Теневые игры

2

— Ну, цел? — мрачно поинтересовалась я, с тоской косясь на «Сломанный меч». Здание трактира вздрагивало и тряслось от фундамента до крыши, хлопало распахнутыми оконными створками, свистело летающими внутри его предметами и казалось пьяным палачом, отложившим в сторонку свой топор и вознамерившимся пуститься вприсядку. Из соседних заведений, коих на улице Каштанов было понатыкано великое множество, высыпали удивленные посетители, с явным удовольствием наблюдающие за отчаянными дерганьями строения и упоенно обсуждающие все разнообразие вылетающих из окон предметов. Близко к разбуянившемуся трактиру никто подходить не отваживался, но со стороны почему бы и не полюбоваться, как наемники, телохранители и убийцы друг другу нежно, по-дружески, можно даже сказать по-родственному, кости мнут?!

— Цел, — несколько неуверенно подтвердил Торин, вытягивая руку и задумчиво щурясь на нее, словно пытаясь подсчитать пальцы и удостовериться, что все на месте.

— Поздравляю, — сумрачно констатировала я, вновь бросив печальный взгляд на трактир. Там осталась моя куртка — недавно купленная, дорогая, кожаная, в металлических заклепках, с пуговицами из червленого серебра. Похоже, эту красивую стильную вещь мне не увидеть уже никогда — если разгулявшиеся храны не раздерут ее в клочья и не испортят бомбардировкой всевозможных предметов, то Жун наверняка изымет в качестве частичной компенсации нанесенного ему материального урона. А без куртки-то нынче ой как плохо…

Осень я не любила. Тем более что в Каленаре оца всегда какая-то неопределенная, двойственная, словно проверяющая на прочность нервы населения — то темные тучи круглыми сутками над городом плачут, то туманы по улицам крадущимися ворами ползут, то снежок выпадает, чтобы через пару часов растаять без следа, а то солнце припекает страстно, жарко, совсем по-летнему, заставляя опять расцветать петуньи на подоконниках и в палисадниках. Утром дождь, днем зной, а к вечеру подмораживает или ветер безжалостными ледяными плетьми стегает, вот как сейчас.

Я невольно поежилась и обхватила себя руками за плечи, словно пытаясь спрятаться от холодных призрачных рук налетевшего вихря, жадно шарящих по моему телу и стремящихся забраться как можно глубже под крупную ажурную вязку свитера. Тьма на моем плече дернула подвижным носом и разразилась потоком ассоциаций с самым негативным, мрачным содержанием. Лорранский моему демону вроде бы и нравился, она даже, можно сказать, полюбила его — этакой снисходительной, покровительственной любовью, с какой окружающие обычно взирают на безобидных дурачков и дружелюбных умственно отсталых, но вот его поведение иногда ставило вонато в тупик, и она раз за разом недоуменно вопрошала у меня: ну отчего люди такие странные? Или это она ничего не понимает?

Мне демона утешать было нечем. Сама порой удивлялась, какие штуки иногда ухитряются выкидывать представители моей расы. До них и альмам временами далеко бывает, и эльфам, и оркам с гномами.

Торин взирал на меня жалобными беспомощными глазами, и мое сердце невольно тронуло сострадание: ну разве же виноват Лорранский, что в то время, когда боги мозги раздавали, он в очереди за конфетами стоял?!

— А чего тебя вообще в «Сломанный меч» понесло? — задавив в себе непрошеное жалостливое сочувствие, грубо поинтересовалась я. — Дома не сиделось, что ли?

Графенок надул губы, потом посмотрел на трактир, все еще вздрагивающий и трясущийся из-за идущих внутри боевых действий, и преувеличенно внимательно воззрился на затянутое серожелтыми облаками небо. По нему кое-где гуляли отблески многочисленных фонарей и сгустков света с улиц Каленары, да время от времени пробегала стремительная рябь тревожимых ветром облаков. Я посмотрела туда же, не нашла ничего достойного столь пристального внимания и изучения и дерзнула вновь обратить сиятельное внимание аристократа на свою скромную и ничтожную персону:

— Ау, Торин! Я, конечно, понимаю, что благороднорожденному не пристало беседовать с какой-то наемницей, но все же смею напомнить о том, что когда-то ты под моими юбками защиты искал. А это, мне кажется, уже что-то да значит и к чему-то обязывает. В первую очередь тебя. Поэтому не изволишь ли ты ответить на мой вопрос?

— Странные темы ты поднимаешь, Тень, — величественно наклонив голову, сообщил Лорранский. Взгляд забросанного овощами аристократа выражал благородное негодование и чуть брезгливое удивление. — Зачем люди ходят в трактир? Поужинать, разумеется. Музыку послушать. С людьми пообщаться.

— Логично, — согласилась я, перехватывая Тьму, явственно почувствовавшую в словах графеныша насмешку и уже метнувшуюся к нему, ощерив клыки и грозно шипя, — Вот только «Сломанный меч» не слишком подходит для мирных посиделок в компании друзей и кружек с пивом. Да и для благороднорожденного он не самое подходящее место. Так что же привело тебя в это достойное, но немного странное и весьма специфическое общественное заведение?

— С тобой хотел поговорить, — наконец сознался Торин, не без опаски глядя на демона, который рвался из моих рук.

— Ну говори, — согласилась я. — Только знаешь что? Давай, может, пойдем куда-нибудь, а то здесь стоять, во-первых, холодно, а во-вторых, небезопасно.

Аристократенок изумленно покосился на меня, но промолчал и галантно предложил локоть. Я, не размениваясь на такие куртуазные сантименты, сгребла ладонь Торина и с недостойной сопровождающей графа девицы торопливостью двинулась вниз по улице, стремясь в кратчайшие сроки отдалиться от «Сломанного меча» на как можно большее расстояние. Судя по звукам и уменьшению количества летящих из окон предметов, драка там стала постепенно затихать, а это значило, что на крыльцо с минуты на минуту может выскочить разъяренный Жун, призывающий на наши головы всех демонов мира подлунного и Мрака вековечного да заодно пытающийся применить менее патетичный, зато более действенный метод внушения и наказания — деньгами. Силой он, ясное дело, ничего не отнимет, но кровь попортит изрядно. Да еще и состоятельных клиентов в своем злопамятстве да вредности мне перестанет сватать.

Улица Каштанов — малоподходящее для графских прогулок место. На ней хватает всевозможных общественных заведений, радующих своих посетителей самыми демократичными в Каленаре ценами и полным отсутствием внимания со стороны стражников, которые просто боятся лезть и тревожить это осиное гнездо, где распрощаться с жизнью было так же легко, как Торину съесть шоколадную конфету. Поэтому неудивительно, что по этой улице я неслась крепко подхлестнутой лошадью, таща за собой бестолкового аристократа, как непослушного демона на поводке. Ишь, ужинать он в трактир пошел! Музыку слушать! С людьми общаться! Да диво еще, как его по дороге в «Сломанный меч» не прирезали в какой-нибудь темной подворотне!

Крупная вязка старого свитера плохо защищала от холода, ветер то и дело сладострастно дотрагивался до тела ледяными пальцами и пытался задрать мой наряд. Я нервно хлопала себя но животу, придерживая рвущийся в полет предмет моего немудрящего одеяния, и косилась на встрепанного, подозрительно долго немотствующего Торина. В самом деле, для него же ни разу не высказаться в течение двух минут — уже подвиг, а тут он едва ли не четверть часа молчит, словно воды в рот набрав. Что у этого вздорного, склочного, болтливого и недалекого аристократишки на уме? Ой, как мне его взгляды да улыбки не нравятся…

Тьма подпрыгивала на моем плече, как не слишком умелый наездник в седле при галопе. Уж кто-кто, а вонато разумела все, ее шипение из просто удивленного постепенно становилось откровенно агрессивным и неодобрительным. Правда, мысли свои демон держала при себе и меня их отголосками не бомбардировала. Впрочем, я ее понимала и гак. Одно дело с покровительственным материнским умилением наблюдать за здоровенным лосем, жующим сладости, как маленький ребенок, или закатывающим глаза и исторгающим из своей могучей груди томные вздохи, и совсем другое — чувствовать, что этот самый лось имеет в отношении нас разнообразные, далекоидущие планы.

Лорранского, чего греха таить, я слегка побаивалась. И дело было даже не в той самоуверенной небрежности, с которой он напролом перся по жизни, не смотря под ноги и не оглядываясь назад, а в его ко мне отношении. Подобрать подходящее определение этим чувствам я затруднялась. Да, думаю, и сам Торин не смог бы внятно объяснить, отчего это он вздумал делать безродной наемнице предложение руки и сердца с соблюдением всех аристократических правил хорошего тона и благороднорожденной напыщенности. Веселое путешествие в Меритаун и обратно приучило меня смотреть на Лорранского-младшего как на бестолкового великовозрастного ребенка, которому постоянно нужны внимание, опека и присмотр. Поэтому серьезно воспринимать Торина вместе с его чувствами, сколь глубоки и трагичны они ни были, я просто не могла.

Пару раз навстречу нашей колоритной троице выскакивали грабители, щерящие в радушных улыбках редкие зубы и потрясающие всевозможными колюще-режущими предметами. Я, не снижая темпа передвижения, перехватывала безвольную ладонь Торина левой рукой, а правой тут же вытаскивала из-за пояса кинжал. Большинству работников ночных подворотен достаточно было одного взгляда, чтобы понять: со столь самоуверенной и решительной девушкой связываться им явно не стоит. Не слишком сообразительных пугала Тьма, с готовностью предъявляющая татям когти и зубы. И если на девушку с кинжалом они бы по скудоумию своему еще отважились выйти, то вступать в конфликт с хозяйкой хищною демона не решился никто.

— Вот сюда. Да осторожно на ступеньках, они наверняка скользкие! — Я, заметив знакомую вывеску, аккуратно подтолкнула своего спутника к дверям очередного трактира. «Фаршированный петух» был заведением пусть и не очень роскошным, зато едва ли не самым спокойным из тех, которые я знала. Для посиделок с недалеким благороднорожденным он вполне годился.

Однако Торин был противоположного мнения. Брезгливо обозрев трухлявые, уже давно не крашенные ступени крыльца, он сморщил свой аристократический нос и капризным голосом, больше подошедшим бы избалованному пятилетнему ребенку, чем высоченному увальню, вопросил:

— Это мы сюда, что ли?

— А что, есть какой-то другой вариант? — елейным голоском поинтересовалась я, начиная потихоньку закипать. Кто бы знал, как мне дороги все эти аристократы с их благородными замашками и заморочками!

— Конечно! — тут же оживился Торин. — Поехали в «Бургомистра и подкову» или в «Королевские розы»! А то можно…

— Ты хоть сам-то понимаешь, что пытаешься мне предложить? Да кто ж нас с гобой — грязных, растрепанных — в такие дорогие и роскошные заведения пустит? Кроме того, столы у них расписаны, наверное, на месяц вперед, так что нам вряд ли найдут местечко даже на полу у кухни.

— Предоставь это мне! — с непрошибаемо-оптимистичным апломбом привыкшего к выкрутасам гуляки покровительственно сообщил Торин, приподнялся на цыпочки и завертел головой, словно выискивая что-то или кого-то. Я настолько удивилась такому несвойственному моему бывшему подопечному поведению, что даже сразу не нашла что возразить. А потом уже было поздно: графенок остановил извозчика, галантно распахнул дверцу старой рассохшейся колымаги и даже помог мне усесться. Судя по невыносимому амбре, витавшему в этом жалком экипаже, до нас в нем возили свиней. Эту догадку весьма красноречиво подтверждала валяющаяся на полу солома и какая-то подозрительно темная кучка, к которой я из соображений брезгливости приближаться так и не рискнула. Тьма недоверчиво дернула носом, едва слышно зашипела и, цепляясь острыми коготками за свитер, перебралась с моих колен на плечи. Вонато тоже не жаловала столь сомнительные и неприятные ароматы. Равно как и их источники.

Разумеется, такую повозку, больше похожую на смердящий навозом фоб, чем на нормальный экипаж, мог остановить только Торин. Сам Лорранский, кстати сказать, был чем-то неимоверно горд и держался с таким величием, словно восседал в благоухающей ирисовой пудрой и духами королевской карете, а не в вонючей развалюхе, едва-едва трюхающей по городским улицам и ежеминутно грозящей рассыпаться на составляющие части. Оставалось только просить всех богов разом, чтобы никто из моих знакомьте не увидел меня в столь жалком и смешном положении.

Взгляд, коим нас одарил швейцар при дверях «Бургомистра и подковы», просто не поддается описанию. По нежному личику смазливого голубоглазого красавчика, затянутого в форменную ливрею и штаны с позументами, последовательно скользнули возмущение, брезгливость, злоба, удивление и раболепное упоение, когда он наконец-то разглядел, кого именно принесло к порогу сего недешевого, достойного всяческого уважения и восхищения общественного заведения. В своих догадках я не ошиблась — Торина и впрямь много где знали. Причем не только знали, но и уважали — правда, думаю, не столько самого аристократа, сколько его тугой кошелек. Надо было видеть, какой радостью просияли глаза холуя при виде Лорранского-младшего, торжественно выходящего из какой-то колымаги и многозначительно протягивающего руку в ее вонючие глубины! Как засуетился он, восторженный, стараясь одновременно поклониться, присесть, поприветствовать, поинтересоваться здоровьем, заглянуть в глаза и помочь Торину извлечь меня из экипажа!

Впрочем, тут мужчинам пришлось разочароваться: поняв, что графенок вошел в раж и настроен играть роль галантного кавалера до конца, невзирая на мое крайне негативное отношение к подобного рода фарсам и комедиям, я сама распахнула противоположную дверцу и выпрыгнула на мостовую без всякой посторонней помощи. Тьма, почувствовав мое настроение, боевито вздыбила чешую на загривке и разразилась азартным шипением, ясно показывающим, сколь невысокого она мнения о нашем сопровождающем. Да, милая, мне он, если честно, тоже не слишком нравится. Но мы сами виноваты — надо было бросить бестолкового аристократенка в «Сломанном мече», а не вытаскивать его из трактира и уж тем более не позволять ему нас куда-то волочь.

Словно почувствовав и в полной мере оценив мои мысли, Торин поморщился. А работник дверной ручки с достойным восхищения профессионализмом справился с потрясением, состроил на лице донельзя торжественную мину и с грациозным движением, не то полупоклоном, не то реверансом каким-то, распахнул толстые створки, отделяющие нас от изысканных ароматов, бликов света на дорогой хрустальной посуде, звона бокалов и негромкой, невыразимо благородной музыки. Да-а, это вам не стоны несчастного ат'тана в жестоких лапах вышибалы «Сломанного меча»!

Наша встрепанная, слегка припахивающая навозом парочка произвела фурор. Еще бы! Лощеные официанты с серебряными подносами, роскошно одетые мужчины, дамы в вечерних платьях и с ошеломляющими выставками драгоценностей на декольтированных бюстах, плечах и руках, дорогущий гномий хрусталь и альмовский фарфор, томные звуки арф, мягкие рубиновые и темно-синие переливы элитных вин, чинные ручные демоны в золотых ошейниках — и я, в старом свитере и потертых штанах, с криво подрезанными волосами, уже и забывшими, что такое прическа, занимательной коллекцией оружия иод одеждой и Тьмой на плече. Вся эта сомнительная красота держит за руку молодого щеголя в дорогом, но изумительно безвкусном наряде, да так, что и не поймешь, кто кого поддерживает — кавалер даму или дама кавалера (если, конечно, возможно употребить столь достойные слова применительно к нашей с Торином колоритной парочке).

— Мы хотим где-нибудь сесть, — доверительно сообщил аристократенок спешащему навстречу распорядителю. Тот сначала нахмурился, но, видимо, узнал постоянного клиента и заулыбался изо всех сил, старательно не замечая кусочков моркови, вольготно разместившихся на плече Торина, а также моего потрепанного вида и ехидной ухмылки наслаждающейся всеобщим вниманием Тьмы. К эксцентричным выходкам нашей знати все уже привыкли. Но до такого явления не додумался, кажется, еще никто. Большинство взиравших на нас дам брезгливо морщили напудренные носики, но у некоторых глаза уже разгорались восторженным блеском в предвкушении новых забав. Похоже, в ближайшее время обслуживающий персонал всех элитных заведений нашего города будет озадачен наплывом посетительниц в самой простой и непрезентабельной одежде, а также безвкусно наряженных щеголей с остатками моркови и капусты на плечах.

«Хоть бы он отряхнулся, что ли», — с внезапно прорезавшимся глухим раздражением подумала я, смерив мрачным взглядом Торина, шествующего вслед за распорядителем гордо и надменно, как гвардеец его величества на параде, посвященном очередной годовщине победы в войне Ветров.

«А ты ему помоги», — тут же стремительной цепочкой мыслеобразов посоветовала Тьма. Я сдуру послушалась и покровительственно смахнула овощи с плеча своего спутника. Увы, Торин понял этот жест совсем не так, как я рассчитывала, и просиял, будто я только что призналась ему в любви. Я невольно поморщилась и вздохнула. Вывод напрашивался сам собой: не хочешь себе зла — не делай людям добра.

Свободный стол нашелся как по волшебству (впрочем, кое-какое чародейство здесь все-таки явно присутствовало — в ход пошла магия денег) — в удобном закутке, задрапированном тяжелой бархатной тканью. В канделябре интимно горели две хитрые разноцветные свечи, многозначительно свитые в одну толстую колбаску в середине, но расходящиеся концами и основаниями, рядом в полукруглом сосуде из прозрачного хрусталя плавала дорогая оранжерейная лилия с обрезанным под самую чашечку стеблем. Бархатные темно-коричневые тычинки отбрасывали причудливые лохматые тени на кремовые, чуть поблескивающие жемчугом лепестки.

Белоснежная скатерть слепила глаза. Стул был мягким, как трон, с такой же высокой спинкой. Я, брезгливо скривив губы, опустилась на это великолепие и гадостно ухмыльнулась, с трудом удерживаясь от искушения небрежно забросить ноги в стоптанных грязных сапогах на сверкающую снежной чистотой скатерти столешницу. А то и Тьму можно было бы посадить — лапы я ей сегодня не мыла, так что следы останутся — просто загляденье!

Впрочем, такие поступки просто недостойны высокооплачиваемой, отлично обученной и воспитанной храны. Отринув прочь мысли о вредительстве, я принялась с интересом наблюдать за процедурой усаживания Торина. Вот уж чего у моего бывшего подопечного не отнять, так это умения грациозно опускаться на стулья, лавки, табуретки, диваны, троны, кушетки, пуфики, тахты, козетки, кресла, оттоманки и прочие сидячие места. Лорранский воссел с воистину королевским величием и невозмутимостью, так же спокойно принял из рук подскочившего официанта меню и принялся неспешно, обстоятельно изучать его, время от времени задумчиво косясь на потолок, словно испрашивая совета у роскошной позолоченной лепнины, едва видимой в интимном полумраке нашего задрапированного тканью уголка. Официант, нежностью не по-мужски холеного личика не уступающий швейцару на входе, замер в состоянии полупоклона, выгнувшись, заложив одну руку за спину и уставившись на Торина восторженными глазами. Неужели это его сам аристократенок так восхитил? Или — что более вероятно — его тугая мошна?

Наконец Торин определился и, поманив тут же почтительно наклонившегося официанта, о чем-то деловито заговорил с ним вполголоса. Я напрягла слух, но пиликанье скрипок и торопливые перешептывания арф не давали сосредоточиться на разговоре мужчин. Решив, что он в принципе меня не касается, я откинулась на спинку стула, с благодушным интересом изучая обстановку дорогущего, самого модного в этом сезоне ресторана. По мне, так уж слишком это пафосное и надменное место, прямо-таки колющее глаза своей роскошью и богатством. Я бы в такое второй раз не явилась. Да и в первый бы не пришла, если бы не затащивший меня сюда Лорранский.

Под моим хмурым взглядом вышеупомянутый поднял голову и широко, искренне улыбнулся мне, после чего весьма красноречиво замахал руками на официанта. Тот понятливо поклонился и ретировался, оставив нас в одиночестве.

Тьма с интересом обозрела белоснежную скатерть, ехидно сощурилась, представляя, что будет, если она прогуляется по этому сверкающему чистотой великолепию своими немытыми лапами, но показывать характер все же не стала и перебралась с моих плеч на спинку стула, украсив его помимо прихотливой резьбы собственным нахохленным хвостатым силуэтом. А я вопросительно посмотрела на графеныша:

— Ну, Торин, ты, кажется, о чем-то побеседовать хотел. Я вся внимание.

— Видишь ли, тут такое дело… — начал мяться аристократ, страстно поглядывая в ту сторону, куда ушел официант, и уже явно жалея, что услал этого свидетеля, при котором я стеснялась терзать его, Торина, разнообразными провокационными и не всегда приятными вопросами, — Я, знаешь ли…

— Знаю, — поощрительно кивнула я, поняв, что это вступление может затянуться надолго. А ведь уже часов одиннадцать вечера, не меньше, а то и полночь. Разумеется, из ресторана нас не выставят, подобные заведения работают до последнего клиента, но я не испытывала особого желания всю ночь таскаться с Лорранским по кабакам, а на следующий день едва не ронять от усталости на пол голову, тяжелую от похмелья и недосыпа.

— Какая ты умная, Тень, — с незамедлительно прорезавшимся недовольством фыркнул Лорранский, смерив меня уничижительным взглядом и напыщенно приосаниваясь, — Не перебивала бы, когда старшие говорят!

— Старшие?! — искренне захохотала я, — Ой, только не смеши меня, Торин! Лет-то тебе, может, и больше, а вот по жизненному опыту и приспособленности к этому миру я тебе сто очков вперед дам! Так о чем ты хотел со мной поговорить?

Аристократ надулся, раскрыл было рот, многозначительно выдал звук «А-а-а», но тут подоспел официант с его заказом. Торин облегченно замолчал, пристально глядя, как умелый работник тарелок и подносов на наших глазах опрокидывает бутылку вина на кусок какого-то мяса, а потом ловко поджигает всю эту композицию, тут же вспыхнувшую высоким светло-оранжевым пламенем с непередаваемым ароматом горелого. Я невольно сморщила нос, Тьма зашевелилась и брезгливо дернула хвостом, словно дивясь людской бестолковости, из-за которой был испорчен такой замечательный кусок мяса. Я, честно говоря, была вполне солидарна с демоном, не понимая, какое удовольствие можно находить в обуглившихся, пропахших алкоголем ломтях полусырого мяса, нашпигованного травами и пряностями.

Но, как выяснилось, это были еще цветочки. Ягодки проявили себя во всей красе, когда официант гордо водрузил на стол между нами большое блюдо с холодными закусками. Я подозрительно глянула на лежащие на нем деликатесы и обреченно зажмурилась, искренне надеясь, что все это мне привиделось.

Дары моря в Каленаре всегда стоили дорого — сказывалась немалая удаленность столицы от этого самого моря. Поэтому всевозможные клешнятые, ногастые, хвостатые и пучеглазые гады были пищей богачей и аристократов. Что сливки нашего общества находили в этих жутковатых тварях, которыми только непослушливых детишек темными вечерами стращать, — лично для меня загадка. По мне, так к подобным созданиям лучше не приближаться во избежание ночных кошмаров и раннего поседения. Но наша знать придерживалась иного мнения. Уже лет десять в Каленаре считалось особым шиком этак небрежно бросить при встрече со знакомым: «Вчера в ресторане устриц ел. До чего же хороши!»

Я всевозможных гадов ненавидела всеми фибрами своей души. Мало того что сильнейший аромат водорослей, моря и соли отбивал всякую охоту вновь пробовать всех этих моллюсков-каракатиц, так они еще банально пугали меня своим оригинально-жутковатым внешним видом и выпученными немигающими глазами, затянутыми беловатой пленкой. А меня, успевшую повидать немало и всякого, устрашить было довольно сложно.

Торин же, решив продемонстрировать свою щедрость и богатство, заказал устриц. Похожие на грязные камни раковины еще на расстоянии в десяток шагов вызвали у меня невольное содрогание — уж слишком хорошо я знала, что скрывается под такой непрезентабельной оболочкой. А уж когда аристократенок аккуратно открыл одну из раковин, я и вовсе почувствовала, что готова бежать, не чуя под собой ног.

У каждого свои бзики. Я вот не переносила моллюсков и ужасно боялась лягушек. Хорошо еще, что у нас хоть не додумались жарить их задние ножки, как принято в лучших домах Толкана!

Официант, едва дыша от почтения, бережно наклонил над бокалом Торина высокий глиняный кувшин причудливой изогнутой формы с болтающейся на горлышке большой сургучной печатью. В изящный хрустальный фужер хлынуло дорогое темно-синее альмовское вино, бросающее почти черные отблески на скатерть и распространяющее тонкий аромат. Да, это вам не то кисло-соленое издевательство, коим потчует своих посетителей Жун! Аристократенок отпил маленький глоточек, посмаковал и согласно кивнул, одобряя. Работник ресторации, чуть не переломившись в поясе от восторга, оделил вином и меня, причем сделал это так медленно и осторожно, словно синяя жидкость была каким-то сильным магическим зельем и могла взорваться в любой момент. Тьме, после некоторого колебания, было предложено серебряное блюдце с тем же самым дорогущим альмовским пойлом. Правда, вонато, никогда не жаловавшая алкоголь, величественно не заметила этого подношения.

Торин смотрел на меня обиженно и непонимающе. Ну да, конечно, он же заказал такой роскошный и элегантный ужин, а я и не подумала притронуться ни к закускам, ни к горячему, ни даже к вину. Демоны бы побрали идиотский обычай, бытующий уже Мрак знает сколько лет — мужчине выбирать ужин для двоих, потому как в девяти случаях из десяти представитель сильной половины человечества забывает поинтересоваться гастрономическими предпочтениями своей спутницы!

— Так что ты хотел поведать мне, Торин? — в третий раз поинтересовалась я, стараясь не смотреть на моллюсков, которые, казалось, шевелились в своих раковинах, всячески стараясь избежать предстоящего им варварского поедания.

— Я… Ну короче, вот. — Лорранский, не сумев подобрать нужных слов, просто вытянул над столом руку и разжал пальцы, демонстрируя мне лежащий на ладони небольшой предмет. Я бросила на него быстрый взгляд и едва не упала со стула.

— Нет! Этого не может быть!

К сожалению, могло. И было.

На холеной ладони аристократа, никогда не знавшего тяжелой физической работы и долгих упражнений с оружием, слегка поблескивал серовато-голубой многогранник размером с ноготь на мизинце. Кристалл легкой победы.

— Откуда это у тебя? Откуда? А ну отвечай!

Я и сама не сразу сообразила, что в жесточайшем приступе паники и испуга вскочила, сгребла Торина за воротник, чем вынудила встать и его, и теперь немилосердно трясла бестолкового Лорранского над столом, словно надеясь, что правдивый ответ выпадет из него сам собой. Бедный аристократ клацал зубами, таращил глаза и невнятно мычал нечто протестующее. Лицо его постепенно наливалось синевой, как предгрозовое небо, и вскоре я поняла, что еще чуть-чуть — и графенок, удавленный собственным воротником, унесет тайну появления проклятого кристалла с собой в могилу. Тьма подбадривающе зашипела, подпрыгивая на спинке стула, как наездник-недоросток на слишком большой лошади, но я уже поняла, что подобные методы дознания ни к чему хорошему не приведут.

Хватку пришлось ослабить, а там и вовсе разжать — на нас стали обращать слишком уж пристальное внимание. Впрочем, от недостатка оного наша более чем колоритная и вызывающе выглядящая парочка не страдала с самого начала.

Торин, беспомощно тараща на меня совершенно круглые испуганные глаза, кулем свалился на стул, держась за горло и беззвучно разевая рот.

— Прости. Я не хотела тебя так пугать. Но все-таки: откуда у тебя эта гадость?

Торин перестал синеть и начал зеленеть. Потом краснеть. Потом белеть. Я некоторое время понаблюдала за последовательной сменой цветов его аристократического личика, затем взяла бокал и начала медленно, как обморочного или малолетнего, отпаивать графеныша вином, сопровождая сии нехитрые мероприятия реанимационного характера еще и тихими устными увещеваниями:

— Успокойся, Торин, все хорошо. Я правда не хотела причинить тебе вред. Да мне это и не удалось — ты же не помер, а просто сильно напугался. Ну давай, будь хорошим фафом, выпей вина, съешь устричку и расскажи мне честно, толково и внятно, откуда у тебя этот кристалл.

Лорранский, однако же, на эти агитации не поддался: головой кивал, вино глотал, но отвечать на поставленный вопрос отказывался категорически и хранил гордое неприступное молчание, как захваченный в плен командир эльфийского отряда партизан. Я постепенно зверела и ворковала все слаще, чтобы ни в коем случае вновь не напугать нервного и впечатлительного фафенка, и пыталась сообразить, что предпринять, если Торин упрется бараном и наотрез откажется давать объяснения. Ясное дело, оставлять кристалл у него нельзя — стоит только вспомнить, какая грызня развернулась за них пару месяцев назад, и сразу становится ясно, что такой опасный предмет нужно держать подальше, во всяком случае — от рассеянного, вздорного, не шибко умного аристократеныша, способного по недомыслию выложить все свои планы потенциальному врагу или реальному сопернику.

Видимо, на моем лице отразились совсем уж нехорошие и кровожадные мысли — Торин испуганно охнул и, стремясь отшатнуться от меня как можно дальше, едва не перевернул стул. Я поспешно привела себя в порядок — сиречь постаралась надеть на свой наверняка перекошенный от мрачных раздумий лик слащавую маску заботливой дурочки — и присела рядом с аристократенком на корточки, нежно поглаживая его по судорожно стиснутым на коленях рукам.

— Ты не нервничай так, Торин. Ну пожалуйста… Ты пойми, я же о тебе в первую очередь волнуюсь. И о себе. И о Тьме. Эти проклятые кристаллы уже забрали слишком много жизней, чтобы мы могли рисковать и трясти ими направо-налево. Пред началом нашей кампании твой отец предупредил, что мага, придумавшего эту пакость, убили и сожгли все его записи. Так что те кристаллы, которые ты вез, были единственными в своем роде. Вот я и пытаюсь понять, откуда взялся еще один. Помоги мне, пожалуйста. Я ведь просто хочу, чтобы мы все жили.

Тихая речь и разумные слова подействовали на Торина умиротворяюще — он перестал разевать рот и хлопать глазами, приосанился, вернулся к нормальному цвету лица и даже соизволил отпить еще немного вина. Я облегченно выдохнула и позволила себе улыбнуться. Сколько бы вокруг ни кричали о превосходстве мужского интеллекта над женским, я успела убедиться: достаточно пары ласковых и нежных слов — и вот уже самый гордый аристократ послушно ест и пьет из твоих рук, как воспитанный, отлично выдрессированный и привыкший к тебе демон. Меня бы на подобный трюк купить не удалось никому и никогда. Впрочем, я бы никогда себе не позволила впадать в такое предыстерич- ное состояние, граничащее с вульгарной паникой и почти ничем от нее не отличающееся, и сидеть, раскрывая рот, позволяя окружающим выделывать рядом взволнованные коленца и квохтать лицемерно-заботливыми и ласковыми курами.

— Так откуда этот кристалл? — предельно мягко и нежно поинтересовалась я, готовясь, чуть что, опять к слащавой опеке. Однако Торин уже сумел взять себя в руки и хмуро ответствовал:

— Откуда, откуда… Из кошеля того.

— Из кошеля?! — Мой голос вновь невольно сорвался на визг, — Из того кошеля, который мы везли в Меритаун?

— Да, — еще более мрачно отозвался аристократенок. — Сядь, пожалуйста, а то на нас уже все посетители смотрят.

— Они с увлечением предаются этому занятию с той самой минуты, как мы сюда явились, — передернула я плечами, послушно валясь на свой стул и невольно прижимая руки к груди, словно пытаясь сдержать бешено колотящееся сердце, — Как это получилось?

— Что? Забрать кристалл? Да проще простого. Никто ведь точно не знал, сколько их гам, в кошеле. Я вытащил один, никто и не заметил пропажи.

— Зачем? — простонала я, хватаясь за голову. Нет, мужской склад ума, наверное, все же слишком отличается от женского — я, как ни пыталась, так и ие смогла осознать всю беспросветность Ториновой глупости и, хоть убей, не понимала, как можно было додуматься до того, что вытворил он. — Зачем ты это сделал?!

— Ну как-то так получилось… Случайно… — промямлил Лорранский, старательно отводя глаза, — Я не думал, что…

— О боги, Торин, да ты вообще хоть когда-нибудь думаешь?! — взорвалась я, взмахивая руками. Тьма, едва не сбитая со своего насеста — сначала бурным потоком моих злобных мыслей, потом отчаянной жестикуляцией, — возмущенно зашипела, расправила крылья и спланировала на стол. В другое время я как следует отругала бы ее за такое хамское проявление невоспитанности на людях, но сейчас мне было не до того, и демон, пользуясь этим, тут же начала деловито подъедать так и не оцененный нами деликатес. Разгрызаемые раковины жалобно похрустывали на зубах, Тьма аккуратно помогала себе сгибами крыльев и длинными суставчатыми пальцами передних лап. Моя вонато всегда умела вести себя за столом.

— Думаю! — тут же взвился графенок. — Я думаю, что вообще зря показал тебе этот кристалл.

— О нет, не зря, — промурлыкала я, мгновенно переходя от приступа ярости к ледяному спокойствию. Храна никогда не должна терять голову и беситься со злости, ибо это может привести опять-таки к потере головы — на сей раз в прямом, не метафорическом смысле. — Отнюдь не зря. Я сделала кое-какие выводы и…

— И?… — напряженно подался вперед Торин. Тьма хрустела раковинами, как уличный мальчишка — калеными орехами.

— И я тебе не скажу, в чем именно они заключаются. — Я встала, усадила демона себе на плечо и лучезарно улыбнулась: — Спасибо за вечер, Торин. Мне такого еще никто ни разу не устраивал.

И ведь ни на медяк не соврала. Такого — мирные посиделки с друзьями, драка, частично с ними, частично с незнакомцами, поездка в воняющей навозом колымаге, роскошный ужин в дорогом ресторане и просто убийственная новость в конце начавшегося весьма спокойно и безобидно вечера — со мной и впрямь еще не происходило.

— Как? Куда? Зачем? С чего это вдруг? — тут же вскинулся неугомонный Торин.

— Пешком. Домой. Отсыпаться. Устала я сегодня, — пунктуально ответила я на все выпаленные аристократенком вопросы, машинально задвигая за собой стул. Так поступать здесь было не принято — на меня вытаращился и Торин, и спешащий к нашему столу официант, и многие из посетителей.

— Я тебя провожу! — провозгласил преисполнившийся самоуверенности Лорранский, вскакивая и отставляя бокал. Как всегда, без приключений на ровном месте он обойтись не смог: вставая, неловко толкнул ногой стол, и тот закачался так угрожающе, что я невольно вздрогнула и подставила ладони под его крышку, дабы удержать предмет мебели от падения, а себя и всю окружающую обстановку — от брызг вина, соусов и подлив. И лишь потом, подняв глаза на Торина, сообразила, что он ждет адекватной реакции на свое в высшей степени лестное и заманчивое предложение.

— Зачем?

— Ну как же! На улице уже темно. Мало ли что…

Каким чудом я смогла удержаться от ехидного издевательского смеха — для меня загадка. Тоже мне защитничек нашелся! Да чем он ночных татей сражать собирается — своей потрясающей глупостью или ошеломляющим безвкусием дорогущего наряда?

Впрочем, отделаться от настроенного на подвиги Торина оказалось не легче, чем по равнине убежать от своры взявших след гончих: он небрежно бросил на стол две золотые монеты и со всех ног ринулся за мной. Я попробовала аргументировать свой отказ нежеланием обременять его светлость своим обществом, ведь у такого солидного и благородного человека, как граф Лорранский-младший, должно быть, полно важных дел государственного уровня. Увы, Торин тут же ответил, что до зимы он совершенно свободен, поэтому вполне может потратить несколько часов на то, чтобы доставить домой девушку.

Тогда я сменила тактику: вкрадчиво сообщила, что содержать дом на Приречной улице стало мне не по карману, и я перебралась в Окраинный район — самый бедный и неблагополучный в столице. К сожалению, надежды на взыгравший в аристократе снобизм не оправдались: Торин нервно провел рукой по волосам, слегка побледнел, но мужественно выказал желание сопровождать меня хоть во Мрак вековечный или в Заброшенные земли. Ну что за человек такой! Райдасским же языком ему говорю: не желаю я с тобой ехать. Так ему хоть кол на голове теши!

— Хорошо, Торин, — с обреченным вздохом наконец согласилась я. — Поедем по домам вместе. Но только сначала к тебе.

— Почему это? — вскинул бровушки недалекий Лорранский.

— Потому что будет лучше, если не ты меня, а я тебя провожу. Из тебя вояка как из меня вышивальщица Мало ли кто в темной подворотне нападет, я же потом всю жизнь терзаться буду, что не сберегла, не уследила, до дому не довезла, — в лоб сообщила я, упирая руки в бока. Прислушивающийся к нашей перебранке лакей при дверях едва не упал от столь нахального и самоуверенного заявления. Зато на Торина оно подействовало именно так, как я и надеялась: аристократенок негодующе фыркнул, смерил меня оскорбленным взглядом и, не соизволив даже попрощаться и поинтересоваться, на какие шиши я буду добираться до дома, мигом влез в наемную карету, коих возле «Бургомистра и подковы» обреталось великое множество. Свистнул бич, чмокнул возчик — и изящная тонконогая лошадка взяла с места в карьер, задрав хвост и раскачивая на ухабах катящийся за ней экипаж. Я проводила его встревоженным взглядом, поежилась (по-осеннему холодный ветер алчно запустил свои ледяные пальцы в свободный ворот моего свитера) и едва ли не бегом бросилась вверх по улице. Ничего, если на пересечении Вечерней и Стальной улиц свернуть в подворотню, то можно будет срезать почти полквартала. А гам и до Закатной улицы недалеко, а уж оттуда до моего дома вообще два шага останется.