Тени улицы марионеток

12

Со дня убийства внутреннее состояние Врежа менялось день ото дня. Он постепенно становился замкнутым и молчаливым, избегал смотреть в глаза отцу. Даже в беседе с ним отводил взгляд, стараясь поскорее закончить разговор и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, при этом его лицо страшно напрягалось, не умея скрыть отвращение. Но бывало и так, что он подолгу исподтишка смотрел на отца, и выражение его лица то и дело менялось: гнев, недоумение, удивление, враждебность. Случалось, после долгого пронизывающего взгляда он вдруг срывался с места и бросался в объятия Каро. Изумляясь столь неожиданным эмоциональным порывам, Каро бывал бессилен отвести ласки сына и сам крепко прижимал его к себе. Однако чаще всего, измерив отца долгим взглядом, Вреж просто выбегал из дома с выражением брезгливости на лице. Каро был готов ко всему: его устраивало быть самым ненавистным для сына существом, лишь бы тот стал сильным, научился бороться, драться, выживать. Каро рассчитывал на то, что в один прекрасный день сын поймет его, но состояние резко менявшегося на глазах Врежа тем не менее удручало и тревожило. Правда, Каро надеялся, что эти явления связаны с переходным возрастом, но беспокойство все равно не покидало его душу.

Борьба живущих в сыне двух «я» была непримиримой и беспощадной: ни одно из них не могло достичь окончательной победы. Оба «я» настолько резко и быстро сменяли друг друга, что еще не устоявшаяся нервная система подростка не выдерживала такого напряжения — он был на грани срыва. Однажды Вреж вернулся домой, весь вымазанный в грязи, с побледневшим лицом и исцарапанными руками, бросился на диван в стал нервно грызть ногти.

— Я тебе тысячу раз говорил, оставь эту мерзкую привычку. Что за вид у тебя! Пойди умойся, — рассердился Каро.

Не шелохнувшись, словно ничего не слыша, Вреж продолжал грызть ногти, но вдруг вскочил с места и бросился к отцу. В глазах Врежа стояли слезы.

— Что случилось?

— Ничего, — равнодушно ответил Вреж, отпустил отца, вытер слезы и снова принялся грызть ногти, забравшись на диван. Через некоторое время, не глядя на отца, он произнес ледяным голосом: — Я убил ее.

— Убил? — испугался Каро. — Кого?

— Старухину кошку Мне хотелось погладить ее, а она исцарапала меня. Я схватил ее, бросил в мешок и убил в ущелье. Веревка еще на месте...

Не завершив рассказа, Вреж вскочил и с истерическим плачем выбежал на кухню. Спустя несколько минут он вернулся в комнату:

— Так ей и надо! Я и остальных прибью. Всех старухиных кошек переловлю и прибью, — выкрикнул он, сверкнув горящими жестокостью глазами, и выскочил за дверь.

Вернулся он через несколько часов с каким-то горшком.

— Что это ты притащил? — пригляделся Каро.

— Кактус. Из магазина. Смотри, расцвел.

Вреж часами просиживал у своего кактуса, любуясь его большим желто-красным цветком. Но спустя всего два дня Каро обнаружил в мусорном ведре безжалостно растоптанное растение...

Привычка разговаривать во сне не покидала Врежа и с возрастом проявлялась все чаще. Его слова были невнятны, но отдельные фразы можно было разобрать. В последнее время он часто произносил имя какой-то Сусанны. Однажды Каро поинтересовался, кто такая Сусанна. Вреж густо покраснел, затем его лицо резко побледнело, он напрягся и выпалил: «Не твое дело!»

Начиная со дня убийства изменилось и состояние Каро. На нем непосильным бременем лежал грех. Неопределенное, загадочное, не зависящее от сознания чувство греха Каро ощущал в себе всю жизнь, но теперь на смену этому ощущению пришел грех, сотканный из конкретного материала.

А однажды произошло нечто странное. Каро проходил мимо фотоателье. Из стекла большой витрины на него смотрели фотографии. Мимо таких витрин Каро обычно проходил совершенно равнодушно, но тут какая-то невидимая сила заставила его повернуться и посмотреть. А с цветной фотокарточки на Каро смотрел щенок с бантом на шее. Каро содрогнулся от поразительного сходства. Те же черные и белые пятна, одно ухо торчком, второе отвисло, короткие, широкие и кривые лапы, длинный, остроконечный хвост... Слегка прищуренные влажные глаза умоляюще смотрели на Каро. Бежать! — было первым желанием Каро. Нет, это не выход: фотокарточка останется на витрине и будет ежедневно взывать к нему. Каро толкнул дверь и вошел в ателье.

— Можно купить у вас фото щенка?

— Вряд ли. На витрине — единственный экземпляр, — подумав, ответил фотограф.

— Удачный снимок.

— Да ну... Это мой сынишка балуется. Забавный пес, правда?

— Да, очень. Ваш?

— Нет, сам не знаю, откуда он его взял.

— А негатив не сохранился?

— Бог знает, куда я его затерял. Скорее всего выбросил. Да вам-то на что?

— Дело в том, что у моего сына был точно такой щенок. Сын очень любил его. А вот на днях пропал: либо украли, либо...

— Ясно. Ладно, бог с ней с витриной. Раз такое дело — уступаю.

Фотограф вытащил фотокарточку, вложил ее в конверт и протянул Каро.

— Сколько? — поинтересовался тот.

— Ни копейки. Вашему сыну — от моего. Презент.

— Так не пойдет.

— Почему не пойдет, уважаемый? Неужели мы такие мелочные, что не можем подарить хотя бы фотокарточку?

— Я не то имел в виду...

— Значит, берите.

— Спасибо вам, до свидания.

— Всех благ.

Он и сам не понимал, для чего ему было нужно спускаться в ущелье, чтобы сжечь карточку. Привычной тропинкой он спустился к реке, но приблизиться к трупу щенка не посмел. Остановился в какой-нибудь полусотне шагов и уже не мог заставить себя идти дальше. Он сел на камень, достал из внутреннего кармана конверт и исподтишка глянул в сторону дерева. Каро прикурил сигарету и той же спичкой подпалил конверт. Докурив, он еще раз опасливо поглядел туда и быстрым шагом поднялся по тропе.

Вечером Каро снова вспомнил о фотографии и подумал о том, что разница все-таки есть, и разница существенная: у того щенка хвост был не таким остроконечным, а пятна были крупнее...

По ночам, когда Вреж спал или, во всяком случае, притворялся, что спит, Каро брал целлофановый пакет с объедками, которые он покупал у уборщицы кафе, и выходил из дома. Ночные улицы кишели голодными дворнягами. Каро кормил их, не в состоянии отделаться от обострявшегося с каждым днем чувства, что собаки догадываются обо всем и ищут удобного случая расправиться с ним. По мере усугубления собственной подозрительности Каро становился более осторожным. Он стал бросать объедки издалека или просто оставлял их под деревом, а сам наблюдал в стороне: ему во что бы то ни стало хотелось видеть, как едят собаки. Эта картина доставляла ему странное удовлетворение.

Чем осторожнее становился Каро, тем подозрительнее и неприязненнее относились к нему собаки. Дело дошло до того, что, когда однажды он дрожащей рукой швырнул объедки сгрудившимся у помойного ящика собакам, те, точно сговорившись, бросились на него с яростным лаем. Каро дал деру. Уже дома, когда он во всех подробностях вспоминал случившееся, ему показалось, что он сорвался с места еще до того, как собаки ринулись на него. Хорошо, что подъезд был недалеко. Собаки не решились войти туда, но долго еще лаяли, обложив его.

Утром Каро поделился с сослуживцем:

— По ночам улицы кишат одичавшими собаками. Они же могут растерзать кого угодно. О чем только думают городские власти?

— Если надеяться на власти, то и пропасть недолго, — ответил сослуживец. — Главное при встрече с собаками — не бояться. Когда боишься, от тела исходит специфический запах, раздражающий собак.

— Ты считаешь, что дело только в этом? — горько усмехнулся Каро и с того дня перестал кормить собак. Правда, он изредка бросал объедки какой-нибудь появившейся под балконом дворняге, но даже это не могло заглушить страха и порожденной страхом ненависти.