Темные воды

26

Итак, наконец она услышала голос своего отца. Фанни перечитывала сложенное во много раз письмо, которое было спрятано в подушечке для булавок леди Арабеллы.

«Дорогой дядя Леонард!

Как могу я выразить свою благодарность за Ваше намерение оставить мне Вашу собственность и капитал. Боюсь, мое владение ими продлится недолго, так как я умираю; думаю, что у меня остались один или два года жизни, но если бы Вы могли знать, насколько Вы облегчили мое сознание. Теперь я могу умереть спокойно, будучи уверенным, что моя дочь Франческа хорошо обеспечена. Она еще только дитя, похожее на мать, но по характеру настоящая Давенпорт. Я делаю своего кузена Эдгара, человека высочайшей честности, ее опекуном…»

Заснуть было совершенно невозможно. В какой-то момент ночью, она не знала наверняка насколько поздно, Фанни встала и прошла на цыпочках по темным коридорам в комнату леди Арабеллы.

Как она и ожидала, в спальне горел ночник. Она постучала и торопливо вошла.

— Бабушка Арабелла? Я так и думала, что вы не спите!

Старая леди сидела, опираясь на подушки. Она читала свою большую потертую Библию. Она закрыла книгу, оставив палец в том месте, где читала.

— Естественно, я не могла заснуть. Сон — благодать для невинных. Чего вы хотите?

— Вы ведь никогда не были мне настоящим врагом, не так ли?

— Что это заставляет вас думать, что в старости я становлюсь мягче? Конечно, я была вашим врагом, пока не поняла, что зря теряю время. Ваша воля оказалась сильнее моей. Это делает ее страшной. Мне жаль человека, который женится на вас.

— Мне бы хотелась хорошо о вас думать, — с жаром сказала Фанни. — Я знаю, что вы принесли бы меня в жертву Джорджу, но я могу это попять, потому что вы любили его. И вы все же, в конце концов, дали Нолли подушечку для булавок, чтобы я могла найти письмо отца. Я хочу вас бесконечно поблагодарить за это. — Она выглядела очень юной с рассыпанными по плечам черными волосами и слезами на ресницах. Леди Арабелла сказала нетерпеливо:

— Фу! Опять эти ваши экстравагантные чувства. Вы бесконечно благодарны мне за то, что мне следовало сделать еще несколько месяцев назад. Это могло спасти две невинных жизни. Вы понимаете это? Я — злобная старая ведьма. Но повторись всё это, я снова бы сделала то же самое. — Ее хриплый голос сорвался с чем-то средним между рыданием и кашлем. — Моему зятю следовало лучше изучить человеческое сознание. Он даже не позаботился выяснить, что его двоюродный дед Леонард любил поэзию и что его любимым поэтом был Чосер. Сильно потрепанный том «Кентерберийских рассказов» был отмечен в том месте, где старик остановился, чтобы прочесть письмо вашего отца. Я думала, что такая беззаботность со стороны вашего дяди Эдгара заслуживает небольшого наказания. Во всяком случае, я всегда ненавидела этого маленького надутого человечка. Он посмел жениться на моей дочери! Но он еще был и отцом Джорджа, и — прошу у вас прощения, Фанни — в то время это было более важно, чем требовать справедливости для вас. По крайней мере, — сказала она раздраженно, — вы должны были выйти замуж за Джорджа и стать здесь хозяйкой, и все свелось бы к тому же.

— Должно быть, дядя Эдгар всегда хотел, чтобы я умерла, — грустно сказала Фанни. — Вы помните день, когда я выпала из лодки? Возможно, он надеялся, что я унаследовала хрупкое здоровье отца и могла простудиться и тоже заболеть чахоткой. Но наверное на самом деле он решил, что было бы аккуратнее позволить мне дожить до совершеннолетия и написать завещание, как если бы он наслаждался годами ожидания. — Она спрятала лицо в ладонях и задрожала. — Это все так ужасно. Как могут амбиции и эгоизм человека так изменить его сознание? Он мог бы убивать снова и снова.

— Говорят, после первого раза это просто, — сказала старая леди. — Я считаю, что это желание даже становится сильнее человеческой воли, это как игра или выпивка. И никто не ищет преступника там, где некого подозревать, как указывал ваш дядя. Кроме того, никому не было дела до китаянки, и никто не был слишком заинтересован этой противной лисицей Барлоу. Моя смерть была бы несчастным случаем, вызванным возрастом и маразмом. Моим маразмом, ха!

— А моя? — прошептала Фанни.

На мгновение ладонь старой леди задержалась на ее голове.

— Это было привычной мыслью в сознании вашего дяди, задачей, которую рано или поздно пришлось бы выполнить. Он обвинил бы во всем эту испорченную девчонку, что когда-то увлекла его и бросила, и мою дочь за ее требования и экстравагантные поступки, вызванные, как он очень хорошо знал, неудовлетворенностью ее в эмоциональной жизни. В своем сознании он остался бы совершенно невиновным. Но этого не случилось. Давайте не будем говорить об этом. Вот, сядьте рядом со мной, и мы почитаем вместе.

Ее похожий на обрубок палец нашел нужное место. Она начала читать:

— «Они как мякина, развеянная ветром…» Сегодня не будет леденцов, — неожиданно прервалась она. — Именно Джордж всегда больше всех любил их. — Ее голос был полон безысходного отчаяния.

Джордж, очень красный и нетвердо стоящий на ногах, накануне вечером вернулся поздно и прошел прямо в свою комнату. Утром он спустился вниз одетый в форму офицера 27-го драгунского полка. Он кричал, чтобы ему к двери подали лошадь. Противоречить ему казалось опасным, поэтому грум подал великолепное животное, последний подарок отца, к двери, Джордж поднялся в седло и мгновение сидел неподвижно, такой молодой, овеяный ореолом героя и невероятно красивый. Затем он дико крикнул:

— Я чувствую дым канонады. Все прощайте! — и с великолепным мастерством наездника с сумасшедшей скоростью галопом понесся прочь, солнце блестело на его шлеме и развевались белые перья. Когда он вернулся через несколько часов, его лошадь была измотана, а сам он был ошеломлен и бормотал что-то о казаках и смертельном огне орудий.

— Вы понимаете, Луиза, — сказала леди Арабелла чрезвычайно мягко, — ему придется уехать хотя бы на время. Мы должны найти подходящую лечебницу. Иди ко мне, Джордж. Иди, Джорджи, ягненок мой. Сыграли отступление.

Тетя Луиза была похожа на собственную тень, она выслушивала все, что говорила ей мать, и механически соглашалась. Да, они должны будут уехать и жить в Довер-Хаусе в имении Далстон. Хотя дом тот маленький, темный и неудобный. Это, конечно, не место для молодой девушки, только начинающей жить, но обстоятельства Амелии так изменились, что она должна быть вообще благодарна судьбе за то, что нашлось место, где можно укрыться до тех пор, пока этот ужасный скандал немного не поутихнет.

Именно тогда Амелия всех удивила.

— Нет, мама. Я не еду с вами.

— А что же, умоляю, вы собираетесь делать? Жить за счет милосердия Фанни?

— Тетя Луиза, пожалуйста! — запротестовала Фанни. — Я все утро пытаюсь вам объяснить, как была бы рада…

Амелия не дала ей закончить. Она подняла свой круглый детский подбородок, неожиданно упрямый, и сказала, что уже все решила. Она собирается найти место горничной в какой-нибудь хорошей семье, отправляющейся в Австралию.

— Я знаю, что не умею очень хорошо шить, — сказала она, — и почти ничего не знаю о том, как крахмалят и гладят. Но Ханна собирается поучить меня, а я могу быстро учиться, если захочу. Я все сумею.

Тетя Луиза была совершенно шокирована.

— Австралия! Вы сошли с ума? Совершенно незачем ехать на другой край света. Я знаю, дело вашего отца будет ужасным скандалом, но люди так быстро всё забывают. Существует множество молодых людей, которым вы будете нужны ради вас самих.

Выражение ее лица, полное любви и тревоги, не остановило Амелию.

— Да, мама. Я уже знаю одного из таких людей. Но он, я думаю, сейчас в Австралии и надеется сделать состояние па золотых приисках. Я уезжаю, чтобы найти его.

— Амелия! — воскликнула Фанни. — Вы не можете иметь в виду того бежавшего заключенного! Ведь вы говорили с ним всего мгновение.

Глаза Амелии сияли. В ней не осталось ничего от пухленькой незрелой девушки. Это была женщина, и ее гордая уверенность делала ее в тот момент красивой.

— Это не был просто короткий эпизод. Это было нечто большее. Это было похоже — вы могли бы сказать, почти похоже на момент вечности. Я говорила себе, что это всё глупо и романтично. Я пыталась забыть о нем и влюбиться в Адама. Я думала, что мне это удалось. Но это не так. Я не могу забыть этого человека.

Фанни взяла ее за руку.

— Мне кажется, я вижу то, что увидел он. Я верю, что вы найдете его. Я молюсь об этом.

— Я найду, — сказала Амелия.

— И все-таки, — добавила Амелия после этого разговора, — кто такой Адам Марш?

— Я не знаю, — сказала Фанни. («Но я знаю, как бьется у моей щеки его сердце…» — подумалось ей.)

— Папа был прав, когда сказал, что он чрезмерно любопытен и вмешивается не в свое дело. Он — что? — охотник за приданым? Или же полисмен в штатском? Вы могли бы выйти замуж за полисмена, Фанни? — спросила Амелия своим прежним любопытным тоном.

— Я вышла бы замуж за Адама, кем бы он ни оказался. Если бы он только попросил меня, — добавила она едва слышно.

Впервые этот дом угнетал Фанни. Она одела детей в уличную одежду и сказала, что они все вместе идут гулять. Маркус, если хочет, может взять свой обруч, а Нолли должна внимательно слушать все, что Фанни будет ей рассказывать. Она должна побольше узнать об английских птицах.

От нее не ускользнул всплеск страха в глаза Нолли, и она спокойно продолжала:

— Плохо, что ты ничего не знаешь о них, любовь моя. Ты едва ли отличишь малиновку от вороны. Мы возьмем немного крошек и покормим их.

— Трогать руками их клювы! — задохнулась Нолли. — Прикасаться к их перьям!

— Если ты проявишь терпение, через несколько недель, возможно, кто-то из них рискнет поесть с твоей ладони. Ты должна помнить, что они боятся тебя гораздо больше, чем ты их.

Нолли смотрела в высшей степени скептически.

— Как это может быть? Ведь у них есть клювы и когти. Однако она позволила застегнуть на себе теплый плащ и гетры, а Фанни на половине этой операции подумала, как это нелепо. Она, хозяйка, и делает работу няни.

— И всегда буду, — сказала она громко.

— Всегда будете — что? Кузина Фанни, почему вы улыбаетесь?

— Не знаю. Возможно, я подумала, как я рада, что у меня есть ты и Маркус.

Нолли, как обычно, попыталась ответить насмешкой.

— Маркус не хочет быть здесь. Он бы лучше остался в Китае. Но я смогу вытерпеть это, — рот Нолли рассудительно сжался, — если научусь не бояться птиц.

День был холодный и безветренный, солнце светило с ясного бесцветного неба. Дети носились по саду, поднимая тучи листьев, упавших во время вчерашнего сильного ветра. Естественно, они направлялись к озеру, где могли оказаться дикие утки и, возможно, лебеди.

Сегодня вода не была темной и угрожающей, она была похожей на небо, бледной и полупрозрачной. Пол павильона был усыпан мертвыми листьями. Павильон выглядел так, как если бы в него многие годы никто не заходил. Летние пикники исчезли так же окончательно, как желтые ирисы и водяные лилии на озере.

Фанни предложила награду тому, кто первым увидит малиновку, а затем забыла смотреть сама, погрузившись в свои мысли. Она так устала, была так раздавлена тяжестью событий и все же полна ощущением счастья, которое, конечно, не имела право испытывать посреди трагедии.

— Кузина Фанни! Я увидела. На том дереве. Она улетела. Кузина Фанни, спускается Лиззи. Не разрешайте ей уводить нас обратно в дом. — Из голубой шляпки Нолли выглядывало ее счастливое лицо со здоровым румянцем. — Вы обещали, что мы сможем покормить птиц.

— Мисс Фанни! — задыхаясь, подошла Лиззи, едва зная, как разговаривать с новой хозяйкой. — Прибыл мистер Марш со старым джентльменом из Лондона. Баркер провел их в библиотеку.

Фанни подскочила.

— Я сейчас же приду!

Однако в следующее мгновение она увидела Адама, неторопливо идущего по желтой осенней траве. Она ждала, со слишком сильно бьющимся сердцем, чтобы он подошел.

Он поклонился, поздоровался и добавил, что у него не хватило терпения подождать, как мистер Крейк, в библиотеке.

Фанни задыхалась почти так же, как Лиззи, но ей хватило присутствия духа, чтобы сказать:

— Лиззи, попросите Баркера налить мистеру Крейку стакан мадеры. Мистер Марш и я немедленно поднимемся.

— Через пятнадцать минут, Лиззи, — поправил Адам. — Мисс Фанни и мне нужно кое-что обсудить.

— Да, конечно, — сказала Фанни. — Бедный дядя Эдгар… бедный Джордж. А Амелия собирается ехать в Австралию. Вы знали?

— А вы? — мягко сказал Адам. — Собираетесь ли вы ударить меня по лицу, если я поцелую вас?

Фанни попыталась сохранить самообладание.

— Мистер Марш, естественно, я не могу оставить себе эти очень дорогие серьги. Я понимаю, этот подарок преследовал свою цель…

— Вы говорили, что не можете оставить и бактрийского верблюда также. Он принадлежал мне. Эти серьги принадлежали моей сестре.

— Вашей … сестре!

Улыбка Адама была насмешливой и слегка поддразнивающей.

— Вам не следовало бы всегда обвинять меня в том, что я действую с какими-то тайными целями. Все объясняется довольно просто. Я просто хотел тайно убедиться в том, что мой шурин выбрал для своих детей подходящего опекуна. Когда я увидел вас в Лондоне, мои сомнения совершенно рассеялись. Я знал, что если именно вы будете заботиться о детях, они будут счастливы. Однако я все же хотел познакомиться с Эдгаром Давенпортом. А когда я получил письмо от Чинг Мей…

— Письмо от Чинг Мей! — невольно прервала Фанни. — Нолли сказала, что она написала вам, но я не поверила.

— Письмо было написано с помощью Нолли. Я договорился об этом с Чинг Мей в Лондоне. Если бы что-то обеспокоило ее, она должна была дать мне знать. Естественно, то, что ваш дядя завладел состоянием детей, очень ее обеспокоило.

— Конечно, — выдохнула Фанни, вспоминая разговор по-китайски между Адамом и Чинг Мей.

— Во всяком случае, — продолжал он, — я тут же приехал, намереваясь сразу изложить свое дело. Но вы помните, я случайно встретил вас в церкви. Вы настолько отличались от модной молодой леди, которую я видел в Лондоне. Вы были просто, даже бедно одеты. Мое любопытство и, признаюсь, мои подозрения были возбуждены. Когда я сделал открытие, что вы тоже воспитанница Эдгара Давенпорта, я начал сомневаться. Я знал о состоянии моих племянника и племянницы, так как большая его часть принадлежала моей сестре. Возможно, и у вас было состояние, подумал я. Встреча с вашим дядей усилила мои подозрения. Он был слишком сердечным, слишком приветливым, слишком великодушным внешне, и я заподозрил, что этот фасад должен скрывать под собой настоящее лицо этого человека. Я решил, что единственный способ остаться на месте событий и провести расследование — это сохранить в тайне свою личность и развлекать семью, особенно очаровательную словоохотливую Амелию. К счастью, ваш дядя не проявил никакого любопытства к семье девушки, на которой женился его брат, иначе моя игра тут же закончилась бы. Ему не следовало так низко оценивать Оливера, он был прекрасным человеком и сделал Анну Марию очень счастливой. Он встретил ее, когда она сопровождала отца в одном из его путешествий на Восток.

— О, как я этому рада! — воскликнула Фанни. — Вы сможете поговорить с Нолли и Маркусом об их матери. У них будет человек, который сможет сохранить ее живой для них.

— И не один. Моя тетя Марта с нетерпением ждет их к себе в Херонсхолл. Мы попросим передать нам опекунство над ними, Фанни, и воспитаем их вместе с нашими собственными детьми.

У Фанни перехватило дыхание, щеки залились жарким румянцем.

— Если захотите, мы будем жить в Даркуотере. Здесь очень мило. А множество живых детей вокруг изгонят отсюда призраков или сделают и их счастливее. Но у меня есть не менее красивый дом на западном Хайленде в Шотландии. Мой отец обычно возвращался туда после своих путешествий на Восток.

— Вы уже… когда вы все это решили?

— Давно. Когда я впервые увидел вас на железнодорожном вокзале в Лондоне. Вы знали?

— Да, я знала, — сказала Фанни и забыла о том, что когда-либо сомневалась в этом.

— Кузина Фанни! Кузина Фанни! — звали дети своими требовательными голосами.

Неожиданно мелодично зазвенели воздушные колокольчики. Или это были не они, ведь ветра не было. Звук этот очень напоминал высокий радостный звон смеха Чинг Мей.