Темные воды

6

Трамбл ждал их на крошечной станционной платформе. Ханна несла уснувшего Маркуса, Фанни попыталась взять Нолли за руку, но девочка решительно отдернула ее. Она шла около Чинг Мей, маленькая, прямая и независимая. Уже было больше восьми часов, и она должна была падать от усталости. И на самом деле ее лицо было бледным, но глаза смотрели все так же ярко.

Фанни обратила внимание на то, как Трамбл разинув рот смотрит на их приближение. Косичка Чинг Мей и ее брюки поразили его. Он, конечно, ожидал китаянку, но в обычной одежде из верхней и нижних юбок.

В воздухе стоял туман. Ветер был прохладным и свежим, как холодная вода. Фанни глубоко дышала, чувствуя знакомый приятный запах сырой земли и вереска. Возможно, она тосковала бы и томилась по этому запаху и ветру с пустошей, если бы уехала за границу или осталась в Лондоне.

Наконец Трамбл пришел в себя, сиял шапку и двинулся вперед, чтобы помочь с багажом. В то время как они были готовы забраться в карету, внимание Фанни было привлечено другой маленькой группой, также сошедшей с поезда. Она смотрела на них с жалостью и ужасом. Это был человек в наручниках между двух охранников. Он был на пути в тюрьму. Фанни уловила только очертания его худого бородатого лица при ярком свете станционных ламп, прежде чем его увели.

Она вздрогнула. Заключение — это ужасно. У него столько разных форм. Лицо заключенного было невыразительным, как у Чинг Мей. Как временами должно было выглядеть и ее собственное лицо.

К счастью, никто больше, казалось, не заметил этого эпизода. И в карете, когда Маркус проснулся и начал плакать, Фанни вдруг вспомнила о леденцах, которые дала ей леди Арабелла. Они остались нетронутыми в ее сумочке. Она достала маленький коричневый бумажный пакет и раздала липкие конфеты.

— Вот так, — сказала она. — Мы будем дома меньше чем через час. Она снова помимо своей воли подумала о заключенном, когда карета остановилась около входной двери, и Трамбл помогал всем им выйти.

Либо случайно, либо намеренно шторы в окнах гостиной не были опущены и при ярком свете ламп сцена внутри была видна во всех деталях.

Леди Арабелла дремала в своем высоком кресле у огня. Напротив нее на софе тетя Луиза, топазовое ожерелье которой блестело в лучах света, была глубоко погружена в оживленный разговор с леди Моуэтт. Дядя Эдгар стоял, куря сигару, и разговаривал с сэром Джайлсом. На лице дяди Эдгара было самое благожелательное выражение. Он выглядел сытым и довольным, абсолютно беззаботным человеком. Сэр Джайлс только что сказал ему что-то приятное, так как он сделал укоризненный жест своей сигарой. У сэра Джайлса, в отличие от несчастных существ, находящихся на его попечении, было румяное веселое лицо, наводившее на мысль, что он обычно хорошо обедает, а его винный погребок не хуже, чем у дяди Эдгара. Его жена была скромно одетым, спокойным существом. Тетя Луиза, с ее ожерельем медового оттенка и массивным кринолином выглядела по контрасту чрезмерно пышной. В стороне от них Амелия и Джордж сидели за карточным столом и играли в карты. Джордж выглядел весьма красивым молодым человеком. С этого расстояния на его лбу не были видны морщины от тяжкой концентрации мысли, перемежающиеся с моментами, когда взгляд его принимал отсутствующее выражение. На Амелии было муслиновое платье с узором в виде веточек и синий бархатный пояс. Ее волосы были высоко заколоты во взрослой манере, и сама она выглядела вполне взрослой и уверенной в себе любимой дочерью богатых родителей.

Это была приятная картина. Никто другой на этой сцене уже не был нужен.

Снова Фанни испытала это подавляющее чувство, что для нее нет настоящего места в этой семье. Ветер дул резкими порывами, снова заставляя ее дрожать. Лошади беспокойно двигались по камням дорожки. Ханна сказала:

— Теперь такой большой мальчик, как вы, уже может идти, — и опустила Маркуса вниз. Внезапно Фанни поняла, что эти чужие дети, Нолли и Маркус, тоже видели всю эту теплую комнату. Она почувствовала, что в ее руку проскользнула маленькая, очень холодная рука. Она посмотрела вниз. Около нее была Нолли. Девочка не смотрела вверх, не издала ни звука. Ее лицо скрывала шляпка. Только ее холодные пальцы говорили. Фанни протянула другую руку Маркусу, и некоторое время все трое стояли там, безвозвратно связанные друг с другом.

Она поняла, что другого пути для нее не было. Теперь она полностью объединилась с ними. Она не жалела, что вернулась назад.

Затем тяжелые дубовые двери распахнулись, свет хлынул на камни, и Паркер уже стоял в дверях, приглашая их войти после холода улицы. Семья в гостиной услышала шум, и послышался глубокий добродушный голос дяди Эдгара, произносивший с приятным возбуждением:

— Кажется, приехали дети. Пойдемте и встретим их. Леди Моуэтт, вам будет интересно увидеть детей моего бедного брата? Луиза, любовь моя…

Действительно, казалось, что здесь им все рады.

Они вошли внутрь. Ханна потихоньку увела Чинг Мей вверх но лестнице. Фанни стояла с льнущими к ней детьми.

— Итак, — сказал дядя Эдгар, подводя палец к подбородку Нолли и мягко поднимая его. — Это должна быть Оливия. Я твой дядя, девочка, Я надеюсь, что ты полюбишь меня. А это мальчик. Ш-ш, ш-ш, слезы не годятся. У меня есть что-то такое, что заинтересует вас. Вы хотите посмотреть мои часы? Ручаюсь, что у вашего папы таких не было. Они играют мелодию.

— Эдгар, не сегодня. Завтра. — сказала тетя Луиза.

— Мама! — Это была Амелия, от облегчения ее голос был громче, чем она хотела. — Они совсем белые!

— Я думаю, это от усталости, — сказала тетя Луиза, и только Фанни заметила брошенный ею сердитый взгляд на неосторожную дочь. — И бледные, и немного грязные после долгого путешествия в поезде.

— О, господи, — сказал сэр Джайлс, опуская бокал портвейна. — Давенпорт, они в весьма нежном возрасте. Должен сказать, что я восхищен вашим великодушием.

— Напротив, — сказал дядя Эдгар, — это будет удовольствием для меня. В конце концов, кто не знает, что я неминуемо должен потерять своих собственных детей. Амелия не делает секрета из того, что уже поглядывает вокруг в поисках мужа…

— Папа! — вскрикнула Амелия.

— И Фанни достаточно красива, чтобы присоединиться к ней в любой момент. Так что, видите, у меня есть двое, чтобы занять их место. Послушай, моя куколка, — он снова коснулся подбородка Нолли, — ты не хочешь поговорить со своим дядей?

— Они очень устали, дядя Эдгар, — сказала Фанни.

— Она симпатична, — сказал дядя Эдгар с большим удовольствием. — Кажется, она немного похожа на своего отца. Ему досталась вся красота нашей семьи.

— И смотрите, куда она завела его, — послышался хриплый голос леди Арабеллы.

— В раннюю могилу, — печально сказал дядя Эдгар с превосходным присутствием духа.

— Фанни, — повелительно заговорила тетя Луиза. — Возьмите детей наверх. Они выглядят совершенно измученными. Эдгар, не вмешивайся. Они смогут посмотреть на твои часы завтра. Бедные маленькие создания. Сейчас они не в состоянии ничего понять.

Фанни сделала реверанс компании и увела детей по лестнице. Ей пришлось взять Маркуса на руки и нести его, так как от усталости он отчаянно спотыкался. Нолли молча шла следом.

На углу лестницы она услышала, как сэр Джайлс Моуэтт снова сказал:

— Господи, Давенпорт, я восхищен вами. Вы еще спасаете других в вашем и без того нелегком положении.

— Что же, мои милые подопечные не совсем лишены свободы, в отличие от ваших, — сказал дядя Эдгар, и раздался взрыв смеха.

— Они действительно очень милые, — сказала Амелия своим высоким голосом. — Они кажутся такими невинными.

— О, да. Невинность — драгоценное качество, которое мне не часто встречается. Боюсь, что нам пора ехать. Я тоже ожидал прибытия вечернего поезда.

— О, бедняга! — вскрикнула Амелия. — Что он сделал?

— А, вы его видели? Боюсь, что он сбежал из Уондсвортской тюрьмы, где отбывал наказание за воровство. Говорят, он отчаянный человек, но я гарантирую, что из Дартмура он не убежит.

Чинг Мей стояла в центре комнаты, в которой должны были спать дети. Вероятно, это была первая английская спальня, которую она увидела. Ошеломленная, она просто стояла неподвижно, со сложенными руками и немигающими узкими глазами.

Дора также застыла у двери с выпученными глазами. Ханна выбежала из комнаты, бормоча:

— Ох уж эта язычница, что с нею делать? От нее никакой пользы. Ничего не распаковано, а что касается укладывания детей в постель…

Фанни втолкнула детей в комнату и резко сказала:

— Дора, вам бы понравилось, если бы так уставились на вас? Идите сейчас же на кухню и попросите Кук приготовить хлеба и молока. Ханна, вы приготовили постель в соседней комнате?

Ханна с удивлением посмотрела на нее.

— Для вас, мисс Фанни? Но она даже не проветрена. Эту комнату не использовали после праздничного вечера в ноябре прошлого года. В ней все отсырело.

— Делайте то, что я прошу вас, Ханна. Можете положить в постель грелку.

Ханна медленно кивнула. Она понизила свой голос.

— Я понимаю, мисс Фанни. Вы не доверяете этой китаянке. — Ханна отказывалась называть ее заморским именем.

— Только потому, что она тоже может нервничать в чужом доме.

— Но ведь мы все наверху, мисс Фанни. Только чуть выше.

— И кто из вас проснется, если ребенок заплачет? — скептически спросила Фанни. — Кроме того, Дора боится собственной тени, так же как и Лиззи, а Кук скажет, что это не ее дело, так что никто не поможет китаянке. Не так ли?

— Мисс Фанни, вы говорите такие вещи…

— Кроме того, я хочу быть около детей. Завтра же все мои вещи будут перенесены сюда.

— И вы хотите быть здесь постоянно, мисс Фанни?

— Постоянно.

Ханна смотрела на Фанни своими усталыми старческими глазами. Фанни заметила:

— Я знаю, что вы собираетесь сказать, Ханна. Начните с плохой привычки, и она останется навсегда.

— Нет, не это, мисс Фанни. Я хотела сказать, благослови господь ваше доброе сердце.

В другой комнате дети оживленно болтали, но когда вошла Фанни, они замолкли, как испуганные птицы. Тем не менее их лица и руки были вымыты, они были одеты в ночные рубашки и готовы лечь в постель. Очевидно, когда на нее не были направлены чужие глаза, Чинг Мей работала быстро и эффективно. Она даже открыла один из чемоданов, чтобы достать детскую ночную одежду. Теперь она снова стояла в знакомой скромной позе, со сложенными руками и опущенными глазами.

— Великолепно, Чинг Мей, — сказала Фанни. — Как быстро все у вас получается. Дора принесет хлеб и молоко. Попытайтесь уговорить детей поесть.

Китаянка поклонилась. Фанни озабоченно спросила:

— Насколько хорошо вы понимаете по-английски? Ведь вы должны были говорить на английском в доме моего кузена Оливера в Шанхае.

Чинг Мей молча смотрела.

— Она не говорит? — обратилась Фанни к Нолли.

— Не очень, — ответила Нолли. — Она только начинала учить, когда…когда… — Она сжала губы вместе, чтобы они не дрожали. — Когда мы уехали, — глухо закончила она. — После этого мы говорили только по-китайски.

— Разговоров по-китайски больше не будет, — твердо сказала Фаппи. — Это всем понятно?

Чинг Мей снова поклонилась.

— Буду осень плобовать, мисси.

Фанни почувствовала комок в горле. Если кому-нибудь нужен был урок самопожертвования и лояльности, то все это было в этой незнакомой женщине с ее печальным морщинистым лицом и невыразительными глазами. Завтра она должна будет сказать дяде Эдгару о словах Адама Марша. Когда дети будут устроены, нужно будет найти какой-то способ отправить Чинг Мей обратно на родину. Нельзя позволить ей умереть от тоски по дому.

Мысль об Адаме Марше вызвала прилив тепла в сердце Фанни. Внезапно ей захотелось побыть одной, чтобы подумать и помечтать. Она быстро поцеловала детей.

— Это ваша постель, Чинг Мей, — сказала она, показывая на узкую кровать, поставленную в ногах у детей, и была вознаграждена неожиданным смехом Чинг Мей, означавшим, что она поняла. Но Чинг Мей показала жестом, что предпочитает спать на полу.

Фанни кивнула.

— Делайте, как хотите. Я буду в комнате рядом, если потребуюсь вам ночью.

— Мы не малыши, чтобы тревожить людей ночью, — сказала Нолли.

Фанни встретила ее обидчивый взгляд.

— Я и не думала, что вы малыши. Такая путешествующая молодая леди, как ты, не может оставаться ребенком. На самом деле я удивлена, что ты до сих нор не нашла себе мужа.

Нолли снова сжала губы вместе, на этот раз чтобы с трудом удержаться от смеха. Ее волосы были заплетены в косички. Фанни заметила, что она прятала под одеялом куклу, так как теперь были видны ее румяное китайское лицо и черные волосы. В конце концов, она была только ребенком. Слава богу, ведь ее преждевременное развитие могло вызвать тревогу.

Только ребенок… ибо ночью холодные пальцы коснулись лица Фанни.

— Кузина Фанни! Кузина Фанни! Маркус испугался. Фанни встала, нащупала свечу около кровати. Она быстро чиркнула спичкой, и слабый свет показал ей фигуру Нолли в ночной рубашке. Она сжимала китайскую куклу в ярком красном кимоно, а ее глаза были расширены.

— В чем дело, Нолли? Почему ты испугалась?

— Маркус испугался, — прошептала Нолли. — Ему кажется, что он слышал что-то.

Фанни подумала, не мог ли снаружи прогуливаться Джордж, который иногда делал это и после полуночи. Дом, когда она прислушалась, был таким же тихим, как и всегда. Она так привыкла к мельчайшим скрипам и шорохам, что едва ли замечала их.

— Тогда пойдем и посмотрим на Маркуса, — сказала она, поднимая свечу и беря Нолли за руку.

Если Маркус и испугался, то он делал это чересчур молча. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что мальчик крепко спал. Чинг Мей, лежащая внизу и завернутая в одеяло, тоже не казалась встревоженной.

Фанни начинала понимать тактику Нолли. Маркус был сразу и козлом отпущения и ее собственностью.

— Послушай, Нолли, так что же ты слышала?

Девочка со страхом огляделась кругом. Колеблющийся свет свечи отбрасывал движущиеся тени на высокий потолок и панели стен. Две их фигуры в ночных рубашках отразились в зеркале гардероба, Фанни с ее темными волосами на плечах, Нолли с ее косичками и очень строгим лицом, выглядевшая как несчастный ребенок из старинной сказки. Дыхание спящих создавало легкий шелест. Больше не было слышно ни звука.

— Что-то в дымоходе, — прошептала Нолли. Она указала на темное отверстие печи. — Там, наверху.

Холодок пробежал вниз по спине Фанни.

— Какой именно шум?

— Какой-то трепет, и что-то упало вниз. — Ее пальцы сжали руку Фанни. — Что-нибудь падало вниз?

Фанни решительно осветила свечой очаг и обширный дымоход. На плитах было много сажи, но ничего больше.

— Посмотри, вот и все, — сказала она. — Там накопилась сажа. Она отрывается и внезапно падает. Это то, что ты слышала.

Нолли молча смотрела. Наконец, она сказала:

— Это грязь.

— Да. Дора уберет утром. А теперь забирайся в постель.

Вполне охотно Нолли направилась обратно к своей постели.

— Хорошо, что Маркус ничего не слышал, — сказала она. — Он бы испугался.

И няня вдруг встала, бормоча по-китайски. Она моргала. Свет, казалось, ослепил ее.

— Неплиятность, мисс Фанни? — в первый раз произнесла она имя Фанни с радующей старательностью.

— Пустяки, Чинг Мей. Вы обе ложитесь спать.

Утром, которое выдалось серым и холодным, с поднявшимся ветром и высокими вершинами холмов на фоне неба, Дора никак не могла развести огонь. Она сказала, что дрова должны быть сырыми, и что вниз упало много сажи. Возможно, требовалась чистка дымохода. На глазах у взволнованных детей она засунула в трубу длинную кочергу, и что-то сразу упало в очаг.

Нолли вскрикнула. Фанни поспешила и увидела легкий, как бумага, скелет птицы с распростертыми крыльями в напрасной попытке добиться свободы.

— Это скворец, — деловито сказала она. — Бедняжка, он запутался там прошлым летом и никто даже не слышал.

— Я слышала, — сказала Нолли. — Я слышала это ночью. Ты не слышал, Маркус?

— Я слышал, — ответил Маркус. — Я тоже слышал.

— Никто из вас не мог этого слышать, — сказала Фанни. — Эта птица, бедняжка, мертва уже долгое время. Уберите ее, Дора. А потом в саду я покажу вам живых скворцов. Они угольно-черные, но их перья блестят на солнце, как бриллианты. Дора, чего вы ждете?

— Лучше я не буду показывать ее леди Арабелле, мисс Фанни. Она рассказывает, что птица белая, а это будет значить…

— Дора!

— Да, мисс Фанни, — промямлила Дора, держа на совке легкую запачканную ношу, и поспешила прочь.

Предзнаменования, нетерпеливо подумала Фанни, все это сказки для невежественных людей. Ничего такого не бывает. Есть интуиция, возможно, некоторое предчувствие. Но не предзнаменования. Все это выдумки темных и по-глупому суеверных старух.

— Кузина Фанни, почему птица была в дымоходе? — Ясный четкий голос Нолли требовал ответа.

— Возможно, она строила себе гнездо. А может быть, просто упала.

— А почему она не улетела снова?

— Полагаю, что не могла. Дымоход темный и узкий, как туннель. Она не могла расправить крылья.

Да всё было именно так. Не могла расправить крылья… Она всегда так думала, с тех пор, как поняла, что она-то и есть та самая воображаемая белая птица леди Арабеллы.

— Тогда ей нужно было хлопать крыльями и кричать, пока кто-нибудь не пришел бы и не освободил ее, — сказала Нолли с нервным огорчением.

— Да, дорогая.

— Но, предположим, что никто бы не выручил ее?

— Достаточно об этой бедной птице. Посмотри, теперь огонь горит превосходно.

Она наклонилась, чтобы подержать руки у огня. Для середины мая было абсурдно прохладно. Она чувствовала сильный холод.

Ей нужно было спуститься вниз в ее собственную комнату, убрать в гардероб вчерашний наряд и достать поплиновое дневное платье, полинявшее от многих стирок. Амелия услышала ее и ворвалась в ее комнату в своей обычной бесцеремонной манере.

— Фанни, что вы скажете? Папа покупает Джорджу новую лошадь!

— В самом деле?

— Вы не кажетесь ни удивленной, ни возмущенной.

— А почему я должна возмущаться?

— Да потому, что у Джорджа уже есть превосходная лошадь, и он знает, что может пользоваться любой из лошадей папы. Может скакать даже на моей Джинни, если захочет. Но нет, теперь он должен получить чистокровную охотничью лошадь, а мне достается только ничтожный кусок французской ленты. Вы, кстати, не забыли купить мне ленту, не так ли?

— Нет, не забыла. Сейчас я достану ее.

Амелия опустилась в кресло, ее юбки взметнулись. Она все еще дулась и выглядела как школьница.

— Мама сказала, что папа все время говорит об экономии, но когда Джордж попросит о чем-нибудь, или если бабушка попросит за него, как сказала мама, то отказа быть не может. Фанни, как вы думаете, почему папа боится отказать бабушке?

Фанни засмеялась.

— Не будьте глупой, Амелия. Ваш отец не боится никого!

— Нет, я не думаю, что он ее боится. Но это ужасно несправедливо. Считается, что этот год должен быть моим.

— Думаю, в конце концов, вы получите все, что хотите, — сказала Фанни, причесывая свои шелковистые волосы. — А Джордж, все-таки…

— Хватит, хватит сто раз уже слышала! Знаю, что он чуть не умер за свою страну. Но это было просто случайностью войны. Тем не менее, он превосходно проводил время в своем полку до этого и очень хотел идти в армию. О, полагаю, что я стала в ваших глазах низкой и эгоистичной особой, если говорю так. В самом деле, Фанни?

— И тщеславной, — ответила Фанни.

— О, пусть так. Фанни, от вас не дождаться сочувствия. А почему вы спали наверху прошлой ночью?

— Отныне я собираюсь спать именно там, — спокойно сказала Фанни. — Сегодня Дора перенесет туда мои вещи.

Негодование Амелии стало еще сильнее.

— Но если вы будете нужны мне?

— Один лестничный пролет не означает, что я живу на Луне.

Амелия неохотно рассмеялась.

— Фанни, сегодня вы в плохом настроении. Я знаю, что мама думает, что будет чудесно, если вы проявите интерес к детям, но это не должно означать, что у вас совсем не будет времени для меня. Я должна признать, малыши выглядели весьма милыми вчера вечером. Папе очень понравилась девочка. И по крайней мере, как ужасно я проговорилась, они правильного цвета, так что все опасения кончились. Я могла бы сегодня зайти в детскую и посмотреть на них.

— Могли бы, в самом деле? Это ведь ваши кузены, и приятно, что вам пришло в голову посетить их.

— О, я не это имела в виду. Фанни, вы все переворачиваете. Вы как-то изменились со времени вашей поездки в Лондон. Повернитесь и посмотрите на меня.

Фанни кончила закалывать свои волосы. Она неторопливо повернулась.

— Что же, пожалуйста. Что вы видите? Отпечаток великой столицы на моем лице?

— Не-ет. Но ваши глаза стали такими яркими. Если бы это не было невозможно, я бы сказала, что вы влюбились.

— Невозможно? — холодно спросила Фанни.

— Хорошо, но как бы вы могли это сделать с Ханной на шее, а затем с этими бедными сиротами. И кроме того, кого вы могли встретить в поезде? — Амелия вдруг вскочила. Ее голос понизился до шопота. — Фанни, вы встретились… с ним?

Фанни почувствовала, что краснеет. Как Амелия могла узнать? Неужели ее секрет так явно написан на лице?

— Если вы имеете в виду клерка судоходной компании…

— О, нет, не его, разумеется Я говорю о новом заключенном, о прибытии которого говорил сэр Джайлс. Фанни, вы на самом деле видели его?

Голос Фанни от облегчения стал небрежным. Амелии было опасно доверять секреты, она могла разболтать их, исказить…

— Видела только на мгновение.

Амелия сжала свои руки вместе:

— Он выглядел очень голодным и отчаянным?

— Я этого не заметила. На самом деле. Амелия, мне кажется, вы считаете, что дартмурская тюрьма полна запертых тигров и пантер с когтями и горящими глазами.

Амелия подошла посмотреть в окно. У нее была невысокая округлая фигура с уютной домашней внешностью. Человек мог бы обнять эту мягкую полноватую талию и думать о теплых очагах, хорошо накрытых столах и заполненных колыбельках. Он не подумал бы, что в этой молодой женщине может быть что-нибудь еще.

— Я не знаю, почему у меня такое желание увидеть одного из них, — прошептала она. — Я могла бы ужаснуться, и все же… Ведь они тоже человеческие существа, не так ли, которых когда-то любила мать. Полагаю, что они давно забыли о любви…

Фанни ухитрилась не покраснеть, когда во время завтрака дядя Эдгар спросил ее о молодом человеке из судоходной компании.

— У нас не было возможности поговорить вчера вечером. Но я понял, что все было сделано как нужно. Компания послала надежного человека?

— Очень надежного, дядя Эдгар.

— Великолепно, я пошлю им письмо с благодарностью. Я полагаю…

— Я отдала ему гинею, дядя Эдгар. — Фанни опустила голову, так как на этот раз почувствовала румянец на щеках. Она была все более и более уверена, что Адам Марш положил в карман гинею только для того, чтобы выручить ее из трудного положения, что он совершенно не привык получать деньги от дам. Она была почти уверена, что они в будущем будут смеяться над этим случаем.

— Фанни хорошо выглядит, не так ли, Луиза, — прогудел дядя Эдгар. — Это маленькое развлечение пошло ей на пользу.

— Я сказала, что она влюбилась, — смело заявила Амелия, а затем разразилась безудержным смехом.

— В кого? В кого, черт побери? — зарычал Джордж.

— Джордж!

Реплика его матери была такой резкой, что Джордж упал обратно на свое место. Он начал растерянно хмуриться, а сильный румянец гнева стал исчезать.

— Это неправда, Фанни, не так ли? Амелия дразнит, как обычно?

— Разумеется, — ответила Фанни, так как в этот момент больше нечего было сказать.

Она посмотрела вокруг. Тетя Луиза была за блестящими серебряными чайником и кофейником на одном конце стола, внимание дяди Эдгара с засунутой за жилет салфеткой было целиком поглощено его пищей. Амелия в своем свежем голубом утреннем платье опустила ресницы, чтобы спрятать коварный блеск, который возбудила ее выходка, и Джордж на своем месте, мгновенно забывший о еде, смотрел на Фанни так, что прежний Джордж нашел бы это неприличным и неловким.

Кто мог бы подумать, что эта сцена была чем-либо другим, помимо приятного дружеского семейного завтрака? В центре стола была ваза с только что срезанными розами, еще хранящими ночную росу. Мебель блестела от ежедневной полировки, сделанной перед завтраком. В комнате царил приятный теплый аромат хорошо приготовленной пищи, пчелиного воска и роз, запах, такой же старый, как и дом. Лиззи принесла еще горячей воды, и тетя Луиза, подняв чайник рукой, украшенной кольцами, спрашивала:

— Еще чая, Амелия? Фанни? А как вам, любовь моя? Лиззи, принеси чашку мистера Давенпорта.

И никто бы не догадался, что только что она яростно ненавидела Фанни. Она всегда могла только терпеть ее, но ребенком она была достаточно безвредна, даже полезна, как подруга для Амелии в классной комнате и во многих других случаях. Она могла бы относиться к ней терпимо, если бы не ее вызывающая тревогу восхитительная внешность, которая, как не мог заметить только слепой или чересчур занятый человек, полностью затмила Амелию, да еще эта неразумная влюбленность в нее Джорджа.

Фанни знала все это. Но, хотя она понимала, что терпимость тети Луизы превратилась в ненависть, она ничего не знала об отношении к ней дяди Эдгара. Он был мужчиной. Он должен был иметь естественную нежность к женщине, даже если она представляла собой угрозу для его собственных детей.

Амелия была молодой, глупой и нежной. Но на нее было легко влиять, и мать могла и ее сделать чужой.

Джордж — что будет, если его любовь не встретит отклика? Это был темный вопрос, на который она не могла ответить.

Но все эти вопросы находились вне приятного спокойного комфорта семейного завтрака. И она все же не жалела, что вернулась в Даркуотер.

— Что же, — сказал шутливо настроенный дядя Эдгар, — если Фанни не потеряла свое сердце во время этого путешествия, может быть, она способна направить свои мысли на более практические вещи. Моя дорогая, — он повернулся к Фанни, — как только мои маленькие племянник и племянница будут в надлежащем виде, не будете ли настолько добры, чтобы привести их ко мне в библиотеку. Я должен познакомиться с ними. Думаю, что они выглядят многообещающей парой. Да, и няню тоже. Она может рассказать мне кое-что о моем бедном брате и о матери детей.

— Она очень плохо говорит по-английски, дядя Эдгар.

— Чепуха! Она должна была говорить по-английски у моего брата в Шанхае.

— Она говорит, что нет.

— Значит, она не говорит правду. Эти китайцы хитрая раса, сплошные поклоны и улыбки скрывают их подлинные чувства. Мне жаль тратить время на них. Как и на французов или греков. Даже на американцев. У них хватает наглости вытеснять нас из их страны.

— Может быть, на всех, кроме англичан, папа? — лукаво спросила Амелия.

— Совершенно верно, моя дорогая, совершенно верно. О, я допускаю, что от других народов может быть какая-то польза, хотя я никогда не понимал, какая именно. Из итальянцев получаются хорошие слуги. И я помню, как покупал чертовски хорошие перчатки в Вене. Но китаянка должна заговорить. Я ее заставлю. Приведите ее вниз, Фанни.