Темная половина

12. В апреле

Но больше всего мне не понравилось, как ловко нас свел Люций. Где-то тут я заподозрила, что рассуждения про «похуй, не ты, так другая» – не совсем правда. Возможно, кроме меня и некому больше.

Костик по широкому коридору вышел в холл с дверью наружу, на которую я тут же хищно посмотрела. Он заметил это и извиняющимся тоном сказал:

– Дверь не заперта, но ворота открываются только из дома, и до трассы довольно далеко. И по трассе до ближайшей деревне километров двадцать.

Или он тоже читает мысли, или у меня на лице слишком хорошо все написано. Надо как-то маскироваться.

– Я вовсе не собиралась… – бормочу, а сама смотрю на него и не могу насмотреться.

В гробу он лежал очень бледный, заштукатуренный донельзя, но это и понятно. Ребята говорили – его нашли всего избитого, места живого не было. Работникам морга пришлось постараться, чтобы не хоронили в закрытом гробу. А мне тогда так хотелось еще раз увидеть его глаза…

Теперь смотри – не хочу. Светло-коричневые, цвета слабо заваренного чая. И когда на него вот так падает солнце, в них вспыхивают золотые звезды.

Я помню, мы шли весной в гости к Никите, бешено орали воробьи, вовсю звенела капель, и мы были совершенно беспричинно счастливы, болтая обо всякой ерунде. Я повернулась к нему, остановилась, чтобы что-то показать, я даже помню фразу: «Ну вот на таком расстоянии…», хотя и начисто не помню, про что это. Взяла его руки, чтобы показать расстояние и вдруг замерла, глядя на эти звезды. Почему-то до сих пор я не замечала, какие у него необычные глаза. Захотелось рассмотреть их повнимательнее. И он мне совершенно не мешал, стоял и терпеливо ждал, пока я насмотрюсь, почему-то не требуя, чтобы я закончила фразу.

И так мы простояли долго, очень долго, глядя друг на друга, пока не раздался велосипедный звонок и я не опустила глаза в землю и не выдернула у него пальцы, которые он тихонько поглаживал. И мы пошли дальше.

Но меня было уже не спасти.

Сейчас глаза первым опустил он. Светло-русые волосы упали на лицо, он отвел их до боли знакомым движением.

– В левом крыле столовая, за ней кухня, мы оттуда пришли, в правом большая гостиная и зимний сад. Пойдемте.

И он повернулся и пошел, не сомневаясь, что я последую за ним. И что мне оставалось делать? Забавно, что в моих вампирских книгах и фильмах красивыми обращенные становились, когда перевоплощались в вампиров, а до этого были вполне обычными. И всякое бла-бла про то, что вампиры идеальные хищники и охотники на людей, а люди ловятся на красоту. А судя по Костику, который кажется вот вообще не изменился, я могу закатать губу обратно. Если Люций все-таки смилостивится, жить вечность я буду в своей средних качеств тушке. Ну может быть, макияж научусь накладывать лет за сто. А может, меня в вампиры не возьмут, потому что по конкурсу не пройду.

Гостиная мне была знакома – окна, шторы, тяжелая мебель, вазы с цветами. Снова со свежими цветами. Вечером были розы, сейчас полевое разнотравье. Я кивнула, когда Костик взглядом спросил, открывать ли двери в зимний сад. Вошла и закашлялась. Там было душно и влажно, казалось в воздухе висит водяная пыль.

– Летом тут выращивают тропические растения, для которых московский климат недостаточно жаркий, а зимой переселяют некоторые деревья из сада, – сообщил Костик, предлагая жестом пройтись, но я замотала головой.

Песчаная дорожка соблазнительно уходила в глубину сада, над ней свешивались плети лиан с огромными яркими цветами и что-то едва слышно журчало, но мне было плохо от жары уже на пороге.

Костик пожал плечами и закрыл двери.

– Иногда в Москве такое лето, что сюда ходишь погреться, – улыбнулся он.

Я замерла от этой улыбки, но увидев тень тревоги на его лице, быстро отвернулась. Эшер сказал, что он меня не помнит, поэтому то, как я себя веду, выглядит слегка неадекватно. Но кто бы вел себя по-другому?

– А ты… вы давно тут живете? Мне говорили, что вы новенький, но вы так уверенно рассуждаете о годах…

– Около пяти лет, – он прошел гостиную насквозь и открыл двери на террасу. Оттуда же лестница вела наверх. – Первые десять лет вампира не считают полноценным, слишком высокая смертность. Говорят, со мной еще слишком возятся, Эшер не любит умирающих младенцев. Идемте наверх.

Я кивнула.

– На этом этаже в основном гостевые спальни, малая гостиная и тренажерный зал. В гостиной проектор и игровые приставки, хотите?

Я помотала головой. Вот еще игр мне не хватало в вампирском доме. Зачем играть в то, что происходит в реальности?

– А в тренажерном зале сейчас Доминго, он не любит, когда его отвлекают, – извиняющимся тоном произнес Костик. – Тогда на третий?

Что за безумная экскурсия. Я украдкой оглянулась, но Люция было не видно. Зачем бы он нас не послал вместе гулять по этому вампирскому гнезду, он, кажется, был уверен, что мы справимся и без его поддержки.

Я пока справлялась только с тем, чтобы не хватать Костика за руки и не пытаться его обнять и зарыдать у него на груди. Я слишком долго по нему скучала. Слишком невыносимо было знать, что нет никаких шансов еще раз его увидеть. Когда он женился, я знала, что он жив, он дышит, он счастлив и однажды… Однажды все может сложиться иначе, жизнь длинная.

– А вы что-нибудь помните из своей прежней жизни? – я не забыла предупреждение Эшера, но не могла иначе.

Мы уже поднялись на третий этаж с огромным холлом, плавно переходящим в огромный же балкон. Внутренних стен здесь не было – только тонкие изящные колонны, поддерживающие потолок. Окон тоже – они все были дверьми, которые превращали холл с балконом в единый… бальный зал?

Темно-красные квадраты паркета сменялись квадратами цвета топленого молока, тяжелые портьеры цвета запекшейся крови были собраны, впуская яркое солнце.

Опять эти чертовы звездочки в его глазах! И он смотрит на меня и хмурится, будто действительно старается припомнить что-то из своей настоящей жизни. Может быть, меня?

– Н-нет… Но Эшер говорит, память вернется, когда перестанет быть такой болезненной. Я знаю, что у меня была жена и дочь, но не помню их, – хмуро отвечает Костик.

– Вы не пытались их увидеть?

Что ж я такое делаю… Эшер меня убьет.

Хотя пусть убивает, вот Люций взбесится.

– Нет.

Он ответил слишком быстро и слишком резко, я аж задохнулась, поняв, что он соврал. Я-то его знаю. Я всегда знала, когда он врет. И он знал, что я знаю. И почему-то это нам нисколько не мешало.

Не сейчас.

– А почему вам дали такое странное имя – Апрель?

Действительно, почему? Почему тебя назвали именем моего любимого месяца в году? Того месяца, когда мы однажды сошли с ума и на секунду оторвавшись от тетрадей, в которых делали алгебру, как сейчас помню, сидя на ступеньках районной библиотеки, вдруг потянулись друг к другу. Того месяца, в котором с тех пор случалось все самое чудесное в моей жизни. Того месяца, когда ты родился…

– Просто меня обратили в апреле, ничего особенного.

…и когда умер.