Темные тайны

3

Мы с Хартом подскакиваем от неожиданности, когда раздается громкий рев парохода. Сегодня последняя суббота мая, нас ожидает трехдневный уикенд[10]. Идеальная погода. Жарко, но не удушающе, как будет в следующие несколько недель. Местные должны заработать сегодня хорошие деньги.

Помимо управления магазином «Мистическая Роза» и гаданий, Лапочка часто действует как агент других эзотериков и ясновидцев города. За комиссионное вознаграждение, конечно. Туристы-однодневки сходят с пароходика и сразу направляются в ее магазин, намереваясь купить бутылку холодной воды и, может, открытку. Лапочка предлагает им услуги прорицателей: гадания на любовь, очистка энергии, общение с умершими питомцами. Все что угодно! Возникает толкотня, поэтому я знаю, что она рада во время горячего сезона моей помощи.

На другом конце пруда Уилли Нельсон выполз из жидкой грязи и греется на солнышке в высокой траве, словно ему абсолютно плевать на туристов. Как и на их деньги. Мне кажется, что Харт наблюдает за аллигатором с некой завистью. Он трет мыском ботинка ржавое пятно на корпусе лодки, а затем поворачивается и смотрит на меня.

– Объясни мне, что с тобой происходит, Грейси? – В голосе его слышится настороженность, и беспокойство отражается в его ореховых глазах. И теперь я сожалею, что вообще упомянула об этом.

– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Ничего.

– Сны? – уточняет он, но я качаю головой.

– Нет, я плохо сплю.

– Тогда… как… это проявляется? Какие-то видения?

– Не совсем. Это просто… вспышки. Понимаешь? – Это звучит дико. Или, по крайней мере, звучало бы так в Литл-Роке. А в Ла-Кашетте это считается нормальным разговором. – Словно я вижу фрагменты той ночи, вижу то, что видела она. Думаю то, что думала Элора, и чувствую ее эмоции. Но я ничего не понимаю, все перемешано и беспорядочно.

Харт выковыривает грязь из-под ногтей, локти покоятся на коленях.

– Но эти вспышки… Ты полагаешь, они относятся к Элоре?

– Да.

– Что ты видишь? Конкретно? – Его голос спокоен. Но я на это не ведусь. – Или чувствуешь? – Челюсти Харта крепко сжаты, на скулах заиграли желваки.

Он явно боится. Меня. Того, что я знаю. Того, что собираюсь ему сказать. А я не хочу такой власти. Никогда не хотела.

Только не над Хартом.

Да и не над кем другим.

– Я не уверена, – признаюсь я. – Темнота. И вода. Буря. Внезапный дождь. – Следующую фразу я заставляю себя произнести. – По-моему, Элора от кого-то убегает. – Я слышу, как Харт резко втягивает в себя воздух, и ненавижу себя за то, что это из-за меня. – Я просто чувствую тот самый страх, про который ты сказал. Ужасный страх, от которого задыхаешься.

Харт берет меня за руку. Пальцы Харта жесткие и мозолистые.

– Да, – кивает он. – Мне тоже.

– Но я все равно надеюсь, что Элора жива.

– Грейси…

– Нет, послушай! Во всех этих видениях, или вспышках, или как их там, она всегда жива. Элора испугана, дезориентирована, возможно, ранена. Но она всегда жива! Я не вижу, чтобы Элора… – Я не могу выговорить это слово, но Харт заканчивает за меня:

– Ты никогда не видишь, чтобы она умирала.

Сверху, с дощатой дорожки, доносятся голоса и шаги, и мы с Хартом отстраняемся друг от друга. Он отпускает мою руку, а я вытираю потную ладонь о шорты. Это могут быть туристы, разыскивающие Уилли Нельсона.

Однако это не туристы.

Это остальные Летние Дети, они нашли нас и спускаются по приставной лестнице один за другим, как цирковые акробаты из-под купола.

Серафина.

Лисандр.

Мэки.

Евангелина.

Они смеются и говорят одновременно. И на мгновение мне кажется, что я чужая. Затем Мэки берет меня за руки и поднимает, Сера обнимает и признается, как сильно по мне скучала, а Сандр приветливо улыбается. Я замечаю босую Еву, которая не знает, куда себя деть. Все как раньше.

Ощущение чужеродности исчезает, и становится ясно, что я именно там, где мне и место. Только очень хочется, чтобы и Элора была здесь. Я остро ощущаю ее отсутствие.

Но затем на задворках моего сознания возникает голос, который напоминает, что даже если бы она была здесь, то не стала бы говорить со мной. Она просто сидела бы здесь, на леерном ограждении, с ненавистью глядя в мою сторону. Или, может быть, опять рассмеялась бы мне в лицо. Велела бы идти к черту.

Наша размолвка произошла не в ту последнюю ночь. Отношения между нами портились на протяжении всего прошлого лета. И это моя вина, теперь я это понимаю.

Мэки обнимает меня за плечи и широко улыбается.

– Хорошо, что ты дома, Грей, – произносит он. – Мы все вместе.

Остальные согласно кивают, и мы рассаживаемся на наши привычные места. Ева угощает всех засохшей жвачкой. Очередной долгий и ленивый летний день, который мог бы таким быть.

Если бы не одно «но». Когда я перевожу взгляд на Харта, он снова смотрит вдаль, на Уилли Нельсона, словно хочет присоединиться к нему в пруду. Харт выглядит потерянным.

Опустошенным.

И я эхом ощущаю его опустошенность в душе.

Но это неправда. Мы не все вместе. Мы не вместе с тех пор, как нам минуло четыре года, после того, что случилось с Эмбер и Орли. Без них мы не в полном составе.

А теперь не хватает и Элоры.

Ева задает мне какие-то вопросы о школе. Несколько минут мы болтаем о моих занятиях. Мэки спрашивает о спортивном семестре, и я отвечаю, что впервые участвовала в кроссе по пересеченной местности. Он ворчит о том, как не хватает бегунов в команде по кроссу.

Мэки, Кейс и Элора – все ходят в школу, которая находится выше по реке, в Кинтере, они ездят туда на специальном школьном пароходике. Ева, Харт и близнецы Сера и Сандр обучаются на дому.

Здесь нет мобильной связи. Нет интернета. Лето всегда начинается для меня с краткого перечисления новостей. Время от времени Мэки может послать мне сообщение по электронной почте из школы в Кинтере. Или Элора может позвонить оттуда из телефонной будки. Моя жизнь в Литл-Роке и моя жизнь в Ла-Кашетте – две совершенно различные вселенные.

Когда я нахожусь здесь, есть ощущение, что моих друзей и моего мира там, в Арканзасе, не существует. Хотя в обратную сторону это не работает. Даже если я в Литл-Роке бегу кросс, иду в торговый центр или сижу на уроках, я всегда думаю о Ла-Кашетте. Словно я никогда по-настоящему не покидаю байу. Словно частичка меня остается там. А когда в начале каждого лета я возвращаюсь сюда, все здесь остается неизменным. Будто время здесь остановилось.

– Все это полная фигня. – Пустая болтовня прекращается, и все переводят взгляд на Серу, которая смотрит на нас вызывающе. – Мы что, не собираемся о ней говорить? – Сера бросает на Сандра взгляд: «Ты можешь в это поверить?»

Серафина и Лисандр – близнецы, родившиеся в конце мая. Местные жители называют их «Созвездие близнецов». Они талантливые художники и умнее нас остальных, вместе взятых. Я уже и не помню, на скольких языках говорит Сера. Может, на пяти? Сандр вообще не говорит – никогда не говорил, – однако у него множество других способов общения.

Близнецы родом из старой креольской семьи. Их дом находится на пруду Боуман, примерно в десяти минутах езды на аэроглиссере. Их мать Дельфина – они называют ее «маман» – изготавливает амулеты на удачу и приворотные зелья, которые продает с маленького карточного столика на причале. Туристы в них верят. Дельфина рассказывает им, что свои чары она получила по наследству от прапрапрабабки, та была знаменитой новоорлеанской королевой вуду, подругой Мари Лаво[11].

Может, это правда. А может, и нет.

Сера сплевывает свою жвачку в воду. У нее длинные, песочного цвета волосы с медными прядками, заплетенные в косу длиной до пояса. Чем больше Сера сердится, тем сильнее коса раскачивается при разговоре. Сейчас она ходит ходуном.

– Мы собираемся сидеть тут целый день, не произнося ее имя? – требовательно спрашивает она. – Замалчивание делу не поможет.

– Не злись, Сера, – успокаивает Мэки. Он коротышка, чуть выше меня. Темная кожа, мягкие карие глаза и непринужденная улыбка. Мэки не выносит, когда кто-нибудь расстроен. – Мы можем поговорить о ней. – Он оборачивается ко мне. – Мы говорим о ней постоянно, Грей.

– Что толку? – В голосе Харта звучит нотка, которую я никогда не слышала. – Мы обсуждали ту ночь миллион раз.

Однако Сера не отступает, она никогда этого не делает.

– С Грей мы это не обсуждали.

Ева прикусывает губу и смотрит на Харта.

– У Грей нет дара, – замечает она. Потом смущается: – Извини, Грей. Ты знаешь, что я имею в виду. Просто… – Ева пожимает плечами. – Ведь нет, верно?

Я чувствую на себе взгляд Харта и остальных.

– Грей заслуживает того, чтобы услышать, как мы громко произносим имя Элоры, – произносит Сера. – Это – знак уважения. В конце концов, Элора была ее родственной душой.

Ее «была» не ускользает от моего внимания.

Вначале было три пары близнецов. Серафина и Лисандр. Эмбер и Орли. Я и Элора.

Мы родились в разных семьях, но в один и тот же день и в один и тот же час. Почти в одну и ту же минуту. Есть легенда, которая гласила, что первоначально человек имел два лица, четыре руки и четыре ноги. Однако бог боялся, что его превзойдут в силе, поэтому расколол их пополам. Вот почему у всех нас где-то в мире есть родственная душа. Полагают, что в тот момент, когда ты встречаешь родственную душу, земля под ногами начинает плыть. Здесь живет лишь одна повивальная бабка, которая принимает всех новорожденных младенцев, поэтому наши мамы рожали вместе в большой спальне Лапочки на втором этаже. Они положили нас с Элорой бок о бок в одной и той же колыбельке. И я думаю, что вот именно в тот момент земля поплыла для нас обеих – когда нам было по нескольку минут.

– Давай говори, Мэки, – просит Сера. – Сообщи Грей то, что ты рассказывал всем нам. Она сильная, выдержит.

Харт встает и уходит в переднюю часть лодки, повернувшись спиной к нам, поставив одну ногу на ржавое леерное ограждение. Затем достает пачку сигарет и опять закуривает.

Мэки смотрит на него несколько секунд, потом сглатывает и поворачивается в мою сторону. И я точно знаю, что он собирается сказать.

– Я получил предупреждение о смерти. В ту ночь. Насчет Элоры.

Услышать, как он произносит это вслух, все равно что получить удар под дых. История семьи Мэки уходит корнями в далекое прошлое этих мест. Более далекое, чем чья-либо еще. Кашетт – французское слово. Оно означает «убежище». До Гражданской войны эта земля была убежищем для темнокожих рабов, убежавших от своих рабовладельцев.

Предки Мэки были первыми переселенцами. Они столкнулись с ядовитыми змеями и москитами, с колючими, раздирающими кожу кустарниками и болотами, но они были свободны, поэтому сделали это негостеприимное место своим домом. И, по словам Мэки, его предки, все до одного, обладали способностью чувствовать, когда смерть готова постучаться в дверь.

Мэки хмурится и проводит рукой по почти лысой голове, он называет свою прическу «летней стрижкой», она чуть-чуть короче той, которую парень носит в остальное время года.

– Мы играли в салки с фонариком, – продолжает он. – Ева водила, она произнесла ту считалку. Про Демпси Фонтено. Ты ее знаешь.

Да, я ее знаю. У меня начинается легкое головокружение, когда я вспоминаю, что она пришла мне на ум ранее. Как я почувствовала страх Элоры.

– Была непроглядная темнота, но вскоре Элора спряталась за дерево рядом со мной. И тут я это ощутил.

– Ты ей сказал? – спрашиваю я.

– Да. Я должен был это сделать. Однако она лишь посмеялась.

Я представляю Элору, хохочущую в лицо тьме. Она была такой.

Харт делает последнюю затяжку и швыряет окурок в темный пруд. Я вижу, как напряжены мышцы на его шее.

Ева тоже наблюдает за ним. Я похлопываю по пустому сиденью рядом со мной, и она садится на освобожденное Хартом место. Ева всегда выглядела моложе своих лет; и, несмотря на то, что она за этот год вытянулась, мы все равно воспринимаем ее как ребенка. Нашего общего ребенка, младшую сестренку. Я обнимаю ее, и она кладет голову мне на плечо. От Евы пахнет жимолостью, меня успокаивает ее запах, когда я вдыхаю эту летнюю сладость.

– Вода, утопление – это я почувствовал той ночью. Смерть в воде, – бормочет Мэки. Я перевожу взгляд на Харта, но он по-прежнему стоит спиной ко мне. К нам. – Элора была такой красивой, понимаете? – Голос Мэки срывается. – Еще одна галочка напротив слова «была». – Мне невыносимо думать, что она погибла вот так. В воде.

Сандр откидывает волосы с лица – мягкие волны песочного цвета с медными прядями, точь-в-точь, как у его сестры, а потом обнимает Мэки за плечи.

– Элора не погибла в воде. – Харт выглядит обессиленным. – Поисковые команды тщательно прочесали байу. Реку тоже. Они бы что-нибудь нашли.

– Да, – кивает Мэки. – Конечно, Харт, ты, вероятно, прав. Иногда я ошибаюсь.

Но не очень часто.

– Эмбер и Орли нашли в воде. – Я слышу свой голос словно со стороны. Все поворачиваются и смотрят на меня. Все, кроме Харта. Мы не слишком часто произносим эти имена вслух. Местные не любят говорить о том, что случилось тринадцать лет назад. Маленькие девочки-близняшки пропали с дощатого настила однажды рано утром, как раз в это время года. Буквально у всех на глазах. – Их нашли плывущими вниз лицом позади дома Демпси Фонтено, – продолжаю я. – У острова Келлера.

Острова Киллера[12].

– Демпси Фонтено давно нет, – замечает Мэки. – Он не имеет никакого отношения к тому, что случилось с Элорой.

Это правда; ведь его так и не нашли. Он сбежал, но о нем не забыли. Когда мы были детьми, Демпси Фонтено был той причиной, почему мы избегали темного леса. Из-за него мы с Элорой ночью пробегали расстояние от ее дома до дома Лапочки вместо того, чтобы идти пешком. Демпси Фонтено был героем каждой страшилки, рассказанной у костра или шепотом поведанной на девичнике. Не имело значения, что никто и никогда его больше не видел и не слышал. Для восьмерых Летних Детей, оставшихся в живых, Демпси Фонтено оставался жителем Ла-Кашетта, который по ночам бродил по дощатым дорожкам.

– А если ты неправ, Мэки? – спрашивает Сера, и на мгновение у меня перехватывает дыхание. – А если он все-таки имеет какое-то отношение к Элоре?

Я вспоминаю слова Харта о том, как он вернулся на остров Келлера в ту ночь в поисках Элоры. Вероятно, он боялся, что найдет ее плывущей лицом вниз в застойной заводи, позади от руин сгоревшей хижины Демпси Фонтено.

Наверное, он тоже подумал, что это возможно.

Мы смотрим друг на друга, и Сера задает вопрос, который беспокоит каждого из нас:

– А если он вернулся?

Харт поворачивается к нам, и я жду, что он станет нас разубеждать, говорить, что мы несем чушь. Как он обычно это делал, когда мы были детьми.

Но Харт молчит.

Позади него, на противоположном конце пруда Уилли Нельсон уходит в воду. Бесшумный. Древний. Опасный хищник, приближения которого ты никогда не заметишь.

– Что если он не вернулся? – говорю я. Мой голосок тонкий, как струна; Ева прижимается ко мне, ее пробирает дрожь, несмотря на сильную жару. – Что если он никогда не уходил?

Дождь хлещет по моей коже словно тысяча крохотных иголок.

Болото засасывает меня.

Если я немедленно отсюда не выберусь, именно здесь найдут мое тело.