Глава 8

МОЙ ОТЕЦ В ТЮРЬМЕ.

Я ни разу его не навещал. Мама, скорее всего, тоже. Мы об этом не говорим. Знаешь, это как семейная тайна, которая вовсе и не является тайной.

На самом деле иногда мне хочется его увидеть. В этом как-то странно признаваться, пусть даже и тебе. Я никогда и никому об этом не говорил, даже своему лучшему другу. Было бы легче ненавидеть отца, но не получается.

Я скучаю по нему. Не так, как скучаю по сестре. Тут даже сравнивать нельзя. Мы с ней порой дрались так, будто настал конец света – как-никак она была моей младшей сестренкой, – но были очень близки. Говорят, потерять члена семьи – это как потерять руку или ногу. Я со смертью сестры потерял половину своей души. Я скучаю по ней, но знаю, что никогда ее не увижу. Ее не вернуть.

Но и по отцу я тоже скучаю, просто не так. И тюрьма – это же не навсегда. Ну, в его случае.

Это ужасно, да? Я совсем больной на голову, раз скучаю по человеку, который ее убил?

Чуть не написал другое выражение вместо «больной на голову», но вовремя вспомнил о том, что ты говорила о своей маме. У меня друг такой же. Он ненавидит, когда я матерюсь, поэтому обычно приходится делать над собой усилие и следить за словами.

Однако с твоей мамой я не согласен. Слова – это просто слова. Вырвавшееся в сердцах ругательство не будет означать, что я дебил, так же как употребление слова, о которое можно сломать язык, не будет означать, что я умный. Хотя и в том и в другом случае меня могут принять за полнейшего кретина.

Я нашел снимок, сделанный твоей мамой. Мне он не показался тоскливым. Но и надежды я особо в нем не увидел. Это жизнь. Когда все вокруг тебя рушится к чертям собачьим, единственное, что остается, – идти вперед. Дети на фотографии понимают это. Как и парни с автоматами.

Сколько тебе лет? Ты упомянула про курс фотографии по программе AP. Наверное, старшеклассница. Ты учишься в школе Гамильтон?

Или лучше нам не знать ничего друг о друге?

Решать тебе.


– Мне нужно твое мнение по одному вопросу.

Роуэн поднимает руку и дует на ногти. Она нанесла на них светло-розовый, почти белый, лак. С таким маникюром, бледной кожей и светлыми волосами она кажется еще более неземной, чем обычно. Вся мебель в ее спальне белого цвета с золотой отделкой, ковер – бледно-лиловый. Ей не хватает только пары крыльев за спиной.

– Ты прячешься, – отзывается Роуэн.

Я удивленно выпрямляюсь. Подруга сказала это ни с того ни с сего, и ее ответ никак не связан с моим вопросом. Правда, своим замечанием она, как всегда, попала не в бровь, а в глаз.

– Я прячусь?

– От отца.

– Не хочу о нем говорить, – хмурюсь я.

Роуэн начинает наносить второй слой лака.

– Он не хотел сделать тебе больно, Джулс.

Я молчу.

Подруга поднимает на меня глаза.

– Ты сама сказала, что вещи предложил купить редактор. Твой отец же не в интернете их выставил на продажу.

Она права, знаю. Я рассматриваю свои собственные ногти – короткие, закругленные и ненакрашенные.

– У меня такое ощущение, будто он наказывает ее, – тихо признаюсь я.

– Возможно, – соглашается Роуэн и, помедлив, продолжает: – Гнев – одна из стадий переживания горя.

Подобные разговоры нервируют меня. И я совершенно не хотела говорить о папе. Или маме.

– Вас этому на уроке психологии учат?

Роуэн опускает кисточку с лаком и разворачивается на компьютерном кресле, чтобы оказаться лицом ко мне.

– Вчера вечером мама спросила меня, не позвонить ли ей твоему отцу.

– Что? – вырывается у меня. Я кидаю взгляд на дверь, готовая вскочить и бежать. – Почему?

– Потому что последние четыре дня ты практически живешь у нас.

– Ладно. Я ухожу.

– Нет! Джулс, стой!

Роуэн вскакивает и преграждает мне путь прежде, чем я успеваю выскочить за дверь. Она опускает ладони на мои плечи осторожно, чтобы не смазать лак.

– Подожди. Хорошо? Выслушай меня. Мама еще сказала, что двери нашего дома всегда для тебя открыты. Всегда. – Она умолкает на пару секунд. – Мы переживаем за тебя.

Все принимают маму Роуэн – Мэри Энн – за ее сестру. Я не шучу. Она родила Роуэн в двадцать два года, с молодости заботится о своей внешности и ведет здоровый образ жизни. Думаете, Роуэн из чувства противоречия будет перекрашивать волосы в черный и лопать сникерсы на обед? Ничего подобного. Они как лучшие подружки все друг другу рассказывают. Я даже не удивлена, что они обсуждают меня. Я удивлена, что завидую им.

– Знаю, он не хотел сделать мне больно. – Я злюсь, поскольку Роуэн впервые не понимает меня. – В этом-то и проблема. Он даже не подумал, что причинит мне этим боль.

Роуэн колеблется.

– Говори же, – требую я. – Говори, Ро, что хотела сказать.

– Может, маме действительно лучше позвонить ему?

– Что? Почему?

– Может, ему нужна… поддержка. Чтобы и он смог помочь тебе.

– Ну конечно. – Я даже не пытаюсь скрыть досады.

Снова поворачиваюсь к двери.

– Ну перестань, – выходит за мной в коридор Роуэн. – Ты моя лучшая подруга, Джулс. Я хочу помочь тебе.

– Знаю. Просто… мне не нужна сейчас твоя помощь.

– Пожалуйста, стой.

Я останавливаюсь в передней. В ярком свете ламп кудри Роуэн сверкают как золото, голубые глаза ярко блестят. У меня волосы темные и прямые, на лице легкий макияж – только потому, что меня достали люди, которые советуют мне отдохнуть, глядя на нездоровый от постоянных переживаний цвет кожи.

– Ты будто все время злишься, – тихо и осторожно замечает подруга.

– Так и есть, – не думая, отвечаю я.

Может, она и права. Может, гнев – это стадия переживания горя. Но мне кажется, что я навечно застряла на ней. Что хожу по замкнутому кругу, из которого никак не выбраться. И если я простою тут еще хотя бы минуту, то злость раздерет меня на части.

– Мне нужно идти, – поспешно говорю я, хватаясь за дверную ручку.

– Джулс… – Роуэн вздыхает. – Я не собиралась тебя выгонять.

– Ты и не выгнала.

– О чем ты хотела меня спросить?

Я хотела спросить ее о письмах, но теперь не могу. Она не поймет. Она прочтет нашу переписку о смерти, самоубийстве и безысходности и сделает неправильный вывод.

Тогда они точно позвонят папе.

– Ни о чем. Увидимся утром?

Роуэн выходит со мной за дверь, но я делаю жест руками, чтобы она остановилась.

– Хватит, Ро. Хватит. Я просто немного покатаюсь по округе. Со мной все будет в порядке.

– Ты поедешь на кладбище?

Уже поздно, давно стемнело. Если я скажу «да», она разволнуется.

– Нет. Не сегодня.

Я сбегаю по ступенькам вниз. Роуэн не выгнала меня на улицу, но ее дом больше не кажется мне убежищем. Не тогда, когда в нем сидит ее мама, жаждущая проанализировать мое горе.

– Спокойной ночи, – кричит вдогонку Роуэн.

– Спокойной ночи, – отвечаю я.

Подружка из меня сейчас никакая, что ж поделать. Обуревающие меня чувства не втиснутся между второй и шестой главами какой-нибудь психологической книжонки, описывающей стадии принятия смерти близкого человека.

Я оставила машину в конце квартала, поскольку кто-то здесь устроил вечеринку в честь дня рождения. Сейчас улица пустует, и моя машина стоит одна-одинешенька под тенью вяза. Я ожидаю, что Роуэн пойдет за мной, но она этого не делает. На улице темно, хоть глаз выколи. Тихо шуршат по тротуару кроссовки. Ночь остудила жаркий воздух ранней осени, и ветерок холодит шею, приподнимая волосы. Я вдыхаю аромат скошенной травы и древесной коры. В воздухе чувствуется сырость. Рядом кто-то кашляет. Я испуганно подпрыгиваю. Оглядываюсь, но никого не вижу. Меня охватывает страх.

Я на ощупь тыкаю ключом в замочную скважину дверцы. Замок поддается, и я мигом падаю на водительское сиденье. Меня овевает запах несвежего кофе и перегревшейся на солнце обивки. Злость борется с беспокойством, когда я вставляю ключ зажигания и поворачиваю. Мотор не заводится. Я снова поворачиваю ключ. Опять ничего. Мигают и гаснут фары.

– Черт! – ударяю я кулаком по приборной доске и морщусь от того, как громко прозвучал мой голос. Прости, мам.

Я, между прочим, согласна с парнем по переписке. Слова – это просто слова. Однако я тут же чувствую укол вины, словно этой своей мыслью каким-то образом предала память мамы.

От стука в окно чуть не выпрыгиваю из собственной кожи.

У машины стоит парень, его лица не разглядеть из-за натянутого капюшона. Я вижу только линию подбородка и длинную прядь волос.

– Назад! – кричу я, хватаясь за мобильный.

Мой палец замирает над цифрой «девять», но парень, подняв руки, отходит. Лучше мне его видно не стало, но я улавливаю отсвет очков. Он высок и широкоплеч. Здоров как бык. Мою «хонду-цивик», наверное, одной левой поднимет.

Парень снова кашляет.

– Прости, – извиняется он громче, чем надо бы, чтобы я услышала его через стекло. – Я хотел узнать, не нужна ли тебе помощь.

– У меня все в порядке!

О чем там говорилось в одном из дурацких имейл-предупреждений, которые девчонки пересылают друг другу? О каком-то посвящении в бандиты, когда новички выводят из строя машину, чтобы ты оказалась в ловушке? Я еще раз поворачиваю ключ. Фары, помигав, гаснут.

– Ты не Джульетта Янг?

Я перевожу взгляд на парня. Он знает мое имя… Это хорошо или плохо?

Он скидывает с головы капюшон.

– Мы в прошлом году вместе ходили на уроки литературы.

На мгновение я зависаю, пытаясь его вспомнить. Потом мой мозг наконец включается. Это же тот фрик-одиночка, который все время сидел на задней парте и никогда ни с кем не говорил. Его зовут то ли Рэд, то ли Рэз. Он даже в жару ходит в толстовке или рубашке с длинными рукавами. И смахивает на серийного убийцу.

– Тебе надо дать прикурить?

Я долго и тупо пялюсь на него.

– Что мне надо?

– Я о машине, – поясняет он. – Аккумулятор разрядился?

– Не знаю. У меня все хорошо.

Я могла бы вернуться к Роуэн, но мне что-то не хочется вылезать из машины. Парень не сделал ничего плохого, но мы с ним на темной улице совершенно одни. На подобной сцене в кино обычно орешь героине: сиди в машине!

Меня вдруг озаряет:

– Я позвоню папе, чтобы он приехал за мной.

– У моего друга есть провода для прикуривания. Он тут живет. – Парень указывает на другую сторону улицы, вытаскивает из кармана мобильный и начинает набирать сообщение. После этого он поднимает взгляд на меня. – Открой капот.

Я не соображу, что делать. Он не опасен? Я веду себя как дура?

Бросаю взгляд на свой мобильный. Папе я, конечно же, звонить не хочу. Это повлечет за собой разговор, а я совершенно к нему не готова после инцидента с мамиными вещами. Быстро набираю сообщение Роуэн:

«У меня машина не заводится, и какой-то парень из школы предлагает ее прикурить. Ты не выйдешь ко мне?»

Затем я сую мобильный в карман и дергаю рычаг открывания капота. Парень не ждет, когда я выйду к нему, поднимает капот и фиксирует его держателем. В машине душно, а опустить стекло не получится. Солнце давно уже село, но салон прогрелся, и от скопившегося внутри тепла у меня на лбу выступает пот.

Под капотом дзынькают какие-то металлические запчасти. Что там этот парень делает? Вспоминаются все разговоры, когда папа предлагал научить меня элементарной диагностике машины. Ровно столько же раз я отвечала ему: «Позже». Хотя, с другой стороны, смена масла или проверка давления в шинах не помогут запустить мотор.

Я вижу в боковое окно идущую в нашу сторону Роуэн. Ее волосы сияют в лунном свете. Здорово. Я не одна.

Нажимаю на разблокировку и широко распахиваю дверцу. Она во что-то ударяется. Сильно.

– Ой! – восклицает мужской голос.

У дверцы с проводами в руках стоит единственный одноклассник, которого я боюсь больше ковыряющегося у меня под капотом парня-гота: Деклан Мерфи. Встреча со мной приводит его в такой же восторг, как школьного уборщика – засор в туалете. Деклан схватил рукой дверцу и теперь не дает мне выйти из машины.

Я должна извиниться, но понимаю: мой тон будет скорее неприязненным, чем сочувствующим. И на самом деле извиняться я буду, чтобы защититься от возможных нападок, а не потому, что долбанула его дверью.

Мой взгляд замирает на проводах для прикуривания в руках Деклана. Я должна извиниться и поблагодарить его. Он смотрит на меня. Как и в школе, с его лица сходит раздражение. Упавший полоской свет озаряет его глаза, оставляя остальную часть лица в тени. Он словно в маске супергероя.

– Аккумулятор разрядился? – спрашивает он.

Этот парень такой огромный по сравнению со мной. Сглотнув, я вспоминаю, как он наклонился ко мне в коридоре, и я решила, будто он собирается сделать что-то плохое, а он всего лишь потянулся за рюкзаком.

– Я не знаю.

– А что случилось-то?

– Хм… – Я прочищаю горло. Опускаю взгляд на приборную панель. – Машина не завелась.

– Не думаю, что проблема в стартере, – замечает парень из-под капота.

– Спасибо, Рэв. – Деклан возводит глаза к небу и, прислонившись к машине, бормочет: – Научил его паре-тройке вещей, а он уже возомнил себя экспертом.

Я слушаю его вполуха, поскольку он наклоняется и лезет в машину. Я вжимаюсь в спинку сиденья, но, когда он поворачивает ключ в замке зажигания, понимаю, что он тянулся не ко мне.

Я ожидаю запаха сигарет, пота или грязных джинсов. Ничего подобного. Парень пахнет скошенной травой, свежей одеждой и мужским гелем для душа. При повороте ключа подсветка на приборной панели слабо мигает. Через секунду Деклан уже отстраняется.

– Все в порядке?

На тротуаре за ним стоит Роуэн, ее светлые волосы сияют в свете ближайшего фонаря. Деклан поворачивается к ней. Он, кажется, не удивлен ее появлению.

– Аккумулятор нужно прикурить. Ты не подгонишь сюда свою машину?

Взгляд Роуэн перемещается с него на парня в капюшоне – Рэва? – потом на меня.

– Ага, – отвечает она. – Пойдешь со мной, Джулс?

До ее дома идти недалеко, но так странно бросать машину в чужих руках, особенно когда Деклан говорит:

– Оставь ключи.

С другой стороны, если я не пойду с Роуэн, то останусь здесь с ними двумя. Я подхватываю сумочку и иду с подругой.

– Они вроде ничего, – тихо говорит она. – Когда я подходила, мне показалось, что Деклан Мерфи к тебе пристает.

Меня бросает в жар и в холод одновременно.

– Он даже не прикоснулся ко мне.

– Хорошо. Я рада, что ты отправила мне сообщение.

Я и сама рада. Только крохотная часть меня жалеет, что Роуэн подошла именно в тот момент. Оборачиваюсь. Рэв все еще копается под капотом. Деклан стоит в нескольких шагах от него. Он поднимает руку к лицу, и оно вдруг освещается красным. Сигарета. Ненавижу курильщиков.

– Ты знаешь второго парня? – спрашиваю я.

– Рэв Флетчер, – отвечает Роуэн. – Он живет на углу. Мама зовет его вампиром. Днем он на улице почти не показывается.

– Он меня до чертиков напугал.

– Да уж представляю. Только тебе могли прийти на помощь два самых нелюдимых парня в мире. – Теперь уже она оборачивается назад. – Может, маму позвать?

Вспомнив о том, что ее мама собиралась позвонить моему папе «для поддержки», я ощетиниваюсь:

– Нам не шесть лет, Ро.

Мы доходим до ее дома. Роуэн достает из кармана ключи и нажимает на кнопку разблокировки дверей.

– Знаешь, мне что-то совсем не хочется оказаться в вечерних новостях.

Мне тоже. Слава богу, у меня проблема в аккумуляторе, а то, возможно, пока мы тут ходим, Деклана бы уже и след простыл, а к его «послужному списку» добавился бы угон авто.

Роуэн разворачивает машину, чтобы поставить ее передом к моей. Фары заливают светом Деклана и Рэва. Вышла бы потрясающая, полная жестких контрастов фотография. Подруга глушит двигатель, фары гаснут. Мы открываем дверцы.

Деклан машет нам рукой:

– Заведите машину. И включите передние фары.

Роуэн послушно выполняет его требования. Десять секунд спустя мы таращимся с тротуара на соединяющие наши машины провода. Деклан садится в мою машину и поворачивает ключ зажигания. Мотор сразу заводится.

– Это все? – спрашиваю я.

– Это все.

Он не выходит из машины. Затягивается сигаретой и начинает нажимать кнопки на приборной панели.

– Что ты делаешь?

Деклан не смотрит на меня и не отвечает на мой вопрос.

– Где ты живешь?

– Мне кажется, это не твое дело.

Этим я привлекаю его внимание. Он вылезает из машины и нависает надо мной, всей своей позой крича: «Не шути со мной!» Я неосознанно делаю шаг назад.

– Деклан!

Я подпрыгиваю. Громкий мужской голос раздался слева от меня.

Дорогу пересекает мужчина средних лет, с залысинами.

– Что ты делаешь? Оставь девушек в покое! – В его голосе слышится злость.

Может, я и права была, что побаивалась Деклана.

Парень не отстраняется от меня.

– У нее машина не заводилась. – А вот в голосе у него сквозит раздражение. – Я помогал.

– Да, очень похоже на то.

Деклан резко разворачивается и отсоединяет провода от моего аккумулятора. Они щелкают друг о дружку, и вспыхивает искра.

– А на что же тогда это похоже, Алан?

К нему подвигается Рэв и тихо просит:

– Успокойся, Дек.

Алан будет похрабрее меня. Он не пятится.

– Ты не можешь уходить из дома, когда тебе вздумается. У тебя комендантский час. Ты понимаешь, что это значит?

Комендантский час? Деклану Мерфи запрещено выходить на улицу вечером?

Он выдергивает провода из машины Роуэн и захлопывает ее капот.

– Я не нарушал запрета. Я помогал…

– Возвращайся в дом. Поверить не могу, что ты продолжаешь изводить свою мать.

Лицо Деклана темнеет. Он бросает провода на асфальт и идет на Алана. Рэв мигом оказывается между ними.

– Эй, полегче, – придерживает он Деклана рукой за плечо. – Не кипятись.

Деклан останавливается. Он прожигает Алана взглядом, играя скулами и сжав руки в кулаки. Алан отвечает ему не менее яростным взглядом, всем своим видом бросая вызов: «Ну давай же, сопляк!»

Роуэн рядом со мной громко и нервно дышит. Ее тревожность грозит перекинуться на меня. Подруга не переносит открытых столкновений, а тут далеко не обычное противостояние школьников в коридоре. Учителя-рефери не приведешь.

Часть меня хочет спрятаться. Другая часть жалеет о том, что мы не позвали с собой маму Роуэн. Кто-то из этих двоих все-таки сделает первый выпад, из-за которого вспыхнет драка. В воздухе прямо пахнет насилием. Ни Алан, ни Деклан не собираются отступать. Напряжение так велико, что ни одному из них его не снять.

Однажды мама написала мне об опасном положении, сложившемся в Западной Африке. Она снимала там маленькие городишки, оказавшиеся под влиянием экстремистских групп. Мама шла с проводниками через джунгли и наткнулась на лагерь экстремистов. Она думала, ее убьют. Я ощущала между строк ее страх. Экстремисты забрали у нее фотооборудование и собирались его уничтожить, но мама сказала, что документирует их военные победы. Эти люди не только оставили ее в живых, но и позволили ей провести с ними в пути целый день. Мамины фотографии напечатали в «Нью-Йорк таймс», но ее слова произвели на меня гораздо большее впечатление. Мама нарисовала мне картину ужаса, оружия, пота и крови, а под конец письма рассмешила.

«Мужчины как малые дети, Джульетта. Иногда достаточно погремушки, чтобы их отвлечь».

Наклонившись, я подхватываю с асфальта провода для прикуривания. Протягиваю их Деклану и по возможности елейным голосом говорю:

– Огромное спасибо за помощь. Из-за меня у тебя возникли проблемы. Я не хотела. – Бросаю на Алана извиняющийся взгляд, хотя внутри дрожу как лист на ветру. – Мне очень жаль. Не знала, что ему нельзя в это время покидать дом. У меня не заводилась машина, и я так переживала, что не могу добраться домой…

Алан удивленно моргает, словно позабыл, что они с Декланом здесь не одни. Он бросает взгляд на Мерфи, затем на машины и наконец смотрит на меня.

– Ничего страшного. – Он вновь переводит взгляд на Деклана. – В следующий раз, когда захочешь кому-нибудь помочь, скажи об этом перед уходом. Еще раз улизнешь тайком, и я вызову полицейских. Посмотрим тогда, как ты будешь выбираться из Челтенхема. Понял меня?

У Деклана дергается щека. Я вижу, что он собирается огрызнуться, и сую ему в руки провода.

– Как думаешь, мне нужно менять аккумулятор? Или и этот еще поработает?

Деклан с трудом отрывает убийственный взгляд от Алана и забирает у меня провода.

– Похоже, он у тебя старый. – Его голос грубоват, но за звучащими в нем агрессивными нотками проскальзывает что-то еще, чего я не могу распознать. – Ты так и не ответила на мой вопрос, сколько тебе добираться до дома.

На его вопрос? Не помню, чтобы он спрашивал об этом.

Ах, так вот почему он спросил, где я живу.

Заливаюсь от стыда краской.

– Всего в нескольких километрах отсюда.

Деклан кивает.

– Дай двигателю поработать немного, прежде чем заглушать. Я бы на твоем месте побыстрее заменил аккумулятор.

Я тоже киваю.

Деклан отворачивается и идет прочь.

Алан не двигается. Он смотрит на Рэва, привалившегося к машине Роуэн.

– Ты должен дать ему возможность самому бороться за себя, Рэв.

Рэв остается невозмутимым. Кашлянув, он натягивает на голову капюшон. Теперь его лицо снова скрыто тенью.

– А может, я считаю, что Дека не должен вынуждать бороться его собственный отчим.

Алан выпрямляется, готовый поспорить, но, похоже, передумывает. С грустью рассмеявшись, он качает головой и отворачивается.

– Вы, ребята, всегда считаете себя самыми умными.

Когда он уходит, наступает мертвая тишина.

– Ничего себе, – выдыхает Роуэн.

Глаза у нее от потрясения размером с блюдце.

– Это еще что, – взглянув на нее, отзывается Рэв.

– Спасибо, что остановил Деклана… – Роуэн умолкает, подбирая слова.

– Я не останавливал его. Он сам остановился.

Выглядело все совсем по-другому, но я не решаюсь спорить. Мне нравятся спокойный и тихий голос Рэва и то, как он заступался за друга перед Аланом. Мне опять становится стыдно – теперь уже за свои мысли о том, что он похож на маньяка. Особенно когда Рэв говорит мне:

– Спасибо. Ты нормально доберешься до дома?

Сердце еще гулко бьется в груди, но я киваю. Прокашлявшись, спрашиваю:

– Что такое Челтенхем?

– Не понял… – хмурится Рэв.

– Ну, этот Алан сказал Деклану, что посмотрит, как тот выберется из Челтенхема.

Рэв мрачнеет и замыкается. Снова кашляет, сгорбившись.

– Исправительный центр для несовершеннолетних. – Он отталкивается от машины Роуэн. – Обязательно замени аккумулятор. Если Деклан сказал, что так нужно, значит, так нужно.

И уходит в темноту, оставляя нас с Роуэн одних.

Загрузка...