Тень и душа

Он тяжело посмотрел на адвоката.

— Давай ищи. Ты же лучше знаешь своё дело. Просто держи её, нахрен, подальше от меня. И не говори мне, где она. Просто сделай это. Но если это обернётся против моего ребенка, то я знаю, кто виновен в этом.

~oOo~

Позже днём Демон подъехал к дому Хусиера и Биби и одновременно испытал и облегчение, и разочарование, когда не увидел автомобиля Фейт рядом с домом.

Когда он уезжал утром, то замер на тротуаре. Она всё ещё ездила на Данте, и сам автомобиль был в том же классном состоянии, что и раньше. Но теперь он выглядел законченным — полностью, сверху до низу — покрыт росписью. Это было красиво и очень в стиле Фейт.

У него появилось желание обнять эту чёртову штуку (такое желание, по крайней мере, он был способен преодолеть). И он уехал, но внутри у него всё сжалось.

Хотя сейчас Фейт не было. Это было хорошо. Ему необходимо было время, если бы она не ушла, даже если бы он и был готов, насколько это возможно, к её присутствию там, он бы запаниковал — и повёл бы себя глупо. Но он не знал, уехала ли она навсегда или только на время. Он не имел ни малейшего понятия, почему она оказалась тут изначально. Возможно, вчерашняя ночь была просто особой пыткой для него: разворошила всё и ни к чему не привела.

В гостиной он нашёл Хусиера и Такера. Мальчик играл на полу со своим любимым набором деревянных поездов, а Хусиер смотрел канал «Евроспорт». Биби нигде не было видно, но Демон уже знал об этом, потому что когда подъехал, дверь гаража была открыта и парковочное место для её Кэдди (Прим. Кадиллак) пустовало.

Его благодарность и вера в Хусиера и Биби были безграничными. Они дали ему лучший шанс, что у него когда-либо был. Шанс стать отцом своему сыну. Они были ему ближе, чем все родители, что у него когда-либо были. С тех пор, как ему исполнилось девятнадцать и когда он начал зависать с клубом, они обращались с ним практически как со своим собственным ребенком. Они подарили ему дом и семью.

Он не винил Хусиера в том, что тот отнял у него всё это. Демон сделал это сам.

Хусиер пытался всё сохранить, что было ещё хуже. Демон не потерял свой патч или жизнь — всё это лежало на столе для голосования. Его сослали, не изгнали. Не прикончили. И ситуация стала более или менее ничего.

Его оторвали и отослали прочь из его единственного дома, и он почувствовал, что сразу же стал соответствовать «Кочевникам». Безродность — это что-то, что он понимал. Он сразу же стал напарником Мьюза и обрёл в нём своего первого настоящего друга. Они оба были без роду, без племени, кроме того времени, когда один или другой из них сидели в тюрьме, и это было нормально.

И чёрт возьми то дерьмо, в котором побывали «Кочевники» со своим старым клубом. В те дни это была жизнь или сделка со смертью, и они шли по ней плечо к плечу, не останавливаясь. Демон нашел успокоение в волне и выпуске адреналина при перестрелках, он узнал, как направлять свою тьму и жажду насилия в работу, которую надо было делать. Он обнаружил, что стал называться инфорсером. Иногда он заходил слишком далеко, но даже в этих случаях он чувствовал, что лучше контролирует свои импульсы, чем прежде.

Его арестовывали несколько раз, и он даже отмотал парочку сроков, но они были достаточно короткие. Его детство не подготовило его ни к чему иному, кроме выживания в тюрьме. И даже к тому, чтобы он процветал там.

Затем, во время похорон Блю, Хусиер попросил его вернуться домой. И Демон унизил себя, запаниковав и разрыдавшись.

И так он обрёл дом. У него был дом. И сын. Люди, которые любили его и хотели его. Но без выпуска дерьма из его головы он снова терял свой контроль во тьме.

Такер поднял взгляд, когда Демон вошел в комнату.

— Па! Гоезд! — он слегка протянул вперёд маленький синий поезд.

— П-п-поезд, приятель. Как буква «П» в ПА.

Он присел на корточки сбоку от своего сына.

— Пгоезд.

Демон засмеялся.

— Да, почти. Хорошо проводишь время с дедом?

Такер кивнул и протянул блестящий новый электровоз фиолетового цвета.

— У тебя новый! Кто это? — у паровозика было смутное женское лицо. У всех паровозов Такера были лица.

— Гвайн!

— Деми. Ты в порядке?

Демон поднял взгляд и увидел Хусиера, пристально смотрящего на него над спинкой секции дивана. Итак, Хусиер знал, что Фейт в городе. Это имело смысл: Биби, скорей всего, рассказала ему, как только он вернулся. Демон взъерошил волосы Такеру и встал.

— Ты поддерживал связь с ней всё это время? — слова вышли более резкими, чем он хотел. Он не хотел в чём-либо обвинять Хусиера и Биби. Существовало, скорей всего, сотня серьезных причин, чтобы не говорить ему, что они знают, где она. Он даже сейчас не был уверен, насколько может доверять себе, зная об этом.

— Присядь, брат, — Хусиер жестом указал на диван, Демон обошёл его вокруг и сел. — Бибс поддерживала с ней связь. До сегодняшнего дня я не видел её, с тех самых пор, как она сбежала.

— У неё всё было в порядке?

Хусиер тяжело вздохнул.

— Ага. Я думаю, что она по-настоящему зарабатывает, создавая своё странное ржавое искусство. Помнишь это гов… штуки, что она имела обыкновение делать?

Эти мысли заставили Демона улыбнуться и почувствовать небольшую гордость. Он помнил, как лазил с ней по свалке. Она была такой милой и восторженной. Он поцеловал её в тот день. Это был её первый поцелуй. И его тоже, в известном смысле.

Он закрыл глаза и сосчитал пять ударов сердца. Мьюз посоветовал ему это — сосредотачиваться на сердцебиение, пока боль, застилающая красный пятном взгляд, не отступала. Иногда ему было необходимо намного больше, чем пять ударов.

— Почему она вернулась?

— Кое-что происходит с её мамой. Большее только она может рассказать.

Тогда не из-за него. Конечно, не из-за него, но где-то в глубине его души тускло мерцал огонек надежды, что, возможно, она приехала, поскольку не могла оставаться вдали от него.

— Не возражаешь против кое-какого совета, Деми?

Он пожал плечами, и Хусиер принял это как разрешение.

— В прежние времена всё произошло слишком хреново. Ты сильно облажался. Но вы были детьми, намного больше, чем следовало в вашем возрасте. Я знал это. Каждый знал. Даже Блю, глубоко внутри, знал, что ты тоже просто ребёнок. Но он не мог увидеть никого, кроме его маленькой девочки. Девочки, которая бегала вокруг с поцарапанными коленками и тоненькими хвостиками, украдкой делающую глотки из пивных бутылок, и которую ловили на том, что она утаскивала отдельные запчасти с верстаков. Он бы никогда не признал это, но когда всё выплыло наружу, я думаю, что даже он понимал, что это было намного больше для тебя, чем просто сорвать вишенку у его маленькой девочки.

Демон вздрогнул от неприкрытости в последнем заявлении Хусиера.

— През, не надо.

— Я рассказываю тебе кое-что, что может помочь, так что послушай. Не имеет значения, что думал Блю. Больше нет. Он мёртв и похоронен. И ты больше не ребёнок. Как и она. Я видел вас обоих, и сегодня, вы оба выглядите так, как будто кто-то переехал вашу любимую собаку. Сейчас у вас обоих есть другие серьезные причины быть такими мрачными, но, возможно, просто возможно, десять лет… достаточно долгий срок, чтобы перестать винить себя в чём-то, что на самом деле не так ужасно.

Его лицо вспыхнуло, и он попытался считать удары, но не мог.

— Не так ужасно? Не так ужасно? Ты что, бл*дь, издеваешься?

Он встал, и Хусиер тоже.

— Деми. Полегче. Тогда это было ужасно. Я был там, — тон его голоса стал низким и вроде как извиняющимся, но Демон по-прежнему мог достаточно себя контролировать, чтобы понимать, что орёт как дикий зверь.

Хотя у него не было сил себя контролировать, чтобы сдержаться.

— ТЫ, БЛ*ДЬ, НЕ ИМЕЕШЬ НИКАКОГО ПОНЯТИЯ!

— НЕТ! ПА! НЕТ! — завопил Такер. Он стоял в углу дивана, его милое маленькое личико исказилось от злости и страха.

Демон немедленно опустился на диван.

— Прости, Парень-мотор! Ты в порядке?

В течение нескольких долгих секунд Такер смотрел на него с таким пугающим недоверием, что Демон захотел умереть. Затем его маленький мальчик подошёл к нему и забрался на колени.

— Плохой шум.

— Да. Прости, — Демон поцеловал сына в голову и просмотрел на своего Президента.

Хусиер продолжил с того момента, на котором остановился.

— Оглядываясь назад, я говорю о том, что вы были парой глупых влюблённых детей. Худшая вещь, которую ты сделал, не касается Фейт. Насколько я знаю, ты не сделал ей ничего, кроме как любил её. Неправильным было то, что ты предал брата. Именно поэтому клуб позволил этому дойти до голосования. Но этот грех умер и похоронен вместе с Блю.

— Какое теперь это имеет значение?

— Мальчик, ты так запутался в этих ёба.. размышлениях о том, как когда-то напортачил… что не можешь разглядеть, когда кто-то предлагает тебе помощь. Я говорю тебе — покончи с прошлым. Не беспокойся о том, что когда-то произошло. Всё изменилось для нас с тех пор. Ты был ребёнком, теперь ты мужчина. Так и поступай как мужик. Перестань дуться и выясни, чего ты хочешь. Возможно, у тебя в этом деле есть второй шанс. Ты собираешься стонать и сердиться до тех пор, пока не станет слишком поздно, или ты собираешься, бл*дь, ухватиться за этот шанс?

— Ухватиться, бл*дь, за это, — подсказал Такер с идеальным произношением.

Глава 5

— Она здесь живет? — Фейт выглянула из бокового окна кадиллака Биби, выворачивая голову, чтобы получить полное представление о небольшом доме-ранчо.

Вообще-то «дом» — это слишком величественное название для здания перед ней. Слово «Лачуга» подошло бы больше. Дом был немаленьким, но совершенно неухожен. Бледно-жёлтая штукатурка облазила, стены выглядели обшарпанно и все в каких-то грязных пятнах. Окна и двери закрывала рябая железная решетка.

Хотя в передней части здания красовалась гаражная пристройка, очевидно, здесь не доставало пространства для хранения. Кто-то превратил передний двор в парковочное место. Этот небольшой «дворик» был полностью засыпан белым гравием. Там же находился огромный высохший бетонный фонтан с чашей или чем-то ещё прямо посередине этого пространства, засыпанного гравием. Фейт осознавала, что смотрит на попытку реализации ландшафтного дизайна бедняком.

Дом в Лос-Анджелесе, в котором Фейт и Сера выросли, был окружен со всех сторон ухоженным садом. Сам по себе дом был красивым дворцом средних размеров, если сравнивать его с тем, на что она смотрела прямо сейчас, то сам по себе он не представлял ничего особенного, но двор дома был восхитительный. Садоводство было страстью её матери, и у неё действительно в этом был настоящий талант. У неё был взгляд художника. Это одна из немногих вещей, что передались Фейт от матери и чему она была по-настоящему рада.

Она попыталась представить Марго Фордхэм, живущую в этой уродливой бесплодной неприветливой лачуге, и не смогла. Так что она снова переспросила:

— Она живет здесь?

Биби потянулась и пожала руку Фейт.

— Всё стало довольно трудно для неё, с тех пор как твой папа умер, милая. Думаю, твой папа не очень хорошо вел свои дела. Я знаю, что и обучение Серы стоило много. А твоя мама не многое может делать, чтобы зарабатывать. Больше нет.

Фейт рассеянно кивнула. Да, уж точно нет. Единственная работа, которой её мама когда-либо занималась, снималась в порно. Она оставила ее, когда стала старухой отца.

— Тем не менее, Мэдрон и дешевле по сравнению с Лос-Анджелесом. Она могла найти и получше, продав дом в Лос-Анджелесе.

Они владели домом целиком и полностью, насколько знала Фейт.

— Не знаю. Много всего изменилось за последние несколько лет. Я буквально заставила её переехать с нами, чтобы быть рядом, но она сильно отстранилась. Главным образом от клуба, но и немного от меня тоже. Так что действительно не знаю. Она купила его до того, как я обо всем узнала.

Это было не похоже на её мать. Биби и Марго были лучшими подругами задолго до того, как родились Фейт и Сера. Они были тем типом подруг, у которых были парные украшения, и они дарили друг другу кружки с цветочками и говорили всякую хрень типа: «Лучшие подруги — больше, чем сестры» или что-то в этом роде. Обычно они вместе тусовались на вечеринках, напивались и хихикали как девочки. Взаимоотношения её матери с Биби были одним из нескольких признаков, по которым Фейт могла судить, что та на самом деле приличный человек. Если уж она отстранилась от Биби, то всё стало по-настоящему плохо.

Фейт не была уверена почему ей не всё равно, но именно так оно и было.

Она ничего не сказала, но, когда повернулась, Биби одарила её своим оценивающим взглядом.

— Я знаю, что твоя мама ведёт себя как СУКА. С ней никогда не было легко, и очевидно, что-то произошло, о чем я не знаю, — она выкинула Биби из своей палаты, после того как заявила, чтобы та поехала к ней и собрала для неё сумку. — Но прямо сейчас я должна сказать, что она любит тебя. Она скучала по тебе. Она потеряла тебя, а затем потеряла твоего папу, а теперь ещё и Сера далеко и совсем ей не звонит. Она одинокая женщина, которая осознала, что большое количество тех вещей, которые она считала правильными, такими не являлись. Это тяжёлый урок. Все мы совершаем плохие поступки в своей жизни. Иногда мы что-то делаем и думаем, что делаем сложный выбор по правильным причинам. Иногда это так. Но иногда мы выясняем, что просто всё просрали. А когда мы выясняем это, то становится слишком поздно, чтобы что-либо исправить, ну, в общем, это больная тема. Я точно могу тебе об этом сказать.

— Ты никогда так не поступала, как они, Биби.

Они встретились глазами и Биби глубоко вздохнула.

— Я не была в её шкуре или в твоей. Я понимаю, почему твои предки так поступили. Я знаю, что твоя мама испугалась и считала, что так лучше. Но я знаю, что делала вещи, о которых сожалею. Так же, как и твоя мама, даже если и пыталась поступать правильно. Я была в этом уверена. Я уверена, Коннор может рассказать обо всех тех историях, когда я полностью облажалась с ним.

Фейт покачала головой. Не было компромисса в этом вопросе. Не нужно никакого прощения. Она была не заинтересована в этом.

Биби снова вздохнула.

— Пойдём, милая. Давай заберем те вещи, которые хочет твоя мама.

Дом был немного милее внутри, чем казалось снаружи. Марго была чистюлей, как и всё в этом месте. Полы из древесины мерцали. Фейт почувствовала неуклюжее чувство абсолютного внешнего сходства, поскольку вся мебель была из знакомой ей чёрной кожи и стекла — хромированная мебель, которая всегда присутствовала в доме, в котором она выросла. Искусственная зебра, переброшенная через подлокотник кожаного дивана в том же самом месте, как и всегда, но сам дом был чужим.

Возможно, этот порядок и чужеродный уют стали причиной, почему Фейт не заметила ничего примечательного сразу. А только когда Биби пробормотала: «Какого чёрта?», Фейт присмотрелась и по-настоящему всё увидела.

По всему дому опрятными рядами и колонками были записки-напоминалки в неоновой гамме, которой придерживалась её мать. Прямо на входной двери их было пять, написанных печатными буквами чёрным маркером: «КЛЮЧИ», «ТЕЛЕФОН», «КОШЕЛЕК», «прочитай первую». Ещё одна: «БОТИНКИ». «ПРОВЕРЬ ПЛИТУ И ДУХОВКУ» — гласила следующая. «УТЮГ?» — ещё одна. «КРАНЫ» — последняя.

Здесь также висел календарь с другой стороны двери с блоками для записи напоминаний в каждом дне, дни, которые прошли были вычеркнуты чёрным крестом.

Биби прошла дальше в дом вместе с Фейт, они пытались понять, что же видели.

На стеклянном столе перед диваном ряд записок напоминал её матери о шоу, каналах и о том, как пользоваться пультом.

Календарь с грифельной доской на стене висел над стеклянным обеденным столом, каждый его блок был заполнен цветным маркером.

Холодильник покрывала матрица из заметок, сообщающих даты, когда были куплены продукты и когда кончится срок их годности. На шкафчике над плитой были примечания, объясняющие, как использовать конфорки, духовку, микроволновку и таймер.

На двери чёрного хода, было одно примечание: «Слай».

Фейт глазела только на это в течение нескольких секунд.

— Это...?

Ответ Биби прозвучал растеряно.

— Хмм? Ах да. Этот противный старый ублюдок-кот. Он всё ещё здесь. Главным образом, снаружи. Он не слишком ладит с людьми, но она всё равно перевезла его сюда.

Ощущая что-то похожее на радость, Фейт открыла заднюю дверь и осмотрелась вокруг. Двор здесь представлял из себя заросшее травой и растениями квадратное бетонное патио. Оно было полностью голым. Не было ни жаровни, ни даже лежака… вообще ничего.

— Слай? — крикнула она, а затем издала кудахтающий звук, который, как она думала, был её кото-зовом. — Слай!

Ничего. Она пошла обратно. Внизу двери чёрного хода была вмонтирована дверка для животных, так что она предположила, что с ним всё в порядке. На полу стояла пара пустых мисок. Она нашла кошачью еду и наполнила их кормом и водой. Пока она это делала, Биби продолжала блуждать вокруг. Фейт последовала за ней так быстро, как только смогла, ощущая беспокойство из-за того, что находится одна в этом чудном доме, покрытом записками. Она всё ещё не могла найти смысл в том, что видела.

В спальне матери они нашли перевёрнутую кровать, все ящики и шкаф были открыты, и вещи валялись в беспорядке, повсюду напоминалки с надписями о том, как и что делать: вроде того как установить часы и где находятся дополнительные одеяла.

Записки-напоминания покрывали поверхности в каждой комнате дома. Биби и Фейт ходили вокруг, не разговаривая, и их единственная коммуникация состояла в случайно разделённых возгласах.

А затем они направились вниз в прихожую, пока продолжали своё смущающее путешествие, где Биби резко остановилась. Стены прихожей были покрыты фотографиями семьи. Так же, как и в Лос-Анджелесском доме, только опять же дружественное узнавание сначала ослепило Фейт, и она не увидела разницу.

Тут везде были маленькие надписи: сверху, около или под каждой рамкой. Идентификаторы людей на фотографиях. Детей Марго. Её родителей. Её лучшей подруги. Её мужа. Кое-какие примечания, но особенно выделялись фотографии с друзьями — на них были лишь вопросительные знаки.

На свадебной фотографии родителей Фейт была единственная записка с тремя знаками вопроса.

— Что это за херня, Биби? — Фейт развернулась, чтобы увидеть, как Биби побелела и выглядела так, как будто сейчас упадёт в обморок. — Эй, тебе нужно присесть?

Биби покачала головой.

— Я в порядке. Но, Боже, детка. Я знаю, что это. Святая дева.

— Что?

— Отец Хусиера, ты его вообще помнишь?

У Фейт было неопределенное воспоминание о старом мужике на их нескольких вечеринках. Она кажется помнит, что он был довольно сварливым. Действительно не тип дедули.

— Думаю, да.

— Мы забрали его, чтобы он был рядом с нами, после того как умерла мама Хуса. У него… бл*дь, Фейт. У него был Альцгеймер. Когда это началось, он стал забывать многие вещи, типа терял ключи или забывал застегнуть штаны, оставлял дверь холодильника открытой. Вещи, которые мы все иногда делаем, но он начал делать это постоянно. Когда это действительно стало прогрессировать, он стал всё более отстраненным и воинствующим. Сначала было не просто об этом подумать, потому что он так или иначе не был хорошим парнем. Но я думаю, он знал, что происходит, и не хотел, чтобы люди узнали. Так это начиналось, милая. Это выглядело так, как будто он пытается запомнить то, что продолжал забывать, отдаляясь от близких ему людей.

Фейт покачала головой. Время от времени Биби переводила дыхание, и она энергично закачала головой.

— Ни за что. Маме пятьдесят шесть. Это едва ли старость.

Это вызвало легкую улыбку.

— Это не из-за старости, детка. Она слишком молода. Боже, я надеюсь, что это что-то другое. Этот доктор уже звонил?

И снова Фейт покачала головой, в то же самое время вытаскивая телефон из сумки.

— Бл*дь. У меня пропущенный и сообщение на голосовой почте, — она прослушала сообщение, и это действительно была Доктор Томико. — Ага, она звонила. Хочет поговорить со мной.

А так как было «поздно махать кулаками после драки», она включила у телефона звук.

— Ладно, давай пошевеливаться. Твоя мама держала чемоданы в той комнате.

~oOo~

Хотя день уже сменился вечером, когда Фейт и Биби вернулись в больницу, доктор Томико стояла у поста медсестры. Когда она увидела их, то развернулась и пошла на встречу так, как будто специально ждала их.

— Здравствуйте, мисс Фордхэм.

Она протянула руку, и Фейт взяла и равнодушно пожала её. То, что Биби рассказала ей, пока они стояли в прихожей её матери, не укладывалось в голове. Они немного говорили по пути обратно, обе были озабочены тем, что увидели и что, по мнению Биби, это могло означать.

И что, задавалась вопросом Фейт, это будет означать для неё? Она понимала, что это эгоистично, и, возможно, даже бессердечно думать о себе в этих обстоятельствах, но понимание этого не заставило тревожную мысль рассеяться. Сера находилась за тысячу миль. Кто ещё смог бы взять на себя заботу об их матери, если ей понадобится эта забота? Биби? Она и так заботилась о Такере. И управляла клабхаусом. И триллионом других вещей, в которые она всегда была вовлечена, в чём Фейт была абсолютно уверена.

Доктор Томико двинулась к пустой комнате ожидания.

— Давайте присядем.

— Я просто пойду посижу с ней, пока вы двое разговариваете, — сказала Биби. Фейт потянулась и схватила её за руку. Она не хотела оставаться одна, когда услышит то, что доктор хотела ей сообщить, предварительно подумав, что ей стоит присесть.

— Прямо сейчас она спит, — сказала доктор Томико. — Возможно, вы могли бы пойти и принести кофе?

— Нет. Она может остаться. Она лучшая подруга моей мамы. И может услышать всё это... в любом случае, я ей обо всём расскажу.

Доктор кивнула.

— Хорошо, тогда давайте поговорим.

Они все присели, сгруппировавшись в углу комнаты ожидания. Доктор Томико поддерживала полный зрительный контакт с Фейт… как будто, подумала Фейт, та была обучена таким образом выражать сострадание и участие, когда сообщает скорбные новости.

— Мы провели длинный ряд тестов вчера вечером и сегодня. Мы исключили инсульт, опухоль, гидроцефалию, энцефалит и другие инфекции. Мы исключили наркотики и осложнения, связанные с приёмом алкоголя. У вашей матери есть признаки злоупотребления алкоголем в прошлом, но, как я предполагаю, она не пьет в настоящее время?

Фейт покачала головой, прежде чем осознала, что понятия не имеет: пьёт ли её мать в настоящее время или нет, но она почувствовала, как Биби сделала то же самое с боку от неё, соглашаясь. Они исключили всё это, и это же хорошо, верно? Но не было похоже, что всё это хорошо. У заразных болезней есть лечение. Они имеют закономерный исход. Опухоль можно вырезать. Жидкость можно откачать. То, что не исключила доктор, было тем, с чем необходимо смириться. Это переворачивало жизни людей.

— У вашей матери произошёл… назовём это эпизод... вовремя МРТ. Она была дезориентирована и очень взволнована. Ей пришлось дать седативные, чтобы обеспечить безопасность ей самой и персоналу. Это была незначительная доза валиума — просто достаточная, чтобы успокоиться. Но она пока так и не отошла от этого эпизода. Нам пришлось снова связать её, и она не осознает себя и свою нынешнюю жизнь. Она зовёт своего мужа… кажется, вы говорили мне, что он умер, верно? Уже несколько лет, как это случилось?

Фейт кивнула, и доктор кивнула в ответ.

— Хотя я всё же пока не готова поставить диагноз. Мне необходимы некоторые детали о её поведении до прошлой ночи.

Прошлая ночь. Всё ещё не прошло двадцати четырех часов, с тех пор как она получила звонок из этой больницы, натянула на себя какую-то случайную одежду и поехала в Мэдрон. Поразительная нелепость того, как всё изменилась за такое небольшое количество часов, довела Фейт до немоты и практически до бесчувственного состояния.

Но Биби заговорила.

— Мы только что приехали из её дома. Мы видели некоторые вещи.

И она рассказала доктору, что они видели в доме матери. Фейт наблюдала, как доктор слушает. Она начала кивать. В её глазах Фейт увидела мрачную тень волнения, будто бы она разгадала загадку, но картинка всё ещё не была однозначна.

Затем Биби закончила описанием напоминалок и спросила:

— Это Альцгеймер, док?

— Нет, — Фейт поняла, что это её голос. — Нет. Она слишком молода.

Доктор Томико повернулась и адресовала свой ответ Фейт.

— Она, правда, немного моложе. Обычно, мы видим признаки после шестидесяти. Но это норма, а не правило. Я сталкивалась со случаями раннего развития синдрома у пациентов немного моложе тридцати четырёх. Как я уже сказала, есть большее количество тестов, которые я бы хотела провести, но то, что вы рассказали об увиденном в её доме, — пример классического выживания при раннем возникновении прогрессирующей потери сознания. Не всё слабоумие — это Альцгеймер, большое количество диагнозов исключается, а не ставится. Но именно в этом направлении мы и хотим провести нашу диагностику.

— Но почему она бегала голой в середине ночи, бредя? Это что, потеря памяти?

— Любой вид деменции — это больше, чем просто потеря памяти. Это потеря восприятия… способности связно мыслить линейным путем. Добавьте к этому провалы в памяти, а иногда это годы или десятилетия, которые просто потеряны, и мир становится ужасающим и враждебным.

Биби всхлипнула, и Фейт поняла, что та плачет. Фейт же сама была настолько онемевшей и ошеломленной, что была неспособна чувствовать хоть что-нибудь, кроме непонимания.

— Ну и что теперь?

— Перелом её ноги достаточно серьёзный, чтобы гарантировать то, что она останется здесь, по крайней мере, пять или шесть дней. Я бы хотела использовать это время, чтобы уточнить детали и поставить окончательный диагноз, если смогу. А также я советую вам привести второго невропатолога, чтобы составить независимое заключение. Когда её выпишут, ей потребуется помощь, по крайней мере, пока не снимут гипс, а, возможно, и значительно дольше в связи с диагнозом. Это может быть некоторая физиотерапия для её ноги и трудотерапия, которая сможет помочь поддержать её ум ясным, насколько это только возможно. Ещё лекарства тоже могут помочь. И, опять же, всё это в первую очередь зависит от конечного поставленного диагноза.

— Ок.

Это всё, что произнесла Фейт. У неё были свои собственные проблемы с мировосприятием в настоящее время, и она чувствовала себя слишком истощенной, чтобы попытаться найти смысл.

Это было больше, чем просто беспорядок и эмоциональная насыщенность прошедшего дня, которые заставили её почувствовать себя такой внезапно утомленной. Это была вырисовывающаяся расцветающая мысль, которую было очень трудно принять, но которую потребуется осознать… мысль, из-за которой Фейт сбежала из этой семьи десять лет назад. Та самая, что причиняла боль, злила и заставляла ощутить вынужденную потерю людей, которым она больше всего доверяла, та мысль, из-за которой она по-прежнему страдала, что по-прежнему разрывала её на части, когда она представила, что ей, в конечном счете, придётся стать сиделкой для своей матери.

Женщины, которая назвала её блядью и шлюхой, той самой, которая сказала всего несколько часов назад, что она не желает ее… та самая женщина — её мать — становится ответственностью Фейт.

Она знала, что это правда. Не имело значения, будет ли диагноз окончательным или нет. Фейт понимала, что это правда.

Она ущипнула себя за руку. Сильно.

— Спасибо вам, док.

Тон Биби был пренебрежительным, и доктор уловила его.

— Конечно. Я буду на связи, и у вас есть моя визитка, если появятся другие вопросы.

Она снова протянула руку, и Фейт глазела на неё в течение секунды, прежде чем пожала.

Когда доктор Томико ушла, Биби положила руку на бедро Фейт.

— Знаешь, что, детка? Я возьму всё дерьмо твоей матери на себя и посижу с ней пока. Почему бы тебе не поехать обратно домой? Прими горячую ванну и приляг.

Она покачала головой.

— Я не могу. Майкл там. Я не могу одновременно справиться и с этим, и с тем. И, Боже, я должна сменить эту одежду. Я носила её целый день… и подобрала с пола, когда собиралась сюда. Нет. Я еду домой.

— Фейт, нет.

— Я вернусь. Правда. Мне необходимо оказаться сейчас в своём собственном доме и поставить мозги на место. И я должна упаковать свою собственную сумку, как мне кажется. Дай мне пару дней, и я вернусь.

Биби просто одарила её тем острым проницательным взглядам.

— Я вернусь, Бибс. Я обещаю.

~оОо~

Ей было известно, как из больницы добраться прямо до автострады, чтобы направиться на запад так быстро, как только позволит дорожный поток. Но вместо этого осознала, что припарковалась на бетонной площадке перед грустным уродливым домом её матери в грустном уродливом районе. И хотя у неё не было ключа, Фейт знала, что найдёт запасной, если захочет. Но не это было ее целью. Она вылезла из Данте и обошла дом вокруг, направляясь на задний двор. Затем села на плитку патио и тихо позвала:

— Слай… ты здесь, чувак?

Она издала свой кото-зов, постукивая языком о нёбо.

— Слай… Слай… Слай…

Уже совсем стемнело, когда Фейт услышала глубокое низкое рычание, которое хорошо помнила. И улыбнулась.

— Привет, псих. Давай.

Она протянула руку в направление его рычания и держала в воздухе, не шевелясь. Наконец, из тёмного двора прибыл огромный чёрно-белый кот, его золотые глаза вспыхивали в свете, льющимся из соседних дворов. Он двинулся к ней, припав низко к земле и прижав уши к голове. Он стал больше, тяжелее, и теперь у него не было половины левого уха, но это был её кот.

Она не могла поверить, что её мать сохранила его — кота, который абсолютно точно любил только двоих людей на этой планете, а об остальных думал, что они все его злейшие враги, которых необходимо уничтожить.

Если только это были не дети. Он ненавидел всех живых существ, кроме двоих… и детей. Он обожал детей.

Рыча непереставая, Слай потянулся к ней. Она спокойно продолжала держать свою руку, не шевелясь. Когда он подошёл достаточно близко, то понюхал кончики её пальцев, а затем вмазал по её руке всеми своими когтями, заточенных продолжительной жизнью на открытом воздухе. Он пустил кровь, но она не вздрогнула. Она была готова. Она помнила этот танец.

Тогда он просунул свою голову под её руку и потёрся об неё. А затем прыгнул ей на колени, лёг и замурлыкал. Он вытянул одну лапу на её ноге и втянул свои когти смерти, а затем полностью расслабился.

Она почесала его уши, и он подмигнул ей. Он помнил её.

Фейт сидела в патио странного дома её живущей отдельно матери, воссоединившись со своим старым котом, и позволила себе направиться по дороге воспоминаний.

Воспоминания

Фейт

Ладно, в конце концов, и этот день рождения не присоединится к списку лучших. После последнего у всех её немногочисленных друзей появился саундтрек из криков её родителей друг на друга. Фейт стояла на заднем дворе и пинала шалфей. Когда услышала, как что-то грохнулось внутри, она знала, что сейчас в стадии реализации второй акт драмы, и она решила, что надо валить, прежде чем её поймают на линии огня.

Она просто поехала колесить по дорогам без реального пункта назначения. Она могла бы пойти к Беттани или Джоли, но они только что уехали и, кроме того, захотят поговорить о взрывоопасном финале, устроенном её родителями. А это скучная и раздражающая тема.

Она проехала мимо большого общественного парка и увидела, что там проходит какая-то ярмарка или карнавал, что-то в этом роде. Это, по крайней мере, хоть как-нибудь займёт её время, так что она взглянула на парковку для машин. Парк был переполнен, так что ей пришлось припарковаться в нескольких кварталах от него. Но это также убивало время, так что проблема решена.

Это не было похоже на большую ярмарку. Просто несколько тупых аттракционов, таких которые перевозят на платформах без бортов, и несколько палаток с едой. Играла музыка. Но затем она увидела ряд байков, — байков, которые узнала. Она не могла припомнить, знала ли она, что клуб будет на ярмарке, но это было тем, чем они занимались. Дядя Хусиер называл такую работу «патруль обаяния» — выполнение хороших дел для соседей, так чтобы сами соседи многого не замечали, когда они занимались такими вещими, как продажа наркотиков и оружия чувакам.

Предполагалось, что она в неведении относительно подобных дел. Было много чего, о чём она якобы не должна знать. Но люди имели тенденцию забывать, что она рядом.

Один из выстроенных в ряд на улице байков принадлежал Майклу. Это имело смысл, он — проспект, а проспектам поручают такие халтурки. Она не отводила глаз от него, пока блуждала вокруг парка.

Она не сводила глаз и с него самого, всякий раз, когда ошивалась рядом с клубом, но его было нелегко найти. Прошло уже почти четыре месяца с того момента, как он поцеловал её. Она думала о том поцелуе каждый день. Это её первый и по-прежнему единственный поцелуй, и он был удивительным. Но она могла посчитать по пальцам количество раз, когда они говорили после этого — и потребовалось бы всего пара пальцев.

Ей казалось, что он избегает её.

Она предположила, что и это тоже имеет смысл. Скорей всего, её отец угрожал ему. Он всегда отпугивал мальчиков. Похоже, он хочет, чтобы она умерла одинокой старой девственницей.

Возможно, прошло минут тридцать или около того, когда она услышала безошибочный рёв отъезжающих байков. Она обернулась и посмотрела туда. Там остался только один байк. Стенд клуба, должно быть, закрыли. Или парней отозвали куда-нибудь.

Но тот байк, что остался, принадлежал Майклу. Она пригляделась.

И увидела, как он опустошает большое мусорное ведро с хламом за палатками с едой. Её сердце ускорилось, когда она пересекла газон в направлении его. Он наклонился, завязывая мешок, и она подошла к нему сзади.

— Привет.

Он подскочил и резко обернулся, его лицо стало красным. Потом прижал вонючий мешок с мусором перед собой, держа его практически как щит, и отступил на несколько шагов назад, прежде чем ответил ей.

— Привет.

— Я не хотела напугать тебя. Просто подумала, что подойду и поздороваюсь.

— Ты не… напугала меня, я имею в виду.

Ага, как же. Он выглядел полностью спокойным, стоя там и удерживая капающий мешок мусора у груди. Ну конечно.

Ладно, это просто отстой. Её отвращение и подавленное настроение слились с каким-то раздражающим шумом.

— Ладно. Прости, что прервала твою важную работу здесь. Увидимся.

Она развернулась и пошла, пытаясь сделать вид, что ей всё равно.

— Подожди… Фейт, подожди.

Она повернулась, чтобы увидеть, как он идёт за ней, всё ещё удерживая свой глупый мешок с мусором.

— Прости. Что ты здесь делаешь? Я думал, что будет вечеринка по случаю твоего дня рождения. О… с днём рождения.

— Была. Она называлась «мои орущие друг на друга родители».

— Отстой. Мне жаль.

Она пожала плечами.

— Подумаешь. Это то, что они делают. Каждый раз. Они кричат и кричат, затем моя мама кидается вещами. Затем мой папа вылетает наружу и громит что-нибудь в гараже, пока мама колотит всё на кухне. Затем она решает, что у неё есть о чём ещё следует сказать, и она выходит в гараж и выкрикивает ему это, а потом возвращается внутрь. Тогда папа следует за ней, и она говорит ему ещё больше гадостей. Тогда он кричит что-нибудь типа: «На днях, сука, я вырежу этот противный язык из твоего рта».

Майкл засмеялся… удивительный звук, практически как кашель.

— Твой папа обожает отрезать части тел, да?

Фейт подумала, что как-то жутко было сказано.

— Не-а. Он никогда не сделает этого. Обычно так заканчиваются ссоры. Она даёт ему пощёчину, а он бьёт кулаком в стену, а затем они трахаются по-настоящему очень громко всю оставшуюся ночь. Я видела это представление сотню раз. Думаю, что сегодня пропущу его, — она кивнула на его любимый мешок с мусором. — У тебя капает. Это отвратительно.

Он посмотрел вниз, как будто не знал, что там было.

— Е*ать. Ага. Дай мне минутку?

Он собирается поболтать с ней? Ядрён батон, это уж точно улучшит её день рождения.

— Да, конечно.

Она подождала, пока он куда-то отнёс мусор. Когда он вернулся, то вытирал руки бумажным полотенцем, которое потом бросил в недавно освобожденное мусорное ведро. Он улыбался всё время, пока шёл к ней.

— Нужна компания на минутку?

Улыбаясь и пытаясь не выглядеть как идиотка из-за этого, она кивнула, и они пошли вниз по узкой дорожке между палатками.

В другом конце парка, у группы по спасению животных было небольшое местечко — круг из клеток, корзин и маленьких загончиков. Фейт слегка подпрыгнула.

— Эй! Малыши! — она сделал пару быстрых шагов в сторону животных, но поняла, что Майкл отстранился на пару шагов назад. Он выглядел… взбешённым, или что-то типа того. — Что не так?

— Ненавижу это.

— Что? Животных?

— Нет. Эти клетки и всех тыкающих в них, и то, что им некуда пойти. Это отстой.

— Но люди забирают их и отводят домой. Они помогают им.

Звук, что издал Майкл, был выражением чистого презрения.

— Конечно, — но затем он посмотрел на неё, и выражение его лица смягчилось. — Прости. Просто не обращай внимания на меня.

Он преодолел расстояние между ними, и они пошли между корзин и загончиков.

Уже был конец дня, и, похоже, группа имела неплохой успех в устройстве животных. Хотя у них и был большой рекламный плакат с котятами и щеночками, большая часть оставшихся животных была взрослыми. Также там был знак, рекламирующий скидку на оплату при взятии взрослого животного, но, очевидно, это заинтересовало не многих людей.

Позади стола была запихнута подальше от круга с другими раздаваемыми животными, корзина довольно приличного размера. Внутри неё находилась большая кошка с длинной чёрно-белой шерстью, как будто была одета в смокинг. Она сильно вжималась в задний угол корзины, а золотые глаза широко открыты и подозрительны.

Майкл обошёл вокруг стола и присел на корточки рядом с корзиной. Кошка издала жестокий угрожающий звук — что-то среднее между рычанием и воем. Майкл сел на траву.

— Привет, чувак.

Молодая женщина, управляющая животными, подошла к ним.

— Простите. Он не для раздачи.

Майкл поднял на неё взгляд, и Фейт увидела агрессию в его глазах. Щеки порозовели. Она заметила, что он на самом деле начинал краснеть, когда злился, или просто испытывал какие-либо ещё сильные чувства. Отметила, что он также сильно покраснел, когда поцеловал её.

— Почему нет? — спросил он.

— Он… не очень хорошо социализирован. Вам также следует отойти от корзины. Когда он издаёт этот звук, то собирается напасть.

— Тогда почему он здесь?

Женщина выглядела немного виноватой.

— Это странно. Он по-настоящему агрессивен с людьми, но любит детей. Мы приехали сегодня сюда с выводком осиротевших котят, и он заботился о них. Они все навсегда обрели дома.

Она довольно улыбнулась.

— Так что, у него сегодня утром была семья, и что теперь? — лицо Майкла становилось по-настоящему красным, и Фейт стала немного волноваться.

Теперь уже и женщина рассердилась.

— Видишь ли, мы в приюте не убиваем животных. Тома усыпили бы в ту же секунду, как он появился любом другом учреждении. Потребовалось три человека, чтобы удержать его, когда мы проводили обычные ветеринарные проверки. Он разодрал всех нас в кровь. Но всё же получил дом.

— Где он живет, когда не в парке?

— Со мной.

— Спит на твоих коленях, пока ты смотришь телевизор? — спросил Майкл глумливым тоном.

— Я же сказала тебе, что он плохо социализирован.

— Так что, вы держите его в загоне?

— У него есть своя собственная комната. Вы хотите что-то ещё?

— Я просто хочу посидеть здесь с ним в течение нескольких минут. Не возражаете?

Женщина одарила его тяжелым взглядом. Затем посмотрела на Фейт, которая кивнула. Она понятия не имела, что об этом думать, но Майкл хотел посидеть с этим очевидно сумасшедшим котом, так что она не собиралась ставить ему палки в колёса.

— Прекрасно. Просто… не предъявляйте нам иск, если он выпустит свои когти. Так или иначе, у нас нет денег.

— Я похож на кого-то, кто станет предъявлять иск кому-нибудь, леди?

Не говоря больше ни слова, женщина развернулась и направилась к более дружелюбным людям.

Фейт села сбоку от Майкла. Кот зарычал и на неё.

— Всё в порядке, чувак, — произнес Майкл, практически напевая слова. Он положил открытую ладонь на бок корзины. И тут же лапа вылетела и оставила длинную красную царапину на ладони Майкла, но он даже не вздрогнул.

— Посмотри на него. Он не плохой. Просто испуган. Боже, как же, бл*дь, я ненавижу людей.

Не думая, что делает, Фейт положила свою руку на ногу Майкла.

Он опустил взгляд вниз, его рука всё ещё лежала на клетке. Возможно, всего минуту, но все трое не шевелились и молчали. Затем Майкл сказал:

— Я был под опекой.

Она знала это. Она подслушала разговор тети Биби и дяди Хуса. Но казалось неправильно говорить ему об этом. Так что она просто произнесла:

— Да?

— Да. С тех пор как мне исполнилось два. Меня так ни разу и не усыновили, и я даже ни разу не находился в одной семье подолгу. Хотя, тем не менее, пару раз в год они проводили такие же «раздачи котят». Знаешь, каково это?

Нет, она не знала, так что покачала головой. Но он по-прежнему смотрел на её руку, так что она произнесла:

— Нет.

— Также как здесь… группку детей для усыновления одевают так хорошо, как только можно, и отвозят в парк. Люди, которые размышляют об усыновлении, идут в парк и смотрят на всех детей. Если они видят того, кто им понравился, они забирают их домой. Это немного сложнее, чем здесь, но… смысл тот же. Группка нежеланных детей изо всех сил пытается стать желанными, а группа богатых мудаков расхаживает вокруг, решая, кто же будет лучше соответствовать их мебели. Это грёбаный отстой.

Глаза Фейт обожгло. Она не знала, что сказать или что сделать… всё это было намного сложнее, чем всё, с чем она знала, как справиться. Так что она слегка сжала его ногу. Это чувствовалось глупо, но ей не придумалось ничего лучше.

Он дёрнулся под её прикосновением, а затем продолжил свою историю, которая пока не была закончена.

— Люди имели обыкновения подходить ко мне всё время. Думаю, что был симпатичным ребенком. Точно не знаю. У меня нет фотографии. Я видел себя только в зеркале. Но люди постоянно говорили, что я… я… красивый, — он вздрогнул и почти выплюнул это слово, — так что многие люди подходили ко мне на тех встречах. Но меня так никогда и не выбрали. Вероятно, так лучше.

Пока он говорил, кот подбирался все ближе и ближе к его руке. Майкл так и не убрал её, даже с учётом того, что сейчас кровь стекала по его ладони из царапины, которую оставил кот. Теперь, когда они опять замолчали, кот встал и прижался телом о сторону корзины рядом с рукой Майкла.

И начал урчать как моторная лодка.

Майкл рассмеялся. Когда кот развернулся и уткнулся головой о прут, он наконец-то переместил свою руку, просовывая внутрь свои пальцы и почёсывая пушистые чёрные уши. Затем он открыл крышку и вытащил кота.

— Что вы делаете? — женщина вернулась, но отпрянула, когда увидела кота, выглядывающего из-за плеча Майкла. Он зашипел на женщину и затем уткнулся мордой в шею Майкла.

— Сколько за то, чтобы забрать его?

— Что?

— Сколько?

Женщина стояла с открытым ртом, моргая. Отец Фейт сказал бы, что та «ловит мух». Затем она закрыла рот и прищурила глаза.

— Возьмите его. Не нужно платить. Вам следует положить его в переноску, чтобы отнести домой, хоть ему это может не понравиться.

— Всё будет в порядке. Он знает, что я его не обижу.

Фейт не знала, о чём думал Майкл и как сможет держать кота в клубе в том месте, в котором он жил. Но она держала свой рот закрытым. Было ощущение, что что-то важное произошло здесь, между Майклом и этим котом, а также между Майклом и ею.

Он был прав насчет переноски. Кот спрыгнул из рук Майкла в картонную коробку без лишней суеты. А затем они пошли обратно через парк.

Майкл проводил её к Данте, удерживая в колыбели рук у груди переноску, что-то говоря в отверстия для воздуха.

— Том — идиотское имя для кота. Они не запаривались даже чтобы придумать ему хорошее имя.

Она улыбнулась. Сегодня у неё появился хороший шанс превратить своё увлечение Майклом во что-то большее чем… что чертовски отстойно, так это то, что ничего не произойдёт, пока у её отца есть что сказать по этому поводу.

— Так что, дадим ему имя получше? Какое тебе больше нравится?

Майкл посмотрел в отверстие. Фейт не могла представить, что он смог разглядеть в том тёмном месте, но, похоже, мог.

— Он выглядит как кот из мультфильма. Тот, который всегда преследует Твитти?

— Сильвестр? Да, он выглядит в точности как он. Но я думаю: он более жёсткий. Скорее Сильвестр Сталлоне.

Он повернулся к ней, усмехаясь.

— Слай Сталлоне. Ага. Это его имя.

Когда они добрались до Данте, Майкл вручил ей коробку с котом.

— С днём рождения.

Она уставилась на него.

— Что?

— Он для тебя. С днем рождения.

— Ты отдаёшь мне бесплатного дикого кота в подарок на мой день рождения? — она хотела пошутить, но сразу же пожалела, что произнесла это, поскольку он покраснел и боль обожгла его глаза. Хотя он реально кинул её. Она не думала, что может отправиться домой с котом также, как и он. Особенно если это было животное не для еды.

— Он полюбит тебя. Я это знаю, — он поставил коробку на сиденье Данте, затем открыл крышку. Поднимая руку Фейт, он поместил её в коробку к Слаю, который тут же полоснул по ней когтями, пуская кровь.

Но затем уткнулся в их соединённые руки и заурчал.

— Видишь? — Майкл закрыл крышку коробки, а потом заметил, что её рука кровоточит. — О, чёрт. Прости, — он поднял её руку снова, и в этот раз поднёс к своим губам и поцеловал ранку. Сердце Фейт заколотилось.

А затем он обхватил её лицо руками, как делал прежде, и поцеловал её, и она была реально уверена, что упадёт в обморок.

В этот раз она была настроена не отступать. В первый раз она была поражена и не уверена, как целоваться и дышать одновременно. В этот раз она будет идти только вперёд и лучше потеряет сознание, если у неё кончится воздух, но она не собиралась отстраняться, больше никогда.

Его губы ощущали настолько фантастически. И ему следовало бы побриться… щетина вокруг его рта ощущалась, как наждачная бумага. Он был таким светловолосым, что она и не замечала её, пока та не потерлась о её кожу. Но, ох, как же ей это нравилось. Она обожала то, как она немного натирала кожу. И она полюбила то, как его язык двигался внутри её рта — мягкий, но жадный, и то, как его руки напряглись вокруг её лица. Если все целуются так, то Фейт не могла понять, почему люди так не делают весь день напролёт. Поскольку это была лучшая вещь в мире.

Затем одна рука оставила её лицо, и она почти заскулила, но побоялась издавать любой звук, который сможет вспугнуть его и остановить. Она сосредоточилась на их губах и языках, пытаясь научиться тому, что он делал, чтобы она могла отвечать ему также.

Его рука легла на её талию. Приподнимая рубашку. О, дерьмо, это ощущалось хорошо — просто его рука на коже её ребер. Ох, дерьмо. Она не смогла сдержать тихое хныканье.

Он застонал в ответ, а затем развернул их, прижимая её спиной к машине. А затем… ох… дерьмо-дерьмо… его рука легла на её сиську. Поверх лифчика, но всё же. Никто никогда не прикасался к ней там. Нервные окончания на её груди ощущались так, словно миллиарды пузырьков взрывались под её кожей. Она хотела, чтобы он сдвинул лифчик. Больше чем что-то ещё в этой жизни она хотела, чтобы он убрал эту глупую штуку с их пути. Она хотела ощутить его горячую кожу на её.

Ох, как же она сильно хотела этого! Она думала, что чувствовала возбуждение раньше. Когда немного экспериментировала. Однажды завладела одной из свечей своей мамы, которые хранились для украшения столовой, и… самостоятельно изучила вопрос… так слегка, и доставила себе удовольствие. Но она никогда не ощущала ничего похожего на то, что чувствовала прямо сейчас. Если бы он бросил её на тротуар и просто оттрахал, она бы не остановила его. Вообще-то, даже поприветствовала это.

Он снова застонал, громче на этот раз, и она поняла, что движется, раскачивая свои бёдра напротив него. Фейт могла ощутить, что он хочет её. То, что она чувствовала, было большим и пугающим, но и этого она тоже хотела.

Он задрожал. Всё его тело задрожало. Его рука на её груди задрожала, даже в то время, когда большой палец двигался туда и ­обратно по соску через её дурацкий лифчик, который она выбросит, как только доберётся до дома. Она выбросит все свои лифчики. Затем его пальцы проникли под поверхность чашечки и начали тянуть, а она была так взволнована от облегчения, что ей надо было что-нибудь сказать. Она оторвалась от его рта и, тяжело дыша, выдохнула:

— Да! О, да, пожалуйста!

Он отпрыгнул от неё в сторону так поспешно, что с таким же успехом она могла бы воспользоваться электрошокером.

В течение, возможно, двух секунд, он смотрел на неё, его лицо покраснело, а яркие синие глаза смотрели на неё с чем-то похожим на замешательство.

А затем он побежал. Развернулся и побежал вниз по тротуару обратно к парку.

Она стояла там, задыхаясь, со сдвинутым на бок топом. Услышав странный звук, она повернулась, чтобы увидеть немного подпрыгивающую коробку. А, точно. Это же её подарок на день рождения — кот. Сумасшедший кот от сумасшедшего парня.

Вместо того, чтобы расплакаться, закричать или просто закатить истерику, хотя ей по-настоящему этого хотелось, она выпрямилась и перевела дыхание, вытащила новоприобретенного кота, посадила его на пассажирское сиденье и поехала домой.

Возможно, ссора с матерью из-за её нового питомца вытолкнет все мысли о том, что только что произошло.

Но, скорей всего, нет.

Глава 6

Демон проснулся, поначалу не имея ни малейшего понятия, где находится. Чёрт побери это чувство замешательства, когда он совершенно не понимал, где он и что с ним. Он сел и потянулся за стволом.

Он больше не носил с собой повсюду ствол как само собой разумеющееся. Поскольку уже многие годы не являлся «Кочевником».

Сев и свесив ноги с кровати, он почувствовал, как жизнь постепенно возвращалась к нему. Он находился в спальне клабхауса. Окей. Окей.

У всех одиноких членов клуба были комнаты в клабхаусе — место, куда они могли бы приводить девочек. Или больше чем просто это… Коннор, Лакота и Пи Би жили в клубе. Демон тоже жил, пока не съехался с Дакотой. Но ей здесь не нравилось.

Так что в последнее время Демон не часто пользовался этой комнатой. Вообще ни разу с тех пор, как Такер поселился с Эллиоттами. Его внимание было полностью сосредоточено на ребёнке, а не на члене.

Но сейчас он находился здесь, поскольку уехал прокатиться после того, как уложил Такера в кровать прошлой ночью, и был не в состоянии справиться с мыслью, что Фейт будет находиться в доме Биби и Хусиера, когда он вернётся.

Хусиер думал, что у него появился второй шанс… у них появился второй шанс. Но для чего? То, что когда-то можно было истолковать как «они вместе», длилось всего несколько недель, и то она была всего лишь ребёнком. Хусиер сказал, что он тоже был всего лишь ребёнком, и, возможно, это правда. Но даже тогда он уже осознавал, что из-за всех вещей, которые он испытал, пока рос, его опыт не походит на опыт обычных детей. Он был стар душой в сравнении с другими детьми, и пропустил много вещей, которые не должны упускать дети.

Большую часть времени он ощущал себя тупым: не улавливая смысл шуток и не понимая действий людей. Возможно, именно это делало его юным. Возможно, именно из-за этого его с самого начала так потянуло к девочке-подростку. Она была намного более нормальной, чем он, и такой сильной и целеустремлённой. Как будто сама была старше. Но также она была немного странной в его глазах. Он не хотел чувствовать себя неподходящей частью пазла, когда находился рядом с ней.

Но все это было десять лет назад. Долгих десять лет жизни. Сделанное им за эти годы не превратило его в обычного человека. Он не знал, какой была ее жизнь, но ему показалось, что она была хорошей. Фейт продолжила создавать свои художественные штуки, что казалось правильным, и преуспевала в этом. Именно поэтому, вероятно, лучше, чтобы прошлое оставалось в прошлом.

И всё же… когда увидел её, он ощутил каждое чувство, что когда-либо испытывал к ней, внезапно и с той же самой интенсивностью, которая всегда присутствовала. НЕТ… сильнее. Он всё ещё любил её. Демон не думал, что может справиться со знанием того факта, что у них мог появиться второй шанс. Он не смог бы справиться с тем фактом, что у неё не сохранились те же бурлящие чувства, что и у него. Даже если он никогда и не думал, что увидит её снова, теперь, когда увидел, всё в его голове и сердце пришло в сумятицу, и он чувствовал, как нити, удерживающие его контроль, трещат по швам.

Так что он не стал возвращаться к Эллиотам.

Он мог бы остаться в трейлере, но едва ли когда-нибудь снова отправился бы на ту свалку. Ему приходилось оплачивать арендную плату и коммунальные платежи для того, чтобы иметь почтовый адрес, не принадлежащий клабхаусу или чьему-то ещё дому, но эта консервная банка угнетала. Он жил с Эллиотами столько же времени, сколько и Такер. Там находилась его семья.

Поэтому он отправился прямиком в клабхаус. И некоторое время посидел в баре кое с кем из своих братьев, выпивая слишком много. Он не перебрал… какая бы на то ни была причина, но его тело не мучилось с похмелья, физически нет… но в памяти были пробелы, так что он понял, что чертовски сильно напился.

Демон, как правило, не напивался. Он совершенно не употреблял наркотики. Выпивал, но всегда пытался не пересекать ту самую черту к гудящей зоне. Парень вроде него, с дефектным выключателем импульсов, даже когда трезвый, не имел никакого права наполнять своё тело всякими штуками, что поощряли импульсивное поведение. Но байкер не мог по-настоящему оставаться трезвенником, так что он пил с братьями, но всегда пытался уделять особое внимание происходящему.

Вчера вечером он пропустил признак той самой последней порции спиртного, когда у него оставался последний шанс замедлиться. Он посмотрел на свои руки — не пострадали. Ладно, хорошо. Значит драк он не затевал.

Но когда он встал, то фиолетовые стринги выпали из-под его подушки. Е*ать. И тогда восстановилась и эта часть его памяти: он вспомнил, что вернулся вчера сюда с Коко. С отчаяньем Демон оглядел комнату, но не увидел никаких других признаков того, что у него была гостья. Девочки клуба знали, что надо сваливать, когда веселье заканчивалось, так что она, скорей всего, ушла, когда он отрубился. Чувствуя нарастающую химическую волну паники в своей крови, он метнулся в небольшую близлежащую ванную и проверил корзину для мусора.

Там лежало два использованных презерватива и их упаковки. Демон оперся руками о раковину и выдохнул с облегчением. Девочки клуба регулярно проверялись на всякую хрень, но у Демона был личный наглядный пример того, что происходит, когда забываешь о средствах предохранения.

Он любил своего мальчика всем своим существом, но у Такера была эпически дерьмовая мать и эпически дерьмовое начало жизни, и это была ошибка Демона. Печальное последствие дефектного выключателя.

Просто его всего дефектного в целом.

Так как он был обнажен и находился в ванной, то принял душ. Ему всегда становилось лучше после душа, так как будто все его плохие чувства смывались брызгами ошпаривающе горячей воды.

Он отправился в главный зал, но по-прежнему было очень рано. Хотя похоже, что проспекты уже сгоняли за пончиками, и здесь был свежесваренный кофе. Одной из лучших вещей проживания в клубе являлось постоянное наличие ожидающих тебя еды и спиртного.

Он был удивлен, так рано увидев Мьюза, сидящего у барной стойки. Мьюз не работал в мастерской. Его работа заключалась в ведении дел с бухгалтерскими книгами, индустрией развлечений, управлением прокатом байков и оказанием консультаций киностудиям и телевиденью. Несколько членов Южно-Калифорнийского чапта «Банды» работали с Голливудом в качестве ассистентов по постановке трюков или каскадерами. Пара из них, включая Мьюза, даже участвовали раз или два в съёмках сцен кинофильма. «Ночная банда» имела небольшую известность, а также парочка старух клуба были знаменитостями.

Демон считал, что все их связи с известными людьми немного странные, но это имело некоторый смысл. Они же, в конце концов, находились в Южной Калифорнии. Когда Голливуд хотел засранцев байкеров, то за достоверностью они приезжали к ним, размахивая пачками наличных. Плюс «Virtuoso Cycles» получил широкое признание и считался в Калифорнии одним из лучших магазином байков на заказ, потому что у клуба была парочка конструкторов-волшебников, и типы из Голливуда, которые считали себя «крутыми», довольно часто делали заказы на конструирование или установку различных цацек на собственные байки. Или просто проходили техобслуживание… ни один из этих мудаков никогда собственноручно не менял даже грёбаное масло.

Тем не менее, Мьюз обычно не находился здесь так рано, если только не забирал байки на место съемок фильма. Он стал заниматься этим намного меньше, перекладывая всё больше обязанностей на Фарго — своего помощника, одного из свежей партии проспектов, поскольку ещё работал и на другой стороне закона, хотяя это в реальности и являлось его основной работой.

Как и Демон, Мьюз был инфорсером. Но Мьюз по-прежнему выполнял свою работу. Демон же держался в стороне. Так долго, как только сможет удержаться от незаконной деятельности в их работе с Ла Зоррой — цыпочкой из картеля важной шишки… или же она сама правящая королева? — которая становилась крупным игроком в контрабанде наркотиков.

Он знал, что это лишь вопрос времени, прежде чем его руки снова окажутся в грязи. Но надеялся, что получит опеку над Такером, прежде чем это произойдёт.

— Доброе утро, брат.

Мьюз повернулся, и его брови приподнялись.

— Деми. Ты в порядке? Увидел твой байк… какие-то проблемы с Хусом? Такер в порядке?

Прежде чем Демон смог ответить, к нему подбежала большая чёрная немецкая овчарка по кличке Клиф. Иногда Мьюз приводил его позависать в клабхаусе… обычно, когда чувствовал себя виноватым за то, что не мог провести с ним какое-то время.

Демон присел на корточки и подарил своему приятелю немного любови.

— Ага. Мы в порядке. Просто мне было необходимо… ну, не знаю. Но я в порядке.

Он позволил Клифу облизать своё лицо, а затем, потрепав его за ушами, встал.

Выражение лица Мьюза стало скептическим.

— Что-то произошло?

Демон считал его своим лучшим другом. У Мьюза был кое-какой свой собственный опыт в системе опеки, так что он, скорей всего, знал больше, чем кто ещё, о детстве Демона… не всё, но многое. Когда Демона сослали к «Кочевникам», Мьюз был примерно лет на десять его старше и более опытный, он вмешался и помог Демону свыкнуться с тем, что значит снова оказаться бездомным. Так что Демон ощущал настоящую, глубокую и сильную связь между ними. Но Демон никогда не разговаривал с ним или с кем-то ещё, находящимся рядом, кто был в курсе о Фейт. Он не знал, что Мьюз мог услышать по сарафанному радио… но, скорей всего, то, что он трахнул дочь брата… но он никогда не говорил ему ничего, а Мьюз, в любом случае, был скрытным ублюдком и никогда не спрашивал.

Так что Демон не собирался начинать и теперь.

— Не-а. Я в порядке. Ты рано. Получил киношную халтурку?

Тот вздохнул и покачал головой.

— Диаз и Джей Эр вляпались в кое-какое дерьмо с «Крысами». Я жду Коннора… потом мы встречаемся с ними, а Барт с Ронином готовят расплату. Рассчитываем, что, ударив так рано, мы застанем врасплох.

— Вы все? Какого рода дерьмо?

— На них наехали в дороге. Те байкеры немного потрёпанные. Наши тоже, но в порядке.

«Грязные Крысы» — другой МК, намного больше чем «Банда» и с большим количеством чаптеров… по-настоящему мерзкий клуб с вполне заслуженной репутацией. Они никогда раньше не конкурировали, но «Банда» опрокинула половину чаптера этих ублюдков, когда сражались с картелем, и теперь «Крысы» искали мести. Не что-то вроде масштабного нападения, а просто устраивая такого рода дерьмо… наезжали на парней в дороге, подстерегая их в засаде и заставая врасплох.

Поскольку «Крысы» никогда не были известны соблюдением правил приличия и деликатностью, всё это походило на то, будто они пытаются оставаться вне чьего-то радара. В противном случае, они бы просто заявились нанести ответный удар возмездия. «Банда» покончила с их парнями месяцы назад, и всё же они по-прежнему сталкивались с «Крысами» лицом к лицу только с подобным ничтожным дерьмом.

Вероятно, назревало что-то большее.

Часть Демона… большая его часть… хотела предложить свою помощь. Он хотел быть вне закона. Ему нравилось причинять вред мудакам. Он обожал тот заряд, получаемый от нестандартного направления работы на грани истекающего кровью общества. Тут было и успокоение, которого он больше не получал ни от чего другого. И ему было глубоко ненавистно, что двое из его братьев были атакованы, а он собирается отсиживаться в мастерской, прикручивая запчасти к мотоциклам, пока его семья заботилась о проблеме.

Было не так уж много чего сказать. Он не являлся частью происходящего. И это правильно… он должен продолжать делать всё возможное, чтобы сохранить опеку над Такером, а это означает оставаться настолько чистым, насколько только возможно. Но всё же, это так неправильно. Так что он сменил тему.

— Ты на грузовике? Привез с собой Клифа. Сегодня не на коне?

— Я возьму Sportster (Прим.: мотоцикл фирмы «Harley-Davidson»). Он всё ещё здесь после того как я решил, что мне следует его продать. «Кулакоголовый» (Прим.: мотор «Harley-Davidson» Knucklehead или Knuckle’s название пошло из-за похожей на костяшки пальцев сжатого кулака формы клапанной крышки мотора) в последнее время не ровно работает, и так или иначе, я не хотел оставлять Клифа одного дома. Сид в округе Ориндж на пару дней.

— Проблемы?

— Не-а. Её мама выиграла какую-то награду, и там какая-то формальная церемония. В общем, не моя тема.

Демон слегка хихикнул. Некоторые члены Южно-Калифорнийской «Банды» взяли себе старух, и те оказались богатыми цыпочками. Барт женился на известной актрисе. Диаз на супермодели. А теперь и Мьюз отметил девочку, чья мама была такой же, как причудливый адвокат Финдли-зови-меня-Финн Беннетт, и проживала в грёбаном особняке. Одним словом, совершенно не тот тип женщин, о которых люди подумают, что те захотят связать свою судьбу с байкером.

Но люди имели тенденцию сопротивляться устоявшемуся мнению, подумал Демон. Так или иначе, это хорошие люди. Дело не в типаже, а в понимании. Всё заключалось в том, чтобы найти кого-нибудь, кто дополнял бы тебя, того, чьи кусочки пазла полностью соответствуют твоим.

Демон закрыл глаза и подумал о Фейт. Везде, где они были неправы, он также понимал, что они были правы.

Возможно, могли бы быть вместе по-прежнему. Ему лишь нужно навести порядок в своей голове, чтобы поговорить с ней. Сегодня вечером. Сегодня вечером он поговорит с ней. Да. Он сможет.

Ну, а пока он развернулся обратно к Мьюзу.

— Хотел бы я сегодня помочь.

— Без вопросов, брат, — Мьюз положил руку на плечо Демона. Этот жест означал разделение силы и должен был принести покой в беспокойную душу Демона. Он знал это и ценил. Так всегда было. — Правильно, что ты остаёшься вне этого. Прямо сейчас тебе не нужны неприятности, которых ты можешь избежать. Я же говорил тебе, мы сделаем всё возможное, чтобы сохранить твои руки чистыми.

~oOo~

Где-то перед полуднем, пока парни всё ещё осуществляли свой план мести, Демон работал в мастерской, тюнингуя «Wide Glide» (Прим.: дорожный мотоцикл «Harley-Davidson»). Трик находился там же, приступив к новому заказу, а Пи Би что-то ремонтировал. Джесси работал в демонстрационном зале. А Нолан и Дабл Эй, прикомандированные из материнского чапта Миссури, помогали с парой байков, проводя техобслуживание. Просто ещё один обычный день, хотя все они были в состоянии полной боевой готовности, на случай если их позовут для подкрепления.

Селекторная связь затрещала и ожила.

— Парни! — обратился Джесси к парням в комнате. — Биби принесла обед из «The Bunkhouse».

«The Bunkhouse» был лучшим стейкхаусом в городе. Обычно, они посылали проспектов за обедом в фаст-фуд!

— Восхитительно! — радостно закричал Пи Би и побросал все свои инструменты. Трик же просто закатил глаза и продолжил работать. Он был вегетарианцем или веганом, в общем, одним из тех травоядных типов.

Но затем в коммуникаторе раздался голос Биби.

— Мы принесли тебе большой салат, Трик. И Такс ищет тебя, Деми. Садимся в большом зале.

Все механики усмехались, пока переходили из мастерской в клабхаус. Биби устроила обед в семейном стиле, соединив вместе несколько небольших столов. Клиф бродил вокруг стола, виляя хвостом, задрав нос в воздух и вдыхая запах бифштекса.

Подобная трапеза в середине дня была необычной, особенно с половиной клуба на выезде, но Хусиер находился здесь, в главном зале, и не выглядел обеспокоенным.

— Есть новости о сегодняшней работе, През? — спросил Демон, поднимая Такера и обнимая его.

— Ага. Они целые и невредимые едут обратно. Разобрались с кое-каким дерь… проблемами в точности, как и хотели. Посмотрим, к чему это приведёт. Я хочу поставить это дерь… вещи на контроль.

Биби подошла к Демону и Такеру.

— Покажи своему папе, что ты выучил сегодня, Так.

Демон улыбнулся своему мальчику.

— Что-то новое, приятель?

Такер закивал, а затем опустил голову на плечо отца.

— Не стесняйся, Такстер. Скажи своему папе, — Биби ухватила его за ступню и потрясла ею.

Поднимая голову и смотря на Демона серьезными глазами, Такер произнёс:

— Любл тя, Па.

— Святое дерьмо, — прошептал Демон. Такер никогда прежде не произносил этих слов.

— Дерьмо, — торжественно согласился Такер.

Смеясь, Демон, обнял своего сына.

— Я тоже люблю тебя, Человек-мотор. Я очень сильно люблю тебя.

— Любл тя.

Его лицо вспыхнуло, но не так, как обычно. Он ближе прижал к себе сына и ощутил себя хорошо и правильно. Он почувствовал себя сильным, когда посмотрел вниз на Биби.

— Спасибо за вчерашнюю ночь.

— Без проблем, детка. Тебе было необходимо побыть в одиночестве, и ты же знаешь, я всегда присмотрю за Таком.

— Спасибо.

— Помогло?

— Да. Я собираюсь поговорить с ней сегодня вечером. Думаю, что теперь смогу сохранить хладнокровие.

Биби слегка побледнела.

— Деми, ничего не получиться. Её здесь нет.

Вот так просто всё хорошее, что чувствовал Демон, сдуло прочь и оставило после себя кислоту и желчь.

— Что? Где она?

— Она отправилась домой…

Прежде чем она смогла закончить, Демон завопил:

— Е*АТЬ!

Такер вздрогнул и заплакал. Хватаясь за последние ниточки контроля, как только мог, он передал своего сына Биби и рванул в сторону спален, прежде чем его ещё больше переклинит перед своим ребенком.

Прежде чем он смог добраться до прихожей, рука Биби легла на его предплечье. Он развернулся и отдернул свою руку. Биби… без Такера… вздрогнув, она отскочила назад, а затем Хусиер встал между ними.

— Мальчик, переведи дыхание прямо сейчас. Держи себя в руках.

«Е*АТЬ! Е*АТЬ!», — бунтовал его мозг. Она уехала! Её нет! Она просто появилась, чтобы на*бать его и исчезла. Е*ать!

Хусиер хотя и был по комплекции меньше Демона, но не колебался. Он схватил его за жилет и толкнул в сторону своего кабинета. Смутно Демон слышал лай Клифа в зале.

Но всё, о чём мог думать Демон: надо скинуть эти руки с себя. Он стал сопротивляться, ударяя кулаком своего Президента в лицо и сбивая того с ног.

А затем прихожая наполнилась людьми, оттаскивая Демона. Он яростно сражался, пытаясь вырваться, думая только о том, чтобы удрать. Подальше. Оказавшийся опять на ногах Хусиер ударил Демона два раза кулаком в живот, пока Пи Би и Трик держали его, и у него перехватило дух и выбило весь огонь из крови.

Перед своим ребенком он выкинул это дерьмо. Он по-прежнему слышал его плачь.

— Сядь на диван. Христос, где твой механизм самозащиты.

Когда Демон сел на диван, в кабинете остались только Хусиер с Биби. Хусиер выдвинул стул из-за стола. А Биби осталась стоять около двери.

— Простите. Я не… я не подумал… Простите.

Биби ответила.

— Всё в порядке, детка. Я понимаю. Но ты не позволил мне закончить. Она просто поехала домой, чтобы упаковать свою сумку и взять несколько вещей из дома. Она вернётся завтра.

Это должны были быть хорошие новости, но Демон нахмурился. Завтра? Как она могла провернуть всё это за один день? Почему она с самого начала не взяла сумку? Это не имело смысла. Он не знал, где она живёт, но это должно было быть далеко. Вне его досягаемости. У неё был Данте… она приехала на машине. Так что…

— Где её дом?

Биби сразу не отвечала, так что он посмотрел на Хусиера.

— Где она живет?

— Держи себя в узде, Деми. Я, бл*дь, не шучу.

Такие слова только заставили его ещё сильнее взволноваться. Они ожидали, что он слетит с катушек.

— Где?

— В Венис Бич, — произнесла Биби.

В течение нескольких секунд в мозгу Демона было пусто — один белым шум. Она находится в Лос-Анджелесе? Всё это время она была на расстоянии пятидесяти миль? Он представлял её в Нью-Йорке, Лондоне или грёбаном Юконе. Возможно, даже на Марсе. Далеко вне его досягаемости. А она находилась совсем-совсем рядом. Она знала, где он. Она была близко. И не искала его. Даже когда не стало её отца.

— Вы знали, что она здесь. Всё это время?

Биби сделала пару шагов в его сторону.

— Она живет так близко только в течение полутора лет или около того.

— Но она знала, где я.

— Да, знала.

— И она не захотела со мной знаться.

— Она боится, Деми. Точно так же, как и ты.

— Как я или меня?

Хусиер ответил на это.

— Прекрати, мальчик. Меня тошнит от этой дерьмо-драмы. Ты не какое-то дикое животное. Ты когда-нибудь причинял ей боль? — Демон открыл рот, чтобы ответить «да» — просто находясь около неё, он причинил ей боль, но Хусиер резко отмахнулся от него рукой. — Я не имею в виду всю ту болезненную херню о любви. Ты поднимал на неё руку? Когда-нибудь? Ты когда-нибудь переставал себя контролировать рядом с ней?

Не так, о чём спрашивал Хусиер, но да. Каждый раз, когда он находился с ней, он терял свой контроль. Демон посмотрел вниз на руки на своих коленях и вспомнил, когда у него вообще не осталось контроля, который был ему так нужен.

Воспоминания

Майкл

Когда новый член клуба получал свой патч, его братья намеревались напоить его так сильно, насколько только могли. Собственно говоря, Демон был легковесом, так что им не пришлось сильно стараться.

Ему по-настоящему не нравилось быть пьяным. Это заставляло его чувствовать, что всё вокруг него выпадало из времени, как будто он оказывался в параллельной вселенной, где всё происходило практически так же, но не совсем правильно, как будто время текло по-другому. Это приводило его в замешательство, и он не полностью понимал, что люди говорили или делали.

Как, например, почему его братья смеялись, когда двое девочек стащили с него штаны и начали по очереди отсасывать ему в зале. Была ли это шутка? На его счет? Он не любил, когда над ним смеялись. И был абсолютно уверен, ему не нравится то, что все наблюдают за этим дерьмом. Некоторые парни не возражали кайфовать в самом эпицентре происходящего, но сам Демон не любил наблюдать за этим, и уж точно чертовки не любил делать это.

И именно поэтому, как ему казалось, он и свалил со своей «патч-вечеринки». Или, по крайней мере, именно так он себе говорил, выходя наружу, чтобы, нахрен, остыть.

Но он был очень доволен. И это отстой. Никогда прежде не устраивали вечеринки в его честь, но он ненавидел то, что каждый обращал на него своё внимание, заводя его так, как будто в попытке заставить его потерять контроль. Ладно, миссия выполнена.

Так что, не твёрдо держась на ногах, но в состоянии идти, он прошёл мимо скамеек для пикника прямо за пределы территории клуба. Он не знал, куда идёт, но все же шёл.

Некоторое время он шёл, глубоко погруженный в свои мысли, пытаясь утихомирить хаос, образовавшийся от слишком большого количества виски, который становился всё более громким, когда сигнал машины раздался сбоку от него. Он подскочил и остановился, готовясь сообщить водителю, какой тот мудак и что он может засунуть свой сигнал в жопу, а также предложить тому свою помощь в этом.

Но увидел Данте.

Фейт наклонилась и высунулась из пассажирского окна.

— Что ты здесь делаешь?

— Иду.

— Ко мне домой?

— Что?

Она указала вперёд.

— Это моя улица. Ты направляешься к моему дому. Полпервого ночи. Если ты ищешь моего папу, то он на твоей вечеринке.

— Что? — он не чувствовал себя настолько пьяным, каким являлся, когда покидал клабхаус, но пока так ничто и не обрело смысл.

Она подъехала к краю тротуара и припарковалась. Стоя на тротуаре, находясь в чертовском замешательстве, Демон наблюдал за тем, как она вылезает из машины и направляется к нему.

— Ты в порядке? Ты шёл пешком всю дорогу?

— Всю дорогу?

— Я живу примерно в семи милях от клабхауса. В семи милях через не самые лучшие районы города. Ты же знаешь об этом. Ты пришёл оттуда?

— Думаю, да, — она, очевидно, думала, что это важно, но он не знал почему. Так что сменил тему. — Как Слай?

Вздёрнув голову вверх, она усмехнулась.

— В порядке. Я больше не пытаюсь удержать его внутри. Он ненавидит моих предков. И я думаю, он счастливее, когда бегает по району. Хотя он приходит и спит со мной почти каждую ночь.

— Счастливчик кот.

Фейт подарила ему удивленный взгляд. Она подошла к нему и положила руки на его грудь. Это чувствовалось чертовски удивительно, даже через его жилет, и он положил свои руки поверх её. Так это ощущалось даже ещё лучше.

— Хочешь, я подвезу тебя обратно до клабхауса?

Нет, он абсолютно не хотел возвращаться в клабхаус, чтобы его высмеивали снова. Или странно смотрели. Или чтобы он снова вопил, круша столы. У него ещё даже не было своего вышитого патча, а уже были проблемы. Е*ать.

— Нет.

— Тогда чем хочешь заняться?

Он точно знал, чем хочет заняться. Более года он хотел её. Он пытался держаться в стороне, но она продолжала возникать перед ним, разговаривать с ним, продолжая быть такой красивой и сладкой. Начиная с дня её рождения, он сумел воздерживаться от нахождения с ней один на один. Но каждый раз, когда видел её, он хотел её. Становилось только всё труднее и труднее.

Он так устал от этой постоянной борьбы. Так что он поцеловал её. И как только это сделал, понял, что его битва проиграна.

Она поцеловала его в ответ, переплетая свой язык с его, зарываясь кулаками в его жилет. Он знал, что не остановится на этот раз. Было так много всего в его голове и слишком много виски, а также так много потребностей, которые ощущались так хорошо. Часть его, которая понимала, что он должен остановиться, была практически не слышима.

Практически. Он отстранился.

— Ты должна остановить меня, — пробормотал Демон у её губ. — Я не могу остановиться. Ты должна это сделать.

— Я не хочу останавливаться. Я хочу быть с тобой. Слишком сильно хочу.

Она обняла его руками за шею, и он оторвал её от земли, прижимая ближе к себе. Они так и стояли на тротуаре, глубоко целуясь, и Демон больше ни о чём не думал, кроме как о своей потребности, ощущая её тело, касающееся его. Она ощущалась так правильно. Она подходила ему.

Фейт разорвала поцелуй и посмотрела на него, задыхаясь, её губы и глаза сверкали, искрясь в свете уличных фонарей.

— Нам следует пойти куда-нибудь. Ты поведёшь или я?

Он кивнул и вновь накрыл её рот своими губами.

~oOo~

Фейт не долго вела машину, и примерно через десять минут они оказались на пустынной парковке для автомобилей на утёсе с видом на побережье. Они не разговаривали по дороге, Демон смотрел в окно и наблюдал за удаляющимися фонарями, пытаясь всё обдумать и принять правильное решение, но прекрасно понимая, что поздно — поезд ушёл. Он не был больше по-настоящему пьян. Он просто устал от борьбы со своей природой.

Она заглушила двигатель и тут же наклонилась к нему, перемещаясь на многоместном сиденье-диване, так что просто перекинула ногу через него и оседлала его. Она обхватила руками его лицо, так же как он, когда целовал её. Когда она наклонила голову к его, он отклонился назад на незначительное расстояние от неё.

— Останови меня. Пожалуйста, останови.

— Нет, — прошептала она. — Я не хочу останавливаться. Думаю, что влюблена в тебя.

Демон не понимал, как такое может быть правдой, но ему было всё равно. Слыша, как эта девочка произносит эти слова, он ощутил в крови мощную волну потребности. Он прекратил убегать. Перехватывая инициативу в поцелуе, требуя того, чтобы тот стал крепче, он схватил её, притягивая ближе к себе. Затем перевернул их и уложил на сиденье, накрывая своим телом. Она подняла ноги и обвила его бедра, и он ощутил её жар, прижимающийся к нему, даже не смотря на слои джинсовой ткани между ними.

Застонав, ощущая отчаянье и неудержимость, но также испуг, он стянул с неё свитер, затем лифчик и накрыл её красивую грудь рукой. Она вскрикнула, стимулируя его и умоляя, её руки переместились между ними и стали расстёгивать его ремень.

Он так и не остановился. Не смог бы.

~oOo~

Мудак. Ублюдок. На сиденье её машины. На парковке. Это был её первый раз, ты, кусок дерьма.

Мысли и их горькое послевкусие осадили его, хотя его тело по-прежнему дрожало из-за повторяющихся толчков его освобождения, пока она смотрела на него своими большими влажными глазами. Её руки на его плечах вцепились в худи, которое до сих пор было на нём.

Он поспешно сел и почувствовал холод от влажных струй спермы на своём животе. Он посмотрел на неё, всё ещё лежащую на спине, с разведенными в стороны ногами — одна голая, другая по-прежнему в джинсах, и увидел влажные струи своей спермы на её животе, мерцающие в свете фонарей парковки. Он всю её обкончал. Поскольку был не в состоянии достаточно контролировать себя, чтобы надеть презерватив. Он едва был способен вытащить. Иисус. Ох, чёрт, Боже правый.

Она обратила внимание на свой липкий живот и стала что-нибудь искать, чтобы вытереть его. Он резко сдернул худи через голову и вручил ей. Стоял февраль и было холодно для Лос-Анджелеса, но и его футболка сгодится. Он заслужил замёрзнуть.

— Прости. Прости. Боже, Боже, прости.

Он открыл дверь и стал, на хрен, выбираться из машины, оставляя свой жилет позади, даже не беспокоясь о том, чтобы спрятать свой глупый член.

— Майкл! Майкл, пожалуйста! Пожалуйста!

От жалобного звука её голоса он вдруг резко опомнился. Он что… собирался добавить вишенку на торт своих самых худших вещей, что когда-либо мог натворить — оставить её одну, покрытую его спермой? Е*ать, он никчёмный. В отчаянье он провел руками по волосам и лицу. Он чувствовал её запах на своих пальцах. Изображение того, чем вызван этот запах, причинило ему боль и вызвало чувство вины.

Он застегнул свои джинсы. Не успел закрыть дверь и развернуться обратно, как она уже вылезла и обежала вокруг Данте. Она плакала и была разъярена, а ему было стыдно. Вид того, что он причинил ей боль... Он не мог видеть это, иметь с этим дело, так что он опустил глаза и уставился на гравий.

— Ты разрушил этот момент! Ты придурок! Киска! Не разрушай это! А вообще на хер! Пошёл ты на хер! На хер!

Она толкнула его, рыдая. Когда он не отреагировал, она толкнула его снова.

Затем просто схватила за футболку и начала трясти.

Не зная, что ещё сделать, хотя и ощущал себя как прыщ на заднице, он обнял её и притянул к себе.

— Прости. Я не хотел этого. Прости.

— Прекрати! Заткнись! — закричала она, её мокрое лицо пропитывало влагой его грудь. — Не сожалей. Я же говорила тебе. Это уничтожает всё.

Он сожалел, но сделает только хуже, если выскажет это. Он подумал, что есть кое-что, о чем он мог сказать.

— Я сожалею, что заставил тебя плакать.

На мгновение она затихла, успокаиваясь.

— Окей. Об этом ты можешь сожалеть.

Это заставило его улыбнуться, и он поцеловал её в макушку.

— То, что мы сделали, было хорошо?

Её лицо мягко потёрлось о его грудь, когда она кивнула.

— Мне очень понравилось. Это было даже лучше, чем я представляла.

— Я сделал тебе больно?

— Эм-м, — она отклонилась назад. — Я просто чувствую небольшое… растяжение?

Облегчение от того, когда понял, что не причинил ей боли, подкосило его колени. Но это не означало, что то, что они сделали, было правильным. Он получил свой патч всего несколько часов назад, а затем просто трахнул несовершеннолетнюю дочь заместителя Президента по безопасности. Он забрал её девственность и это факт. И за это придётся дорого заплатить. Придётся.

— Я должен проводить тебя домой.

Она усмехнулась и покачала головой.

— Я за рулём, помнишь? Мы поедем, когда я скажу. А прямо сейчас я хочу залезть на машину и смотреть на океан, — её глаза сузились. — Пожалуйста, не трусь.

Он кивнул, и они уселись на капот её машины. Демон обнял и прижал её крепче к себе. Так хорошо ощущалось заботиться о ней, следить, чтобы она не замёрзла, уложить её небольшое тело рядом с его, как будто он мог обеспечить ей безопасность.

— Могу я спросить тебя кое о чём, Майкл? — она не смотрела на него, а просто уставилась в чёрную ночь и воду под ними.

— Да, — он смотрел на её профиль.

— Почему ты сбегаешь?

— Что?

— Ты целуешь меня так, как умеешь только ты. А иногда смотришь на меня так, как будто я с ног до головы облита шоколадом. Даришь мне кота. Мы только что сделали то, что сделали, и я чувствовала, что тебе нравилось это. Как будто я нравлюсь тебе.

— Да, это так, — «Даже больше, чем это», — подумал он. Но не сказал.

— Тогда почему ты бежишь?

— Ты всего лишь ребенок, — это была лучшая причина, что у него была.

Она усмехнулась.

— О-о, пожалуйста. Возможно… возможно… это была правда, когда мы познакомились. Но сейчас мне семнадцать и практически семь месяцев. Коннор переспал с моей подружкой Беттани пару недель назад, а ей исполнилось восемнадцать в прошлом месяце. И никто не умер из-за этого. Что, существует какая-то волшебная фея, которая приходит домой к девочкам в их восемнадцатилетие и превращает их вагины в созревшие или что-то в этом роде?

Потрясенный и очарованный её манерой задавать вопросы, Демон рассмеялся. Но его смех был недолгим.

— Твой отец… чёрт…

— Знаю-знаю, — она тяжело вздохнула. — Боже, моя жизнь отстой.

Это вывело его из себя, и он убрал свою руку с её плеч. Жизнь, что у неё была… вот бы у него был хоть кусочек подобной жизни. Она была окружена людьми, которые её любили. А то, как все в клабхаусе обожали её… и о Боже, то, как Блю любил её, а она его? Иногда он наблюдал за ними: за тем, как Фейт улыбается своему отцу и как её отец мягко подразнивает её, называя котёнком, и его живот сводило судорогой. Было ли то, что он чувствовал, завистью? Нет. В зависти была враждебность, а Демон не чувствовал её к Фейт.

То, что он чувствовал, когда видел то, как она любима и как умиротворена и уверена в этой любви, было просто… тем, в чём он нуждался.

— Чушь. Твоя жизнь вообще не отстой. У тебя классная жизнь.

Вместо того, чтобы почувствовать вину, она наоборот взбесилась.

— Что ты знаешь об этом?

— Я знаю, что у тебя есть мама и папа, которые любят тебя, и дом с твоей собственной комнатой, есть своя собственная машина, и ты в значительной степени делаешь и имеешь то, что сама хочешь. Это хорошо, я знаю. Поверь мне… это не отстойная жизнь.

Её гнев испарился.

— Окей. Хотя она не всегда так уж и хороша.

Он также не мог больше злиться. Не на неё.

— Я знаю. Прости, что набросился на тебя. Я просто говорю… могло бы быть хуже.

— Да. Печально, что твоя жизнь такой не была.

Он пожал плечами и опять обнял её.

— Что мы будем делать теперь?

— Ты не сбежишь?

Было уже поздно бежать.

— Нет. Но Блю разорвёт меня на части, когда я расскажу ему. Даже если он не убьёт меня, вероятно, я потеряю свой патч, — он попытался рассмеяться, но звук получился совершенно другим. — У меня даже пока и нет вышитого шеврона.

— Не говори ему. Пока нет.

— Ты хочешь подождать?

Это было бы самое мудрое решение. Хотя ему было не по себе из-за этого, особенно сейчас, после того как он сдался и узнал, каково это — любить её. Он не был уверен, что сможет продолжать избегать её.

Но она покачала головой.

— Нет. Я не хочу ждать. Просто не хочу ничего рассказывать.

— Хочешь прятаться? Лгать? — Демон был хорошо знаком с прятками и ложью… именно так и пережил много чего, чтобы выжить… но он не хотел начинать свою клубную жизнь таким образом.

— Только до того момента, пока мне не исполнится восемнадцать. Тогда он по-прежнему будет взбешен, но мало чего сможет уже сделать по этому поводу. Я не хочу, чтобы тебе причинили боль… и я не хочу, чтобы ты потерял свой патч. Я знаю, что это означает. Но также не хочу не видеться с тобой. Если ты хочешь быть со мной, то и я хочу быть с тобой. Я не хочу ждать. Мы просто должны некоторое время соблюдать осторожность.

— Почему? Я не хороший. Почему ты хочешь этого?

Её улыбка была самой сладкой вещью, которую он когда-либо видел.

— Я же говорила тебе. Потому что люблю тебя, глупый. Ты хороший, и я влюблена в тебя.

И он поверил ей. Он сделает всё что угодно ради неё.

Даже предаст брата.

Глава 7

Фейт почувствовала себя лучше, вернувшись к себе домой. Она привезла с собой Слая, особо не раздумывая, просто зная, что не сможет снова оставить его. Большую часть пути он проехал, свернувшись у неё на коленях и толкаясь головой ей в руку, когда хотел, чтобы его погладили.

Он был медлительным и подозрительным, когда она поставила его на потёртый деревянный пол своего большое лофта. Это было просторное открытое пространство с высокими окнами от пола до потолка, которые занимали целиком две стены, так что он обошёл всё вокруг, пока потом не обнаружил подоконник и не залез на него. Она сбегала в ночной супермаркет в двух кварталах от дома за едой для кота. Он поел из китайской миски. Вся её посуда была оригинальными находками с барахолки. Она любила сочетать несочетаемые вещи.

Утром она проснулась от мурлыканья старого кота, свернувшегося у неё на подушке, с его пушистой лапой на своей голове, в нежном и удовлетворенном ритме выпускающим и прячущим когти в её ухо. Она всё ещё лежала, наслаждаясь этим, так долго, насколько могла.

Даже просто принять душ со своими собственными принадлежностями и одеться в повседневную одежду, нацепить свои украшения, уложить волосы и нанести макияж — все это дало ей ощущения контроля хотя бы над собой, если не над всеми новыми обстоятельствами её жизни. Поездка в Мэдрон посреди ночи в потрёпанных трениках походила на битву без оружия.

Тем не менее, сейчас она вернулась обратно — в мир, который знала, к своей жизни, к заботам о своём бизнесе, и она снова почувствовала силу. Защиту. Мелочно-прилипчивая мысль заползала через чёрный ход в её сознание — предположение, что ей не нужно возвращаться в Мэдрон, что проблемы её матери — не её проблемы, и чтобы не происходило между ней и Майклом — дела давно минувших дней, и там и должно остаться. И она сможет притвориться, что последней пары дней никогда не существовало, и сможет просто вернуться к своему обычному распорядку.

Но также это было просто невозможно. Она понимала, что не сможет остаться в стороне от того, что происходит. Её мать была холодной и могла становиться очень жестокой, и Фейт не была уверена, что та заслуживает её любви. Но она не могла оставить весь тот бардак на Биби. Биби не могла одна справиться со всем.

А теперь, когда она увидела Майкла, у неё есть право знать.

Итак, надев один из своих любимых нарядов, натянув свои любимейшие армейские ботинки с шипами, выглядя горячо и обретя силу, Фейт начала предпринимать шаги, которые, в случае необходимости, оборвут жизнь, которую она выстроила для себя сама. И все для того, чтобы она могла поехать в место, где никогда не жила, и заботиться о матери, которая не хотела этого.

Она спустилась вниз в «Slow Drips» со своим планшетом, чтобы ответить на электронные письма и попытаться сделать несколько быстрых звонков. Она давно поняла, что на такой скучной административной работе проще сконцентрироваться, когда ты не дома. Так она лучше сосредотачивалась на работе, которую делала дома, если она не была заражена мраком бизнеса.

Дома она творила своё искусство, именно поэтому у неё был лофт. Ей принадлежал целый этаж старого товарного склада, часть которого реконструировали и переделали в квартиры. Её лофт по-прежнему оставался складом с каким-то элементарным ремонтом, кухней и ванной. Это было съёмное жильё, и она чертовски хорошо знала, что не сможет позволить себе купить одну из квартир после реконструкции. Именно поэтому она получала хорошую скидку, а её владелец спокойно относился к её горячей сварке в доме.

Как она сможет продолжить творить, если ей придётся переехать в Мэдрон на длительное время, она не знала. У неё была парочка гонораров, но не один из них не был огромным. Так или иначе, ей предстоит разобраться с этим.

После того, как она закончила со своими письмами и получила подтверждение о двух встречах, быстро собралась и побежала по кое-каким делам, обходя вокруг свой район, насколько это было в её силах.

Венис Бич располагался по соседству с Лос-Анджелесом и являлся своим собственным уникальным маленьким городком. Он отличался от всех мест, где когда-либо побывала Фейт, а она побывала во многих интересных местах. Она немного попутешествовала и пожила в Хэйте в Сан-Франциско (Прим.: Хейт-Эшбери — район в городе Сан-Франциско, штат Калифорния, названный по пересечению улиц Хейт и Эшбери) в течение примерно восьми лет. Но когда она жила там, Хэйт реконструировали, вваливая кучу денег в лофты в викторианском стиле. Там всё ещё оставались признаки расцвета «Детей цветов» (Прим.: хиппи), но они больше были частью музея, чем районными достопримечательностями.

То же самое происходило и с Венис Бич (а, следовательно, сомнительное будущее ожидало её аскетичную квартиру), но более медленно, она думала, это было связано с большим сопротивлением местных жителей. И длинным дощатым настилом набережной, являющейся для местных жителей рогом изобилия. Она обожала его.

То, что она знала о Мэдрон, не внушало ей никакого доверия. Она не сможет быть счастлива, живя там, даже без угрозы ухода за Марго. Фейт думала, что вся Внутренняя Империя (Прим.: регион Калифорнии) представляет собой одну большую дыру. Она не понимала, почему клуб захотел уехать из эклектичной суматохи Лос-Анджелеса в какой-то допотопный мелкий городок.

Мэдрон был прелестным городишкой, находящимся между Сан Габриэлем и горами Сан-Бернардино, но эта прелесть, в каком-то смысле, как вид приёмной перед кабинетом доктора. Фейт нравился этот род милоты. Венис Бич был милым, но все же уродливым. Всё было неподходящим, но сочеталось вместе. Как и её скульптуры. Как и она сама.

~oOo~

За обедом у неё была встреча с директором парка, который заказал большую часть того, что она сейчас творила: змею двадцать футов в длину, что будет сидеть при входе в новую детскую зону и должна быть пригодна для скалолазания. Она работала над четвертым пятифутовым сегментом, и большая часть третьего сегмента была уже закончена.

Это был ночной кошмар: ориентироваться в материально-технических аспектах объединения её стиля искусства, предполагающего использование мусора и восстановленных металлических частей, и обеспечение безопасности того, что должно составить большие гимнастические джунгли. Ржавые части двигателей были острыми. А также ржавыми. И не такими уж замечательными для маленьких ручек и коленок. Но администрации парка понравилась идея искусства из переработки, а также учитывая уже принятую часть, ту, что она установила во внутреннем дворе детской больницы — скульптуру двоих детей, летящих на бумажном змее, один из них сидел в инвалидном кресле — они предложили ей заказ даже без возможности открытия площадки для использования. Она никогда больше не вернётся к проекту детской площадки.

Она работала над ней, но необходимо было сделать сегменты подлиннее, поскольку ей было необходимо сначала представить, а затем опечатать сегменты, как только они были созданы. Она уже просила об одной отсрочке. Теперь же приходилось просить о другой. И она лгала, когда говорила директору, что ей потребуется ещё всего лишь три месяца.

Не стоит говорить, что она не знает, сможет ли вообще закончить этот проект.

Но она выкинула все сомнения из головы и поехала домой. Всё получится, так или иначе. Это была довольно справедливая цена, что бы ни произошло со змеей, результат не убьёт её. Тоже самое касалось и её матери. Вероятно, ей просто придётся продолжать со всем справляться.

С этими мыслями она припарковала Данте на своём месте в гараже у дома, собрала покупки и направилась к двери, которая вела на чёрную лестницу. Там располагался лифт, но он не работал всё время, пока она жила здесь, лифт — жертва реконструкции, происходящей на других этажах.

Чёрный ход был заперт. И так было практически постоянно, но арендодатель Фейт так и не удосужился дать ей ключ от этой двери. Так что она раздраженно вздохнула, устроив свои хозяйственные сумки сбоку для более длительной носки, и пошла через выход на улицу из гаража, вокруг квартала к передней двери своего дома.

Рожденная байкером и выросшая в МК, Фейт всегда обращала внимание на мотоциклы вокруг неё. У неё было укрепившееся мнение примерно о каждом: как сделан, что за модель и итерация. Сама она не ездила — её отец никогда не учил её, а после того, как она оставила дом, то и вовсе было не до этого, но интерес и знание глубоко закоренели в ней, как будто были вписаны в генетический код.

Так что она заметила мамонта «Harley V-Rod Muscle» — великолепную эксклюзивную модель: надёжный матово-чёрный, с большими широкими колесами, по крайней мере, 300 или возможно даже 330. Мотоцикл выглядел так, как будто был способен проехать прямо по адскому пламени.

Независимо от того, что произошло в её семье, она была дочерью байкера. Фейт почувствовала дрожь восхищения просто смотря на этот красивый байк, тот род восхищения, который, если честно, сделал её немного влажной.

Затем она увидела роспись на бензобаке. «Ночная Банда Южной Калифорнии». Скелет лошади с пылающей гривой и хвостом. И ниже: «Демон».

Она уставилась на этот бак, а затем обернулась и взглянула на дверь своего дома. Он был там? В течение долгого бездыханного момента она стояла на тротуаре, держа свои сумки, позволяя людям обходить её стороной, и просто смотрела.

Наконец, она вошла внутрь.

Он сидел на полу возле её двери, опираясь о стену, одна нога была вытянута перед ним, другая согнута в колене, рука лежала сверху. Весь верхний этаж был её, так что здесь не было настоящего коридора. Больше похоже на площадку. Он встал, когда увидел, что она поднимается на последнюю ступеньку лестницы.

— Майкл?

Его взгляд поймал и удерживал её, пока она поднималась, но он ничего не произнёс, пока она не поднялась на площадку и не встала перед ним.

— Ты здесь. Прямо здесь.

В его насыщенном тихом красивом голосе звучала нотка тоски. Это были первые слова, которые он сказал ей, начиная с той ночи десять лет назад, и ей было очень тяжело и больно их слышать.

Она кивнула.

— Почему?

Она знала, о чём он спрашивал (почему она оставалась в стороне), зная, что они находились так близко? Потому что много чего произошло (кое-что очень важное), о чём он не знал. Потому что она боялась, что причинит ему намного больше боли, если найдёт его. Потому что она не могла находиться так близко к своей матери. И потому что она не знала, хочет ли он её по-прежнему.

— Я не знаю. Думаю, я боялась.

— Меня?

— Нет, Майкл. Тебя никогда. Того… Нас. Того что произошло. Я не знаю.

— Ты всё ещё боишься?

Она снова кивнула. Она по-прежнему боялась.

— Я тоже.

Он рассмеялся и печально улыбнулся (даже можно сказать, грустно), у него была самая прекрасная улыбка. Она заставила напряжение и недоверие, которые, казалось, являлись чертами его лица, исчезнуть и скрыться за добротой и… ладно, за верой, хотя Фейт думала, что рассуждать так слишком сентиментально.

— Зайдёшь? Поговоришь со мной?

Майкл кивнул и протянул руки к её сумкам. После того, как она передала их ему, Фейт отворила дверь и пустила его в свою жизнь.

Когда они вошли, Майкл направился к столу и опустил на него сумки. Слай спрыгнул с его недавно обозначенного любимого подоконника и угрожающе замяукал. Он аккуратно подходил ближе, его тело плавно скользило по полу, уши прижаты.

— Святое дерьмо, — пробормотал Майкл. — Это… это…

— Ага. Он был у моей мамы.

Майкл повернулся к ней.

— Он не жил с тобой всё это время?

Она покачала головой.

— Длинная история. Мама оставила его.

Подарив ей что-то типа хмурого взгляда, Майкл сел на корточки и протянул руку к коту.

— Эй, чувак.

Слай продвинулся вперёд и окрысился. Он фыркнул на пальцы Майкла и ударил его по руке. Это был его приветственный ритуал и испытание. Не многие люди его проходили. Насколько знала Фейт, единственные люди, которые его прошли, находились прямо сейчас в этой комнате.

Весь фокус состоял в том, что надо было проявить выдержку. Не вздрогнуть, не убежать. Слай уткнулся в руку Майкла и подошёл ближе, расслабляясь. Майкл поднял его и уютно устроил на руках.

Он почесал ободранное ухо Слая.

— Он выглядит немного помятым.

— Всегда был задирой. И не любил, когда его держат взаперти в доме. Он, вероятно, охватил весь район, — они разговаривали как обычные люди, как друзья. Как будто прошедших десяти лет не было. Это чувствовалось нереальным. И в тоже время правильным.

— Теперь ты оставишь его?

Фейт не знала ответа на этот вопрос. Она даже не знала, останется ли здесь. Это зависело от её матери. И Майкла. И ещё кучи вещей, о которых она не могла сейчас думать. Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

— Майкл. Что мы…? — она хотела закончить вопрос словом «делаем», но не получилось. Но фраза прозвучала правильно, как есть: «что мы». Это был настоящий вопрос, не так ли?

Он опустил Слая на пол, и кот направился к содержимому причудливой миски из фарфора уже как хозяин этого места.

Майкл сделал три шага, так что они оказались лицом к лицу.

— Не могу разговаривать, не о том… раньше. Я думал, что смогу. И думаю, именно поэтому я здесь. Но я не могу. Я не знаю, что сказать. Так много всего.

Фейт посмотрела на него. Он был таким сильным и крепким, таким красивым. Его светлые волосы и борода были коротко подстрижены — не сбриты. Ей не хватало гладких щёк и косматого беспорядка светлых волос, которые были у него раньше. Сейчас щетина на его голове и лице делала его старше. Более измученным. Но он по-прежнему был очень красив. Его глубокие синие глаза были сосредоточенными, полностью захватившими её.

— Тогда чего ты хочешь, Майкл?

Он перевёл взгляд на пол между ними, и Фейт поняла, что он закалил себя сам. Затем снова встретился с ней глазами.

— Тебя. Я хочу тебя. Раньше мы были неправы, но, возможно, прямо сейчас мы сможем всё сделать правильно. Я люблю тебя, Фейт. Никогда не прекращал. Я не знаю, что ты чувствуешь, но…

Она положила руку на его рот, прерывая поток его слов.

— Я люблю тебя, глупый. Я тоже никогда не прекращала.

Выражение его лица демонстрировало абсолютное облегчение, то же самое, что почувствовала сама Фейт. Он обхватил её лицо своими руками и пробормотал:

— И не прекращу. Я никогда не прекращу.

Затем он поцеловал её, и она навалилась на него, обвивая своим телом, чтобы соединиться с ним, двигая языком, обнимая его голову руками, пока он держал её.

Целовать Майкла, даже после всего прошедшего времени, было идеально знакомым. Они понимали тела друг друга, даже если им пришлось долго находиться вдали друг от друга, а они не были вместе очень долгое время. И сейчас он целовался по-другому. Он был более уверен, но, возможно, это было просто особенностью их возраста. Ему тридцать два, ей двадцать семь. У них обоих стало больше опыта. И чтобы у них не происходило сейчас, это не надо будет скрывать в тени. Им теперь не нужно чувствовать вину или опасение.

То, что происходило раньше, не могло бы произойти сейчас. Сейчас они в безопасности.

Осознание этого, и то, как это смело все её страхи с краю сознания, разогнало огонь по крови Фейт. Она ухватилась за Майкла сильнее, притягивая себя к нему, становясь к нему насколько ближе, насколько это только возможно. Она обняла его, и он застонал, передвигая руки ей на талию, заключая в объятья и распрямляясь в полный рост, отрывая её от пола.

Он прошёл через комнату, прямо к её кровати, как будто знал, где она находится. Когда он положил её вниз на кровать, его колено оказалось на матрасе между её ног, Фейт почувствовала краткую вспышку воспоминаний об этом, абсурд, но это вернуло обратно её прежние страхи.

Раньше они были вместе в кровати только один раз. Последний раз. Когда они совершили, по крайней мере, одну ужасную ошибку.

Когда память вонзила когти в её сердце, Фейт отстранилась, задыхаясь. Она открыла глаза и обнаружила Майкла, смотрящего на неё сверху-вниз, его лицо вспыхнуло, а глаза наполнились беспокойством.

— Фейт?

Она оттолкнула прочь прошлое. Они в безопасности.

— Я люблю тебя, — произнесла она в качестве причины того, что отстранилась.

— Я люблю тебя, — улыбнулся он, и она поверила, что они в безопасности.

Они по-прежнему были полностью одеты, и это никуда не годилось. Она повела плечами, выскальзывая из кожаной куртки, стянула свою длинную майку через голову. Майкл не двигался, нависая над ней, поедая её глазами, горящими похотью.

Она потянулась к лифчику, но он положи руку ей на грудь таким образом, что его большой и все остальные пальцы упёрлись в её ключицы, и опустил её вниз. Встав на колени, так что одна из её ног оказалась между его, он завел пальцы обеих рук под лямочки лифчика, а затем переместил их ниже в чашечки, погладив пальцами её соски. От этого прикосновения соски затвердели, и она сильно выгнула спину, так высоко, насколько могла, желая большего, желая, чтобы он дал ей почувствовать всё. Десять лет стоили этого.

Его руки вернулись вверх к лямочкам на её плечах, а затем потянули эластичный атлас вниз по её рукам, тянули-тянули, пока чашечки тоже не соскользнули вниз. А затем он наклонился и взял в рот её отчаявшийся сосок.

— Ох, бл*дь, — выдохнула она, нуждаясь произнести это, но пытаясь оставаться тихой.

Майкл всегда оставался молчаливым, когда они доходили до этого, кроме мучительных стонов, когда кончал. Он казался отвлеченным, почти потрясённым звуками, которые она издавала.

Он был её первым, и то их короткое время вместе развило в ней некоторою застенчивость относительно звуков во время секса, её естественное желание заключалось в том, чтобы издавать звуки. До сегодняшнего дня она всегда боролась с этими импульсами.

В этот раз, вместо того чтобы вздрогнуть или даже отвлечься от её груди, он ответил на её тихие слова низким стоном, а рука, которую он был не в состоянии удержать, заскользила по её животу в леггинсы.

В тот момент, как его пальцы дотронулись до её лобковой кости, он резко поднял голову и уставился на неё, его пальцы медленно заскользили по её холмику, складочкам, исследуя. Это ощущалось хорошо, так, бл*дь, хорошо, и она понимала, что он чувствовал, насколько влажной она была. Тем не менее, он был удивлен, и когда его пальцы вернулись к голой коже на лобке и провели вперёд-назад, она поняла. Затаив дыхание и немного стесняясь, она улыбнулась.

— Я делаю это постоянно. Всё ощущается намного интенсивнее, когда полностью сбрито.

Прежде она была полностью естественной, выбривая только то, что было видно из купальника, а остальное подстригала. Он вернул внимание к её складочкам и позволил своим пальцам легко двигаться по голой нежной коже. Его прикосновение заставило её извиваться и задыхаться.

— Так хорошо, — прошептала она.

По-прежнему не произнося ни слова, он вытащил руку и отклонился назад. Затем взялся двумя руками за пояс её штанов и потянул, а она приподняла бёдра, чтобы помочь ему.

Он стянул с неё штаны вместе с нижним бельём, пока не достиг ботинок, которые по-прежнему были на ней. Тогда он остановился, улыбнулся ей, поднял её ноги себе на бёдра и начал расшнуровывать ботинки. Он был по-прежнему полностью одет: в ботинки, жилет и всё остальное, но она вообще не протестовала, когда он стащил с неё ботинки, а затем сорвал кружевные леггинсы вместе с нижним бельём. Сейчас всё, что на ней осталось, лишь лифчик, скрученный под грудью. Она потянулась за спину и расстегнула его, а затем небрежно отбросила в сторону.

Теперь она была полностью обнажена, он смотрел на неё сверху вниз, как будто она была экзотическим деликатесом.

Он подтянул её к краю кровати, опустился коленями на пол и стал поглощать её, словно она была его всем.

И ох... бл*дь, он был в этом так хорош… лучше, чем она помнила. Он закинул её ноги себе плечи, а затем переместил руки к её груди, так что теперь мог пощипывать и покручивать оба соска в одном ритме с его губами и языком.

Он накинулся на неё, как будто больше не было ни одного места в мире, где бы он предпочёл оказаться, а ей на ум пришло лишь несколько мест, которые она предпочитала у него. Его затылок, бугорки его языка, жар его дыхания, грубая кожа его пальцев, возбуждающая её такие сверхчувствительные соски… всё это превращалось в симфонию чувствительности, которую Фейт едва могла выдержать.

Она не была скромницей. Она ни в коем случае не хранила обед безбрачия в течение прошедшего десятилетия. Она наслаждалась сексом, но не требовала эмоциональной привязанности, наслаждалась физической стороной. Но это… он был у неё первым во многих смыслах — и эмоционально и физически — её лучшим любовником. И сейчас он стал ещё лучше. Всё сейчас стало лучше. Это было так хорошо.

Так хорошо. Ох бл*дь… как же хорошо. Она приподняла вверх колени и обхватила его голову, удерживая его, пока кончала, извиваясь вокруг него, пытаясь оставаться тихой, но потерпев неудачу.

Он оставался на ней, его язык щёлкал по её клитору, пока она в следующую секунду оказалась больше не в силах выдерживать напряжение. Когда она оттолкнула его голову, он встал и наконец-то начал избавляться от своей одежды.

Кроме жилета, который он закинул на угол её кровати, он побросал одежду, не глядя, где она упала.

Проклятье. Он великолепен. Тот же мужчина, которого она любила, но в то же время совершенно другой. Огромный: резко очерченные мускулы на руках, туловище, ногах — повсюду. Он опять встал на колени на кровать и наклонился над ней. Затем дёрнулся, сел и потянулся к полу. Сначала Фейт не поняла, но он подобрал свои джинсы и стал что-то выуживать из кармана.

Она приняла решение. Она надеялась, верное решение. Но она знала, что он скажет ей, если это не будет безопасно.

— Майкл.

Он остановился и поднял вверх голову. Она и раньше не понимала, почему он был настолько тихим во время секса, и по-прежнему не понимала. Это просто то, кем он являлся. По крайней мере, она любила его молчание. Она обожала это знание о нём, ощущая это знакомое молчание сейчас. Она протянула руку и показала ему маленький шрам.

— У меня установлен имплант. Тебе это не нужно.

Она использовала противозачаточный имплант большую часть прошедшего десятилетия. С самого начала Майкл был не очень силён в натягивании резинки со всеми вытекающими, а иногда и вообще не использовал, хотя он всегда вытаскивал. И она сама была не слишком сильна, чтобы останавливать его. Она хорошо выучила урок: что лучше не оставлять эти мысли на самый последний момент. Поскольку иногда момент становиться слишком горячим, чтобы думать.

Он смотрел на неё в течение нескольких секунд, затем отбросил джинсы. И снова оказался поверх неё, его вес был гораздо больше, чем она помнила. Он закинул её ноги себе на бёдра, удерживая себя на одной руке, а другой направляя себя в неё.

Он наполнил её — огромный и горячий. Она почувствовала себя более полной и не только телом. Она ощущала себя целой. Она откинула голову, когда он глубоко толкнулся, неспособная сдержать вскрик.

— О, Боже, Майкл!

Когда он перестал двигаться, Фейт откинулась на матрас и открыла глаза. Он смотрел на неё сверху вниз, боль сильно отражалась в его чертах лица. Щёки стали красными. Она ничего не понимала.

— Майкл?

Его голова упала вниз, плечи опустились.

— Я… не могу. Не могу.

Страх, который она думала, что отбросила, вернулся и вылез наружу.

— Что ты не можешь?

Он тряхнул головой.

О-о, НЕТ. Всё собиралось развалиться на части, пока он оставался внутри неё. Она подняла его голову своими руками и оказалась с ним лицом к лицу. Его глаза блестели.

— Не можешь что?

Боль в выражении его лица усугубилась, но он не ответил. Он не собирался говорить ей. Но она не собиралась отпускать его. Она знала одну вещь, которой он никогда не мог сопротивляться. Фейт обвила его ногами, втягивая его так глубоко в себя, насколько могла. Его стон превзошел её собственное учащенное дыхание.

— Фейт, я…

Она снова притянула его бёдра. И снова.

— Заткнись, Майкл. Заткнись и трахни меня.

Притягивая к себе его голову, она приподнялась, чтобы встретиться с ним и крепко поцеловала, требуя, чтобы он закончил то, что они начали. Издав звук поражения, он это сделал.

Сначала он был нежен и осторожен, как будто продолжал бороться с демоном, что встал между ними или чтобы там ни было. Они не размыкали губ, целовались всё время, пока он двигался внутри неё, а она двигалась вместе с ним.