Тень королевы, или Слеза богини

Этот вечер был похож на предыдущий. А предыдущий — на вечер неделю назад.

Мы сидели с Лешкой под окнами дома на нашей любимой скамейке и целовались. За нашими спинами благоухали пышные сиреневые кусты, воздух пах весной и ожиданием чего-то нового, обнадеживающего.

Но меня это не радовало.

«Скучно, — думала я, вяло отвечая на пылкие Лешкины поцелуи. — Господи, как же мне скучно!»

Справедливости ради стоит заметить, что Лешка тут ни при чем. Он отличный парень, мой хороший друг с самого детства. Лет примерно с пяти.

— Ирка, когда в ЗАГС пойдем? — спросил Лешка.

— Ты что, беременный? — не удержалась я.

Лешка удивился и захлопал глазами.

— Не-ет…

— А чего тогда торопишься?

Лешка обиделся и отодвинулся от меня подальше. Я вздохнула. Нужно делать шаг к примирению.

— Леш!..

Молчание.

— Леш!..

Нет ответа.

— Ну, Леша!

— Чего? — отозвался он, наконец, с неудовольствием.

— Не обижайся, — попросила я.

— Я на больных не обижаюсь, — холодно ответил мой поклонник и встал со скамейки. — Пойдем, провожу.

Я поднялась следом за ним и поплелась во двор нашего общего дома.

«Ай, как все нескладно! — думала я уныло. — Как же противно на душе!»

С Лешкой мы решили пожениться тогда, когда нам стукнуло по тринадцать лет. Я эту детскую влюбленность пережила, а Лешка, видимо, все еще нет.

Честно говоря, возле Лешки я держусь из-за его матери. Тетя Женя — самая замечательная женщина, которую я видела в своей короткой двадцатилетней жизни. Пять лет назад моя мама попала в автомобильную аварию и скончалась в машине «скорой помощи» по дороге в больницу. Папа после ее смерти так и не смог оправиться. Он ушел в какой-то одному ему понятный мир, а мир реальный игнорировал почти полностью. Он все время был погружен в свои мысли и не обращал внимания ни на меня, ни на отсутствие денег… В общем, практические вопросы пришлось решать мне. И тут меня взяла под крыло тетя Женя.

Раньше Лешкина мама работала на кожевенном заводе, находившимся возле нашего дома. Она была великолепным технологом и прекрасно зарабатывала. После известных событий, когда производство в стране начало рушиться как карточный домик, завод обанкротился и закрылся. Сейчас на его огромных площадях расположен спортивный торговый комплекс. Ну, не об этом речь.

Так вот, тетя Женя оказалась без работы. Именно в этот момент выяснилось, что ее муж уже давно страдает от нехватки душевного тепла и не может больше существовать в насквозь промерзшей домашней атмосфере. И тетя Женя осталась одна без денег, без работы с девятилетним Лешкой на руках.

Заняла две тысячи долларов и пошла в челночный бизнес.

Женщина она сильная, умная, отступать было некуда, поэтому ей больше ничего не оставалось, как наладить собственное дело. Сейчас тетя Женя владеет несколькими торговыми точками на двух вещевых рынках и может считаться представителем среднего класса.

Хотя, если перефразировать Ларошфуко, то можно сказать, что средний класс в России похож на привидение. Все о нем слышали, но мало кто его видел.

Наверное, в Москве он в зачаточном состоянии существует. Но в провинции — сильно сомневаюсь.

Итак, через два месяца после смерти мамы тетя Женя пришла к нам домой. Папочка сидел, погрузившись в себя, и ее прихода не заметил. Тетя Женя взяла меня за руку и сказала, глядя мне прямо в глаза:

— Ты понимаешь, что придется самой зарабатывать на жизнь?

— Понимаю, — ответила я.

— Как ты это собираешься делать?

— Не знаю, — честно ответила я.

— Пошли, — сказала тетя Женя.

И мы пошли на рынок в Коньково.

— Вот, — сказала тетя Женя. Обвела рукой пустое пространство и объяснила:

— Открываю еще одну точку. Будешь продавать верхнюю зимнюю одежду. Дубленки, утепленные курточки… Поняла?

— Поняла, — ответила я покорно. И добавила:

— Спасибо…

А что мне еще оставалось делать?

Так что вот уже четыре года, как я сижу на рынке и продаю турецкие дубленки, а тетя Женя с Лешкой ездят за товаром. Жаловаться грех, на жизнь я зарабатываю.

Тетя Женя мои отношения с Лешкой очень одобряет. И вообще, ей кажется, что наш деловой тройственный союз давно должен превратиться в родственный. Мне страшно жаль ее разочаровывать, но что делать… Чем старше я становлюсь, тем отчетливей понимаю, что замуж мне не хочется. Хочется совсем даже противоположного.

Учиться хочу.

Господи, как же я завидую своим ровесницам, имеющим такую возможность! Самое смешное, что сами они этому преимуществу ничуть не радуются. Сильно подозреваю, что им как раз хочется замуж.

Нет в жизни справедливости!

— Пока, — холодно сказал Лешка, останавливаясь возле моего подъезда.

— Маме привет.

— Передам.

И он удалился.

Я вошла в лифт и нажала на кнопку с цифрой девять. Наша квартира находится на последнем этаже, и мы имеем все с этим связанные неприятности. В частности — протечки.

В лифте я размышляла о том, что нужно самой нанять рабочих, купить все необходимые материалы и перекрыть крышу над квартирой так, чтобы не латать силами ЖЭКа ежегодные дыры. Нужно поговорить с тетей Женей, как это сделать практически. Наверное, существуют специальные рынки… Интересно, сколько это будет стоить?

Лифт остановился, двери раскрылись, и я вышла на площадку. Открыла дверь квартиры и, не включая свет в прихожей, стянула с себя босоножки.

— Ира!

Господи, надо же, папочка не спит!

— Да! — громко ответила я.

— Тебе звонила Маша.

— Какая?

— Громова, — ответил папочка и появился на пороге коридора. — Просила перезвонить, когда вернешься.

— Завтра позвоню, — пообещала я.

— Почему завтра? — удивился папочка. — Почему не сегодня?..

— Пап, половина второго ночи, — мягко напомнила я.

— А-а-а…

Он немного потоптался на месте. Бесполезно ожидать, что он закатит дочери истерику по поводу ее позднего возвращения домой. Нет, папочка не сумасшедший, он просто не хочет реагировать на чересчур жестокую действительность. Вот и все.

— Ты почему не спишь? — спросила я.

— Не знаю, — ответил отец растерянно. — Не хочется.

Я пошла на кухню. Достала из холодильника успокоительное, которое отцу прописали вместо снотворного, выдавила две таблетки, налила в стакан кипяченой воды и вернулась назад.

— Выпей, — сказала я.

— Что это?

— Твое лекарство.

— Я болею?

— Это просто профилактика.

— А-а-а…

И папочка проглотил таблетки.

Нужно сказать, что этот диалог повторяется каждый день с точностью до запятой. Господи, неужели отец никогда ко мне не вернется?

— Иди ложись, — сказала я ласково. — Теперь ты уснешь.

— Хорошо, — покорно согласился папочка и отбыл в свою комнату.

Я присела на диванчик.

Вот так я и живу. Пять лет назад я почти еженощно рыдала в подушку, так мне было себя жалко. Глупо, конечно… Как будто слезы могли мне помочь изменить ситуацию.

Плакать мне давно не хочется. Я поняла, что жизнь слезам не верит. И вообще, если хочешь ее изменить, то стискивай зубы и берись за дело. И загружай себя по полной программе, без поблажек и свободного времени на сопли.

Вы заметили, кто в итоге преуспевает в сказках? В любых сказках: русских, французских, скандинавских, немецких…

Падчерица, имеющая злую мачеху!

Почему? А потому, что постоянно делом занимается и не имеет времени себя жалеть!

Из этого следует вывод: хочешь преуспеть в жизни — стань своей собственной мачехой.

Не самый глупый рецепт, уверяю вас. Именно поэтому я решила учиться без отрыва от производства. А что? Заочное образование, конечно, хуже очного, но человек, который хочет учиться, научится. Буду таскать книги на работу и зубрить в перерывах между двумя покупателями. Справлюсь.

Вот только не решила, куда мне пойти учиться.

Вариантов сейчас масса, кто ж спорит? В школе у меня неплохо обстояло дело с гуманитарными дисциплинами, но этим сейчас трудно прокормиться. Гуманисты не в почете, время такое… Негуманное. В общем, надо подумать.

Я встала с дивана и пошла в ванную. Остановилась перед зеркалом и принялась внимательно себя разглядывать.

Не Брижит Бардо, но это и к лучшему. Мне типаж порочного ребенка совсем не по душе. А по душе мне роскошная русская красавица Маша Шукшина.

Но на нее я, к сожалению, тоже не похожа. Слишком мелкая. Во всех смыслах.

Во-первых, подкачал рост. Сто пятьдесят пять сантиметров, конечно, считаются в Индии королевским ростом, но я же в России живу. А здесь предпочитают высоких.

Во-вторых, черты лица.

У Маши Шукшиной они крупные. И при этом очень красивые.

У меня мелкие. И не сказать, чтобы художники на старом Арбате хватали меня за руку, умоляя стать их музой.

Крупный у меня только рот. Вот эту часть моего лица я нежно люблю. Тем более, что зубы тоже не подкачали. В наличии все тридцать два, и ни одной дырочки. Большая редкость по нашим временам. Причем зубы у меня ровные и белые, а улыбка обаятельная. Это я знаю точно, потому что случайно услышала, как одна моя соседка сказала другой: «Ирка-то, когда улыбается, так просто красавица!»

Вторая подумала и добавила: «А когда не улыбается — так просто Щелкунчик!»

Так что улыбаться я стараюсь как можно чаще. Тем более, что покупателям моя улыбка тоже нравится. Как научно выразилась тетя Женя, «твоя харизма располагает к тратам…»

Интеллигентка она, что поделаешь?

Вешу я немного: сорок девять килограммов. Но и здесь природа подложила мне свинью. Худой при таком смешном весе я не выгляжу. Наверное, это происходит из-за роста. Была бы я повыше на десяток сантиметров…

Впрочем, ерунда. Сантиметры ничего не изменят. Красавицы из меня никогда не выйдет.

К этой мысли я привыкла настолько, что давно перестала огорчаться. И вообще, как говорит моя бывшая одноклассница и подружка Машка Громова, «главное, чтоб человек был хороший…»

Ей говорить легко. Сама Машка замечательно красивая девчонка, хотя немного располнела после рождения ребенка. Да-да, Машка в свои двадцать лет уже успела обзавестись наследником! Правда, наследовать Димке пока особенно нечего, но со временем…

Я вздохнула.

Нет, поводов для оптимизма Машкин брак не давал. Наверняка она сегодня звонила с одной-единственной целью: рассказать мне об очередном скандале с мужем и спросить совета насчет развода.

Машка относится к тем легко внушаемым людям, которые судят о собственных делах только сточки зрения окружающих. Если окружающие считают, что у них дела идут хорошо, то все прекрасно. Если же нет — пиши пропало.

Именно поэтому Машка, обнаружив в кармане Вовки носовой платок, заляпанный губной помадой, немедленно бросается к телефону и начинает названивать своему штатному психологу. То есть мне.

— У него другая женщина, да? — спрашивает меня Машка, всхлипывая. — Мне развестись, да?

И я приступаю к своим обязанностям:

— С чего ты взяла, что это его платок? Там что, инициалы вышиты?

— Так расцветка…

— Что «расцветка»? Обычный ширпотреб, которого в магазинах навалом!

— А почему он лежит в кармане моего мужа?

— Может, ему кто-то из приятелей подсунул!

— Зачем?

— Чтоб жена не нашла!

— А я, значит, не жена?!

— Ты умная жена! — с напором подчеркиваю я. — Не станешь из пустяка делать глобальные выводы!

— Да? — остывая, спрашивает Машка.

— Ну, конечно!

— Значит, ты считаешь, что это не его платок?

— Машка, подумай сама: мужик, который налево ходит, перед приходом домой карманы проверяет?

— Проверяет, — сразу соглашается подруга.

— А Вовка не проверил…

— Не проверил.

— Значит что? — спрашиваю я, как в школе.

— Что? — не догадывается Машка.

— Значит, совесть у него чиста! — втолковываю я.

— Ты думаешь?

— Я уверена.

— Правда?

— Правда.

— Слушай, ну ты просто следователь по особо важным! — восхищается Машка.

Бросает трубку и несется к Вовке мириться и просить прощения.

— Ты бы хоть карманы проверял, — как-то раз не удержалась я от замечания любвеобильному Машкиному мужу.

Мачо повел томными очами и небрежно уронил:

— Ничего… Сами оправдание придумаете.

Незатейливый такой.

Я оперлась руками о раковину и уткнулась носом в зеркало.

Хочется мне подобного семейного счастья?

Подобного не хочется.

А какого хочется? Как у моих родителей?

Я вздрогнула, оторвала руки от раковины и машинально перекрестилась.

К богу у меня всего две просьбы.

Господи, верни мне папочку!

Господи, помоги понять, чего я хочу в этой жиз…

Тут я остановилась на середине слова и схватилась пальцами за платье.

Крестика нет!

Покрестилась я недавно, четыре года назад. Цепочку с крестиком мне подарила моя крестная мама, тетя Женя. Подарок был не слишком ценным, но я им очень дорожила. Перед свиданием с Лешкой я проверила: крестик был на месте. Наверное, пока мы целовались, цепочка расстегнулась и соскользнула в траву.

Что делать?

Я посмотрела на часы.

Начало третьего.

Идти искать прямо сейчас? Ни зги не видно!

С другой стороны, завтра может быть уже поздно. Ранние собачники могут запросто меня опередить.

«Пойду сейчас,» — решилась я. В конце концов, идти недалеко.

Взяла фонарик, проверила, работает ли он. Фонарик работал.

Перед тем как выйти из квартиры, я зашла в спальню.

Папочка мирно спал, слава богу. Во сне его лицо было счастливым, как у ребенка, и я подумала, что ему снится мама.

На цыпочках вышла из квартиры и осторожно прикрыла дверь.

Электрическая лампа разливала по лестничной площадке нестерпимо яркий свет. Почему-то ночью звуки и предметы становятся совсем другими, чем днем. Свет кажется назойливым, темнота — одновременно страшной и интригующей, а каждый шорох заставляет сердце испуганно екать.

Я вышла из подъезда и немного постояла в круге света, лившегося из окон лестничного пролета.

Воздух майской ночи был прохладным. Я пожалела, что вышла без кофточки. Ну, ничего. Найду крестик — и сразу обратно.

Повторяя последнюю фразу как заклинание, я обошла дом и двинулась к нашей любимой скамейке.

Нужно сказать, что наш дом стоит на самом краю городской магистрали, почти вплотную примыкая к МКАД. Две узенькие дороги отделяют нашу старую девятиэтажку от запущенных яблоневых садов Немчиновки и покосившихся деревянных домиков, когда-то крашенных в зеленый цвет.

С обратной стороны дома располагается небольшой парк с футбольной площадкой. Вся полоса земли под окнами первого этажа засажена кустами сирени.

Я была уверена, что в своей ночной прогулке не окажусь одинокой. Кто-то из соседей упорно срезал по ночам душистые цветущие ветки. Что ж, возможно, сегодня я узнаю чью-то страшную тайну.

Подбадривая себя таким образом, я дошла до буйных зарослей сирени. Опустилась на корточки рядом со скамейкой, включила фонарик и принялась методично обыскивать сантиметр за сантиметром.

Вокруг царила сонная тишина, только лениво брехали в Немчиновке собаки, да отзывалась на их лай одинокая дворняга со стороны нашего двора. Честно говоря, мне было страшно.

И, конечно, именно в этот момент мой фонарик мигнул два раза и погас. Все. Батарейки сдохли.

Я вздохнула. Придется искать на ощупь.

Осторожно, чтобы не порезаться о невидимые осколки стекла и не вляпаться в собачьи подарки, я начала похлопывать растопыренной ладонью по траве. Трава издавала вкусный свежий запах, какой издают только весенние молодые растения. «Сварю зеленые щи, — подумала я мимоходом. — Очень витаминчиков хочется.

Не поднимаясь с корточек, я передвинулась вправо и оказалась за скамейкой. Так, я сидела с левой стороны. Если цепочка расстегнулась, то она должна была упасть сюда, за деревянную спинку.

Я снова принялась добросовестно шарить по траве. Пальцы стали влажными. Роса? Надеюсь…

Ладонь накрыла что-то твердое. Сначала я рефлекторно отдернула руку, но потом снова вернула ее на место.

Так и есть. Мой крестик.

Я облегченно вздохнула. Крестик был освящен в Иерусалиме, а я очень верю в добрую силу этого обряда.

Я сжала цепочку с крестом в ладони и уже собралась подняться на ноги, как вдруг услышала негромкие голоса двух мужчин, приближавшихся ко мне.

Я замерла на месте.

Кто его знает, что это за люди? Лучше не высовываться, пока они не пройдут.

Они вышли со стороны футбольной площадки. Тьма скрадывала очертания фигур, но мне показалось, что они были невысокими. Мужчины переговаривались негромко, и я не уловила, о чем идет речь. Впрочем, догадаться нетрудно. Пара каких-нибудь местных алкоголиков в эйфории обсуждает проблемы космического масштаба.

Я пригляделась.

Да нет, непохоже, чтобы они были пьяны. Походка у обоих твердая, голоса звучат ровно…

Мужчины остановились. Они стояли спиной ко мне, опираясь локтями о невысокий бордюр спортивной площадки. Говорил один, второй внимательно слушал. По-моему, собеседник его в чем-то пытался убедить, но как я ни напрягала уши, слов до меня не доносилось.

Наконец говоривший резко ударил кулаком по бордюру ограждения. Он явно был сильно раздражен.

Второй пожал плечами, оторвался от опоры и повернулся ко мне.

— Значит, нет? — повысив голос, спросил его первый.

— На таких условиях — нет, — резко и внятно ответил второй.

Он сделал шаг мне навстречу. Собеседник стремительно шагнул следом. Мне показалось, что он хочет его остановить.

Во всяком случае, он сделал резкий короткий выпад вперед, словно пытался удержать приятеля за рукав. И тут же отпрянул в сторону.

Второй мужчина вдруг покачнулся. Медленно повернулся лицом к недавнему собеседнику и минуту стоял на месте.

А потом рухнул на землю. Рухнул навзничь, по стойке «смирно».

И остался лежать неподвижно.

Я изо всех сил укусила кулак, чтобы не закричать.

Первый мужчина бросился на колени рядом с упавшим. Я невольно подалась вперед. Может, тому просто стало плохо, и его приятель сейчас начнет оказывать ему первую помощь?

Как бы не так!

Тот нетерпеливо обшаривал одежду упавшего. Поднимал его с земли, ощупывал спину и бока, небрежно выбрасывал в стороны не интересующие его предметы. По-моему, выбросил носовой платок, что-то небольшое, светящееся… Кажется, мобильный телефон… Боже! Это же убийство!

Я опустилась на четвереньки и начала осторожно отползать в кусты.

Во рту у меня пересохло, сердце прыгало, как акробат на батуте.

Если убийца меня заметит — обратно я не вернусь. И что будет тогда с бедным папочкой? Кому он нужен, кроме меня?

Я старалась двигаться медленно и бесшумно, но дикий звериный страх гнал меня в спасительные заросли и мешал правильно оценивать обстановку. Торопясь укрыться, я сделала неверное движение, и тут же громко хрустнула ветка под моим коленом.

В кожу впился колючий разлом.

Я замерла на месте.

Вообще-то, я была уже за кустами, под окнами первого этажа. Но в этом месте заросли были не такие густые и немного просвечивали. При желании найти меня не составляло никакого труда.

Услышав треск, мужчина резко поднял голову и замер на месте. Я впилась к нему взглядом и утратила способность передвигаться.

«Все, все, все, все,» — кружил в моей голове прощальный хоровод из одного-единственного слова.

Мужчина медленно поднялся на ноги. Постоял, прислушиваясь, и крадучись двинулся ко мне. Могу поклясться, что его глаза светились в темноте, как глаза хищного животного. И двигался он так же, бесшумно и легко. И казалось, мог найти меня, как находит хищник жертву: по запаху моего страха.

Впервые в жизни я испытала такой кошмарный, жуткий, всепоглощающий ужас. Это был паралич, граничащий с равнодушием. Мозг вполне осознавал, что через несколько минут меня могут убить, но это ничего не меняло. Я не могла пошевелиться и отползти в более укромное место. Не могла вскочить и начать стучать в окна первого этажа. Не могла заставить себя выскочить из кустов и кинуться к дороге, по которой все же проезжали редкие ночные автомобили.

Я просто сидела и ждала, когда меня найдут.

Мужчина приблизился к скамейке. Теперь нас разделяло всего несколько метров, но я по-прежнему не видела его лица, хотя не могла отвести от него взгляда.

— Здесь есть кто-нибудь? — спросил он громким шепотом.

Мне казалось, что удары моего сердца слышны так хорошо, что и спрашивать нечего.

Рука, в которой я сжимала крестик, взмокла. Я непроизвольно стиснула кулак покрепче. Только бы он не подошел ближе!

Мужчина сделал шаг вперед. Я с усилием закрыла глаза и начала молиться.

Не помню, какие слова кружили в моем мозгу. Но серебряный крестик, зажатый в моей руке, вдруг стал очень горячим. И я услышала, как незнакомый голос шепнул мне на ухо:

— Зеленое платье…

«Что, зеленое платье? — не поняла я. — Да, на мне темно-зеленое платье. И что?»

Додумать я не успела. Руки сами подхватили подол широкой длинной юбки и плавно накрыли мою голову. И мое лицо.

— Я тебя вижу, — негромко произнес хищник.

«Не верь, — шепнул мне внутренний голос. — И не смотри на него.»

Я зажмурилась так крепко, как только могла. И хотя моя голова была скрыта подолом юбки, сквозь нее и сквозь плотно сжатые веки я увидела тусклое пятнышко света.

Фонарик! У него с собой фонарик!

Я зажмурилась еще сильней и стиснула спасительный крестик. Он сильно впился в кожу ладони. Боль отрезвила меня и помогла взять себя в руки. Нужно сидеть очень тихо и дышать очень тихо. На мне темно-зеленое платье. Светлые волосы и лицо спрятаны под подолом. Меня не видно.

Пятнышко света зашарило рядом со мной, неумолимо приближаясь.

«Не смотри,» — снова посоветовал голос внутри.

«Не буду,» — мысленно пообещала я.

И принялась читать про себя «Отче наш», единственную молитву, которую знаю наизусть.

Не помню точно, сколько раз я прочитала ее от начала до конца. Наверное, много раз. Очень много раз. Потому что, когда я открыла глаза, вокруг начинало светать.

Мужчины, недавно стоявшего в двух шагах от меня, не было видно. Я бы даже могла подумать, что он мне приснился, если бы не различала в траве лежащее человеческое тело.

Рука, в которой был зажат спасительный крестик, напомнила о себе коротким всплеском боли. Я поднесла ладонь к глазам и разжала ее. Что-то капнуло мне на платье.

Ладонь была в крови. Края крестика ушли глубоко под кожу, и я с трудом удержала стон, вытаскивая их.

Высвободила спасительный крест и прижалась к нему губами.

Меня тряс нервный озноб.

Я немного пришла в себя и посмотрела на часы. Половина пятого. Ничего себе!

Хлопнула подъездная дверь, залаяла собака. Так, первый собачник выходит на прогулку.

Присутствие другого человека придало мне смелости. Я сунула крестик в карман, выползла из кустов и огляделась.

Никого.

Так же на четвереньках я доползла до человека, лежавшего на спине с закрытыми глазами. Трава вокруг него потемнела, от странного резкого запаха у меня закружилась голова.

Я обессиленно плюхнулась на задницу, но тут же подпрыгнула на месте и чуть не заорала.

Глаза трупа открылись!

Я резво вскочила на ноги, но тут же сообразила, что со стороны раненого мне ничто не угрожает. И вообще, в помощи он сейчас нуждается больше, чем я.

Я склонилась к лицу мужчины.

Тот шевелил белыми губами, пытаясь что-то сказать.

— Молчите, — зашептала я горячо, — молчите! Я сейчас «Скорую» вызову! Не двигайтесь! Ай!..

Холодные пальцы цепко схватили мою левую руку.

Мужчина с усилием приподнял голову. Я машинально поддержала его за шею. Тот еще немного пошевелил губами и совершенно отчетливо выговорил:

— Ка-тра…

Тут из уголка его губ выползла красная ниточка, мужчина коротко вздрогнул и захрипел.

Я в ужасе отдернула руки, и голова мужчины стукнулась о землю. Глаза его вцепились в меня с каким-то мучительным выражением и вдруг медленно остекленели.

Я приложила дрожащую руку к его шее, поискала тоненькую ниточку пульса, но ничего не нащупала.

Все. Мертв.

Я поднялась на ноги и медленно попятилась назад. Отошла шагов на десять и только после этого развернулась и кинулась бежать к дому. Дворничиха тетя Нина уже приступила к работе, но у меня хватило ума спрятаться за углом гаража. Дождалась, когда она отошла от нашего подъезда подальше, и по стеночке добралась до двери. Сунула руку в карман, достала ключи. Не отрывая глаз от спины дворничихи, осторожно открыла дверь, скользнула в подъезд и бесшумно прикрыла за собой дверь. Не вызывая лифт, взлетела на девятый этаж и ворвалась в квартиру. Заложила старый засов, которым мы обычно не пользуемся, упала на пол и в изнеможении прислонилась спиной к стене.

Дома! Слава богу, дома!

Сколько я просидела в таком положении, сказать не берусь. Меня обнаружил мой проснувшийся папочка.

— Ира…

Я открыла глаза и медленно перекатила голову к правому плечу. Перед моими глазами находились папины ноги в старых тапочках.

Я задрала подбородок и посмотрела на отца.

— Почему ты сидишь на полу? — спросил папочка без тени осуждения.

— Устала, — коротко ответила я.

— А-а-а…

И он пошел на кухню.

А я начала подниматься с пола.

Процесс оказался на редкость трудным и болезненным. Болело правое колено. Я осмотрела его и увидела здоровенную рваную царапину с несколькими занозами под кожей. Ну, конечно! След той самой сломанной ветки, которая чуть не стоила мне жизни!

Колени подламывались, и до своей комнаты я добралась, хватаясь за стену. Упала на диван и несколько минут полежала. Немного успокоилась. И только теперь заметила, что левая рука отчего-то зажата в кулак.

Я поднесла руку к глазам и медленно распрямила пальцы. Вниз плавно спикировал какой-то бумажный обрывок.

Я нахмурилась. Это еще откуда?

И тут же память услужливо напомнила мне холод мужских пальцев, в последнем усилии стиснувших мою ладонь. Да так живо напомнила, что меня подбросило на кровати!

Я села и поискала глазами упавший листок. Он валялся на полу, возле ножки кресла. Я нагнулась, подняла обрывок и, не читая, сунула в книгу. Прочту потом. Когда смогу.

— Ира! Я налил тебе чай!

— Спасибо! — громко ответила я. К моему удивлению, голос почти не дрожал.

Пора собираться. Скоро на работу идти.

Конечно, я вполне могла позвонить тете Жене и отпроситься на сегодня. По-моему, у меня была вполне уважительная причина, чтобы не ходить на работу. Но именно сегодня мне не хотелось изменять свой обычный ритм жизни и тем самым привлекать к себе внимание.

Поэтому я достала иголку, продезинфицировала ее спиртом и выковыряла все занозы из царапины на ноге. Хорошенько прижгла ее йодом, перебинтовала эластичным бинтом. Дошла до ванной и долго стояла под душем, словно хотела смыть с себя липкое ощущение ужаса, ночного кошмара, которое до сих пор сидело где-то глубоко внутри. Потом перевязала правую руку, бросила темно-зеленое платье в стиральную машину. Но предварительно достала из кармана крестик на тоненькой цепочке. Еще раз поцеловала его и надела на шею. Кажется, все.

«А фонарик?» — вдруг напомнил мне внутренний голос. Напомнил очень встревожено.

Я застонала.

Фонарик!

Я оставила его валяться возле скамейки. Конечно, на нем не написано, что он мой. Обычный фонарик, каких полно в магазинах… И потом, кто сказал, что он потерялся именно этой ночью? Мог потеряться когда угодно. Вчера, позавчера, неделю назад…

И все равно. Плохо, что я не забрала его. Если взять мои отпечатки пальцев и сравнить с отпечатками на фонарике…

Я стукнула себя кулаком по голове.

Паникерша! Почему кто-то должен брать у тебя отпечатки пальцев?! Кому ты нужна?!

Я пошла на кухню и упала на табуретку. Кухонное окно выходит прямо на спортивную площадку, возле которой лежит мертвый человек. Интересно, его уже нашли?

— Пей чай, — сказал папочка и поставил передо мной чашку.

— Спасибо, — поблагодарила я машинально. И тут же с надеждой впилась глазами в его лицо: неужели вернулся?…

Но глаза отца были такими же тусклыми, как обычно, и надежда медленно растворилась.

Я быстро выпила остывший чай.

— Пап, мне пора.

— Ты уходишь?

— Ухожу.

— Куда?

Я стиснула левую ладонь в кулак. Этот диалог тоже повторяется каждый день.

— На работу.

— А-а-а…

Собиралась я недолго. Влезла в джинсы, накинула на майку легкую шерстяную кофту, взяла сумку. Только не свою обычную, маленькую, а хозяйственную. Переложила в нее документы и деньги и понапихала всяких мелочей: пудреницу, губную помаду, расческу, пару фарфоровых собачек с книжной полки, два набора ключей и книжку в мягкой обложке.

Нацепила босоножки и, не застегивая сумку, побежала вниз.

Во дворе кучками собирались соседи. Местная сплетница Вероника бегала от одной группы к другой и что-то с жаром рассказывала. Впрочем, почему «что-то»? Я хорошо представляю, что именно…

— Ирка!

Вероника заметила меня, бросила уже проинформированных соседей и ринулась навстречу.

— Знаешь уже? — спросила она тревожным голосом, впиваясь в меня взглядом.

— Что? — спросила я, очень стараясь, чтобы голос звучал невинно и заинтересованно.

— У нас за домом человека убили!

Я вскрикнула и прикрыла рот ладонью. Правой, перебинтованной. Вероника подозрительно прищурилась.

— Что с рукой?

Я отмахнулась:

— Порезалась.

— Когда? — продолжила допрос соседка.

— Вчера.

— Как?

— Открыла банку сгущенки, — пустилась я в оправдания, — не удержала в руках и чуть не уронила. Схватила — и неудачно. Прямо ладонью по зазубренной крышке…

Теперь вскрикнула Вероника. Она долго качала головой, но я видела, что это происшествие ее ничуть не интересует.

— Кого убили-то? — спросила я.

Честно говоря, я не надеялась, что Вероника знает больше меня. И, как всегда, недооценила ее способности.

— Юрку Казицкого из последнего подъезда.

— Что? — не поняла я. — Он в нашем доме жил?

Вероника поджала губы и посмотрела на меня с неодобрением.

— Ирка, ну ты прямо на облаках живешь! Своих собственных соседей не знаешь!

Я промолчала. Учитывая, что в нашем доме семь подъездов и больше трехсот квартир, удивительной выглядит как раз Вероникина осведомленность.

— Ты же знаешь, у меня времени нет, чтобы со всеми соседями общаться…

— Ага, — ехидно подтвердила Вероника. — Только с некоторыми…

Я снова промолчала. Глупо думать, будто от Вероники можно скрыть наши с Лешкой полуночные прогулки.

— Его Макарыч нашел. Ну, из первого подъезда, — снисходительно уточнила Вероника. — Со спаниелем гуляет, знаешь?

Макарыча я тоже не знала, но на всякий случай кивнула.

— Он рано выходит, в его возрасте уже не спится… Короче, вышел он, спустил пса с поводка, а тот вдруг как завоет!

Вероника впилась в меня взглядом. Я изобразила на лице заинтересованность и страх.

— Ну-ну…

— Вот. Сел пес на землю, морду поднял — и давай арии выводить! Макарыч его и так уговаривает замолчать, и эдак — ни фига.

— Ну-ну…

— Макарыч его тянет подальше от окон, на первом этаже тетка скандальная живет, вечно орет, что ей собаки спать не дают… А пес не идет! Ни в какую с места не трогается! Макарыч, бедный, взмок! Ну и оставайся, говорит. И пошел за дом один. Ну и нашел…

— Бедный!

— Не говори! Старика чуть кондратий не хватил! До сих пор валерьянку глотает. Хотя, чего он так разнервничался? Можно подумать, трупов не видел! Да их каждый день по всем каналам столько показывают! И анфас, и в профиль.

— Ну, одно дело по телеку, другое — в жизни.

Вероника пожала плечами.

— Да, наверное… Жалко, что не я нашла. Я бы так не дергалась.

— Милиция уже приехала?

— Приехала. И «Скорая» тоже. Хотя, для чего ему врачи?

— Увезти-то надо.

— Это да, — неохотно согласилась Вероника. Подалась ко мне и с жаром сказала:

— Представляешь, Макарыч говорит, вокруг него вся трава кровью пропиталась! Представляешь, вся кровь вытекла! Обескровленный труп, представляешь?!

Ее глазки восхищенно засверкали. Я вспомнила бурую землю, резкий тошнотворный запах, исходивший от нее, и невольно взялась рукой за горло.

— Плохо, да? — участливо сунулась ко мне Вероника. — Тошнит, да? По утрам, да?

— Ничего подобного! — отрубила я железным голосом. Только разговоров о моей беременности мне не хватает для полного счастья!

— Ангина у меня. С высокой температурой.

Вероника испуганно шарахнулась в сторону. Больше всего на свете она боится микробов. Любых, не важно каких.

— А чего ж ты вышла?

— Долг прежде всего, — пояснила я. — Работать некому.

— Счастливо, — торопливо сказала Вероника и ринулась прочь. Из подъезда показались новые неинформированные лица.

Я неторопливо двинулась по направлению к спортивной площадке. Интересно, милиция уже перекрыла пути-дороги? Тогда мой фонарик станет частью вещественных доказательств…

Милиция суетилась вокруг трупа, но весь наш маленький парк не перекрывала. Во всяком случае, подходы к скамейке были свободны. И, конечно, именно на ней по закону подлости сидели оживленно переговаривающиеся бабуськи, а вокруг скамейки толпились любопытствующие всех возрастов!

Я подошла поближе и смешалась с толпой. По возможности незаметно оглядела пространство вокруг деревянных ножек.

Вот мой фонарик!

Я нахмурилась.

Странно, что он лежит с другой стороны. Я сидела на корточках слева и до того места, где лежал сейчас фонарик не добиралась… Впрочем, может, откатился? Странно, если так… Земля здесь ровная, не пологая… Ладно, неважно.

Я задавила подозрительные мысли и приступила к плану «А».

Делая вид, что с интересом прислушиваюсь к бабкиным разговорам, подтянула сумку к груди и принялась ее мять, как бы в волнении. Потом незаметно перевернула ее вверх дном.

— Ой!

Куча мелочей, которые я заботливо запихала перед выходом, разлетелась в разные стороны.

Бабки на секунду обернулись на мой возглас, быстро сориентировались в ситуации и утратили ко мне интерес.

Я присела на корточки и принялась подбирать свои вещи. Незаметно подхватила фонарик, закатившийся в густую траву под правой ножкой скамейки, сунула его в сумку.

Поднялась на ноги и окинула землю придирчивым взглядом: не забыла ли чего?

На этот раз как будто ничего не забыла.

Облегчение, которое меня обхватило, было настолько огромным, что я с трудом устояла на ногах.

Тщательно застегнула молнию на сумке и несколько минут постояла на месте, делая вид, что наблюдаю за действиями следственной группы. Потом сделала несколько незаметных шагов в сторону и неторопливо побрела к асфальтовой дорожке. Почему-то мне все время казалось, что сейчас мне в спину полетит грозный начальственный окрик, приказывающий оставаться на месте, но ничего подобного не произошло.

Я добралась до дорожки и пошла в сторону автобусной остановки.

Господи, неужели пронесло?

«Пронесло», — поняла я, усаживаясь в маршрутку.

По дороге я не переставала обдумывать свое жуткое положение. По идее, конечно, я просто обязана пойти в милицию и сдаться. То есть рассказать о том, что я видела. И слышала, кстати… Ведь убийца явно находился с моим покойным соседом в деловых отношениях, как это теперь говорят. Не зря же убийца спросил: «Значит, ты не согласен?»

А тот ответил: «На таких условиях — нет»…

Да. Это серьезная информация. И, думаю, она будет совсем даже не лишней в поисках убийцы.

Наверное, это мой долг не только перед правосудием, но и перед убитым человеком. Неужели его убийство так и останется безо всякого наказания?

«Можно подумать, что это будет первой убийство в нашем бардаке, оставшееся без наказания, — резонно возразил мне циничный внутренний голос. — Ты лучше подумай о том, что первая попадешь под удар, если пойдешь свидетелем. Надеюсь, иллюзий относительно программы по защите свидетелей у тебя нет?»

Таких глупых иллюзий у меня, разумеется, не было.

«И что будет тогда с отцом?» — привел внутренний голос последний сокрушительный довод.

Убедил.

Папочку мне оставить не на кого. Мир, конечно, не без добрых людей, но где гарантия, что добрые люди захотят взвалить на себя чужую проблему?

Значит, в милицию я не пойду. И моей нечистой совести придется с этим как-то примириться. Кто мне дороже: сосед, которого я до вчерашнего дня знать не знала, или отец родной? Даже спрашивать глупо!

На работу я немного опоздала.

— Ир, тебя клиентка спрашивала, — доложила мне соседка.

— Давно?

— Минут десять назад. Сказала, что пока пройдется по рынку, а потом назад вернется.

Соседка оглядела меня с некоторой завистью и спросила:

— Слушай, вот чем ты их берешь? Чего они именно к тебе возвращаются? Рынок-то большой…

— А ты красишься ярко, — ответила я честно.

— И?.. — не поняла соседка.

— Женщины за крупными покупками обычно приходят с мужьями.

— Ну?..

— Ну, и какой жене понравится, что ее обслуживает яркая, привлекающая к себе внимание баба?

— А-а-а, — протянула соседка. Минуту смотрела на меня понимающим взглядом, потом уважительно склонила голову и произнесла:

— Ну, ты психолог… Серой мышкой, значит, нужно прикинуться…

— Что-то вроде того.

— Ну, ты психолог, — повторила она задумчиво и скрылась в своем закутке.

Покупательница нагрянула через десять минут. Я сразу узнала эту женщину. Она у меня купила дубленку, обещала прийти за кожаной курткой. Она обрисовала фасон, который ей нравился, я составила с ее слов неуклюжий, но понятный рисунок и честно передала его тете Жене. И она привезла из Турции нечто похожее.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

— Вот, пришла, как обещала…

— Очень рада вас видеть, — сказала я искренне. Всегда приятно видеть человека, благодаря которому получаешь часть зарплаты.

— Привезли?

— А как же!

Я отправилась вглубь своей каморки и завозилась среди огромных сумок. Все-таки как удачно, что я опоздала и не успела выложить и вывесить весь товар! Курточка, заказанная дамой, находится у меня обычно на самом виду, и ее мог купить кто угодно. К счастью, пока никто не купил.

— Вот, — сказала я, извлекая куртку. — Специально припрятала пока.

— Спасибо! — расцвела клиентка. И громко позвала:

— Лелик!

Как и следовало ожидать, муж слонялся поблизости. На его лице застыла гримаса, которую я привыкла видеть на лице мужчин, обреченных сопровождать жен на вещевой рынок. Смесь скуки, нетерпения и покорности судьбе.

Жена развернула перед ним куртку.

— Как тебе?

— Блеск! — ответил тот, не глядя. — Берем!

— Как это? — обиделась жена. — Без примерки?

— Ну, давай, меряй скорей!

— Сейчас…

Дама разложила куртку на прилавке и начала тщательно осматривать и прощупывать кожу.

К этому процессу я отношусь легко. Тетя Женя — великолепный специалист во всем, что касается кожаных изделий, и никакую второсортную халтуру ей не подсунет даже самый пронырливый турецкий бизнесмен. Она исколесила вдоль и поперек всю Турцию, прежде чем нашла маленький симпатичный заводик, где шились куртки и дубленки с соблюдением всех основных технологий. Мало того. Она не поленилась узнать, кто поставляет сырье, съездила на место и проверила поставщика! Так что, насчет качества вопросов нет.

Турецкий партнер преисполнился такого уважения к профессионализму тети Жени, что тут же предложил ей работу на своем предприятии. И очень расстроился, когда «русская ханум» ему отказала.

— Вроде все нормально, — наконец сказала дама.

Она влезла в рукава, запахнула полы, стянула пояс и начала озираться в поисках зеркала.

Я торопливо вынесла наружу высокую, во весь рост, зеркальную стойку.

Дама завертелась перед ней.

— Ну как? — спросила она меня.

Я оценивающе прищурилась.

Для того, чтобы клиент поверил в искренность продавца, совершенно не нужно сразу кидаться с заверениями, что все великолепно. Этому шаблону все равно уже никто не верит.

— Даже не знаю, что вам сказать. Цвет, безусловно, ваш… Но что-то меня настораживает…

— Что? Что? — заволновалась дама. Я видела, что она почти готова купить куртку, и мысль о том, что вещь у нее отбирают, только укрепляла ее решимость.

— По-моему, сидит прекрасно! — нервно заявила дама. И потребовала поддержки у мужа:

— Лелик! Тебе нравится?

— Идеально! — ответил Лелик и скроил в мою сторону зверскую гримасу.

— Нет, что-то не то, — произнесла я с задумчивым сомнением. — В плечах не широковато?

— В плечах?..

Дама еще раз обозрела свое отражение. Так, нельзя позволить ей укрепиться в этой мысли.

— Поняла! — воскликнула я и сильно шлепнула себя полбу.

— В чем дело? — спросила дама.

— Лена! — громко позвала я свою соседку.

Та явилась немедленно.

— Ау…

Я потеряла дар речи. Ленкино лицо, пять минут назад напоминавшее лицо индейца в праздничном боевом раскрасе, было абсолютно чистым. Никакой косметики! Даже губную помаду стерла! Вот это я понимаю, деловая оперативность!

— Что, Ирочка? — кротко спросила Ленка.

— Свитер! — ответила я, когда снова обрела способность говорить. — Под эту курточку нужен свитер! Видишь, женщина в маечке, от этого кажется, что ей в плечах широко…

— Ну, где же широко? — не поверила Ленка. — Ирочка, ты же не первый день работаешь! Ясное дело, с летней майкой кожаную куртку носить никто не станет! Так, минутку…

Она окинула клиентку цепким взглядом и скрылась среди своего барахла.

— Девушка! — через минуту позвала Лена клиентку, которой явно было хорошо за тридцать.

— Да! — с готовностью откликнулась та.

— Подойдите, пожалуйста!

Клиентка торопливо засеменила на зов. Лелик, брошенный на произвол судьбы, подошел ко мне и нервно прошипел:

— Убить вас мало! Она уже брать хотела!

— Не будьте эгоистом! — укорила я.

Лелик безнадежно махнул рукой.

Через два часа клиентка уходила от нас, загруженная под завязку. Помимо курточки, она приобрела пару свитеров, великолепно с ней гармонировавших, пару сапог под цвет свитера, сумочку и пару перчаток для полного комплекта. Еще Ленка навязала ей шелковый шарфик и две пары колготок «Омса» по смешной цене.

Дама плыла по воздуху. Она была счастлива. За ней в кильватере тащился Лелик, загруженный пакетами и сумками. Его ноги, в отличие от ног жены, попирали грешную землю.

— Вот ведь как мало нужно женщине для счастья, — задумчиво сказала Ленка, провожая покупательницу взглядом. — Пара новых шмоток — и все проблемы позади.

Она стряхнула пепел с сигареты и повернулась ко мне.

— Спасибо, Ирок, — сказала она задушевно. — Ты настоящий друг. За мной не пропадет.

— Да ладно! — ответила я беспечно. — Забудь!

— Не забуду! — пообещала Ленка. — Долг платежом красен.

Я еще не знала, как пригодится мне впоследствии Ленкина помощь!

Вечером, по окончании работы, ко мне неожиданно заглянула тетя Женя.

— Как дела? — спросила она бодро.

— Прекрасно, — ответила я.

— Тогда почему у тебя такой вид, будто тебя кошка с помойки притащила?

— Не выспалась, — ответила я почти честно.

Тетя Женя сдвинула брови.

— Пора высыпаться! — сказала она строго. — Может, ты, наконец, соблаговолишь выйти замуж и перебраться к нам? Меньше будете под кустами просиживать… Полуночники…

— Я думаю, — ответила я без энтузиазма.

Тетя Женя вздохнула. Присела на одну доверху набитую сумку, потянула меня за запястье и усадила напротив. На такую же набитую сумку.

— Поговорим? — предложила она.

Я пожала плечами. О чем тут говорить?

— Ты Лешку не любишь?

— Я не знаю.

— Ир, чего ты хочешь? — спросила тетя Женя напрямик.

— Хочу получить образование, — ответила я так же прямо.

Начальница удивилась.

— Мало зарабатываешь?

— Дело не только в этом.

— А в чем?

И тетя Женя принялась загибать пальцы:

— Продавать умеешь. Я тебя не обманываю, плачу честную зарплату. Лешка у меня вполне приличный парень. Я тоже не старая людоедка. Нет, может, и старая, но не людоедка… Чего тебе еще?

— Не все так просто, — ответила я уклончиво.

Тетя Женя сделала нетерпеливый жест.

— Да ну тебя…

— Не смогу же я всю жизнь этим заниматься! — попробовала я зайти с другой стороны.

— Почему?!

— Скучно потому что!

Тетя Женя подняла брови.

— Скучно?

— Вы извините меня, — покаялась я. — Я все прекрасно понимаю. Если бы не вы, мы бы с отцом просто не выжили. Только не мое это дело — вещи продавать. Понимаете?

— Нет.

— Разве вы не хотите, чтобы Лешка поступил в вуз?

— Нет.

— Нет?! — не поверила я.

— Нет, — подтвердила тетя Женя. — Зачем? Я училась много лет, и что? Каков итог? Продаю на базаре турецкую выделку. Предположим, Лешка куда-нибудь поступит и что-нибудь закончит. И чем он будет заниматься? Продавать на базаре турецкую выделку. Так чего зря время терять? Кому оно сейчас нужно, это образование? Ты посмотри вокруг: безработица гуляет именно среди таких людей. Среди образованных, я имею в виду. Не нужны этой стране грамотные и умные. Нужны спекулянты, и только спекулянты. Я, к сожалению, дошла до этой простой мысли слишком поздно. Так хоть вы с Лешкой не повторяйте моих ошибок!

— Времена меняются…

— Не говори глупости! — вспылила тетя Женя. — Не повторяй эту благостную чушь, которую несут по телевизору для нашего успокоения! Ничего не меняется! Все остается по-прежнему! И. смотри жизни в глаза, а не в задницу! Какой бы диплом ты ни получила, с ним еще пристроиться нужно! Поверь мне: вернешься на рынок, и рада будешь, если возьмут! Так что не валяй дурака.

Я промолчала.

— Ладно, — сказала тетя Женя, резко меняя тему. — Ты устала, тебе пора отдыхать. Бери отпуск.

— Нет, зачем? — испугалась я.

— Оплаченный отпуск, чего заколыхалась? Выспишься, дурь и пройдет. Как отец?

— По-прежнему, — ответила я хмуро.

— Мне рекомендовали одного врача…

— Ой, хватит! Где только мы не были!

— Это хороший врач, — с напором сказала тетя Женя. — Слышишь, Ирка? Хороший!

— Чем он так хорош?

— Он не совсем обычный врач.

— То есть? — не поняла я.

— Ну, не профессиональный…

— Все-все! — замахала я руками. — Закончили этот разговор! Еще к шарлатанам я отца не водила!

— Он не шарлатан…

— Разговор окончен, — повторила я твердо.

Тетя Женя поднялась с сумки.

— Тяжелый у тебя характер, Ирина, — сказала она, не глядя на меня. — Категоричная ты очень. Трудно тебе в жизни придется.

— Вот спасибо, — сказала я. — А то мне сейчас так легко живется!

— Будет еще хуже, — пообещала тетя Женя, — если себя не поломаешь.

И повторила, не глядя на меня:

— Бери отпуск.

— Надолго?

— Как полагается. На двадцать четыре дня. Дальше видно будет.

— Хорошо.

— Домой едешь?

— Мы с подругой в кафе собирались, — солгала я.

— Поздно не разгуливай, — предупредила меня тетя Женя. — У нас за домом человека убили, знаешь?

— Что-то слышала.

— Пока, — сказала тетя Женя и сделала шаг к выходу из нашей тесной каморки.

Остановилась и повторила:

— Хорошо подумай, Ира.

— О чем?

— Обо всем. А Лешку пока не трогай. Если он тебе не нужен, пускай отвыкает. Нечего ему зря дергаться.

Я осталась одна. Медленно собралась, закрыла дверь и побрела на улицу.

Ни с какой подругой я встречаться не собиралась. Мне просто хотелось немного побыть одной и подумать о жизни. Или ни о чем не думать вообще.

Я вышла на оживленный бульвар и огляделась. Народ торопился к метро, но я не захотела сливаться с толпой. Над городом еще не начали сгущаться веселые майские сумерки, воздух был насыщен свежим резким запахом влажной земли, и я остановилась, жадно вдыхая.

Весна — самое бесовское время года.

Именно весной мной начинают овладевать мечты, которые в другое время года кажутся абсолютно неосуществимыми. Именно весной мне начинает казаться, что моя жизнь вот-вот переменится к лучшему. Что вот сейчас я, наконец, пойму, чего же я хочу и куда мне нужно двигаться, чтобы этого достигнуть. Что, начиная с этой весны, все в моей жизни пойдет по-другому.

По-правильному. По-праздничному.

Но одна весна сменяется другой, а все остается по-прежнему.

Моя прогулка изрядно затянулась, и домой я попала уже в начале одиннадцатого.

Проходя мимо подъезда, в котором жил убитый сосед, я втянула голову в плечи. Почему-то мне было стыдно.

На скамейке сидела незнакомая мне женщина и тихо плакала. Сначала я хотела пройти мимо, но все же замедлила шаг. Постояла в нерешительности и осторожно приблизилась к ней.

— Вам плохо? — спросила я участливо.

Женщина подняла голову. Ее лицо было мне незнакомо. Впрочем, я не могу похвастаться особенной наблюдательностью. Вполне возможно, что она живет в нашем доме.

— Плохо, — ответила женщина и снова расплакалась. Уже громче.

Я присела рядом с ней и взяла ее за руку.

— Могу я чем-то помочь?

— Нет, — ответила женщина, всхлипывая. — Мне теперь никто не может помочь.

— Хотите воды?

— Хочу, — ответила она.

— Тогда давайте зайдем ко мне, — предложила я. — Выпьете воды, умоетесь…

— Вы живете в этом доме? — перебила меня собеседница.

— Да. Только не в этом подъезде.

— А Казицкого вы знаете? То есть…

Женщина громко всхлипнула и поправилась.

— Знали?

— Казицкого? — медленно переспросила я. По коже побежали мурашки.

— Юру Казицкого! Он жил в этом подъезде!

— А вы ему кто? — спросила я.

Женщина беспомощно пожала плечами:

— Формально никто… Мы собирались пожениться, но не успели…

И она разрыдалась.

Я обняла ее за плечи и принялась укачивать, как ребенка.

Ну почему меня преследует эта проклятая история! Я хочу обо всем забыть! У меня собственных проблем выше крыши! У меня папа больной!

Благоразумнее всего было бы встать со скамейки и уйти домой, предоставив женщину ее собственной судьбе. Именно это я и сделаю.

Я поднялась с места и сказала:

— Ну, что же вы? Идемте!

Женщина покорно встала и пошла следом за мной.

Нет, все-таки я идиотка.

Дома я первым делом проверила, ел ли папочка. Ел. Только не разогревал ничего. Ладно, слава богу, что не забыл о приеме пище. Уже прогресс. Раньше забывал.

Я пошла в спальню, тихонько постучала и приоткрыла дверь.

Папочка лежал на кровати и смотрел в потолок. На мое появление он не отреагировал.

Я бесшумно прикрыла дверь и вернулась на кухню. Женщина сидела за столом и смотрела в окно. Я опасливо выглянула наружу. Тело, слава богу, увезли. Но из глаз бывшей невесты Казицкого все равно бежали слезы.

Я достала из холодильника бутылку вина и разлила его по бокалам.

— За помин полагается водку пить, — объяснила я, — только у нас водки нет. Выпьем.

Женщина молча взяла свой бокал и единым глотком осушила его. Я отпила совсем чуть-чуть. Я быстро пьянею.

— Представляете, — сказала женщина, не отрывая от окна мокрых глаз, — мы сегодня встретиться договорились. Я пришла, а Юрки нет… Ждала, ждала, за ним поехала. Думала, такой скандал закачу! А у него дверь опечатана.

Она закрыла лицо совершенно мокрым носовым платком. Ее плечи затряслись.

Я ушла в свою комнату и вернулась назад со стопкой отглаженных носовых платков.

— Возьмите, — сказала я, и подвинула стопку женщине. — Ваш совсем мокрый.

— Спасибо, — прошептала женщина.

— Меня зовут Ира.

— Юля.

— Мне очень жаль, что мы так знакомимся, — сказала я искренне.

— Мне тоже.

Женщина всхлипнула и яростно высморкалась в сухой носовой платок.

Она была не очень юной. А может, мне так показалось из-за поплывшей косметики? Но она определенно была милой. Знаете, есть такие женщины, к которым сразу проникаешься симпатией. Неизвестно, с какой стати. Просто так.

— Как это случилось? — спросила Юля.

— Я не знаю, — ответила я, опустив глаза.

— Соседка сказала, что Юру зарезали.

Я промолчала.

— Господи, бред какой, — сказала женщина больным голосом. — Юру зарезали! Юру! Да он в жизни мухи не обидел! Кто мог его зарезать? За что?

— Я его совсем не знала, — сказала я наконец. — Дом большой, соседей много. А чем он занимался?

— Юрочка был лингвистом.

— Лингвистом?

— Да. Он работал в институте истории языка и литературы.

— Переводчиком что ли? — не поняла я.

— Нет, не совсем. Понимаете, лингвистика — это…

Тут Юля прервала сама себя и договорила безжизненным голосом:

— Какая теперь разница?

Решительно взяла бутылку и налила себе полный бокал вина. Так же лихо осушила его и впечатала в стол.

— Все пропало, — пробормотала она. — Все.

Я молчала не только потому, что не знала, о чем говорят в таких случаях. Я страшно боялась ляпнуть лишнее.

— Подожди, говорит, Юлечка, — бормотала женщина себе под нос. — Все, говорит, у нас будет. Уедем, говорит, куда захочешь. Уехали.

Она горько рассмеялась.

— Он был обеспеченным человеком? — осторожно поинтересовалась я.

— Юрка-то?! Господи!

Женщина закатила глаза под лоб и быстро вернула их на место.

— Тогда откуда такие планы?

— Вот и я думаю: откуда?..

Юля снова потянулась за вином.

— Вы простите, Ира, — сказала она, налив себе третий бокал. — Но мне так и правда легче становится. Знаю, что утром будет плохо, но хоть на час забуду…

— Не извиняйтесь, — сказала я.

Юля кивнула и выпила. Уже не так быстро, как в первый раз. Мне показалось, что она насильно запихивает в себя красную пахучую жидкость.

— Друзья у него были? — спросила я.

— У Юрки? Ой!

Юля икнула и прикрыла рукой рот. По-моему, она немного опьянела.

— Не знаю. Он вообще-то не очень общительный человек… был.

Она тяжело задышала, но справилась с собой и не расплакалась.

— Почти ни с кем не общался. Самодостаточный человек… был.

Юля подперла висок кулаком и продолжала не очень связно:

— Юрка был из хорошей семьи. С корнями. Сейчас модно искать голубую кровь, а ему и искать не нужно было. Все бумаги имелись. Только он стеснялся. Его прадед был известным ювелиром. Магазин имел. В Варшаве, кажется. Раньше Польша в Российскую империю входила, знаешь?

Я кивнула.

— Ну, вот… Ян Казицкий был пожалован личным дворянством за меценатство.

Юля кивнула и пояснила:

— Искусство очень любил. Ну, и тратился на него щедро. Особенно на живопись.

— Осталось что-нибудь? — спросила я быстро. Вот вам и мотив для убийства!

— Да нет, ничего. Ограбили их то ли в девятнадцатом году, то ли в двадцатом… То есть конфисковали все. А прадеда застрелили, чтоб под ногами не мешался.

— Понятно.

Я снова замолчала.

Юля тяжело поднялась со стула.

— Поеду. Спасибо тебе, Ира, хороший ты человек.

— Не за что.

— Есть за что. Знаешь, сколько людей мимо меня прошло? Ни один не остановился. А ты остановилась.

Она пошатнулась и ухватилась за стол.

— Я провожу тебя, — сказала я и взяла гостью под руку.

— Да, пожалуй… До трассы. Там машину поймаем…

Юля посмотрела мне прямо в глаза и вдруг спросила:

— Что мне делать?

— Жить, — ответила я, не задумываясь.

— Как? Раньше все Юркой заполнялось. А теперь… пустая квартира. Фикус и две кошки. Ради чего жить?

— Хотя бы ради фикуса и кошек, — сказала я. — Они без тебя погибнут.

Минуту она молчала, потом задумчиво кивнула. Напряжение стало медленно уходить из ее глаз.

— Дело говоришь. Погибнут.

И Юля, пошатываясь, пошла к двери.

У самого выхода она задержалась и попросила:

— Можно, я буду тебе звонить? Иногда, не часто! А то одной так тяжело…

— Конечно, — ответила я. Быстренько сбегала за ручкой и написала номер телефона на отрывном листке блокнота.

— Вот.

— Спасибо, — сказала Юля. — И ты мне позванивай, ладно?

— Тогда номер оставь.

— Сейчас.

Она сощурилась, сфокусировала зрение и тщательно вывела на бумаге крупные неровные цифры.

— Ты где-то в центре живешь? — спросила я.

— Возле МИДа. Звони, хорошо?

— Я позвоню.

Мы вышли на улицу. Я поддерживала Юлю под локоть. Ее немного пошатывало.

Мы остановили старенький «Жигуленок». Водитель был пожилым и добродушным, но я, на всякий случай, демонстративно осмотрела номер машины и велела Юле:

— Приедешь — позвони.

— Зачем? — удивилась она. Впрочем, тут же сориентировалась, бросила на водителя хитрый взгляд, хихикнула в кулак и пообещала:

— Обязательно позвоню.

— Пока.

— Пока. Спасибо тебе.

Машина отъехала.

Я провожала ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду. Потом развернулась и медленно побрела домой.

Покойный Юрий Казицкий, правнук ювелира и мецената, пожалованного личным дворянством, упорно не хотел оставлять меня в покое.

То, что его предок был ювелиром, наталкивало на определенные выводы. В семье мог сохраниться какой-то раритет, передававшийся по наследству. В итоге он дошел до Юрия, а тот, вознамерившись жениться и устроить любимой женщине красивую жизнь, мог решиться на продажу.

Ясно, что эта вещь была ценной. Иначе зачем столько тайн и недомолвок? Зачем эти полуночные встречи с потенциальным покупателем? Зачем его убили?

Интересно, что это была за фамильная ценность? Картина? Вряд ли. Я видела, как убийца торопливо обшаривал карманы Казицкого. Значит, вещь была небольшой. А может, он искал ключ от сейфа или что-нибудь в этом роде? Не сошел же Казицкий с ума, чтобы держать вещь огромной ценности в собственной квартире!

Я так ничего и не придумала. Добрела до квартиры, открыла дверь и плюхнулась на невысокую банкетку с вытертой бархатной обивкой. Как же я устала!

Сил не было даже на то, чтобы совершить необходимые водные процедуры. Я с трудом поднялась, дотащилась до спальни и проверила, спит ли папочка.

Кажется, спит. Во всяком случае, лежит с закрытыми глазами.

Я дошла до своего дивана, упала на него как была, в джинсах, неумытая, с нечищенными зубами, и моментально провалилась в темноту.

Спала я долго: до двенадцати. Проснулась и первым делом возблагодарила тетю Женю за своевременный отпуск. Все-таки как здорово, что мне сегодня никуда не надо идти!

— Доброе утро.

В дверях моей комнаты стоял папочка.

— Доброе утро, папа. Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо, — вежливо ответил папочка. Он теперь все время разговаривал со мной именно так: вежливо и безразлично. Единственные эмоции, которые он иногда проявлял, были испуг и удивление. Все остальное давно осталось за кадром.

— Ты выспался?

— Спасибо, выспался.

Папочка подумал и решил проявить вежливость:

— А ты?

— Выспалась, — сказала я.

— А почему ты спишь в одежде?

— Я вчера так незаметно уснула, — ответила я виновато. — Не успела раздеться.

— А-а-а…

Папочка подумал еще немного.

— Тебе звонила Маша.

— Ох, черт! Совсем забыла!

Со всеми своими перипетиями я забыла позвонить Машке. Представляю, какой концерт ждет меня сегодня!

— Она очень сердилась из-за того, что ты ей не перезвонила.

— Забыла!

— Я сказал, что ты вчера поздно пришла, — сообщил папочка, чем растрогал меня почти до слез.

Он пытался меня прикрыть!

— Спасибо, папуля.

— Не за что. Я заварил чай.

— Иду.

Папочка вышел из комнаты.

Я вылезла из несвежей одежды, накинула на себя халат и отправилась в ванную. Размотала бинты на ноге и ладони, внимательно осмотрела свои раны.

Так. Нога, конечно, выглядит не лучшим образом, но нагноение мне не грозит, слава богу. Ладонь почти затянулась.

Я влезла в ванную, выкрутила краны до упора. Долго стояла под душем, ловила губами теплую воду и наслаждалась минутами приятного бездумья. Наконец с сожалением перекрыла воду, досуха растерлась полотенцем, накрутила на мокрой голове тюрбан, влезла в халат и отправилась завтракать.

— Ты не опоздаешь на работу? — проявил бдительность папа.

— У меня отпуск. С сегодняшнего дня.

— А-а-а…

— Машка давно звонила?

— Последний раз примерно полчаса назад, — добросовестно отчитался папа.

— Господи! Она не один раз звонила?

— Пять раз. С восьми утра.

— Ох.

И я мрачно задумалась. Очередная личная драма. Нет, на этот раз Машке придется справляться самой. На нее у меня сейчас просто нет сил.

Не успела я допить чай, как телефон затрезвонил снова.

— Я подойду, — сказала я папе и поднялась с места.

Сняла трубку и обречено сказала:

— Слушаю.

— Ты почему не перезвонила? — сразу ринулась в атаку моя подруга.

— Прости, закрутилась…

— Тебе что, все равно?

— Мне не все равно…

— Хоть бы поинтересовалась для приличия, что случилось!

Я закрыла глаза и посчитала до пяти. Потом открыла глаза и спросила.

— Маша, что у тебя случилось?

— Спасибо, что спросила, — съязвила подруга. Помолчала и добавила торжественным тоном:

— Ирка, я подаю на развод.

— Подавай, — ответила я, не успев подумать.

Машка подавилась. Она, как обычно, ждала моего противодействия.

— Как это «подавай»? — переспросила она растерянно. — А ребенок?…

— Тогда не подавай.

Машка умолкла. Я тоже молчала, потому что не знала, что еще сказать.

— Ирка, ты странная сегодня, — подала голос подруга.

— Разве?

— У меня создается впечатление, что тебе до фени мои трудности.

— Маш, — сказала я устало. — Мне, конечно, не до фени… Но ты пойми, у меня нет готовых ответов на все вопросы. Я, правда, не знаю, как тебе нужно поступить. И потом, извини, конечно, но тебе не приходило в голову, что у меня тоже могут быть свои трудности?

Сказала — и сама испугалась. В трубке воцарилась зловещая тишина.

— Маш, — позвала я дрожащим голосом.

— Понятно, — прошипела моя подруга. Вернее, уже моя бывшая подруга.

И в ухо мне полетели короткие гудки.

Перезванивать я не стала.

Мой вам совет, хотя не люблю их давать: не приучайте людей плакаться вам в жилетку. Иначе они к этому привыкнут и ваше нежелание подставить ее в очередной раз воспримут как личное оскорбление. Вот, как Машка, например.

Так уж получилось, что своими проблемами я подругу не обременила ни разу. Мне вообще кажется неприличным загружать людей собственными переживаниями. Тетя Женя называет это «синдромом сильной женщины». Ей виднее. Если и есть на свете сильные женщины — то моя начальница в числе первого десятка.

— Все в порядке? — спросил папочка, когда я вернулась на кухню.

— Все в порядке, — произнесла я волшебную фразу, и папа сразу успокоился.

— Папуля, ты не хочешь пойти погулять? — спросила я осторожно.

Папочка подумал.

— Не знаю…

— Далеко не пойдем. Посидим на лавочке возле дома. Да?

— Да, — согласился папа, но без особого энтузиазма.

Выходить из дома он почти перестал. Мне стоит больших усилий вывести его хотя бы на час. Отец испытывает страх перед открытым пространством. Врач назвал это какой-то фобией, не помню, какой именно.

Тем не менее я не оставляю осторожных попыток вернуть его из потустороннего мира, в котором он пребывает со дня смерти мамы. Но иногда мне кажется, что это уже невозможно. Что папочка настолько далеко ушел в запретную территорию, что уже не слышит голоса, зовущего его назад.

Я вывела папочку на лестничную клетку, заперла дверь и вызвала лифт.

— Давай пойдем пешком, — попросил отец.

— Ты боишься лифта?

— Нет. Просто хочу пешком, — заупрямился папочка.

Это было уже что-то новенькое в его болезни. Раньше замкнутое пространство у отца страха не вызывало.

— Ну, хорошо, — согласилась я.

И мы побрели вниз.

На пятом этаже нас перехватила Вероника, которая вытряхивала шерстяной плед.

— Привет, — сказала она, не глядя на меня. Все ее внимание было приковано к лицу папочки.

— Дмитрий Семенович, здравствуйте! — громко, словно обращаясь к глухому, воззвала соседка.

Отец слегка вздрогнул от повышенного тона и ответил:

— Здравствуйте, Вероника.

Глаза соседки стали тоскливыми. Конечно, Вероника надеялась на то, что отец ее не узнает. Это дало бы ей прекрасный повод перемыть нам кости за вечерним чаем у подружки: «Иркин-то отец совсем плохой стал. Я с ним сегодня поздоровалась, а он меня не узнал, представляешь? Скоро совсем с ума сойдет. Господи, хоть бы кидаться не начал! Да, Ирку жалко. Бедная девочка!..»

И так далее, и тому подобное.

— Как он? — спросила Вероника жалостливо.

— А почему ты спрашиваешь у меня? — удивилась я. — Вот отец стоит! Спроси у него сама!

Вероника икнула от неожиданности. И нехотя повернулась к папе.

— Как вы, Дмитрий Семенович? — снова завопила она.

Отец немного отстранился и вежливо сказал:

— Все в порядке. Я хорошо слышу, Вероника, не кричите.

Я мысленно возблагодарила всех дружественных святых за этот прекрасный ответ.

— Ну, удовлетворена? — спросила я. — Нам можно идти дальше?

Вероника поджала губы и хлопнула дверью. Ясно. Сегодня разговор за вечерним чаем у подружки примет другой оборот: «Ирка-то какой хамкой выросла! Я сегодня спросила ее папашу, как он себя чувствует, так она мне так нахамила, что и вспоминать не хочется! С другой стороны, понятно, конечно… Девчонка без матери осталась, отец со сдвигом, кому ее воспитывать? И не говори! Жалко девчонку…»

Почему-то я уверена, что все перемывания костей ближним, сплетники заканчивают богоугодными сожалениями. Не знаю почему. Наверное, это их возвышает в собственных глазах.

Дескать, не просто в чужом белье копаемся, а жалеем несчастных. Добрые такие.

Поменьше бы их было, таких добрых.

Когда мы вышли во двор, отец привычно напрягся. Мир вокруг стал для него враждебной средой, полной ловушек. И, несмотря на то, что ярко светило солнце, воздух пах цветущей сиренью, а дворничиха сегодня особенно тщательно вымела двор, этот мир отца не радовал.

— Посидим? — предложила я, указывая на скамейку.

— Хорошо, — согласился отец. Его голова втянулась в плечи.

— Пап, все в порядке, — повторила я. — Все хорошо. Никто нас не обидит.

— Да, — повторил папочка. Но я видела, что он мне не поверил.

Тем не менее он покорно пошел следом за мной к скамейке и уселся на самый край.

— Облокотись, — призвала я. — Так удобней!

— Спасибо, мне хорошо, — ответил отец и окончательно спрятался в своей раковине.

Я вздохнула и поерзала по деревянному сиденью. Ну, ничего. Пускай хоть немного воздухом подышит.

Двор дома в это время был почти пуст. Только сидели возле своих подъездов две-три пенсионерки и грели на солнце косточки.

Оно и понятно. День будний, народ давно на работе, только я осталась не у дел. Интересно, что будет, если я не захочу выходить замуж за Лешку? Тетя Женя уволит меня с работы или нет?

Нет, конечно, нет! Она не подлая и не мстительная женщина. Она добрая, сильная и справедливая. И потом, она меня не из жалости держит. С работой я справляюсь, клиенты меня любят, товар продается хорошо… С чего ей меня увольнять?

Конечно, тетя Женя очень хочет видеть в качестве невестки именно меня. Во-первых, потому что мы живем рядом почти всю сознательную жизнь. Тетя Женя все про меня знает и не опасается никаких неприятных сюрпризов. Во-вторых, потому что ее, как и любую московскую мамочку, преследует образ корыстной провинциалки, мечтающей о столичной прописке.

Впрочем, это пустяки.

Почему-то мне кажется, что даже если Лешка приведет домой девушку-лимитчицу, тетя Женя, немного поворчав для приличия, в конце концов с этим смирится. И даже подружится с невесткой.

Незаурядная она женщина.

Все местные бомжи ходят к ней за чаем.

Да-да, я не оговорилась!

Зимой, когда эти несчастные замерзают на улицах, тетя Женя взяла за правило выдавать им — в термосе, банках, кружках, в чем угодно — горячий чай. Может, это не так уж и много, но она делает, что может, чтобы хоть немного помочь людям. Многие ли из нас могут похвастаться тем же?

Из-за этого тетя Женя имеет массу неприятностей с соседями, которым не нравится даже минутное присутствие дурно пахнущих бомжей на их чисто вымытой лестничной клетке. Один сосед, здоровенный, раскормленный, красномордый мужик, вообще клянется спустить их пинками с шестого этажа, если увидит еще раз.

Знаете, что самое интересное?

Этот мужик исправно посещает церковь.

Больше того. Считает себя верующим и христианином.

Я так и вижу, как он выстаивает службу. Огромный, красномордый, с постным выражением лица. Как он крестится в нужных местах и благоговейно склоняет толстую шею перед распятием.

Как он умиляется самим собой.

Иногда мне бывает интересно: зачем люди, подобные ему, ходят в церковь? Они же там ничему не учатся!

Не понимаю…

Вообще, мне кажется, что диалоги бога с людьми похожи на игру в испорченный телефон. Бог говорит, люди слушают. Потом переглядываются, перетолковывают сказанное так, как им удобней, и, довольные, расходятся по домам.

Поведение людей меня в данном случае не удивляет. Меня поражает терпение бога. Ему не надоело разговаривать впустую?

Как говорила одна моя школьная преподавательница, «педагог должен обладать неутомимостью попугая».

Наверное, подобная неутомимость должна быть и у бога. И то, не гарантия, что он достучится до глухих, не желающих слышать, и слепых, не желающих видеть.

Зачем он с нами возится? Я бы на его месте давно плюнула.

— Ира!

Я очнулась и повернула голову.

— Что, папа?

— Пойдем домой, — робко попросил папочка. — Я уже нагулялся.

Я взглянула на запястье. Нагулялся за полчаса.

— Тебе здесь совсем не нравится? — спросила я с горечью. — Смотри, какая погода хорошая!

— Я на балконе посижу…

— Ну, хорошо, — капитулировала я. — Пойдем домой.

Врач предупредил меня, что ломать папин страх не нужно. «Время и терпение, — повторил он несколько раз. — Только время и терпение. И тогда, возможно…»

Врач не договорил, но я поняла. Возможно, отец ко мне вернется. А возможно, и нет.

На этот раз папа не стал отказываться от лифта. Страх перед враждебным внешним миром так изматывал его, что он даже начал немного задыхаться. Я стояла рядом с отцом в тесной кабинке, крепко держала его под руку и чувствовала, как быстро и сильно колотится его сердце.

Мне хотелось плакать от жалости и бессилия.

Дома я напоила отца чаем с медом и уложила его на диванчик в гостиной. Подсунула под руку книжку, которую отец изредка пытался читать, и попросила:

— Отдохни, хорошо?

— Хорошо. Ты уходишь?

— Ухожу.

— Надолго?

— Не знаю. Ты боишься остаться один?

Папочка помотал головой.

— Нужно же мне знать, когда ты вернешься, — ответил он рассудительно.

Я не стала обольщаться этими всплесками разумности. Они были только поведенческими рефлексами, стереотипами, заложенными в подсознании. Ну, все равно, что вымыть руки или почистить зубы, не более того…

— Я позвоню, если задержусь, — пообещала я.

— Хорошо.

— Не забудь пообедать.

— Не забуду.

— Все на плите. Только разогрей, не ешь холодное.

— Разогрею.

Он соглашался со мной, как ребенок. Я поцеловала отца в щеку и пошла в коридор.

Обулась, проверила содержимое сумочки и вышла из квартиры.

Честно говоря, никаких дел у меня не было. Просто не хотелось сидеть дома. Я купила в киоске мороженое и неторопливо побрела по улице.

Да, не привыкла я сидеть без дела. Руки так и чешутся чем-нибудь заняться. Интересно, чем?

Идея, возникшая у меня, была плохой идеей. Но ноги сами принесли меня в телефонную будку, руки сами вытащили из сумочки телефонную карту, а пальцы сами набрали номер телефона.

— Справочная слушает, — ответила трубка казенным голосом.

— Будьте добры, продиктуйте мне адрес Института истории языка и литературы, — попросила я.

— Минуту…

В трубке запел Элтон Джон. Интересно, у меня хватит денег, чтобы дождаться ответа? По-моему, на карте у меня не больше трех единиц…

— Записываете? — осведомилась женщина.

— Да-да!

Телефонистка продиктовала адрес. Я добросовестно запомнила его, вышла из телефонной кабинки и сразу же записала. На всякий случай.

Институт, в котором работал покойный Казицкий, располагался в старом уютном тупичке. Здание тоже было старым и уютным, с фасадом, украшенным колоннами, как дворянская усадьба. Ступени, похожие на гармошку, вели к высокому крыльцу, огороженному каменной балюстрадой. Похоже, особняк действительно был старинным. Судя по классическому архитектурному стилю, примерно девятнадцатого века. Точнее не скажу, образования не хватает.

Я еще раз с горечью ощутила собственную ущербность. Господи, до чего учиться хочется!

Я поднялась на полукруглое крыльцо. Здесь стояли двое мужчин и курили. По-видимому, работники института.

«Что ты делаешь?» — воззвало ко мне благоразумие, но я наплевала на его голос.

— Простите, вы здесь работаете? — спросила я мужчин, стараясь улыбаться наивной улыбкой.

— Работаем, — весело ответил один. Второй, высокий, широкий в плечах мужчина, мой вопрос проигнорировал.

— А вы не знаете, как мне повидать Юру Казицкого? — спросила я.

Вопрос, как и следовало ожидать, произвел на мужчин неприятное впечатление. Тот, который был пониже, выронил сигарету. Высокий прищурился и уставился на меня оценивающим взглядом.

— Зачем он вам? — спросил высокий, впервые раскрыв рот.

— Он меня приглашал в гости, — беспомощно соврала я.

Мужчины переглянулись. Невысокий откашлялся.

— Тогда вам лучше не торопиться, — сказал он неловко.

— То есть?

— Юра умер.

Я постаралась изобразить ужас. По-моему, получилось.

— Умер?! Когда?

— Позавчера.

— От чего?!

— От несварения желудка, — ответил высокий грубо. Он нравился мне все меньше и меньше. Точнее говоря, вообще не нравился.

— Алик, зачем ты так? — мягко укорил невысокий. И, обращаясь ко мне, грустно проинформировал:

— Убили. Ударили ножом.

— Боже мой!

Я приложила ладонь к губам. И почти не лицемерила, потому что при этих словах память услужливо предоставила мне картинку: неподвижно лежащее тело, бурая трава и медленно стекленеющие глаза, обращенные ко мне с какой-то мучительной просьбой.

— Боже мой! — повторила я дрогнувшим голосом.

Высокий стряхнул пепел с сигареты.

— А вы кем ему приходитесь? — снова вылез он с бестактным вопросом.

— Кем?

Я растерялась.

— Знакомой…

— Знакомой! — с иронией повторил высокий. — Странно! Мы с Юркой довольно тесно общались. Что-то не припоминаю вас среди его немногочисленных знакомых.

— Я вас тоже не припоминаю, — ответила я высокомерно.

Мужчина ухмыльнулся и стал смотреть в сторону. Мерзавец!

— Так что, девушка, — подвел итог невысокий и прикурил новую сигарету, — в гости к Юрке теперь не торопитесь. Все там будем, каждый в свое время. И вас вызовут.

Я не нашлась, что ему ответить, повернулась и медленно пошла вниз.

Глупо! Очень глупо, что я не составила толкового плана!

Я хотела познакомиться с людьми, работавшими с моим покойным соседом, и выяснить, с кем из них у Казицкого могли быть деловые отношения. Или не с ними, а с кем-то другим… На работе люди, как правило, общаются теснее, чем обычные соседи. Меня страшно мучил один вопрос: что за раритет собирался продать мой сосед? Что это было? Как это выглядело?

И вот что получилось в итоге. Пришла и засветилась совершенно напрасно. Ничего не узнала.

В полном расстройстве чувств я побрела к метро. Купила талончик на одну поездку, спустилась по эскалатору вниз и принялась мерить шагами платформу.

Конечно, лучше мне не лезть в эту историю. Но как интересно! И потом, что за слово пытался произнести Казицкий перед смертью? «Катра…» Может, он пытался выговорить фамилию убийцы? Какие фамилии могут так начинаться? Катранюк. Катрашов. Катраненко. Катранин.

Я вздохнула. Проще телефонный справочник перелистать.

Поезд оповестил о своем прибытии мелодичным звоном. Я вошла в полупустой вагон и плюхнулась на сидение.

Отпуск — это, конечно, хорошо. Плохо то, что я не привыкла бездельничать.

Нужно найти себе разумное занятие. Например, просмотреть справочник для поступающих.

Как говорит одна моя знакомая, которой посчастливилось поступить в вуз, она рассматривала проспекты, издаваемые учебными заведениями, как меню в ресторане. Выбор зависел от того, на что хватит денег.

Для меня это тоже болезненный вопрос. Конечно, хотелось бы получить хорошее образование, которое даст мне интересную работу и пристойный заработок, но хватит ли у меня на это денег?

Как говорил принц Гамлет, «вот в чем вопрос».

Еще плохо то, что я пока смутно себе представляю, чего мне хочется. Существует множество соблазнов, которые в разное время кажутся мне приоритетными. Например, юридический факультет. Блеск! Юристы нужны во все времена! Востребованная и перспективная профессия!

Или, например, экология.

Если учесть ужасающее потребительское отношение человечества к окружающему миру, то эта специальность выглядит еще более перспективной и востребованной. И вообще, мне по душе бесшабашные активисты «Гринписа», которые плюют на юрисдикцию и защищают окружающий мир такими же противозаконными средствами, которыми остальные его разрушают.

Например: взяли и не дали китобойным судам заниматься убийством китов. Вполне, кстати, законным, лицензионным убийством! Просто выстроили свои суда между гарпунерами и стадом китов и заслонили животных. И, как китобои ни маневрировали, так и не смогли загарпунить ни одного кита.

Сделали дело — и предоставили возможность судиться с ними сколько угодно! Главное-то уже совершилось: животные выжили.

Честное слово, мне ужасно нравится эта организация!

Так что вполне возможно, что я изберу себе именно такую специальность.

Впрочем, не нужно забывать о больном отце.

Папочка один не выживет. Его нужно кормить, поить, выводить на прогулки. И еще его нельзя надолго оставлять одного. Потому что он боится.

Я снова вздохнула.

Да, пожалуй, профессия эколога в моей ситуации чересчур экстремальная.

Не сделаться ли мне маркетологом?

Маркетология — это совершенно новая специализация в наших вузах. Исследования рынка стали возможным только с её появлением. Вот только не знаю, хватит ли у меня денег. Перспективное образование дорого стоит.

Вот так, незаметно, погрузившись в собственные мысли, я доехала до нужной станции. Вышла из метро и пересела на маршрутку.

В середине дня пробок на дороге еще не было, и я добралась до дома за двадцать минут.

Решено. Сейчас же позвоню Светке, однокласснице, которая в прошлом году поступила в пединститут. У нее должны сохраниться справочники для поступающих. Зайду к ней, благо, живет она в двух кварталах от меня, улягусь на диван и начну изучать специальную литературу.

Пора определяться. Экзамены скоро.

К моему удивлению, папа встретил меня в прихожей.

— Приходил милиционер, — проинформировал он меня.

— Зачем? — не поняла я.

— Не знаю.

— Чего хотел?

Папочка пожевал губами.

— Спрашивал про тебя, — ответил он наконец.

Я обомлела. Милиция интересуется мной?!

— Спрашивал, во сколько ты вернулась домой позавчера.

— И что ты ответил?

Папочка выдержал паузу.

— Сказал, что ты вернулась в семь, — гордо поведал мне он.

— В семь?!

Я взялась за голову. Если милиция дойдет до Лешки, то папочкины откровения будут равны нулю. Лешка-то точно помнит, что расстались мы в начале второго ночи. Или это уже утро?

— Долго расспрашивал? — спросила я.

— Да нет… Минут десять. Или пятнадцать.

— Понятно.

Я, наконец, сбросила босоножки и добралась до своей комнаты. Идти к Светке мне расхотелось.

Меня что, уже подозревают?

Или это просто плановый обход жильцов, предусмотренный процедурой следствия?

В любом случае, известие меня не порадовало.

Я перетащила телефон в свою комнату и набрала номер Лешкиного мобильника.

— Да? — сухо осведомился Лешка. Номер моего телефона у него, естественно, определился. Интересно, тетя Женя уже проинформировала сына о нашем с ней разговоре?

— Привет.

— Здравствуй.

Ясно. Проинформировала.

— Леш, к вам милиция не приходила?

Он так удивился, что даже забыл о своем засушенном тоне:

— Милиция?! К нам?! Зачем?!

— Ну, в связи с убийством.

— А-а-а…

Лешка немного оттаял.

— Еще нет. А к тебе уже приходила?

— Приходила. Только меня дома не было. Представляешь, отец решил обеспечить мне алиби. Заявил, что я домой в семь вернулась.

В трубке воцарилось напряженное молчание.

— Ты хочешь, чтобы я это подтвердил? — неловко осведомился Лешка.

— Да нет!

Я пожала плечами.

— Какой смысл? Мы все равно ничего не видели.

— Правильно.

В Лешкином голосе сквозило явственное облегчение. Он был мальчик законопослушный и врать не любил.

— Правильно, — повторил он. — Мы ничего не видели. Его убили уже потом, после нашего ухода. А что, у твоего отца будут неприятности, если я скажу правду?

— Не будет у него неприятностей, — тихо ответила я. — В крайнем случае сошлюсь на его болезнь.

Лешка тактично промолчал.

— Ну, ладно, — завершила я беседу. — Будь здоров.

— Ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросил Лешка со значением.

— Вроде ничего.

— Тогда пока.

И он разъединил связь.

Я вернула аппарат в прихожую, хотя папа не пользовался телефоном совершенно. Сила привычки.

Не переставая раздумывать о неприятном посещении, я прошла на кухню и проверила, обедал ли папочка.

Судя по сгруженным в раковину тарелкам, обедал.

Я механически перемыла посуду и расставила ее по местам.

Подошла к окну и потянула на себя штору, чтобы немного затемнить яркое, бьющее в глаза солнце. Перед тем как отойти от окна, выглянула во двор. Безо всякого особого интереса.

Ну что у нас во дворе может привлечь внимание? Все то же самое, что было с утра.

Скамейки, мусорные баки, пододеяльники, сохнущие на протянутых веревках… Дворничиха Нина, разговаривающая с каким-то высоким мужчиной.

Ничего интересного!

Я развернулась и пошла из кухни. Но на полдороге вдруг споткнулась и замерла.

Высокий мужчина!

Я бегом вернулась к кухонному окну и снова осторожно выглянула наружу. На этот раз из-за шторы.

Он.

Тот самый человек, с которым я познакомилась на крыльце Института истории языка и литературы. Знакомый Казицкого.

Что он здесь делает, интересно мне знать?

Возможно, он приехал вместе с милицией. Предположим, в квартире покойного остались его вещи, и он хочет их забрать. Книги, например.

А может, и нет. Может, он специально поехал за мной. И теперь выяснил у дворничихи, что я живу в этом доме. Следовательно, не могла не знать, что Казицкого убили. Только зачем ему выяснять мою личность? Он что, имеет какое-то отношение к произошедшему убийству?

И от этой мысли меня затошнило.

Я закрыла глаза и постаралась максимально четко вспомнить фигуру мужчины, стоявшего возле скамейки напротив кустов сирени. Вспомнила сверкающие в темноте белки глаз, вспомнила громкий шепот и почувствовала, как по коже поползли мурашки.

Нет, тот мужчина был невысоким. Кажется.

А может, мне так показалось от страха? Может, я тогда утратила способность реально оценивать события и их участников?

Может быть. Вполне может быть.

Я рухнула на табуретку.

Что им нужно от меня?! Я же ничем не могу навредить тому убийце! Не видела я его лица! Я даже не могу с уверенностью утверждать, какого он был роста! А Казицкого я до его смерти даже в лицо не знала! Что нужно от меня? Что? Что?!

И тут я вспомнила. Быстрым шагом вернулась в свою комнату, схватила книгу, лежавшую возле дивана, взялась за обложку и потрясла страницами над полом.

Вниз спикировал неровно сложенный листок бумаги.

Я подхватила его на лету, непочтительно уронила книгу и развернула листок.

Он был небольшим и разлинованным. Наверное, вырван из блокнота. Да, точно! В правом верхнем углу жирным шрифтом отпечатана буква «А». Первый блокнотный лист.

Снизу лист был оторван неровно. Очевидно, половина осталась в блокноте Казицкого.

Итак, что же там написано?

От волнения у меня сильно дрожали руки и ровные буквы прыгали перед глазами. Наконец, я справилась с волнением и прочла записку. В ней было всего четыре коротких предложения: «Дом принца Дании. Подвал. Путь к свету. Под ним.»

И, чуть пониже, как бы в стороне от основной части, было добавлено одно слово: «Угадал?»

Я почесала затылок.

Лично я ничего не угадала. Ну, почти ничего.

Понятно, что убийца разыскивает какую-то ценную вещь, которую Казицкий не желал продавать на невыгодных условиях. Наверное, они почти договорились, иначе зачем мой убитый сосед писал эту записку? Наверное, потом что-то произошло и договоренности поменялась. А Казицкого это не устроило.

Я еще раз осмотрела записку.

Ровный четкий почерк. Никаких следов спешки или волнения. Чувствовалось, что писал ее человек в спокойной обстановке. Даже в хорошем расположении духа. Какой-то детский ребус с игривым вопросом в конце.

Конечно, убийца бы сообразил, что все это значит.

«Дом принца Дании».

Какого принца? По-моему, сейчас их в Дании несколько. Подозреваю, что и домов у них немало. А в домах наверняка есть подвалы.

А может, это просто условное обозначение? Поговорка в дружеском кругу?

Не было у Казицкого друзей. По крайней мере, так утверждает его невеста.

Может, она не все про него знала? Возможно.

«Путь к свету». Йога какая-то. Ничего не понимаю.

Я сложила записку. Нужно еще раз поговорить с Юлей. Подробней, основательней. А записку пока перепрятать.

Я встала с дивана и осмотрела комнату.

Куда прятать будем?

Места у меня в комнате не так много. А потайных мест отродясь не водилось.

Я почесала затылок. В задумчивости посмотрела на записку и поняла, что спрятать ее мне некуда. Если захотят найти — найдут. Выход один: сжечь.

Я посмотрела бумагу на свет. Может, там есть водяные знаки?

Ничего подобного. Обыкновенная бумажка из дешевого блокнотика.

На всякий случай я включила настольную лампу и уложила листок на ее абажур. Сейчас стекло нагреется и будет понятно, не писал ли Казицкий потайными чернилами. По-моему, если написать на бумаге молоком, а потом бумажку положить на что-нибудь горячее, то буквы проступят. Где-то я про такое читала.

Абажур нагрелся, но бумажка ничего нового мне не сообщила.

Я переложила листок на горячую лампочку. Может, абажур недостаточно разогрет?

Бумага медленно потемнела, и часть текста оказалась утраченной, как говорят историки о какой-нибудь древней рукописи. И все. Никаких дополнительных инструкций.

Я погасила лампу, взяла листок и заучила текст наизусть. Память у меня хорошая, да и учить было почти нечего. Четыре коротких предложения.

После этого отнесла записку на кухню, положила на поднос и чиркнула спичкой.

Поднесла горящую спичку к бумаге, и она медленно, словно нехотя, свернулась в темный комочек. Пламя разгоралось все сильнее и завораживало взгляд. Я смотрела на небольшую горстку пепла, оставшуюся на подносе и думала: вот и все. Если я чего-то не заметила, то возврата нет.

Что ж, может, это и к лучшему.

Я стряхнула пепел в мусорное ведро, протерла поднос тряпкой и пошла назад. На душе стало спокойней. Вот и нет никаких следов того страшного события.

Я решила, что идти к Светке уже поздно. Пойду завтра. А сегодня займусь хозяйством. Например, заштопаю постиранный пододеяльник, перед тем как его отгладить.

Я вооружилась иголкой, оторвала от катушки белую нитку и прицелилась ею в игольное ушко.

В этот момент в дверь позвонили.

Я вздрогнула. Кто бы это мог быть? Гости к нам давно не ходят. Снова милиция?

Не выпуская иголку из пальцев, я вышла в коридор.

— Кто там? — спросила я, не открывая дверь.

— Откройте, пожалуйста, — ответил приятный женский голос. — МЧС.

— Кто-кто? — не поняла я.

— Эм-че-эс, — членораздельно ответила женщина.

Заинтригованная, я приоткрыла дверь.

На площадке стояла приятная немолодая женщина, одетая в фирменную майку с логотипом министерства чрезвычайных ситуаций. Она улыбнулась мне и нерешительно спросила:

— Вы позволите мне войти?

Я распахнула дверь и отступила в сторону.

Женщина вошла в квартиру и деликатно остановилась на пороге.

— Чем могу помочь? — поинтересовалась я.

Женщина улыбнулась.

— Это я пришла, чтобы вам помочь.

— В каком смысле? — не поняла я.

— Ну, как же! Такое страшное событие! Убийство, я имею в виду. Наше министерство оказывает жильцам Дома психологическую поддержку.

— А-а-а! Спасибо, я в порядке…

— Вы не можете этого знать, — ответила женщина мягко и убедительно. — Шок — коварная вещь. Внешне он может не проявляться, но останется глубоко в подсознании. И последствия такого скрытого шока будут гораздо тяжелей.

Я почесала затылок и прислушалась к себе. Ничего необычного.

— И как вы собираетесь меня проверять?

— Если позволите, мы с вами присядем, — полувопросительно-полуутвердительно предложила женщина.

— Да, прошу, — спохватилась я и сделала жест в сторону моей комнаты.

Женщина вошла первая и окинула комнату быстрым цепким взглядом.

— Как у вас уютно, — похвалила она.

— Спасибо. Присаживайтесь.

Женщина села в кресло, предварительно развернув его в сторону дивана. Мне волей-неволей пришлось сесть на него. Ладонь, в которой была зажата иголка, немного вспотела.

— Вы знали убитого? — спросила женщина.

Я пожала плечами.

— Честно говоря, нет. Дом большой, подъездов много. Я его даже в лицо не помню.

— Понятно.

Женщина зацепила пальцем цепочку на шее и вытянула из-под майки странный медальон. Он был овальный, с каким-то причудливым орнаментом. Женщина сняла цепочку с шеи и принялась небрежно покачивать ее перед глазами.

Я невольно принялась следить взглядом за движением маленького маятника.

— Красивый? — спросила женщина через несколько минут.

— Очень — медленно ответила я. Говорить не хотелось. Язык неожиданно стал тяжелым и ленивым.

— А вы прилягте, — мягко и убедительно предложила женщина. — Так будет удобней разговаривать.

И я послушно легла на диван, не отрывая взгляда от раскачивающегося медальона со странным рисунком.

Чтоб было удобней его рассматривать, женщина медленно поднялась с кресла и перебралась на край дивана, поближе ко мне.

Уселась, вытянула руку. Овальный медальон раскачивался перед моим лицом как метроном. Не могу описать ощущение, овладевшее мной. Я как будто поплыла.

— Вытяните руки вдоль тела, — медленно произнес чей-то голос.

Я покорно разложила руки на диване.

— Вам спокойно, тепло и уютно, — продолжал голос, а я не отрывала глаз от мерного раскачивания маятника. — Все хорошо. Вы в безопасности. Ваше тело наполняется теплом. Голова легкая, свободная. Вокруг вас только хорошие, добрые люди, которым вы доверяете. Вы можете рассказать все что угодно. Вас выслушают и поймут. Вы ничего не боитесь.

Что-то происходило с моими глазами. Веки отяжелели и норовили опуститься вниз. Навалилась сладкая дремота.

— Закройте глаза, — позволил голос, и я с благодарностью воспользовалась разрешением.

— Вам спокойно и уютно. Вы ничего не боитесь.

Я чувствовала, что засыпаю. И именно в этот момент что-то острое больно впилось в правую ладонь, где еще не зажили глубокие царапины от острых краев моего нательного крестика.

Я сильно вздрогнула.

— Все хорошо! — повелительно заговорил голос чуть громче. — Все спокойно. Вы в безопасности.

Но сонливость уже улетела прочь. Взамен пришел страх. Она меня гипнотизирует! Она меня почти загипнотизировала!

Невероятным усилием воли я заставила тело расслабиться. И только незаметно пошарила правой рукой по дивану, отыскивая иголку, которую выпустила из ладони. Эта женщина не должна се заметить.

Нашла тонкую железную спичку, накрыла ее ладонью. И надавила посильней, чтоб чувствовать отрезвляющую силу боли.

— Вы спите и вспоминаете то, что было позавчера вечером, — продолжал голос женщины. — Вы вспоминаете и рассказываете все мне, вашему другу. Мне можно рассказать все. Вы в безопасности. Вы приходите с работы домой. Что потом?

Теперь все зависело от того, насколько убедительно я смогу притвориться. Людей в трансе я видела в основном в телесериалах, поэтому их поведение представляла себе непрофессионально. В отличие от этой женщины, которая, судя по всему, была неплохим гипнотизером.

Тем не менее я должна была попробовать.

Я медленно разомкнула губы:

— Мне…

Сосчитала до трех.

— Звонит…

Опять сосчитала до трех.

— Лешка…

— Кто это? — ровно спросил голос сверху.

— Это… мой… парень…

— Что было потом?

Неужели у меня получается?!

— Мы… договариваемся… встретиться…

— Где вы встречаетесь?

— В парке… за домом… скамейка…

Господи, не оставь!

— Во сколько вы встречаетесь? — монотонно уточняет голос.

— В десять… часов…

— Что вы делаете?

Надеюсь, я не покраснею.

— Мы… гуляем…

— Где?

— По парку…

— Что вы видите?

— Мальчишки… играют… в футбол…

— Еще!

— Мальчишки… уходят…

Притворяться становилось все легче. Наметилась даже какая-то метода. Слово — считаю до трех. Второе слово — считаю до трех. И так далее. Я старалась говорить не очень внятно, словно языку было лень шевелиться.

— Кто приходит вместо них?

— Компания… пьет… пиво…

— Что потом? — спросил голос с чуть заметной ноткой нетерпения.

— Они… уходят…

— Потом? — требовал голос, и я прекрасно понимала, что женщина хочет от меня услышать.

— Сосед… гуляет… с собакой…

— Потом?

— Больше… никого…

— Что вы делаете?

Я мысленно чертыхнулась.

— Мы… сидим… на скамейке…

— Где стоит скамейка?

— Возле… кустов… сирени…

— Дальше!

Я снова чертыхнулась. Ну, была не была!

— Мы… целуемся…

— Дальше!

— Лешка… спрашивает… когда… поженимся…

— Дальше!

— Я… не отвечаю…

— Дальше!

— Он… обижается…

— Дальше! — произнес голос уже устало.

— Мы… уходим… домой…

— Во сколько вы уходите домой? — почти по слогам отчеканила женщина. — Вспомни точно, Ира! Это важно! Вспомни точно!

— В начале… второго…

— Почему ты так думаешь?

— Папа… сказал… что… звонила… моя… подруга… просит позвонить… Я… смотрю… на часы… Половина… второго… половина… второго… половина… второго…

Я так увлеклась, что несколько раз повторила последние слова. Мне было очень важно, чтобы женщина поверила. Возможно, что для меня это был вопрос жизни и смерти.

— Что потом? — спросила женщина, но уже несколько разочарованно.

Потом — самое интересное! Только тебе об этом незачем знать.

— Я… умываюсь…

— Потом?

— Иду… в комнату…

— Потом?

— Я сплю…

— Потом?

— Я сплю…

— Потом?

Я сделала длинную паузу. Отделила, так сказать, день последующий от предыдущего.

— Открываю… глаза… Вижу… часы… Семь… часов…

— Хватит, — сказала женщина устало. Вздохнула, что-то неразборчиво пробормотала себе под нос.

— На счет «три» ты проснешься, — заговорила она громко после минутной паузы. — Этого разговора не было. Ты его не помнишь. Ты просто захотела спать и ненадолго уснула. Раз, два…

Она помедлила, а я внутренне подобралась.

— Три!

Я резко распахнула глаза и минуту добросовестно пялилась в потолок по возможности безумным взглядом. Потом повернула голову и спросила:

— Что случилось?

— Мы беседовали, и вы заснули, — улыбаясь, ответила мне гостья.

— И что это значит? — испугалась я. — Шок, да? Скрытый?

— Нет-нет, — успокоила меня женщина. — Совсем наоборот. Организм справляется со стрессом. У вас могут быть приступы подобной сонливости, но бояться не нужно.

— Долго у меня будут такие приступы? — недовольно поинтересовалась я.

— Недолго, — ответила женщина и поднялась с кресла. — Попейте настойку пустырника на ночь.

— И все?

— И все.

Я послушно кивнула головой. Женщина двинулась на выход.

Что и говорить, ценную психологическую помощь мне оказали!

— Голова не болит? — вскользь поинтересовалась женщина, надевая босоножки и не глядя мне в лицо.

— Да нет, не болит…

— Ну и хорошо.

Женщина надела обувь, улыбнулась мне на прощание и вышла на лестничную клетку.

Я захлопнула дверь и дважды повернула ключ. Только сейчас мое сердце превратилось в зайца и принялось барабанить в грудную клетку.

Поверила или нет?

Спала я плохо. Хотя, зачем это сообщать? И так ясно…

Утро выдалось пасмурным. Я долго лежала на диване и смотрела в окно. Мыслей в голове не было. Мною правило состояние общего глубокого уныния.

Тем не менее день, данный мне богом, следовало попытаться прожить.

Я с кряхтением приподнялась с дивана, влезла в халат и потопала на кухню.

Папочка сидел возле стола и смотрел в окно.

— Привет, — хмуро поздоровалась я.

Папочка немного встрепенулся и обернулся ко мне.

— Привет, — ответил он. И добавил:

— Что-то ты поздно. А на работу не опоздаешь?

Я села напротив него и стала молча смотреть ему в глаза. Папочка так же молча смотрел на меня.

Бесполезно. Все бесполезно. Я никогда не дозовусь его обратно.

— Я тебе вчера уже говорила, — сказала я, устав от молчания. — Я в отпуске.

— А-а-а…

Он успокоился и спросил:

— Чай налить?

— Лучше кофе.

— А у нас кофе есть?

Я молча поднялась с табуретки, подошла к висячему шкафчику и достала банку растворимого «Нескафе».

Как неустанно и совершенно справедливо внушает своим читательницам Донцова, натуральная «Арабика», конечно, гораздо лучше. И если бы у меня, как у нее, была домработница, то я пила бы только этот кофе. И с утра пораньше не возилась с коричневой кофейной массой, оседающей в чашке, и не отчищала бурый налет по бокам посуды.

Мысль насмешила меня своей абсурдностью.

Домработница! У меня! Ха-ха!

До такого я не доживу.

Я залила коричневый порошок кипятком, уселась на прежнее место и принялась помешивать горячий напиток.

Мысли бродили в голове унылые, тусклые и безрадостные. Бороться за такое существование мне совершенно не хотелось, и я невольно подумала, что, если меня должны убить, пускай уж сделают это поскорей. Но тут же посмотрела на папочку, сидящего напротив, и устыдилась.

А с ним что будет?

— Ты ничего не ешь, — рассудительно заметил папа. — Хочешь, бутерброд тебе сделаю?

— Хочу, — ответила я со слабой улыбкой.

— Сейчас.

Папа достал из холодильника сыр, который, судя по названию, был земляком Ивана Сусанина.

И его же современником, судя по намертво высохшей корке.

Папочка с трудом отпилил толстый кусок, шлепнул его на такой же толстый ломоть хлеба и протянул мне.

— Ешь!

Я приняла бутерброд, достойный кисти Ван Гога, и поблагодарила:

— Спасибо, папуля.

— Ты сегодня уходишь?

Я немного подумала.

— Уйду, наверное.

— Надолго?

— Нет. Зайду к Светке за справочниками для поступающих.

— А-а-а…

И папочка вышел из кухни.

Я завернула чудовищный бутерброд в газету. Вынесу на улицу, покрошу птицам. Если получится его раскрошить, конечно.

Допила кофе, вымыла посуду, прихватила газетный сверток и положила его в коридоре, чтобы не забыть. Быстренько умылась, собралась, прибрала в комнате и отбыла из дома.

Несмотря на серое неприветливое небо, воздух был теплым. Я немного постояла возле подъезда, закрыв глаза и втягивая носом запахи цветения. Все же этот странный и страшный мир иногда бывает невероятно привлекателен.

— Ира, здравствуй!

Я открыла глаза. Дворничиха тетя Нина тащила к мусорным бакам доверху нагруженную тележку из мусоропровода.

— Здрасте, — ответила я и перестала дышать. Пахла тележка отнюдь не весной.

Тетя Нина остановилась рядом со мной. Судя по ее невозмутимому лицу, она к этим запахам давным-давно адаптировалась.

— Слушай, — сказала она, почесав нос в каком-то затруднении, — тут тебя один мужик спрашивал.

— Высокий? — спросила я обречено.

— Высокий, — подтвердила тетя Нина и посмотрела на меня с удивлением. — Откуда знаешь?

— В окно увидела…

— Знакомый, что ли?

— Да нет.

— То-то он все выспрашивал, кто ты, да что ты, да в какой квартире ты проживаешь…

— Сказали? — спросила я безнадежным голосом.

Тетя Нина нахмурилась.

— Вот еще! Мало ли кто тут ходит, выспрашивает!

— А почему он про меня выспрашивал?

Тетя Нина пожала плечами.

— В метро, говорит, увидел. Понравилась, говорит, девушка. Познакомиться, говорит, хочу!

— А вы что?

— А я сказала, что в его возрасте люди умнее бывают! — отрезала тетя Нина. — Мужику явно за сорок перевалило, а он все за девочками бегает!

Тут она подавилась и с тревогой спросила:

— А может, зря я его отшила? Может, ты познакомиться хотела?

— Боже сохрани!

— А, ну ладно тогда!

Дворничиха оттаяла.

— Незачем тебе! Лешка — парень хороший, а от добра добра не ищут.

— Вот именно, — подтвердила я и поблагодарила:

— Спасибо.

— Не за что.

И тетя Нина потащила тележку к мусорке. А я пошла дальше.

Вот, значит, как. Понравилась я тому типусу так, что он меня до дома сопроводил. А проще говоря, выследил.

Так что он теперь точно знает, что живу я в одном доме с покойным Казицким. И не знать о его смерти никак не могу.

Ну и черт с ним! С высоким типом, имею в виду!

Пускай только сунется еще раз!

Я вошла в подъезд и позвонила в дверь Светкиной квартиры. Мне открыла Светкина мама.

— Здравствуйте, Светлана Георгиевна!

— Здравствуй, Ирочка.

Мою одноклассницу назвали в честь ее матери. Может, потому что Светка похожа на нее внешне. А может, все хотели, чтобы она была похожа на нее не только внешне.

Светлана Георгиевна — очаровательная женщина. Умная, красивая, с обаятельной манерой общения. Лично я считаю, что Светке до нее еще далеко. Хотя, какие ее годы?

— Входи, детка…

И она удалилась вглубь квартиры.

Я вошла в коридор и застыла на пороге.

Светлана Георгиевна вернулась назад довольно быстро. В руках у нее была стопка толстеньких справочников. Забыла сказать, что перед выходом из дома я созвонилась со Светкой и попросила оставить для меня нужную литературу.

— Извини, Света тебя не дождалась. У нее занятия, скоро экзамены.

— Ничего страшного. Трудно ей учиться? — спросила я.

Светлана Георгиевна пожала плечами.

— Как всем… Куда поступать собираешься?

— Не решила еще, — ответила я дипломатично. — Дорого все очень.

— И не говори. Бедные вы, бедные…

Светлана Георгиевна покачала головой.

— В мое время образование бесплатным было.

— Как сыр в мышеловке, — договорила я машинально.

— Это только для бездарных, — не согласилась со мной Светкина мама. — А для способных людей — действительно бесплатное.

— Так не бывает.

Минуту Светлана Георгиевна смотрела на меня грустными глазами.

— Какие же выросли…

— Какие? — не поняла я.

— Циничные, — ответила она сразу.

— Жизнь такая.

— Она такая, — согласилась Светлана Георгиевна и спросила без всякого перехода:

— Чаю выпьем?

— Спасибо, не могу, — отказалась я. — Папа один не любит надолго оставаться.

— Как он?

— Ничего.

Светкина мать немного помялась.

— Ирочка… только не обижайся… может…

Она неловко отвела глаза в сторону.

— В общем…

И выдохнула:

— Деньги у тебя есть?

Мне стало смешно. Нашла, чего стесняться!

— Спасибо, есть. И деньги есть, и все есть…

— Ну, умница, — ответила мать моей одноклассницы. — Если что-то понадобится, звони мне. Поняла?

— Поняла. Спасибо.

— Не за что, — повторила Светлана Георгиевна.

Я вышла на лестничную клетку, повернулась и сказала:

— До свидания. Светке привет.

— Передам, — ответила Светлана Георгиевна.

Я, не вызывая лифт, побежала вниз по лестнице. И только пробежав два лестничных пролета, услышала, как щелкнул замок закрытой двери.

Светлане Георгиевне меня жалко. Интересно почему?

Мало ли на свете людей, находящихся в гораздо более худшем положении, чем я? Бездомные, например! Почему бы людям не собраться, и не попытаться как-то им помочь? Я-то со своими проблемами и сама справляюсь.

Я выскочила на улицу и машинально огляделась.

Как говорят разведчики, «чисто». Никаких высоких мужчин.

— Это называется невроз, — сказала я вслух. Проходившая мимо молодая женщина удивленно оглянулась на меня.

Нужно поменьше думать о неприятном. Тогда и нервничать буду меньше. А чтобы не забивать голову грустными мыслями, займусь-ка я подготовкой к экзаменам.

Дома меня ждал еще один сюрприз.

— Тебе звонили, — сообщил папочка.

— Кто? — спросила я и положила справочники на телефонную тумбочку. — Машка?

— Нет, — ответил папочка. — Не Машка. Незнакомая женщина.

— Незнакомая? Мне? — удивилась я.

Круг наших знакомств очерчен с предельной ясностью и, я бы сказала, лаконичностью.

— Я записал.

Папочка удалился в гостиную за бумажкой. Неудивительно, что ему пришлось записывать. Говорю же, незнакомые женщины мне не звонят. Как, впрочем, и незнакомые мужчины.

— Юля! — довел папочка до моего сведения, возвращаясь.

— Какая Юля? — снова удивилась я.

Папочка еще раз внимательно осмотрел бумажку. Но дополнительной информации она не содержала.

— Не знаю.

Я пожала плечами, собрала свои талмуды и двинулась в свою комнату.

— Ошиблась, наверное, — предположила я.

— А-а-а…

В комнате я разложила справочники на диване и в задумчивости оглядела их. Так, какой посимпатичней? С какого начать?

Телефон зазвонил с неприятной настойчивостью. И тут мне почему-то вспомнилась вчерашняя женщина, одетая в легкомысленную маечку с эмблемой министерства чрезвычайных ситуаций.

Неужели?!.

Я вышла в коридор и застыла возле аппарата.

Аппарат надрывался.

— Ну? — спросил папочка, появляясь на пороге гостиной. — Почему ты трубку не берешь?

И мне не осталось ничего другого, как ответить.

— Да…

— Ира? — спросила трубка робким женским голосом.

Отпираться было бесполезно.

— Я слушаю.

— Ира, это Юля.

Внезапно я все вспомнила. С души свалился огромнейший валун.

— Юля! Как хорошо, что это ты!

— Правда?

Она немного ожила.

— А я думала, что тебе не до меня.

— Почему?

— Ну, не знаю. Ты же про себя ничего не рассказала. Ты, наверное, учишься?

— Нет. Пока нет, — поправилась я. — Хочу поступать.

— Куда?

— Пока не определилась.

— Пора определяться. Экзамены скоро.

— Да.

Она еще немного помолчала, потом неуверенно спросила:

— Я у тебя дома ничего не натворила?

— В каком смысле?

— В смысле, меня не тошнило?

— Нет.

— Слава богу!

Она вздохнула и покаялась:

— Не умею я пить. Ты прости, если что не так.

— Перестань!

— Перестала.

Мы еще немного помолчали, потом она предложила:

— Приходи в гости.

— С удовольствием, — ответила я, стараясь не смотреть в открытую дверь своей комнаты. Справочники лежали на диване, как материальное воплощение укоров совести.

— Прямо сейчас! — еще больше обрадовалась Юля.

— С удовольствием!

— Здорово! Адрес пиши.

Я вооружилась ручкой, листком бумаги и записала ее координаты. Честно говоря, сидеть дома и листать справочники не было никакого желания.

— Скоро приеду, — пообещала я. — Купить что-нибудь?

— Не нужно, — отказалась Юля. — Все есть.

— Выезжаю.

Я положила трубку и немного постояла возле телефона. Почему мне кажется, что мой покойный сосед чего-то упорно от меня добивается?

— Чего ты хочешь? — спросила я вслух.

Ответа, разумеется, не дождалась. Только вспомнила мучительное выражение, застывшее в мертвых глазах, и вздрогнула.

Да что же это такое?! Не отпускает — и все!

Говорят, что души убитых людей не могут успокоиться до тех пор, пока убийца не будет найден. Наверное, это правда. Не понимаю только одного: почему Казицкий добивается справедливости через меня, когда для поиска убийц существуют компетентные органы? Им бы и являлся!

Я вздохнула.

Не доверяет им, наверное. Впрочем, я его понимаю.

И потом, я же видела, как его убили…

— Но лица-то не разглядела! — вслух укорила я своего покойного соседа.

— Что?

Папочка снова вышел из зала.

— Папуля, я ухожу, — быстро сказала я.

— Надолго? — покорно спросил папа.

Я подошла к нему и взяла его за руку.

— Ты боишься один?

— Нет.

— Хочешь, попрошу кого-нибудь побыть с тобой, пока меня не будет? — предложила я, лихорадочно соображая, к кому же я могу обратиться с подобной просьбой.

— Не надо! — категорически отказался папочка, чем снял с моей души большую тяжесть. Попросить-то некого…

— Я вернусь не поздно.

— Хорошо.

— Ты пока книжку почитай, поспи.

— Хорошо.

— Купить тебе что-нибудь?