Театр марионеток

Часть первая Сойти с ума

Я еду по пустынной дороге. Из-под колес разматывается серая лента асфальта, за окнами колышется плотное белое облако тумана. Рядом со мной, на соседнем сиденье — труп мужчины с потертых джинсах и бейсболке. Мертвец улыбается застывшей улыбкой, от которой у меня леденеет все внутри.

Я не знаю, что делать. В голове ни единой здравой мысли, к глазам подступают горячие слезы, под ребрами туго колотится сердце, и внутри, в глубинах моего существа, стремительно нарастает паника.

И тогда меня озаряет: я — марионетка в чьей-то умелой руке; кто-то ловко ведет меня в нужном направлении, а я лишь болтаюсь на ниточках и послушно хлопаю кукольными глазками.

Не успеваю я подумать об этом, как сзади раздается пронзительный вопль сирены, свет фар разрезает утренний туман, и в зеркале заднего вида появляется силуэт машины с мигалками на крыше.

Если бы я могла остановить время, перепрыгнуть на сорок часов назад… Если бы у меня была возможность все изменить… О, тогда я не допустила бы тех фатальных, ужасных ошибок, которые теперь тянутся за мной шлейфом. Но никому не дано предвидеть, что его ждет, и именно поэтому я сейчас еду в компании трупа с огнестрельным ранением в сердце, а сзади меня нагоняет милицейская машина.

Сорок часов назад я еще была не марионеткой, дергающейся на ниточках, а обыкновенным человеком…

Сорок часов назад я подходила к стеклянным дверям билетной кассы, затерянной в частом переплетении московских переулков. Здесь царила почти провинциальная тишина, а уютные, совершенно не пафосные особнячки походили на милых стариков, дремлющих в кресле под пледом. Пахло опавшими листьями, деревьями и мокрым от дождя асфальтом. Я оставила машину у въезда в переулок, и пока шла к офису, то и дело оглядывалась — на фоне желтых лип сверкающий красный кабриолет выглядел особенно ярким, хищным и притягательным. Моя машина… Это казалось невероятным. До сих пор я ездила в крошке-«Ситроене», над которым тряслась и дрожала, ибо сумма, уплаченная за него, была пределом моих финансовых возможностей. А это сверкающее чудо стоило в несколько раз дороже… но и досталось мне совершенно бесплатно, не считая, разумеется, налогов.

В кассе я подошла к той же девушке, которая десять дней назад продавала мне авиабилет до Питера.

— Билет хотите вернуть? Значит, отпуск отменяется? — спросила она сочувственно.

— Нет, я просто решила поехать на машине. Так даже интересней.

Да, это было интересно и заманчиво. Ради этой идеи я рассорилась со всеми, с кем могла, заполучила массу лишних хлопот, но от цели не отступала. Не привыкла я пасовать перед трудностями. Тем более, что за эту неделю с машиной я буквально срослась, сжилась, если хотите — влюбилась в нее по уши, и разлучаться с ней на целых полмесяца казалось мне просто кощунственным. Эти совершенные линии, эта четкость форм, этот агрессивный дизайн… А мягкая кожа кресел? А сверкающий лак? А послушные каждому движению руль и педали? Будь моя воля, я бы дневала и ночевала в своей новой машине, так она была прекрасна!

Алекс был против поездки. Категорически против. Ровно неделю назад он повел меня ужинать, и там я объявила о своем решении — в Питер я не полечу, а поеду на «Мерседесе». Разумеется, вечер был испорчен; вместо того, чтобы наслаждаться свиданием с любимым человеком, я вынуждена была слушать о грозящих мне перспективах. Итак, по версии Алекса, если я поеду одна, меня обворуют, изнасилуют, убьют, угонят машину, я соберу по дороге все фонарные столбы и деревья и, как апофеоз, на заправке вместо бензина мне зальют разбавленную ослиную мочу. Все это было описано в красках, живо, с огоньком и фантазией — Алекс старался, оправдывая звание лучшего российского детективщика. Но мне уже расхотелось лететь самолетом, душа жаждала приключений, дорожной романтики, этого волшебного ощущения, когда ты едешь, и весь мир — твой! Я отчетливо представляла ровную ленту шоссе, желтеющие леса по обе стороны дороги, взгляды встречных водителей, как бы говорящие — мы с тобой одной крови. А еще горячий кофе в термосе, новые и неизведанные запахи, звуки, краски других земель, свежий ветер, вольготно гуляющий по открытой кабине кабриолета…

Все это я попыталась донести до Алекса, но он то ли не захотел понять, то ли в самом деле не проникся, и продолжал расписывать разные ужасы, почерпнутые из криминальной хроники и передачи «Петровка, 38».

— Ну тогда поехали со мной! — предложила я. — Будем вести машину по очереди, тогда никто не устанет.

— Извини, Стась, но я никак не могу, нужно книгу сдавать, издатель торопит…

— Ладно, как скажешь. Но я все-таки поеду, — пожала я плечами.

— Не поедешь! — он явно разозлился.

— Почему это?

— По кочану. Я тебе уже рассказал, как это опасно, так что не глупи и бросай свои романтические бредни.

Бредни? Не глупи? По кочану?!

Я разозлилась так, что в глазах потемнело. Значит, этот человек, который приходит и уходит, когда ему вздумается; который спит со мной в одной постели и не считает это веским поводом для серьезных отношений; для которого домом является то Россия, то Испания, а то и вовсе какая-нибудь Южно-Африканская республика или даже Парагвай, — решил, что имеет право указывать мне, как жить и что делать?

«И эти люди запрещают мне ковырять в носу?!»

Не помню, что именно я сказала тогда, какие слова бросила ему в лицо… Но оно, это красивое смуглое лицо как-то враз побледнело и утратило на миг присущую ему самоуверенность. После чего я встала, оделась, поймала на улице такси и уехала домой, по-прежнему кипя от злости.

С тех пор прошла неделя. Мы больше не виделись и не созванивались. Я стиснула зубы и приняла решение, что не пошевелю и пальцем, дабы ускорить примирение. Тем более, что дел у меня было хоть отбавляй: вдруг приключился завал в работе, и я ни от чего не отказывалась — поправляла свое финансовое положение перед отпуском. Кроме того нужно было добить кое-какие старые хвосты, поставить на учет «Мерседес», пройти техосмотр, отогнать машину в сервис, чтобы там поставили сигнализацию и магнитолу… Одним словом, в круговерти дел, событий и работы тосковать было совершенно некогда.

…Билет я вернула, деньги за него получила и вышла на улицу. Октябрь стоял дождливый, но теплый, словно осень никак не решалась заявить о себе в полный голос. В воздухе пахло свежестью, а еще кофе и корицей. Я остановилась, постояла, наслаждаясь, а потом поняла, что очень хочу кофе. И еще пирожное, и свежевыжатый апельсиновый сок. И сесть за столик в дальнем углу, чтобы спокойно посидеть и подумать под дым чужих сигарет и капризные ритмы прохладного джаза.

Выше по переулку призывно сияла чистыми окнами маленькая кофейня, и я торопливо направилась в ту сторону. Но не дошла всего несколько шагов…

Мальчишка сидел на корточках во влажной траве, привалившись спиной к деревянной стене дома, и тяжело дышал. Его лицо выглядело ужасно — все в крови, глаз заплыл и налился синевой, из носа капала кровь. Парню было явно очень худо.

Я огляделась — вокруг никого не было, на помощь не позвать, но и тех, кто его избил, тоже не видно. Подбежала к нему, наклонилась, заглянула в лицо.

— Эй, тебе плохо? Скорую вызвать? Что случилось?

— Не надо скорую, — выговорил он разбитыми губами, — все в порядке.

— Вижу, в каком ты порядке, — сердито отозвалась я. — С кем подрался?

Его лицо окаменело, спина напряглась, и парень был явно близок к тому, чтобы сорваться с места и убежать. Или дать мне в морду, чтобы не приставала с вопросами.

— Ладно, не бери в голову, мне это ничуть не интересно, — махнула я рукой. Опустилась рядом с ним на корточки, полезла в сумку и отыскала там пачку влажных салфеток и пробник туалетной воды.

— Что ты делаешь? — заволновался он.

— Буду тебя лечить. Ну что ты так смотришь? Видел бы ты себя в зеркало! Физиономия завтра станет как светофор…

— Слушай, уйди, я тебя прошу! Не надо мне помогать! — рявкнул он.

— Подрасти сперва, а потом командуй! — я плеснула на салфетку духи и приложила к рассеченной брови. Парень дернулся от боли, процедив сквозь зубы какое-то ругательство.

Он был совсем молод, лет девятнадцати-двадцати. И почему-то напомнил мне сына Шурку, хотя трудно было найти более несхожих людей. Мой восьмилетний ребенок — худощавый, рыжий и веснушчатый, очень забавный. А этот мальчишка был красив щедрой, южной красотой: смуглая гладкая кожа, черные волосы, глаза тоже черные и как будто бархатные. Его четко вылепленное лицо было настоящим произведением искусства, совершенство которого не могли скрыть даже побои, кровь и фингал под глазом. Нос с благородной горбинкой, твердо очерченные губы, высокие скулы, детский пушок на коже. Он походил на молодого фараона Тутанхамона — каким я себе его представляла.

— Насмотрелась? — его слегка насмешливый голос вернул меня к реальности. Оказывается, он все это время наблюдал за мной.

— Да, вполне, — я отшвырнула в сторону испачканную салфетку и вытянула следующую, чистую. — Вижу, тебе уже лучше? Но все-таки тебе нужен врач. Тут рядом моя машина, давай я отвезу тебя в травмопункт?

— Я никуда не поеду, — буркнул парень мрачно. — Спасибо тебе за помощь, конечно…

Прозвучало это как «а теперь пошла отсюда, навязчивая девица!». Я пожала плечами. Сама не знаю, почему меня так проняло: парень был вполне дееспособным, мог соображать, разговаривать и двигаться, и если бы я сейчас ушла по своим делам, никто меня бы не осудил. Но я почему-то не хотела уходить. Мне было до судорог в горле жаль этого избитого мальчишку с детской макушкой и несчастными глазами. А еще интуиция подсказывала мне, что у парня большие, очень большие проблемы. Считайте, что во мне бушевал материнский инстинкт.

— Знаешь, я думаю, тебе сейчас не повредит чашка кофе и стакан воды. А еще у бармена есть лед — самое то, что нужно, иначе завтра ты просто не узнаешь себя в зеркале. И я буду так добра и великодушна, что помогу тебе доковылять до кафе.

Он на мгновение задумался, смерив меня оценивающим взглядом, словно просчитывая, не исходит ли от этого предложения какая-нибудь опасность. Ничего опасного, кажется, не усмотрел и слегка успокоился.

— Что ж, кофе я бы выпил. Спасибо за приглашение, — и он растянул опухшие губы в слабом подобии улыбки.

Я протянула ему руку, но парень гордо мотнул головой и поднялся сам. Кроме всего прочего, у него явно была повреждена нога, это было видно по тому, как тяжело и неуверенно он вставал. Я вопросительно кивнула, показывая взглядом на ногу, и он, смущенно отвернувшись, закатал штанину джинсов до колена.

— Ох черт!

— Что там?

— Да так, ничего, здоровая ссадина. Налетел на угол тумбочки. У тебя еще салфетка есть?

Он моей помощи он отказался, и продезинфицировал рану сам; я в это время деликатно смотрела в другую сторону и слушала, как он тяжело дышит.

— Не понимаю, что ты имеешь против врачей. Не съедят же они тебя! Или ты натворил что-то противозаконное?

Парень ответил, что он чист как ангел небесный, а к врачам обращаться не хочет, потому что у него много срочных дел. После чего вытер испачканные руки о влажную траву и через силу улыбнулся.

— Ну, идем? Кстати, как тебя зовут?

— Станислава. Станислава Подгорная.

— Красивое имя. А я Егор.

Фамилии своей он не назвал. Мы шли рядом, он хромал, а значит одной лишь ссадиной дело не ограничилось. Держался парень молодцом и даже косился на меня с интересом во взгляде, но это мне ничуточки не льстило: в девятнадцать они интересуются любым существом женского пола, которое не мумия и не инвалид. А я как-то не замечала за собой пристрастия к молодым мальчишкам, мне больше по душе мужчины за тридцать. А то и за сорок.

В уютном зальчике было тепло, светло и очень чисто. Наигрывала какая-то приятная мелодия, в воздухе витали запахи кофе и шоколада. К нам уже бежал официант с круглыми от ужаса глазами — еще бы, избитый и окровавленный Егор представлял собою зрелище незабываемое. Еще секунда — и нас наверняка вышибут из заведения, не тратя лишних слов на уговоры и долгие объяснения. Поэтому я ловко выхватила из сумки кошелек, сунула в руки официанту купюру в тысячу рублей и велела: два эспрессо, минеральную воду, апельсиновый сок — и побыстрее! А сама прошла в зал, держа под руку хромающего Егора. Мы выбрали столик в углу, в тени решетки, увитой искусственными лианами, где нас никто не видел и мы никого не видели. А еще там совсем рядом был туалет, и Егор мог спокойно пройти туда и умыться, не привлекая к себе излишнего внимания.

Пока он приводил себя в порядок, ко мне подошел встревоженный официант, выгрузил с подноса на стол заказанные напитки и шепотом спросил:

— Простите, вашему спутнику нужен врач? Мы могли бы позвонить в скорую…

— Спасибо, не стоит. Просто принесите лед.

— Но ведь он тут все запачкает кровью!

— Кто — лед?!

— Нет, молодой человек!

— Молодой человек сейчас умоется, приложит к лицу лед, и все будет в порядке. Между прочим, на него напали в двух шагах от вашей двери, так что если не хотите участвовать в судебных разбирательствах в качестве свидетеля…

На лице официанта отобразился такой ужас перед судебными разбирательствами, что он даже замахал свободной рукой, словно отгоняя черта.

— Ну тогда потерпите нас полчасика. И не забудьте — побольше льда!

Егор вскоре вернулся. Он умылся теплой водой, и его лицо стало походить на человеческое, но зато отчетливо проявились все раны и ссадины. Левый глаз продолжал заплывать. Парень аккуратно усадил себя за стол — ему явно было очень больно, потом смущенно отхлебнул кофе уголком рта и посмотрел на меня.

— Почему ты со мной возишься?

— Я должна была пройти мимо? — уточнила я.

— Не знаю, мне еще никто никогда не помогал…

— Значит, тебе просто не везло с людьми. Ничего, какие твои годы.

Тут нам принесли широкий низкий стакан, доверху наполненный кубиками льда, и чистую полотняную салфетку. Егор высыпал в нее лед, сжал края салфетки и получившийся мешочек приложил к лицу.

— Ох черт, хорошо-то как… А кофе здесь вкусный. Сколько я тебе должен?

— Да ладно, забудь, я с раненых денег не беру.

— Странная девушка, — он с любопытством изучал меня единственным здоровым глазом. — Неужели ты таким образом знакомишься с парнями? Вроде на вид ты симпатичная, даже хорошенькая, в чем тогда проблема?

От его детской, незамутненной наглости я даже опешила. И ведь он говорил совершенно искренне, без желания задеть, оскорбить, унизить — просто полюбопытствовал. Этакое молодое, не отягощенное чувством такта, здоровое дитятко.

— Тебе также повезло, что я раненых по морде не бью, — сказала я, пытаясь сдержать нервный смех. — Я сейчас пойду к бармену, попрошу у него вторую порцию льда и какое-нибудь обезболивающее, а ты пока поразмысли над тем, что ты сейчас сказал. И когда вернусь, можешь передо мной извиниться.

Идя к барной стойке, я чувствовала спиной его недоумевающий, долгий взгляд. Бармен возился у кассы, и мне пришлось несколько минут подождать — тем лучше, успела слегка остыть и успокоиться. На глупых детей не обижаются, а Егор был именно глупым ребенком. Подумаешь, ляпнул ерунду невпопад, подумаешь, не оценил моего благородства! Я же не для того остановилась ему помочь, чтобы потом выслушивать дифирамбы в свой адрес. Бармен щедро насыпал мне льда в бокал, потом долго рылся в аптечке в поисках обезболивающего и нашел таблетку «нурофена». Я вернулась, села за столик и встретилась взглядом со своим подопечным.

Выглядел он изрядно удрученным, отводил глаза, смущенно покашливал в кулак.

— Станислава, я хочу извиниться. Правда, я не хотел тебя обидеть… Пойду на улицу, покурю, хорошо?

— Как хочешь, — ответила я и придвинула к себе кофейную чашечку.

Он с видимым облегчением вышел из-за стола и похромал к выходу. Официанты провожали его подозрительными взглядами, словно опасались, не стащил ли он чего. Я выпила кофе, потом прикончила сок и минералку… Егор все не возвращался. Наверное, смолил сигарету за сигаретой на крылечке. Но когда истекли двадцать минут, я забеспокоилась.

— Простите, вы не могли бы позвать моего… знакомого? Он вышел покурить, — сказала я официанту, который принес мне счет и сдачу.

Тот взглянул на меня, и в его взгляде заплескалась жалость напополам с сочувствием.

— Вообще-то молодой человек уже ушел.

— Что?

— Ушел, — подтвердил тот, опустив глаза. — На крыльце давно никого нет. Извините…

Я растерянно смотрела на стол, где до сих пор стояла недопитая Егором чашка кофе, нетронутый стакан минеральной воды. В бокале таяли ледяные кубики. Странный парень, почему он сбежал? Неужели стало стыдно?

И тут меня словно кольнуло что-то. Отходя к барной стойке, я бросила на стуле свою сумочку, как-то не подумав об осторожности. Но ведь Егор производил впечатление хорошего парня — он был ухоженным, в приличной одежде, от него приятно пахло туалетной водой… Я рывком раскрыла сумочку, и тут же увидела бумажную салфетку с логотипом кофейни. На ней карандашом, корявым почерком, было торопливо начирикано:

Уже все поняв, я проверила кошелек и устало откинулась на спинку кресла.

Молодой черноглазый фараон Тутанхамон стащил у меня из сумки триста долларов.

Сказать, что мне было обидно, значит не сказать ничего. Но к обиде и разочарованию подмешивалась легкая самоирония: захотела поиграть в добрую самаритянку? Так получи! Не надо было бросать сумочку на произвол незнакомого парня, пусть и с потрясающе красивым лицом, а раз уж бросила, значит сама виновата.

Видеть сочувственно-насмешливые взгляды официантов было невыносимо, и я так торопливо покинула кофейню, словно у меня земля горела под ногами. Вот это опозорилась, так опозорилась! Мне жаль было даже не денег — черт с ними, хотя триста долларов для меня сумма не такая уж и скромная. Гораздо дороже стоили разрушенные иллюзии и вера в человечество.

Звучит ужасно наивно — но так оно и есть. В свои двадцать шесть лет я еще не полностью утратила надежду, что люди бывают не только сволочами, тем более — красивые люди! И хотя вся мировая литература утверждала обратное, я до сих пор была убеждена, что красивый внешне человек, должен быть и личностью необыкновенной, замечательной и великодушной. Очень, очень глупо!

Погруженная в горькие мысли, я дошла до машины, и при виде ее надменной, изящной красоты сердце немного оттаяло. Жаль, что уже довольно прохладно, и приходится ездить с поднятой крышей. Теперь это удовольствие — ощутить на ходу упругие струи ветра — придется отложить до лета.

Я села, завела двигатель, осторожно тронулась с места и поехала вверх по переулку, в ту же сторону, откуда только что пришла. По дороге я смотрела по сторонам, надеясь заметить Егора, но это было, конечно же, нереально — наверняка парень уже далеко отсюда. Как и мои трудовые три сотни…

И тут я увидела женщину. Она стояла на тротуаре, у выезда из переулка, и голосовала, как-то безнадежно отставив руку в сторону. Женщина была уже не очень молода, лет пятидесяти с хвостиком, но выглядела словно пестрый попугайчик: на рыжих кудрявых волосах вязаная яркая беретка; немыслимая атласная юбка до земли, шерстяная водолазка, а поверх — яркий теплый жилет, тоже вязаный. Все вещи явно были ручной работы, и несмотря на дикие сочетания цветов выглядела дама стильно, хотя слегка и напоминала городскую сумасшедшую. У ее ног стояли два полиэтиленовых пакета, туго набитых, судя по всему, книгами.

Моим первым порывом было остановиться и подбросить даму хотя бы до ближайшего метро. Потом я вспомнила злополучный кошелек, черноглазого Егора и мой жгучий стыд, когда я бежала к выходу под перекрестными взглядами официантов. Наверное, мне нужно научиться видеть в людях их истинную сущность; нужно понять, что никому нельзя верить, набраться здоровой наглости и цинизма, нарастить толстую шкуру… И тогда меня никто никогда не сможет обмануть.

С этими мыслями я и проехала мимо вмиг погрустневшей дамы, даже не сбавив скорости. Ну уж нет! Эта городская сумасшедшая наверняка член какой-нибудь секты, или мошенница, или воровка. Стукнет меня чем-нибудь по башке, и прости-прощай новая машина…

В зеркале заднего вида отражалась пухлая фигура во всем разноцветном. Она понурила голову, подхватила свои тяжеленные сумки и побрела дальше по переулку.

Сердце мое уколола острая жалость.

Ну пусть Егор оказался банальным воришкой, но нельзя же теперь подозревать каждого встречного-поперечного во всех смертных грехах! При чем тут немолодая и усталая женщина, которая тащит книги — не бомбу, не водку, не ворованные на стройке кирпичи, а книги!

Я остановилась и сдала назад. Дама замерла посреди тротуара и смотрела, как я приближаюсь.

— Здравствуйте, — я открыла дверцу и дружелюбно улыбнулась. — Куда вам?

— Ой, девушка, это, наверное, не совсем удобно, — пробормотала дама. У нее был яркий макияж, пухлые щечки и на диво глубокие, красивые серые глаза. — Мне далеко, а у вас все-таки не такси, машина дорогая…

— И все же, куда?

— На Лебедянскую, — виновато понурилась она. — Это на юге…

— Знаю, я там рядом живу, на Липецкой. Садитесь, я сейчас как раз домой еду.

— Вот это да, значит мы соседи! Спасибо, а то я с такой тяжестью на метро не представляю, как доберусь.

Она уселась рядом со мной, пристроила сумки на коленях, и мы поехали.

— В книжном были? — спросила я, кивая на пакеты.

— Нет, в издательстве. Авторские экземпляры забирала.

— Вы писательница? — заинтересовалась я.

— Да, пишу детективы и триллеры. Светлана Разумовская, может слышали?

Конечно, я слышала. А как же иначе, ведь мой любимый мужчина — писатель, а значит я волей-неволей была в курсе того, кто есть кто в современной российской литературе.

Разумовская была известна как автор странных, завораживающих полудетективных, полумистических историй. До популярности в масштабе всей страны ей было далеко, но свой круг читателей и почитателей у нее сформировался давно и прочно. Я как-то прочла одну из ее ранних книг и не могла не отметить, что дама — весьма и весьма талантлива. Она умело нагнетала напряжение, а полет ее фантазии был вне конкуренции.

— Мне нравится, как вы пишете, — сказала я своей неожиданной попутчице. — Извините, что не сразу вас узнала…

— И не за что извиняться, — энергично взмахнула она рукой, отметая мои попытки сгладить неловкость. — Меня никогда не узнают на улицах: я ведь не мелькаю по телевизору, не даю интервью, не участвую в этих глупейших ток-шоу… А вас как зовут?

Я представилась. Писательница замолчала, словно погрузившись в глубокие размышления, потом наморщила лоб и призналась:

— Мне кажется, я о вас слышала. Вы, случайно, с господином Казаковым не знакомы?

— Случайно знакомы, — призналась я.

— Значит, вы и есть та самая девушка? — Разумовская повернулась и в упор рассматривала меня, так что я ощутила неловкость. — Что ж, у Александра хороший вкус.

— Вы его знаете? Он что, рассказывал обо мне?

— Мы несколько раз общались на всяких литературных вечеринках и презентациях, и он говорил, что встречается с интересной, рыжеволосой молодой женщиной, у которой очень своенравный характер.

Я чуть не выпустила из рук руль. Это было бы плачевно, поскольку мы как раз ехали по оживленной Большой Полянке. То, что Алекс с кем-то обсуждал меня, было довольно… неожиданно. Я всегда была уверена, что прочно занимаю сто двадцать восьмое место в его жизни, и даже научилась не придавать этому принципиального значения По крайней мере, так думали окружающие, ну а что творится у меня в голове — моя личная забота.

— Наверное, я должна вас поздравить. Уж не знаю, каков Алекс Казаков в жизни — я знаю его не очень близко, но вы должны гордиться им, ведь он теперь — один из самых высокооплачиваемых и модных писателей.

— Я и в самом деле горжусь, — промямлила я, не желая распространяться о наших сложных и необычных отношениях. Пуская думает, что мы — счастливая влюбленная парочка. — Спасибо за теплые слова, я непременно передам Алексу, что вам нравятся его книги.

— А разве я сказала, что мне они нравятся? — удивилась писательница. — Вы не возражаете, если я закурю?

И я не успела произнести ни слова, как Разумовская уже вытащила пачку сигарет и элегантно прикурила от позолоченной зажигалки.

— Вашего Алекса просто умело раскручивают. Я выскажусь откровенно: пишет он стандартно. В нем нет изюминки, стиля, загадки. Он из тех лакировщиков действительности, которые стремятся только заработать.

— Лакировщиков, простите, чего? — переспросила я озадаченно.

— Действительности. В его книгах нет ни капли искренности, правды жизни, это просто искусственные, механические поделки. Этим, кстати, грешит большая часть нынешних авторов. Если они и берут реальные события за основу, то изрядно припудривают их, подмазывают, скрывают изъяны, придают съедобный вид и выпускают в свет в виде романа. Терпеть этого не могу! Это просто трусость, вот что я вам скажу.

Дама разошлась не на шутку, а я молча слушала. Мне было неловко, неприятно, но возражать не хотелось. Да и что я скажу? Нет-нет, вы ошибаетесь, Алекс на самом деле хороший писатель? Пусть думает, как ей хочется, в конце концов, ему самому от мнения Разумовской ни жарко, ни холодно.

Пассажирка чутко заметила перемену в моем настроении, и легко похлопала меня по руке.

— Не обращайте внимания на мои слова, это я так, по привычке ворчу. Все это на самом деле такая ерунда… Только время расставит все и всех по своим местам. У вас красивая машина. Казаков подарил?

— Нет, мой сын выиграл ее в лотерею.

— Серьезно? Неужели кто-то сейчас выигрывает в лотереи? — заинтересовалась Разумовская. — Мне казалось, это только рекламные трюки.

— Для меня это тоже было сюрпризом, — улыбнулась я.

Шурка однажды загорелся поучаствовать в розыгрыше призов, устроенной какой-то компанией. Несколько дней он усердно вырезал штрих-коды с коробок сока, а я сама, мои родители, сестра, подруга и няня ребенка — Тошка упивались этим самым соком до такой степени, что едва не лопнули. Потом сын самостоятельно отправил призовые купоны по нужному адресу, я же не приложила никаких усилий. Так что машина досталась мне, можно считать, совсем незаслуженно.

В то же самое время мама решила приобщить нас к своей страсти ездить в отпуск исключительно в холодное время года, и купила путевки в пансион «Звездный», в поселке Славино, что на берегу Финского залива, километрах в пятидесяти от Петербурга. Нам — это мне, Шурке и моей младшей сестре Машке. Отец остался в Москве, у него был завал на работе, да и вообще он не горел желанием мерзнуть на пронизывающем балтийском ветру, в отличие от нас, которым все равно, где отдыхать. Лишь бы отдыхать.

Так вышло, что путевки уже были куплены, чемоданы собраны, мы сами — готовы к отъезду, но тут и свалился на нас выигрыш кабриолета. Нужно было заняться всякими бумажно-бюрократическими делами, поэтому семейству я велела уматывать — не пропадать же потраченным на отдых деньгам, — а сама обещала присоединиться к ним, как только закончится вся эта волокита.

И вот она закончилась, а я поняла, что расстаться с новенькой игрушкой выше моих сил, потому я поеду в Питер именно на ней. И плевать что мой водительский стаж не очень велик, что я никогда раньше не ездила одна так далеко. Надо же когда-то начинать!

Я вынырнула из воспоминаний, потому что мы, оказывается, уже выехали за Садовое кольцо, а съезд с Большой Полянки на Люсиновскую улицу был не из простых, и все маневры я провернула автоматически, витая мыслями где-то далеко. Моя пассажирка замолчала и смотрела по сторонам, не делая попыток продолжить беседу. Так, в молчании мы проехали кусок улицы до площади Серпуховская застава, там, где большой перекресток, дом-корабль и рынок. Загорелся красный, и я остановилась. С Даниловского вала перпендикулярно нам хлынул поток автомобилей, которым был дан зеленый свет. Тут-то все и произошло.

Откуда взялся этот парень, я так и не поняла. Просто в первую секунду краем глаза увидела, как он перебегал дорогу в самом неподходящем для этого месте — наперерез движению, а во вторую секунду парня уже ударило капотом грязной белой «девятки».

Синхронно засигналили несколько автомобилей, раздался дружный визг тормозов, и я инстинктивно закрыла глаза. Не хотелось видеть, во что превратится человеческое тело под колесами машин.

Моя писательница тоненько взвизгнула и рванула дверцу машины.

— Стойте, куда вы? — только и успела крикнуть я, а она уже выкатилась наружу и, неловко загребая ногами, побежала к перекрестку. Ну как я могла бросить немолодую женщину одну? В бардачке лежала аптечка, еще новенькая, нераспечатанная, я схватила ее, почти не думая, и тоже выскочила на улицу. При мысли о том, как может выглядеть жертва ДТП, я заранее содрогалась. Однажды мне довелось увидеть на дороге человека, только что сбитого машиной — он лежал лицом вниз, разбросав руки и ноги, а из-под живота растекалась огромная лужа крови. В общем, картина не из приятных, и я долго потом приходила в себя.

Поскольку моя машина стояла всего в нескольких шагах от места происшествия, добежала я туда за пару секунд. Парень лежал на боку, скрючившись и обхватив руками голову. Между пальцами мелькнуло что-то ярко-красное, и я с ужасом поняла, что это кровь: у парня разбита голова. Над ним нависал капот пыльной «Волги», то есть еще чуть-чуть — и все, хана, по нему проехалась бы тонна металла, резины и пластика.

Водитель «Волги», в ужасе метался между автомобилем и лежащим парнем, то и дело повторяя: я его не сбивал, я его не сбивал!.. Кто-то уже склонился над пострадавшим, схватил за запястье, пытаясь прощупать пульс. Разумовская, стоявшая чуть поодаль, дрожащими пальцами набирала номер на мобильнике.

— Я звоню в скорую, — сказала она, перехватив мой взгляд.

Ну а я со своей нелепой аптечкой решительно опустилась на колени возле жертвы наезда, лихорадочно пытаясь вспомнить, как поступать в таких случаях. Совершенно точно его нельзя двигать и перемещать — мало ли, вдруг перелом позвоночника! А что делать? Искусственное дыхание? Непрямой массаж сердца?

Мужик, который щупал пульс, уставился на меня.

— Пульс, вроде, есть. Значит, живой. Вы врач?

— Нет! — простонала я в отчаянии. — Я журналистка. А вы знаете, что нужно делать?

— Понятия не имею, — признался мужик. — Первый раз с таким столкнулся.

— Я уже вызвала врачей, — прозвучал откуда-то сверху голос писательницы. — А он вообще-то жив?

Меня лихорадило от волнения и страха. А парень все лежал, скорчившись, словно креветка, и не шевелился, не подавал признаков жизни. Если он сейчас умрет у меня на глазах, я потом до конца дней своих не найду покоя!

Собравшись в духом, я прикоснулась к его ледяным пальцам и слегка отвела их в стороны, стараясь не думать о том, что из ран сейчас хлынет кровь. Но ничего не хлынуло, и я, слегка успокоившись, отодвинула ладони парня от головы.

— Да это не кровь, это волосы! — воскликнул мужик, весь вспотевший от переживаний. — Волосы крашеные!

Я поначалу ничего не поняла, но когда присмотрелась, то увидела: никакой крови нет, просто у парня волосы выкрашены в интенсивно-красный цвет.

Какое это было облегчение, словами не передать! Вместе с мужиком мы осмотрели парня, насколько могли, и не обнаружили ни малейшего следа крови, никаких повреждений, если не считать крошечной ранки на шее — пореза от бритья.

— Эй, пацан, ты живой? — спросил мой добровольный помощник и пощелкал пальцами перед носом у парня. — Что с тобой? Очнись, слышишь?

В эту самую секунду парень открыл глаза и посмотрел на меня в упор невидящим, как будто мертвым взглядом. Я пошатнулась, дыхание перехватило, словно мне в сердце загнали ледяную иглу. А в следующий момент где-то в другом измерении завыла сирена «скорой помощи».

— Это была «девятка». Да, совершенно точно. Белая, очень грязная. Нет, номеров разглядеть мне не удалось. Водитель? Ну что вы, там все в одну секунду произошло, водителя я тоже не увидела. Он сбил парня и уехал, даже не остановившись.

Вот уже минут двадцать я давала свидетельские показания, сидя в машине патрульно-постовой службы. Моя писательница, до которой очередь еще не дошла, прогуливалась взад-вперед по обочине; она явно очень устала, но мужественно держалась и никуда не уходила.

— А что с этим… как там его фамилия? — спросила я у капитана, который заносил показания в протокол.

— Девяткин? В больницу его увезли, там разберутся.

Была какая-то роковая шутка судьбы в том, что человека по фамилии Девяткин сбила именно «девятка» — «Жигули» девятой модели.

— Но он хотя бы выживет?

— Девушка, я не Господь Бог, прогнозы делать не могу. И не врач я, понимаете, не врач. Да вы не волнуйтесь, все будет хорошо.

Он искренне мне сочувствовал, этот капитан. Видимо, еще не совсем огрубел он на своей тяжкой работе, за что я была ему благодарна. Увидев, что я от пережитого шока еле держусь, он сходил через дорогу и принес мне кофе из ларька — пластиковый стаканчик с горячей, сладкой бурдой. Я даже растрогалась: еще никогда милиционеры не угощали меня кофе.

Потом меня отпустили, разрешив ехать домой, и занялись Разумовской. Она села в машину, и тут же принялась бурно рассказывать, жестикулируя и размахивая перед носом у капитана зажженной сигаретой. Ну а я вернулась к своему славному кабриолету, украдкой погладила великолепный лакированный бок. Можно было ехать домой… но неудобно бросать писательницу одну. Раз уж взялась подвезти человека, надо сдержать слово. Тем более, у меня в машине так и лежит пакет с ее книгами… И я решила ждать до упора.

Какой день сегодня странный, в самом деле… Совершенно нереальный. Люди, эмоции, события… Жизнь как будто решила держать меня в тонусе, чтобы я не расслаблялась ни на минуту.

А в голове раз за разом прокручивались события последнего часа. Вот мелькнула фигура бегущего человека во всем черном, вот пошел поток автомобилей, дождавшихся зеленого сигнала светофора, потом короткий, страшный удар; человека на мгновение подбрасывает в воздух, он падает на капот «Жигулей», катится и падает на землю. Грязная машина молниеносно исчезает, словно ее не было. Да, парня чудом не раздавило колесами, спасибо водителю «Волги» с его великолепной реакцией.

Я сидела за рулем, бездумно смотрела на бурлящую улицу, не слыша, однако, ни звука, и снова вспоминала взгляд, которым смотрел на меня Девяткин. У него были непроницаемые, остановившиеся, словно неживые глаза… как у мертвого. Он смотрел на меня так, будто не видел. И это воспоминание, занозой засевшее в мозгу, беспокоило меня, как беспокоит скребущее предчувствие тревоги, опасности.

Если бы я тогда прислушалась к нему… Тогда, тридцать восемь часов назад… Но я усилием воли стряхнула с себя наваждение, и снова вернулся привычный уличный шум, голоса прохожих, автомобильные сигналы.

Разумовскую отпустили минут через десять. Она вылезла из милицейской машины, растерянно огляделась и, увидев меня, просияла. Я помахала ей рукой.

— Надо же, а я думала, вы уехали! — сказала она, неуклюже усаживаясь на сиденье и шелестя юбкой. — Как мило с вашей стороны подождать меня.

— Не могла же я вас тут бросить на растерзание милиции! Поехали? Домой очень хочется.

Дома я первым делом приму душ, смывая негативные впечатления, потом выпью чаю с лимоном, посмотрю какое-нибудь необременительное кино и заставлю себя забыть все, что случилось за сегодняшний день. Завтра рано утром я планировала выехать из Москвы, и в поездке мне совершенно не были нужны лишние эмоции и беспокойство. Буду расслабленной и умиротворенной. И бесстрастной, словно каменный Будда.

Писательницу я высадила за мостом, прямо у поворота на Лебедянскую. Мне нетрудно было ее подвезти до самого дома, но она лишь отмахнулась, заявила, что идти ей тут ровно две минуты, и она не хочет меня обременять.

— Спасибо, что подвезли, Станислава, — сказала она, поворачиваясь и совершенно по-мужски пожимая мне руку. Ладонь у нее была уверенной и твердой. — Я, наверное, вам должна? Сколько?

Я ничего не ответила, лишь посмотрела на нее взглядом, от которого завяли бы лютики на майской лужайке.

— Простите, не хотела вас обидеть. Но разрешите, я хотя бы подарю вам книгу? Свеженькая, только что из типографии, даже не во все магазины еще поступила.

Помня ее неприятные речи об Алексе, я собралась было отказаться, но потом передумала. Зачем зря обижать человека? А Алекс… Он вообще-то передо мной виноват, и даже не понимает этого, так пусть ему будет хуже.

Разумовская торопливо написала что-то на титульном листе и вручила мне увесистую, новенькую, пахнущую свежей краской книгу в твердой лаковой обложке. А потом мило попрощалась и вышла из машины, сверкая своими немыслимыми одеяниями.

Интересно, какие же надо иметь зоркие очи и внимательность, чтобы, живя с таким ярким и необычным человеком на соседней улице, умудриться ни разу его не встретить? А все потому, что я вечно пребываю в состоянии хронического аврала, и мне некогда даже поднять нос от клавиатуры. Я засунула книгу в бардачок и тронула машину с места.

Дома я выполнила всю намеченную программу, включающую душ, чай и кино, потом неспешно собрала вещи, упаковала ноутбук — без него я себя чувствую неуверенно, словно без какой-то важной части тела. В общем, за годы журналистской деятельности я с ним буквально срослась. Лечь я решила пораньше — завтра вставать ни свет ни заря, надо быть свежей и бодрой.

Когда я уже лежала в постели и пыталась заснуть в непривычное время, зазвонил мобильник. Я взглянула на экран и тяжело вздохнула: это был Алекс. Отвечать на звонок мне не хотелось, и я, упрямо проигнорировав настойчивые трели, перевернулась на другой бок.

— Привет! С вами говорит автоответчик Станиславы. Сейчас я не дома, так что если у вас ко мне что-то срочное, то звоните на мобильный или пишите мэйлы. Можете, конечно, оставить сообщение, но прослушаю я его не раньше, чем через две недели.

Всем счастливо оставаться, и не скучайте без меня.

Шесть утра — чудесное время суток. Зябкая свежесть, безлюдные чистые улицы, нежные краски осеннего рассвета… Красиво и завораживающе. Особенно, если ты едешь в потрясающей машине, и редкие прохожие сворачивают шеи, глядя на тебя; если руки в тонких замшевых перчатках так красиво лежат на руле, а сердце согревает предвкушение долгого, чудесного, волшебного путешествия.

В багажнике лежал кейс с ноутбуком и маленькая дорожная сумка, а на пассажирском сиденье — термос, полный горячего кофе, и карта России. Этим утром я ощущала себя самой независимой девушкой на планете.

Москва медленно просыпалась, оживала, но улицы были еще пустынными, поэтому я не отказала себе в удовольствии полихачить и промчаться по центру на непривычной для города скорости. Именно поэтому я решила выбираться к Ленинградке не по Кольцевой дороге в объезд Москвы, а через центр. Из динамиков рвались энергичные латиноамериканские ритмы, которые заводили и бодрили не хуже, чем крепкий кофе.

…И все-таки я чувствовала себя не очень уверенно. На машине я ездила лишь несколько дней, и еще не успела к ней привыкнуть, отчего и пребывала в некотором напряжении. Не смертельно, но весьма неприятно. Как будто ты идешь под ручку с новым бойфрендом, в совершенно новом платье и новых туфлях, и судорожно пытаешься как-то со всей этой новизной совладать.

Через час я покинула пределы города. Указатели сообщили, что до Санкт-Петербурга — семьсот с чем-то километров. Что ж, даже если ехать по сто километров в час, то весь путь я преодолею за семь часов. Ну, накинем еще часа два-три на необходимые остановки чтобы заправиться и перекусить, и тогда в пансионат «Звездный» я попаду вечером. От того, что совсем скоро я увижу драгоценного ребенка, маму и сестру, на душе потеплело.

Дорога, несмотря на раннее утро, была довольно загруженной. Я медленно, то и дело застревая на светофорах, проехала Химки, потом поворот на Шереметьево. К восьми часам окончательно рассвело, небо было высоким, сквозь тонкие жемчужные облака просвечивало солнце, и день обещал быть теплым, почти летним. Я стащила перчатки и убрала их в бардачок. Потом расстегнула пальто и нашла в сумочке солнечные очки. Машина шла легко и уверенно, она была послушна каждому движению, и, кажется, я начинала чувствовать ее, как продолжение себя, своих рук и ног.

Я никуда не торопилась, ехала в свое удовольствие — не медленно, но и не быстро. Мчаться в левой полосе, как на пожар, когда пейзажи за окном сливаются в монотонную пеструю ленту, я не собиралась. Потолкалась в пробках на подъезде к Зеленограду, чуть позже — к Солнечногорску. Потом был Клин — красивый, очень уютный, старинный город, весь усыпанный желтыми листьями и пронизанный солнцем.

А за Клином я сделала остановку — мне захотелось выйти, подышать воздухом, размяться, выпить кофе. Голова, несмотря на ранний подъем, была свежей и ясной, хрустальный осенний воздух бодрил. Машину я остановила на обочине, у опушки березовой рощи. Ветер шелестел желтыми листьями, белые стволы стройными рядами уходили вдаль, солнце пригревало, и я решительно сняла пальто, бросила его на сиденье. Было хорошо просто стоять, чувствуя на лице теплые солнечные лучи и струи зябкого ветерка, а после каменной, оживленной, пыльной Москвы милые провинциальные пейзажи были просто отдыхом для глаз.

Я допила остатки кофе из крышечки термоса, села на водительское сиденье и поехала дальше. Короткий отдых прибавил мне сил, и я чувствовала себя прекрасно…

До тех пор, пока не зазвонил телефон.

Я ответила и услышала знакомый, родной, до дрожи в коленках любимый голос.

— Привет. Ты где?

— Привет. Я еду в Питер.

— Значит, все-таки решилась поехать? — в голосе Алекса звучала легкая ирония, а еще фоном доносился какой-то странный гул — словно звонили из шумного, людного места.

— Ну, как видишь, решилась.

— У тебя все в порядке?

— Да, все отлично, — ровно ответила я.

— И где конкретно ты сейчас находишься? — уточнил Алекс.

— Недавно отъехала от Клина, — решила я быть честной.

— А, я бывал там. Клин очень красивый город. Ну, хорошей тебе поездки.

И отключился. Я в сердцах кинула телефон на сиденье и стукнула кулаком по рулю. Машина, казалось, укоризненно вздохнула, потрясенная таким варварским отношением, и я торопливо погладила оплетку руля, пробормотав:

— Извини, моя красавица.

Вот интересно, если бы кто-то другой на моих глазах начал бы беседовать с автомобилем или, что похуже — извиняться перед ним, я первая покрутила бы пальцем у виска и решительно поставила человеку диагноз. А теперь вот и сама начала…

Впрочем, это все ерунда, не стоящая и выеденного яйца. Гораздо важнее — Алекс. Наши с ним отношения… или то, что от них осталось.

Не знаю, придавал ли сам Алекс какое-нибудь значение нашему роману. Как-то так вышло, что мы никогда об этом не разговаривали, не обсуждали, просто жили себе и жили. Я растила сына и работала, Алекс писал книги, путешествовал — большую часть этого года он жил в Испании, где арендовал для работы домик в горах. Там было тихо, спокойно, отсутствовали веяния цивилизации вроде телефона и Интернета — одним словом, отличное место для работы. Вот только иногда меня подтачивала гаденькая мыслишка — словно червяк, сидящий в яблоке, — что там не только условия для полноценного труда, но и прекрасные испанские девушки — для приятного отдыха.

Я оставалась в Москве и внутренне разрывалась, не зная — то ли мне ждать этого человека, то ли меня элегантно бросили. Но в сентябре Алекс вернулся, и все началось с начала: ночью мы были одним целым, а днем жили каждый своей жизнью. Меня раздирали противоречивые эмоции, я никак не могла понять, есть ли у наших отношений будущее. Жить с такими мужчинами опасно — они чисто физически не способны вить гнездо и вкушать плоды законного брака, как горькие, так и сладкие. Им нужен адреналин, свежие впечатления, стремительный взлет все к новым вершинам… И женщины, куда же без них.

Я не из тех, кто любыми способами тащит мужчину к алтарю: после двух замужеств неприглядная изнанка семейных отношения была передо мной как на ладони. Я очень ценила свое одиночество и не готова была променять его на сомнительное счастье кинуться в объятия первому встречному, который позовет меня в ЗАГС.

Но вся беда в том, что я любила Алекса Казакова. Первый раз в жизни я полюбила мужчину так сильно, что готова была поступиться принципами, забыть все свои продвинутые настроения и современные взгляды, и просто жить с ним, готовить ему обеды и растворяться в его любви.

Если бы это чувство было взаимным… Наверное, для меня тогда наступил бы отдельно взятый, мой персональный маленький рай.

Но я была реалисткой и осознавала, что мои мечты построены на шатком фундаменте. Алекс был нежен, ласков и мил, он относился ко мне бережно. И жил своей жизнью, не считая нужным впускать меня в нее.

Тогда я осознала простую истину — поразившую меня своей очевидностью и неотвратимостью: если я сейчас растворюсь в этом человеке, то перестану сама себя уважать. Я дойду до ручки, я свихнусь, стану всеобщим посмешищем! Стану бегать за ним как комнатная собачка в надежде получить кусочек сахара, умильно заглядывать в глаза и млеть от малейшей ласки. Нет уж, такой участи я для себя не хотела!

И именно поэтому, несмотря на всю любовь, я еду сейчас в этой машине, одна, невзирая на мнение Алекса. И именно поэтому я разговариваю с ним так подчеркнуто официально и любезно.

Потому что я не хочу сойти с ума — даже от любви.

К одиннадцати часам я почувствовала голод, самый настоящий, неподдельный, и вспомнила, что утра у меня во рту маковой росинки не было, если не считать кофе. А еще устали руки — я с непривычки держала руль очень крепко, и мышцы свело почти судорогой. И в глазах резало так, словно туда песку насыпали. По всему выходило, что пора вновь делать остановку и как следует пообедать. Или позавтракать? А впрочем, какая разница, главное, чтобы еда была вкусной. Я перестроилась в правый ряд и медленно ехала, высматривая какое-нибудь относительно приличное заведение, но пока попадались только грязные забегаловки, ржавые вагончики, или открытые всем ветрам кафешки под пластиковыми тентами. Все не то. И лишь через полчаса я увидела симпатичный домик, отделанный белым сайдингом. Крыльцо обрамляли прямоугольные цветочные горшки с роскошными бархатцами, чуть поодаль стоял мангал, на котором парень в белом халате жарил мясо. От запаха с ума можно было сойти, и я, уже не раздумывая, припарковалась почти у самого входа.

Кафе «Незабудка», гласила вывеска, укрепленная над входом. Парень у мангала широко улыбнулся, полы его халата трепал ветер. Я улыбнулась в ответ, махнула ему рукой и толкнула дверь «Незабудки». Внутри было чистенько, вкусно пахло жареной картошкой и сосисками с горчицей. Столики — деревянные и добротные, покрытые белыми скатертями, что совсем уж нетипично для придорожного кафе. Там было даже устроено два зала — для курящих и некурящих. Табачного дыма не ощущалось вовсе — наверное, стояли кондиционеры.

Милая официантка проводила меня к столу, положила папку с меню. Мой аппетит принял угрожающие размеры, и сейчас я готова была съесть целого слона, поэтому заказ сделала быстро и без раздумий:

— Картошку-фри, жареную рыбу, греческий салат. И кофе покрепче, пожалуйста.

В зале было почти пусто, только какая-то парочка в углу доедала десерт. Зал для курящих отсюда не просматривался, но когда я вошла, то успела заметить: посетителей там было совсем мало. Что поделать, осень, сезон отпусков почти окончен, и путешественников гораздо меньше, чем летом.

Ожидая заказ, я достала карту и прикинула, где нахожусь. А прикинув, впала в легкое уныние. Кажется, я переоценила свои силы и возможности, когда планировала приехать в Питер ранним вечером. Сейчас я находилась на подъезде к Твери, и получалось, что примерно сто пятьдесят километров пути от Московской кольцевой дороги, я проделала за четыре часа. Пожалуй, идти пешком получилось бы даже быстрее. Что за ерунда получается? Скорость у меня была не максимальная, но весьма приличная — около сотни. Да за это время я могла уже полпути проехать!

Потом прикинула — и поняла, что никакой ошибки не было. Во-первых, скорость постоянно снижалась на узких участках трассы, у светофоров, на подъездах к городам. Во-вторых, остановка за Клином длилась никак не меньше получаса. Ну и в-третьих, я то и дело притормаживала, разглядывая красоты окрестных пейзажей.

Да и в самом деле, что за беда, если я приеду позже намеченного времени? Это не просто поездка, но путешествие, а значит, я могу делать все, что захочу. В крайнем случае, заночую в гостинице.

Успокоенная этой мыслью, я увидела, что мне уже несут заказанные блюда. Поджаристые ломтики картофеля были посыпаны свежей зеленью, а речная форель в румяной корочке и в окружении тончайших лимонных долек, свернутых в розетки, выглядела произведением искусства. Я с энтузиазмом накинулась на еду, еле удерживаясь, чтобы не слопать все за три секунды, не жуя. Все-таки я очень сильно проголодалась!

В кафе вошел человек — подтянутый, невысокий, в синем джинсовом костюме и бейсболке. Огляделся по сторонам, сел за самый ближний к дверям столик, а к нему уже спешила официантка, несла меню. Парень торопливо сделал заказ — мне отсюда не было слышно, что именно он выбрал, потом откинулся на спинку стула и медленно стянул бейсболку.

Время и пространство как будто сделало кульбит, и я вновь очутилась на московской улице, шумной, бурлящей; услышала визг тормозов, нервный вой гудков, и увидела подлетающее над капотом «Волги» тело. В следующее мгновение я осознала себя сидящей за столиком; пальцы судорожно вцепились в край скатерти. Одно резкое движение — и тарелки полетят на пол. Я осторожно разжала пальцы и инстинктивным жестом прикоснулась ко лбу, словно проверяя — нет ли жара, не померещилось ли.

Парень все так же сидел, расслабленно покачиваясь на стуле и легонько барабаня кончиками пальцев по столешнице. Волосы у него были ярко-красные, почти алые.

Девяткин? Неужели он?

Бывает же такое на свете! Шанс встретиться с этим человеком именно здесь, в чистеньком придорожном кафе с наивным названием «Незабудка», в двадцати километрах от Твери, был ничтожным. Один на сто миллионов. И тем не менее, вот он, Девяткин, — сидит, ждет заказ и вертит в пальцах сигаретную пачку.

Но и это не главное. А главное, что он жив и, кажется, вполне здоров, и уже пришел в себя после близкого знакомства с бампером умчавшихся в туманную даль белых «Жигулей».

Недолго думая, я вскочила и радостно подошла к его столику.

— Здравствуйте! Скажите, ваша фамилия, случайно, не Девяткин? Это ведь с вами произошел несчастный случай вчера, в Москве?

Пока я с радостным видом это произносила, парень поднял на меня глаза… и я осеклась. У него были страшные, налитые кровью белки глаз, что в сочетании с цветом волос давало поистине шокирующий эффект. У меня ком встал в горле, а по спине словно проползла ледяная мерзкая змея.

— Что, простите? — спросил он медленно и глухо.

— Это… Это не вы, случайно… Вчера… Не вас машина сбила? — пролепетала я, чувствуя себя мышью, на которую равнодушно смотрит удав.

— Вы ошиблись, — сухо сказал человек, похожий на Девяткина.

— Не может быть. Вы так похожи на него…

— На кого, девушка? — его голос был все также размеренно-холоден и звучал глухо, как из бочки.

— На человека, который попал под машину вчера, у Даниловского рынка.

— Я не знаю, что такое Даниловский рынок.

— Правда? Ну значит, я обозналась, — растерянно сказала я.

Мои мысли лихорадочно метались. Как я могла обознаться, если у того, вчерашнего типа, были такие же страшные ледяные глаза, такого же цвета волосы… Да и вообще, черты лица были на удивление похожи. Правда, у вчерашнего Девяткина они были искажены болью и судорогой, а у этого что-то случилось с глазами, но в целом… ошибки быть не могло.

— А вы уверены? — задала я потрясающий в своей интеллектуальности вопрос.

— В чем?

— В том, что вы — это не он.

— Да.

Пожалуй, в многословии его не обвинишь. Девяткин — вернее, тот, за кого я его приняла, взглянул на меня все так же равнодушно, словно бы не видел. И тут я окончательно перепугалась. На его шее из-под воротника куртки виднелась цепочка багровых округлых следов, ни на что не похожих. Я от неожиданности споткнулась, зацепилась ногой за стол, звякнули стоящие на нем приборы. Все, кто был в зале, дружно на меня посмотрели, включая официанток.

— Про… Простите, — просипела я, пятясь назад, к своему столику. — Простите, что побеспокоила.

Он даже не проводил меня взглядом, не сказал ни слова, просто отвернулся и вновь откинулся на спинку стула. Я же заставила себя сесть и спокойно доесть рыбу с картошкой, хотя единственным желанием сейчас было — сбежать, прыгнуть в машину и уехать. Парочка в углу и две официантки с любопытством меня разглядывали, кажется, пытаясь догадаться: чокнулась ли я, или просто неуклюже пыталась подцепить парня? Я сделала вид, будто не обращаю на них внимания, и снова принялась за еду, но мне кусок в горло не лез. Для вида поковыряв вилкой в тарелке, я попросила принести счет, и снова взглянула на Девяткина. Он таращился в пустоту, меланхолично покачивался на стуле (я своего Шурку за это нещадно шпыняю, а этого родители, видимо, не приучили к хорошим манерам) и всем своим видом производил впечатление человека, спящего с открытыми глазами. Очень, очень странный тип.

…Но неужели я могла так обознаться?!

Я торопливо расплатилась по счету, оставив чересчур щедрые чаевые, и покинула ставшую вдруг неприветливой и неуютной «Незабудку». На улице было совсем тепло, и если бы не резкие порывы ветра, можно было на минуту вообразить, что вновь вернулось лето. Я смахнула с лобового стекла листья, не переставая думать о происшедшем. Что это все-таки было? Не спятила ли я, если мне уже мерещится невесть что? Может быть, вчерашнее ДТП так меня потрясло, что я теперь всюду вижу этого бедолагу? А что, такое случается. Когда мне было лет пятнадцать, я отдыхала у бабушки в Смоленске, где меня настигла первая любовь — с поцелуями, прогулками за ручку и милыми подарочками, все как полагается. Но лето закончилось, я вернулась в Москву, и меня долго еще преследовал знакомый запах туалетной воды, и красивый профиль того мальчика, мелькающий, казалось, на каждой улице, в каждом магазине.

Или может быть, это родной брат того Девяткина? Или просто близнец — мало ли на свете похожих людей? Да, точно, это просто совпадение. Ну а красные волосы… Может, теперь у мужчин такая мода — красить волосы в кричащие цвета, а я просто отстала от жизни? Надо у Васьки спросить, он в этом лучше меня разбирается.

Васька был моим приятелем и очень талантливым художником, журналистом, дизайнером и модельером, все в одном флаконе.

Я уже отъехала от кафе километров на десять, но не переставала думать обо всем этом. Не то, чтобы меня сильно задела эта глуповато-странная история — в конце концов, девочка я уже взрослая, и не вижу большой беды в том, что ошиблась: подумаешь, с кем не бывает… Так что довольно лениво и уже без особых эмоций, но все же думала.

А потом взяла и неожиданно для себя позвонила Флоранс, самой близкой, самой надежной подруге, на которую всегда можно положиться. Она ответила не сразу — рабочий день в разгаре, а Фло у нас девушка чрезвычайно занятая, управляет собственным бизнесом, сетью цветочных салонов.

— Флоранс, привет. Я тебя не слишком отвлекаю?

— Отвлекаешь, отвлекаешь, — улыбнулась она. — Но раз уж все равно отвлекла, говори!

— Извини, дорогая, но для тебя есть партийное задание. Небольшое. Надо сделать пару звонков. Ну, может быть, тройку.

— А сама что, не можешь?

— Я сейчас в дороге, в Петербург еду. С мобильника звонить как-то несподручно, да и телефонного справочника под рукой нет.

— Ах да, ты же у нас решила ударить автопробегом по бездорожью и разгильдяйству! — вспомнила Флоранс. — Ну давай, так уж и быть, помогу тебе. Куда звонить, чего говорить?

— Значит так, записывай. Вчера на площади Серпуховская Застава произошло ДТП, машина сбила пешехода. Фамилия пешехода — Девяткин, имени-отчества не знаю. Его увезли на скорой. Тебе нужно обзвонить все больницы того района и узнать, куда его привезли, и как его самочувствие. Жив ли он вообще, и если да, насколько серьезны его травмы?

— Стаська, постой, ты опять во что-то вляпалась? — с тревогой спросила подруга. — Ты только оклемалась после убийства Архипова, а тут снова какие-то тайны. В чем дело?

— Фло, у меня все в порядке, честное слово. Я тихо-мирно еду в Питер, никому не мешаю, уже скоро Тверь появится на горизонте. Ну просто так вышло, что я вчера была свидетелем того ДТП, и мне теперь за парня беспокойно. Выжил он или нет?

— А, ну ладно, — с каким-то подозрением в голосе сказала Флоранс. — Жди, перезвоню.

Без приключений я ехала еще километров шестьдесят. Спидометр наматывал километры, а часы у меня на запястье тикали, отсчитывая последние минуты спокойной жизни.

За Торжком обнаружилось, что у меня заканчивается бензин, и надо было искать заправку. Первая попавшаяся не годилась — нальют в бак какую-нибудь адскую смесь, а я потом буду чинить невесть в какой ремонтной мастерской свой несчастный кабриолет. Поэтому я ехала и высматривала бензоколонку, внушающую доверие. И высмотрела — на свою голову.

Она показалась из-за поворота, чистенькая и уютная. Там было кафе, магазинчик и шиномонтаж, а туалет находился внутри, а не стоял, как это обычно бывает, в чистом поле на задах заправки, в виде шаткого домика, благоухающего на километр вокруг. И я без колебаний свернула с дороги.

— Полный бак, пожалуйста! — сказала я заправщику. — И протрите стекла, хорошо?

Касса и кафетерий находились в одном помещении. За столиками сидели и что-то пили несколько молодых людей, не обремененных ни хорошим воспитанием, ни манерами.

— Ничего себе, девочка! — присвистнули за моей спиной сразу двое или трое. — Ребята, видали? Девушка-девушка, а как вас зовут?

— Федя, — буркнула я неприязненно, проходя к кассе.

— Какое красивое имя! — заржали они.

— Третья колонка, — спокойно сказала я девушке за кассой.

— Девушка, а вы что, одна едете? — не унимались добры молодцы. — А хотите, мы вам составим компанию? Вы не бойтесь, мы не страшные, мы добрые и веселые.

— Молодые люди, оставьте меня в покое! — отчеканила я, не поворачиваясь. Оплатила бензин, и с гордо поднятой головой вышла из здания.

— Хорошей дороги, — улыбнулся мне заправщик, когда я отъезжала.

Правда, отъехала я всего на несколько метров, когда вспомнила, что неплохо было бы купить минералку, жвачку, снова заполнить термос кофе, да и вообще посетить дамскую комнату. Пришлось парковаться под окнами кафешки — под самым носом у компании наглецов, которые дружно уставились на меня сквозь стекло. Когда я вошла, меня встретили одобрительные свистки.

— Девушка, что ж вы нам сразу не сказали, что у вас такая тачка! «Мерседес»-кабриолет, классная игрушечка! Ну как, поехали с нами? Мы тут недалеко живем, в Выдропужске.

— Оно и видно, — прокомментировала я, не удостаивая их даже взглядом.

Пока мне заливали в термос кофе — эта просьба, кстати, вызвала у девушки в кафетерии немалое раздражение, — я умылась в туалетной комнате, причесалась и почувствовала себя значительно посвежевшей. В зеркале отражалась очень даже симпатичная особа, хотя и не красавица в общепринятом смысле. Рыжие кудрявые волосы я заплела в косу, чтобы не мешали, лицо было аристократически бледным — загар меня не берет, хоть плачь, но, к счастью, его отсутствие мне даже идет; стильный белый свитер, купленный специально для поездки, был прекрасен во всех отношениях. А то, что ехала я на потрясающей машине, как-то само собой придавало мне уверенности в себе.

Я забрала в кафетерии свой термос, купила бутылку минеральной воды и уже направилась к выходу, как вдруг услышала:

— Ну что, красавица, ты с нами едешь?

И меня за плечо тронула чья-то здоровая лапа. Я резко повернулась, с яростью прошипела:

— Пшел вон, скотина! Грабли убери!

Молодой мужик в ветровке, плохо выбритый и воняющий свежим перегаром, скривился, но руку убрал. И очень вовремя: я уже готова была применить свой коронный прием, которому научилась еще в школе, на занятиях по самообороне. Коленом в пах — несложно и действенно. Не удостоив нахала даже взглядом, я повернулась и вышла.

Когда я очень зла, в глазах у меня натурально темнеет, и это не художественное преувеличение. Почти ничего не видя, я пробежала к машине, в сердцах дернула дверцу и плюхнулась на сиденье. Вставила ключи в замок зажигания… и только тут до меня дошло, что в кабриолете я не одна: рядом со мной, в пассажирском кресле, сидел человек в бейсболке с длинным козырьком.

— Поехали, — сказал человек негромко.

— Но…

— Поехали, я сказал! — и после этих слов мне в бок уперлось пистолетное дуло.

Голос был знакомым. Совершенно точно, я его уже где-то слышала, вот только где? Или у меня снова глюки? А что ему от меня надо? Зачем пистолет? Хочет отнять машину?

Мои мысли лихорадочно метались, а руки и ноги автоматически делали всю работу: завести двигатель, тронуться с места, выехать вверх по горке на дорогу… Заняло это несколько секунд, после чего дуло от бока убралось, а мой неожиданный пассажир вдруг подскочил на сиденье и сдавленным от изумления голосом пробормотал:

— Станислава, это ты, что ли?

Тем временем пелена перед глазами рассеялась, и я рискнула повернуть голову, хотя и не была уверена, что не схлопочу сию же секунду пулю в печень. Первое, что увидела — были черные глаза, глянцевые, как спелая июньская черешня. К глазам прилагались длинные ресницы, лиловый фингал, рассеченная бровь. Господи Боже, да неужели Егор?!

От неожиданности и удивления я не смогла произнести ни слова, просто сидела и таращилась на этого мерзавца, в то время, как машина сама по себе куда-то ехала. Я этот процесс не контролировала — не до того было. Очнулась лишь, когда над ухом кто-то нервно посигналил. Я вцепилась в руль, выровняла машину, которая уже делала попытки выбраться на встречную полосу, успокаивающе махнула рукой возмущенным водителям, и вновь повернулась к Егору. А тот сидел, вжавшись в сиденье и, кажется, мечтал провалиться сквозь землю. Но в машине, едущей на скорости сто двадцать километров в час, это проблематично.

— Это и в самом деле ты? — уточнила я неуверенно. — Не галлюцинация?

Галлюцинация смущенно стянула кепку и призналась хриплым баском:

— Это я.

— Очень хорошо! Просто прекрасно! А что ты тут делаешь?

— Ты извини, я не знал, что это твоя машина. Сел в первую попавшуюся…

— Ты хотел ее угнать?!

— Да нет же! Мне просто нужно было срочно уехать с этой бензоколонки!..

Не говоря ни слова, я перестроилась в правый ряд, выехала на обочину, резко остановила машину — из под колес полетели фонтанчики гравия. Перегнулась через мерзкого мальчишку и открыла дверцу с его стороны.

— Вон отсюда, — отчеканила я. — Иди себе другую, первую попавшуюся дуру. Мало того, что ты у меня триста баксов свистнул, так теперь еще предлагаешь поверить в «чисто случайную встречу»?

— Станислава…

— Я! Сказала! Вон!

И для верности указала рукой в направлении обочины и чахлого осеннего лесочка внизу, куда он должен был катиться. Мой пассажир умоляюще взглянул на меня.

— Я все верну, честное слово, верну! У меня было безвыходное положение… Но я не вор!

— Конечно-конечно, я верю. И поэтому видишь, даже не требую с тебя своих денег, а просто отпускаю на все четыре стороны. Иди, родной, не заставляй меня вызывать милицию.

— Не надо милицию… Ах ты, черт!..

Не успела я и глазом моргнуть, как Егор сполз вниз по креслу, скорчился, вжался в спинку и замер в неудобной позе. Выглядел он при этом донельзя напуганным. Что, собственно, происходит?

— Егор, ты что? — недовольным тоном озвучила я свой вопрос.

— Тихо… Они уже проехали?

— Кто?

— Те… В синем «Фольксвагене»…

По шоссе и правда ехал какой-то синий «Фольксваген», ехал не слишком быстро, в правом ряду, а водитель и пассажир крутили головами, вглядываясь то ли в красоты здешних романтических пейзажей, то ли в лица других участников дорожного движения. Ну и что, я вот тоже головой верчу, когда проезжаю живописный кусочек дороги, ничего особенного в этом нет. Но почему тогда нахальный мальчишка ведет себя так странно?

— Ну вот что, — не выдержала я, — у тебя какие-то проблемы, но меня, извини, это не касается. Выметайся!

— Они проехали? — сдавленно спросил Егор.

— Да проехали, проехали, успокойся!

— Уф… Повезло!

— Ты вообще русский язык хорошо понимаешь? — рявкнула я раздраженно. — Выкатывайся, и чтобы духу твоего в этой машине не осталось!

— Нет.

— Прости… Я не расслышала, что ты сейчас сказал?

— Не выйду. Мне очень жаль, но какую-то часть пути мы проедем вместе. Ты куда, кстати, едешь? В Питер?

От такой наглости я опешила и не сразу нашлась, что сказать. Егор смотрел на меня умоляющими, несчастными глазами и был похож одновременно и на побитую собачонку, и на малыша, которого лишили сладкого. Очень трогательно… но только не для меня.

— Я сейчас выкину тебя из машины, — пригрозила я.

Эта жалкая угроза не произвела впечатления на Егора. Он натянул кепку, и только теперь я заметила, что его левая рука пряталась в кармане ветровки. Наверняка пряталась не просто так. Недаром же ощущение дула, упершегося мне в бок, до сих пор оставалось непередаваемо ярким и отчетливым.

— Извини, но мне ничего другого не остается, — с сожалением сказал мальчишка и выдернул ключи из замка зажигания.

В голове у меня помутилось от ужаса и внезапно накатившей паники. Руки и ноги мгновенно ослабли и стали ватными, язык присох к гортани, а пальцы заледенели.

— Что тебе надо? — едва шевеля языком, выговорила я.

— Не бойся, пожалуйста, вреда я тебе не причиню. И твоей машине тоже. Мне надо просто проехать по этому шоссе как можно дольше и, желательно, без приключений. И чтобы меня не заметили кое-какие нехорошие типы, ясно? Ты останешься цела и невредима, я тебе это гарантирую.

Говорил он успокаивающе, мягко, и очень хотелось поверить его словам… Но верилось с трудом. Ох, мамочка, кажется, я снова влипла…

Пока я судорожно размышляла, как поступить, Егор по-хозяйски схватил мою сумку и бесцеремонно порылся в ней, вытащив паспорт и права.

— Где карточка регистрации на машину? — спросил он, подняв на меня глаза.

— Зачем тебе?

— Где карточка? — повторил он с нажимом в голосе.

Кожаный футляр с документами перекочевал из моего кармана джинсов в карман ветровки Егора. Что дальше? Я боялась даже подумать об этом. Страх придавливал меня к земле, мешал дышать, толкался в висках упругим пульсом, затуманивал разум… Вот сейчас этот странный парень выкинет меня из машины без документов, без денег, в захолустье между Москвой и Питером… Да и пусть выкинет, лишь бы не убил!

— Слушай, чего ты так трясешься? — искренне удивился Егор. — Я же сказал: ничего с тобой не случится. Давай договоримся: ты сейчас не будешь шуметь и совершать необдуманные поступки. Просто полчасика посидишь в пассажирском кресле, а я поведу, о'кей?

Я не успела ничего сообразить. До меня вообще сейчас все доходило весьма и весьма медленно. И когда я просекла, что к чему, молодой черноглазый фараон уже выскочил из машины, в два прыжка обогнул ее и раскрыл дверцу с моей стороны.

— Ну, выходи?

Как кукла, набитая ватой, я безвольно вывалилась из машины в руки Егора. Стыдно признаться, но страх полностью парализовал меня: мозг отключился, тело было непослушным и словно чужим, и я ничуть не удивилась бы, выкинь Егор меня в кювет. Сделать это было проще простого — со мной сейчас справился бы даже новорожденный младенец. Но вместо того, чтобы придать мне ускорение и толкнуть вниз с обочины, он усадил меня на пассажирское место, а сам прыгнул за руль. Соображала я все еще плохо, но успела заметить огонек вожделения в его глазах, когда он прикоснулся к кожаной оплетке руля — прикоснулся так нежно и восхищенно, словно перед ним была прекрасная женщина. Потом надел кепку; куртку, напротив, стащил и, скомкав, запихнул ее куда-то под сиденье, бесцеремонно схватил солнечные очки, которые болтались у меня за воротником свитера — от этого движения я едва не отдала концы, решив, что он сейчас примется меня душить. В очках и кепке он сам на себя был не похож. Глянув в зеркало, Егор удовлетворенно хмыкнул и воткнул ключи в замок зажигания.

— Ну, с Богом?

— Что тебе от меня надо? — бессильно спросила я, стуча зубами. Меня колотила крупная дрожь, а руки так и ходили ходуном.

— Я же сказал, мы вместе немного прокатимся. Расслабься, все хорошо.

Этим заявлением он меня просто убил. Расслабься, это же надо!

— У тебя хотя бы водительские права есть?

— Нет у меня прав.

— Что? — вскрикнула я в паническом ужасе. Забыв о собственной участи, я представила, что будет, если этот наглец разобьет мою машину! Мою новенькую, прекрасную, великолепную машину!.. — Ты даже водить не умеешь?!

— Водить я умею, успокойся. Права у меня есть, только они дома.

— Подозреваемый путается в показаниях, — все еще не помня себя от ужаса, проворчала я. — То есть права, то нет…

— Говорю, документы дома остались, в Москве.

— А если ГАИ остановит?

— Будем откупаться.

— Извини, конечно, что спрашиваю… Откупаться ты планируешь на мои деньги? Те самые три сотни?

Вопрос был риторическим, ответа я не ждала. Его и не последовало. Егор завел двигатель и выехал на шоссе, сосредоточенно и, одновременно, с лихим огоньком в глазах поглядывая вокруг.

Я сидела, молчала, судорожно обдумывала ситуацию, пытаясь восстановить душевное равновесие. Все хорошо, все в порядке, надо глубоко и ровно подышать, успокоиться, привести мозги в порядок и ни в коем случае не поддаваться постыдной, удушливой панике! Орущее от дикого страха подсознание вскоре заткнулось, и ко мне вновь вернулась способность соображать, логически мыслить и здраво оценивать обстановку.

Обстановка была такова: я в машине без ключей и документов, зато с посторонним типом, у которого явно какие-то проблемы, и решить он их собирается за мой счет и с моей помощью. У него есть пистолет, но пускать его в ход Егор пока, вроде бы, не собирается. Что ж, это уже кое-что. Выглядит парень вменяемым и адекватным, он трезвый, не обколотый, машину хоть и ведет по-мальчишески лихо, но правил не нарушает — боится попасться на глаза милиции. Еще бы, без документов в чужой машине выглядеть он будет весьма бледно.

И все-таки он чего-то боится. Тех типов в синем «Фольксвагене»? Тех, кто его избил? Интересно, что с ним такое приключилось?

Я осторожно скосила глаза влево и посмотрела на своего странного попутчика. Лицо его было чрезвычайно сосредоточенным; точнее, большую часть лица закрывали очки и козырек кепки, но и то, что оставалось видимым — даже нос! — было очень, очень сосредоточенным. Казалось, Егор беспрерывно и лихорадочно о чем-то размышляет, прокручивает какие-то варианты, тасует версии, как карты в колоде. Обо мне он тут же забыл, даже головы не поворачивал в мою сторону. А впрочем, я старалась не шевелиться и даже не дышать, чтобы не привлекать его внимания. Лучше пусть он забудет, что в машине с ним есть кто-то еще, и даст мне спокойно все обдумать.

В данную минуту особенной опасности для себя я не видела. Никакой агрессии от Егора не шло, он не собирался сию же минуту нападать на меня, угрожать оружием, причинять мне вред; скорее всего, ему действительно нужна была именно машина. Зачем? Он сказал — проехать без приключений как можно дольше, значит его кто-то преследует?

В это я легко могла поверить. Такой бедовый мальчишка, с него станется влезть в неприятное дельце с криминальным душком. Ведь украл же он у меня деньги!

— Так ты в Питер едешь? — спросил внезапно Егор.

— А что?

— Раз спрашиваю, значит надо. Ну? В Питер?

— Предположим, в Питер.

— Ага, нам по дороге, — сказал он таким довольным тоном, от которого у меня сердце ушло в пятки.

— Извини, но мы так не договаривались! Ты сам сказал — «полчаса».

— Да не волнуйся ты так, — Егор успокаивающе махнул рукой. — Будет день, будет пища. Беспокоиться станешь, когда действительно начнутся проблемы, а сейчас — смотри, как вокруг красиво, золотая осень… И пейзажи какие!

— Подавись своей осенью! — запальчиво сказала я. — В Питер я тебя не повезу, заруби это на своем прекрасном носу!

— Он что, и правда прекрасный?

Егор вытянул шею и самодовольно полюбовался на свое отражение в зеркале заднего вида. Павлин, прости Господи!

— Ты понял, что я тебе сказала?

— Конечно, понял: ты сказала, что у меня очень красивый нос.

— У тебя очень красивый, но очень маленький и глупый мозг. В Петербург ты не поедешь. По крайней мере, в этой машине. Через пятьдесят километров ты оставишь меня в покое и пойдешь в нужную сторону ножками, или поймаешь другую тачку. Ясно?

— Там видно будет, — туманно сказал Егор.

Не понравились мне его слова, очень не понравились. Я попыталась было представить, как буду выгонять его из машины, но никакого подходящего способа не придумала. Он вооружен, он явно сильнее меня, и у него ключи и все мои документы — при мне теперь не было даже паспорта! Может, выпихнуть парня из машины на полном ходу? Попытаться привлечь внимание гаишников? Или самой выкинуться на обочину?

Ну что за ерунда лезет мне в голову! Раз уж не получится взять силой, надо брать хитростью. Например, когда проедем первый же пост ГАИ, сразу попросить Егора остановиться, сославшись на необходимость срочно посетить кустики, а там — сбежать и кинуться в ножки гаишникам, чтобы спасали. Чем не выход? И еще можно что-нибудь придумать, если очень постараться.

Минут десять я интенсивно обдумывала свою участь и сочинила несколько вариантов дальнейших действий — один замысловатее и круче другого, а потом вдруг вспомнила о том, что Егор не отобрал у меня мобильник. Действительно, самое простое решение всегда лежит на поверхности. Можно ведь позвонить кому-нибудь и попросить помощи! И почему я, голова садовая, не сообразила об этом сразу?!

— Останови машину, пожалуйста! — тихонько попросила я, придавая лицу страдальческое выражение.

— Это еще зачем?

— Нужно.

— Станислава, что случилось?

— Я же говорю, мне нужно кое-куда отлучиться.

— Куда?

Вот болван!

— В туалет, мать твою! — рявкнула я, приходя в сильнейшее раздражение. — Рассказать, зачем и почему мне туда надо? Сам никак не догадаешься?

— Ты же только что там была! — резонно возразил Егор. — На бензоколонке.

— Ну и что! Ты предлагаешь мне делать это по графику?

— Станислава, потерпи немного. Останавливаться мы сейчас не можем.

— Ну это уж слишком! — вскипела я. — Что ты о себе возомнил? Сначала деньги свистнул, потом ствол мне в бок тыкал, машину отобрал, а теперь еще и в туалет не разрешаешь сходить! Сволочь ты, понял?

— Я понял, понял, — рассеянно сказал он, явно думая о своем. — Полчаса, ладно? Надо отъехать подальше.

— Сказку про полчаса я уже слышала, — сказала я злобно, после чего угрюмо замолчала.

План не сработал, надо было искать другое решение. Сумка, в которой хранился вожделенный телефон, стояла у меня на коленях, и если я начну копаться в ней, это может вызвать подозрения Егора. Поэтому, покосившись на мерзавца, я стала медленно и очень осторожно перемещать сумку с колен вниз, в пространство между сиденьем и дверцей. Чтобы Егор ничего не понял, действовать приходилось ювелирно: сдвинуть сумку на пару сантиметров, немного подождать, потом сдвинуть снова, подождать… От волнения я вся взмокла. На сложном перекрестке Егор отвлекся, глянул в боковое зеркало, и я одним — хочется надеяться, что неуловимым — движением сдернула драгоценную сумку.

Болван за рулем ничего не заметил, я могла праздновать первую маленькую победу. С видом оскорбленной гордости пялясь в окно, я опустила вниз руку и попыталась нащупать телефон. Последний вызов был на номер Флоранс, очень хорошо. Подруга у меня — человек сообразительный и умный, я могу на нее положиться, как на саму себя. Дрожащим от волнения пальцем я поискала кнопку вызова, но вслепую сделать это было довольно трудно. Я едва не высунула язык, помогая себе, но вовремя спохватилась: еще не хватало, чтобы Егор повернулся и увидел меня, с высунутым языком и обиженной физиономией.

— Что ты там возишься? — недовольно спросил мальчишка, повернув голову, и я вздрогнула.

— Смотри на дорогу, не то врежемся. Если разобьешь машину — клянусь, я тебя по стенке размажу!

Он пробормотала в мой адрес что-то нелестное — я специально не стала вслушиваться. Зачем зря портить себе настроение?

Искомая кнопка, наконец, нашлась, и я принялась лихорадочно вспоминать, как вызвать последний номер. Потыкала наугад, надеясь, что не промахнусь… и в тот же самый миг мой телефон грянул удалой марш. Я от ужаса подпрыгнула, едва не стукнувшись головой о потолок. Егор ударил по тормозам, я клюнула носом приборную панель. Черт побери, что за невезуха!

— Это что, телефон? Быстро отдай! — скомандовал он и, не дожидаясь, пока я выдам мобильник добровольно, потянулся и вырвал его у меня из рук. — Кто звонит?

Я расстроилась так сильно, что готова была разрыдаться. Егор сунул мне под нос телефон и заорал:

— Кто звонит, ну?

На дисплее высветилось имя Флоранс. Дорогая подруга, как же ты невовремя!

— Это моя лучшая подруга.

— Что ей надо?

— Наверное, для того, чтобы это узнать, нужно ответить на звонок.

— Еще чего! — хмыкнул Егор.

А дальше произошло непоправимое. Мы в этот момент проезжали по мосту через речушку Тверцу — на всю жизнь мне врезалось в память это название. Егор быстрым и ловким жестом фокусника, достающего кролика из цилиндра, вскрыл телефон, который оскорбленно пискнул и потерял сознание. Потом он вытащил сим-карту, потянулся и выкинул ее в открытое окошко с моей стороны. Не веря своим глазам, я проследила, как она летит вниз, в весело сверкающую воду. Финиш. Приехали, поезд дальше не идет.

Наверное, с минуту я сидела, онемев от возмущения, и обалдело пялилась в окно, за которое по прихоти нахального красивого малолетки улетели все мои деловые, личные и черт знает какие еще контакты, наработанные за долгие годы! «Все, все, что нажито непосильным трудом, все погибло!»

Пожалуй, я его убью. В самом деле, убью. Как бы это сделать покровожаднее, чтобы утолить всю ту ненависть, которая кипела внутри меня? Маленькая сволочь! Дрянь!

Егор спокойно рулил, словно и не было только что этого незначительного инцидента. Я медленно повернулась к нему.

— Ты понимаешь, что ты сейчас сделал? Ты меня просто убил!

— А что, ты все номера на карту сохраняла?

— Да!!!

— Ну извини, — Егор смущенно пожал плечами.

Мы ехали, ехали и ехали. И молчали. После трагической гибели сим-карты из моего мобильника, на меня навалилась странная апатия, равнодушие и покорность судьбе. Плевать на все. Больше всего на свете мне сейчас хотелось плыть по течению, как соломинке, которую мягко несет вода, кружат водовороты, и ей не надо сопротивляться, бороться, бояться. Наверное, это была своего рода защитная реакция на стресс.

Егор нервно курил в открытое окошко, машина пропахла дымом дешевых вонючих сигарет, но я не сказала ни слова — мне было все равно. Леса, поля, деревни проносились мимо, и я равнодушно смотрела, отвернувшись к окну. Вот оно, мое путешествие, вымечтанное и желанное, и все пошло кувырком. Лучше бы я и правда летела самолетом.

— Хочешь, остановимся? — неуверенно спросил Егор. — Тебе же нужно было…

Я равнодушно покачала головой, даже не посмотрев в его сторону.

— Слушай, прости меня. Не надо было выбрасывать карту… Но я растерялся, пойми. Решил, что ты сейчас все расскажешь своей подруге, и обо мне станет известно…

И тут вдруг меня словно осенило. Я вспомнила, как в конце лета Шурка рылся в моем ноутбуке, устанавливал какие-то программы — сын хоть и маленький, а в компьютерных штучках разбирается даже лучше меня, — и раскопал в залежах на жестком диске электронный органайзер, которым я сроду не пользовалась. Там можно было делать заметки, планировать расписание дел и встреч, завести список контактов. Тогда я не впечатлилась органайзером, а ребенок в порыве вдохновения занес туда адреса и телефоны всех родственников, друзей, потом переключился на своих одноклассников и приятелей по теннисной секции, а заодно и переписал весь список из телефонной книжки моего мобильника.

Это означало, что пропали лишь несколько номеров, которые я вписала в телефон уже после того, а все основные контакты сохранились в памяти ноутбука, который сейчас лежал в багажнике! Ну не гений ли мой ребенок?! Как только увижу его, первым делом расцелую и скажу, какой он у меня молодец!

Я повеселела. Жизнь явно налаживалась. Надеюсь только, что Егору не придет в его дурную башку мысль выбросить в речку и компьютер, этого я точно не переживу.

На обочине мелькнул указатель: «Вышний Волочек, 10 км». Мысленно я представила себе карту, которую вдоль и поперек изучила накануне поездки, и вычислила, что отъехала от Москвы уже больше чем на триста километров. Было два часа дня. Весь тщательно составленный график поездки летел в тартарары. Да и о каким графике может идти речь, если вместо меня мою же собственную машину ведет весьма взволнованный молодой человек, который явно влип во что-то криминальное, носит в кармане пистолет, а меня держит в заложниках. Тут живой бы остаться!

Я подумала о ребенке, о маме, и сердце у меня болезненно сжалось. Скорее бы попасть к ним, в милый уютный пансионат, в номер с мягкой кроватью и цветами в вазочке, к вкусному ресторанному ужину… Попаду ли?

Надо бы посмотреть карту, но я понятия не имела, где она. Сначала лежала на пассажирском сиденье, но когда туда плюхнулся Егор, карта исчезла; а еще был термос со свежим кофе, который мне налили на заправке, так где и он тоже?

Все мое имущество обнаружилось на полу под сиденьем — тоже дело рук Егора. Еще бы, когда садишься в чужую машину, первым делом нужно без долгих рефлексий сбросить на пол все вещи хозяев, это же так естественно!

— Извини, Стася, — виновато подал голос Егор, заметив, как я брезгливо отряхиваю карту от налипших песчинок и пытаюсь платочком протереть термос. — Я не знал, куда это все девать, а в этой смешной машине нет заднего сиденья.

— Эта «смешная» машина стоит столько, сколько ты и за десять лет не заработаешь! — сказала я уязвленно.

— Догадываюсь. А ты где работаешь, что смогла такую тачку купить?

На бестактные вопросы я не отвечаю из принципа, и по моему красноречивому молчанию это должен был понять даже такой чурбан неотесанный, как Егор. Вот интересно, какой разительный контраст: у парня красивая внешность, и ум, вроде бы, наличествует, и какие-никакие душевные качества — умеет же он искренне смущаться, просить прощения, — а вот неделикатность и чудовищный детский эгоизм портят все впечатление о человеке. Как ему, бедному, живется, с таким-то неумением общаться с людьми? Хотя что я спрашиваю, судя по боевым ранам, великолепному фингалу и заплывшему глазу, живется ему несладко.

Я плеснула кофе в крышку термоса и медленно, с наслаждением выпила. Сразу стало легче жить, мир перестал выглядеть унылым и пепельно-мрачным. Егор с завистью на меня покосился и вновь потянулся к мятой сигаретной пачке, валяющейся на приборной панели.

— Хватит курить этот верблюжий навоз, — взмолилась я. — У меня от запаха голова раскалывается. А может, ты кофе хочешь?

— С удовольствием бы выпил, — признался он. — Спать очень хочется…

— Что так?

— Я у друга ночевал, на полу, на матрасе, и уснуть так и не смог.

— Ладно, пей, горе мое!

Долго злиться на него я не могла — как не злятся на детей или собак. Ну влез в лужу, ну испачкал диван, ну намусорил — не со зла же, а по глупости! Почему-то я была уверена: Егор совсем не плохой человек, он просто совсем молод, довольно наивен и еще не вырос из детских штанишек. Капризный ребенок, по нелепой случайности заполучивший опасную игрушку — пистолет, — и пугающий ею прохожих.

Он жадно выпил кофе и даже сунул нос в крышку термоса, проверяя, не осталось ли чего на дне. Я налила ему еще порцию — усталому человеку немного допинга не повредит.

— Эх, замечательно, — сказал он благодарно. — Вкусный кофе, спасибо. Я на той заправке после Торжка хотел перекусить, уже и заказ сделал… но пришлось срочно уйти, и кофе выпить так и не удалось.

Я убрала термос и решительно сказала:

— Да, раз уж ты сам начал эту тему… Как ты попал ко мне в машину?

— Ты не заперла двери и не включила сигнализацию.

В самом деле! Вот дура-то… Пожалуй, в чем-то Алекс был прав, когда предрекал мне большие неприятности по дороге. Так оно и получилось.

— А зачем ты сел именно в мою машину? Как ты узнал, что я тоже еду в Питер? Почему подстерег меня на этой заправке? И вообще, откуда ты знал, что я буду заправляться именно там?!

Егор изумленно на меня посмотрел.

— Откуда бы я мог знать?

— Вот и я думаю…

— Это просто совпадение, чистая случайность. Клянусь, у меня и в мыслях не было… Если бы я знал, что в этом кабриолете едешь именно ты…

— А ты не знал?

— Да нет же! — сказал он горячо. — Понятия не имел.

— Тогда расскажи мне, как все было! — потребовала я. — Давай, колись, я все равно не отстану.

— А нечего рассказывать, — пробормотал Егор устало и сонно. — Я сидел в той кафешке, сделал заказ. За соседним столом мужики сидели, пиво пили. Там один из столов так стоит, что его из зала почти не видно — закрывают стеллажи с какими-то печеньями и чипсами, холодильник с напитками и касса. Вот я там и сел, чтобы меня никто не заметил, но и сам ни фига не видел, кроме тех мужиков. А они вдруг в окно уставились и говорят: смотрите, какая-то красотка на «мерине» подъехала.

И он замолчал, припоминая, как все было.

— Дальше, дальше, — подбодрила я его.

— Я сижу, жду, пока мне поесть принесут. Зала, как ты уже поняла, мне не видно, и все, что происходило, я понимал только по комментариям тех придурков с пивом. И тебя я не видел, просто понял, что какая-то молодая, красивая и богатая дура на дорогой машине, едет совсем одна, мужика с ней нет… И это был мой шанс. Ты пошла в туалет, а я быстро сел к тебе в машину. Дверца была открыта, мне повезло…

— Да уж, повезло так повезло…

— Вот и все. Честно, я не знал, что это ты. Такое невероятное совпадение, кто бы рассказал — в жизни бы не поверил!

— Да и я в совпадения не очень-то верю, — сказала я задумчиво. В голове всплыло воспоминание о Девяткине и нашей нелепой встрече в кафе «Незабудка». Позвольте-ка, не слишком ли много совпадений происходит вокруг меня? Сначала Девяткин, потом Егор — а что дальше?..

— Ну а потом поздно было что-то менять, — поняв, что я ему верю, Егор приободрился. — Пойми, мне очень нужно доехать до Питера.

— Сел бы на поезд¸ — внесла я свежее предложение.

— Это невозможно.

— Почему? Денег нет? Хочешь, я одолжу? — с надеждой сказала я.

— Деньги у меня еще есть, — ответил Егор, пунцово краснея. Вспомнил, видимо, чьи баксы лежат у него в карманах.

— Тогда в чем дело?

— Да так, долго рассказывать…

— Я вообще-то никуда не тороплюсь, и времени у меня — вагон!

Но он отмолчался, и по его лицу отчетливо читалось нежелание посвящать меня в сложные подробности своей жизни.

— Сколько тебе лет, Егор? — спросила я.

— Двадцать.

Я украдкой разглядывала его: несчастный вид, глаза за темными очками, разбитая губа, свитер грязный и мятый, словно его владелец ночевал на вокзале… Мне стало жаль парня, как-то само собой забылись все неприятности, которые он мне доставил, и я мягко спросила:

— Егор, что с тобой происходит? Может быть, я смогу тебе помочь?

— Спасибо, ты мне и так уже достаточно помогаешь! — торопливо ответил он. — Не хочу тебя грузить.

— Я и без того уже загружена твоими проблемами по самую макушку, не находишь? Так что одной проблемой больше, одной меньше — роли не играет.

— Да не знаю я, о чем рассказывать! — сказал Егор раздраженно. — У меня, можно сказать, вся жизнь на волоске, а тут ты со своим любопытством…

— Значит так. Мне твои проблемы — до лампочки… были когда-то. Пока ты не привязался ко мне, как банный лист к заднице. Теперь, раз уж я участвую в твоих делах — будь добр, рассказывай обо всем, чтобы я знала, какому риску мы тут вместе подвергаемся. У меня, между прочим, сын растет, и мне его еще на ноги ставить.

— У тебя ребенок есть, серьезно? — удивился Егор. — Сколько же тебе лет?

— Двадцать шесть. Не отвлекайся, родной, не отвлекайся! Давай, начни с начала. Тебя что, кто-то преследует?

Он, насупившись, молчал, уставившись на дорогу.

— Ну, чего молчишь? Преследуют или нет?

— Преследуют, — неохотно сознался Егор, хватаясь за свои сигареты, как за спасительную соломинку.

— У них ты тоже украл деньги?

Егор снова угрюмо замолчал, как советский партизан на допросе у злого гестаповца.

— Это они тебя избили? Ты от них пытаешься спрятаться? Ну что ты молчишь? Хоть что-то можешь мне рассказать?

— Да что рассказывать-то? — в сердцах закричал он. — Как мне в собственной квартире по башке дали, а потом избили — а я даже не понял, кто это был? Как без документов остался? Как пришлось деньги у тебя из сумки стянуть — чтобы до Питера добраться? Это все тебе нужно рассказать?

— Зачем тебе в Питер? — спросила я хладнокровно, ничуть не впечатлившись этой истерикой.

— Надо, — буркнул Егор, приходя в себя.

— Зачем?

— Стася, у меня там дела. Личные. Это никакого отношения к делу не имеет.

По тому, каким тоном он это произнес, я поняла: именно эти дела и эта поездка имеет ко всему происходящему самое непосредственное отношение.

— Ну хорошо, это я поняла. А кто тебя преследует? Те два типа в синем «Фольксвагене» — они кто такие?

— Откуда я знаю!

— Конечно, ты ничего не знаешь, и тебя кто-то хочет убить, совсем как в кино. Чрезвычайно правдоподобно!

— Вот навязалась на мою голову! — процедил Егор сквозь зубы и глянул в зеркало заднего вида.

На это смехотворное и несправедливое замечание мне даже отвечать было лень. Я поудобнее устроилась в кресле и снова отвернулась к окну.

— Я не знаю, кто они такие, это правда. Но они после того случая в квартире снова попытались напасть на меня…

— Погоди, давай по порядку. Что там произошло у тебя в квартире?

— Да ничего… Я пришел домой, и тут на меня напали двое. Мы подрались немного. Мне удалось вырваться, и я убежал. Кто его знает, может они были вооружены, эти типы, — добавил Егор, искоса глядя на меня — не осуждаю ли я его за трусость.

— Все правильно, — ответила я очень серьезно. — Лучше не геройствовать — целее будешь.

— На улице мне плохо стало, я приземлился в каком-то закоулке… а потом ты меня нашла.

— Ладно, эту часть истории мы опустим, — поспешно сказала я, увидев, что он вновь краснеет при воспоминании о краже. — Что было после того, как ты ушел из кофейни?

— Я немного послонялся по улицам около своего дома, увидел, что у подъезда дежурит один из этих хмырей и понял, что в квартиру мне не попасть. Ну, это я и так знал, просто решил проверить и окончательно убедиться. Получалось, что я остался без документов, без вещей, а мне еще в Питер ехать. На поезде не получится; можно было, конечно, на электричках с пересадками — у меня так ребята знакомые путешествовали, но уж очень это неудобно, да и опасно. На вокзалах кругом менты, я без паспорта, загребут еще в кутузку… Я еще не совсем оклемался и переночевать заехал к одному другу, рано утром он меня подбросил в Химки, и я на обочине стал голосовать. Попался мужик, который тоже в Петербург ехал, я к нему сел, сотню баксов пообещал. Нормальный, вроде мужик, простой такой, приветливый, ну мы и поехали. А за Торжком те уроды в синем «Фольксвагене» откуда-то появились, и стали нас в кювет спихивать. Мужик испугался, говорит: иди, пацан, отсюда, и деньги свои забери, мне жизнь дороже. Он остановился, я из машины выкатился — и бегом в лес. Мое счастье, что я в школе бегом занимался — фиг бы они меня догнали. Потом в овражке спрятался, полчаса пересидел, время потянул…

Тут Егор остановился перевести дух. Я на всякий случай похлопала его по руке, как бы подбадривая.

— Потом пошел по лесу параллельно шоссе, но в обратную сторону, откуда мы с тем мужичком приехали. Вышел к автобусной остановке, тут же древний гроб на колесиках подвалил, и я в него быстренько заскочил. Думаю, оторвался, слава Богу. Минут пятнадцать ехали, автобус с шоссе свернул и в какую-то деревню потащился. А мне в деревню не надо, я вышел и пешком обратно к трассе попилил. На развилке увидел бензоколонку, зашел внутрь, решил перекусить и немного передохнуть. Дальше ты знаешь.

— И как ты планировал поступить? Сесть в машину к «богатой дуре» — а потом-то что?

— Ничего плохого я не хотел. Думал, что тетку я сначала припугну, ну а потом буду действовать по ситуации. Может, она бы в меня влюбилась, тогда все было бы гораздо проще.

— Влюби-илась? — протянула я иронически. — Прямо вот так, сразу, в парня с пистолетом?

— А что такого? — защищаясь, огрызнулся он. — Я вроде не урод, неужели в меня влюбиться нельзя?

— Да почему же нельзя, конечно, можно. Но уж очень это… по-киношному. Благородный разбойник, все девушки вешаются ему на шею… Ну а из-за руля ты меня зачем выгнал? Егор, скажи честно, машину угнать хотел?

— Стася, я клянусь чем угодно — не хотел! Просто эти типы ищут парня, который или пешком идет, или пассажиром в чьей-нибудь машине сидит. А так — едут двое, парень за рулем, девушка рядом — маскировка ведь! И в этих твоих очках меня не узнать, и куртку я снял, а свитера моего они не видели…

— Ох, горе ты мое, — вздохнула я. Парня было жалко, но и самой не хотелось влипать в неприятную историю. — Ну и что мы теперь делать будем?

— Ничего. Пока едем, а там посмотрим.

— А эти бравые ребята тебя продолжают искать?

— Кто же их знает, они мне не докладываются.

— А почему, Егор? — не выдержала я и снова коснулась запретной темы. — Почему они так активно за тобой гоняются, что ты им сделал?

— Ничего я им не делал.

— Ну да, ну да, эту сказочку я уже слышала.

— Чем хочешь, могу поклясться, — торжественно сказал он. — Я их даже не знаю, и сегодня первый раз увидел.

— Так может быть, тебе это все показалось? — осенило меня. — И никто за тобой не гонялся? Избили тебя обыкновенные воришки, домушники, а ты уже в панику ударился?

— Показалось, говоришь? — мрачно переспросил Егор и снова взглянул в зеркало заднего вида. — А этот «Эксплорер» мне, по-твоему, сейчас тоже только кажется?

— Что?! — вскрикнула я и хотела было повернуться, но Егор строго прикрикнул:

— Не оборачивайся! Лучше в зеркало посмотри.

В запыленном боковом зеркальце я и правда увидела сзади, метрах в пятидесяти, черную громадину — внедорожник «Форд Эксплорер». Больше машин на дороге не было, шоссе казалось странно пустым, как будто вымершим, лишь изредка нас обгонял какой-нибудь лихач, да по встречной полосе время от времени кто-нибудь проносился мимо.

— Ну и что, машина как машина, — пожала я плечами. — Егор, у тебя мания преследования.

— Этот «Форд» уже полчаса за нами тащится. Не обгоняет, не отстает, держит такую же, как у нас, скорость и не меняет дистанцию.

В глазах у меня потемнело, кровь бросилась в голову, сердце забилось в тревожном предчувствии. Ну вот, началось…

— Почему ты сразу не сказал? — крикнула я. — Сидел тут, лапшу мне на уши развешивал…

— Хотел убедиться, что это не ошибка.

— Раньше ты эту машину не видел?

— Нет, кажется, — не слишком уверенно сказал он.

— Ох, черт… Ну и что нам теперь делать?

— Спроси что полегче, — тоскливо пробормотал Егор.

— Да, друг, втянул же ты меня в историю, — злобно посмотрела я на него. — По твоей милости меня сейчас, может быть, пристукнут ни за понюшку табаку, и ребенок мой сиротой останется.

— Пока они, вроде бы, держатся нейтрально, не нападают, как те двое на «Фольксвагене»…

— Кстати, кто там в машине? Те же самые типы? А ну-ка присмотрись!

— Отсюда ничего не видно.

Я снова глянула в зеркало. Внедорожник — огромный, черный, устрашающий, держался за нами как приклеенный. Как назло, солнце совсем разбушевалось, решив, что снова вернулось лето, и стекло «Форда» бликовало, мешая рассмотреть сидящего за рулем человека. Так, спокойно, не стоит раньше времени паниковать, лучше хладнокровно, пока еще мозги работают не в режиме «полундра! спасайся кто может!», все взвесить.

— Егор, с чего ты вообще взял, что этот черный монстр — именно по нашу душу? — озвучила я результат своих размышлений.

— А что, разве нет?!

— Я просто пытаюсь мыслить здраво. Он едет себе и едет, нам не мешает. Бывают такие люди, им проще пристроиться кому-то в хвост и спокойно пилить по скучной трассе. Скорость у нас… — я глянула на спидометр. — Скорость у нас самая удобная, сто десять километров — ни быстро, ни медленно. Может, ему просто так удобно?

— Может. Это мы сейчас проверим, — сквозь стиснутые зубы сказал Егор.

Он дисциплинированно включил поворотник, перестроился, съехал на обочину. Открыл капот, выскочил на улицу и сделал вид, будто сосредоточенно изучает внутренности двигателя. Я исподлобья смотрела, как внедорожник внезапно прибавляет скорость и пулей проносится мимо. А потом случилось странное: через несколько десятков метров он замедлил ход и потащился черепашьим темпом.

Кажется, я была не права.

Что делать-то?!

— Ну, ты видела? — открыв дверцу, Егор стремительно плюхнулся в кресло и уставился на меня, словно ожидая какого-то озарения, гениальной идеи. Ну уж нет, мальчик, расхлебывай свои неприятности сам.

— Видела. Вот он, ползет как улитка.

— Не хочет нас из виду потерять, — понял Егор. — Ну что, тогда поиграем?

И не успела я ни слова произнести, как мальчишка утопил в пол педаль газа, и несчастный кабриолет пулей вылетел на трассу. «Эксплорер» тут же подвинулся вправо и притормозил у самой обочины, пережидая, пока мы проедем мимо.

— Если ты повредишь мою машину, я не знаю тогда, что я с тобой сделаю… — процедила я злобно.

— Тихо. Лучше пристегни ремень безопасности.

Потеряв от возмущения дар речи, я, тем не менее, послушно вытянула ремень и щелкнула замком. Егор же весь подобрался, сдернул очки — они мешали ему смотреть, плотно сжал губы, отчего сразу резче проступили скулы и лицо стало выглядеть старше и мужественней. На нем ясно читалась отчаянная решимость, упрямство и глупый мальчишеский задор — безумный коктейль. Если не вмешаться, эта гремучая смесь заведет нас очень далеко.

— Егор! — крикнула я тревожно. — Что ты задумал?

— Я же сказал, сиди тихо!

— Перестань!

— Ничего страшного, мы только немножко поиграем…

Кабриолет стремительно набирал скорость, у меня засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. «Эксплорер» неуверенно маялся у обочины, когда мы промчались мимо — должно быть, красный глянцевый автомобиль смотрелся со стороны очень эффектно… Увы, это зрелище было мне недоступно.

А дальше началось настоящее кино. В зеркало я видела, что внедорожник выполз на трассу и погнал следом за нами. Поначалу он немного отстал — разогнать такую неповоротливую тушу было не так-то легко, тем более в сравнении с моей машиной — легкой и изящной, но уж когда разогнался, уверенно попер по шоссе, не отставая ни на миллиметр. Егор азартно вопил что-то, но ветер, со свистом влетавший сквозь открытое окно, уносил его слова. Уши у меня заложило, от страха тряслись колени, и я уже ясно видела свою смерть — в придорожном кювете, в разбитой машине, поцеловавшейся с деревом или опорой ЛЭП. Боже, что за дурацкая трагикомедия, почему я в ней вообще уча…

От неожиданного удара я едва не прикусила язык — Егор резко дал по тормозам, а тормоза в моей новенькой машинке отличные, послушные и очень чуткие. Хорошо, что я была пристегнута, не то вылетела бы через лобовое стекло или, как минимум, клюнула бы носом панель управления. Тоже мало приятного. Не ожидавший такого коварства, внедорожник едва не влетел нам в задницу, не хватило каких-то полметра. Он вовремя среагировал и тоже остановился. А мы вновь помчались, как сумасшедшие, нарушая все мыслимые и немыслимые правила. Душа у меня давно уже ушла в пятки, да так там и бултыхалась, слабо шевелила ластами и балансировала на грани обморока.

Внедорожник следовал за нами, как нанятый, и теперь уже не оставалось никаких сомнений, что он едет не просто так, а конкретно по нашу душу. Точнее, по душу Егора.

Что делать? Как из всего этого выбираться? Может, поступить так же, как тот осторожный дядечка, который подвозил Егора — высадить его из машины, мол, выкручивайся сам, как можешь?

Я уже открыла было рот, чтобы произнести эти слова… и не смогла. Рука не поднялась выкинуть его на улицу, этого бедолагу. Почему-то он вызывал во мне острую жалость, словно был моим собственным ребенком — это здоровенный-то лоб двадцати лет! Но факт оставался фактом, бросить его в беде я не могла, и точка.

Вот дура-то…

Пока я рефлексировала, Егор даром времени не терял. Помотав мужику в «Форде» нервы, он вдруг совершил такой финт ушами, что я потом только диву давалась: как это ему удалось?! Дорога в том месте делала крутой поворот вправо, вплотную к обочине стоял густой лес. Поворот мы проехали в хорошем темпе, Егор в доли секунды оценил ситуацию и бросил мне:

— Держись!

Я не успела ничего понять. Машину вдруг резко бросило на обочину, лес стремительно надвигался на нас, и я в ужасе закрыла глаза, ожидая удара… Но через мгновение мы остановились, и я рискнула посмотреть. Как оказалось, сразу за поворотом в лес уходила дорога, древняя разбитая бетонка. Ею уже давно не пользовались, и она изрядно заросла травой и кустарником. Мы стояли посреди густой, словно в джунглях, растительности, с дороги нас можно было заметить, только если пристально вглядываться.

— Егор, ты гений! — с чувством сказала я.

— Смотри, сейчас этот тип поедет, — предупредил мальчишка, бледный до зелени от переживаний.

Я повернулась назад и увидела в просвет между деревьями, как по дороге, буквально в паре метров от нас, едет тот самый проклятущий «Эксплорер». Я впилась взглядом в профиль водителя, пытаясь его рассмотреть и запомнить… Сердце вдруг резко трепыхнулось, перехватило дыхание… Запоминать лицо не было необходимости, я прекрасно его знала. Любимое, знакомое до каждой черточки, до каждой лукавой морщинки вокруг глаз — лицо Алекса Казакова.

Когда ко мне вернулась способность соображать, я поняла, что чувствует бумажный кораблик, попавший в водоворот. Тебя мотает в огромной черной воронке, и ты уже ничего не контролируешь. Ощущение, надо заметить, не из приятных, сродни клаустрофобии.

Алекс преследует меня на джипе, который я никогда прежде у него не видела.

Мальчишка Егор, случайно встреченный на улице, садится ко мне в машину в глухомани под названием Торжок и уверяет, будто все произошло совершенно случайно.

Парень, которого на моих глазах чуть не переехал автомобиль, вдруг возникает в захолустной кафешке как привидение, со странными багровыми следами на шее…

И к чему это все, скажите, а?

От волнения и страха я начала задыхаться — первый раз в жизни, и испугалась не на шутку. Открыла окно, подышала, подцепила пальцами воротник свитера, чтобы не душил, не сдавливал так сильно…

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Егор.

— Да так, ничего.

— Тебе плохо?

— Бывало и лучше. Не обращай на меня внимания, это я просто о своем думаю.

Мы больше не сказали друг другу ни слова, сидели в машине, по молчаливому согласию решив переждать какое-то время, чтобы дать «Форду» отъехать подальше. По лобовому стеклу скреблись настырные ветви кустарника, и я подумала, что наверняка поцарапана краска на дверцах… Но подумала вяло, почти равнодушно. Сил переживать еще и за машину у меня не осталось.

Через полчаса мы поехали. Егор зорко смотрел по сторонам, надеясь заметить врагов раньше, чем они заметят его — это давало хоть и призрачное, но преимущество. Я же дрейфовала по течению беспорядочных, рваных мыслей и догадок, тщетно надеясь отыскать во всем происходящем хоть какой-то смысл. И не находила его.

— Егор, тебе такая фамилия — Казаков о чем-нибудь говорит? — спросила я. — Александр Казаков?

Он задумался, потом недоуменно покачал головой.

— Нет. А должно говорить?

— Ладно, забудь…

Уже смеркалось, когда мы остановились возле какой-то забегаловки. Я совсем перестала следить за дорогой, поэтому понятия не имела, в какой точке трассы мы находились, но ясно было одно: доехать до Питера мы сегодня не успеем. Егор, паркуя машину, стыдливо признался, что слона может сожрать, потому что дико голоден. Да и у меня живот к спине прилип — то ли от переживаний, то ли от тягостных размышлений голод разыгрался не на шутку.

Небо было темно-синим, с мраморными прожилками перистых облаков, подсвеченных снизу розовыми закатными лучами. Красиво… Я остановилась, запрокинула голову и стояла так целую минуту, любуясь этой красотой. Егор неделикатно пихнул меня в бок:

— Стася, ты чего? Идем, что ли?

— Тебя за ручку отвести? — разозлилась я. — Без меня никак не можешь?

Егор пожал плечами и потопал к дверям кафе. Я из вредности выждала еще пару минут, и только потом вошла сама. Забегаловка на вид была непритязательной, зато пахло там чем-то очень вкусным. Кажется, курицей-гриль. Я оставила Егора делать заказ, а сама пошла вымыть руки. На стене около стойки висел телефон-автомат, рядом с ним — приклеенная на скотч бумажка с расценками за междугородние звонки.

И тут я вспомнила про подругу, которая с раннего утра получила от меня ценные указания и сейчас, наверное, оборвала телефон, пытаясь до меня дозвониться. Ну Егор, как же не вовремя ты сим-карту выкинул!

Я сняла трубку и по памяти принялась набирать номер Флоранс.

— Кому ты звонишь? — Это, конечно, Егор подскочил, округлив глаза и настороженно дыша мне в шею.

— Своей подруге. Мы с ней договаривались созвониться еще утром, и она, наверное, уже с ума сходит, потеряла меня.

Парень молчал. Я похлопала его по руке, как ребенка:

— Успокойся, тебя это не касается. Ну что ты так смотришь? Да не бойся, не собираюсь я тебя никому сдавать!

— Ладно… — выдохнул он. — Только, Стася… Я с тобой рядом постою, не возражаешь?

Его недоверие особо приятных эмоций мне не доставило, но огорчаться по такому пустяковому поводу я, разумеется, не собиралась.

— Ну постой, горе мое, что с тобой делать…

В трубке заунывно запиликало, потом раздались длинные гудки, и почти тотчас же послышался голос подруги.

— Флоранс! Это я!

— Подгорная! Ты совсем обнаглела? Что ты себе думаешь, подруга дорогая?!

— Слушай, извини меня пожалуйста, я никак не могла тебе позвонить.

— Ну конечно! Зато я как дура целый день провисела на телефоне. Куда ты пропала, у тебя все в порядке?

— Не совсем, у меня тут небольшое ЧП.

Егор предупреждающе поднял палец, но я от него лишь отмахнулась.

— Что опять стряслось? — вздохнула Флоранс. — Ты хотя бы месяц можешь пожить спокойно? Вечно влипаешь в какие-то неприятности…

— Не переживай, Фло, я в порядке. Ну, почти.

— Да, мне же твое счастье уже телефон оборвало! — вспомнила она. — Ты что, его бросила?

— Кого, телефон?

— Да Казакова же, дура! И что у тебя с номером, заблокирован?

— Подожди, подожди… Когда он звонил?

— Кто, Алекс?

— Да!!!

Подруга нервно пощелкала зажигалкой на том конце провода и шумно затянулась.

— За последние два часа он позвонил раз пять, все переживал, куда ты пропала, и почему отключила телефон. Спрашивал, не знаю ли я, где ты и что с тобой.

— А ты что сказала?

— Что знала, то и сказала! Я сама тебя обыскалась, и связи с тобой у меня нет.

— Уффф… Флоранс, умоляю, не говори ему, что я звонила! Прошу тебя!

— Да что произошло-то? — нетерпеливо спросила она.

— Я тебе потом объясню. Если сама пойму, потому что сейчас я пока абсолютно ничего не понимаю.

— Эти твои вечные тайны… — недовольно вздохнула подруга. — Ты где сейчас, уже в Питере?

— Если бы… Мы еще едем, сейчас в каком-то захолустье, сама точно не знаю.

— Мы? — переспросила она настороженно.

Я прикусила язык и готова была сама себя стукнуть по башке за то, что проговорилась. Егор рядом изображал, что в ужасе душит сам себя и бьется лбом о стену. Ну и идиот!..

— Да, мы — я и моя машина, — неуклюже выкрутилась я.

— Совсем спятила, — поставила диагноз подруга. — Или ты с любовником удрала?

— Идиотка, как тебе такая чушь в голову пришла?! Одним словом, не говори ничего Алексу, очень тебя прошу. Ну а что с тем парнем, Девяткиным? Тебе удалось что-нибудь выяснить?

— Вспомнила! — проворчала Флоранс. — Конечно, удалось, разве мне когда-нибудь что-нибудь не удавалось?

Такого я припомнить не могла. Моя подруга — успешный и состоявшийся человек, всего добилась своим трудом и каждодневной тяжелой работой, так что я была уверена: никакая трудность не устоит перед ее напором.

— Ну, говори! Жив Девяткин?

— Дорогая, этого типа вчера ни в одну из городских больниц не привозили.

— Как это?!

— Я обзвонила все больницы, справочную по несчастным случаям… Даже морги. Никакого Девяткина там и знать не знают.

— Вот это номер! — растерялась я. — Он же без сознания лежал, его машиной сбило… Галлюцинациями я сроду не страдала… Ничего не понимаю!

— Не знаю, не знаю, я тебе лишь передаю, что мне удалось разведать.

— Черт возьми! Ты уверена, Флоранс?

— Я всегда в себе уверена, — заявила она с непередаваемым апломбом и тут же рассмеялась, не выдержала нарочито самодовольного тона. — Ну что, от меня еще что-то требуется, или я могу поехать домой, к любимому мужу под бочок?

— Езжай, конечно. Славке привет, — рассеянно сказала я, обдумывая услышанное.

Происходило что-то в высшей степени странное. Я бы сказала даже, нелепое. Девяткин не поступил ни в одну из больниц Москвы, а сегодня я его увидела… Да он ли это? Может, двойник? Или у меня и в самом деле начались галлюцинации на почве нервных стрессов, переутомления и переживаний последнего месяца? Нет, в это я никогда не поверю. Я вполне здравомыслящий человек, и меня не так-то просто выбить из колеи всерьез и надолго. Девяткин мне не померещился, я видела своими глазами, как его сбили белые «Жигули». И писательница Разумовская видела!

Или она мне тоже померещилась?!

— Егор, ты знаешь такую писательницу — Светлану Разумовскую?

— Первый раз слышу, — буркнул Егор, но в его голосе явственно прозвучало облегчение от того, что я наконец-то закончила угрожающий его спокойствию телефонный разговор.

— Ничего-то ты не знаешь! — упрекнула я его. — Ладно, где там наш столик? Надеюсь, ты успел уже сделать заказ?

Можно было, конечно, ехать до упора, пока не кончатся силы, запал и азарт…

Но сразу за Новгородом я решила поискать где-нибудь ночлег, и гори оно все синим пламенем. Я устала, я была вымотана до предела, и мне сейчас требовались лишь несколько самых простых вещей. Горячий душ, чашка чая с молоком — кофе мне за сегодня так осточертел, что уже выплескивался из ушей, — мягкая постель. А еще тишина и одиночество.

Егор, обычно не утруждавший себя сочувствием и тактом, вдруг тонко уловил мое настроение, помалкивал и старался не отсвечивать: молча и аккуратно вел машину и даже не курил, видимо, чтобы не нервировать меня.

Было уже совсем темно; фары выхватывали из темноты фрагменты каких-то построек, лес вдоль обочины, припаркованные на ночь около постов ГАИ машины. Я завороженно смотрела в окно, не сознавая, где я, и на каком свете нахожусь, и очнулась только, когда пространство стало искажаться и оплывать, как раскаленный на огне пластик. Глаза у меня слезились от встречных фар, голова была тяжелой и, казалось, только дотронься — и она загудит, как колокол.

— Если увидишь гостиницу, останавливайся, — сказала я Егору. — Надо поспать, а то я уже не человек.

— Можешь спать в машине, я поведу, — предложил он. — Я не устал, и готов еще ехать.

— Если хочешь, ночуй в машине сам! — довольно резко ответила я. — Лично я предпочитаю выспаться в гостинице, на настоящей кровати.

Он ничего не ответил. Обиделся? Ну и Бог с ним, я и без того измотана до предела, чтобы еще следить за тончайшими нюансами настроения этого приблудившегося ко мне, как бездомная псина, мальчишки.

Я была раздражена и утомлена, в таком состоянии могу легко наорать на кого угодно: совесть моя уже давно уснула, ворочалась и сладко похрапывала. Нет, отдых, отдых и еще раз отдых. И плевать, что время совсем детское — всего девять часов, в конце концов, встала я в пять утра, это вам на шуточки! А мое драгоценное семейство там, в Славино, пусть отдохнет от меня еще одну ночку.

Вскоре я увидела рекламный щит: «Гостиница. Уютные номера. Ресторан 24 ч.», а следом за ним появилось и само здание — вычурный, стилизованный под европейскую готику, дом с башенками и черепичной крышей. Все, ночлег найден! И я велела Егору:

— Вот сюда заезжай!

Он свернул с шоссе, припарковался на стоянке; я без лишних слов выскочила из машины, достала из багажника сумку и утомленно поволокла ее ко входу в этот чудесный, почти натуральный средневековый мини-замок. Егор растерянно меня окликнул:

— Стась! Ты хочешь тут заночевать?

— Если ты не возражаешь, — ядовито ответила я, оборачиваясь.

— А как же я?

— А что такое? Деньги у тебя есть, возьми себе номер, в чем проблема? Ты уж извини, но я очень спать хочу. Пока!

К счастью, свободных номеров было в избытке, и мне выделили самый спокойный и тихий, с окнами, выходящими на густой и сказочный лес — настоящий, не то что наши хилые подмосковные рощицы. Я быстро зарегистрировалась, попросила, чтобы утром меня разбудили в половине седьмого — хотелось пораньше приехать к семье, взяла ключ и потащилась по лестнице на второй этаж. Интерьеры даже в коридорах и на лестнице были вполне на уровне: все чистенько и красиво, вкусно пахло какой-то парфюмерией и свежестью. Ну и отлично, потому что я люблю и ценю комфорт и не смогла бы ночевать в вонючем грязном клоповнике. Меня бы просто вывернуло от брезгливости.

Номер оказался просторный, с широченной двуспальной кроватью и мягким ковром, по которому сам бог велел ходить босиком. Я скинула надоевшие кроссовки, сумку поставила у кровати, прошлась по комнате, заглядывая во все углы и открывая дверцы всех шкафов. Все было отлично, я сразу повеселела и нашла, что жизнь прекрасна, несмотря ни на что!

На прикроватной тумбочке стоял телефон, рядом лежала кожаная папочка с перечнем услуг и списком гостиничных телефонов. Я нашла в списке обслуживание номеров, позвонила и попросила через пятнадцать минут принести мне чай. А потом отправилась в душ.

В ванной все сверкало и сияло, и я, скинув одежду прямо на пол, нырнула под струи очень горячей воды. Господи, хорошо-то как! Я сразу почувствовала себя человеком: тело оживало, расслаблялось, перестали ныть руки, ноги и спина, которые от долгого сидения в одной позе в автомобильном кресле уже грозили отвалиться. И в голове прояснилось, мысли перестали скакать очумевшими белками, и можно было спокойно обдумать все странности, происшедшие со мной сегодня…

Но мне было лень. Странности подождут, а сейчас я хочу просто отдохнуть.

Я выключила воду, лениво вытерлась роскошным полотенцем размером с футбольное поле — очень уютные, надо и себе таких купить. На крючке висел белый махровый халат, но я не стала надевать его и вышла из ванной как была, голенькая и розовенькая.

И тут же пожалела об этом. Потому что на моей кровати сидел печальный Егор и задумчиво щелкал телевизионным пультом. При виде меня у него вмиг вспыхнули глаза — восхищенным, одобрительным блеском. Задушенно пискнув, я метнулась обратно в ванную комнату.

А этот нахал поцокал языком и, как ни в чем не бывало, прокомментировал:

— Станислава, ты прекрасна!

Завернувшись в халат, я свирепо прошлепала к входной двери, рывком ее раскрыла и театральным жестом вытянула руку.

— Вон отсюда!

— Стась, ты что, обиделась? Ну извини пожалуйста, я ведь не хотел тебя оскорбить! Ты и правда очень красивая, честное слово!

— Пошел вон, маленький мерзавец! — прошипела я разъяренной змеей. В коридоре послышались шаги, и Егор пулей метнулся под кровать. Он так стремительно это проделал, что я сначала не сразу поняла, куда он делся и продолжала стоять, тупо вытянув руку. Молодая горничная с подносом, на котором исходила паром тонкая фарфоровая чашечка, удивленно уставилась на меня.

— Вот… Пожалуйста, ваш чай, — сказала она с недоумением. — У вас все в порядке?

— Что? Ах, да, — я смутилась и спрятала руку за спину. — У меня все хорошо. Спасибо большое.

— Вам что-нибудь еще нужно?

— Пока нет, благодарю, — ответила я, забирая поднос. Горничная профессиональным цепким взглядом заглянула в комнату поверх моего плеча и удалилась. Недоумение выражала даже ее спина. Проводив девушку взглядом, я вернулась в комнату, захлопнула дверь и для верности заперла ее на ключ.

— Что там? — Егор высунул физиономию из-под кровати. — А, чайку принесли? Прекрасно, а то у меня в горле пересохло.

— Вот тебе, — показала я ему фигу. — Обойдешься, чай для меня.

— Хорошо, хорошо, — торопливо сказал он. — Извини.

Я уселась на кровать, плотнее запахивая на груди халат, и придвинула к себе поднос. Чай был заварен по всем правилам, вкусно пах бергамотом, рядом лежали плотные белоснежные куски сахара, серебряная ложечка и сочная долька лимона. Ну разве это не рай? Только мальчишка, как обычно, испортил мне все удовольствие.

— Послушай, что ты вообще здесь делаешь? — сердито спросила я.

Он виновато на меня посмотрел, сделал попытку сесть рядом, но я лишь злобно на него шикнула, и парень моментально ретировался. Сел в кресло в другом углу (правильно сделал, от меня сейчас нужно держаться подальше!) и скрестил на груди руки — отгородился.

— Ты же умыкнул у меня некоторую сумму денег, на номер вполне хватит. Ну, в чем дело-то?

— Понимаешь… — он замялся. — Я ведь тебе говорил, что дома на меня напали, и мне пришлось срочно уходить, так что я остался совсем без документов. А в этой гостинице требуют паспорт. И потом, я не хочу светиться, опасаюсь, что меня найдут.

— Каким образом? — повертела я пальцем у виска. — Будут шерстить все придорожные гостиницы на трассе Москва-Петербург? Да им для этого и недели не хватит.

— Не знаю, не знаю… Нашли же они меня, когда я с тем дедком в машине ехал…

— Да это же элементарно! Тебя в машину твой приятель посадил, верно? Тот, у которого ты переночевал?

— Ну да…

— Так эти типы просто его разыскали, он им и сообщил марку машины, номер, цвет.

Егор побледнел, представив, какими именно методами могли получить признание от его друга.

— Уверяю, мы сумели от них оторваться, никто тебя не вычислит.

— В этом я как раз не уверен.

— Парень, у тебя паранойя и мания преследования. Тебе лечиться надо. Ну кому ты нужен, скажи?

— Меня хотят убить.

— Что?

— Да, меня хотят убить, — упрямо повторил он. — Поэтому я тебя очень прошу, разреши мне переночевать в твоей комнате. Иначе мне просто некуда идти — без паспорта, да еще с такой рожей.

И Егор красноречивым жестом показал на свое лицо, щедро украшенное разнообразными синяками и прочими следами побоев. Я поболтала ложечкой в чашке и прерывисто вздохнула.

— Если бы ты только знал… — сказала я. — Если бы ты знал, как ты мне надоел! Прилип как банный лист к… одному месту, и никакими силами от тебя не избавишься!

Он молчал, понурив голову и тяжко вздыхая. Наверное, осознавал всю глубину своего падения.

— И где ты планируешь спать? — недовольно продолжала я. — Учти, на кровать я тебя не пущу!

— Да я и на полу могу, — торопливо заверил он. — Это не проблема!

— Не проблема… Эх, глаза бы мои тебя не видели! Ладно, черт с тобой, оставайся. Но с условием — меня не доставать и вести себя тихо, как мышка.

— Спасибо, Стася! — с чувством сказал он, в три прыжка достиг кровати и потянулся, чтобы меня поцеловать.

— А вот это уже лишнее! — грозно предупредила я. — Держись от меня на пионерском расстоянии, понял?

— Тогда я в душ, хорошо?

— Иди, иди, — отмахнулась я.

Пока он, словно рыбка, плескался в душе и что-то довольно напевал, я торопливо высушила волосы и нашла в сумке чистые джинсы и простую белую рубашку. Ходить в халате при этом парне мне было как-то неловко. Ну вот, дожили, в собственном номере не могу расслабиться! Вскоре Егор вышел, в одном лишь полотенце, повязанном на бедрах, и я, мельком глянув, торопливо отвела взгляд. Он был очень красив и хорошо сложен, гладкая смуглая кожа блестела от капель воды — хоть сейчас снимайся в эротическом фильме. Заметив мое смущение, Егор скрылся в ванной и вышел оттуда уже одетый. Я перевела дух.

— Что-то есть хочется, — пожаловался он. — А ты как, не проголодалась еще?

— Пожалуй, что проголодалась. Тут есть ресторан, можно спуститься поужинать.

— Ну, мне лучше остаться в номере, — погрустнел парень. — Меня же здесь не должно быть, вдруг местные служащие что-то заподозрят?

— Да, а как ты ко мне в комнату попал? — очнулась вдруг я.

— По пожарной лестнице залез.

— Дурак, ты же мог упасть и шею себе свернуть!

— Как видишь, не свернул. Слушай, ты иди в ресторан, поешь сама, и принеси мне чего-нибудь, ладно?

Я скептически скрестила на груди руки.

— И как ты себе это представляешь? Попрошу котлетку упаковать в коробку, для любимой собачки, которая ждет в номере?

— Не знаю. Хотя бы пару бутербродов заверни в салфетку. А то я тут скончаюсь от голода, честное слово!

— А что, все мальчишки в двадцать лет обладают таким аппетитом? — поинтересовалась я. — У меня сын подрастает, надо сразу этот вопрос прояснить. Смогу ли я его прокормить, если он будет лопать столько же, сколько и ты?

— Сколько лет твоему сыну?

— Восемь.

— Да ладно! Во сколько же ты его родила?

— Вопрос не засчитан как бестактный и некорректный.

— А муж у тебя есть?

— Некорректный вопрос номер два, — сердито объявила я. — Все, пойду ужинать, а ты посиди, подумай над своим поведением. Дверь никому не открывай.

— Есть, шеф, — откозырял мальчишка и плюхнулся на кровать.

Я тяжко вздохнула и отправилась ужинать.

В ресторане было довольно людно и шумно — очень странно, если учесть, какая мертвая тишина царила в коридорах. Подумав, я сообразила: тишина потому и стояла, что все постояльцы сидели в ресторане и наслаждались жизнью и вкусной едой. Я выбрала свободный столик и, в ожидании официантки с меню, принялась оглядываться по сторонам. Веселые лица, парочки, компания мужиков, радостно отмечающих какое-то событие… Одна физиономия показалась мне странно знакомой, я вгляделась, разгоняя рукой клубы сигаретного дыма, и сердце у меня сжалось в дурном предчувствии. Опять эти знакомые черты, и красные, страшные белки глаз, и джинсовый костюм, и кепка, и дурацкие красные волосы, торчащие из-под козырька, и те самые странные следы на шее, которые с утра заметно потемнели и налились синевой… С воплем я вскочила с места, загрохотал стул, жалобно звякнула металлическая салфетница…

На меня смотрели все. Я стояла, прижав руки к груди, не понимая, что происходит. Девяткин повернул голову и равнодушно посмотрел сквозь меня, словно я была пустым местом.

— Девушка, с вами все в порядке? — поспешила ко мне официантка.

— Да… То есть нет. Извините, я лучше пойду.

Из зала я выскочила так, словно за мной гналась стая вампиров, и всей кожей ощущала пристальный взгляд Девяткина. Это было такое… такое осязаемое чувство, даже болезненное, как будто мне в спину воткнули иглу. Я промчалась мимо девушек на ресепшен, которые дружно повернули головы и недоуменно посмотрели на меня. Выскочила к лестнице и побежала наверх, перепрыгивая через ступеньки, путаясь в собственных ногах… Сердце колотилось с такой силой, что я смутно подумала, будто оно сейчас выскочит, разрывая ребра и кожу, и покатится с лестницы вниз. Господи, что вообще происходит? Почему он преследует меня? Кто он такой — этот тип?

Вот и мой номер. Я подергала ручку — заперто! Принялась шарить по карманам в поисках ключа, но руки тряслись как у заправского пьянчуги. Я уже ничего не соображала, а за спиной мне мерещились тяжелые равномерные шаги…

В панике я забарабанила в дверь, она приоткрылась, в щели мелькнуло перепуганное лицо Егора, и я ввалилась в комнату, угодив прямо в объятья парню.

— Стася, ты что? — спросил он, одной рукой обнимая меня, а второй поспешно защелкивая замки. — За тобой кто-то гнался?

Я помотала головой, не в силах выговорить ни слова. Егор с тревогой посмотрел мне в лицо и быстро ушел в комнату, откуда донесся звук открываемой дверцы холодильника и звон стекла.

— На, держи, — он принес мне стакан с водой. — Выпей, на тебе лица нет. Что случилось?

Я жадно выпила воду, стуча зубами о край стакана. Наверное, на меня было жутко смотреть в этот момент. Постепенно дыхание восстановилось, вернулась способность соображать. Егор тревожно спрашивал меня о чем-то, но я лишь отмахнулась — не было у меня сил сейчас пересказывать весь этот бред сумасшедшего. Да и что я могла сказать? Меня весь день преследует человек, которому я вчера помогла после аварии, и которого без сознания увезли на машине «скорой помощи», откуда он непонятным образом испарился? Чушь какая-то!

Вернув Егору стакан, я присела на краешек постели, невидящим взглядом уткнувшись в стену. До меня вдруг дошло, на что похожи те самые следы на шее Девяткина — словно ожерелье, состоящее из круглых отпечатков.

Его пытались задушить. Вот откуда красные глаза, вот откуда следы. Кто-то его душил, но не довел дело до конца. К сожалению. Я прислушалась к себе — неужели мне не жаль бедного парня? Откуда такое человеконенавистничество?

А может, он и вовсе не человек? Странный тип, которого даже машина толком сбить не может, которого задушить нельзя, который ходит за мной, как приклеенный, и постоянно попадается мне на пути…

Вампир? Нечисть какая-нибудь?

Боже мой, что за бред! Я заставила себя встряхнуться и мыслить здраво: никаких вампиров, разумеется, не существует, в них может верить лишь такой любитель всяческих ужастиков, как мой драгоценный ребенок. Но мне-то, слава Богу, уже не восемь лет!

Может, это просто какой-нибудь маньяк? Мало ли, всякое бывает, втрескался в меня по уши, и теперь не может отвязаться, едет за мной в другой конец страны, лишь бы держаться поближе к предмету своих вожделений! Это, конечно, тоже не великое счастье, но, по крайней мере, более реалистичная версия.

И тут меня словно уколола маленькая болезненная иголка.

А ведь Егор тоже таскается за мной, словно хвост за собакой… Сначала я увидела его в Москве, потом на бензоколонке… Теперь, когда я приехала в гостиницу и втайне надеялась, что дальше мы разойдемся каждый своей дорожкой, он вновь оказался рядом, банально пролез в окно. Почему, собственно, я ему так доверяю?

— Ну, ты что-нибудь надумала? — спросил меня Егор.

— Ничего, — буркнула я, вылезая из своих тягостных подозрений.

— Теперь ты, наконец, расскажешь мне, откуда ты примчалась такая, и кто за тобой гнался? — И тут вдруг его лицо некрасиво вытянулось, а в глазах вспыхнул мгновенный страх. — Это они? Они, да? Они все-таки выследили меня?

— Тихо, не кричи. Земля вокруг твоей персоны пока не вертится. Не все, что происходит, связано с тобой, у меня существуют и свои собственные проблемы, помимо тебя, — не удержалась я от мелкого булавочного укола.

Пожалуй, к Егору стоит присмотреться повнимательнее. Он меня в два счета разжалобил и окрутил; еще немного — и я начну ему носки стирать и кормить тефтельками, обмахивать газеткой от мух и защищать от всех злых людей, которые норовят несмышленыша обидеть. А несмышленыш, между прочим, уже давно совершеннолетний, и ведет себя довольно странно.

Опасности от него я не ждала. За целый день, проведенный в одной машине, у него была тысяча возможностей причинить мне вред: к примеру, тюкнуть по башке и выкинуть в близлежащую канаву. Но я пока цела и невредима, значит убивать он меня пока не собирается. А что тогда?

— Так ты уже пообедала? — допытывался Егор с голодным блеском в черных, как маслины, глазах.

— Не успела.

— Почему? Тебя выгнали из ресторана? Стася, что происходит?

Рассказать ему, что ли?

— Вот смотри. Представь себе ситуацию, в Москве ты случайно видишь человека, которого сбила машина. Он без сознания, его увозят на скорой. На следующий день ты встречаешь этого типа за двести километров от Москвы, в придорожной кафешке; у него на шее такие впечатляющие следы пальцев, как будто его душили, а глаза совершенно безумного красного цвета. Тип уверяет, что видит тебя впервые в жизни, и никакая машина его не сбивала. Третий раз он попадается тебе на глаза спустя примерно десять часов, в том же самом ресторане, куда ты приходишь поужинать.

Егор озадаченно почесал голову и уставился на меня с нескрываемым уважением, словно эти приключения как-то возвышали меня над серой толпой.

— Больше всего меня волнуют три вопроса. Первый — этот парень вампир или просто маньяк-убийца? Второе — какая опасность мне угрожает? Третье — не едет ли у меня крыша? Вот и все, спасибо за внимание.

— Все это очень странно, — признал Егор. — Но знаешь что? Ты слишком много думаешь, на голодный желудок это вредно. Нужно поесть, тогда жить станет гораздо веселее.

— Кто о чем, а вшивый о бане, — вздохнула я. — В ресторан я больше не вернусь, и не мечтай! Там этот тип, я боюсь, он меня пристукнет, и останется мой сын сиротой.

— Ну так позвони, пусть тебе ужин принесут в номер! — подсказал Егор, кивая на телефон.

— Хорошая идея! Почему сразу не предложил?

— Да я только сейчас сообразил, — признался он смущенно.

В солидной кожаной папке, лежащей около телефона, нашлось и ресторанное меню. Егор тут же решил, что будет большой стейк с картошкой-фри, сырное ассорти, пиццу, красное вино. Ну а на десерт ему хватит и пирожного «черный лес» с чашкой кофе. Я презрительно на него посмотрела и отобрала меню.

— Вообще-то, если ты еще помнишь, по легенде я живу в номере одна. И если я закажу такую прорву еды, то вызову вполне обоснованные подозрения, — наставительно сказала я, набирая номер и одновременно листая меню. — Так что… Алло, это обслуживание номеров? Я хотела бы заказать ужин в номер. Да, спасибо. Пиццу с ветчиной и грибами, салат «Цезарь», сырные булочки.

Егор скорчил жалобную физиономию и делал какие-то загадочные знаки руками. Намекал, наверное, что этой еды ему будет явно недостаточно. Вот обжора!

— И еще мартини-бьянко, — добавила я, покосившись на Егора. — Спасибо, жду.

Он смотрел на меня с веселым удивлением.

— Ну что смотришь? После пережитых потрясений мне просто необходимо прийти в себя.

— Я только за!

Кажется, полный стрессов день обещал закончиться банальной пьянкой. Я поняла это, увидев, что вместо бокала мартини мне принесли целую бутылку. От неожиданности я не нашлась что сказать, растерялась, а когда собралась было высказать претензии, официант уже испарился. Что-то долго я сегодня соображаю. Егор дождался, пока щелкнет замок, вышел из ванной, где он отсиживался, дабы не попадаться на глаза персоналу, удовлетворенно похрустел пальцами — ненавижу эту привычку! — и плюхнулся на кровать, подвинув к себе столик.

— Я не мешаю, нет? — осведомилась я.

— Нет, конечно, присоединяйся, — гостеприимно ответил он.

От злости я едва не заскрежетала зубами, но еда выглядела так аппетитно, что я вмиг забыла обо всем. Пицца с расплавленным сыром и свежей ветчиной, хрустящий салатик, маслянистый мартини с запахом полыни и трав… Егор ел так жадно, что мне почудилось — если прислушаться, можно услышать, как он довольно, по-кошачьи урчит. Сначала я, как воспитанная девушка, цивилизованно ела с помощью вилки и ножа, а потом плюнула и стала загребать пиццу прямо руками, запивая ее мартини — моим любимым напитком.

Вскоре, объевшись до неприличия, я отползла от стола и завалилась на кровать с бокалом. Егор нежно, будто любимое дитя, обнял плетенку с сырными булочками и жевал, осоловело таращась в потолок. Куда в него столько влезает, интересно? А мой Шурка тоже таким станет?

— Вот это жизнь, — пробормотал Егор, тоже забираясь на кровать и устраиваясь калачиком на краю.

— Ага, красота. Ты спасаешься бегством, меня преследует какой-то урод… Зато мы набили животы, и счастливы этим.

— Да ну тебя, не порти настроение!

— Иди отсюда, — я вытянула ногу и спихнула его с кровати. — Разлегся тут, понимаешь, как у себя дома! Все, я спать хочу.

В этот момент в дверь постучали, и Егора как ветром сдуло в ванную. Я же поползла открывать. На пороге нарисовался давешний официант, который теперь пришел забирать столик и пустые тарелки. Увидев, что в какие-то полчаса хрупкая на вид девушка оприходовала такую прорву еды и выпила полбутылки мартини, он округлил глаза, удивленно на меня взглянул, но от комментариев воздержался. И слава Богу. Выпроводив его и дав щедрые чаевые, я повесила на ручку с наружной стороны двери табличку «Not distrub», после чего позвала Егора:

— Выходи, опасность миновала.

— Спать ложимся? — спросил он и с тайной надеждой посмотрел на широкую и мягкую кровать, на которой с легкостью поместилось бы человека четыре.

— Ага, я на кровати, ты на полу, как и договаривались. Одеяло и плед я тебе, так и быть, пожертвую.

Почему-то, стоит только лечь в постель, как сон тут же улетучивается, даже если ты пять минут назад падала от усталости. Я лежала, таращила в темноту глаза и прислушивалась к каждому шороху. Пожалуй, зря я ругала Егора за его манию преследования — очень скоро такая мания обещала появиться и у меня.

Парень недовольно возился на полу — ему было жестко, неудобно, а из окна наверняка немилосердно дуло в спину. Но что же я могу поделать? Не пускать же его к себе в кровать! У меня, в конце концов, есть Алекс…

Я застонала и побила кулаком подушку. Алекс сегодня ехал за мной на джипе — зачем, зачем? Какое он имеет к этому всему отношение? Почему он отговаривал меня от поездки, ссылаясь на занятость, а сам поехал следом на каком-то «Форде», который я видела у него первый раз в жизни? Где он взял эту машину?

А главное, почему я все время встречаю одних и тех же людей на протяжении всей поездки? Такое количество совпадений — это чудовищно, в это нельзя поверить. Значит — какой-то умысел? Но чей?

Мои мысли прервал Егор, который завозился и сел, матерясь сквозь зубы. Потом послышался щелчок зажигалки, потянуло табачным дымом.

— Ты что делаешь? — сердито спросила я. — Хочешь курить — иди на улицу.

— Не могу, — мрачно буркнул он. — Там холодно. Можно я хотя бы окошко открою?

— А, делай как знаешь, — в раздражении махнула я рукой. Сколько же с ним хлопот, с этим мальчишкой! Теперь вот покурить ему приспичило…

Он открыл окно, тут же потянуло ледяным октябрьским воздухом. Я поежилась и спрятала босые ноги под одеяло.

Фигура парня отчетливо вырисовывалась на фоне звездного неба: он курил, сидя на подоконнике и отстраненно глядя куда-то вдаль. Я невольно залюбовалась им — исключительно с точки зрения эстетики, ничего личного. Красивый мальчишка, а что-то будет лет через десять? Жизненный опыт, плюс внешность, да еще и уверенности в себе прибавится — и ему просто не будет прохода от девушек.

В комнате стало совсем холодно, я закуталась в одеяло и шепотом велела:

— Ну все, закрывай, я замерзла!

Он выбросил окурок, который прочертил в воздухе яркую огненную дугу, закрыл окно, но на свое импровизированное ложе уходить не спешил — сидел на подоконнике, равнодушно смотрел на темный лес.

— Что опять? — спросила я, сама поразившись сварливым интонациям в своем голосе. Неужели я могу быть такой, что даже сама себе противна?

— Да ничего, спи, — шепотом откликнулся он. Потом встал, наклонился за бутылкой, которую мы поставили на полу у кровати, и плеснул себе в стакан мартини.

— Егор, черт тебя возьми, что происходит?

— Стася, все хорошо. Просто на полу жутко неудобно. Я тут посижу, ты спи, не обращай на меня внимания.

— Ну возьми мое одеяло, а я как-нибудь переживу, например, свитер надену, — предложила я.

— Нет-нет, ничего не надо.

— Чтоб тебе лопнуть! — от всей души пожелала я ему, вскочила с постели и щелкнула выключателем. Егор в одних трусах сидел на окне и щурил глаза, а я была тоже ничего себе — в легкомысленной розовой пижамке с кружевами, растрепанная и босиком. Красота! Пришлось выключить свет и дальнейшие переговоры вести в темноте.

— Ты так и будешь мне всю ночь нервы трепать?

— А я разве треплю? — удивился он. — Кстати, отличная пижама.

— Спасибо, без тебя знаю. Конечно, треплешь! Сидишь тут голый, весь печальный, лакаешь мартини, как романтический герой… А я, между прочим, спать хочу.

— Ну и спи себе, — пожал он плечами. — А я тут посижу: все лучше, чем как собаке на полу валяться.

— Скажи, — с подозрением спросила я, — это ты сейчас намекаешь на то, чтобы я тебя пустила на кровать?

— Ну вроде того, — легко согласился он.

— Фиг тебе!

— Ладно, тогда я буду всю ночь на подоконнике сидеть. И смотреть на тебя, — добавил он.

От такой перспективы меня передернуло. Ведь всем известно, что нет ничего хуже, чем когда на спящего человека кто-то молча и долго смотрит. Бр-р-р! Я замерзла, стоя босиком на холодном полу, и нырнула под одеяло, после чего ощутила слабенький укол совести. Бедный парень замерзает, я из себя строю невесть что, а ведь на кровати места хватит на четверых.

— Значит так! — сказала я значительно. — Ты можешь переночевать здесь, в постели…

— Ура! — завопил Егор и одним великолепным прыжком прыгнул с подоконника на кровать. Кровать содрогнулась, а я чуть не прикусила себе язык.

— Погоди радоваться. У меня есть условие. Взамен ты расскажешь мне всю историю от начала до конца: кто тебя преследует, зачем и почему. Если не расскажешь, отправишься обратно на пол, ясно?

Егор вздохнул и согласно покивал.

— О'кей, историю ты получишь.

— И я тебя предупреждаю: если ты хоть пальцем до меня дотронешься — остаток ночи проведешь на улице. Я тебя попросту выгоню на мороз без сожаления. А на улице сейчас только плюс пять, имей это в виду.

— Очень мне надо до тебя дотрагиваться, — хмыкнул Егор.

— Вот и прекрасно, наши чувства взаимны, — сказала я, чувствуя себя уязвленной до глубины души. Что же это такое, я уже не интересую мужчин, которые моложе меня? Понятно, что мальчишка мне и даром не нужен, но все-таки обидно, что он так легко согласился.

Ну и черт бы с ним!

— Хорошо, договорились. Если полезешь — убью, а потом выдам тебя преследователям.

— Ладно, ладно, — разнежено проговорил тот, залезая под одеяло. Я почувствовала его голую ногу, и меня как током ударило.

— Нет, погоди-ка! Тащи с пола плед и второе одеяло.

Егор послушно принес, я торопливо скатала плед в тугой рулон и проложила посередине кровати — в целях безопасности. Я девушка честная, и искушений мне тут не надо. Егор откровенно посмеивался надо мной, но я это глупое хихиканье игнорировала. Потом я улеглась, чувствуя себя гораздо лучше — плед защищал от случайных прикосновений, и я могла спокойно лежать, не боясь наткнуться на чужую руку или ногу.

— Где там у тебя был мартини? — спросила я и протянула руку. — История наверняка будет душераздирающей, всухую такое слушать никаких нервов не хватит.

Егор прошлепал босыми ногами к холодильнику, взял чистый стакан для сока и воды, которые заботливо подготовила для постояльцев гостиничная администрация, и щедрой рукой налил мне мартини.

Я блаженно отпила и приготовилась слушать.

История, впрочем, оказалась не очень долгой, хотя и поразительно напоминала бразильский сериал.

Егор жил с матерью и сестрой Ликой, которая была старше на два года. Отца у них не было. Егор поначалу приставал к матери с вопросами, но та отнекивалась, придумывала какие-то отговорки, а потом очень серьезно сказала:

— Егор, я могла бы выдумать историю, что твой папа был летчиком или моряком, а потом погиб, но я не стану этого делать. Ваш отец был нехорошим человеком, он бросил меня сразу после твоего рождения, а Лике тогда только-только исполнилось два, и я осталась с двумя маленькими детьми на руках… Не хочу о нем вспоминать, и ты, пожалуйста, не думай об этом. И давай закроем эту тему раз и навсегда.

Легко сказать — не думай! Тем более, десятилетнему мальчишке, который отчаянно завидовал своим школьным друзьям: отцы водили их на футбол, жарили шашлыки на майских праздниках, разрешали порулить на машине… Ему же оставалось общество сестры — глупой воображалы, и матери — рано постаревшей, сухой, с губами, сжатыми в ниточку. Она никому не доверяла, боялась всего и всех, не подпускала к себе мужчин ближе десяти метров — впрочем, они и сами не горели желанием общаться с нею. Все силы она отдавала детям и в итоге превратилась в скучную, вечно настороженную старуху — и это в пятьдесят лет!

Егор дома бывать не любил. Общество сестры и матери тяготило его, эти каждодневные наставления, разглагольствования, нотации… Лика вечно воевала с матерью, а ему было скучно, неуютно, хотелось сбежать на улицу, где ждали друзья и приключения.

Мать так и не вышла замуж, и Егор уже не надеялся, что когда-нибудь у него появится отец. Все шло своим чередом: он закончил школу, поступил в вуз — очень уж не хотелось в армию, но учиться было лень, и он частенько отлынивал. Лика в свои двадцать два страшно мечтала о замужестве, зазывно стреляла глазками по сторонам, кидаясь на каждого мало-мальски перспективного парня, но желающих взять ее в жены пока не находилось, несмотря на хорошенькое точеное личико и стройную фигурку. То ли нахрапистость и хищный характер отпугивали потенциальных женихов, то ли ее мать, которая всегда ходила с таким видом, будто съела лимон, то ли отсутствие приданого. Единственной ценностью в семье Егора была квартира в центре, которая досталась матери от ее родителей. Переулок около Малой Бронной, Патриаршие пруды. Дом, правда, был старый, дряхлый, но зато какой район — элитный и престижный. Впрочем, даже квартира не помогла: Лика считала себя старой девой и была уверена в том, что замуж никогда не выйдет. А оттого стала еще агрессивней и возненавидела всех мужиков скопом.

В этот самый момент, когда в доме царила непередаваемая атмосфера слез, криков и материнских сухих нотаций, раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос сухо и четко сообщил, что отец Егора и Анжелики тяжело болен, жить ему недолго осталось, и он хотел бы увидеться со своими детьми. Затем его попросили записать адрес и приехать как можно скорее.

Егор растерянно положил трубку и сообщил домашним поразительную новость. Мать, побледнев, едва не грохнулась в обморок, а Лика, фыркнув, довела до сведения всех присутствующих, что не намерена встречаться с каким-то там старым пеньком, выносить за ним «утку», менять простыни и полоскать под краном его вставную челюсть. Егор же не знал, что и думать. Все было слишком неожиданно и как-то очень по-книжному. Отец, который всплыл из небытия после двадцати лет отсутствия, бессердечность сестры, бледность на пергаментном лице матери…

— Лика, помолчи, — попросил Егор.

— Вот еще, — не унималась сестра. — Как нас бросать — так он герой, а как помереть пришло время, сразу о детях вспомнил.

— Мне адрес дали, — сказал Егор, глядя на бумажку, на которой корявым почерком писал под диктовку звонившего мужика. Кстати, кто он такой? Вроде как адвокат? Откуда у пожилого больного человека — адвокат?

— Дай сюда эту бумажку, я ее выброшу, — велела Лика и цапнула листок хищными пальчиками. Пренебрежительно прочла адрес и, пожав плечами, удалилась в свою комнату.

— Ма, откуда этот отец взялся? — спросил Егор с безмерным удивлением. — Кто он такой? Расскажи!

— Нет, сынок, не заставляй меня вспоминать…

— Мама! — неожиданно жестко сказал парень. — Ну хватит уже. Мы имеем право знать, не маленькие. Кто наш отец, и почему он нас бросил?

Мать для порядка повздыхала, сжимая виски бледными пальцами, бросила на сына скорбный взгляд, но, убедившись, что он от своего не отступится, неохотно рассказала.

Это случилось в те времена, когда деревья были большими, воздух — гораздо чище, чем сейчас, а мама Егора, Надежда — почти молодой и почти красивой девушкой. Ключевое слово — девушкой. В тридцать лет у нее не было ни мужа, ни любовника, ни даже намека на личную жизнь и конечно же, это не могло ее не задевать. Но однажды случилось чудо: она познакомилась во дворе с мужчиной — старше ее лет на двадцать, но красивым, стройным, подтянутым. Он оказался каким-то большим начальником, приехал из Ленинграда в командировку. По вполне понятным причинам, мама Егора воздержалась от подробностей, но главным было то, что между нею и тем мужчиной, Алексеем Модестовым, закрутился совершенно бешеный роман. Ее не смущало даже, что ее любовник женат и имеет трех малолетних детей — правда, от первого брака жены. Все это были мелочи, главное, что они вместе, что он ее любит… Через год на свет появилась Анжелика. Рождение ребенка давало надежду на то, что Модестов уйдет от жены и официально оформит свои отношения с Надеждой, но не тут-то было. Жена оказалась дочерью какой-то важной шишки, и многое в карьере Алексея зависело от благосклонности тестя, потому уйти из семьи он не мог, если не хотел остаться у разбитого корыта.

Надежда временно затолкала женскую гордость подальше, жила с ребенком в своей квартире, той самой, что в переулках близ Малой Бронной, с нетерпением ждала редких командировок любимого. А они и в самом деле становились все реже.

Вскоре Надежда поняла, что снова беременна и испугалась уже всерьез. Испугалась статуса матери-одиночки, зыбкого своего положения, неясных перспектив… Покричала, поплакала, разругалась с Алексеем в пух и прах… но это ничего не изменило. Разводиться он по-прежнему не собирался, хотя деньги давал щедро, и ни его любовница, ни ребенок ни в чем не нуждались.

Вскоре родился Егор. Модестов наезжал в Москву раз в два-три месяца, в его взгляде не было уже прежней нежности и любви, и Надежда опасалась даже подумать, что будет дальше. Она собиралась уже ехать с детьми в Ленинград, чтобы предъявить их законной жене и потребовать развода для Алексея. В конце концов, других детей у него нет, он даже не усыновлял отпрысков жены от первого брака. Она в самом деле поехала бы, потому что очень боялась остаться у разбитого корыта, но все ее планы были разрушены одним прекрасным осенним днем. До приезда Алексея оставалось около трех дней, Надя вышла погулять с детьми и, таща коляску по тротуару, вдруг увидела его — своего любовника в компании женщины, красивой, яркой, ухоженной, слегка богемного вида, в ярком пышном платье. Они шли вместе, обнявшись, хохотали, и поглядывали друг на друга с таким лукавством, что не оставалось сомнений в характере их отношений. Замерев на месте, шокированная Надежда увидела, как они входят в подъезд соседнего дома и вспомнила, что не раз уже видела эту бабу во дворе, гуляющую с ребенком.

Тут же завертелся вихрь подозрений: от кого ребенок, если она живет одна, без мужа? Что делал в этом дворе Модестов, когда они познакомились? Никаких учреждений здесь не было и в помине, одни лишь жилые дома. Неужели эта рыжая — его старая пассия, которая прижила от него ребенка, а теперь снова заманила в свои сети?

Догадка, поразившая ее, казалась единственно верной.

Надя билась в истерике и не знала, что предпринять. Отравиться? Утопить детей, а потом утопиться следом и самой? Убить Модестова? Убить рыжую крашеную хищницу? Настучать его ленинградской жене?

Она промучилась так три дня, а потом Алексей объявился сам: ввалился в квартиру с чемоданом, словно только что приехал, расцеловал Надю, посюсюкал с детьми, в общем, делал вид, что все в полном порядке. Потрясенная таким вероломством, не обладающая большим опытом, Надежда тут же закричала, что она все видела, и его крашеную лахудру видела, и глаза ей повыцарапает! Алексей легко улыбнулся, пожал плечами и, попрощавшись, вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

На этом все кончилось. Надежда каждый день видела его в компании рыжей соседки, унижалась, плакала, но он мягко объяснил, что разлюбил ее, а значит — все кончено.

— Но как же дети? — рыдала Надя.

— А ты на сто процентов уверена, что они мои? — Произнеся эту циничную фразу, Алексей сочувственно потрепал ее по подбородку. — Успокойся, Надюша, ты еще устроишь свою жизнь. Счастливо тебе!

И ушел, оставив ее в полнейшем смятении чувств.

Самым ужасным было видеть почти каждый день рыжую хищницу и чувствовать на себе ее лукавый изучающий взгляд. Модестова она изредка встречала во дворе, когда он приезжал в Москву, но встреч с ним избегала. Когда Надя видела ребенка хищницы, мальчика лет четырех, в ней все закипало: теперь уже сходство с Модестовым так и било в глаза. Те же уши, нос, подбородок…

Потом все как-то разом кончилось. До нее дошли слухи, что Алексей бросил и соседку — сделал ей ребеночка и бросил, а в столицу и вовсе перестал приезжать. Дела его пошли в гору, он сменил работу, стал большим начальником, и мотаться из города в город стало ему не по статусу. Эта новость принесла некоторое облегчение: по крайней мере, видеть бывшего любовника ей больше не придется, ну а то, что красотка-соседка с огромным восьмимесячным животом тоже стала брошенкой, дарило хоть какое-то моральное удовлетворение. С другой стороны, удовлетворение это быстро таяло, когда Надя видела вполне довольное жизнью лицо соперницы: она спокойно выгуливала свой беременный живот и, казалось, нисколько не огорчалась по поводу разрыва с отцом своих детей. То ли ей было на него плевать с высокой колокольни, то ли у нее просто был сильный и самостоятельный характер. Надя этого не знала, и знать не хотела, и вообще старалась не думать об этом, желая вытолкнуть поскорее из памяти эту историю.

Ну а дальше жизнь вошла в привычную колею и нарушил ее лишь двадцать лет спустя звонок от Модестова, который хотел видеть своих уже взрослых детей.

Выслушав эту потрясающую в своей банальности историю, воспетую сотнями писателей и сценаристов, Егор покачал головой. Кто бы мог подумать, что в жизни его блеклой, бесцветной матери бушевали такие латиноамериканские страсти!

Из комнаты Лики уже довольно долгое время раздавалось щелканье клавиш — сестра, как обычно, сидела за компьютером. Потом она высунула голову и озадаченно сказала:

— А папашка-то у нас не простой!

— С чего ты взяла?

— Он живет под Питером, в маленьком поселке у моря. Это очень престижное местечко, земля там стоит бешеных денег, а судя по тому, что в твоем адресе есть только номер дома и нет квартиры — папанька живет в собственном коттедже. И это наверняка не вшивая развалюха, а, как минимум, двухэтажный особняк.

— Откуда ты знаешь? — плачущим голосом простонала мать.

— Я нашла карту этого поселка. Дом стоит на ближайшей к морю улице, и я уверена, что земля там — бешено дорогая.

— Ну, тебя это волновать не должно, — поддел сестру Егор. — Ты же не хотела с отцом знакомиться!

— Щазз, разбежался! — отбрила она братца. — Хочешь, чтобы все бабки и недвижимость тебе досталась? Вы как хотите, а я собираю вещи. Особняки у Финского залива, знаете ли, на дороге не валяются!

Глаза у старшей сестры горели, щеки раскраснелись, и она мысленно уже подсчитывала возможную прибыль: вкусный кусочек от наследства, богатые женихи, выстроившиеся в очередь, независимость от надоедливой матери, свобода, а главное — МНОГО БАБОК! Она даже не пыталась скрыть меркантильного интереса, и Егору стало противно. Не то чтобы он был против денег: с ними, конечно, жить гораздо веселее… Но отец его интересовал в первую очередь не как толстый кошелек, а как человек.

— Дети! Вы что, поедете к этому предателю? — воскликнула мать. — К тому, кто бросил вас в младенчестве и не вспомнил ни разу за двадцать лет?

— Конечно, поеду! — Лика уже скрылась в комнате, и оттуда послышались звуки поспешных сборов: в сумку летели вещи, косметика, обувь. Потом сестра заперлась в ванной и вышла оттуда через полчаса в непривычном образе: вместе яркого макияжа и откровенного наряда — скромные джинсы, зачесанные за уши волосы, бледное личико и глазки в пол. Типичная бедная родственница. От такой метаморфозы Егор остолбенел, а мать принялась рыдать и заламывать руки.

— Как вы можете! Вы меня бросаете, едете к этому… подлецу, променяли мать на доллары!

— Мам, успокойся, — равнодушно сказала Лика, — все будет хорошо. Я позвоню.

— Ты уже уезжаешь?!

— Ну конечно, поезда на Питер ходят часто. Егорушка, чао. Если надумаешь приехать, постарайся выглядеть пай-мальчиком, чтобы папеньку не спугнуть. Но я, в принципе, и сама управлюсь.

Мать сползла на пол, заливаясь слезами.

— Ну что такое! — недовольно воскликнула Лика. — Ты же все равно собиралась через неделю ехать в свой санаторий для сердечников, разве нет? Отдохнешь там спокойно, а я пока с папашей познакомлюсь. Не рыдай, я скоро вернусь. Буду на связи.

И она выскользнула из квартиры, помахивая дорожной сумкой. Мама рыдала. У Егора от всего происходящего голова шла кругом. Где-то за тысячу километров отсюда лежал при смерти его богатый отец, владелец дома, денег и адвокатов с сухими, деловитыми голосами. Как такое могло быть? Он уже и думать забыл об отце. С тех пор, как ему исполнилось тринадцать, он перестал мечтать о том, как папа к нему приедет, посадит в дорогую машину и увезет в свой сказочно прекрасный дом. Выходит, мечты сбывались? Неужели он уже совсем скоро познакомится со своим родным отцом? Удивительно…

То, что отец их бросил, Егора почти не смущало. Всякое в жизни бывает, а это дело давнее, и вообще, нужно уметь прощать. Зла на этого человека он не держал, напротив, ему было интересно увидеть его, поговорить… Только бы успеть! Если отец так плох, надо поторопиться.

Егор посмотрел на мать и понял: так просто его не отпустят. Она сейчас выжмет из этой истории все, что возможно, тысячу раз упрекнет детей в черствости и равнодушии, а потом еще десять лет будет горько вспоминать, как они бросили ее одну, погнавшись за длинным рублем… или баксом. Через неделю мать уедет в санаторий, и Егор решил, что дождется ее отъезда, поможет собраться, посадит на поезд, чтобы она не так расстраивалась, а потом уже поедет к отцу.

Так и получилось. Мама уехала, обиженная на весь свет, ее даже месяц отдыха на юге уже не радовал, зато Егор не чувствовал себя предателем, бросившим на произвол судьбы собственную мать. Лика за все время позвонила лишь раз, ничего толком не сказала, голос у нее был чрезвычайно загадочный, но сквозь напускное Егор сумел расслышать нотки растерянности, что для сестры было нехарактерно. Она никогда не терялась и умела любую ситуацию повернуть в свою пользу, а тут — такая перемена! Неужели папа пришелся ей не по зубам? Егор узнал, что отец жив, находится в сознании и вполне в состоянии общаться, и облегченно выдохнул: он опасался, что за то время, пока он отправлял маму в санаторий, отец мог умереть, так и не дождавшись его появления.

Он поехал на вокзал, купил билет на завтрашний день, выпил пива в кафешке и поехал домой… А по дороге чуть не попал под машину. Точнее, его толкнули. Егор стоял на «зебре», ждал, когда на светофоре загорится зеленый, и вдруг почувствовал сильный удар в спину, оступился и чуть было не полетел под машину. Счастье, что в детстве он активно занимался спортом и умел владеть своим телом: ему удалось сгруппироваться, и грузовик проехал в двадцати сантиметрах от его ноги. Того, кто его толкнул, уже, разумеется, не было. Или это все Егору вообще почудилось? Он решил, что пиво было слишком крепким и пошел к дому. Поднялся по лестнице, вставил ключ в замочную скважину… и остолбенел. Дверь не была заперта. В голове пронесся вихрь мыслей: бегом назад, звонить в милицию, ни в коем случае не входить… В этот самый момент дверь его собственной квартиры открылась и парня кто-то втянул в прихожую.

Егор даже ничего не успел сообразить, как его начали бить. Двое. Одному он двинул в челюсть, второго ударил в пах и выскочил из квартиры, пока они не очухались. Скатился по лестнице, куда-то побежал, понимая, что надо уйти подальше… но сил уже не было. Приземлился в каком-то закоулке, надеясь, что его не найдут. Потом попалась я, добрая душа, которая напоила его кофе и «подарила» три сотни. Билет на поезд он потерял в драке, денег в кармане не было не копейки.

Егор принял решение все-таки поехать в Питер: сестры и матери в Москве нет, с ними ничего не случится, а вот он сам, оставшись в столице, может пострадать. Дома его наверняка подкарауливают, деваться ему некуда… Хоть у отца в особняке пересидеть! Другу, у которого ночевал, Егор оставил ключи от квартиры, попросил зайти с кем-нибудь, осторожно проверить, все ли в порядке, и запереть дверь, чтобы ворье не вынесло вещи.

И только когда двое типов в синем «Фольксвагене» стали теснить к обочине дедка на «Жигулях», который его подвозил, Егор понял: его хотят убить, и это как-то связно с его новообретенным отцом. Кто-то очень не хочет, чтобы он попал в поселок «Дюны» под Петербургом. Почему? Из-за возможного наследства?

— Это наверняка мои родственнички стараются, — хрипло сказал Егор и забулькал бутылкой мартини, разливая напиток в опустевшие стаканы. — Другие дети моего отца. Им не хочется делиться жирным кусочком, вот они и пытаются вывести меня из игры…

— Е-ру-нда, — веско произнесла я. — В твоей версии полно несуразностей. Во-первых, с чего ты взял, что отец тебе что-то завещал? Во-вторых, почему с твоей сестрой ничего не случилось, а за тобой натуральную охоту открыли? Или она по завещанию ничего не получает? В-третьих, существует ли вообще это завещание?

— Ну, родственничкам-то известно гораздо больше моего, я уверен, потому меня и устраняют. Значит, в завещании я и в самом деле упомянут. А Лика… Не знаю, может быть отец пообщался с ней полчасика, увидел ее корыстные глазки и решил ничего ей не оставлять. В назидание.

Егор говорил чрезвычайно убедительно и даже пафосно, но от выпитого мартини язык его слегка заплетался, отчего звучало это очень смешно. Я захихикала и снова глотнула волшебный напиток.

— Чего смеешься? — обиделся мальчишка. — Смешно ей… Мне, может, суждено умереть в двадцать лет, а она веселится!

— Да не обращ-щай внимания, это я просто слегка пьяная, — поведала я, пытаясь унять головокружение. — Не надо было столько пить. А мне еще з-завтра за руль садиться…

— Я сам поведу, — помахал он пальцем перед моим носом. — Так что пей сколько влезет.

— Р-разбежался! Тоже мне, джентльмен выискался!

Я его уже не боялась, забылись все подозрения. Возможно, мартини сыграл свою роль, возможно, искренний рассказ Егора — а я поверила каждому его слову, — но между нами возникла какая-то искорка, какая-то теплота, словно мы тысячу лет друг друга знаем. Я была в курсе его проблем, он — в курсе моих, мы вместе лежали в одной кровати, как давно и прочно женатая парочка, пили, болтали и нисколько друг друга не стеснялись.

Поэтому я почти не удивилась, почувствовав, как Егор осторожно забрал у меня из руки бокал с мартини и легко, едва касаясь, провел пальцами по моему плечу.

— Стаська, — завороженно прошептал он, прежде чем поцеловать меня.

Губы у него были мягкие, сладкие и очень нежные. Я проваливалась в этот поцелуй, голова у меня кружилась — а может быть это кровать кружилась, подхваченная каким-то смерчем? Я отвечала на поцелуй, а он торопливо, одной рукой сдирал с меня пижаму, а другой пытался вытянуть лежащий между нами плед — преграду…

Стоп.

Я вынырнула из лихорадочного поцелуя, оттолкнула от себя руку Егора, и он замер в темноте.

Я целуюсь с двадцатилетним мальчиком. Я пьяная. Мне очень хорошо сейчас, но у меня есть Алекс Казаков и я люблю его.

Остановись, Станислава, ты совершаешь гигантскую глупость, сказала я себе.

— Стася? — неуверенно позвал Егор и протянул ко мне руку. — Что случилось?

— Следуя своему обещанию, — сказала я хрипло и сама поразилась, насколько фальшиво это прозвучало, — я сейчас должна выгнать тебя из комнаты, а на улице плюс пять. Поэтому давай мы просто ляжем спать — и все. Только спать. Ничего больше.

— Я не могу.

— Что — не могу?

— Спать не могу.

— Тогда лежи и думай о приятном. Извини, мне завтра очень рано вставать.

— Я так и думал, что ты замужем, — буркнул Егор и вытянулся на кровати. В темноте я видела, как блестят его глаза, слышала, как он длинно и прерывисто дышит.

— Я не замужем, Егор, — мягко сказала я. — Но я люблю одного человека…

— Это к нему ты едешь?

— Да не к нему я еду! В Славино меня ждут сестра, мама и сын. И давай на этом остановимся, хорошо?

Этой ночью я почти не сомкнула глаз. Лежала, вытянувшись в струнку, ощущала плечом Егорово плечо, слушала его дыхание и знала — он сейчас тоже не спит. А под утро пошел мелкий, почти невесомый дождь.

Было еще темно, когда из тревожного неглубокого сна меня вырвал аккуратный стук в дверь. Ничего не соображая, я испуганно подняла голову от подушки и услышала, как за дверью негромко произнесли:

— Половина седьмого. Вы просили разбудить.

— Да, спасибо большое, — ответила я, приходя в сознание.

Рядом сопел Егор, с головой укрывшись одеялом. Я спустила на пол босые ноги, поежилась от утренней зябкой прохлады, встала и пошлепала в ванную. В голове шумело, морда была опухшей и похмельной. Какого черта я вчера столько выпила?.. С наслаждением я поплескала в лицо ледяной водой, потом горячей, потом опять ледяной. Физиономия покраснела, но зато взгляд стал более осмысленным. Зевая, я почистила зубы, причесалась, с грехом пополам накрасилась и стала похожа на человека.

Когда я вышла из ванной комнаты, Егор уже успел неумело застелить кровать и одеться. На макушке волосы примялись, на боку топорщились детские вихры, щека была в красную полосочку, да и вообще вид у парня был трогательный. На меня он упорно не смотрел, пряча глаза.

Я ходила по номеру как сомнамбула, собирая вещи, роняя вещи… Егор ушел в ванную и заперся там, лишь бы не встречаться со мной взглядом. Да мне и самой было стыдно за то, что случилось между нами.

Вчерашнее, почти летнее тепло куда-то улетучилось, пришла настоящая осень. В открытую форточку сочился холодный сырой воздух, с крыши срывались капли и гулко шлепали по жестяному подоконнику. Было темно, пасмурно и тоскливо. Я натянула свитер, упаковала сумку, прошлась по номеру, проверяя, не забыла ли чего. Легкомысленная розовая пижамка — свидетель моего вчерашнего недостойного поведения — лежала в сумке на самом дне, погребенная под другой одеждой. Я надеялась, что сумею как можно быстрее обо всем забыть. Да, как можно быстрее!

Сняв телефонную трубку, я попросила принести в номер две чашки очень крепкого и очень горячего кофе. Потом покосилась на ботинки сорок шестого размера, сиротливо стоящие у двери, и добавила в заказ еще три горячих бутерброда с сыром.

Когда Егор вышел из ванной, на столике дымились чашки с кофе, а я, уже полностью одетая, сидела на краешке кровати и рассеянно смотрела телевизор, по которому шел какой-то древний черно-белый фильм.

— Доброе утро, — сказал Егор натянуто и сел в кресло. — Кофе принесли?

— Да, позавтракай, потому что мне пора ехать.

Мы в молчании, разбежавшись по противоположным углам комнаты, выпили кофе. К еде оба даже не притронулись. Пустую бутылку из-под мартини Егор, покраснев, унес в ванную и выбросил там в корзину для мусора.

— Ты не обидишься, если я скажу, что дальше поеду одна? — спросила я, избегая встречаться в ним взглядом.

Егор понимающе кивнул.

— Конечно, не обижусь.

— Доберешься сам до своего отца? Поймай попутку, ладно?

— Да не волнуйся за меня, все нормально, — сказал он и слегка улыбнулся, так что я узнала прежнего Егора. — И еще, прости за вчерашнее…

— Не надо извиняться! — торопливо возразила я. — Все, забыли, дело-то житейское.

— Ладно, договорились. Ну все, я пошел.

— Удачи тебе, — нерешительно сказала я, понимая, что надо что-то сказать.

Он спрыгнул с кресла, завернул в салфетку бутерброды и сунул их в карман, а потом нерешительно приблизился ко мне.

— И тебе удачи, — ответил он и крепко, по-дружески меня обнял.

— Кстати, мы так и не прояснили один вопрос, — сказала я торопливо. — Откуда у тебя пистолет? И еще… Ты, случайно, никого не успел из него застрелить?

Егор заметно смутился:

— В общем, это не боевой пистолет. Это газовый. Мне друг одолжил. А кроме того, он даже не был заряжен. Так, игрушка, я ее на всякий случай прихватил.

— Ну ты даешь! — опешила я. — А угрожал так убедительно! Я даже поверила, что ты вооружен.

— На то и был расчет. Прости, что напугал, ладно?

Я стояла, спрятав руки в карманы, ежилась от ветра и смотрела, как Егор садится на подоконник и перекидывает ноги наружу.

— Ты… хочешь прыгать?

— Тут пожарная лестница. Все, пока, Станислава! Деньги я обязательно верну — обещаю! — Он помахал мне и исчез в темноте. А через секунду я услышала за окном его приглушенный голос. — Кстати, целуешься ты неплохо!

— Егор!

Возмущенно фыркнув, я подбежала к окну, желая съездить нахалу по физиономии, но парень уже ловко спустился по пожарной лестнице; внизу мелькнула его светлая ветровка… Он ушел. Мне почему-то хотелось плакать. Я закрыла окно, взяла свою сумку и поплелась к входной двери. Спать хотелось просто неимоверно, даже крепкий кофе не помог. Зевая и прикрывая рот ладошкой, я вышла в коридор, таща за собой сумку, закрыла дверь, после чего запоздало сообразила, что внизу сейчас от меня наверняка потребуют сдать номер. А это значит — снова подниматься, хмуро ждать, пока горничная проверит, не свистнула ли я, часом, полотенца, вилки или стаканы, и не испортила ли обои и мебель. Я задумчиво посмотрела на часы и подумала, что надо вернуться и позвонить на ресепшен, чтобы оттуда прислали горничную.

В этот самый момент я заметила, что дверь номера прямо напротив моей приоткрыта, там горит свет и доносится какой-то сдавленный голос и шум. Я забеспокоилась и подошла поближе. Мало ли, вдруг человеку плохо стало! В небольшую щель был виден кусочек комнаты, и там мелькала девушка в белой рубашке и черной юбке до колен. Может, попросить ее, чтобы приняла мой номер, дабы я могла поскорее уехать?

Я негромко постучала, но это обычное действие почему-то вызвало совершенно неадекватную реакцию. Совсем молоденькая девушка высунулась из комнаты, дико вытаращила глаза и уставилась на меня.

— Вы что-то слышали, да? К нему в комнату кто-то заходил?

— Что? — растерялась я. — Простите, не понимаю… Я хочу уехать, и если вам нужно принять у меня номер, пожалуйста, сделайте это побыстрее, я спешу.

Горничная тупо смотрела на меня, как будто слышала какие-то знакомые слова, но никак не могла понять, что же они означают. Я терпеливо повторила:

— Примите номер, мне нужно уезжать.

— У нас тут ЧП, — сказала, наконец, девушка и порывисто прижала руки к щекам. — Вы ничего подозрительного не слышали? Не видели?

На секунду я растерялась и испуганно подумала, что Егора поймали и приняли за воришку. Неудивительно, ведь он спускался из окна по пожарной лестнице… Господи, что делать? В этот момент горничная, обреченно вздохнув, открыла пошире дверь, чтобы и я могла полюбоваться на посетившее гостиницу ЧП.

…Мертвец висел, покачиваясь, в петле, затянутой на мощном крюке, который зачем-то вбили в стену почти у самого потолка. Вываленный язык, синее лицо, выкаченные, неестественно огромные глаза… Я пошатнулась и издала дикий вопль; горничная испуганно втолкнула меня в комнату и поспешно захлопнула дверь.

— Тише, всех перебудите! — прошептала она умоляюще.

Охваченная каким-то мистическим ужасом, я продолжала смотреть, фиксируя деталь за деталью, не в силах поберечь нервы и отвести взгляд. В тот момент я отчетливо поняла, что этот покойник будет сниться мне каждую ночь до самой смерти, ибо зрелище было душераздирающим и ужасным.

В петле висел Девяткин.

Уж его-то красные волосы, которые мне так намозолили глаза, я теперь ни с чем не перепутаю. Вчера его кто-то душил, а сегодня он повесился.

Прекрасно.

Перебарывая неимоверное желание грохнуться в обморок, я оттолкнула горничную и вывалилась из комнаты, глотая свежий, невообразимо вкусный воздух. Господи, помоги мне!

— Девушка, подождите, не убегайте, я же боюсь! — шептала горничная, выскакивая за мной следом и вращая глазами. — Ну де-евушка!!!

— Вызывайте милицию, — посоветовала я, стиснув зубы, и кубарем скатилась по лестнице на первый этаж.

Внизу было тихо, чинно и спокойно. За стойкой ресепшен никого не обнаружилось, холл мирно дремал, а из комнатки персонала позади стойки доносился невнятный бубнеж телевизора. Я постучала деревянной биркой от ключа по стойке — никакого эффекта. Позвала — в ответ тишина. Нервно оглянулась в сторону лестницы, ожидая, что сейчас за мной примчится та спятившая от ужаса горничная и примется упрашивать меня дождаться милиции и дать показания. И что я им скажу? Что сначала Девяткина сбила машина, потом его кто-то пытался задушить, а теперь он в петле болтается. И что весь вчерашний день я натыкалась на него в самых разнообразных местах? Ну и какая мне в том будет польза? Только окажусь главной подозреваемой — у нас страсть как любят подводить людей под монастырь только за то, что они обнаружили труп и честно сообщили об этом в милицию. Нет уж, ребята, спасибо, не горю желанием сидеть в обезьяннике и участвовать во всех этих разбирательствах.

Номер я оплатила еще вчера, междугородним телефоном не пользовалась, за ужин расплатилась, и теперь могла покинуть гостиницу с чистой совестью. Что и сделала, положив на стойку ключ и на цыпочках выскочив через боковую дверь.

Моя машинка, вся в каплях после ночного дождя, послушно стояла на парковке, и при виде ее у меня потеплело на душе. Красавица моя! Трясясь от страха и каждую секунду ожидая, что меня окликнут и попросят вернуться, я мелкой рысью преодолела стоянку, плюхнулась в салон и дрожащими руками вставила ключ в замок зажигания.

Сейчас я отсюда уеду и забуду все происходящее как страшный сон.

Да, вот именно, забуду!

Я выехала со стоянки, оглянулась напоследок на уютный готический мини-замок, а потом утопила в пол педаль газа и помчалась по пустому шоссе. Медленно занимался рассвет, сумерки были мутные и болезненные, не поймешь — то ли утро, то ли вечер, туман стоял сплошной стеной, хоть ножом режь. Километров двадцать я отмахала на одном дыхании, подстегиваемая адреналином, страхом и азартом… А потом наступила реакция на шок, затряслись колени, похолодели ладошки, кровь ударила в голову, и я съехала на обочину. Остановилась. Открыла дверцу, подышала сырым холодным — даже не воздухом, туманом. Белые мохнатые языки ползли из придорожной канавы и сладострастно обнимали колеса кабриолета. А я уронила на руль голову, гудящую от недосыпа, переживаний и новых, свежих впечатлений, и посидела так, закрыв глаза и пытаясь прийти в себя.

Потом вспомнила, что в бардачке со вчерашнего вечера остался лежать термос с кофе; напиток наверняка остыл, ну да ладно, мне ли сейчас капризничать! Я жадно, в три глотка допила оставшийся холодный и невкусный кофе и почувствовала, как ко мне возвращается самообладание. А вместе с ним — и жажда жизни, жажда скорости. Мое неудавшееся путешествие скоро подойдет к концу, мне осталось ехать от силы километров двести пятьдесят, а все те радости, о которых я мечтала — новые дороги, быстрая езда, дух приключений и волшебства — где они? Где свежий ветер, врывающийся в салон? Ну, хотя бы это я могу обеспечить.

И я лихо нажала кнопку. Крыша кабриолета медленно и послушно убралась в багажник, а в кабину тут же забралось туманное облако и заворочалось рядом со мной. Я довольно улыбнулась и поехала дальше. Ощущения были непередаваемыми: ветер трепал волосы, дышалось легко и приятно, скорость я чувствовала теперь собственной шкурой, и это было… прекрасно. Я врубила магнитолу и радостно запела вместе с Кристиной Агилерой «Lift you head high and stay strong!»…

Прямо перед машиной, в гуще тумана мелькнул темный силуэт, кинулся на капот и обвалился прямо мне под колеса. Я захлебнулась собственным пением и ударила по тормозам что было силы. Послушная машинка моментально замерла, а я, подчиняясь законам физики, чуть не вылетела через лобовое стекло — хорошо, что Алекс приучил меня пристегивать ремень безопасности. Меня заколотило от страха и паники. Кажется, я кого-то сбила. А вдруг он умер, Господи?!

Дрожащей рукой я никак не могла нащупать замок ремня, наконец, он щелкнул, я дернула дверцу и буквально выпала на улицу. В тумане невозможно было увидеть что-либо дальше собственной вытянутой руки. Как слепая, я присела на корточки и стала шарить по земле руками, ища сбитого человека… Но никого не асфальте не было. Уж не почудилось ли мне? Я потерла лоб. Если это галлюцинации, мне пора провериться у психиатра, слишком уж яркими и отчетливыми они были. Я же ясно видела чье-то белое лицо, вытаращенные глаза, чувствовала омерзительный мягкий звук, с которым тело соприкоснулось с капотом моей машины…

Вдруг совсем рядом хлопнула дверца. Я подняла голову и увидела, что в моей машине, на пассажирском месте сидит какой-то человек и призывно машет рукой. Меня словно пружиной подбросило. Я подлетела к нему, намереваясь вытащить наглеца из машины, уже распахнула дверцу, и вдруг меня словно парализовало. Я не преувеличиваю. В тот момент я не могла пошевелить ни рукой ни ногой, словно из моего тела разом выкачали всю жизненную энергию. Туман стремительно сгущался, становился плотным и из белого почему-то превратился в черный. Дальше я уже ничего не помнила.

Очнулась я в собственной машине. На водительском месте. Живая и невредимая. И свободу мою никто не ограничивал — руки не были связаны, к виску не приставляли пистолет… В общем, все было нормально. Если не считать того, что на соседнем кресле сидел Девяткин, ставший мне за последнее время роднее брата, и радостно скалил зубы. Улыбался, наверное, но от этой улыбки мороз по коже подирал.

В моей голове разом пронеслись тысячи мыслей, миллионы ощущений и эмоций. И так же разом пропали, оставив после себя блаженную пустоту.

Как я сюда попала… почему он здесь… он же умер…почему так смотрит и улыбается… а может я тоже умерла… какой ужас… пусть все это прекратится, пожалуйста…

Девяткин продолжал молча сидеть и смотреть на меня в упор, словно желая запечатлеть в памяти каждую черточку моего лица, каждую родинку. Я же таращилась в туман за лобовым стеклом и не могла от страха даже пошевелиться. Его взгляд, памятный еще по той московской аварии, пронизывал всю меня насквозь, как рентгеновские лучи, как радиация…

Он протянул руку — и я от ужаса чуть не хлопнулась снова в позорный обморок, но Девяткин лишь миролюбиво похлопал по рулю и предложил:

— Отъезжай. Тут нельзя стоять, знак видела — парковка запрещена? Менты оштрафовать могут.

И, видя, что я не реагирую, повторил уже чуть громче:

— Поезжай, говорю.

Я подчинилась. Послушно, как кукла, выехала на дорогу. Туман стелился перед машиной: белый, совершенно слепой. Я даже не пыталась понять, что происходит, не пыталась думать, сопоставлять факты, анализировать… Сейчас мне под силу были только самые простые вещи: смотреть на дорогу, вести машину, привычно сжимая руль. Наверное, включились механизмы самозащиты, чтобы не позволить мне сойти с ума от ужаса.

Некоторое время мы ехали молча, Девяткин с комфортом расположился на своем месте, со мной не заговаривал, ничего не делал, просто молчал и тяжело, в упор, смотрел на меня. Я даже начала привыкать к такому положению вещей. Ведь человек ко всему привыкает. А потом я подумала, что так, наверное, будет выглядеть мой персональный ад: когда человек с непроницаемо-темными глазами сидит и молча смотрит на меня. В этом была такая безысходность, что я чуть не завыла от ужаса, и даже прикусила кулак, обтянутый тонкой замшевой перчаткой, чтобы сдержаться.

Но Девяткин вдруг зашевелился, полез в карман — я, как загипнотизированная, проследила взглядом за его движением, — и достал небольшой пистолет. Волосы зашевелились у меня на затылке, я резко выкрутила руль… Машина промчалась в десяти сантиметрах от придорожного столба.

Окаменев от страха, я смотрела на этот пистолет. Я не могла оторвать от него взгляда и даже забыла о том, что нужно следить за дорогой. Девяткин же широко улыбнулся, приставил пистолет к своей груди и нажал на спусковой крючок.

Грянул выстрел.

Во все стороны полетели брызги крови, какие-то лохмотья.

Его рука бессильно сползла вниз, и я что с левой стороны груди, по джинсовой куртке, медленно расползается кровавое пятно. На губах мертвеца по прежнему играла улыбка, глаза были широко открыты, и это добило меня окончательно.

Остановить машину я не могла — разум отключился, какие-то рефлексы наглухо замкнуло, и мы продолжали ехать: я и труп, труп и я. От страха я тихонько выла на одной ноте, и ехала, и ехала, и ехала… Очнулась лишь, когда почувствовала металлический странный вкус на своих губах — вкус чужой крови. Панически вздрогнув, я перчаткой стерла с щеки и губ кровь Девяткина и увидела, что нежная замша цвета топленых сливок, покрылась мелкими красными пятнами.

Наверное, надо было что-то предпринять, но у меня не было на это сил. Мертвец сидел рядом, смотрел на меня и улыбался застывшей улыбкой, словно сочувствовал моему тяжелому положению.

Я не знала, что делать. В голове не было ни единой здравой мысли, к глазам подступали горячие слезы, под ребрами туго колотилось сердце, и внутри, в глубинах моего существа, стремительно нарастала паника.

И тогда я впервые поняла, что я — марионетка в чьей-то умелой руке; кто-то ловко ведет меня в нужном направлении, а я лишь болтаюсь на ниточках и послушно хлопаю кукольными глазками.

…Не успела я подумать об этом, как сзади раздался пронзительный вопль сирены, утренний туман разрезал свет фар, и в зеркале заднего вида появился силуэт машины с мигалками на крыше.

— Мерседес, номер три два три, прижмитесь к обочине и остановитесь, Мерседес, номер три два три, повторяю… — услышала я мужской металлический голос, усиленный громкоговорителем.

Я нервно оглянулась, увидела, что за мной, держась почти вплотную, следует милицейская машина. Голос по-прежнему повелительно повторял:

— Прижмитесь к обочине и остановитесь.

Разумеется, я остановилась. Руки у меня тряслись, зуб на зуб не попадал. Девяткин сочувственно смотрел.

— Чтоб ты… — начала я и осеклась. Что ему пожелать? Чтоб ты сдох? Он и так сдох, и хуже, чем сейчас, ему уже не будет.

Милицейский «Форд» встал рядом, оттуда вышли двое мужиков в форме, вооруженных автоматами, и подошли ко мне. Я внимательно их разглядывала: добрые, веселые, милые лица. Как жаль, что я не могу отмотать время немного назад и вернуть все как было. Тогда бы я не остановилась на месте аварии у Даниловского рынка, не увидела Девяткина… Да я бы вообще не поехала в Славино машиной, а улетела самолетом, как и планировала. И как настаивал Алекс.

При воспоминании об Алексе, меня снова кольнуло нехорошее предчувствие, но было уже поздно с этим разбираться: милиционеры открыли дверцу с моей стороны и дружно уставились на Девяткина с дыркой в груди.

— Это что тут у нас такое? — севшим от изумления голосом поинтересовался один.

— Труп, — констатировал другой. — Девушка, в чем дело?

— Он кинулся мне под колеса, — начала сбивчиво рассказывать я. — Потом сел в машину, мы проехали пару километров, а потом он достал пистолет и застрелился.

— Достал пистолет, говорите? Застрелился?

В его тоне отчетливо слышалось недоверие и крайне нехорошее подозрения, в мой адрес, разумеется.

— Девушка, выйдите из машины, — сказали мне, и я обреченно подчинилась.

Меня коротко и быстро обыскали, вытащили из кармана документы, быстро их пролистали.

— Ага, Станислава Дмитриевна Подгорная, москвичка. Куда едете? С потерпевшим знакомы?

Я помолчала, прежде чем ответить.

— Нет, я его в первый раз вижу.

— Вы уверены? — прищурился милиционер. — А почему он именно в вашей машине застрелился?

— Понятия не имею! Может, он псих?

— Н-да, псих… — непонятно протянул второй. — Так, может, это вы его, а, девушка?

— Можете проверить пистолет, моих отпечатков на нем нет, — твердо сказала я.

— Слышь, Коль, отпечатков нет, — развеселился тот, что был помоложе. — Все грамотные стали, прямо ужас.

— Хватит ржать, — оборвал его первый. — Вызывай подкрепление, «скорую». И мужика осмотри, вдруг он жив еще…

Молодой напарник послушно метнулся к машине, где затрещала рация, и он что-то невразумительно забубнил, видимо, вызывая «подкрепление». А старший милиционер — с казацкими усами и лихо заломленной фуражкой оглядел меня с любопытством, как бы ужасаясь творящимся на этом свете делам, и достал из портфеля какие-то бланки. Я стояла, обливаясь холодным потом, и мысленно готовилась к худшему.

— Так, Станислава Подгорная, — вздохнул усатый, записывая и принимаясь бормотать себе под нос. — Восьмидесятого года рождения. Место рождения — город Москва. Семейное положение — разведена. Дети — сын Александр Архипов, девяносто восьмого года… Что ж это вы, Станислава Подгорная, о сыне не подумали? За убийство сейчас знаете сколько дают?

— Я никого не убивала, — сквозь зубы сказала я. Меня тошнило, кружилась голова. На спине выступил ледяной пот.

— Все так говорят, — вздохнул усатый. — Андрюх, ты ребят вызвал? По-хорошему надо бы задержание оформлять…

Я стояла, ни жива, ни мертва. Что делать? Требовать адвоката, звонить отцу или Флоранс… Но у меня даже телефона нет!

— На пассажирском сиденье обнаружен труп мужчины с огнестрельным ранением, — диктовал сам себе усатый, ежась от утреннего холодка. — Андрюх, куда он ранен? Глянь, что ли?

— Я тебе не врач. Щас ребята приедут, будут разбираться.

— Вот балбес, работать не хочет, — посетовал мой усач, укоризненно качая головой. — Все вы, молодые, от работы отлыниваете, а потом…

— Коль… — с ужасом позвал молодой милиционер, склонившийся над телом Девяткина. — А он-то… и правда труп!

— Конечно, труп! — рассердился тот. — А ты думал, мы тут в бирюльки играем?

— Да он на самом деле окочурился! — заорал тот с таким ужасом, что усатый Колька бросил писать протокол и подошел поближе.

— Черт… Покойник.

И они переглянулись друг с другом, потом уставились на меня. Я ровным счетом ничего не понимала. Колька бросил на землю мой паспорт, сунул под мышку портфель, и следом за напарником резвой трусцой подбежал к своей машине. Хлопнули дверцы, взревел мотор, и «Форд», свирепо зарычав, рванул с места, вздымая фонтаны мокрого щебня. Я подняла паспорт, сунула его в карман джинсов. Никто больше не появился, никто не бежал ко мне, размахивая стволом и крича «всем лечь на землю, руки за голову!». Было тихо-тихо, так, что слышалось легкое поскрипывание деревьев, невидимых в утреннем тумане.

Я не поняла, меня сегодня будут арестовывать по подозрению в убийстве или нет?

Потом до меня дошло, что судьба подсунула мне, совершенно потерявшейся от всех этих ужасов, большой, вкусный и сочный шанс. Я свободна. По крайней мере, пока. Сообразив, что действовать нужно быстро, я прыгнула в машину, перегнулась через колени Девяткина, открыла дверцу и принялась выпихивать тело наружу. Оно был жутко тяжелым и неповоротливым, цеплялось руками и коленями, и я здорово намучилась, прежде чем мертвец с тяжелым глухим стуком шлепнулся на влажную обочину.

— До свиданья, — торопливо сказала я ему. — Если ты снова воскреснешь, постарайся больше не искать моего общества, договорились?

И рванула машину с места не хуже ребят из «Форда».