молить о прощении. Наполеон молчат. Она рыдала и замолкала, и снова умоляла простить… Двое суток она провела под дверью его комнаты, засыпая и вновь просыпаясь под дверью.

Она была раздавлена, она вдруг поняла, что, возможно, навсегда потеряла этого мужчину, этого единственного человека, которого она действительно любила и в чем боялась признаться самой себе…

Полню вечером на второй день Наполеон открыл дверь комнаты — он был бледен, измучен, было видно, что он не спал и вел с собой мучительную борьбу, борьбу с гордостью и обидой. Но он простил Жозефину.

А ее случайного любовника Ипполита вскоре расстреляли по обвинению в дезертирстве.

Говорят, что Наполеон больше никогда не вспоминал об этом случае, но Жозефина поняла, что малейшая ошибка с ее стороны поставит крест на их отношениях. А она не хотела этого. Она бесконечно любила этого резкого, самолюбивого, гордого и ранимого человека.

С этого дня она никогда не давала повода для сплетен.

Более того, она решительно сократила свои безумные траты, боясь навлечь на себя его гнев. Но разве мужчина может понять, зачем женщине сорок новых шляпок в месяц или двадцать первая бриллиантовая диадема?..

А невысокий корсиканец, освободившись от пожиравшей его страсти, в полной мере проявил свой государственный гений. Он стал узурпатором Франции, или первым консулом, — сути это не меняет.

Жозефина обустраивает для семьи замок Мальмезон, превратив его во второй Версаль. В обиход снова возвращается обращение «мсье» вместо революционного «гражданин».

Жозефина занимается делами мужа, читает ему вслух доклады министров, помогает писать письма и доклады, выбирает для него статьи и книги.

В 1804 году проваливается заговор, направленный против Наполеона, в котором приняли участие роялисты, англичане и даже некоторые его товарищи.

Как жест мести он приказывает выкрасть из нейтрального Баденского герцогства одного из членов французской королевской фамилии — герцога Энгиенского — и казнить его.

Против Наполеона формируется антифранцузская коалиция, а сенат присваивает Наполеону титул императора, обеспокоенный тем, как бы не прервалась династия.

В декабре 1804 года в парижском соборе Нотр-Дам римский папа короновал Наполеона императорской короной.

В свою очередь, Наполеон лично короновал свою Жозефину, чуть ли не вырвав корону из рук папы.

Но этот день абсолютного торжества стал для Жозефины началом конца.

Империи нужен был наследник, а она уже не могла иметь детей.

Они поменялись ролями. Наполеон, властитель Франции, мужчина и самом расцвете сил, мог пользоваться благосклонностью самых красивых женщин Франции. Он заводил кратковременные интрижки и длительные романы. Их было мною, его блестящих фавориток, он словно пытался отомстить Жозефине за ту измену…

А она страдала, она привязалась к нему, он был ей нужен, она любила его так сильно, что закрывала глаза на многочисленные измены.

Но однажды это все-таки случилось — Наполеон, глядя в строну и говоря об интересах империи, предложил ей развод.

Она долго сопротивлялась. Она закатывала сцены, угрожала, что покончит с собой, била посуду или, наоборот, изображала саму покорность. Она пила отвары, ходила к знахаркам, ездила на воды и к святым иконам — все было бесполезно.

Они до сих пор спали вместе (монархи в те времена имели разные спальни). И Наполеон выходил из спальни жены всегда в приподнятом настроении.

Но монархии нужен был наследник…

Через два года Жозефина уступила, выторговав себе титул императрицы, замок Мармезон и солидное содержание. Она смирилась: прошла страсть, полная признаний и даже драк, страстных ночей и объяснений в любви, но осталось сильное и глубокое чувство, связывающее двоих.

В 1810 году Наполеон женился на дочери австрийского императора Марии Луизе. Она молода, обаятельна, весела и здорова. Она может подарить короне наследника. Через год на свет появился мальчик, которого тоже назовут Наполеоном и нарекут королем римским. Через 21 год он умрет от чахотки, пленником во дворне своего деда, австрийского императора.

В 1812 году Наполеон начинает поход против России и проигрывает эту войну. Три года агонии — и вот против тирана восстает вся Европа. В январе 1814 года боевые действия союзников идут уже на территории Франции. 30 марта Париж капитулирует, а Наполеон подписывает отречение. Его ссылают на остров Эльба.

Жозефина просит членов антифранцузской коалиции разрешить ей разделить заточение Наполеона.

Какая странная ирония судьбы… Она, игравшая сердцем этого мужчины как мячиком, через двадцать лет согласна бросить свои богатства и замок и уехать к нему на каменистый кусочек земли посреди океана. К нему, который предал ее: у него ведь есть жена и сын. Но они не готовы разделить его судьбу, а она согласна идти до конца, она хочет разделить его вечную ссылку. Потому что любит этого мужчину больше всего на свете. Пусть он уже не император, а заключенный…

Ей не позволили сопровождать Наполеона на остров Эльбу. Два дня после того, как ей сообщили окончательное решение, она плакала и молилась. А потому нее начался сухой кашель, и она никак не могла согреться перед большим камином в холле.

Жозефина быстро угасала. Приехали ее дети, наняли самых лучших докторов, но Жозефина отмахивалась от их заботы и просила не мешать ей. По легенде, последними ее словами перед смертью были: «Бонапарт, моя любовь…»

3. Александра Федоровна Романова: мученица на троне

Александра Федоровна Романова (Ашса Виктория Елена Луиза Беатрис Гессен-Дармштадтская) (1872–1918) — последняя российская императрица. жена Николая II. Причислена Русской православной церковью к лику святых.

Жизнь и судьбу последней русской императрицы исследователи и архивисты разобрали, казалось бы, до мельчайших подробностей. Без внимания не оставлен ни один поступок, ни одно высказывание этой женщины. И в тоже время, кажется, никто так и не постиг ее загадочную натуру, ни ее роль в истории России.

..Алиса Виктория Елена Луиза Беатрис, ее великогерцогское высочество, принцесса Гессен-Дармштадтская и Рейнская, внучка королевы Великобритании Виктории и принца Альберта, дочь великого герцога Гессенского Людвига, крестница русского императора Александра III, родилась в июне 1872 года в Дармштадте. столице маленького немецкого герцогства, раскинувшегося в зеленой долине.

Детство маленькой принцессы прошло в замке, выходившем стрельчатыми окнами на рыночную площадь и городскую ратушу, а за замком раскинулся сад с прекрасными душистыми розариями и маленькими прудиками, где плавали золотые рыбки и кувшинки. Аликс очень любила там гулять со своей няней Мэри. Целыми днями под тенистыми деревьями раздавался звонкий смех девочки и мелькало ее яркое платьице. Она очень любила своих двух братьев (особенно Фредерика) и двух сестер, а также своего маленького пони, на котором под присмотром старших ей разрешали кататься с 4 лет.

А еще она рисовала акварелью, занималась рукоделием и играла на фортепьяно. Ласкового милого ребенка с ямочками на щеках и золотистыми вьющими волосами очень любили в семье — и звали Санни, «солнышко» (через много лет она так же будет звать своего единственного сына).

Аликс было пять лет, когда внезапно умер ее любимый брат Фредерик. Мать, и до этого подверженная депрессиям, впала в отчаяние, и ее начали возить по всем европейским светилам медицины. Ездила с ней и маленькая Алиса. Больше всего ей понравилось гостить у бабушки в Осборне, там было так весело и многолюдно, а бабушка была такой ласковой, в отличие от угрюмой и замкнувшейся в себе мамы…

Когда они все-таки вернулись домой, злосчастную семью тут же сразила эпидемия дифтерита… Скончалась старшая сестра Алисы — Мэй, не вставали с кровати Элла, Эрнест, и сама Алис тоже подхватила эту опасную инфекцию… Мама ухаживала за ними, не щадя своих сил, и почти не спала. Но Мэй умерла, а через две недели скончалась и сама герцогиня — ее организм не выдержал потрясения и не смог бороться с инфекцией. Маленькая Алиса потеряла маму, сестру и даже все свои любимые игрушки (они были сожжены из-за возможной инфекции). В один миг солнечная девочка превратилась в задумчивого, замкнутого и меланхоличного ребенка. Она так боялась потерять оставшихся брата и сестру, что, расставаясь сними даже на самое непродолжительное время, начинала рыдать…

Герцог решил, что у бабушки ей будет легче смириться с потерей, и отправил Алису имеете с другими детьми к королеве Виктории.

Алиса получила прекрасное образование — стремясь смириться с потерей, она нее свое время отдавала учебе. Сначала домашние учителя занимались с нею историей, математикой, географией, литературой, заем она прослушала курс лекций в Оксфорде.

Она изучала придворный этикет и становилась настоящей принцессой. Ей не хватало только одного — той очаровательной непосредственности, которая быта присуща ей в детстве. Аликс была очень робкой, чало краснела на людях и могла быть самой собой, очаровательной и задушевной, только в кругу самых близких людей, которым безусловно доверяла. Только среди них она иногда становилась похожей на себя прежнюю — на веселое и голосистое «солнышко».

Аликс выросла красивой девушкой — высокой белокожей шатенкой с большими выразительными серыми глазами, иногда менявшими свой цвет до голубого оттенка. Черты ее лица были очень благородны и чисты, но носили оттенок какой-то постоянной грусти. Ее кузина Мария говорила, что это была грусть не настоящая, а придуманная, — но разве мы можем быть столь однозначны в своих оценках?

Отец устроил своей Алисе шикарный первый бал — на него съехалась масса родни, в том числе ее сестра, вышедшая замуж за брата Александра III, великого князя Сергея Александровича. Алиса блистала на своем празднике, но все отметили, что ее манерам недостает живости и непосредственности, — принцесса была слишком сдержанна и холодна.

В 1892 году умирает отец Алисы, и она целиком переходит на попечение бабушки. Обеспокоенная, что ее любимая внучка излишне предается меланхолии, она решает быстро выдать ее замуж — да вот хотя бы за принца Уэльского Эдуарда, ее кузена, — тогда бы Алиса стала королевой Англии…

Но всегда послушная Алиса вдруг резко воспротивилась — ей совсем не нравился долговязый носатый Эдди, вечно затянутый в накрахмаленные воротнички, — нет, ее сердце уже сделало свой выбор. В ее девичьих мечтах к венцу ее вел наследник русского престола — царевич Николай.

Они впервые встретились, когда Алиса ездила в Россию на свадьбу старшей сестры. Шестнадцатилетний Николай был таким красивым, таким надежным, мягким и предупредительным, что сердце двенадцатилетней Алисы навсегда было отдано ему. Она держала его за руку на долгих прогулках, старалась за обедом сесть рядом с ним, они вместе катались на лодках и любовались красотами Петергофа…

На прощание Николай подарил Аликс очень красивую брошь. Девочка, подумав, вернула подарок (она же не его невеста и не может принимать дорогие подарки), но втайне с этого момента считала себя уже обрученной с цесаревичем. Она его звала Ники.

Вновь им довелось встретиться только через пять лет, когда Алисе исполнилось семнадцать. После ее отъезда Николай вклеил на первую страницу своего нового дневника фотографию Алисы. Они были влюблены и верили, что расстояние и время только усилит их чувства… но их союз категорически не устраивал родственников ни с одной, ни с другой стороны.

Бабушка Алисы тоже была против: «Я склонна сохранить Аликс для Эдди и. аи для Джорджи. Ты (письмо было к другой внучке. — Ред.) должна препятствовать появлению новых русских или прочих желающих подцепить ее положение дел в России настолько плохо, что в любой момент может случиться что-нибудь страшное непредвиденное; и если для Эллы все это маловажно, то супруга наследника престола окажется в самом трудном и опасном положении».

Королева Виктория неоднократно пыталась переубедить внучку, но та проявила неожиданную силу характера. и переубедить ее было невозможно.

Для царского дома Романовых более выгодным был бы союз с Францией, и Мария Федоровна сватала своему первенцу принцессу из Орлеанского дома (дочь графа Парижского, Елену Орлеанскую). К тому же ей совсем не понравилась Алиса (своего мнения она не изменила и впоследствии) — она считала ее чрезмерно впечатлительной и романтичной особой, с истерическим складом характера, плохим вкусом (она критиковала ее наряды), к тому же не очень властной и недостаточно сильной духом (то есть неспособной справляться с обязанностями императрицы). Так как Мария Федоровна имела особое влияние на мужа, то ее доводы обсуждению почти не подвергались, и предполагаемое сватовство не состоялось.

Через год после визита Алисы отец цесаревича на выпускном вечере в балетном училище буквально свел наследника с юной Матильдой Кшесинской, которая уступала Алисе в красоте, но, по воспоминаниям современников, была необыкновенно очаровательна в личном общении.

Кшесинская была влюблена без памяти. Когда она решила жить отдельно, своим домом, чтобы без помех встречаться с Николаем, ее отец спросил Малю, готова ли она к тому, что Николай никогда не женится на ней и через какое-то время бросит. Матильда ответила «да», но в душе, конечно, лелеяла призрачную надежду, что когда-нибудь…

Николай, по словам балерины, не давал ей никаких авансов: «Мы не раз говорили о неизбежности его брака и о неизбежности нашей разлуки», — написала она в своих воспоминаниях. Но все-таки, когда в апреле 1894 года было объявлено о помолвке Николая с повзрослевшей 22-летней Алисой, балетная прима была сражена.

Говорят, от невероятной обиды брошенная женщина даже отправила Алисе все любовные записочки Николая, сопроводив их анонимной кляузой. Но благородная Алиса якобы, только увидев первые строчки письма и обнаружив, что подпись отсутствует, тут же отослала их Николаю. Он тут же покаялся и рассказан о своем романе невесте.

И Алиса его простила: «Что прошло, то прошло и никогда не вернется. Я люблю тебя даже сильнее с тех пор, как ты рассказал мне эту историю. Твое доверие так глубоко трогает меня… Смогу ли я быть его достойной?..»

Почему же Александр III и королева Виктория все-таки дали согласие на этот брак? У Александра пошатнулось здоровье, и, возможно, он хотел успеть увидеть свадьбу сына. Может быть, они сдались перед упорством влюбленных или изменилась политическая обстановка в стране… Но как бы то ни было, на свадьбе брата Аликс, Эрни, было объявлено и о ее помолвке с Николаем. Она была так рада, что на стеклах окна «зеленого кабинета» замка в Кобурге тайно выцарапала алмазом две переплетенные буквы «N&A»…

В переписке влюбленных этот день назван самым счастливым в их жизни. Николай преподносит Алисе брошку с двумя рубинами, которую дарил ей, двенадцатилетней девочке, и которую она ему тогда вернула. Для Алисы эго был самый лучший подарок к свадьбе.

Хотя бабушка Виктория дала свое согласие на брак, она все же не могла сдержать волнение: «Чем больше я думаю о замужестве нашей милой Аликс, тем более несчастной себя чувствую. Я ничего не имею против жениха, поскольку он мне очень нравится. Все дело в стране и в ее политике, столь странной и отличной от нашей. Все дело в Аликс. После ее замужества ее частной личной жизни придет конец. Сотни приемов в день, сотни лиц, сотни поездок тысячи глаз будут придирчиво следить за нею, за каждым ее шагом, словом, поступком… Непосильная ноша для милой Аликс. Ведь она никогда особо не любила шумной жизни в свете».

Свадьба была назначена на 1895 год, но осенью Александру стало совсем худо, и Ники вызвал Алису в Крым, в Ливадийский дворец — император хотел благословить молодых. 10 октября она приехала в Крым, и государь, уже давно не встававший, пожелал встретить ее в парадном мундире, стоя, а не в постели. Принцесса была потрясена приемом и лаской Александра до слез, и спустя голы при воспоминании об этой встрече на ее глаза наворачивались слезы. Через десять дней Александра III не стало, а уже через пять часов после его кончины Россия присягала на верность новому императору — Николаю Второму. На следующий день Алиса приняла православие и стала Александрой Федоровной.

7 ноября отпели Александра, а уже через неделю в парадной церкви Зимнего дворца состоялось венчание нового государя и немецкой принцессы. Чувствительной Алисе было не по себе (она даже плакала) — это было так странно: во время траура проводить венчание. Но ведь королевские особы себе не принадлежат, а в России было неспокойно, и нужно было сразу соблюсти все формальности.

Видимо, находясь во власти своих переживаний в день свадьбы, Александра записала в дневнике Николая: «Когда эта жизнь закончится, мы встретимся вновь в другом мире и останемся вместе навечно…»

Алиса постаралась собраться с духом и принять на себя бремя императрицы, но это у нее не очень-то получалось. Ее застенчивость, казалось, только усилилась от перемен в ее судьбе, к которым ее никто не успел подготовить. Американский ученый Роберт Мэсси в своей работе «Николай и Александра» писал, что первые выходы Александры в свет зимой 1895-96 года были абсолютно «провальными». Алиса стояла рядом с мужем, боясь отойти от него хоть на шаг, ее глаза были заморожены испугом, а язык словно присох к небу от волнения. Она была ужасно испугана и мечтала только об одном — чтобы все это поскорее закончилось…

Ее смущение и неспособность к исполнению публичных обязанностей были заметны всем, и особенно — проницательным придворным дамам. Все в характере новой императрицы почему-то оборачивали против нее: скрытность и замкнутость объявили высокомерием и черствостью, обширные познания — заумью, а нежелание поддерживать дворцовые сплетни — излишней надменностью.

В общем, расположение двора ей завоевать не удалось.

Александра плохо говорила по-русски и делала много ошибок во французском произношении — ее родными языками были английский и немецкий, и она, не понимая хитросплетений дворцовых интриг, делала много ошибок еще и из-за плохого знания языка.

Статус императрицы не позволял ей делать первый шаг к примирению или запросто пригласить к себе симпатичных ей персон.

Александра обладала тонкой интуицией, и скоро она почувствовала, что в светских кругах столицы ей не удалось завоевать популярность. Но вместо того, чтобы бороться и попытаться переломить ситуацию, она замкнулась и целиком посвятила себя семье. Постоянные беременности, болезни, связанные с тяжелыми родами, воспитание малышек, которых она не доверяла никому, — все это еще дальше отдаляло ее не только от столичного общества, но даже от членов императорской фамилии.

Всей семьей они переехали в Царское Село: Алиса, Николай (он тоже предпочитал тихую жизнь в семейном кругу) и четыре цесаревны — Ольга, Татьяна, Мария. Анастасия. Они любили друг друга и обожали мать, им нравились белые платья и жемчужные бусы, пьесы Мольера и романы Вальтера Скотта.

Александра воспитывала своих девочек в строгом духе: они жили по двое в комнате, спали на жестких «походных» кроватях с плоскими подушками. Утром — холодный душ, вечером — теплая ванна. Обязательным было чтение вслух Библии и соблюдение всех обязательных церковных обрядов…

Александра Федоровна писала в своем дневнике: «…важный элемент семейной жизни — это отношения любви друг к другу; не просто любовь, а культивированная любовь в повседневной жизни семьи, выражение любви в словах и поступках. Дети должны учиться самоотречению. Они не смогут иметь все, что им хочется. Они должны учиться отказываться от собственных желаний ради других людей. В каждом доме бывают свои испытания, но в истинном доме царит мир, который не нарушить земным бурям. Дом — это место тепла и нежности. Говорить в доме надо с любовью».

Даже по этим скупым строчкам видно, с каким благоговением относилась Александра Федоровна к семье, детям.

Она очень любила своего Ники и через много лет супружества относилась к нему как влюбленная девушка: «Мой любимый! — писала она в августе 1902 года, — Какую глубокую радость сегодня утром доставило мне твое письмо. От всего сердца благодарю тебя за него. Да, милый, действительно, это расставание было одним из самых тяжелых, но каждый день снова приближает нашу встречу. Твои дорогие письма и телеграммы я положила на твою кровать, так что, когда я ночью просыпаюсь, могу потрогать что-то твое. Ты мой любимый, мое сокровище, радость моего сердца.

Чтобы дети не шумели, я с нами играю: они что-то задумывают, а я отгадываю. Ольга (старшая дочь) всегда думает о солнце, облаках, небе, дожде am о чем-нибудь небесном, объясняя мне, что она счастлива, когда думает об этом…

Да благословит и хранит тебя Бог».

Будь она простой женщиной, она была бы счастлива и покойна, но корона императрицы оказалась слишком тяжела для нее…

А столичный бомонд не в силах смириться с тем, что материнские обязанности для Александры важнее светских развлечений, балов и маскарадов, потихоньку, шепотком, разносил про нее сплетни. Про то, что она управляет мягким Николаем, что религиозна до фанатизма, до мистики, что у нее есть любовники — «да тот же граф Орлов».

Отголоски этих слухов доходили до Александры, но она не считала нужным с ними бороться и натянуто улыбалась на официальных приемах тем, кто их распускал.

Особенно ранило ее то, что она никак не могла подарить Николаю наследника, будущего монарха — ведь трон в России передавался только по мужской линии. И нетрудно представить себе эту трагедию — трагедию матери и трагедию императрицы, когда она узнала, что ее долгожданный сын неизлечимо болен гемофилией (несворачиваемостью крови) — страшной болезнью, при которой малейший ушиб или порез мог стать причиной смерти. И виновата в этом была она, мать, ведь эта болезнь передавалась женщинами, но страдали от нее мужчины.

Мальчик Алеша рос очень подвижным, бойким, но она не могла следить за ним круглосуточно, а ведь случайный ушиб, который малыш получает чуть ли не ежедневно, мот стать причиной его гибели.

Один из историков (Жильяр) писал: «Она отлично зналa, что смерть может наступить от этой болезни каждую минуту, при малейшей неосторожности Алексея, которая даром пройдет каждому другому. Если он подходил к ней двадцать раз в день, то не было случая, чтобы она его не поцеловала, когда он, подойдя к ней, уходил от нее. Я понимал, что она каждый раз, прощаясь с ним, боялась не увидеть его более».

Нет, представить ее муку невозможно, немыслимо… Возможно, из-за этой трагедии в личности Александры Федоровны произошли серьезные изменения, которые, пожалуй, и сделали вероятным появление при дворе такой одиозной фигуры, как Распутин.

Фигура Распутина до сих пор вызывает неоднозначные толкования историков. Святой или пьяница и развратник, мошенник или гипнотизер, маг или сектант — кем же был Гришка Распутин, мужик, вставший у самого подножия императорского трона?

Говорят, дар предвидения проснулся у Гришки лет в двенадцать — он указал на того, кто украл коня у односельчанина. Правда, позже он якобы сам промышлял конокрадством, за что бывал бит чуть ли не до смерчи. Пьянствовал, ходил босой по миру, не менял белье по пол года, жил в святых обителях, бывал Иерусалиме и на Афоне, позже один дворянин, удивленный его талантами, привез Распутина в Петербург.

Вонючий обросший мужик обладал чудным даром — он умел останавливать кровотечение цесаревича. Врачи давно сказали Александре, что мальчик безнадежен, что она должна смириться. А Распутин просто молился — и кровь сворачивалась!.. Он остановил один из наиболее опасных кризисов Алеши, когда его жизнь висела на волоске. Даже если он находился далеко, стоило дать ему знать телеграммой о кровотечении мальчика — и его молитва останавливала кровь цесаревича в тот же миг, как он узнавал о беде и начинал свое «колдовство».

Если кто угодно помогает твоему сыну выжить, неужели ты не будешь боготворить этого человека?

И императрица, как простая мать, боготворила «батюшку» Григория и прислушивалась к советам, которые ей давал этот старец, которые касались не только здоровья мальчика, но и политических вопросов.

Но если перед Александрой Распутин играл роль божьего странника и пророка, то на ночных петербургских улицах или в кабаке он становился совсем другим. Его разгул никто не мог остановить — его же поддерживала царская семья. Он разгульничал, как дорвавшийся до денег и власти дикарь, — пил, буйствовал, домогался всех подряд — от кухарки до княгини, устраивал оргии, публично доставал свои гениталии и хвастался ими перед «благородными господами». И такое чудовище было приближено к царской семье!..

(Хотя недавно появилась версия, что порочащие Распутина фотографии и донесения полиции — фальшивки. А разыгрывали эту тонкую игру члены масонской ложи, действовавшие в интересах Франции. Распутин же отстаивал российские интересы, поэтому его и «убрали». Кстати, одним из самых известных его пророчеств было то, что если его убьют представители царской фамилии, то род Романовых прекратится, а Россия не просуществует и года.)

В среде аристократии и среди простого люда фигура Гришки Распутина приобретала поистине демонические очертания.

Мария Федоровна, мать Николая II, как-то призналась премьер-министру В. Коковцову: «Моя бедная невестка не осознает, что она губит и династию, и себя. Она искренне верит в святость этого авантюриста, к мы бессильны предотвратить несчастье, которое несомненно придет».

А вот мнение историка А. Боханова: «Появление и утверждение его (Распутина) у подножия трона — это большая и сложная тема, которая до конца до сих пор не прояснена… К числу наиболее скандальных мифов, доживших под пером некоторых бойких, но исторически невежественных бeллempucmoв до наших дней, является предположение о наличии якобы интимных отношений между крестьянином Тобольской губернии и императрицей российской. Убежден, что ничего подобного не было».

Учитывая характер Александры, предположить, что Распутин являлся ее любовником, совершенно невозможно. Несомненно, однако, то, что он имел колоссальное влияние на нее. Этому способствовала и усилившаяся вследствие переживаний из-за сына и изолированности от общества ее нервная болезнь, и религиозный фанатизм.

Императрица жаловалась на сердечные боли, особенно если находилась в неприятном для нее обществе или неприятной ситуации. Иногда она проводила в постели целые дни, ссылаясь на нездоровье. Но их придворный врач Фишер говорил Николаю, что у государыни здоровое сердце, но есть неполадки в работе нервной системы. Когда Аликс узнала об этом докладе императору, она прогнала Фишера и взяла Боткина. Тот не смог открыто противоречить Аликс, которую глубоко почитал, и настоять на нужном режиме лечения. Благородный и рыцарски преданный царской фамилии, он однажды, выйдя из покоев императрицы, сказал коллеге и близкому другу, что как врач не может считать императрицу вполне нормальной.

В конце концов люди, близкие к императорской семье (князь Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович, лейтенант Сухотин, Пуришкевич, доктор Лазаверт), решили убить Распутина. Сначала его пытались отравить ядом в пирожных, потом расстреляли, размозжили голову, связали и утопили в Неве… Но какой же была сила этого старца, если даже после таких пыток он сумел развязать под водой веревки и не спасся только потому, что не смог пробить толстый слой льда?..

На самом деле, как выяснилось после опубликования писем императрицы Александры к Николаю, Распутин не имел ни малейшего влияния на политику государства. Александра передавала мужу все советы старца: например, не начинать войну (государь-«отец» не имел нравственного права вести своих «детей» на смерть), сменить министров, назначить такого-то чиновника — но ни один из них не был принят Николаем во внимание, и он просил свою Аликс «уволить его от советов Распутина».

А императрица верила истово, она непрестанно молилась (бросая ложу посреди спектакля для страстной молитвы), соблюдала строгие посты, не спала ночами, она мечтала о том, как спасет Русь, народ, который ее так и не принял и называл «немкой», — были у нее и более непристойные прозвища (хотя немками были почти все русские императрицы). Ее не приняли придворные, ее считали гордой и заносчивой, она так и не научилась чисто говорить по-русски и, чувствуя свою непопулярность в этой среде, говорила, что любит русский народ (одним из воплощений которого и стал для нее Распутин).

Но она не только говорила, она подтверждала свои убеждения поступками. Причем поступками немыслимыми для правящего класса, вызывавшими шок у придворных дамочек.

В годы Первой мировой войны Александра не только учреждала лазареты и санитарные отряды (и содержала их на свои личные деньги), но, закончив фельдшерские курсы вместе со старшими дочерьми, пошла работать в госпиталь. Вы можете себе представить любую первую леди государства, которая перевязывает гнойные раны, помогает при операциях, обмывает раненых и выносит за ними утки МЕСЯЦАМИ!.. То есть не томно промакивает лоб раненого платочком и быстро исчезает — этим для собственного пиара занимались многие знатные дамочки, — а делает самую грязную и тяжелую работу. Но ее опять осуждают в салонах, говорят, что такая работа снижает «престиж» верховной власти. А Аликс говорит самым близким, что наши муки посылаются нам Господом, и, чем сильнее Он тебя любит, тем мучительнее заставляет страдать, тем более тяжелый крест кладет на твои плечи…

Когда наступил 1917 год и Николай подписал (вероятно, с некоторым душевным облегчением) отречение от престола, то Керенский, глава Временного правительства, собирался отправить всю царскую семью в Англию, правительство которой приглашало семью Романовых к себе в страну на жительство. Но Петроградский Совет воспротивился этому решению, а вскоре изменил свою позицию и Лондон — английский посол сообщил, что правительство «не настаивает» на приглашении. В августе Аликс с семьей ссылают в Тобольск, затем в апреле 1918-го большевики перевозят семью в Екатеринбург, в захваченный чекистами дом горного инженера Ипатьева.

Из дневника Николая: «Разместились следующим образом: Аликс [императрица], Мария и я втроем в спальне, уборная общая, в столовой — Н[юта] Демидова, в зaлe — Боткин и Седнев. Около подъезда комната кар[аульного] офицера. Караул помещался в двух комнатах около столовой. Чтобы идти в ванную и WC [ватерклозет], нужно проходить мимо часового у дверей кар[аульного] помещения. Вокруг дома построен очень высокий дощатый забор в двух саженях от окон; там стояла цепь часовых, в садике тоже».

Охранники крали все — сначала украшения, потом белье и обувь. Княжен, хохоча, красноармейцы сопровождали в туалет.

Кроме дочерей и сына, Аликс с Николаем по собственному выбору сопровождают врач семьи Боткин, камер-лакей Трупп, фрейлина Демидова, повар Харитонов и поваренок Седнев. Всем им оставалось жить 78 дней.

Семью Романовых не собирались оставлять в живых. С санкции Совета Народных Комиссаров и ВЦИК, по личному распоряжению Ленина и Свердлова царскую семью решено расстрелять без суда и следствия. По велению из Москвы Уральский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов 12 июля принимает решение об убийстве и о том, как спрятать трупы.

Руководить расстрелом должен был комендант дома Ипатьева Яков Юровский, «революционный фанатик», уже успевший отсидеть в Сибири срок за кражу. Он приготовил для казни один из подвалов под домом. Участвовать в цареубийстве должны были 11 человек.

В ночь с 16 на 17 июля Александру Федоровну, Николая II, их сына Алексея, дочерей Марию. Ольгу, Татьяну, Анастасию и всю прислугу разбудили и велели спуститься в подвал якобы из-за угрозы артобстрела. Когда они все оказались в подвале, Юровский прочитал приговор, который тут же привели в исполнение.

Вот сохранившиеся свидетельства очевидцев.

Пулеметчик Кабанов: «Когда я слез с чердака, то увидел такую картину: две младшие дочери царя, прижавшиеся к стенке, сидели на корточках и закрывали головы руками, а в их головы в это время двое стреляли, живых докончили штыками, но к этому времени в живых остались только Алексей и фрельна. Один из товарищей в грудь фрельны стал вонзать штык, а фрельна ухватилась обеими руками за штык и стала кричать, но потом ее и трех царских собак добили прикладами ружей».

Юровский: «…вся процедура, считая проверку (щупанье пульса и так далее), взяла минут 20. Потом стаей выносить трупы и укладывать в автомобиль, выстланный сукном, чтобы не протекала кровь… Около трех часов выехали на место. Там трупы пытались сжечь».

(Есть версия, что пытались сжечь не все трупы, а тела Алексея и Марии (или Анастасии), которые были захоронены отдельно.)

Стрекотин: «…они долго не умирали, кричали, стонали, передергивались».

Негребин: «Младшая дочь бывшего царя упала на спину и притаилась убитой. Замеченная тов. Ермаковым, она была убита выстрелом в грудь. Он, встав на обе (ее) руки, выстрелил ей в грудь».

На другой день в Апапатьевске живыми сбросили в бездонную шахту других членов царской семьи: сестру Александры великую княгиню Елизавету Федоровну, ее мужа, великого князя Сергея Михайловича, великих князей Игоря Константиновича, Константина Константиновича, Ивана Константиновича (а также кн. Палей В. П., монахиню Варвару и Ремез Ф. М), — они умирали несколько суток.

Рассказать о таком чудовищном преступлении большевики не могли. Красные газеты писали, что расстреляли только императора, а Александру и детей вывезли… в неизвестном направлении.

Это преступление было таким дьявольским, таким зверским, что многие попросту не поверили, что царская семья убита.

Не поверила в это и Мария Федоровна, мать Николая II, которая в момент убийства царской семьи находилась в Крыму. Когда ей сообщили о гибели сына, невестки и внуков, она отказалась в это поверить. Еще год она прожила на русской земле (оккупированной немцами) и только по личной просьбе сестры уехала сначала в Англию, а потом в Данию. Все семь лет жизни, оставшиеся ей, она прожила «в крайней бедности и одиночестве». У нее была шкатулка с фамильными драгоценностями, но она хранила их, чтобы передать наследникам. Она до самого конца верила, что если не сын и невестка, то ее внуки каким-то чудом все-таки выжили…

Тайна и масса лжи вокруг убийства и последующего захоронения стало причиной того, что почти сразу после катастрофы начали появляться версии о чудесном спасении того или иного члена царской семьи. Но все эти люди были объявлены самозванцами родственниками убитых (и прежде всего, царственной бабушкой) и большинством исследователей.

…Николай и Александра были убиты в один день, и в один день, через много-много лет, были причислены Русской православной церковью к лику святых…

«Когда эта жизнь закончится, мы встретимся вновь в другом мире и останемся вместе навечно…»

4. Надежда Крупская — надежный соратник и обманутая жена?

Надежда Константиновна Крупская (1869–1939) — большевик, член «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» с 1898 года. Секретарь редакции газет «Искра», «Пролетарии», «Социал-демократ». Участвовала в революциях 1905–1907 годов, в Октябрьской революции 1917 года. Жена Владимира (Ульянова) Ленина, одного из основателей большевистской партии и Советского государства, Председателя Совета Народных Комиссаров РСФСР.

Официальная биография Надежды Константиновны, написанная в годы развитого социализма, вряд ли могла показать нам живого человека, женщину. Ее изображали абсолютно схематичной, хрестоматийной… и неживой фигурой, андроидом. Жена «вождя мировою пролетариата» не могла иметь простых человеческих слабостей, не могла страдать от ревности или отсутствия детей, да и сама ее любовь к вождю не могла быть просто любовью женщины — нет, это была любовь «товарища по партии и верного коммуниста»…

Наденька родилась в Петербурге. Отец, дворянин-поручик Константин Крупский, участвовал в подавлении польского восстания, а потом, как говорят официальные историки, увлекся революционно-демократическими идеями. Женился он на Елизавете Тистровой, гувернантке, — мезальянс-с…

Семья была небогатой, отец состояния не нажил, но к дочери был добр и внимателен, отдал в хорошую школу и нравоучениями не изводил. Мама Нади была просто образцовой хозяйкой, все время хлопотала по хозяйству, чистила, готовила, парила, гладила — была отличной кулинаркой и ревностной прихожанкой. Но с дочерью после того, как получила отпор, о религии больше не заговаривала. А сама каждый день слала Богу молитвы, как бы ее Наденьке найти хорошего мужа — пусть не богатого и не особо красивого, но чтобы жалел ее и оберегал…

Мама считала Надю некрасивой, что странно, ведь на юношеских фотографиях пухлогубая Надежда с ясным взглядом, разлетом бровей, статной фигурой и толстой русой косой совсем не выглядит дурнушкой. Может быть, ей не хватало какого-то очарования женственности, кокетства в обращении с кавалерами? Такое ощущение, что она почему-то просто махнула на себя как на женщину рукой.

Она очень любила читать и была одержима идеей просвещения народа. Одной из первых она откликнулась на призыв Льва Толстого сделать доступным для народа великие произведения классической литературы путем… переписывания их простым «народным» языком. (Как он себе это представлял, интересно? Как можно было объяснить «простым языком» муки Гамлета?)

Надя горячо поддержала призыв Толстого и даже написала ему письмо, в котором расписывала свое горячее желание просвещать народ. Как ни странно, Толстой ей ответил и даже прислал бандеролью «Графа Монте-Кристо» для первых опытов по «переводу». Но вот начала ли Надежда эту работу и смогли ли ее закончить, нам неизвестно.

В 19 лет Надя поступает на Высшие женские (Бестужевские) курсы в Петербурге, но через год бросает учебу, так как в ее жизни появляется другая страсть — марксизм. В 1890 году она попадает в марксистский кружок и тля того, чтобы читать Маркса в подлиннике, старательно зубрит немецкий.

Барышне 20 лет, а вместо первых любовных откровений она записывает в своем дневнике: «Читала Карла Маркса — будто живую воду пила. Могучее рабочее движение — вот выход. Марксизм дал мне величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти, спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала жизнь». Это слова фанатика, который готов идти на костер ради идеи — какие уж тут личные переживания по поводу никак не складывающейся личной жизни…

Чтобы содержать себя, Крупская поступает на службу в Главное управление железных дорог, а по вечерам отдается своей «страсти» — преподает (а заодно пропагандирует марксизм) в вечерней школе для рабочих за Невской заставой. В этой школе она как-то и услышала впервые от подруги Аполлинарии Якубовой об интересном товарище — «приезжем волжанине», который вечером должен был присутствовать на сходке, собиравшейся под предлогом блинов.

По версии историка Д. Волкогонова, Владимир Ульянов очень симпатизировал Аполлинарии, да что там — был влюблен, даже сватался к ней, но получил вежливый и твердый отказ. Но расстроился не сильно. А с Надеждой его долгое время связывали только искренние дружеские чувства.

Вот как сама Крупская вспоминала первую встречу с Ульяновым: «Собралось много народу, речь шла о революционных путях. Как идти? Кто-то сказал, что очень важна работа в комитете грамотности. И тут раздался сухой, злой смех приезжего гражданина. Я никогда позже не слышала у него подобного смеха».

У него уже тогда были залысины, поэтому партийная кличка — Старик, прижилась. К тому же он был опытнее многих в революционных делах, был хитер и прозорлив, легко выявлял слабину в противнике — поэтому его воспринимали как старшего. А вот своему товарищу Надюше он подобрал кличку Рыба (или еще Минога, из-за чуть выпуклых глаз) — какие уж тут романтические чувства.

Почему Надежда выбрала Ульянова? Чем он так поразил ее? Скорее всего, не красотой и умом, а яркостью характера, убежденностью в своей правоте и решимостью до конца следовать по тому пути, который Надя уже определила для себя.

Говорят, Ульянов первый вызвался проводить Надю, они разговорились, заспорили…

Надя не была красавицей, но она была увлеченной, неглупой, современной девушкой которая могла заинтересовать молодого человека. Когда она этого хотела.

Через какое-то время Надежда пригласила Володю к себе в гости и предупредила об этом маму. Радости матери не было предела — наконец-то жених, может, что и выйдет… Она постаралась с ужином и пирогами.

Ульянов ей очень понравился — отец у него инспектор, большой человек в Симбирске, а что старший брат на царя покушался, так что ж, он за брата не ответчик.

Через какое-то время Владимир, возвращаясь с занятий в рабочих кружках, каждое воскресенье непременно заглядывал к Крупским. С Надей он мог говорить на интересующие его вопросы марксизма на равных («Я была в то время влюблена в школу, и меня можно было хлебом не кормить, лишь бы дать поговорить о шкале, об учениках», — писала потом Крупская.), а ее матушка дарила ему ощущение уюта и домашнего тепла.

Однако их деятельность по «просвещению народа» не вызывала большого восторга у правящего режима — по сути, они ведь призывали к его свержению, а их «безобидные» кружки назывались «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса».

С начала арестовали Ульянова (приговор — ссылка и Шушенское), затем, в 1886 году, Крупскую (после 7 месяцев тюрьмы на три года сослана в Уфимскую губернию).

Есть легенда (она известна со слов Веры Дризо, секретаря Крупской в 1930-е), что, когда Надежда сидела в тюрьме, Владимир написал ей большое письмо «симпатическими» чернилами, которые пропадали и появлялись на свет только после нагревания. В этом письме, которое, увы, не сохранилось, он и просил ее стать его женой. Его сестра Анна, открыто не жаловавшая Надю за ее «некрасивость», писала тогда, что в ссылку к Володе «поедет, наверное, по окончании дела Надежда Константиновна, и он будет не один».

А Надя на предложение «руки и сердца» ответила: «Что ж, женой так женой».

Дризо считала, что Надежда ответила так от застенчивости. Но мне кажется, что она и так была уверена, что не расстанется со своим кумиром, а «положение» жены просто давало ей на это законное право.

В мае 1897 года, обустроившись в Шушенском, Ульянов просит сестру передать Наде «поклон от меня» и прислать ее фотографию «в обмен на мою». После того как Крупской вынесли приговор, она подала прошение о переводе в Сибирь, в Енисейскую губернию, «для вступления в брак с Владимиром Ульяновым». Прошение удовлетворили. «С тех пор моя жизнь шла следом за его жизнью, я помогала ему в работе чем и как могла», — писала потом Крупская.

Есть еще одна история, показывающая эту ситуацию с другой стороны. По одной из версий, Владимир Ильич ждал в Шушенском другую женщину, красавицу из Казани Елену Ленину, но та обещания приехать не сдержала, увлекшись кем-то другим. Однако Ульянов не только простил предательницу, но и взял в честь нее новый псевдоним Ленин.

Есть свидетельства современников, что ему очень нравился романс Чайковского на слова великого князя К. Романова, в котором были такие строчки:

Ленин замирал, бледнел и с тоской смотрел вдаль… Ну не о верной же Надежде, которая всегда рядом, он так тосковал… Так что с его стороны предложение, сделанное Крупской, скорее всего, было рациональным, обдуманным шагом.

1 мая Надя с верной и самоотверженной мамой, зеленой лампой и книжками — вот и все приданое — приехала к будущему мужу.

«В село Шушенское, где жил Владимир Ильич, мы приехали в сумерки; Владимир Ильич был на охоте. В избу набились все хозяева и соседи и усердно нас разглядывали и расспрашивали», — вспоминала Крупская.

Кстати, первое замечание, высказанное любимой тещей при виде Володи, было: «Голубчик мой, как вы поправились, похорошели».

Когда вернулся с охоты Ленин, когда разошлись соседи и хозяева, а уставшая с дороги Елизавета Васильевна улеглась спать в соседней комнате, они впервые остались наедине и, как пишет Крупская, «долго мы проговорили в ту ночь»…

Кстати, Крупская и Ульянов были повенчаны по православному обряду: молодые пошли в церковь, и местный священник Иоанн Орестов совершил таинство венчания — они причащались, целовали иконы, холили вокруг аналоя. Невеста была одета в белую блузку, на женихе был узковатый коричневый костюм.

А как романтично она описывает их медовый месяц: «С утра мы с Владимиром Ильичом брались за Вебб, после обеда часа два переписывали в две руки «Развитие капитализма», потом другая всякая работешка была. Поработав, закатывались на прогулки, Владимир Ильич был страстным охотником».

Но, правда, через много-много лет она вспоминала это время совсем по-другому и писала в критических замечаниях к работам историков: «Мы ведь молодоженами были, и это скрашивало ссылку. То, что я не пишу об этом в воспоминаниях, вовсе не значит, что не было в нашей жизни ни поэзии, ни молодой страсти…»

Готовить Надя не умела, хозяйкой была никудышней, так что в помощь старушке теще Володя нанял пятнадцатилетнюю девочку-крестьянку — она ловко управлялась с ухватами и держала избу в чистоте. Надя, кстати, так никогда и не научилась готовить, после смерти тещи они долгое время питались в столовых. После смерти матери, — вспоминала Крупская, — еще более студенческой стала наша семейная жизнь».

А пока Ульянов изо всех сил старается стать примерным семьянином. Надюша пишет, что ему было поручено «купить себе 2 шапки, полотна себе на рубахи, общий тулуп, коньки и т. д. Заказывала я было купить на кофточку дочери Проминского, но т. к. Володя отравился к маме спрашивать, сколько «фунтов» надо купить на кофточку, то и был освобожден от сей тяжелой обязанности».

Но хозяйственные дела хозяйственными делами, а вся свекровь больше интересовало другое. Мария Ильинична, не выдержав, в одном из писем спросила-таки, здорова ли Надя и долго ли им еще ждать «прилета пташечки». Внуков хотела, понятно…

«Что касается моего здоровья, — отвечала свекрови Надя, — то я совершенно здорова, но относительно «прилета пташечки» дела обстоят, к сожалению, плохо: никакой пташечки что-то прилететь не собирается».

Версий о причинах бездетности Крупской было выдвинуто несколько: инфантилизм (недоразвитие) женских репродуктивных органов, начавшаяся базедова болезнь, выкидыш.

Владимир писал матери: «Надя, должно быть, лежит: доктор нашел (как она писала с неделю тому назад), что ее болезнь (женская) требует упорного лечения, что она должна на 2–6 недель лечь. Я ей послал еще денег, ибо на лечение понадобятся порядочные расходы…»

Она мечтала стать педагогом, но воспитать своих детей ей так и не довелось… Для обоих это стало тяжелым испытанием, которое, возможно, сблизило их.

Несмотря на свою трагедию, Надя расцвела — и ею серьезно увлекся друг Ульянова, ссыльный революционер Виктор Курчатовский. Он часто заходил в гости, и Надежда в его присутствии преображалась в остроумную, живую, обаятельную женщину. Говорят, что сестра Ленина Анна, невзлюбившая Крупскую, все время пыталась поговорить с Володей о «некрасивом» поведении жены, но тот лишь хмурил брови: «Перед нами — колоссальные задачи революционного характера, а ты ко мне обращаешься с такими мелкими бабскими пересудами».

Надежда не прекращала заниматься революционной работой, и в ссылке — там она написала первую свою книгу «Женщина-работница», но так как она была нелегально перевезена и опубликована за границей, то пришлось поставить псевдоним Саблина.

Ленин, отбыв свой срок ссылки, уезжает в Германию. через год к нему присоединяется Крупская и помогает в выпуске газеты «Искра» и организации в Лондоне съезда PCДРП. Вместе с Лениным она участвует в подготовке революции 1905 года, через два года они опять уезжают за границу, теперь во Францию. Надежда занимается тем, что сердцу мило: участвует в создании и переправке в Россию партийной литературы, поддерживает переписку с большевиками, оставшимися в России, выполняет роль секретаря Ленина, читает марксистскую литературу по вопросам педагогики и пишет труд «Народное образование и демократия». Она счастлива? Нет. По признанию самой Крупской, «в Париже пришлось провести самые тяжелые годы эмиграции».

И вряд ли причиной было тяжелое финансовое положение. Надежду мучила ревность. Ведь именно в это время Ульянов встретил Инессу Арманд.

Ему было сорок, ей на пять лет меньше.

«Длинные кудрявые волосы уложены в пышную прическу, открыты маленькие уши, чистый лоб, резко очерченный рот и зеленоватые, удивительные глаза: лучистые, внимательно-печальные, пристально глядящие вдаль», — так описывали эту женщину современники.

Тонкие черты несколько асимметричного лица, необыкновенная женственность, чувственность — все окружающие считали ее красавицей. Но только это не привлекло бы к ней Ленина. Нет, Арманд в придачу к своей красоте обладала сильным и оригинальным характером.

Инесса родилась в семье французских аристократов, но рано осталась сиротой, и им с сестрой пришлось приехать к тете, служившей гувернанткой в России. Хозяин дома, фабрикант Евгений Арманд, обладал широкими взглядами и позволил сыновьям жениться на сиротках.

Инесса родила четырех детей, но потом словно бес в нее вселился — она решила «ступить на путь революционного движения». И влюбилась. В брата своего мужа (который был еще и мужем ее сестры), семнадцатилетнего Владимира. Инессе же исполнилось тогда 28 лет.

Благородный муж взял к себе детей и отпустил неверную супругу к ее любовнику. Владимир, увлекшийся вместе с Инессой революционными идеями, быстро попал в тюрьму, где заболел туберкулезом, и через две недели после своего освобождения, приехав за возлюбленной в Финляндию, — умер.

Для Инессы это была настоящая трагедия, и она, чтобы забыться, с головой уходит в подпольную работу и переезжает во Францию.

…Ленин был влюблен, это несомненно. Он мог часами слушать, как Инесса играет «Лунную сонату», или просто разговаривать с ней. Они гуляли, взявшись за руки, как какие-нибудь пятнадцатилетние влюбленные.

Через некоторое время Ульянов и Крупская вынуждены уехать по партийным делам в Краков.

«…Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитей связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда тебя очень любила. Я бы обошлась без поцелуев, и только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью — и это никому бы не могло причинить боль. Крепко тебя целую. Твоя Арманд», — писала она ему в Краков.

Через какое-то время Арманд приезжает к Ленину в Польшу, а затем они все вместе возвращаются в Париж. И вместе едут в запломбированном вагоне в Россию, чтобы лично «раздуть угли» новой революции.

Надежда была настоящей революционеркой и верным товарищем, но она не смогла выдержать такого «житья на троих». Она предлагает мужу развестись. Но Ленин медлит, он никак не может сделать выбор. Серая мышка или тропическая птица с ярким оперением?.. Надя была незаметной тенью его личности, болезнь сделала ее некрасивой, но он был уверен в ее преданности и надежности — она никогда не оставит его… Инесса совсем другая. Она руководствовалась только своими чувствами. могла подарить ему страсть, но с легкостью ушла бы к другому «товарищу», если бы ее чувства остыли…

Надежда была целеустремленной, исполнительной, самоотверженной: Инесса — вся порыв, горение, а потом усталость или равнодушие.

Кстати, Надя никогда не устраивала Ленину сцен, она вежливо общалась с самой Инессой, всегда спрашивала о здоровье детей (пятого ребенка, зачатого от юного любовника, тоже воспитывал ее бывший муж).

Ленин решил, что союз двух единомышленников все-таки надежнее, чем любовное увлечение. Он выбрал Надежду и попросил Арманд вернуть ему все его письма к ней. Инесса, не веря в разрыв и стремясь заслужить одобрение своего кумира, работает почти без сна и отдыха. Она переутомлена, обессилена и пишет в дневнике: «…Теперь я ко всем равнодушна. А главное — почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям. И к В. И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло».

Но Ленин весь в революции, его уже не оставалось на чувства, хотя он все же находил время написать ей записочку, послать продукты, даже покупал калоши… Инесса просила отпустить ее в Париж, но Ленин боялся, что ее там арестуют, и посоветовал восстановить силы на Кавказе. Она поехала в Нальчик, но на станции Беслан заразилась холерой и сгорела от нее за два дня: «…Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка кончилась 24 сентября точка тело перепроводим Москву».

Ленин был потрясен, раздавлен, не мог поверить, что буквально послал Инессу на смерть и даже не увиделся с ней перед отъездом, лишь отправил записку… Коллонтай воспоминала, что. когда Ленин шел за гробом Инессы, его лицо было искажено: «Он шел с закрытыми глазами, и казалось — вот-вот упадет».

На старых пожелтевших фотографиях видно, что идущая за гробом Надежда плотно поддерживает Владимира под локоть. Она оставалась с ним в любой ситуации и помогала — в прямом и переносном смысле — устоять на ногах.

После пережитой трагедии в их союзе появилось больше нежности и внимания друг к другу. Позже Ленин старался никуда не оттекать жену. Когда она просится остаться поработать на Урале, то получает от Ленина разгневанное письмо: «…И как ты могла придумать такое? Остаться на Урале?! Прости, но я был потрясен».

Есть архивные свидетельства часового, охранявшего кремлевскую квартиру Ленина в двадцатых годах: «Однажды поздно вечером Ильич был один в квартире, а Крупская еще не пришла с очередных лекций. И вдруг Ленин выбегает в коридор. Оказывается, он, находясь в комнатах, прислушивался к звуку ее шагов на лестничной клетке».

А Надя научилась иногда даже возражать своему мужу. Вот что вспоминает один из большевиков: «Возражать Владимиру Ильичу было очень трудно, так как у него все продуманно и логично. Но Надежда Константиновна подмечала «погрешности» и в его речи, чрезмерное увлечение чем-нибудь… Когда Надежда Константиновна выступает со своими замечаниями, Владимир Ильич посмеивался и затылок почесывал. Весь его вид говорил, что и ему иногда попадает».

Надежда стремительно делала карьеру: в 1920 году стала председателем Главполитпросвета при Народном Комитете Просвещения, в 1929-м — заместителем наркома просвещения РСФСР, избрана в ЦК партии. Она была полностью занята своей любимой педагогикой и делами просвещения, что давало ей возможность постоянно общаться с детьми.

Я всегда очень жалела, что у меня не было ребят. Теперь не жалею. Теперь их у меня много — комсомольцы и юные пионеры. Все они — ленинцы, хотят быть ленинцами», — написала она в автобиографии «Моя жизнь», предназначенной для пионеров.

Крупская заботилась о детях Арманд и очень полюбила их, особенно младшую Варю, и, словно настоящая мать, восхищалась каждым ее шагом. Вот послушайте: Варя мне подарила альбом с фотографиями Ильича. Раньше фотографии бьет просто расставлены на столе, а она вклеила их в альбом и подарила мне». Ну разве такое восторженное «кудахтанье» может принадлежать постороннему человеку?.. С Варей она делилась своими чувствами, как с самым родным человеком: «Если бы ты знала, как мне плохо и одиноко». А ее ребенка она будет любить и баловать словно родного внука.

В 1922 году Ленин чувствует ухудшение здоровья — у него сильнейшие головные боли, он не может переносить малейший шум, легко раздражается…

В апреле ему делают операцию и удаляют из шеи одну пулю (след покушения в 1918-м). Лучше Ильичу не становится, и, по слухам, он просит Сталина, если с ним случится удар, дать ему яда. Больше всего Ленин боялся паралича и беспомощности…

В конце мая он пережил первый удар. Ему трудно говорить, выражать мысли, он забыл много слов… Ульянов якобы напоминает Сталину о его обещании, но тот отговаривается тем, что скоро Ленин поправится. Надежда открыто враждовала со Сталиным. В конце декабря 1922 года она пишет Каменеву. «Сталин позволил вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. Но за все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичом, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я прошу оградить меня от грубого вмешательства в мою личную жизнь, недостойной брани и угроз… Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности».

А все дело в том, что после второго удара в середине декабря Сталин уже решил, что с Лениным можно не считаться. Он открыто грубил и хамил Крупской. Примерно в марте у них опять произошла бурная ссора, после которой Надежда в слезах прибежала к Ленину жаловаться. Ленин так разозлился, что совершенно вышел из себя, переволновался и… с ним случился третий удар. Он потерял речь, его парализовало, и, скорее всего, последние 9 месяцев жизни он уже ничего не осознавал.

Говорят, на похоронах Надя не плакала, шла с сухими глазами, но как-то обронила, что жить больше не хочет… Но прожила после смерти мужа еще 15 лет.

Сталин не собирался делить власть ни с кем, тем более со «старухой» Крупской. А Надя в отместку за все унижения решила поддержать оппозицию: перед очередным съездом партии, выступая на районной конференции, она сказала, что сталинские методы коллективизации не имеют ничего общего с ленинским планом кооперации, что ЦК отдаляется от народа и не знает его настроений. Когда она произносила свою обличительную речь, из зала быстро выбежали несколько человек и донесли о «бунте старухи» Кагановичу, который тут же приехал, поднялся после Крупской на трибуну и разнес ее так, что только клочья полетели.

Чтобы «старуха» впредь не допускала даже мысли о подобном поведении, Сталин придумал ловкий ход, чтобы заткнуть ей рот. Надю не пугали ни лагеря, ни тюрьма, но она не могла себя отделить от имени Ленина. А Сталин при личной встрече как-то вскользь обронил, что если Крупская не утихомирится, то он прикажет переписать историю и объявит, что не она, а старая большевичка Елена Стасова… была женой Легина. Улыбнувшись уголком губ, он добавил, что партия МОЖЕТ ВСЕ.

И Належла Константиновна слалась, поняв, что проиграла бой. Она повинилась в своем «отступничестве», голосовала за осуждение Бухарина, за исключение из партии своих старых друзей и соратников Ленина — Троцкого, Зиновьева, Каменева и молча сносила прилюдные унижения от Сталина.

Рассказывают, что она умоляла не помешать Ленина в Мавзолей, хотела похоронить его в земле и оставить рядом место для себя. Она не ходила смотреть на мумию, в которую превратили мужа. И как-то раз Сталин вызвал ее к себе и начал кричать, что она мало того, что мужа уморила, так даже и в Мавзолей не ходит, сколько месяцев уже не была.

И она пошла…

Еще одним крупным поводом для недовольства Сталина была ее рецензия и консультация Мариэтте Шагинян, писавшей о Ленине книгу «Билет по истории». Крупскую вызвали на Политбюро и записали в поставлении «Осудить поведение Крупской, которая, получив рукопись романа Шагинян консультировала Шагинян по различным сторонам жизни Ульяновых. Считать поведение Крупской тем более недопустимым и бестактным, что т. Крупская сделала все это без ведома и согласия ЦК ВКП (б), превращая тем самый общепартийное дело составления произведений о Ленине в частное семейное дело и выступая в роли монополиста и истолкователя общественной и личной жизни и работы Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда прав не давал».

А ведь они сами создавали этот партийный аппарат, который потом стал контролировать каждый ее вздох и шаг, — Надежде еще при жизни пришлось горько расплачиваться за то, что она участвовала в разрушении великой России.

Отмечая вечером с друзьями свое семидесятилетие. Надежда Константиновна неожиданно почувствовала себя плохо. Собрали консилиум, но никто из врачей не решился делать операцию «жене вождя» — если бы исход был неудачным, их, возможно, ждал расстрел.

Надежда мучилась еще два дня…

Похоронили ее, как и Арманд, в Кремлевской стене.

5. Жаклин Кеннеди: как она могла «предать» Джона?

Жаклин Кеннеди-Онассис (урожденная Жаклин Ли Бувье) (1929–1994) — первая леди США с 1961 по 1963 год. Супруга американского президента Джона Ф. Кеннеди, застреленного террористом в 1963 году. Второй брак (с 1968 года) с греческим миллиардером Аристотелем Онассисом. Законодательница мод, героиня светской хроники.

Одна из самых известных женщин мира Жаклин Ли Бувье родилась в семье аристократов. Родители (особенно отец) души в ней не чаяли. Ее отец, Джек Бувье, был американцем французского происхождения (вот откуда у Джеки такой неподражаемо элегантный стиль!). Джек играл на бирже, обеспечивая своему семейству вполне достойное существование, и даже внешнее был необычайно колоритной личностью. Кожа у него была смуглой, загар почти никогда не сходил с лица, и на фоне бледнокожих американцев он выглядел очень экзотично. Стоит ли говорить, что женские сердца он разбивал с первого взгляда? Приятели называли его Шейхом, но, пожалуй, ни один шейх не мог похвастаться таким «гаремом» красоток, словно в калейдоскопе сменявших одна другую. Другой страстью Джека Бувье были азартные игры, и вскоре он весьма лихо разделался с состоянием, нажитым его дедом и отцом.

Это стало последней каплей для матери Джеки — Джанет. Она разводится с мужем, забрав с собой девочек, Джеки и ее младшую сестру Ли. Джеку разрешено забирать дочерей на уик-энды и баловать их, как принцесс королевской крови.

Вскоре утонченная Джанет привлекла внимание богатого вдовца Хью Очинклосса (его семейство состояло в родственных связях с самыми богатыми фамилиями Америки — Рокфеллерами, Тиффани и Вандербильдами).

..Сватовство Хью и последующее замужество, переезд в богатое поместье (где жили двое детей Очинклосса от первого брака) она восприняла как награду за долготерпение и свои страдания в предыдущем браке. Падчериц отчим не обижал, но и не баловал, относился сдержанно, считая, что вполне достаточно и того, что они одеты, обуты и накормлены.

Джеки училась в частных школах, а затем поступила в элитный женский колледж, оплату за обучение в котором полностью взял на себя ее родной отец.

Она с удовольствием изучает литературу, особенно Французскую, историю искусства, занимается языками и овладевает первым опытом светской жизни — у нее появляется множество поклонников из аристократических университетов Йеля и Принстона.

Отличное образование, бойкий ум и литературные способности позволили ей сразу после окончания колледжа устроиться на работу корреспондентом. В неделю она получала 56 долларов, 50 долларов ежемесячно присылал отец, кое-что давала время от времени мать. У нее был маленький подержанный автомобиль, несколько дешевых платьев, и она совсем не была похожа на падчерицу американского миллионера. От этого времени у нее навсегда остался страх перед бедностью Она умна, красива, у нее аристократичные манеры, но нет денег даже на новые чулки…

Предприимчивая Жаклин решила обеспечить себе безбедное существование самым популярным среди девушек способом — выйти замуж за миллионера. А почему бы и нет? Ведь в качестве журналистки она могла заводить знакомства с самыми известными и богатыми людьми.

Изысканная, обладавшая утонченным шармом, остроумная и очаровательная, Джеки буквально околдовала молодого брокера из Нью-Йорка Джона Хастеда — они даже обручились. Но этому союзу не суждено было состояться, так как в 1952 на одном из официальных приемов журналистка Джеки встретила сенатора Джона Кеннеди.

Он был старше ее на 8 лет, его отец был мультимиллионером и владел заводами, банками и киностудиями, мать — дочерью мэра Бостона, в 29 лет он стат конгрессменом, в 34 — сенатором. Словом, Джон Кеннеди был самым заманчивым холостяком в Соединенных Штатах.

Жаклин разорвала помолвку с Хастедом (провожая его в аэропорт, она просто опустила свое обручальное колечко в карман его пальто) и изо всех сил принялась очаровывать Джона. Злые языки говорили, что очаровать его было совсем несложно — Джон слыл отчаянным волокитой и не пропускал ни одной смазливой мордашки (он крутил романы даже в рабочем кабинете или в перерывах между заседаниями). Кто-то из его друзей заметил, что его подружки были так себе, но Джон брал не качеством, а количеством.

Одна из газет как-то присвоила Жаклин титул «принцессы-девственницы», но вряд ли это звание было оправданно. Джон был увлечен, слишком увлечен, и как-то раз их даже застукали «с поличным». Джон и Жаклин страстно целовались в припаркованной машине, причем сенатор уже успел снять с подружки бюстгальтер. когда их осветил фонарик неслышно подкравшегося полицейского. Лицо Джона к тому времени уже не сходило со страниц газет, и полисмен, узнав его, ограничился предупреждением и, откозыряв, удалился…

А Джеки вела настоящую осаду по всем правилам любовного искусства, к тому же у нее был сильный и решительный характер, и она умела добиваться поставленных целей.

У них были разные вкусы — Джон любит бейсбол и вестерны, а она оперу и балет; она любит кошек, а у Джона на них аллергия… Но разве это имеет какое-либо значение? Ведь на время свои предпочтения можно и отложить — и Жаклин отправляется с Джоном на бейсбольный матч, сопровождает на рыбалку, идет в кино на очередной боевик — короче, приучает к своему постоянному присутствию.

Все чаше ее приглашают на семейную виллу Кеннеди в Палм-Бич. Первая встреча с родственниками будущего мужа произвела на нее шокирующее впечатление: «Не знаю, — в ужасе писаю она подруге, — смогу ли я ужиться с этими гориллами». Ее, аристократку по рождению, привели в ужас «простонародные» манеры клана Кеннеди. Но она изо всех сил старается подружиться с ними: пишет научные работы для младшего брата Джона, часами выслушивает «многосерийные» рассказы главы клана о его амурных похождениях с голливудскими звездами, пытается найти общий язык с сестрами Джона… Последнее, кстати, оказалось труднее всего: те постоянно отпускали шпильки в ее адрес, говоря. что у нее слишком писклявый голос и грубые ножищи (у Жаклин был 40-й размер обуви).

А вот Джеку Бувье будущий зять сразу понравился. В книге К. Келли «Жаклин» так рассказывается об их общении: «Хотя Черный Шейх являлся консерватором и республиканцем, а Кеннеди был демократом, оба мужнины отлично поладили и имели много общего, начиная с легкомысленного отношения к женщинам, которых они часто меняли.

Они так никогда и не стали верными мужьями. Оба они обладали острым умом и не терпели глупости. Имея большой опыт обращения с. женщинами, они были светскими людьми. Они умели хорошо жить!»

Сама Джеки позже заметила: «Они были очень похожи друг на друга».

Джон решает в ближайшем будущем баллотироваться в президенты. В этом случае его холостяцкое положение уже становится препятствием на пути к цели. Президент должен быть образцом для нации, а значит, должен быть женат. А Жаклин католичка, как и он сам, по линии отчима состоит в родстве с богатейшими фамилиями страны, да и его отцу она понравилась…

Есть легенда, что предложение руки и сердца Джон, уехавший в очередное политическое турне, прислал Жаклин по телеграфу…

На свадьбу было приглашено полторы тысячи человек — свекор знакомил нужных людей с будущей «первой леди» Америки. Обворожительная Жаклин только добавила популярности молодому сенатору, их свадьбу освещали все газеты СШA.

На медовый месяц молодые отправились в Акапулько. Вернувшись, Джон с головой окунулся в политическую борьбу, а Джеки начала обустраивать свой первый дом в Джорджтауне. Ей было непросто — почти каждый день Джон возвращался домой в окружении политиков, продолжая обсуждать ход кампании, и она сначала терялась от того, как их угостить и принять как можно радушнее. Но потом она привыкла к тому, что в холодильнике всегда должны быть закуски и пиво, а в шкафу постоянный запас сладостей, сигарет и кофе — все для перекуса на скорую руку.

В дни, когда они бывали одни, Жаклин не слишком надоедала мужу — просто готовила любимый коктейль и сплетничала об общих знакомых. Ведь как только она заводила речь об искусстве или поэзии, Джон начинал откровенно зевать, улыбался и шел спать.

«Я принесла в жизнь Джона размеренность. Теперь он хорошо питается, а ведь до свадьбы всегда перекусывал на бегу. Его костюмы всегда отглажены, а ботинки начищены», — хвастала своими успехами Джеки. Но Джон считал, что, наоборот, его уравновешенный нрав усмирял эмоциональные взлеты и падения взбалмошной Джеки.

Журналист М. Чайлд писал, что тогда с Джеки было «нелегко общаться. Близкие друзья считали ее слишком застенчивой и очень сдержанной; в основном она говорила об охоте, балете, Бодлере и о людях, которых хорошо знала». Как они живут вместе, удивлялись общие друзья, если он любит пиво и хорошо прожаренный бифштекс, а она весь вечер сидит с бокалом вина и кусочком сыра, а от Бодлера его просто начинает тошнить?..

Но Джон отвечал на это, что для него Джеки — именно из-за их несхожести — всегда остается загадкой, и поэтому его так тянет к ней.

Джон говорил, что меньше чем на пять детей он не согласен. Джеки тоже мечтала о ребенке, но первая беременность на очень раннем сроке закончилась выкидышем — она даже не знала, что беременна.

Через год она снова забеременела. Ждали девочку. В Чикаго был съезд партии демократов, на котором Джона должны были выдвинуть представителем в конгресс. Жаклин сопровождала мужа в поездке — он проводил все время в отеле, Жаклин находилась у его сестры, в раскаленном от жары городе. Джон проиграл и решил устроить себе передышку, поехав на море во Францию, а Джеки хотела только одного — оказаться дома. В итоге Джон уехал один, а Джеки отправилась к матери, так как боялась остаться одна.

Прошло всего несколько дней после ее приезда, и вдруг у нее началось кровотечение, схватки, ее отвезли в госпиталь, где срочно сделали кесарево сечение — восьмимесячная девочка умерла. А Джон в это время отдыхал с друзьями на яхте, и до него дозвонились только через два дня. Он сразу приехал и нежно ухаживал за Джеки — пока не начался очередной предвыборный этап.

Джеки не смогла ему простить потерю ребенка, и отношения между супругами стали довольно напряженными. Оба думали, что дело идет к разводу, но через год мужественная Жаклин повторила попытку — и родила здоровую девочку весом в 3 кило 200 грамм, которую назвали Каролина.

Через три года, когда она была беременна вторым ребенком, ее муж Джон, вложив в избирательную кампанию 15 миллионов, стал 35-м и самым молодым президентом Соединенных Штатов.

И Жаклин в один день стала самой популярной леди Америки.

Она благополучно родила сына Джона (и дочка, и сын появились в результате кесарева сечения) и полностью ушла в заботу о ребенке. Поэтому новые обязанности первой леди были ей, скорее, в тягость — муж говорил, что ей необходимо присутствовать на очередном рауте, а ей хотелось побыть дома. Или журналисты хитрыми вопросами вынуждали ее высказать категоричное мнение, и Джон потом долго всех уверял, что слова прямодушной Джеки просто переврали. Но его терпение тоже имело пределы, и иногда он кричал, что запрещает ей давать любое интервью. Поэтому впоследствии Джеки на просьбу дать комментарий по политическому вопросу отвечала, что не может говорить за своего мужа, а сама занята исключительно домом и детьми.

Джон был мудрым политиком, он выдвинул популярные социальные реформы, в его правление смягчились отношения с Советским Союзом. Он и Жаклин стали символами новой Америки, и все американцы поверили в красивую сказку их любви. Но изнутри эта история была, скорее, похожа на драму.

Ведь Джон после женитьбы не стал однолюбом. У него продолжались романы на стороне и кратковременные интрижки с моделями, актрисами, стюардессами, секретаршами, ассистентками… Джеки никак не могла заставить себя относиться к этому спокойно, хотя внешне всегда старалась «держать лицо».

Однажды горничная, убиравшая спальню Джона, нашла там женские шелковые трусики и вернула их Джеки. Та не подала вида, что эта интимная часть туалета принадлежит не ей, а когда увидела Джона, протянула ему белье с невозмутимым лицом: «Это не мой размер».

Джеки пыталась вести себя так, чтобы возбудить ревность Джона танцевала на раутах с самыми изящными кавалерами, принимала приглашения на концерты… Но его это не трогало, он был уверен в жене.

А ей пришлось утешать себя тем, что на свете нет ни одного верного мужа, их вообще не существует в природе. Жаклин никогда не обсуждала измены Джона даже с самой близкой подругой — сестрой Ли, с которой делилась всем. Видимо, она очень страдала и была слишком гордой, чтобы жаловаться.

Но если характер помогал ей не показывать перед другими, как это ее ранит, то для ее нервов это было непосильной нагрузкой. У нее стали случаться истерики, она часто довольно зло пародировала Джона или кого-нибудь из их друзей, отказывалась идти на публичный обед, если узнавала, что там будет очередная любовница мужа…

Но кое-кто замечал, что даже самая известная пассия Джона — Мэрилин Монро — была чем-то неуловимо похожа на Джеки.

Может быть, при всем своем распутстве он все-таки любил ее? Бывает ли такая любовь?

Однажды во время очередного интервью Джона попросили одним словом охарактеризовать Джеки. Он задумался, улыбнулся и сказал: «Фея».

А эта фея устроила ему дикий скандал, когда пришлось переезжать в Белый дом. Она кричала, что там холодно и похоже на подземелье, что там безвкусная мебель и ужасные комнаты, что это просто сарай, дешевая гостиница. И Джон разрешил ей переделать новое жилье по своему вкусу. Правда, Жаклин пришлось убеждать в необходимости «реставрации» еще и конгресс. Убедила.

Ах, с каким упоением она принялась за переделки, как будто стремилась компенсировать себе недостаток любви. Это был самый масштабный ремонт за всю историю Белого дома. Жаклин правдами и неправдами убеждала фирмы и частных лиц, деятелей искусств и различные фонды прислать пожертвования для перестройки дворца. Ей присылали антикварную мебель, статуэтки, сервизы, картины, и в результате коллекция подарков стала основой расположившегося на нижнем этаже Национального музея современного искусства. Кстати, вложилось своими средствами и семейство Кеннеди, при этом Джон постоянно твердил Джеки, что ее транжирство вскоре пустит его по миру…

За год с небольшим Белый дом превратился в музей, уставленный уникальным антиквариатом стоимостью в десятки миллионов. А Жаклин, чтобы придать своему новому дому настоящий уют, застелила столы цветными скатертями (похожие тут же скупили все домашние хозяйки Америки) и поставила уютную бамбуковую мебель.

Занимаясь домом, она почувствовала в себе талант творца. Следующим ее «проектом» стало создание образа идеальной семьи. Все фотографии, которые появлялись в журналах, она тщательно режиссировала, продумывая каждую мелочь, каждый поворот. Как-то она обронила одной из подруг, что чувствует себя теперь так, «словно стала общественной собственностью». Поэтому Джеки пыталась оградить от общественного внимания детей, споря с Джоном, который, наоборот, старался как можно чаше демонстрировать детей репортерам.

Когда Жаклин уехала с сестрой в Италию, Джон устроил небольшую пресс-конференцию, позволив задавать вопросы и детям, присутствовавшим в кабинете. Всю страну насмешил и умилил ответ малышки Каролины на вопрос репортера, чем же занимается ее отец. «Он совсем ничего не делает. Просто сидит целый день за столом без носков и туфель!»

Все газеты страны перепечатали эту реплику, Каролина стала звездой прессы, а Джеки была в ярости. По возвращении она устроила скандал, заявив, что Джон никогда не должен использовать детей в своих политических целях.

Но газеты уже создали нового кумира, и не проходило недели, чтобы на страницах изданий не появлялась очередная история о любимом хомячке, или пони, или щенке, подаренном Хрущевым (вроде бы от собаки, которая побывала в космосе). Жаклин говорила своему секретарю, что ее просто тошнит от слащавости подобных публикаций.

Так же старательно, как имидж семьи, Жаклин выстраивала и свой собственный образ. Она очень много курила — до 60 сигарет в день, но наложила строжайшее вето на то, чтобы ее снимали с сигаретой. Она старалась быть вежливой и при этом давать минимум информации о своей жизни, отношениях с мужем или предпочтениях в моде. И эта недосказанность окружала ее флером тайны — что еще больше привлекало окружающих.

Даже малейшая информация о ней шла на ура. А поскольку она не говорила о своей жизни, то пресса стала обсуждать то, что было на виду, — ее наряды. Писали о том, что она никогда не фотографируется дважды в одной одежде, что у нее сотни туфель различных оттенков бежевого, которые маскируют ее крупные ступни, и сто пар ажурных перчаток, которые отвлекают внимание от широких кистей.

Ее любимым дизайнером стал американец русского происхождения Олег Кассини. Впервые они встретились, когда она лежала в больнице, оправляясь от вторых родов, — надо было подготовить костюм к инаугурации президента.

Кассини решил, что все женщины на такую торжественную церемонию облачатся в меха, и, чтобы Жаклин выделялась, ей нужно что-то нежное и строгое одновременно. Появление первой леди в бежевом пальто и шапочке среди всех этих «медведиц» произвело фурор и сразу определило ее будущий стиль. Сама Джеки. поблагодарив кутюрье, сказала: ««Вы прекрасно одели меня для этой роли», — положение первой леди она воспринимала как игру, спектакль…

Именно Жаклин ввела моду на брючки-капри, приталенные короткие пиджачки и шляпки-таблетки. Ее стилю тут же стали подражать: женщины стали копировать ее прическу, цвет волос, манеру носить одежду, сидеть, смотреть, улыбаться… В общем, она стала законодательницей мод.

Перед очарованием Жаклин таяли президенты и короли, даже наш Хрущев не устоял и прислал ее детям щенка по имени Пушкин в подарок. А пламенный революционер Че Гевара сказал, что, несмотря на то что ненавидит всех американцев, с одним из них — с Жаклин — он мечтает встретиться… но только не за столом переговоров, а совсем в другой обстановке.

Шарль Де Голль дарил ей цветы и говорил остроумные комплименты, а во время визита президентской четы во Францию заметил, что мисс Кеннеди — «слишком большая драгоценность даже для президента США!».

Джону не могли не льстить комплименты и внимание, которое оказывали его жене. Что его огорчало, так это транжирство Жаклин — словно компенсируя бедную юность или отсутствие внимания со стороны мужа она просто скупала одежду и драгоценности, потратив за первый год его президентства на свою особу более 100 тысяч. Когда он заметил, что такие расходы чрезмерны, она не смогла его сразу понять — «на выборы ты тратишь намного больше». Но потом попросила своего секретаря хлопать ее по руке, если снова захочет приобрести чрезмерно дорогое платье. Но это не помешаю ей принять в подарок от правителя Эфиопии Хайле Селассие леопардовую шубу стоимостью 75 000 долларов. Правда, через некоторое время конгресс лишил ее и этой невинной радости, приняв закон, что семья президента не может получать презенты от иностранных граждан — независимо от стоимости подарки следовало декларировать и сдавать в госархив или выкупать их у государства по рыночной цене.

Так что для приемов ей приходилось брать драгоценности… напрокат. Тиффани и Картье были счастливы услужить ей и часто продавали ей полюбившиеся «безделушки» с существенной скидкой — для них это была отличная реклама.

Но бывали в жизни Жаклин дни, когда она была счастлива не только из-за нового колье или диадемы. Однажды они опаздывали на прием, Джон уже ждал ее внизу, и она ослепила его своей красотой, спускаясь по лестнице в белом атласном платье с глубоким декольте и длинным шлейфом. «Шампанского, — приказал Кеннеди, — Дженни, ты прекрасна, и я хочу выпить за это!»

Она старалась талантливо сыграть свою роль самой счастливой и самой красивой — старалась никогда не показывать слабости, злости, огорчения, ревности — всегда была ровна и приветлива, как застывшая подо льдом поверхность горного озера, поверх которой, как легкий ветерок, скользят все разочарования. Но ее силы духа для этого не хватало — она принимала амфетамины. Их врач Якобсон, среди пациентов которого были Черчилль и Марлен Дитрих, делал инъекции, в состав которых входили стероиды, гормоны, мультивитамины и амфетамин — наркотик и сильнейший стимулятор, который вызывает большой прилив энергии и улучшает настроение, делая человека не слишком восприимчивым к происходящему. Кстати, Якобсону через некоторое время запретили заниматься практикой, после того как один из его пациентов умер после такого «коктейля».

Как бы то ми было, Джеки играла свою роль не слишком охотно — четыре дня она, так и быть, отдавала приемам и раутам, но три дня в неделю обязательно проводила с детьми в загородном поместье, объясняя это тем, что быть матерью для нее важнее, чем заниматься общественной деятельностью.

Ее сестренка Ли как-то заметила, что Джеки, наверное, была бы счастливее, выйдя замуж за «простого» аристократа и проводя свою жизнь в тихом уединенном поместье, заботясь о детях и саде.

В ноябре 1963 года Джеки вновь пришлось сопровождать президента в его очередном туре. Они приехали в Даллас (Техас) и остановились в отеле, отдыхая от перелета.

На следующий день, 22 ноября, Жаклин прокляла все на свете, выбирая костюм, — ее помощник сказал, что в Техасе холодно, и у нее были только шерстяные наряды, а за окном было +25 градусов. В конце концов она остановилась на наряде от Шанель — розовом пиджаке и юбке с синим кантом. Надела розовую шляпку и черные очки от солнца. Они с Джоном сели в темно-синий «Линкольн», где их ждали губернатор с женой и сенатор Ярборо.

Торжественный кортеж медленно двигался к площади, где Джон должен был выступить с речью. По пути они дважды останавливались — Джон выходил, чтобы пообщаться с группой школьников и монахинь, приветствовавших его. Он несколько раз просил Джеки снять очки, чтобы люди, которые пришли, чтобы их услышать, видели их глаза. Кругом стоял несмолкающий гул голосов.

Треск трех выстрелов прозвучал не громче треска разрываемой бумаги.

Джек схватился за горло, и его окровавленная голова упала на колени Жаклин. Вне себя от ужаса она смотрела на его залитые кровью черты и завизжала, перекрывая толпу: «Они убили его! Они убили Джона!» Она вскочила и, не осознавая что делает, попытаюсь выпрыгнуть из машины, как обезумевшее животное.

Джон был в коме, когда их привезли в военный госпиталь. Ему не смогли помочь. Жаклин рядом, держит его за руку, пока ее не вывели из операционной, вся ее одежда испачкана кровью мужа, и она будет стоять коленями на полу операционной в его крови, когда начнется отпевание, и она начнет свою молитву.

Жаклин полетит вместе с телом мужа в Вашингтон. На борту ей предложат переодеться, но она откажется: «Пусть они видят, что сделали». Она будет в этом костюме и на присяге новому президенту страны. Она спешит всем рассказать, как это произошло, она не может замолчать и повторяет, что надо только продержаться до похорон. Ее пичкают сильными успокаивающими препаратами…

Она снимет окровавленный костюм только на второй день, мать спрячет его в коробку и положит на чердак их дома рядом со свадебным платьем.

Служба охраны пытается запретить ей идти за гробом, она будет отличной мишенью, но Жаклин не желает их слушать и сопровождает гроб от Белого дома до собора. А на кладбище она наклонится к двухлетнему сыну и скажет, чтобы тот простился с отцом, — двухлетний Джон по-военному отдаст салют гробу.

Она почти не плакала, она держалась все похороны. Хотя говорила сестре, что чувствует себя как «кровоточащая рана», что с трудом находит силы, чтобы утром просто встать с кровати, что до сих пор протягивает руки, чтобы потрогать Джона, и не сразу вспоминает, что его никогда не будет рядом.

О смерти Кеннеди, успевшего завоевать всеобщую симпатию, скорбела вся Америка, люди рыдали на улицах и присылали сотни тысяч писем и телеграмм, чтобы поддержать Джеки и выразить ей свое соболезнование. Как вдове президента ей определили пенсию в 25 тысяч долларов в год, у нее была поддержка клана Кеннеди и свои доходы от различных фондов.

Она стала не просто вдовой — Жаклин и дети стали национальными символами, своеобразной святыней. Их звали в гости, присылали подарки (принц Марокко подарил им дворец, чтобы Джеки и дети могли там жить в любое время), в их честь называли детей, улицы и парки.

Она не могла спокойно выйти на улицу, ее всегда поджидали репортеры и зеваки.

Надеясь, что ее будут меньше беспокоить, если она уедет, Жаклин с детьми переезжает в Нью-Йорк, покупает на Пятой авеню квартиру, устраивает детей в школу, надеясь забыться за повседневными заботами, но в годовщину смерти Джона у нее случается очередной срыв. Она выходит на улицу и всюду видит его лицо, его имя в заголовках газет, кадры убийства по телевизору. Она рыдает, у нее истерика, она повторяет только одно: надо это забыть, забыть, пусть лучше люди отмечают день его рождения, а не день смерти…

Ее очень поддержал брат Джона — Роберт. Он почти постоянно находился рядом, поддерживал и утешал Джеки и очень много времени проводил с ее детьми. Ходили слухи, что они стали любовниками и что у ФБР есть подробное досье об их романе, но Роберт хохотал в ответ на подобные вопросы, а его жена Этель совсем не ревновала к свояченице, наоборот была с ней в очень хороших, дружеских отношениях Возможно, такое трепетное отношение к Роберту было у Джеки из-за его сходства с братом или из-за его поддержки, или они действительно симпатизировали друг другу — вряд ли мы можем сказать об этом точно.

Политическая карьера Роберта оборвалась на взлете — его застрелили на пороге отеля «Амбассадор» на глазах беременной жены.

История пошла по кругу.

Когда дежурившим в больнице Джеки и Эстель сообщили, что Роберт умер, Жаклин, не сдерживаясь, разрыдалась во весь голос — она уже не могла «держать лицо». Ее дети были смертельно напуганы, они боялись, что неизвестные люди хотят убить всех живых Кеннеди.

Жаклин было очень страшно, ей нужна была точка опоры, что-то или кто-то, кто навсегда избавит ее от этой грязной политики и защитит ее и детей. Она кричала, что ненавидит Америку, в которой убивают лучших людей, что ее с детьми тоже убьют…

Она начата пить. Точнее, у нее начался запой, и несколько раз она появлялась на публике в совершенно невменяемом виде. Впрочем, газеты не стремились опубликовать эти скандальные снимки — на трагедии Кеннеди не хотели наживаться даже бульварные журнальчики.

Ее любили и жалели. И вдруг Жаклин поступает совсем не так, как подобает всеобщему «кумиру» и «идолу». Спустя пять лет (всего лишь пять лет!) после убийства Кеннеди она объявляет о своем втором замужестве.

Миссис Кеннеди выхолит замуж. И та кого?! За жалкого грека, за «международного пирата», сколотившего свое состояние на грязных сделках по продаже оружия, наркотиков и нефти! Он ведь даже не американец. И у него роман с оперной дивой Марией Каллас!..

Все газеты, до сих пор превозносившие имя Жаклин, тут же попытались затоптать его в грязь — ее называли «самой дорогой куртизанкой» («проституткой», «шлюхой») писали, что «Кеннеди умер во второй раз», «Джеки вышла за чек», называли ее «Первой леди острова Скорпио» (он принадлежат Онассису), едко прохаживались насчет большой разницы в возрасте (ей 39, ему 62) и росте: «Женщине нужен мужчина, а не колпачок для радиатора…»

Но Жаклин было все равно — «они убили моего мужа и еще смеют пытаться меня осуждать!»

Кстати, с Аристотелем Онассисом Жаклин познакомилась еще при жизни Джона. После он навешал ее в Нью-Йорке, они посещали рестораны, он поддерживал ее, заботился о ней и детях.

Постепенно брак с Жаклин стал для Онассиса навязчивой идеей, хотя в то время у него был роман с оперной дивой Марией Каллас, искренне его любившей.

Каллас даже отказывалась от контрактов, если ее любимый Аристотель хотел, чтобы она была рядом. Она примирилась с тем, что он женат и не собирался разводиться, что он не хочет детей… но согласиться с тем, что у него будет новый брак с Жаклин?!..

«Он просто коллекционирует знаменитых женщин. Он преследовал меня, потому что я знаменита. Теперь от нашел объект, более подходящий его тщеславию, — вдова президента США! А я потеряла все, поверив в его любовь! — горько подвела итог их роману Каллас. И добавила: — Джеки поступила правильно, обеспечив своих детей дедушкой. Аристотель богат, как Крез».

Скорее всего, так и было — Жаклин выходила замуж не за возлюбленного, не за мужчину, а за символ безопасности и надежности, да и за возможность не беспокоиться о деньгах и будущем детей.

В день свадьбы ее ждало не простенькое колечко с бриллиантом, а набор из рубинов и бриллиантов за миллион долларов плюс по миллиону на счета детям и три миллиона на ее личный счет в качестве свадебного подарка.

Их дома в Париже, и собственный остров, и апартаменты в Афинах, и яхта, и самолеты собственной авиакомпании — все охраняется так, что даже муха не пролетит.

Говорят, что из клана Кеннеди только бывшая свекровь, мать Джона, пожелала Джеки счастья. По телефону. Но, положив трубку, горько заплакала.

Новый муж первое время исполнял все ее прихоти — дарил огромное количество драгоценностей, собольи шубы по сто тысяч, «роллс-ройсы», картины, антиквариат, недвижимость — все счета Жаклин отсылала прямо Аристотелю в офис. «Бог свидетель, — говорил новый муж, — Джеки очень много страдала, пусть порадуется, пусть покупает, что ей угодно».

Но траты Жаклин порой просто не знали границ — она могла за десять минут потратить в магазине сто тысяч и в первый же год израсходовала 15 миллионов из состояния мужа — даже для миллионера это была весьма ощутимая сумма.

К тому же ходили слухи, что свои приобретения Джеки потом потихоньку перепродавала, пополняя свои личные счета, — то есть не была бездумной мотовкой, а расчетливо опустошала его счета, обеспечивая свое личное будущее.

После такого открытия грек урезал расходы Жаклин до 100 тысяч в гол, что вызвало просто обвал скандалов и истерик. Жаклин начала унижать Аристотеля, указывая на его крестьянские манеры и иронизируя над манерами и воспитанием его дочери. Это было уже слишком…

Супруги все меньше времени стали проводить вместе, они жили на разных континентах (она в Нью-Йорке, он в Париже), и Аристотель уже прикидывал, как ему развестись малой кровью, когда вдруг погиб его любимый сын Александр. Потом случилась попытка самоубийства дочери Кристины (он выяснил, что она стала наркоманкой).

Сердце старика не выдержало этих ударов судьбы…

Его кладут в госпиталь на Манхэттене, но Жаклин, которая живет совсем рядом, ни разу не пришла, чтобы его навестить.

Онассис меняет завещание, в котором почти все его состояние доставалось Жаклин, на другое, по которому ее содержание будет составлять «всего» 200 тысяч долларов в месяц.

Аристотеля лечат в Афинах и Париже, у него находят болезни желудка и мышц, в Париже он ложится на операцию, на которую Жаклин прилетает, но сохраняет невозмутимость на фоне голосящей родни. После операции Аристотель остается в коме, он висит между жизнью и смертью, но Жаклин улетает в Нью-Йорк, а у постели старика остается его дочь Кристина, на руках которой он и умирает.

— Я не отношусь к ней плохо, — говорила Кристина о Жаклин, — я ее бесконечно ненавижу!

Первое, что сделала Жаклин после звонка о смерти второго мужа, — позвонила кутюрье Валентино и распорялилась прислать ей для просмотра коллекцию черных платьев, чтобы выбрать наряд для траурной церемонии.

A газеты написали, что «леди Кеннеди» во второй раз стала вдовой, «леди Онассис» ее больше не называли.

В течение гола Кристина и Жаклин и бесчисленное количество адвокатов сражались из-за наследства. В конце концов Жаклин «урвала» себе и детям 26 миллионов (плюс 200 тысяч ежемесячно до конца жизни).

Став материально независимой, Джекки занялась гем. с чего начинала, — журналистикой. В 46 лет она устроилась на работу редактором в издательство «Викинг-пресс», а потом перешла в издательство «Дабл-дей». Сначала у нее как у рядового редактора не было даже своего кабинета: «Как и любой другой, я должна была работой проложить себе путь к кабинету с окном» Через шесть лет работы она становится старшим редактором и занимается работой с мемуарами звезд шоу-бизнеса, выпуском дорогих фотоальбомов и историческими биографиями…

Последним ее бойфрендом на протяжении 12 лет был Морис Темплеман, финансист, делец, занимавшийся сбытом бриллиантов. Он был старым, толстым и лысым и боготворил каждый поступок Жаклин. Развелся из-за нее с женой, ушел от трех детей и дельными советами помог Джекки увеличить состояние до 120 миллионов.

Последние годы жизни Жаклин провела в ста километрах от Нью-Йорка в своем замке, окруженном 200 гектарами владений.

Она выглядела молодо и стильно даже в шестьдесят, оставаясь стройной и сексуальной (ухищрения пластических хирургов мы оставим за кадром). Секрет ее молодости все равно был в чем-то другом, ведь она выкуривала по три пачки в день и долго пользовалась различными психостимуляторами — но осталась красавицей.

Когда у нее обнаружили рак и она поняла, что лечение бессмысленно, она попросила ее выписать, чтобы умереть дома.

В соответствии с ее завещанием, Жаклин Кеннеди-Онассис похоронили на Арлингтонском кладбище, рядом с могилой Джона Кеннеди.

Чтобы ни у кого не было сомнений, кого она любила всю свою жизнь.