Театр тающих теней. Словами гения

Заявка на сценарий

Режиссер Кирилл, после «Пластилина» уже широко известный, но пока еще в узких кругах, уговаривает ее написать сценарий к одной из частей его нового сериала.

– Это любовь в ХХ веке. Каждая серия – одно десятилетие. Уже пишут Нина Садур и другие. Ты напишешь про восьмидесятые.

– Кир, я журналистка! Никогда не писала сценариев. Даже не знаю, как это оформлять, сколько знаков, каким кеглем. И все эти ЗТМы, интерьеры, натуры…

– Пиши как пишется. А ЗТМы мы поправим.

Она создает на компьютере файл «80-е. doc». И пишет:

В 80-е годы по нашей жизни прошла резкая грань. И эта история любви развивается в двух временах, разделивших и это десятилетие, и всю нашу жизнь на две половины – до 1985-го и после.

Действующие лица:

Татьяна

Олег

Старуха (возможно, постаревшая героиня одной из прошлых серий)

Канадка

Гэбэшник

Телевизионный Начальник

Однокурсница

Коллега

Мама Татьяны

Инженер видеомонтажа

Хоккейный тренер

Тренер по фигурному катанию, женщина

Врач

Объекты и натура: Монтажная на телецентре. Двор рядом с входом в 17-й подъезд телецентра в Останкино. Палата и коридор больницы. Крытый каток. Лекционный зал и коридор журфака. ДК им. Горбунова. Отделение милиции. Квартира Тани. Квартира Олега. Двор возле дома Олега. Место около газетных стендов в Лужниках.

Действие начинается осенью 1988 года. Главная героиня Татьяна – известная тележурналистка. В прологе в телевизионной монтажной на мониторе мы видим интервью, которое Татьяна берет у одного из постаревших героев других эпизодов сериала, которое должно связать разрозненные серии.

В первых сценах идет подготовка очередного выпуска популярной телепрограммы (что-то вроде «Взгляда»), который ведет Татьяна. Во всем – в кадрах, мелькающих на монтажном столе, в разговорах журналистов, в указаниях Начальника – чувствуется аромат того времени и той телевизионной эйфории, что витает в воздухе поздней осени 1988-го.

Таня сидит около монтажного стола с Видеоинженером. На мониторе сама Таня. Она берет интервью у известного всему миру художника.

Татьяна – уже звезда, уже письма приносят мешками, уже на улицах не пройти, но на монтаж своего интервью, будь добра, как все нормальные люди, сама-сама-сама.

Таня показывает Видеоинженеру, какой кадр с каким стыковать. Монтаж идет десятый час. Видеоинженер уже плохо соображает, но до вечернего эфира нужно успеть интервью домонтировать и хоть часок перед первой «Орбитой» подремать, иначе мешки под глазами будут, и попробуй объясни, что от ночного монтажа.

Уже двенадцать. Шансы подремать тают с каждой минутой.

– Успеваем?

Начальник забегает проверить готовность.

– Когда мы не успевали, босс! Еще три часа, – отвечает Видеоинженер. – «Обезьяну» сейчас зарядим.

Программа первый раз выходит в эфир на Дальний Восток, что и называется первой «Орбитой». В три часа дня по московскому времени. На первую «Орбиту» нужно засунуть «красную обезьяну» – непроходной сюжет, за который зацепится начальство и кураторы из ЦК КПСС. Из вечернего прямого эфира на европейскую часть и на Москву «красную обезьяну» со скандалом заставят убрать и авось не заметят главную фигу в кармане. На прошлой неделе так чудом выдали в эфир «Скованные одной цепью» известной только в андеграунде группы «Наутилус Помпилиус»! Сами не поверили, что получилось!

Начальник крутит диск телефона.

– Да. Анатолий Григорьевич. Все под контролем. Понял. Во сколько? Понял. Да, успеем. Успеем. Сейчас будет.

Начальник кладет трубку, поворачивается к Татьяне:

– «Дед» просил передать, что за твоих «Капитанов Немо» больше биться не будет.

Татьяна не понимает.

– Каких Немо?

– Сама соображай.

– «Наутилуса Помпилиуса» название перепутал?

– Еще пара разборов полетов на десятом этаже, – выразительный жест Начальника пальцем вверх, – и мне, как «Деду», будет уже все равно, капитаны Немо или капитаны Гранты.

Закуривает.

– Еще «Дед» просил передать, чтобы через час была в студии. В гриме. Лаврентьева прямо из Шереметьево привезут. Позже он не может.

– Это какой Лаврентьев?! Олег?! – Видеоинженер от такой новости, похоже, проснулся. – Тот самый?! Наш первый в НХЛ?!

– Блин, Сапыч, монтируешь интервью Таньки с реальным гением, и ноль эмоций, – притворно строго бухтит Начальник. – А на энхаэловца такая реакция!

– Так то ж Лавр! – не может успокоиться Видеоинженер. – Ух, Танька!

Таня смотрит куда-то сквозь него.

– Без меня энхаэловца вашего оближете.

Таня включает электрический чайник в розетку, насыпает заварку из картонной коробки со слоном прямо в стакан.

– Интервью брать не буду.

– Что за капризы?!

Начальник смотрит на нее удивленно.

– Ты сам журналист. – Татьяна двумя пальцами приокрывает крышку чайника, проверить, не закипел ли. – Садись сам в кадр, если так приспичило.

– Звезду словила? Погасим!

Пока же Начальник гасит окурок.

– Не сходи с ума! Ты же сама чемпионка…

– Среди юниоров…

– Нам и юниоров достаточно. Все лучше в спорте разбираешься, чем я. Оставляй редактора на монтаже и на грим! Через час в студии! Как штык!

Начальник двигается к выходу из монтажки, но слышит голос Тани:

– Не буду!

– Будешь! Пока Лысенко с Сагалаевым про твои капризы не узнали! Демократию мы защищаем, но не практикуем!

Хлопнув тяжелой дверью монтажки, Начальник выходит.

Таня смотрит куда-то в пустоту.

– Не буду…

Все происходящее дальше мы видим глазами Видеоинженера, слушающего в наушниках «Наутилус» или Б.Г.

Видим, как Татьяна, уставившись в одну точку, наливает из только что закипевшего чайника крутой кипяток в стакан с заваркой, механически размешивает ложечкой, аккуратно вынимает ложку, кладет ложку рядом на стол, берет подстаканник и вдруг… резко выплескивает горячий чай из стакана на себя.

Музыка в наушниках обрывается.

Следующая сцена – натура.

Скорая помощь около 17-го подъезда телецентра «Останкино». Татьяну на носилках загружают в машину. На ее шее и подбородке сильный ожог. Перепуганные лица Видеоинженера и коллег.

– Танька! Как же так?!

– Как теперь эфир без тебя?!

– Она сама, – бормочет Видеоинженер, – плеснула сама!

– Не пизди! Как она могла сама перед эфиром!

Таня тихо, но твердо:

– Говорила же – не буду!

Скорая помощь отъезжает от телецентра.

Через полтора часа из студии на втором этаже телецентра выходят Начальник, его начальник Анатолий Григорьевич Лысенко и Олег, тот самый Лаврентьев, известный хоккеист, интервью с которым в отсутствие Татьяны пришлось вести самому Начальнику.

– Спасибо, Олег, что приехал, – благодарит Лысенко.

– О чем речь, Анатолий Григорьевич! Я же помню, как вы нас поддержали, когда нас из армии увольнять и отпускать за рубеж не хотели.

К выходу идут по коридору с фотографиями новых знаменитостей перестроечного телевидения. Фото Любимова, Листьева, Политковского Олега не интересуют, он новых звезд не знает, и вообще он спешит. Но вдруг резко останавливается около фотографии Татьяны.

– Кто это?!

– Отстал ты от нашей жизни за своим океаном. Прима перестроечного эфира. Танечка Малинина, – поясняет Лысенко.

Начальник добавляет:

– Она должна была интервью вести, да такая нелепость, скорая увезла. – Проводит по лбу, будто хочет стереть произошедшее. – Ожог глупейший.

Олег, который только что торопился, стоит и смотрит на фото Тани. И никак не может уйти.

– Журналисты, понятно – герои десятилетия! Перестройка, гласность и все такое! – режиссер Кирилл обсуждает с ней идею сценария. – Но хоккеист нам зачем?! Они все какие-то…

– Тупые, хочешь сказать. Не все. Нужен хоккеист.

– Уверена?

– Да. Сейчас расскажу, что происходит в 1983-м, и сам поймешь почему.

Действие переносится в осень 1983 года.

Время Андропова. Последний всплеск КГБ, активизировавшегося против рок-музыки, ужесточившего контроль за теми немногими, кто в тот период выезжал за границу, в том числе за спортсменами.

Университетская аудитория. Лекция по истории КПСС. Вся эта байда про «решения XXVI съезда КПСС», «руководящую и направляющую» и так далее.

На задних партах шепчутся две подруги.

– Меня если бы на практику в Гостелерадио взяли, я бы на партах здесь скакала! Такой шанс!

Однокурсница, светленькая пухляшечка, шипит на темноволосую худенькую Таню.

– Ничего у меня не получится. Чтобы закрепиться в редакции, нужно сюжет из ряда вон принести.

– И в чем вопрос? Принесешь!

– Да меня от спорта до сих пор с души воротит. Я же в молодежную редакцию на практику пробилась, а не в спортивную. И на́ тебе – «Подготовьте сюжет о наших будущих победителях Олимпиады в Сараево»!

– Спасибо скажи, что не на свиноферму отправили. В спорте ты понимаешь, связи остались! Не дури. Езжай на свой стадион…

– На каток, а не на стадион…

– Один черт! Главное, чтобы там точно будущие чемпионы были. Сделаешь про них свой сюжет «из ряда вон», а дальше можешь снова не переступать порог, раз уж так противно.

Замечает, что на них с укором смотрит лектор.

– Тшш, давай конспектируй, а то на экзамене завалит. – И совсем шепотом: – Как пробьешься, подтянешь меня.

После занятий Таня едет на Ленинградский проспект. И еще на выходе из метро «Аэропорт» уже чувствует головную боль и тошноту.

Трамвай. Одна остановка, чтобы не идти вдоль проспекта пешком. И огромные красные буквы – «ЦСКА».

Теперь нужно пройти за ворота и заставить себя зайти на каток. Не повернуть обратно. Ни о чем не думать, только о Гостелерадио, о шансе найти работу на телевидении. Обо всем остальном забыть. Она сейчас не фигуристка. Она больше не фигуристка. Она не будет больше фигуристкой никогда. Она журналистка.

– Танька! Красотка! Сколько лет! Ну ты и зараза, ни разу не зашла! Растили тебя, растили, а с глаз долой, и пропала. Колобова, спину держи! Спина должна быть палка, а не коромысло!

Алла, тренер юниорок, обнимается с ней, одновременно гоняя своих подопечных. Все как всегда. Три слоя одежды. Шапка. Варежки. Хоть на улице такой теплый сентябрь. Невиданное для Москвы бабье лето.

У Аллы, как у всех тренеров, лед уже входит в состав крови. Проморожены насквозь. Не убежала бы она отсюда, не поступила бы на журфак, и так же стояла бы с 6:30 утра и до позднего вечера у бортика или сама на коньках между ученицами каталась.

– Выйдешь на лед? Твой размер принести? Китаева! Жрать на каникулах меньше надо было! Тогда бы жопа ото льда отрывалась!

Снова поворачивается к Тане, которая отрицательно качает головой.

– Да ладно! Столько лет и ни разу на коньках не стояла?! Ни разу?! Так противно? До сих пор? Ты тогда промолчала, ушла, а Анька родителям нажаловалась, те на него заявили, до руководства клуба дошли, международным скандалом грозили. Его тогда быстро турнули и из клуба, и из сборной. А казался непотопляемым с его-то результатами. Еще чуть подождала бы, и до сих пор каталась бы. Международникам стипендию повысили. Машину бы уже купила. Ипполитова, прыгать за тебя Пушкин будет? Александр Сергеевич? Плавнее заходи!

Алла шумно сморкается, у тренеров фигуристов хронический насморк – профессиональное заболевание.

– Не сбежала бы тогда, сама сейчас бы в Сараево собиралась! И не маши головой, собиралась бы! А так… Одиночникам и парникам нашим олимпийское золото не светит. Он хоть и урод был, а без него здесь никто чемпионов готовить не научился. В этот раз золото в Ленинграде будет, у Москвиной.

– В Ленинград ехать некогда. До завтра должна принести сценарий сюжета о будущем олимпийском чемпионе. Чтоб нормальный с виду был и хоть два слова связать мог. Иначе сюжет не утвердят, съемочную группу не дадут, и прощай ТВ.

– Тогда тебе к хоккеистам. Эти точно лед зубами будут рвать, чтобы за поражение в Лейк-Плэсиде отыграться.

– Они же все тупые! Сама говорила.