Тайные тропы Бездны

Глава четвёртая

— Цапыгина, ты чего рыдаешь? — поинтересовалась Инна Валентиновна, зам по воспитательной работе, когда заметила в коридоре хныкающую десятиклассницу Верочку Цапыгину.

Та стояла около окна и горько-горько плакала. Слёзы ручьём текли по щекам девчонки. Очевидно, у ребёнка горе случилось.

— Смартфон поломался, — ещё сильнее залилась слезами девчонка. — Забыла на уроке Никодима Викторовича выключить, вот он и гавкнулся. Телефон, а не Никодим Викторович. Я же только забыла, а он… .что теперь я дома скажу, ведь мамка мне еле-еле насобирала денег на этот смартфон. А я дура его загубила.

— Ты, это, не реви, — попыталась успокоить ребёнка женщина. — Пошли, поговорим с Никодимом Викторовичем. Может, он что посоветует.

— Я уже с ним говорила, — опять разрыдалась девчонка. — Он говорит — а я причём, все претензии к мелку. А что у мелка спросишь? Я пыталась с мелком говорить — он молчит.

Инна Валентиновна покачала головой: вроде взрослые дети, а в волшебные мелки верят. Странные траблы с мелками в классах, где ведёт математик.

Баширова Инна Валентиновна и Верочка нашли в своём кабинете. Учитель уже складывал в пухлый портфель письменные ответы учеников и собирался уходить.

— А, Цапыгина, — повернулся он, услышав шаги вошедших в кабинет. — Опять ты? И адвоката привела. Думаешь, с мелком удастся договориться?

— Никодим Викторович, — обратилась к математику Инна Валентиновна, стараясь сохранять серьёзность. — Как-то не очень красиво получается, ведь Вера всего-навсего забыла прибор выключить. Нельзя ли восстановить справедливость?

Верочка при этом пряталась за спину заместителя директора.

— А кто сказал, что в этом мире одна только справедливость? Мир несправедлив к некоторым индивидуумам, особенно к тупезням, которых на каждом уроке предупреждаешь, чтобы они выключали свои гаджеты. Они, видишь ли, забыли. Теперь точно не забудут и вспомнят, где находятся. Сами подумайте, как можно мелок просить починить прибор. Он только ломать может, чинить не может.

— Так что выхода нет? — продолжила Инна свою адвокатскую деятельность.

— Почему? — немного задумался Никодим Викторович. — Выход всегда есть, даже из безвыходного положения. Вот кто у нас есть Цапыгина Вера? Она есть отличница, один раз получила даже стипендию от богатенького мецената и первого мая ещё пять тысяч получит. Вот пусть и тратит свои кровные на новый гаджет.

Из-за спины Инна послышался вздох Верочки и её писк:

— Мамка не разрешит тратить деньги. Скажет, опять поломаешь. Купит простенький телефончик и буду с ним ходить, как лохушка.

— Ну-да, ну-да, — кивнул математик. — Наши детки считают, что у кого простенькие телефоны, вот как у меня, с кнопочками, то те лохи голимые. Подавай им девайсы по семьдесят тысяч. Тогда они считают себя крутизной немерянной и королями жизни. Скромнее надо жить. Запомни, Цапыгина, слава портит людей.

Он сурово посмотрел на женщину и девчонку. Те под его взглядом съёжились.

— Но есть ещё способ, как заработать на дорогой гаджет, — заинтриговал Верочку учитель.

— Надо совершить подвиг? — пискнула она из-за спины своего адвоката. — Если надо, то пойду мыть туалет, — обречённо сказала отличница.

— Хм, — с сомнением произнёс математик. — Хочешь легко отделаться? Хотя, думаю, чистка туалетов хорошо укрепляет память. Какие-то лечебные у нас туалеты получаются. Скоро сюда начнут водить людей, страдающих склерозом, типа на оздоровительные процедуры. Увы, девочка, но твой случай гораздо хуже. Тебе придётся постараться, как следует.

— На что вы намекаете, — хмурясь, стала уточнять адвокат девчонки.

— Придётся нашей Цапыгиной большим трудом и усидчивостью заработать себе на хороший смартфон. Открою маленькую тайну. Наш меценат приготовил хорошие подарки тем ученикам, которые по итогам года покажут выдающиеся достижения в учёбе. Фирштейн Цапыгина? По глазам вижу, что фирштейн. Короче говоря, станешь ты Цапыгина крутой отличницей, тогда по окончании учебного года ждёт тебя хороший подарок. А сейчас и с кнопочным телефоном походишь, не облезешь.

— А если не стану крутой отличницей? — надулась Цапыгина.

— К тупезням судьба поворачивается жо… .боком поворачивается, — заверил математик. — Могу помочь с дополнительными занятиями.

— Фи, ходить на допы с двоечниками, — скривилась Цапыгина.

— Почему с двоечниками? — удивился учитель. — У меня есть группа старательных деток. Готовлю их к ВУЗам. Вот к этой группе и примкнёшь. Если поняла, то кивни и свободна, как птичка в полёте.

Посетителям оставалось только удалиться.

— Кстати, Цапыгина, — вдруг остановил Верочку математик. — Сегодня я видел, как ты угощала своих одноклассниц пирожками. Запах от них шёл изумительный. Это кто их приготовил?

— Да то мамка моя, — пояснила девчонка. — Она кулинаром работает в кафешке у дороги. Эти пирожки она дома делает.

— Торговать пирожками не пробовали? — спросил учитель. Инна Валентиновна с удивлением слушала весь этот разговор. Тут у неё на глазах рождалась схема, как разбогатеть на пирожках.

— Не, мамка моя тот ещё предприниматель, — отмахнулась девчонка. — Готовить она умеет, а вот продавать ничего не умеет. Умеет только тратить деньги.

— Деньги надо тратить с умом! — Назидательно высказалась адвокат. — Иначе денег всех лишиться можно, и ум весь растратишь.

— Ладно, — кивнул учитель. — Это дело поправимое. Есть у меня в городе знакомый предприниматель. Он как раз искал искусного повара, чтобы пирожки, всякие пончики и пироги печь. Его материал, а мамки твоей руки и умения. Я, наверное, сведу своего приятеля с твоей мамкой: всё ей лишняя копейка в хозяйстве не помешает.

Как то, у этого Никодима всё легко разрешается, через некоторое время вспоминала разговор Инна Валентиновна. И с детьми мгновенно находит язык и с комиссиями. Кстати, надо сегодня печень молоком удивить, а то завтра опять комиссия намечается. Эта комиссия хочет от нас воспитания детей в духе творчества. Хотят, чтобы креативненько всё складывалось у деток в этом плане. А когда им, святые помидорки, творчеством заняться? Ведь домашнее задание массу времени занимает. Вот чтобы такое придумать, чтобы комиссия отвязалась от нас? Эх, опять к Никодиму придётся обращаться: может, он что-нибудь придумает.

Естественно, Никодим придумал, как воспитывать креативность у детей. Но лучше бы он не придумывал, а оставил всё, как есть.

Не переставало свербеть у Дины Николаевны, гениальной психологини. Учителя научились сбегать от её проповедей на темы морали, что ничуть не обескуражило Дину. По мозгам можно ездить и ученикам, но с ними не интересно. Вроде слушают, что вещает психологиня, но при этом, весь их вид говорит, что в одно ухо влетает, в другое ухо вещаемая информация вылетает, точно так, как происходит с её мужем Кузей. Местные спиногрызы оказались не очень обучаемыми субъектами. Это говорит о том, что они все тут алкогольные вырожденцы, а половина из этих вырожденцев — так вообще дебилы. Вот скажите на милость, как можно чему-то научить молодое поколение, если оно не знает что такое, например, эмпирическое подтверждение теоретических положений путём возвращения к наглядному уровню познания, когда идеальные абстракции отождествляются с наблюдаемыми объектами. В простейших жизненных понятиях они «ни в зуб ногой». Впрочем, их учителя такие же. Кроме того они тут все поголовно сволочи и извращенцы. Сволочнее даже её драгоценного мужа Кузи. Оглянувшись по сторонам, Дина Николаевна увидела отличный объект для приложения своих нерастраченных душевных сил, а именно богомольную бабу Серафиму, трудящуюся в школе вахтёром и сторожем. Этот объект тем хорош, что деваться бабе некуда: она постоянно обитала в школе, только изредка выходила за территорию школы. Весь мир её сузился до размеров школьного двора и здания самой школы, зато баба имела своё мнение о внешнем мире, в котором обитал Бог, его Матерь, ангелы и черти. Люди в этом мире тоже случались. Дина решила, что с таким махровым средневековьем в лице бабы Серафимы надо решительно бороться с помощью логики и психологии. К тому же вахтёрша не могла сбежать со своего поста. Вот только бабка Серафима — это сто пятьдесят пять сантиметров вредности, дремучести и злости.

Как только психологиня и вахтёрша пересекались, то у них происходил весьма темпераментный диалог, частенько переходящий на личности. До драк пока ещё не дошло, но уже искрило. Каждый фанатично отстаивал свою исключительно правильную точку зрения, привлекая на свою сторону таких авторитетов, как Святых Отцов Церкви и Фрейда. Частенько в орбиту их противостояния попадали незадачливые коллеги, от которых две разгневанные фурии требовали, чтобы те рассудили очередной их спор. Сейчас в такой переплёт попал молодой математик. Хоть Никодима ни та, ни другая дама, мягко говоря, недолюбливали, но сейчас обе готовы постараться даже чёрта на свою сторону перетянуть, лишь бы доказать свою мировоззренческую правду.

— Пусть нас хоть мерзкий чёрт Никодим рассудит, — думала баба Серафима.

— Может, на мою сторону станет хоть этот алкозависимый коллега Никодим, находящийся в социально-психологическая дезадаптации, — в свою очередь думала Дина.

Сначала свой тезис повторила баба Серафима. По теории Серафимы выходило, что для победы над злом надо очиститься от мирского, принять в себя Бога и просить о ниспослании спасения, и по поступкам на грешной Земле получишь себе определение, куда попадёт душа, в рай или ад. Судят людей, разумеется, Высшие Силы.

— Теперь у нас одна задача — искупать грехи наши, алкая царства небесного, — убедительно говорила Серафима. — И перестаньте, наконец, смотреть на жизнь как на список дел, думайте о спасении души и о тех моральных нормах, которые нам установил Создатель. Если нет правил, общество гибнет. И знаете, что самое главное? Наш земной путь — это лишь подготовка к иной жизни, вечной и полной радостей.

Несколько иное мнение имелось у психологини: «В нашем современном мире всё норма, всё, что душа пожелает. При этом надо быть толерантным к чужим слабостям, а все Божественные заповеди придумали люди». Ждать радостей в загробном мире, тоже как-то некузяво: сама жизнь должна радовать.

Никодим всегда старался не выпячивать свою жизненную позицию, но раз народ просит, он выскажется по поводу норм и морали:

— Давным-давно сказано, что нет ничего нового под Луной. И всё уже происходило. Как там написано на кольце царя Соломона: «И это пройдёт». Те кто-то слушают Бога через его представителей на Земле, те не подчиняются человеческим законам и общепринятым моральным нормам. Когда мораль зависит от воли Бога, тогда и человеческое общество свободно от своей морали. Потому Бог может заставить верующего в него человека совершать противоправные поступки, например, приносить кровавые жертвы или уничтожать своих противников только за то, что они не почитают конкретного Бога: христианин убивает мусульманина, а мусульманин мочит всех подряд, кто не мусульманин. Ветхий Завет тому яркий пример, там мораль зависит от воли Бога, по указу которого гибнут тысячи невинных. Последующая человеческая история тоже вся в крови. Можем ли мы определить, какая мораль является истинной? Известно, что религий много, около 30 тысяч вероучений. Каждый пастырь заявляет, что именно он говорит от имени самого настоящего Бога, и в это надо верить без доказательств. Людям надо придумать свою человеческую мораль, хоть она и будет в чём-то ложной и наивной, но её можно корректировать. Получается, что если мораль существует независимо от Бога, то он избыточен для людей, и нормальному обществу не нужен, ведь уже существует необходимая мораль.

— «Не схожи люди в своих поступках, но как согласны в том, что скрывают». Это сказал Поль Валери, — продолжал Никодим, — Думаю, что поведение самых различных людей определяют одни и те же постоянно действующие факторы. Теперь уточним что такое норма? Кто мы такие, чтобы её устанавливать? Дорогие коллеги, норму устанавливает не человек, не Бог с Люцифером, а сама матушка-природа. И нормой является то, что способствует выживанию вида в природе, как нозологической единицы. А то, что выживанию не способствует, что препятствует появлению здорового потомства, ведет к прямо противоположному — уничтожению вида. Вот и вся мораль и все нормы.

— Закоренелый еретик этот Никодим, — подумала баба Серафима. — Тьфу на него с колокольни.

— Мудак нетолерантный, — подумала психологиня о Никодиме.

Так что в результате дискуссии, каждый остался со своим собственным мнением, естественно, самым правильным.

Для Дины стало ясно, что этот математик просто потешается над ней, но от его слов она почувствовала какую-то странную слабость, близкую к головокружению. От этого учителя, стоявшего рядом, исходила некая таинственная сила, и сопротивляться этой силе бесполезно.

— Жалкая деградирующая личность, — пришла спасительная мысль в голову Дины. — Надо этому Никодиму исправить его дикое представление о мире. Открыть глаза на реальность. Какие лайфхаки людям даёт его дурацкая математика? Нет, ну серьезно — за что упарываться, изучая этот предмет? Когда Дина сама училась в средней школе, то совершенно не понимала математику: тоска от неё зашкварная. И что? Да ничего! Выросла Дина умной и красивой и без математики. Теперь сама детей учит, и не только детей.

Пришла пора такими дремучими коллегами заняться вплотную и пригласить их на специальный психо-корректирующий курс. Рассмотрим их жалкую жизнь через увеличивающее стекло, а не через их самолюбование, глядя в зеркало. Я постараюсь вставить этому школьному обществу огромную психологическую клизму от их отрицания толерантности и инклюзивности. Эти голубчики у меня ещё, как кузнечики попрыгают.

Коллеги к концу учебного года действительно прыгали от одержимой психологини уже кенгурячими прыжками. Она совсем потеряла берега. Дина, наверное, забыла постулат, что стремиться делать больше нужно, но при этом другим не надо на ноги наступать. Но, одержимая нечеловеческой идеей, откорректировать психопрофили своих убогих коллег, Дина стала спешить: конец учебного года на носу, а учителя, как ходили по земле с приветом и тараканами в мозгах, так и ходят. Не порядок это. Надо поспешить с этим мероприятием до конца учебного года. Увы, но спешка на руку только чёрту.

Инициативная психологиня проела плешь коллегам, заставляя их, наконец, посетить тренинг под её руководством, объясняя педагогам, что у них тут не всё так ванильно, как им кажется. Коллеги всячески отбрыкивались, но, вдруг, за две недели сразу пять человек изъявили желание посетить рекламируемый специалистом тренинг. Дина ухватилась за эту пятёрку придурков, как за спасательный круг посреди Японского моря.

Инициатива любит нагибать инициаторов, но Дина опрометчиво радовалась: даже своя душа — потёмки, а чужая, тем более. Чужую душу способен понять, пожалуй, лишь Господь, которого, как считала, Дина нет. Придётся Дине поработать вместо Создателя, расшифровывая некоторые явно заблудшие души.

Пока коллеги согласились побыть подопытными кроликами, то надо ковать железо, не отходя от кассы. Но, всё равно, к психологическому тренингу Дина подготовилась на скорую руку. План её получился ненадёжный, как китайские часы, но Дина решила, что всё сладится, ведь она талантище от природы.

Действо решили провести поздним вечером, когда из школы все, наконец, разойдутся, и некому в это время отвлекать участников тренинга от покаянных речей. Для ответственного мероприятия выбрали кабинет литературы, отличающийся некоторым уютом. Возможно, атмосферу уюта давали хорошо подобранные под цвет стен шторы, или портреты маститых писателей прошлого и позапрошлого века, написанные, как на подбор, в тёмных тонах. Поблёскивал своим пенсне неугомонный Чехов. Хмуро глядел на будущие поколения Лев Толстой, не любивший Чехова; с некоторым осуждением со стены взирал Достоевский: вот кто в убийствах топором старушек досконально понимал, так это он.

Участниками тренинга оказались пять учителей, значит, с психологиней в кабинете находилось шесть человек: два мужика и три женщины, плюс Дина, как руководитель проекта. Мужчины из середины помещения сдвинули столы к стенам, а в образовавшееся пустое пространство установили кружком шесть стульев: всё, как просила Дина, строго по фен-шую. Стулья, расстановленные кружком, должны символизировать особую доверительную обстановку. Коллеги, усевшись лицом к лицу, должны откровенно поведать о своих проблемах. Проблемы каждого предполагалось коллективно обсудить и пронести сквозь своё сердце. Личная проблема, как бы делилась на много частей и, тем самым, уменьшался её груз, давящий на индивидуума. Для создания более доверительной, чуть ли не интимной обстановки, Дина чуть задёрнула шторы, погрузив помещение в полумрак. Теперь лучи заходящего Солнца не отвлекали коллег от описания своих психологических проблем. Кроме этого Дина принесла маленький светильник с лампочкой жёлтого света, что ещё больше создало атмосферу доверительности.

Незаметно включив диктофон, Дина приступила к действу. Во вступительном слове она подробно обрисовала терапевтический эффект от такого тренинга. Ведь здесь все свои люди, и почему бы своим людям не обсудить совместно некоторые проблемы своего ближнего, как и свои проблемы. Тогда проблемы покажутся проблемками. Точно вам говорю, это наукой доказано.

Дина умильно глядела на выловленных ею учителей, которые сейчас смирно сидели, образовав кружок и, глупо улыбаясь, пялились друг на друга и на Дину. По её левую руку, сложив руки на коленях, присела информатичка Ия Сафаровна. Дальше, по часовой стрелке, уселся математик Никодим Викторович. За ним умостилась зам директора по воспитательной работе Инна Валентиновна. Если Ия и Никодим внешне выглядели совершенно безмятежными, то Инну Валентиновну что-то постоянно тревожило и заставляло оглядываться. Дальше устроилась бабушка Мамошина Алевтина Георгиевна: она совсем тихонько что-то бормотала и не знала, куда деть свои руки. Ну, и за Мамошиной угнездился трудовик Семён Митрофанович Безпалько: внешне совершенно спокойный и невозмутимый.

Спокойненько сидят голубчики — плотоядно улыбнулась Дина — ничего сейчас я вас своими вопросами немного раскочегарю, оживёте вы у меня, как миленькие: ничто не пробуждает интерес больше, чем чужое горе.

— Увы, коллеги, мы все друг другу демоны и ангелы, и у каждого есть свои слабые места, готовые в любой момент дать трещину. Наше общество… В нем никогда не было равенства, зато царит безнравственность и отрицание толерантности, поэтому у многих людей развивается аллергия на окружающий мир.

Коллеги мало что понимали, но согласно кивали, как китайские болванчики.

— Но мы с вами люди современные и воспитанные, поэтому предаваться пессимизму не будем, а смело обсудим некоторые щекотливые моменты. Информация из этого кабинета, естественно, никуда не уйдёт: останется между нами. Итак, кто желает высказаться?

Дина не стала уточнять, что всю информацию она записывает на диктофон: зачем подопытным такое знать, не на исповеди же они.

Первой, на удивление, захотела высказаться математичка бабушка Мамошина. Видно накипело у Алевтины Георгиевны предостаточно.

Дина поощрительно улыбнулась, дескать, давай, зажигай Георгиевна: смелее, смелее, здесь все свои. Процесс, как говорил, товарищ Бабель, пошёл.

— Я вам сейчас всё честно скажу, — шамкая вставной челюстью, начала Алевтина Георгиевна, — я дура. Полностью набитая дура от пяток и до макушки, и с каждым часом всё дурнее становлюсь.

— О, как! — тихо про себя обрадовалась Дина. — Сразу такое провокационное заявление. Это замечательное начало, и оно предвещает скандальчик.

— Я уже забыла несколько букв, — голос Мамошиной окреп. — Например, я совершенно забыла буквы «Щ», «Ы» и эту, как её, ну ту с хвостиком…

— «Й», — пришёл на помощь Безпалько, при этом он солидно откашлялся.

— Ага, спасибо… И цифры некоторые я забыла, — продолжила явно сумасшедшая бабушка. — Цифры восемь и четыре, вот, хоть убей, не вспомню. И это меня беспокоит…

Вот это номер — подумала Дина — преподаватель математики забывает на ходу цифры. Завтра же запись с диктофона покажу директору школы: пусть послушает, кого она здесь у себя пригрела, маразматичек всяких. А коллеги сидят, как будто их это не волнует, что странно.

Дина хотела подстегнуть дискуссию, сказав что-нибудь умное, но дискуссия продолжила набирать обороты и без её слов.

— Да, меня это сильно беспокоит, — продолжала несчастная Мамошина. — И я предприняла меры…

— Какие? — встряла Дина, чтобы хоть что-то сказать. — Опишите, пожалуйста.

— Я решила накраситься, — кивнула на поощрительные слова Мамошина.

— И? — с удивлением сказала Дина.

— Вот тут беда коллеги, — выпалила Мамошина, чуть ли не теряя вставную челюсть. — Я, как оказалось, и накрашенная страшная. Меня это тревожит до селезёнки. От этого я зверею и хочу кого-то прибить… ..лопатой. Непременно лопатой.

— Вот, вот, — встряла в разговор Инна Валентиновна. — Как я вас, голубушка, понимаю. Мне, что характерно, и самой хочется кого-нибудь прибить или покалечить. Лопата — это здорово. Меня вот тоже обуревают тревоги, постоянно что-то где-то шебаршит рядом, слова всякие, стыдно сказать какие: мат-перемат и скабрезные предложения. Про свои сны, коллеги, я вообще молчу. Это разве сны? Разве тут выспишься, когда полночи кого-то разделываешь большим мясницким ножом. Хрясь — голова отлетела, хрясь — рука в сторону… и кровища кругом! Кровищщща! Как на скотобойне. И запах соответствующий. Думаете приятно всю ночь ножиком махать? Утром встаёшь усталым, как после смены. Тут на работу надо переться. Вот такая проблема.

— Фи, ножик, коллега, это пройденный период, — вклинился в разговор Безпалько. — Пора вам, коллега, переходить на топорик, а ещё лучше на бензопилу. Это гораздо продуктивнее получается. Отвечаю. Пока вы там одного человечка своим ножиком разделаете или лопатой укокошите, бензопилой можно кучу народа расфасовать. Гораздо, доложу вам, эффективнее получается.

— О, бензопила, это здорово, круче лопаты, — зашлась в экстазе зам по воспитательной работе. — И кровища!!! — она закатила глаза.

Дина, сидела с округлившимися глазами, и не смела даже слово вставить в оживившуюся дискуссию. Странно как-то всё. Дискуссия завернула куда-то не туда. Правда, коллегам направляющие слова Дины уже и не требовались. Они все разом хотели высказаться по теме, и немедленно. Накипело.

— Вот с голосами у меня всё нормально, — солидно продолжил Семён Митрофанович. — Живу с ними мирно, душа в душу, хотя они иногда безобразничают и предлагают: «Убей! Убей! Возьми топор и замочи! Сделай на уроках труда огнемёт и сожги эту школу к ебеням». А я не желаю никого убивать просто так, из-за каких-то голосов в голове, даже мочить почти никого не хочу, и жечь тоже не очень хочу, но руки чешутся. Вот спать я хочу тихо и мирно, а не получается. Из-за нервов. Да и то — как я могу быть спокоен и выдержан, если у меня не только клетки нервные, но и вся система нервная. Сна у меня от этого нет! Ни в одном глазу. А если когда и есть, то снятся всякие, прости Господи, лошади. И я верхом на них. Мне, коллеги, не очень-то по душе, чтобы разумное существо прыгало у меня между ног всю ночь.

— Кровищщща! — сама с собой о чём-то беседовала Инна Валентиновна. При этом она протягивала вперёд руки, растопырив пальцы, и делала страшные глаза.

— Э, — вставила междометие потрясённая Дина. На большее её не хватило.

Безпалько, не обращая внимания на выкрик Инны Валентиновны и на потуги психологини что-то сказать, продолжал:

— Голоса — это фигня, а сон у меня плохой, это да, с этим делом беда, — нахмурив брови, продолжил он. — Вчера снилось, как мы с завхозом гонимся за Валькой Ляшко, ну вы знаете эту девицу, ученица десятого класса. В девке, наверняка, сто кило чистого веса. Во разъелась девчуля, здоровое питание нас всех побери. На стуле еле помещается. И прикиньте, коллеги, мы с завхозом совсем голые, в чём мать родила, за Валькой гонимся. Еле поймали. Вот к чему такой сон?

— Это к повышению зарплаты, — с умным видом предположил Никодим Викторович.

— Значит, поймали Вальку-то, вы с завхозом, — прошамкала Мамошина. — И зверски её изнасиловали? — с надеждой спросила она. — Какая романтичная история: мороз по коже.

— Кого изнасиловали? Вальку-то? — удивился трудовик. — Пусть этого бегемота извращенцы насилуют. Мы с завхозом не такие. Мы нормальные. Мы её поймали и съели, как аборигены капитана Кука.

— Кровищщща! — опять принялась за своё зам директора.

До сих пор спокойно сидящий Никодим Викторович, всё же вставил свои две копейки в дискуссию:

— У меня, коллеги, со сном получается несколько лучше, чем у вас: меня не так сурово плющит. Просто я запойный алкоголик, о чём и каюсь перед всем обществом. Люблю это дело, знаете ли, и сплю хорошо, когда под газом, но не всегда. Случается, беспокойство одолевает: хочется чего-то этакого с сексуальным подтекстом и чуток с садизмом. Но это терпимо. Но, когда Луна, коллеги, в Козероге, как сегодня, мне совсем плохо: я же живой человек, я тоже желаю загрызть кого-нибудь помоложе. Эти желания я заглушаю двумя-тремя бутылками водки, ага. Пока получается. Она, родимая, меня отвлекает от таких мыслей. Здорово я придумал, правда?

— А что молчит, как рыба об лёд, наша драгоценная Ия Сафаровна? — спросил вдруг Безпалько.

Ия Сафаровна — красивая девушка в самом расцвете. Искусно нанесенный макияж добавлял её бледному лицу холодной выразительности, а ниспадающие на плечи чёрные волосы делали её похожей на вампира. Этому образу соответствовало алое платье, выгодно подчеркивающее достоинства её стройной фигуры.

Информатичка Ия Сафаровна всё время, пока общество признавалось друг другу в мелких грехах, сидела, молча, с блаженной улыбкой на лице и чему-то улыбалась — чему-то своему, мистическому и сокровенному. Вопрос Безпалько отвлёк её от своих мыслей. Девушка очнулась, сфокусировала свой холодный взгляд на трудовике и удивлённо произнесла:

— Слушаю я вас коллеги и удивляюсь, не сойти мне с этого места, — со странной улыбочкой начала она. — И это вы называете проблемами? Всякие ножи, топоры и лопаты? Фи на вас восемь раз. Детский сад «Ромашка» это, а не проблемы. Подумаешь: бензопила, голоса всякие, сны плохие, три бутылки водки в одно рыло. У кого сейчас сны хорошие?

— И кровищщща, — поддакнула Инна Валентиновна.

— И что тут такого? — отмахнулась Ия. — Сплошной примитивизм. А вот смогли бы вы со своими бензопилами поучаствовать, например, в приличной оргии на погосте? Или в чёрной мессе некромантов? Все ваши заскоки — это просто отстой: в культурном обществе вас бы за такое просто обсмеяли бы. Вот участие в чёрной мессе на местном кладбище — вот это прогрессивно и в тренде. Совершенно инклюзивно. Ночь, чадящие факела, выкопанные могилки, запах свежей кладбищенской земельки и некроманты с ритуальными ножами. Привязанная к могильной плите жертва орёт, как резанная и, да, кровищи море. Куда же без кровищи. Без крови и воплей живой жертвы ритуал не проведёшь.

— Чего это — наши закидоны отстой? — набычился Безпалько. — Может, мы тоже хотим поучаствовать в чёрной мессе на погосте. О чём базар! Правильно я говорю, товарищи? Где записаться на ближайшую чёрную мессу? Я с толстым удовольствием присоединюсь к мероприятию. Ритуальный нож самому приобретать, или выдадут? Или с топором приходить?

— Я бы тоже поучаствовал, — намекнул Никодим Викторович. — Всё равно сегодня спать не смогу: Луна в Козероге, понимать надо. Надо снять напряжение. Чего мероприятие на потом откладывать? Водка сегодня может меня не спасти, и пойду я по посёлку с лопатой прохожих мочить. Примитив, конечно. Не спорю. Чёрная месса — самое то на сегодня.

— Я накрашусь, возьму лопату и тоже пойду по посёлку, — пообещала Мамошина. — В компании как-то веселее людишек мордовать. Если ещё самогонки стописят вмазать, то вообще норм. Я как напьюсь — такая дура становлюсь, — призналась Мамошина. — Я тоже на оргию согласная. Желаю окунуться в бездну разврата.

— Где мы прямо сейчас живую упитанную жертву для чёрной мессы найдём? — деловито стала уточнять Инна Валентиновна. Это она говорила, пристально смотря в спину тихо улепётывающей из кабинета Дины Николаевны. Дина сама не знала, как она смогла живой выбраться из этого гадюжника. От ужаса сил у неё не оставалось: ноги, хоть они казались ватными, сами несли её прочь. За что им большое спасибо.

Выглядело всё так, словно психологиня, не говоря ни слова, не попрощавшись с коллегами, решила свернуть мероприятие и быстро скрыться. Наверное, ей срочно вспомнился милый Кузя, которому она сегодня забыла купить пачку кефира и сдобную булочку. Ошарашенные таким поворотом учителя остались одни в слабо освещённом кабинете. Портрет графа Толстого, казалось, улыбался, глядя на их компанию. Достоевский понимающе хмурился.

— По-моему потенциальная жертва сбежала к ядрёной Фене, — флегматично произнёс Никодим. — Наша чёрная месса её не прельстила.

— Как есть сдрыстнула к своему Кузе, — кивнул Семён Митрофанович. — Её даже оргия не прельстила. Коллега, а вы не боитесь, что эта дамочка завтра запись на диктофоне отнесёт в органы?

— Нет у неё уже никакой записи наших откровений, — отмахнулся Никодим. — Если с дуру, что и представит, так только хорошую песенку:

— Коллеги, а не перегнули мы с ней палку? — включилась в разговор добродушная бабушка Мамошина: ей всегда всех жалко, только себя она не жалела. — Как-то Диночка наша побледнела немножко, и ручки у неё тряслись.

— А вот мне её нисколько не жалко, — зло высказалась Инна Валентиновна. — Достала уже своими гомосячьими бреднями. Сколько доносов эта сволочь на нас накропала в разные инстанции: ещё долго придётся отписываться. Вот скажите: почему обязательно нужно ненавидеть то, чего не понимаешь? Вот же стерва!

— К вашему сведению, Инна Валентиновна, слово «стерва» означает труп коровы. Мне тоже это чудо в перьях совсем не жалко, — отметил Безпалько. — Здорово Никодим Викторович придумал подшутить над ней. Ведь, что я заметил: эта стервозная дамочка совершенно не понимает, что такое юмор, ирония, сарказм. Нет, я о ней жалеть не стану, много чести. Надеюсь, она сама скоро покинет нас и продолжит морочить голову только своему Кузе. Иначе придётся ей вступать в местное общество некромантов в качестве жертвы, гы-гы.

— Мне было трудно сидеть смирно и не смеяться с вас, — призналась смешливая Ия Сафаровна, — особенно когда Алевтина Георгиевна рассказывала, как она красилась и мечтала лопатой кого-нибудь угробить. Я как представлю эту картину, смех разбирает, — Ия не выдержала и звонко засмеялась.

— Некроманты, топоры с бензопилами и съеденная Валька Ляшко, это вааааще, — вытирая слёзы от душившего её смеха, в свою очередь проговорила Инна Валентиновна. — Я, как вспомню Динкины глаза, так на ха-ха пробивает.

Инна сделала страшные глаза, вытянула руки и зловеще проговорила: «Кровищщща!».

Коллеги дружно рассмеялись.

— А не отметить ли нам, коллеги, локальную победу над силами зала в ресторанчике? — предложил весьма здравую идею Безпалько.

Никодим Викторович скривился, а Инна Валентиновна запротестовала:

— Семён Митрофанович, побойтесь Бога, нам ещё на этой неделе с Никодимом Викторовичем очередную комиссию почивать, а печёнки у нас не казённые.

— Знаете ли, коллеги, — предложил Никодим. — А давайте завалимся на чай к тётке Наташе, ну, это мамка нашей Верки Цапыгиной. Говорят, она освоила технологию изготовления новых пирожков. Вот мы и отведаем их, типа заценим продукт.

— Как-то неудобно, — начала сомневаться Мамошина. — Вечер уже поздний, а мы в гости. Здрасьте, вам!

— Заверяю вас, что тётка Наташа только рада будет нашему появлению. Ведь это я свёл её со своим знакомым частным предпринимателем из города. Устроил, так сказать её бизнес.

Действительно, все в посёлке знали, что дела тётки Наташи Цапыгиной с некоторых пор резко пошли в гору. Поговаривали, что она стала работать на городского предпринимателя, который специализировался на выпечке. Доморощенному кулинару никуда не надо далеко ходить на работу. Пирожки она делала в своём доме, а предприниматель только привозил исходные продукты и забирал готовые пирожки. Много народа специализируется на выпечке пирожков, с последующей их реализацией на обочине дороги. Но не у всех получается разбогатеть. Как-то так получилось, что именно цапыгинские пирожки приглянулись, как городскому населению, так и транзитным шоферюгам. Поселковое население, также испробовав пирожки тётки Наташи, в один голос признали их очень вкусными и полезными для организма. Универсальная, понимаешь, вещь: можно с ними чайком побаловаться, а можно и водочкой. Фруктовые для чая, мясные и картофельные для водочки. Многие хозяйки пытались повторить изготовление пирожков по-цапыгински, но, увы, почему-то такими вкусными их изделия не получались. Вроде бы тётка Наташа рецепт не скрывала, но её пирожки оказывались всегда чрезвычайно вкусными, а у других изделия выходили просто обычными пирожками.

Пока шли до дома Цапыгиных, женщины спорили, почему пирожки получаются вкусными именно у тётки Наташи. Здесь тайна и интрига.

— Да всё просто, — просветил их Никодим. — Тётка Наташа делает выпечку из самой лучшей муки и кладёт в пирожок очень много начинки. Не жадничает. Вот у неё они такие вкусные и получаются.

Женщины с сомнением качали головами: нет, здесь есть секрет. То, что секрет всё-таки имелся, впрочем, знал только один Никодим, но он не собирался о нём рассказывать — зачем разочаровывать женщин.

Наталья Цапыгина встретила небольшую толпу учителей с распростёртыми объятиями. Хозяйка по своей натуре женщина добрая и хлебосольная, к тому же она великолепно знала, кому ей надо говорить слова благодарности за то, что у неё стала налаживаться жизнь в плане появления в доме лишней копеечки. Все учителя немного стеснялись, все, кроме Никодима, который по-хозяйски ввалился в дом к тётке Наташи и громогласно заявил, что они, если хозяйка не возражает, готовы продегустировать новые пирожки, о которых по посёлку уже ходят легенды.

Хозяйка от таких комплиментов расцвела, как майская роза:

— Скажете тоже Никодим Викторович, — всплеснула руками польщённая хозяйка. — Пирожки, как пирожки, только сделаны с любовью и старанием. Верочка, кстати, мне тоже помогает, когда уроки не делает. Старается дочка.

Про уроки — это явная шпилька в адрес школы, что задаёте, дескать, много домашней работы, вот дитё бедное и пыхтит над вашими заданиями.

— Без труда не вытащишь медведя из берлоги, — блеснул эрудицией Безпалько.

Очевидно, что Семёну Митрофановичу хозяйка понравилась, и он стал распускать перед ней пёрышки. Это молодому Никодиму Наталья Цапыгина казалась пожилой тёткой, а для Безпалько она выглядела ещё молодой девушкой: за такой обаятельной и работящей молодкой можно и приударить.

Стол с самоваром Наталья накрыла в большой комнате. Собственно, больше и некуда усаживать дорогих гостей. На кухне каждый сантиметр площади отдан под производство пирожков, даже большая комната выглядела, как кондитерский цех, но место для гостей нашлось, как нашлось и чем их попотчевать. От души, как говориться. Никодиму Викторовичу всё самое лучшее.

У гостей не хватило слов от восторга. Охи, ахи, восторженные вздохи от угощений так и сыпались на голову хозяйке. Завидовали и Баширову: ведь учителя математики накормить норовило пол посёлка. Умеет ушлый парень в доверие втереться. Пирожки — это только начало дегустации изделий. Оказывается, правду народ говорил, что тётка Наталья освоила уже не только пирожки, а пироги и даже татарский чак-чак. Процесс производства протекал, чуть ли непрерывно, так много пирожков требовалось на реализацию. Все ингредиенты привозил городской предприниматель, он же и увозил готовую продукцию на реализацию. Соседи даже обижались, что им не достаётся фирменных пирожков: все вкусняшки уходят напрямик в город и на точки реализации у дороги. Приходилось умелой женщине готовить большее количество пирожков для соседей, но и это количество уходило моментально. Что-то слишком уж сильной притягательной силой стали обладать цапыгинские пирожки. Вскоре, оказалось, что силы хозяйки не безмерны: она физически неспособна готовить безумно большое количество пирожков.

— Это мне что, уже и спать не надо ложиться, — отбивалась она от заказчиков. — Сколько могу, столько и делаю: у меня главное качество.

Появились предложения от городских ресторанов перейти работать к ним, поступили даже предложения из области, но Цапыгина мудро отказалась от таких соблазнов. Кроме того, городской бизнесмен, на которого она работала, стал говорить, что думает в посёлке открыть маленькую кафешку и назвать её «Пончиковая». Основной контингент покупателей, как предполагал он — это школьники и местные, кто придёт в кафешку выпить чаю или кофе, а не пиво с водкой.

Никодим Викторович на такие перспективы только покивал головой, типа дело хорошее и стоящее. Он, кивая, не забывал класть в рот татарский чак-чак и запивать вкусняшку чайком. Чак-чак у хозяйки получался таким же замечательным, как и её пирожки. Этот продукт она уже расфасовала по невеликим коробочкам. В каждую коробочку обязательно укладывался листочек с напечатанной на нём притчей или историей. Никодим с любопытством взял один такой листочек и прочитал, что на нём написано. Ему досталось одно из наставлений Каюма Насыри: «О, сын мой, если заметишь ошибку в словах или делах кого-нибудь, не вздумай сказать об этом, ибо, даже признав твоё замечание справедливым, человек не простит тебе твоих слов. В этом я убедился на собственном опыте. Сколько раз я пытался делать людям замечания, столько же раз мне пришлось горько раскаиваться в этом». Собственно, что старик хотел — чтобы его благодарили за нытьё, ведь иначе как нытьё любое поучение людьми и воспринимается. Нет, говорить поучительно с людьми не надо, не всякий поймёт, скорее всего, сочтёт тебя занудой. Надо, наоборот, помочь людям любое глупое дело довести до абсурда, до злого хохота со всех сторон. Вот тогда недалёкий человек прочувствует деяния своих рук на собственной шкуре. Только так: только через боль и страдания хорошо доходит до людей, что они не правы. Так, что поучать — не наш метод. Наш метод, как мечтала Мамошина, лопатой по голове.

Вот только не все люди в посёлке и городе думали о пользе дела. У многих просто интеллекта не хватало приносить пользу, а у части народа всё остроено на понтах. Понты — наше всё. Увы, существовала целая толстая прослойка людей, которым хочется одного: легко и сладко жить. У такого народа понтов, как в океане воды, самомнения, как у Остапа Ибрагимовича Бендера. А амбиций, как у той птички, дерзавшей взлететь к Солнцу. Если есть амбиции, то не обязательно думать о ближнем, надо думать исключительно о себе любимом. Амбиции без таланта и смысла, наверное, самая опасная вещь в мире: они сгубили как множество дураков, так и умных людей. Может быть, правильно говорила школьная психологиня, что в любом локальном обществе существует закон «Двадцати процентов». Этот закон говорит о том, что в любом обществе 20 процентов особей приносит столько же пользы, сколько остальные восемьдесят процентов.

Впрочем, многие знать о таком законе не знали, да и плевать они хотели на все законы, как из психологии, так и из уголовного кодекса. Коля Кучерявый, житель окраины города Комаровска, давно просёк, что надо жить исключительно для себя, а уголовный кодекс писан для лохов, а не для таких умных и красивых пацанов, как он. Следуя этому незамысловатому принципу, Коля рано встал на путь криминала и обзавёлся кличкой Кучерявый и, к своим тридцати годам, поднялся на самый верх городского дна. Поднялся, как та мутная пена, что поднимается со дна, стоящей на огне кастрюли. Пену следует удалять и выбрасывать на помойку, но пока судьба Коляну благоволила, и он даже уверовал в свою безнаказанность так, что всё смелее стал ходить по краю уголовного кодекса, бравируя этим. Такая гибкая жизненная позиция позволяла Кучерявому торговать дурью. Старшие, более авторитетные товарищи, доверили ему право распространять вещества по западной окраине города, плюс Коле «отдан» посёлок Жупеево. До последнего времени бизнес развивался великолепно, но вдруг стал тормозить. На окраине города дурь распространялась весело среди жаждущего красивых приходов населения, а вот дела в Жупеево что-то стали идти туго. Пришлось Коляше снизойти до разбирательств, почему так, да и старшие товарищи стали намекать на профнепригодность Коли Кучерявого. Может Колян уже устал и ему пора на залуженный отдых, намекали старшие. Их можно понять: ведь денежный ручеёк пересыхает прямо на глазах. Сам Коля дурь местным торчкам, естественно, не толкал: для этого у него имелись специальные «пушеры», которые и толкали порошки и таблетки страждущим. Пушерам и на нарах сидеть случись облава. Сам Кучерявый в системе числился мелкооптовым торговцем, что чуть выше обычного пушера. В Жупеево такими подпольными провизорами считались Покус и Гриня Весёлый. Да вот беда — сначала Гриня Весёлый утонул на болотах, через месяц на болота зачем-то попёрся и Покус, где и он успешно утопился. Работало даже официальное следствие, которое глубокомысленно изучало распухшие и частично объеденные трупы бывших заслуженных провизоров. Но сколько труп не изучай, он не скажет, кто его убил. Намекнуть он, конечно, сможет, если следы останутся подозрительные, а вот говорить уже не сможет. Здесь некромант нужен, желательно со стажем, а таковых в Комаровске и в его округе как-то не случилось. Во всяком случае, следователи о практикующих некромантах не слышали. Оставим это упущение на совести следственных работников, ведь любой некромант, даже самый слабый, проведя соответствующий ритуал, узнал бы от трупов, что их, по своей природной вредности, пристроил в болото математик из местной школы, которого зовут Никодим. Ха-ха, это шутка, а вы поверили. Да никакой некромант такой глупости никогда не совершит, чтобы даже шёпотом обсуждать действия Никодима Викторовича, а уж выдать его властям — да упаси Высшие силы.

Кучерявый лично смотался в Жупеево, чтобы на месте разобраться со странными смертями своих работников, ну, и приглядеться к кандидатурам на их вакантное место. Раньше на примете у него имелась семейка Галуевых, особенно на папу Юру и старшего его сыночка Ваську имелись надежды: оба они перспективные кадры. Были. Но с ними произошли совсем уж странные вещи, что в живых остался только Васька, но на должность теневого провизора он совсем не тянул, так как в настоящее время пребывал в психушке и по достоверным сведениям, дела с его разумом совсем скорбные. Подвинулся Васька-то разумом конкретно.

После того, как Гриня Весёлый сгинул на болоте, склад с дурью перешёл под контроль к Покусу. Гриня жил в большой семье, но дурной, как и он сам. Семья слыла крикливой, скандальной, любящей выпить и покуролесить. Вот вкалывать они не умели, поэтому жили бедно, и Гриня числился у них за главного кормильца и поильца. Поэтому семья долго не просыхала, поминая Гриню, и сокрушалась, что теперь придётся идти горбатиться на дядю. А как же, мать его, работать, когда руки из жопы растут и года не те, и уже седина, стыдно молвить где. Эх, Гриня, Гриня, на кого ты нас, сволочь, оставил. Теперь на безрыбье и козлом замяукаешь.

Склад с дурью, после смерти Грини, Кучерявый оперативно передал на попечение проверенному кадру Покусу. Покус, в отличие от Грини Весёлого, жил один в избушке, как та Баба Яга в гордом одиночестве, если блохастого кота не считать. Сейчас у Коли Кучерявого оставался открытым вопрос, а как там поживает склад с веществами? Где в Покусовой избушке находится тайник с товаром, Колян знал. Вот только имелась загадка: полный склад, или к его содержимому приделали ноги местные жители, да могли и менты распотрошить склад. Надо как-то провентилировать этот вопрос. Но не средь бела же дня, когда поселковые шастают туда-сюда, как будто им делать нечего. Сидели бы лучше дома, да размножались, а то наркозависимые долго не живут, нужна свежая кровь, а это свежие деньги, которые не пахнут. Вернее пахнут, Колян знал это точно, потому как сам любил запах банкнот. Это запах власти и больших возможностей, ведь в этом мире всё можно купить: Колян это точно знал.

Вечер Коля Кучерявый скоротал в местном ресторане, отметив, что здесь кормят гораздо лучше, чем в городе, особенно ему приглянулись пирожки к чаю. Вообще объедение. Небо над Жупеево уже темнело, и сумерки лихо опускались на беспокойную землю.

Как стемнело, хорошо накормленный Колян двинулся к избушке Покуса, не опасаясь, что его заметят местные. Колян совсем не трус, да на его работе трус бы не удержался: здесь опасность подстерегает со всех сторон, поэтому, надо жить смелым и удачливым. Удача в этом бизнесе — большое дело. Удача она, конечно, не последнюю роль играет, но не надо полагаться исключительно только на неё.

Подойдя к избушке Покуса, Коляна пробрали мурашки: картинка открывалась зловещая и неприятная. Эта неказистая избушка, огороженная разномастным забором, вкупе с огромными деревьями и развалившимся сараем, даже днём вызывала некоторое напряжение психики, а уж ночью здесь, хоть фильм ужасов снимай. Вон, как выскочит сейчас из-за того угла дикий зомби. Но Колян труса никогда не праздновал и в зомбаков не верил, хотя знал многих своих наркозависимых клиентов, которые уверяли его, что не только зомби бегают по городу, как так и надо, но и упыри здесь обитают. Сами вы упыри — презрительно смотрел на свою клиентуру Кучерявый — с такими, как вы, ночью встретишься, точно в зомбаков уверуешь. Видок у некоторых торчков ещё тот, особенно у тех, кто уже давно присел на препараты: их облик действительно больше походил на начинающего зомби, чем на человека.

С противным скрипом отворилась калитка от пинка Коляна. Сволочь, смазать не мог — подумал о покойном Коля. Фонарик он решил включить уже внутри избушки, чтобы не привлечь ненароком какого случайного свидетеля, а то вдруг принесёт нелёгкая бывшего клиента Покуса. Это запросто: ведь у клиентов ломка, вот они и надумают, что покойный Покус хранил дома порошки. До тайника добраться трудно, но почему бы бывшим клиентам не попытаться всё здесь перерыть. Сейчас как раз тот случай, когда надо опасаться своей клиентуры.

Коля смело потянул дверь на себя: он знал, что у Покуса дверь никогда не запиралась на замок, а изнутри закрывалась на засов. Но раз там никого нет, то и засов некому накинуть. В тамбуре в ноздри Кучерявому ударила ядрёная пыль и шибанул запах фекалий так, что он чуть ли не закашлялся. Включив фонарик, Колян стал пробираться в основное помещение по остаткам скрипящего пола. Он знал, что Покус отличался исключительной неряшливостью, но открывшаяся картина показала, что по избушке прошлась орда Наполеона: всё сломано, разбросано и загажено. Сразу видно, что постарались бывшие клиенты: они даже полы начали вскрывать, пытаясь найти склад с веществами. Здесь же они и испражнялись. Надо умудриться пройти по куче вонючего мусора до второй комнатушки, чтобы проверить сохранность склада, но, как в нехороших фильмах, в самый жуткий момент выключился фонарик. Коля смачно выматерился, пытаясь реанимировать фонарик, но китайская поделка приказала долго жить и не болеть: не выдержал китайский ширпотреб суровой жупеевской действительности. Хоть фонарик тряси, хоть стучи об стенку, он светить не хотел, а вот пыли прибавилось. Сильнейший кашель скрутил Коляна, показывая ему, что в этом доме живому организму не рады. Чтобы отдышаться, Колян повернулся ища выход на свежий воздух, но тут он почувствовал, что влетел в какую-то фантастически пыльную тряпку. Что за тряпка, откуда она взялась — поди разберись. Около двери, как он знал, висели на гвоздиках какие-то старые плащи, пальто и куртки Покуса. Сейчас в темноте они выглядели как чёрные висящие покойники — ещё и шевелятся в темноте. Особо сильный приступ кашля согнул Коляна пополам и толкнул на эти старые плащи и древние пальто. Он вдруг почувствовал, что сверху на него мягко обрушился весь этот хлам. Показалось даже, что при обрушении старья кто-то вздохнул и завозился. Колян попытался выбраться из этих помоечных вещей, но не преуспел. Вещички мягко, но неотвратимо окутали фигуру Кучерявого, не давая ему выйти на воздух. Он дёрнулся, как ему казалось, к двери, но полетел в кучу вонючего мусора и фекалий, а бомжовская одежда и не собиралась отлипать от его тела, наоборот она, как к родному прижалась к Коляну. На этом моменте, незадачливый наркодилер окончательно потерял сознание, отлетев в спасительное небытие. Пришёл он в себя, ощутив, что куда-то бредёт по бездорожью. Ночь. Под ботинками что-то мерзко хлюпало, но Коляна ничего уже не интересовало. Он смутно понимал, куда это он направился, да и вообще, кто он такой. Впереди блеснула абсолютно ровная поверхность, по направлению к которой какая-то сила влекла тело Коляна. Он оступился на краю ровной поверхности и рухнул на неё, но не ударился, а, наоборот, пробил её своим телом и ушёл под эту поверхность с головой. Это так светилась, под слабым светом звёзд неглубокая болотина. Но и этой болотины хватило, чтобы утопить попавшего в её объятья человека. На относительно твёрдом краю остались только ноги незадачливого путника. Вскоре рябь от упавшего тела пришла в неподвижность, а лягушки, как кричали, так и продолжили кричать: их совершенно не заинтересовал человек, который решил залезть в их болото. На людей лягушки не охотились, вот люди, бывало, охотились на них, хотя, что там в этой лягушке есть. Лапку разве что. Так сколько это надо слопать лягушек, чтобы наесться. Нет, господа французы, чмошники вы самые настоящие. То лягушек жрёте, то улиток. Хотя в соседней с вами Швейцарии вон всех кошек и собак поели. Вкусовая традиция у них, видишь ли, такая.

О вкусах не спорят. На вкус и цвет товарищей нет. Все фломастеры разные. Вот, например, Безпально не очень любил чернику, а Никодим Викторович любил любую ягоду, которую он собирал на болотах и потому охотно делился добычей с коллегами, считая, что она и им нравится. Собирал Никодим ягоды много — это считалось его хобби в свободное время шастать по болотам и собирать ягоды. Даже местные удивлялись: ведь человек приезжий, но в болотах освоился хорошо, а наши болота вещь опасная. Здесь, между городом и посёлком, большая территория, состоящая из озёр и болот, где, между прочим, куча неосмотрительного народу тонет. Туда лучше не соваться без местного проводника. Зато на болотах много ягоды. Но тонуть в болотной жиже из-за ягоды совершенно не интересно, поэтому местные здорово не углублялись в болота, а собирали ягодку по краю болот, но по краю её росло мало, а охотников сбегалось много. В ягодный сезон находились охотники, кто забредал далеко на болота, но таковых оказывалось не много. Вот эти отчаянные люди периодически и находили утопленников, как свежих, так и пролежавших в тухлой воде большое время. О таких находках некоторое время судачили в посёлке, предупреждая друг друга об опасности попадания в трясину, а потом опять всё повторялось до следующего утопленника.

После того, как психологиня провела «успешный» тренинг с коллегами, чей психопрофиль она хотела немного подкорректировать в нужном русле, прошло несколько дней. За эти дни никто в школе психологиню не видел, впрочем, и не жалел об этом. Но, на третий день она всё-таки появилась, о чём поведал Никодиму Викторовичу Безпалько, когда Никодим объявился на его территории в школе, с целью угостить коллегу свежей ягодой с болот.

Ягоду коллеги вымыли, выложили в глубокую тарелку и мирно её поедали, флегматично обсуждая последние школьные новости. Учителей радовало, что вот и отпуск грядёт, а вместе с ним и отпускные денежки.

— Викторович, — говорил Никодиму трудовик, не забывая класть в рот очередную ягодку. — Сегодня в школе объявилась наша Дина Николаевна. Не запылилась. Выглядит она, доложу я тебе, в сложноописываемом состоянии: как интимно обиженная жертва Болонской системы. Фрейд бы красиво высказался по этому поводу, а я просто думаю, что она так выглядит с недотраха, ага. Прикинь хохму, Викторович. Бегает сейчас наша психологиня по школе и ищет всю нашу «некромантскую» группу.

— Зачем? — флегматично спросил Баширов.

— Зачем бегает? — продолжил Безпалько. — Надо думать, никак не угомонится. Какого бешеного кабачка она вообще тут бегает? Всё от недотраха.

— Надеюсь, все наши говорили с ней так, как мы договорились? — уточнил Никодим.

— Естественно, — кивнул Безпалько. — Отвечаем ей, как договорились. При мне она сунулась к Мамошиной и давай втирать ей, что надо повторить этот дурацкий тренинг. Ага, записи-то ведь не осталось. Бабушка, естественно, сделала круглые глаза и заявила, что никаких тренингов она не посещала. Тут началась хохма. Психологиня стала Мамошиной напоминать, что это тот тренинг, когда Мамошина заявила о себе, что она дура, ничерта не помнит, всё забывает, даже цифры, кроме того красится, как малолетняя проститутка на тропе войны, но всё равно страшная, как пьяная обезьяна. И про лопату не забыла напомнить.

Баширов хмыкнул, представив эту картину.

— Тут Мамошина ей и говорит: «Милочка, где ваши культурные манеры, что вы пожилого человека дурой величаете, да ещё намекаете на отсутствие памяти и на наличие дурных манер, типа красится, как шалава». Я, говорит Мамошина, ни на каких ваших тренингах не присутствовала, а память у меня ещё работает, дай Бог каждому: я все таблицы Брадиса наизусть знаю, дифференциальные уравнения как орешки щёлкаю, и ваши бредни про дуру слушать не желаю. Типа вежливо послала настырную психологиню по Раневской.

— Прикинь Викторович, — психологиню от таких слов перекосило. — Она бедная ко мне кинулась, но я позволил себе смотреть на неё, как на заговорившую табуретку; как на немного свихнувшуюся дамочку, что бегает и спрашивает у людей всякую фигню. Говорю ей, что ни про какие тренинги слыхом не слыхивал, а вам, милочка, говорю, надо бы витаминчики попить, а то в конце учебного года у школьных работников в голове и не такое творится. Говорю, скоро отпуск, отдохнёте на свежем воздухе, может оно и пройдёт. А к бабушке Мамошиной не приставайте: у неё память феноменальная, уже многие её память проверяли, а потом поражались такому факту.

— И что психологиня? — уточнил Боширов с довольной улыбкой.

— Продолжила конструктивом плескать. Пошла допекать Ию и Инну Валентиновну. Но те быстро её отшили, сообщив, что как-то не помнят ни о каких тренингах. Может психологине эти тренинги привидились? Да и какие тренинги, конец четверти, конец года, совесть имейте, где на всё время взять, ведь запарка лютая. После этого психологиня ходит по коридорам, как зомби и обтекает. Скоро и тебя, Викторович, найдёт и допросит.

— А я чё? — потянулся Боширов. — Я ни на каких её тренингах не присутствовал, с меня и взятки гладки. Я сейчас только о ЕГЭ думаю, фейхоа меня задери.

Друзья рассмеялись.

Да, действительно, последние дни у Дины что-то не заладились: слишком мощную психологическую травму она получила в неравной схватке со здравым смыслом. После злосчастного тренинга она явилась домой уже в десятом часу, а сволочь Кузя, дрых без задних ног и на жену ноль внимания, фунт презрения. Игнор Игнорович. Жена приходит домой, чуть ли не ночью, а ему фиолетово: пусть её хоть изнасилуют маньяки. Кузя, гад, нахлебался своего пива и спит, а жена пашет, психов и маньяков выявляет. Навыявлялась так, что, наверное, поседела вся от ужаса: как только она смогла сбежать из этого гадюжника, называемого школой, где учителя маньяк на маньяке, а у старой математички вместо мозгов один лишь старческий маразм остался. Ну, ничего, на диктофоне все их откровения записаны, завтра прослушаю, а то сегодня нервы не к чёрту из-за этих озабоченных извращенцев. Не школа, а сборище дегенератов, хоть их вези на всемирную выставку уродов. Секса, судя по состоянию организма сволочи Кузи, сегодня опять не случится.

По телевизору интересные вещи показывают, но спать хочется и секса хочется. Крутят очередной латиноамериканский сериал про настоящую любовь. Артисты темпераментно произносили свои диалоги о семейных ценностях:

— Хуан Гомес, как ты мог изменить мне со своим дядей, который был когда-то твоей тётей?

— Отвали Педро, не наводи тоску. Кстати, миленькое на тебе платье. Дай поносить. Ты сегодня такой душка и выглядишь на тысячу баксов.

— Правда, Хуан? Это Дольча с Габаной.

— Здорово, Педро. Почему, когда ты был моей кузиной Кончитой, ты не носил такие крутые платья от Дольчи и Габаны?

Вот это жизнь, вот это страсти. А тут сволочь Кузя напьётся пива, и хрен от него дождёшься самого примитивного секса. Поэтому Дина приняла таблетку снотворного и улеглась спать. Уснула, как провалилась в чёрный глубокий колодец. Таблетка тоже сволочь, как и Кузя. Вместо того, чтобы спать спокойно без всяких сновидений, Дине всю ночь виделись до жути натуральные кошмары в стиле занзибарских галлюцинаций: как она вместе с трудовиком и завхозом поедает упитанное тело Вальки Ляшко, при этом она с боем отвоёвывала у самцов самые жирные кусочки. Хорошо поужинали Валькой, но потом секса с мужланами не получилось: они, сволочи, обиделись, видишь ли, и даже не изобразили потуги на ухаживание. Счастливые люди, кому снятся сладкие кондитерские сны, а тут сплошные кошмары снятся.

Поздним утром Дина поднялась вся разбитая, как будто на ней всю ночь воду возили по городу. Наехала с претензиями утром на Кузю. Но, эта сволочь смотрела на свою единственную верную жену как на сумасшедшею. Он отмёл все претензии, заявив, что вчера Дина приехала домой вовремя, как всегда, а он никакого пива вчера не употреблял. Правда, вид благоверная Дина вчера имела несколько предосудительный, если говорить мягко, а грубо сказать — Дина вчера выглядела немного того… со странностями.

— Кузя, не нервируй меня! — заявила Дина своему супругу. Тут она вспомнила, что у неё есть компрометирующая запись. Включив диктофон, Дина раз пять прослушала песню, в которой сообщалось, как хорошо на кладбище, где исключительная благодать. Реальность начала давать сбои и выкидывать различные финтиля.

Сволочь Кузя только качал головой и многозначительно помалкивал. Секса опять не случилось, что уже стало входить в привычку, зато стали трястись руки и появился шум в ушах. Несмотря на тремор, Дина всё же решила разобраться с ситуацией, но не сегодня. Сейчас она немного не в форме. Вот придёт в форму, накрасится, возьмёт лопату… .тьфу ты, какую, мать её, лопату? Дине стало совсем грустно: впереди замаячили стены психушки и ласковые санитары.

Надо увольняться с этой школы, непременно надо. А куда идти? С работой в наших весях не густо, ведь директора других городских школ Дину знали, как облупленную, и рады радёхоньки, когда она, переругавшись со всеми коллегами, увольнялась из учебного заведения. Коллеги, сволочи, только радовались, что избавились от Дины.

Дина, собрав оставшиеся мозги в кучу, разработала план, ну, так себе маленький планчик. Она пока не увольняется, отгуливает отпуск со сволочью Кузей, а в сентябре решит — надо увольняться или нет из поселковой школы. В плане имелось тёмное пятно, а именно сволочь Кузя: от него никуда не денешься. Чуть ослабишь поводок, так эта сволочь найдёт себе на конец приключение. Лучше бы отпуск провести без Кузи — с трудовиком и физруком. Особенно с физруком: он просто весь сложён из сплошных физических достоинств. Жаль только, что спорт и Дина — это слова, которые никогда не стояли в одном предложении. Но об оргиях с этими самцами оставалось только мечтать. Они тоже сволочи: даже во сне лишили Дину секса, отказавшись грязно к ней домогаться. Уроды и маньяки, одно им название.

Дина давно бы выгнала Кузю, но где другого дурака найдёшь, готового жить с ней. Кузя у Дины жил на всём готовом, он нигде не работал и не собирался это делать, ему и так жилось хорошо. Любую работу он считал западло. Откуда у Дины появлялись средства на хорошую жизнь? Да от папки, сейчас пенсионера, а раньше большого чина областного МВД. Папка дочку не забывал и деньжат регулярно подбрасывал, хотя на Кузю и косился.

Вот заставить Кузю работать у Дины не получалось.

— Я по ночам работаю, как раб на галерах, — заявлял он. — А днём я отсыпаюсь от трудовой вахты.

Но, если ты настаиваешь, я могу пойти работать на завод — угрожал Кузя — только тогда о ночных развлечениях забудь — некому будет тебя качественно теребонькать.

Дина сдавалась и отставала от Кузи со своими дурацкими требованиями, чтобы тот отправлялся работать. Она не догоняла, что Кузя и работа, это совершенные антагонисты. Кузя, если бы Дина его выгнала, на завод бы не попёрся: он тут же озаботился бы поиском очередной богатенькой дамочки, желательно с такой фигурой, что на неё никто из трезвых мужиков не полезет. Благо таких дамочек на век Кузи хватит. И водки хватит.

Вот у трудовика Безпалько имелась другая крайность в жизни: он всю жизнь работал и сейчас продолжал работать. В его большой семье ему скучно сидеть без дела, поэтому он только рад, что семья технично изъяла у него его отпускные деньги, заработанные в школе, и укатила на моря лежать кверху попами на морском песочке. Ничего страшного. Он и в школе отдохнёт летом: у него свои апартаменты, в которых есть тайник, а в тайнике нечто спрятано. Да и завхозу нужно помогать, ведь летом спонсоры обещали заняться обновлением фасада школы, заменой окон и сантехники. Над всем этим нужен мужской пригляд. Отдохнуть на природе можно и с математиком, который уже давно приглашал Семёна Митрофановича прогуляться по болотам и озёрам. Говорит, что там первобытная красота. Никодим обещал лето провести в Жупеево. Говорит, надо за спонсорами присматривать, да на болотах отличный отдых: там ягоды, рыбалка, потом в окрестных лесах грибы пойдут. В помощники математику по сбору ягод набились и женщины. Все из несостоявшегося общества некромантов: Ия Сафаровна, Инна Валентиновна и Мамошина. Бабушка тоже изъявила желание сходить в хорошей компании на болота. А что? Внукам варенье ягодное наварит, ведь Никодим, как все знают, всегда с болот приходит с полными корзинами ягод. Куда он их девает? Да съедает или раздаёт коллегам или своей хозяйке. Или Цапыгиной Наташке отдаёт, а та математика постоянно пирожками потчует из его же ягод. Всем остальным приходится вкуснейшие пирожки покупать за деньги. Это Никодиму бесплатно. Вот скажите, где справедливость. Может Наташка любит Никодима ещё и за то, что он с её Веркой усиленно занимался математикой? Говорят и результат есть: Верка, как и все дети, что дополнительно ходили к Никодиму и Мамошиной на дополнительные занятия, контрольные годовые написали блестяще. Значит и ЕГЭ они на следующий год хорошо сдадут. Какого патиссона скажите на милость, Верке сдалась ЕГЭ? Она же после школы вольётся в семейный бизнес и горя знать не будет. Зачем ей эта математика при лепке пирожков? Ещё поговаривают, что Мамошина и Никодим за свои уроки с детей деньги не берут. А вот это враки. Смешно слушать. Кто в такое поверит? Да знаете ли вы, сколько репетиторы заколачивают бабла? Не знаете? Тогда посмотрите, на какой машине этот Никодим катается.

Семён Митрофанович, когда Никодим завёл разговор о посещении болот и как там хорошо, немного напрягся. Он знал, что на болотах не везде хорошо, там люди запросто пропадают, ещё там лютые комары и пиявки. Никодим изучил местные болота, как свои пять пальцев, что подозрительно. Правда, как точно знал трудовик, утонули на болотах не очень хорошие люди. Да, честно говоря, дрянь людишки утонули. Вот совсем недавно ещё один труп нашли на болотах. Как поговаривали, это оказался один из городских наркобарончиков. Они что, специально выбирали места, чтобы утопиться там, где любит гулять Никодим? Но о своих подозрениях Безпалько не сказал бы даже под пытками. Вообще с математиком разговаривать прикольно, кажется, что он заранее знает, что человеку надо, и что он скажет. Вот, например, у Безпалько в тайнике, начало кончаться «нечто», так вчера математик притащил две бутылки крутого «нечто». Просто так притащил, в подарок. Ещё и смеётся. Говорит, дарит «нечто», чтобы у него самого не возникло соблазна употребить это «нечто», ведь у Дины он числится в запойных алкоголиках. Ага, всем бы считаться такими алкашами, как он: сколько не выпет, но ни в одном глазу. Странный феномен. Но и об этом тоже лучше не распространяться, да и вообще о Никодиме лучше помалкивать. Вон директриса уже давно это дело просекла, как и мудрая бабушка Мамошина. Так что, лучше понемногу пить «нечто» и «кое-что», чем болтать и оказаться в болоте.

Вот и очередной учебный год закончился — сидя у себя в кабинете, отметила Алла Леонидовна Мордеева. Дожили до очередного выпускного вечера. Правда, как числились мы ШНОРами, так ими и остались, хотя 11 класс сдал на 10 процентов лучше. Десятые классы так же, как в прошлом году, а вот девятиклассники подвели, сдали хуже. Растёт поколение гаджетов. Им ничего, кроме своих игрушек не надо. Но хорошо ещё то, что эти детки в школу ходят, а не болтаются по улицам.

Летом — вздохнула Мордеева — особо не загуляешь, ведь спонсоры ремонт обещали сделать. Интересно, где Никодим Викторович их находит? Но об этом лучше не думать, и так тошно от некоторых закидонов, как учеников, так и сотрудников: одна психологиня чего стоит — та ещё стерлядь. Сейчас она совсем с катушек слетела — ходит вся какая-то взъерошенная, руки трясутся, и что-то постоянно бормочет себе под нос. От вида Дины возникает легкое ощущение помойки. Пытались понять, что она несёт, но поняли только то, что она желает, чтобы батюшка местный освятил школу, ибо в ней завелась нечистая сила. В смысле в школе завелась, а не в Дине. В этом с ней солидарна баба Серафима, но Серафима считает, что и в Дине сидит нечистый дух в виде зловредного беса. Двадцать первый век на дворе! Как мне уже надоели все эти закидоны своих сотрудников, куда бы сбежать. Но куда от них сбежишь? Надо ещё красиво провести выпускной, потом ремонт и подготовка к первому сентября. Так что в спящий режим свой организм, по причине севших батареек, не переведёшь. Надо пахать буквально до треска в костях от таких нагрузок.

Алла Леонидовна не догадывалась, что в недрах областного министерства зреет заговор против неё, и работать ей в качестве директора оставалось не долго, где-то до октября-ноября. Это всё из-за обыкновенной зависти — матери пороков и начала всех скорбей, вражды против всего доброго. Из-за зависти люди теряют страх Божий, получают ослепление ума и помрачение души. Такова пагубность этого страшного порока! Когда-то люди вылезли из пещер, но продолжали завидовать собратьям по разуму. Народ уже не воевал с хищниками, но убивал ближнего своего, желал жену ближнего и кошелёк ближнего.

Пока же Алла Леонидовна ещё строила всякие личные планы. Пыталась реализовать спущенные свыше идеи, как улучшить то, что улучшению не подлежит, впихнуть невпихуемое, и особо не волновалась, чтобы в грусть и меланхолию не скатиться. Эх, планы, планы. Зачем составлять обширные детализированные планы, если даже приблизительный план составить затруднительно, поскольку нет необходимой информации. До октября ещё надо дожить. Впрочем, это уже другая история. Время-то идёт и события разворачиваются. Ладно — наступит новый день, появятся новые проблемы.