Теневые игры

5

Давненько у меня не случалось такого мерзкого и гадостного дня. Наверное, Торин все же обиделся на мое бесцеремонное вмешательство и деятельное участие в изменении его внешнего вида, ибо подло отомстил, весь день протаскавшись по великосветским приемам и раутам. Одним богам да, пожалуй, еще Тьме ведомо, скольких сил мне стоило раз за разом любезно улыбаться, приседать в реверансах и щебетать какие-то ничего не значащие светские глупости. И вдобавок делать комплименты рожам, которые были настолько мерзки, что руки так и чесались запустить в них чем-нибудь более тяжеловесным, чем подушка или диванный валик.

Светские рауты не доставляли мне ровно никакого удовольствия. Зато уж Торин буквально купался в том внимании, которым окружали графа Лорранского и его милую подружку. Кажется, гадкий подопечный прекрасно понял, сколько «радости» мне доставляет аристократическое общество, и с садистским наслаждением таскал меня с одного приема на другой, с явным удовольствием следя, как улыбка, прилипшая к моему лицу, становится все более приторной и слащавой. Порой я была уже готова забыть, что он мой клиент, и как следует стукнуть неуемного благороднорожденного, дабы раз и навсегда отбить охоту издеваться над подчиненными ему людьми. Увы, рядом постоянно кто-то был, а затевать разборку на людях — последнее дело даже для любовницы, не говоря уже о хране. Кроме того, я подозревала, что после моего удара встать графеику уже будет не суждено. А убивать того, кого взялась охранять, — это и вовсе уж никуда не годится.

Из Торина, как мне показалось к концу дня, получился бы отличный палач. По крайней мере, по части моральных пыток он легко заткнет за пояс всех самых умелых и опытных мастеров заплечных дел Райдассы. Отсутствие чувствительности к эмоциям окружающих делали графеныша поистине опасным человеком для тех, кто оказывался у него н подчинении или зависимости.

— Ну как настроение? — благодушно пропел Торин, усаживаясь в карету следом за мной и давая отмашку кучеру. Я вопросительно покосилась на него, пытаясь понять, издевается он или и впрямь искренне интересуется состоянием моего духа. Впрочем, похоже, что мой подопечный в своем трогательном внимании честен, бесхитростен и наивен, как ребенок. Судя по абсолютно невозмутимому лицу, он явно пребывает в убеждении, что я, как и он, наслаждалась проведенными в полутемных гостиных часами, когда время тянулось медленно и едва не скрипело на зубах, как некачественные сладости, а воздух, отяжелевший от густого пряного запаха недавно вошедших в моду эльфийских благовоний, казалось, просто осыпался хлопьями на колени. И высокопарное переливание из пустого в порожнее, похоже, должно было доставить мне несказанную радость, равно как и приторно-сладкие вина, и двусмысленные комплименты, кажущиеся мне очень похожими на оскорбления, которые с жаром нашептывали «подружке» Лорранского богатые и влиятельные мужчины.

— Ничего, — уклончиво отозвалась я, увидев, что Торин и впрямь не понимает, как мало порадовал меня проведенный в гостиных и альковах благороднорожденных день. Но, в конце концов, клиент не обязан заботиться о хорошем настроении и благодушном расположении духа своей храны.

Зря я так сказала, конечно. Ибо аристократенок тут же едва в ладоши не забил от радости и, наклонившись к моему уху, доверительно сообщил:

— А я, между прочим, билеты в оперу купил. Знаменитое «Интермеццо над пропастью» из Тэллентэра, один-единственный концерт в Каленаре давать будут. Сейчас мы с тобой…

Я, уже понявшая, к чему дело идет, не успела выразить всю силу своего негодования — карету сильно тряхнуло на ухабе, и потерявший равновесие Торин с приглушенным оханьем свалился мне на колени, безжалостно сминая дорогой темно-фиолетовый шелк роскошного, предоставленного мне на время платья. Тьма, ухитрившаяся вывернуться из-под графской туши в самый последний момент, возмущенно зашипела и поспешила перебраться ко мне на плечи, бросаясь обрывками негодующих мыслей, справедливо рассудив, что уж туда-то наш капризный клиент за ней вряд ли полезет.

Вставать или принимать приличествующую аристократу позу Торин не торопился — скорее наоборот, попытался разлечься повольготнее, как на диване, совершенно не считаясь с чувствами этого самого «дивана», вовсе не желающего служить опорой для его сиятельной спины. Я гадостно улыбнулась, слегка сдвинулась и, примерившись, дернула ногами. Затылок аристократеныша приложился о дверцу кареты с таким звуком, будто кто-то с размаху стукнул кулаком в большой пустой кувшин.

— Ой, бедный! Как же ты так неловко! — заботливо заквохтала я, помогая морщившемуся Торину принять сидячее положение и с трудом сдерживая насмешливое фырканье. Ой, не поздоровится мне, если экселенц узнает, что я сознательно клиенту вред причинила и, можно сказать, травму нанесла! Впрочем, с Торином по-другому и нельзя, порой руки сами так и тянутся его отшлепать.

— Так что, пойдем в оперу? — приняв сидячее положение и поправив шляпу, поинтересовался графенок, глядя на меня печальными глазами сиротинушки, у которого последний кусок хлеба отобрали.

— А сколько билетов-то? — спросила я, пытаясь мысленно успокоить Тьму. Демон прекрасно чувствовала, как я «рада» предстоящему приобщению к высокому альмовскому искусству, и то пыталась меня утешить, то принималась на все корки ругать нашего неугомонного подопечного.

— Два, — весело отозвался Торин, похоже решивший, что дело уже слажено.

— И кто же останется без посещения культурного мероприятия?

— Что ты имеешь в виду?

Я с тоской покосилась на графеныша, убедилась, что он искренен в своем удивлении, и с обреченным вздохом принялась объяснять:

— Я узнала, что вновь должна играть роль твоей любовницы только этой ночью, ты — сегодня утром. Весь день мы провели вместе, и я не видела, чтобы ты что-нибудь покупал. Следовательно, билеты были приобретены заранее. Но для кого? Не для меня же, правда?

Логикой, как показала жизнь, Торина было не пронять: он надулся, не слишком старательно изобразил благородную усталость и, по причине оной, ничего не ответил. Впрочем, мне не было особого дела до графенковых подружек, которых он собирался водить по театрам и просвещать относительно великого оперного искусства. Был бы на глазах — и ладно.

Больше всего мне не нравилось полное неведение относительно опасности, грозящей или только собирающейся разразиться над кудрявой головой беспечного Торина. Когда я возила его в Меритаун, было хотя бы понятно, откуда проблемы исходят. То на нас наемники нападали, то чародеи, то благороднорожденные. Да и сами кристаллы, как выяснилось, представляли собой немалую опасность. А теперь — Мрак разберет, откуда беды ждать.

Я задумчиво покосилась на напыжившегося, гордо выпрямившего спину Торина. Может, и обойдется все еще. Остается одна, правда, робкая и слабая, надежда на то, что не страдающий излишним умом аристократенок не рассказал про кражу кристалла (а как еще назвать то, что сдуру вытворил Торин?) никому, кроме меня. Тогда ходить следом за Лорранским-младшим я буду хоть до морковкина заговенья. Попытаться, что ли, вызнать у него, рассказывал ли он о кристалле еще кому-нибудь?

Беглый взгляд, брошенный в сторону подопечного, ясно дал понять, что разговаривать с графенышем бесполезно: судя по его неподвижному, будто из камня высеченному лику, своими расспросами о билетах на злосчастную оперу я оскорбила Торина до самой глубины его аристократической души. Зная, что Лорранский-младший по части упрямства и бестолковой упертости вполне способен перещеголять стадо мулов, я даже не стала заговаривать на скользкую и небезопасную тему кристалла и просто откинулась на спинку сиденья, машинально почесывая под нижней челюстью подсунувшуюся под руки Тьму и стараясь настроиться на предстоящее культурное мероприятие. В конце концов, альмовская опера известна далеко за пределами Райдассы и Тэллентэра, ее на ура встречают даже обделенные музыкальным слухом гномы. Так что есть надежда, что мне даже понравится.

Мне не понравилось. «Интермеццо над пропастью» оказалось столь специфичным представлением, что с человеческим менталитетом понять его было просто невозможно. Своеобразные понятия о чести и справедливости тесно переплетались с какими-то непонятными интригами альмовского двора, а также со слишком пронзительными и звонкими для человеческого уха напевами; представление оставляло двойственное впечатление и не вызывало никакого желания посетить его еще раз. Впрочем, больше меня поразили даже не альмы, при помощи какой-то своей магии ухитрявшиеся летать над сценой, выпевая хвалы и плачи по своим героям, а люди, явившиеся в оперу и сидящие в мягких креслах в ложах. Благороднорожденные дамы в роскошных вечерних платьях изволили кушать конфеты и пирожные и подкармливать ими своих ручных демонов, а милорды дворяне по ходу действия попивали шампанское, а то и пиво, будто собрались не на элитное и модное зрелище, а в третьесортный кабак на посиделки. Торин и мне подсунул коробку со сладостями — большую, нарядную, с клеймом известного кондитера в углу, перевязанную синей бархатной ленточкой, — но я так и не смогла побороть неловкость и начать, подобно представителям своей расы, жевать в театре и просидела с конфетами на коленях до самого конца донельзя претенциозного представления о каких-то эпических хвостатых героях и их подвигах на благо всего подземного населения. Честное слово, я начинаю понимать, почему эльфы и альмы считают себя выше людей. Есть за что, наверное. Ибо что-то мне подсказывало, что остроухие никогда не будут жрать в театральных ложах.

После представления, закончившегося глубоко за полночь, сразу уехать не удалось — пришлось долго и нудно раскланиваться с многочисленными друзьями, знакомыми и родственниками Торина, изволившими посетить театр вместе со своими детьми, женами, любовницами, бабушками и приживалками. «Интермеццо над пропастью» стало главным событием осени в культурной жизни Каленары, собравшим под крышей театра весь цвет райдасской аристократии. По этому случаю вокруг увлеченно крутились писаки из газет и толстых журналов, вдохновенно ваяющие статейки о моде, придворных сплетнях и светской жизни. В такой обстановке подобраться и пырнуть ножом или прихлопнуть каким-нибудь заклинанием, а потом быстро затесаться в толпу не составит особого труда. Я, чувствуя, что напряженные нервы вот-вот зазвенят, как струны альмовских скрипок, с глупейшей улыбкой щебетала какую-то ерунду, одновременно стараясь не выпускать из поля зрения Торина и самых подозрительных, на мой взгляд, лиц. Аристократеныш, уже явно тяготившийся моим обществом, время от времени порывался спастись бегством, но я стискивала его локоть, ловко маскируя железный хват под беспомощное цепляние за своего кавалера, и старательно удерживала на лице маску очаровательной дурочки, думающей только о том, какое платье надеть завтра.

— Ах, до чего же глубокомысленны ваши суждения и широки взгляды… — сладко пела наемница, кокетливо поигрывая веером и улыбаясь очередному богатому щеголю, возжелавшему выслушать ее мнение по какому-то вопросу. Вид Тень имела самый рассеянный и непринужденный, словно присутствовать на таких высокородных сборищах ей было не в новинку. Впрочем, кажется, она была осведомлена о некоторых нюансах придворной жизни еще лучше, чем сам Торин, с малолетства вращавшийся в высшем обществе.

Внезапно глаза храны слегка помутились и остановились, а в плавно текущей речи произошла некоторая заминка, будто девушке на язык попал камешек или острый шип. Беседующий с ней князь недоуменно приподнял брови, и наемница как ни в чем не бывало тут же продолжила щебетать ничего не значащие светские глупости, помахивая веером и словно бы машинально строя глазки собеседнику. Однако Лорранский почувствовал, как ладонь Тени на его локте не просто окаменела, а еще и похолодела, словно девушка увидела призрака. Или этого призрака заметила ее демон — судя по нервным колебаниям длинного подвижного хвоста вонато, привычно восседающей на плечах хозяйки, именно она и сообщила Тени какие-то новости, которые ее в восторг явно не привели.

— Уходим отсюда, — повелительно шепнула наемница, выкроив минутку и наклоняясь к уху своего спутника. Тот, хоть и изрядно устал, так просто покидать сиятельное общество не собирался:

— Почему это? Я еще не…

— Видишь во-о-он того мужчину, немолодого уже, в бледно-голубом камзоле с белой розой в петлице? Это барон Вайский, не благороднорожденный, но очень богатый и влиятельный человек. Три года назад я работала на него.

— И что? — недоуменно приподнял брови Торин. Иногда ему казалось, что его телохранительница, пусть и очень красивая и рассудительная девушка, страдает явной паранойей. И сейчас у нее, похоже, началось осеннее обострение.

— Ты что, не понимаешь? Он знает, что я храна. Он знает; сколько стоят мои услуги. Он знает, на что я способна. Вот ты бы не задумался, если бы встретил меня в сопровождающих у одного из своих друзей?

Торин покосился в сторону барона и, понял, что задумался бы. Главным образом над тем, ко всем ли своим клиентам Тень относится одинаково холодно, или кому-то отдает предпочтение и вступает в более близкие отношения.

— Я не хочу с ним здороваться и раскланиваться, а то как бы не заподозрил Вайский чего не надо. Пошли отсюда, да поживее, — хмуро велела наемница. Злобное шипение никак не вязалось с лучезарной улыбкой, которой она одарила очередного аристократа, подошедшего с большой коробкой конфет в руке и уймой двусмысленных комплиментов на устах. Тень отвесила несколько любезностей в ответ, сладости не взяла и, извинившись, решительно направилась к выходу, держа графа так крепко, что вырваться нечего было и думать.

Лорранский, едва успевая отвечать на сыпавшиеся со всех сторон реплики, приветствия и приглашения, поспешил за храной, с тоской вспоминая свою воспитанную в монастыре кузину. Та на мужчин и глаз поднять не смела, говорила шепотом и только если ее спросят, а из занятий предпочитала вышивание и чтение святых книг. Вот уж из кого славная жена выйдет, так это из нее. А наемница, из которой вся ее решительность и сила так и перла, на роль не то что супруги — подруги благороднорожденного явно не годилась. И все-таки Торин почему-то раз за разом вспоминал маленькие, до умиления беззащитные ступни Тени и ее всплески веселости и баловства, изредка прорывающиеся через приросшую к душе маску невозмутимой профессионалки, и думал, как было бы хорошо, если бы наемница звенела своим легким искренним смехом не в каких-то сомнительных забегаловках, а в родовом поместье Лорранских.

Чего Тени было не занимать, так это резвости. В длинном платье и на каблуках она неслась с такой скоростью, что Торин поспевал следом с явным трудом, да и то только потому, что наемница накрепко вцепилась в его локоть и отстать не позволяла. Кроме того, внимания заслуживало ее потрясающее умение передвигаться стремительно, но совершенно невозмутимо, так, будто она делала одолжение всему миру и не бежала вовсе, а шествовала спокойно и неспешно, как и положено богатой влиятельной особе.

Наемница облегченно вздохнула только в карете, когда убедилась, что в экипаже не поджидает никакая опасность, кучер на козлах и лакей на запятках — те же самые, что и были, а Торин благополучнейшим образом уселся внутри. Посланная на разведку вонато слетала на крышу и слазила под днище кареты, после чего сунула ушастую башку в окно и коротким шипением доложила хозяйке, что все спокойно.

— Знал бы ты, как мне это все не нравится, — доверительно сообщила своему подопечному Тень, привычно подхватывая вонато и затаскивая ее себе на колени.

— Что именно? — на всякий случай решил уточнить Торин. Похоже, параноический клин в пепельноволосой голове храны расширяется и крепнет прямо на глазах. Этак она скоро своего клиента вообще из дома откажется выпускать.

— Да все, — равнодушно отозвалась девушка. За день она, как и сам Лорранский, устала, но сидела совершенно прямо, не позволяя себе откинуться на спинку сиденья. — Прежде всего мне не понравилась опера — не для человеческих умов она создана. Но дело не в этом. Ты знаком с Вайским лично?

— Нет. Вернее, представлены-то мы друг другу наверняка, но тесно и близко ни разу не общались.

— Это хорошо, — удовлетворенно улыбнулась наемница. Торин невольно содрогнулся — за два месяца совместных разъездов по Райдассе и Йанаре он слишком хорошо изучил свою телохранительницу, чтобы не понять, что именно означает такой вот надменно-нежный сахарный оскал, сладкой маской застывший на невозмутимом лице привычной ко всему наемницы, — Убить его, что ли? Как ты считаешь?

— Кого? — поразился Торин, на всякий случай отодвигаясь от храны и уже не на шутку пугаясь мрачного огонька, скользнувшего в глубине темных шоколадных глаз.

— Да Вайского же, — нетерпеливо пояснила девушка, — Чтобы он не раззвонил по всему миру подлунному, что Лорранский с храной под ручку разгуливает. Впрочем… Поздно уже, наверное. Надо было сразу этим заняться. А теперь уже наверняка опоздала — барон, если пожелал, уже успел разболтать о нас кому надо и кому не надо.

— Тень, я тебя не понимаю, — честно признался граф.

— Оно и видно, — фыркнула храна. Ворвавшийся в карету сполох от магического фонаря перед каким-то домом на мгновение осветил ее хмурое сосредоточенное лицо. Тщательно уложенные перед отъездом из поместья волосы были небрежно растрепаны рассеянной рукой и являли миру косой шрам на левом виске, оставшийся наемнице на память о меритаунских событиях месячной давности. Девушка машинально провела по нему кончиками пальцев, слегка поморщилась и вновь воззрилась на своего подопечного: — Скажи-ка ты мне, Торин, а сколько аристократов могут позволить себе содержать храна просто так, в качестве обычного телохранителя?

— Ну… — Граф честно призадумался, помедлил, но все-таки признался: — Не так уж много, наверное, — вы же очень дорогие работники. Храпов лучше нанимать для разовых акций — охраны в поездке, убийства, улаживания каких-то щекотливых вопросов… А постоянно держать при себе слишком накладно выходит. Даже самый лучший представитель гильдии телохранителей обойдется намного дешевле, чем хран или храна средней руки. А уж про таких, как ты, элитных, лучших выпускников, которых рекомендует ваш экселенц, я вообще не говорю — остается только удивляться, зачем тебе столько денег, если ты, как не раз упоминала, собираешься рано умирать.

— То-то и оно, — равнодушно кивнула Тень. Попытка поддеть или обозлить ее, как всегда, не удалась — иногда Торину казалось, что наемница просто бесчувственная деревяшка, не способная ни на какие эмоции. Вернее, способная, да не на те, которые нужны. — Следовательно, аристократ в сопровождении храны вызывает удивление и вполне обоснованные подозрения. Ведь это означает, что он чего-то опасается. ДлЯ того чтобы избежать любопытных взглядов и ненужных вопросов, мы с тобой и разыгрываем влюбленную парочку. И все бы ничего — ты же видел, как хорошо работала эта легенда во время поездки в Меритаун, — но, к сожалению, боги столкнули нас с моим бывшим клиентом.

— А ты с ним тоже… ну…

— Нет, — Тень, поняв графа с полуслова, коротко зло хохотнула, и невидимая в темноте кареты демон поддержала хозяйку насмешливым шипением. — С ним я по приемам не шлялась и аристократам не улыбалась. Так что не бойся, преемником барона тебя не ославят.

— Да? А что же ты для него делала?

— А тебе было бы приятно, если бы я на всех углах о твоих заказах болтала? — вопросом на вопрос ответила Тень, слегка приподняв брови, потом все-таки смилостивилась над изнывающим от любопытства графом и спокойно пояснила: — Один… э-э-э… скажем, человек не угодил барону, который тогда был вовсе не бароном, а… Впрочем, это неважно. Короче, я отравила неугодного Вайскому человека. Веселенькое было дельце, правда, Тьма? Ух и развлеклись же мы тогда…

— Вот так просто? Пришла и отравила? — вскинул брови Тории, пораженный не столько печальным окончанием чьей-то жизни, сколько небрежностью комментария наемницы.

— Именно. Пришла и отравила. — Тень недобро ухмыльнулась и многозначительно повертела в пальцах извлеченный из какого-то потайного кармашка крохотный хрустальный флакон. Аристократки в таких обычно нюхательные соли носят, дабы окружающие могли оказать первую помощь, если прекрасной леди вдруг вздумается прилюдно лишиться чувств. Какое-то вещество было насыпано и в пузырек Тени. Но Лорранский вдруг усомнился, что там находятся невинные пахучие кристаллики. Зная наемницу, можно даже предположить, что во флаконе прячется если не яд, то какие-то страшные нелицензионные заклинания.

— А кем был тот человек, с которым повздорил Байский? — не унимался неугомонный аристократик, опасливо поглядывая на пузырек с нюхательными солями в моих руках. Я скосила на Торина глаза и улыбнулась так нехорошо и многозначительно, что он отшатнулся и, судя по изменившемуся лицу, начал лихорадочно перебирать в памяти всех своих родственников, прикидывая, не помирал ли кто из них год назад ни с того ни с сего.

Я же, отделавшись от настырного аристократа, откинулась на спинку сиденья и задумчиво потерла лоб. Упомянутый Вайский являет собой отличный пример того, как при помощи личных качеств вроде недюжинного ума, предприимчивости и целеустремленности можно выбраться с самого дна и попасть в высшее общество. Лет сорок назад Вайский, тогда зовущийся просто Марином Тонкие Пальцы, начал упорное восхождение вверх по социальной лестнице. Райдасса, в то время только поднимающаяся из разрухи после войны Ветров, предоставляла ретивым и решительным уйму возможностей пробиться наверх. И Марин не преминул ими воспользоваться. В сорок лет он стал главой гильдии грабителей — той самой, место в которой некогда купил за золотую подвеску в виде смеющейся луны, снятой с шеи благороднорожденной дамы, ехавшей в карете в сопровождении кучера, лакея да охранника. Скольких трудов ему стоило ограбить блистательную леди, не ведомо никому. Но он это сделал и был принят в гильдию на самую низкую должность, какая тогда только существовала, — наводчика и осведомителя. За тридцать лет Марин ухитрился подняться от уличного босяка до экселенца, на месте которого и просидел почти десятилетие. Один из самых удачных ходов за его правление — это объединение гильдий воров и грабителей, которому в немалой степени поспособствовала и я. Сильно тогда экселенцы поцапались, насмерть. Все влияние да потенциальных жертв делили, никак понять не желали, что жертвы эти самые, как ни крути, ни тем ни другим претендентам на их потом и кровью нажитое имущество особенно рады не будут. Списался тогда Марин с главой нашей гильдии, специалистов просил, да сразу двух — одного для близкого общения с экселенцем воров, другого для себя — опасался, как бы к нему убийц не подослали. Тогда-то мы с ним и познакомились. Айранэта, присланного со мной в паре, в то время еще не получившего своих отметин и работавшего по специальности, Марин оставил при себе в качестве охранника и телохранителя, а меня отправил на более быструю и грязную работу. Втереться в доверие к главе гильдии воров, а потом аккуратно подсыпать яда ему в вино не составило особого труда, но до этого пришлось не раз и не два выходить на ночной промысел с коллегами по ремеслу и, скрепя сердце, нападать на прохожих. Раньше грань между грабителями и ворами была очень четкой: вор — тот, кто лишает жертву денег и драгоценностей так, что она того не замечает и еще долго пребывает в блаженном неведении относительно ухудшения своего материального положения, а грабитель — тот, кто отнимает у нее упомянутые предметы насильно, с применением грубой физической силы и холодного оружия. Но потом гильдия грабителей объединилась со взломщиками и стала помимо прочего промышлять в домах горожан, а воры начали вооружаться ножами и стилетами. В результате, когда я под именем Юниллы влилась в сплоченные ряды воровского сообщества Каленары, там уже мало кто вспоминал, что другое название их гильдии созвучно с моим профессиональным прозвищем. Лет этак двадцать назад их еще называли Тенями — за умение освободить жертву от груза монет тихо и незаметно. А нынче все полетело к демонам во Мрак вековечный.

Многие почему-то считают, что жизнь вора проста и легка до умиления. Лично я, на своей шкуре как-то раз испытавшая все прелести вольной жизни за счет нажитых другими материальных благ, могу со всей ответственностью заявить, что это не так. Кто бы знал, сколько нужно просидеть в засаде в подворотне, зачастую под ливнем или сильным ветром, ради одного-единственного сорванного плаща, отобранного перстня или срезанного кошелька! А сколько беготни с истошными воплями «Держи! Хватай! Вяжи!» требуется для отвода глаз или спасения от жаждущих мести рук несговорчивых жертв! А сколько уловок и ухищрений: и на диво достоверное изображение эпилептического припадка с помощью великолепных актерских навыков и кусочка мыла во рту, и жалостливые рассказы о сгоревшем доме и погибшей в огне семье с вечным рефреном «Сами мы не местные». И пляски с раздеванием, и имитации погони за неверной женой, и крики, и смех, и детский плач, и дуэль на шпагах, и громкие бабьи дрязги с применением обычного женского арсенала приемов (хватания за волосы, пощечин, разрывания одежды) — все для того, чтобы отвлечь внимание горожан от их кошельков и аккуратно выгрузить из них золотые и серебряные монеты. В умении вызывать сострадание у обывателей с ворами не тягаться даже нищим. Вот только те, кто облегчает кошели тихо и незаметно, не бьют па жалость и не требуют денег открыто, что объясняет немалую популярность их постановочных сценок в народе. А то, что с пояса исчез мешочек с монетами, с пальца перстень, а с шеи — золотая цепочка, зеваки обнаруживают, как правило, еще нескоро, — когда, досмотрев душераздирающий спектакль до конца и искренне посочувствовав актерам, возвращаются домой. И претензии предъявлять некому — кто ж виноват, что у разини в давке кошель срезали?

Впрочем, дело, конечно, не в этом. Приходилось мне и воровать, и грабить, и убивать, и на великосветских приемах паркетные полы пышными юбками подметать, и благороднорожденным искусственно улыбаться, и, себя не помня, из аристократических постелей со всех ног удирать. Жизнь у храны вообще богата на события, происшествия и встречи. Но одно всегда должно оставаться неизменным: высокое качество выполняемой работы. К своему ремеслу, какое бы оно ни было, нужно подходить серьезно и ответственно. Так, как Марин. Просидев на посту экселенца объединенной гильдии пару лет, он сдал дела своему приемному сыну, а сам начал упорно пробиваться в верхи райдасского общества. Зачем ему это — ума не приложу, разве что из самолюбия да для повышения самооценки. В ряды благороднорожденных и высшей знати Марина, конечно, не допустили, но немалое состояние открыло перед бывшим грабителем добрую половину аристократических дверей. Ибо наша голубая кровь не испытывает недостатка лишь в высокомерии да надменности, а в презренном металле нуждается частенько, да еще как. Транжирить скопленные дедами состояния аристократы умеют, а вот зарабатывать у них получается отчего-то не слишком хорошо.

Как результат, Марин Вайский, бывший Марин Тонкие Пальцы, купивший себе титул барона, нынче является уважаемым человеком и завидным женихом. И представляет собой опасность для моего нынешнего клиента. Может, и впрямь следовало его убить? Впрочем, в любом случае уже поздно. Раньше надо было спохватываться.

На выходе из кареты Торин решил пошутить, призвал на помощь все свои небогатые магические умения и выставил передо мной энергетический щит. По его оригинальному замыслу, мне полагалось, видимо, с разлету треснуться в этот щит лбом. Однако тут скороспелого мага поджидало разочарование: я не только не стала ударяться о его чародейскую пакость, но и попросту ее не заметила и сообразила, что вляпалась в какую-то магию, только проскочив стену насквозь. Торин, как всегда, пренебрег элементарными правилами при создании щитов и вложил в него слишком мало энергии. Тьму, если бы она летела в одиночку, эта преграда, возможно, и задержала бы, но лично мне она не причинила никакого заметного вреда. Однако «оригинальность» графской задумки я оценила в полной мере. Похоже, мой подопечный накрепко застрял в том возрасте, когда натертые воском полы или муха в бокале с вином еще считаются очень смешными и в высшей степени замечательными шутками.

Следующая неделя была похожа на кошмарный сон. Торин с наслаждением таскался по балам и приемам. Я, скрипя зубами, в полном соответствии со своим профессиональным прозвищем не отставала от него ни на шаг, раз за разом приседая в реверансах, расплываясь в улыбках и мысленно посылая все высокородное сборище во главе с Торином во Мрак вековечный. Райдасская знать на редкость бедна на выдумки — приемы и рауты следовали один за другим и отличались разве что помещениями, в которых их проводили, да цветом платья хозяйки вечера. А так — все до умиления одинаково и похоже; побывав на одном бале, можно со спокойной совестью утверждать, что видел все доступные нынешней аристократии развлечения.

Что знать находила в своих сомнительных, похожих, как яйца от одной курицы, приемах, я не понимала. И не стремилась разобраться — просто ходила с Торином под ручку, вальсировала с ним под томные звуки скрипок и арф, ела деликатесы, разрешая подопечному брать их только с тех блюд, с которых уже попробовала я. И при этом старалась гак уж явно не показывать, насколько меня тяготит чопорное, высокомерное общество, кичащееся своим высоким происхождением, но порой плохо знающее собственные родословные. Пару раз мы встречали Байского, но он с истинно аристократической невозмутимостью никак не выказал своего удивления, торжественно представился, выслушал мое вымышленное имя, поклонился и отвесил пару приличествующих случаю комплиментов — в общем, повел себя именно так, как полагается знатному человеку с незнакомо!! девушкой. Лицом управлять он научился еще в бытность свою экселенцем, так что понять, узнал меня Марин или нет, было невозможно. Оптимистично понадеявшись па лучшее, я выкинула Байского из головы и вплотную взялась за свои обязанности телохранительницы милорда Лорранского.

На него, правду сказать, никто не покушался. И не думал покушаться. Проклятый кристалл, который я все-таки отобрала у Торина, жег мне руки (вернее, живот, на котором я его носила, спрятав в специальный пояс с карманом), но никто, кроме нас, не знал о его существовании. Я на всякий случай мигом настораживалась и смотрела волком на всех начинающих рассуждать о магии, но наши аристократы не из тех, кто способен поддерживать беседы на столь умные и серьезные темы. Да и всплывало в их разговорах чародейство только в качестве очередного способа развлечения и увеселения. Как отрасль науки магия голубую кровь не интересовала.

Пару раз я намекала милорду Ирриону, что его отпрыск, кажется, проявил несвойственное ему благоразумие и никому про кристалл не рассказал. Однако Лорранский-старший пребывал в твердом убеждении, что он лучше какой-то наемницы знает, что для его сына хорошо, а что плохо, и никак не желал отпускать меня на все четыре стороны. Наверное, ему просто нравилось, что я от Торина всех его подружек отпугиваю.

Сам Торин от этого, конечно, был не в восторге. Он несколько раз пробовал серьезно поговорить со мной и пытался убедить, что храна — не жена и даже не невеста, чтобы от него всех дам отваживать. Я кивала, соглашаясь со всеми доводами и тезисами графенка, но оставалась при своем мнении и с нежнейшей из улыбок продолжала распугивать великосветских милашек, намеревающихся поймать моего клиента в свои сети. По райдасским меркам Торин считался завидной партией — богат, хорош собой, благороднорождем и, что немаловажно, не слишком умен и храбр. Значит, в сомнительные истории не сунется и во всем будет слушаться свою супругу, которая, имея голову на плечах, уж сумеет как-нибудь сделать вид, будто это ее муж все сам решил, а она, как и положено доброй жене, только подчиняется его многомудрым суждениям. Я знала, что сумею распознать переодетую храну, если кто-нибудь вдруг наймет ее для сведения счетов с моим неугомонным клиентом, но отнюдь не была уверена, что смогу разгадать коварные замыслы представителя гильдии наемных убийц. Правда, методы у них не те, что у хранов — они никогда не разыгрывают спектаклей для отвода глаз, а просто приходят и тихо делают свое дело, но это еще не повод, чтобы расслабляться.

От неустанных попыток сообразить, откуда неумному аристократенышу может грозить опасность, у меня вскоре не на шутку разболелась голова, и я оставила безнадежную затею понять Торина и окружающих. В конце концов, мало ли что милорду Ирриону примерещилось. Я знала, что Торин про себя не раз и не два обозвал меня параноиком, и где-то в глубине души соглашалась с этой нелестной характеристикой своей излишней бдительности и нервозности. Но порой мне думалось, что признаки этого заболевания проявляет скорее Лорранский-старший, чем я сама. В самом деле, кажется, о кристалле не знает никто, кроме нас троих. Так почему бы не привязать его к камню и тихой безлунной ночью не утопить в крепостном рве, а поутру не разбежаться в разные стороны? Торин достал меня настолько, что через два дня совместного проживания и плодотворного сотрудничества я уже была готова хвататься за любой другой заказ, хоть самый тяжелый, грязный и низкооплачиваемый, лишь бы он не был связан с непосредственным общением с семьей Лорранских. А от корявых попыток ухаживать и сомнительных комплиментов Торина, помноженных на его ослиное упрямство и умение выдавать потрясающие глупости, я вскоре готова была уже просто выть.

Тьма взирала на нашего подопечного с присущим демонам хладнокровием. Ей графеныш тоже не слишком нравился, но вонато понимала (даже, кажется, лучше, чем ее хозяйка), что упускать такого богатого и знатного клиента нельзя, и по возможности старалась помочь мне, привычно играя роль воспитанного демона при богатой дамочке. А между тем высматривала потенциальных врагов и отвлекала меня от мрачных мыслей, в которых раз за разом фигурировали пыточные застенки, палаческий инвентарь и распятый на дыбе Торин.

Отношения с моим подопечным портились столь катастрофически, что вскоре я готова была раз за разом повторять: «Торин, прости, я была неправа» — лишь бы он перестал кривляться и смотреть на меня так, будто готов придушить голыми руками. Не страдающему от избытка ума аристократенку не нравилось все: моя манера ходить, говорить, улыбаться и носить под платьем оружие. Его не устраивала моя нелюбовь к кофе, вошедшему в большую моду при дворе. Ему не пришлось по сердцу вышивание, которое я, как всякая благородная леди или только пытающаяся ею казаться, носила в маленьком кошеле на поясе и вытаскивала в приличествующие случаю моменты. Его не приводили в восторг мои попытки привить ему хороший вкус или хотя бы следить за гардеробом. И уж подавно склочного и капризного графеныша раздражала искренняя симпатия и даже некоторое подобие заботы, с которой относился ко мне Лорранский-старший. Может, Торин ревновал (хотя кого к кому?). Может, просто не понимал, как можно любить кого-то, кроме его самого. А может, элементарно бесился со скуки и от нечего делать цеплялся ко всем.

По мне, так хорошая порка пошла бы Лорранскому-младшему только на пользу. К сожалению, никому бы и в страшном сне не привиделось столь жесткое и действенное воспитательное средство в применении к благороднорожденному. Поэтому вкус березовой каши Торин так и не познал. А зря. И из него, глядишь, толк бы вышел, и окружающие большое моральное удовлетворение получили.