Тень королевы, или Слеза богини

«Итак, сеньор мой, это письмо вам привезет мой доверенный человек. Сумма, которую в итоге назвал мне сиятельный Эмилио, настолько баснословна, что я не осмеливаюсь доверить ее бумаге. Вам шепнет ее на ухо мой посланник. Благоволите шепнуть ему в ответ, согласны ли вы на такие сумасшедшие условия.

Клянусь, что я бился за ваши интересы, как лев. И это несмотря на то, что размеры моих комиссионных прямо зависят от суммы сделки! Оцените же, сеньор мой, стоимость моих дружеских чувств!

Правда, должен сознаться, я, как человек трезво мыслящий, прекрасно понимаю, что выложить подобную сумму чистоганом способны лишь единицы баловней судьбы. Конечно, барон Ротшильд не стал бы раздумывать, предложи я ему эту сделку, но сиятельный Эмилио питает предубеждение патриция к евреям-ростовщикам, которых его благородные предки небрежно давили колесницами, когда их долги становились неоплатными.

Итак, барон Ротшильд, как и все прочие бароны, обменявшие деньги на титул, решительно отклонены сиятельным князем.

Повинуюсь!

Конечно, сиятельный Эмилио хочет, чтобы драгоценность с таким прошлым досталась благородной фамилии, руки которой не опозорят наследство древних царей, но что делать?! Благородных фамилий так много, а денег у них так мало!

Остается только компромисс.

Итак, шепните моему посланцу, способны ли вы выплатить такую сумму, и я буду знать, как мне действовать дальше. Не скрою от вас, что у меня есть второй покупатель, но долгие годы нашей переписки склоняют мое старое сентиментальное сердце в вашу сторону. Не медлите, сеньор мой! В ожидании комиссионных я вынужден кормить сиятельного князя за свой счет, а аппетит его, видит бог, мне не по карману!»

Проснувшись следующим утром, я не стала торопиться и дочитывать оставшиеся письма.

Я чувствовала потребность осмыслить и уложить в сознании все, что прочитала вчера.

Итак, Ян Казицкий разыскивал какую-то драгоценность, которую его итальянский адресат назвал «наследством древних царей». Он нашел этот Артефакт и вел переговоры о его покупке. Сумма, в которую владелец оценил свое родовое сокровище, была так велика, что итальянский ювелир не рискнул написать ее. Значит, вещь была не просто ценной безделушкой. Она была составной частью какой-то легенды.

Я порылась в памяти. Что я знаю о легендарных сокровищах древних царей?

Увы! Почти ничего. Память выдала мне жалкую догадку о жемчужинах, которые Клеопатра растворяла в уксусе. Чушь, конечно.

Тут я вспомнила женщину с красивым и властным лицом, которую видела на рисунках Юрия Казицкого.

Нет, эта женщина не походила на египтянку. Хотя египтянок я представляю себе в основном по храмовым фрескам, которые показывают в образовательных программах пятого канала.

Я, конечно, не физиономистка, но мне кажется, что лицо женщины, изображенной Казицким, было восточного типа. Каких восточных легендарных цариц я знаю?

Семирамида?

Вряд ли. Волосы вавилонской царицы были бы мелко вьющимися. Шумеро-аккадский тип.

На этом мои познания в истории себя исчерпали.

Что ж, придется обратиться к специальной литературе.

Тут мои мысли прервал оглушительный звонок нашего телефона. Я соскочила с дивана и бросилась к аппарату.

— Да!

— Ира, это я.

— Юлечка, привет! — радостно сказала я.

— Привет, моя хорошая, — ответила подруга. — Как твои дела?

— Все хорошо.

— Чем занимаешься?

— Самообразованием, — ответила я уклончиво. — Юлька, каких восточных цариц ты знаешь?

— Цариц? — озадаченно переспросила подруга. — Убей, не помню. А! Клеопатра!

— Не пойдет, — ответила я.

— А сколько букв?

— Где?

— В кроссворде. Ты же кроссворд разгадываешь?

— А… Ну да, — быстро сориентировалась я. — Уже догадалась.

— Кто?

— Семирамида.

— Точно! — обрадовалась Юля. — Ирка, ты, оказывается, еще и умница!

— Издеваешься? — мрачно спросила я.

— Нет, — удивленно ответила Юля. — Вполне серьезно…

— Юля, ты канал «Культура» смотришь?

— Редко, — ответила Юля с некоторой неловкостью. — Вообще-то, канал хороший…

— А что ты смотришь?

— «Культурную революцию». Смотрела?

— Не-а.

— Посмотри обязательно, — посоветовала Юля. — Очень интересная программа.

Я молча вздохнула. Невежество — вот имя твое, женщина.

— Что у тебя нового? — спросила я уныло.

— Да что у меня может быть нового? Сижу дома, выхожу только в магазин…

— Понятно. Как Олег Витальевич?

— Все по-прежнему. Утром убегает, поздно вечером приползает. Почти не видимся. Кстати, он очень просил позвонить тебе и узнать, что еще ты замышляешь.

— Государственный переворот!

— Что-о? — не поняла Юля.

— Чик чего! — огрызнулась я. — Это же надо так сформулировать! Сподвижница Березовского, не иначе…

— Ир, прости, я неудачно выразилась, — начала каяться Юля.

— Да ладно! — отмахнулась я. — Ты-то здесь при чем? Просто твой домохозяин меня на дух не выносит.

— Ты ошибаешься. Он за тебя беспокоится.

— Ой, я тебя умоляю! Хотя, наверное, ты права. Беспокоится, — неожиданно согласилась я. — Если меня сейчас убьют, то кто ж ему заявление напишет?

Юля молчала минуты две. Мне стало стыдно.

— Юля!

— Ау! — откликнулась подруга.

— Извини.

— Да что ты! Я молчу не потому, что обиделась.

— А почему?

Юля вздохнула.

— Не знаю, имею ли я право, — пробормотала она. И строго добавила:

— Поклянись, что не полезешь ни в какие расследования!

— Клянусь, — ответила я, скрестив пальцы на правой руке. В детстве это был знак, аннулирующий любую клятву.

— Ладно. Так вот, я вспомнила один телефонный разговор.

— Чей? — не поняла я.

— Юрочкин, конечно!

— Он с тобой разговаривал?

— Нет, — терпеливо ответила подруга. — Он разговаривал с каким-то мужчиной. Это было примерно недели за две до его смерти.

— Ну-ну! — поощрила я заинтересованно.

— Я к разговору не прислушивалась. Да Юра и говорил как-то странно… в основном, междометьями. И только на прощание сказал одно предложение, которое я запомнила.

Я затаила дыхание.

— Юра сказал: «Будьте готовы, ваше высочество». Несерьезно сказал, вроде бы в шутку.

— Ваше высочество! — чуть не вскрикнула я.

— Именно так! — повторила Юля. — Мне эта фраза потому и запомнилась. Знаешь, во времена моего детства был такой детский фильм.

— Какой?

— «Будьте готовы, ваше высочество!»

Я задумалась.

— Герой там был принцем? — спросила я.

— Кажется, да, — неуверенно ответила Юля. — Или малолетним царем. Уже не помню.

— Датским царем? — уточнила я.

— Нет-нет… какой-то африканской страны, по-моему. Но точно не Дании.

— Тогда это другое высочество, — пробормотала я.

— Что? — не поняла Юля.

— Я говорю, ты не знаешь, у Юры не было знакомых актеров?

— Актеров? Я таких не знаю…

— А театр Российской антрепризы знаешь?

— Нет.

— Вы вообще с Юрой в театры ходили?

— Ходили, но не очень часто.

— В какие?

Юля немного подумала.

— Пару раз в Маяковку, несколько раз в Ленком, один раз в Большой… Кажется, все.

Я почесала затылок. След снова потерялся. Сплошные нестыковки.

— Кстати!

Я невольно вздрогнула, так неожиданно вклинилась Юля в мои мысли.

— Я вспомнила, куда перешел работать Алик Верховский!

— И куда же? — спросила я без особого интереса. Это мне уже и без нее известно.

— В Архивный институт! — радостно ответила Юля. — Юра ему звонил пару раз…

— Насчет чего, ты не знаешь?

— Не знаю. Просил собрать какие-то документы…

— Собрал?

— Что?

— Я говорю, собрал? — заорала я.

— Не знаю. Юра их, во всяком случае, получить не успел.

— Откуда ты знаешь? Может, получил, но тебе не сказал?

— А он за день до смерти звонил Верховскому из моей квартиры, — ответила Юля. И добавила треснувшим голосом:

— Просил поторопиться.

— Юля! — умоляюще сказала я.

— Все, все, — торопливо заверила меня подруга. Помолчала и спросила:

— Ты мне ничего не хочешь рассказать?

— Юля, я пока сама ничего не понимаю, — ответила я честно. — Но как только пойму, ты будешь первая, кому я все расскажу.

— Лучше я буду вторая, — поправила меня Юля.

— После кого? — удивилась я.

— После Олега Витальевича, — с укором ответила Юля.

— Договорились, — бодро ответила я.

А сама подумала: «Ждите, Олег Витальевич, ждите… Разбежалась.»

Я вернулась в свою комнату и взялась за оставшиеся письма. Адресаты были разные, но один привлек мое внимание. Письмо было написано старшим братом Казицкого Станиславом.

«Не знаю, что тебе и посоветовать, — писал он брату. — Конечно, иметь в своем распоряжении подобный Артефакт — большой соблазн. Допускаю, что средства позволяют тебе его приобрести, хотя продажу всех твоих волынских имений вряд ли можно назвать разумным шагом.

Но дело не в этом.

Недавно я разговаривал с одним очень образованным и умным человеком, вернувшимся с раскопок древней Ассирии. Я спросил его, что он думает о той вещи, которую ты хочешь приобрести. И наш гость рассказал мне несколько легенд, связанных с этим Артефактом.

Как ты знаешь, в Малой Азии был сильно распространен культ женщины-богини. Исида, Астарта, Ашторет, Нана — это лишь часть ее многочисленных имен. По легенде, мужа богини убил злобный и завистливый бог, которого карфагеняне называли Ваал-Зебул (он же трансформировался у европейцев в Вельзевула. Вот тебе пример взаимопроникновения культур Востока и Запада!). Итак, овдовевшая богиня отправилась собирать останки тела мужа, которые Ваал-Зебул раскидал по всему миру. Собирая части тела, она, естественно, пролила много слез. И слезы ее, капая на мертвое тело бога, превращались в драгоценные камни. Отсюда и название твоего Артефакта: Вторая капля. По легенде, первая слеза превратилась в алмаз, величиной с человеческую ладонь. Не знаю, существовал ли такой камень на самом деле, но, если существует Вторая капля, почему не могла существовать Первая? Жаль, что история не сохранила для нас имен ее владельцев.

Но не это главное. По легенде, слезы богини приносят несчастье тому, кто осмеливается хранить их в своем доме. Конечно, ты можешь сказать мне, что это не более, чем суеверие, но ответь по совести: не слишком ли часто нам приходилось убеждаться, что суеверия наших предков оборачиваются их мудростью?

Повторяю, я не знаю, что тебе посоветовать. Если ты захочешь приобрести этот Артефакт, несмотря ни на какие предостережения, ты все равно это сделаешь. Так что, поступай, как подсказывает тебе твое благоразумие. Но, умоляю, сохрани это приобретение в тайне!»

Я отложила письмо в сторону и задумалась.

Очень интересно. Итак, речь идет о драгоценном камне. Восточная легенда называет его «Второй каплей». Опять-таки должна признать, что в моей голове при этом словосочетании не возникло никаких ассоциаций.

Пора идти в библиотеку.

Я собралась, запаслась бумагой и ручкой и двинулась на поиски ближайшей библиотеки.

К моему большому удовольствию, библиотека нашлась в квартале от нашего дома.

Я вошла в большой прохладный зал и огляделась.

Посетителей не было. Я оказалась один на один с пожилой библиотекаршей, и это мне понравилось. По крайней мере, будет меньше свидетелей моего невежества.

— Слушаю вас, — сказала мне женщина за стойкой вполголоса, словно боялась помешать кому-то заниматься.

— Здравствуйте, — начала я тоже полушепотом.

— Здравствуйте.

— Я хотела бы записаться в вашу библиотеку.

— Вы живете в нашем районе?

— Да.

— Паспорт, пожалуйста.

Я отдала женщине документ и принялась от нечего делать рассматривать помещение.

Читальный зал был большим и уютным. Странно, что никому не захотелось придти сюда, посидеть с книгой за узкими деревянными столами, подальше от шума и суеты большого города. На чисто вымытых окнах стояли многочисленные горшочки с цветами, полуопущенные жалюзи создавали приятный для глаз полумрак, а прямо передо мной на стойке сидел пятнистый черно-рыжий котенок, который лениво жмурил голубые глаза и тихо мурлыкал.

— Какая литература вас интересует? — спросила библиотекарь, вернув мне паспорт.

— Историческая, — сразу ответила я.

— Специальная, популярная?

Я растерялась.

— Я спрашиваю, история интересует вас профессионально или вы хотите получить общие знания? — уточнила женщина.

— Даже не знаю, — созналась я.

Женщина терпеливо вздохнула.

— Давайте разберемся! — призвала она меня. — Какой период истории вас интересует?

— Древний, — ответила я, не раздумывая.

— История России?

— Нет, Древний Восток.

— Только восточные области или греко-римская ойкумена?

Слово «ойкумена» резанула мне ухо. Если бы в зале были читатели, то я не рискнула бы обнаружить свое невежество. Но пустота и безлюдие придали мне храбрости.

— Что такое «ойкумена»?

— Ойкумена? — переспросила женщина. В ее тоне я не уловила оскорбительного подтекста. Только некоторую озабоченность: как бы объяснить это мне получше.

— Ойкумена — это известная среда обитания человека, — ответила она мне наконец. — Понимаете?

— Не очень.

— Видите ли, — пустилась библиотекарь в подробные объяснения, — в древние времена люди не знали мира целиком, так, как мы знаем его сейчас. Вот вы, к примеру, были в Америке?

— Нет.

— И я нет. Тем не менее, нам прекрасно известно, что этот континент существует. Более того, мы знаем, какие страны и города расположены на нем. Знаем кое-что об их культуре, языке, литературе, образе жизни, религии… Понимаете?

— Понимаю.

— В древние времена телекоммуникаций не существовало. И человек узнавал о существовании тех или иных стран, только попадая туда. Вот эта известная человеку часть мира и называлась «ойкуменой».

— Понятно.

Я подумала еще немного.

— Мне нужно узнать о знаменитых восточных царицах.

— Именно о царицах или о женах царей?

— Это не одно и то же?

— Нет.

Я запуталась окончательно.

— Вот что, — сказала мне библиотекарь, — я дам вам несколько книг по истории, вы их полистайте. Если найдете зацепку, скажете мне. И я поищу для вас более конкретный материал.

— Спасибо, — сказала я с благодарностью.

Женщина улыбнулась и удалилась куда-то за стеллажи. Я погладила котенка, избегая смотреть ему в глаза. Надеюсь, дух Казицкого не таскается за мной по библиотекам.

Хотя, кто его знает?

— Помоги, если ты тут, — попросила я вполголоса.

— Что? — откликнулась женщина из-за стеллажей.

— Я с котенком разговариваю, — ответила я громко. — Симпатичный он у вас.

— Да, — ответила женщина, возвращаясь назад с целой стопкой книг. — Только это не он, а она.

— Кошка?

— Кошка.

Я снова погладила разноцветную мягкую шерстку и спросила:

— А как ее зовут?

— Лаки.

— Лаки? — удивилась я.

— Это означает «удача», — пояснила женщина. — Моя внучка ходит в английскую спецшколу, вот и назвала. Говорят, пятнистые кошки приносят счастье.

— Посмотрим, — заметила я негромко. Но женщина услышала.

— Вот именно.

Она разложила книги на стойке и пояснила извиняющимся тоном:

— Эту литературу мы домой, к сожалению, не даем. Вам придется читать в зале.

— Ну и хорошо, — ответила я искренне. — У вас здесь так уютно!

— Тогда садитесь за любой столик и ищите то, что вам нужно, — дружелюбно пригласила женщина.

— Спасибо.

Я собрала книги и уселась за самый дальний стол, стоявший у окна.

Отодвинула книжную стопку в правый угол и начала снимать с нее одну книгу за другой.

«Тайны городов-призраков»

«Тайны археологии»

«История Древнего Востока»

«Вавилон легендарный и исторический»

«Загадки древних времен»

«Ассирия и Вавилон»

«Ашшурбанипал. Миф и реальность»

«Эллинистический Египет»

«Походы Александра на Восток»

Я прочитала название последней книги и вытерла взмокший лоб. Книги были написаны добросовестными и грамотными людьми. Самая тоненькая из них включала в себя триста шестьдесят страниц мелкого печатного текста. Такого количества литературы мне хватит на полгода. Это при ежедневном изучении.

Библиотекарь заметила мою беспомощность.

— Начните с истории Древнего Востока, — сказала она по-прежнему вполголоса. — Это учебник для вузов. Там описаны важнейшие исторические события с соблюдением хронологии. Может быть, там вы найдете то, что вас интересует.

— Спасибо, — пробормотала я в десятый раз и раскрыла учебник.

Сначала чтение шло туго. Я ерзала и вздыхала, посматривала на остальные книги, надеясь, что они написаны более увлекательно, но постепенно втянулась, и даже сухой энциклопедический язык авторов учебника перестал меня тяготить.

Никогда бы не подумала, что история — такой потрясающе увлекательный предмет!

Я прочитала о самой ранней из всех известных нам цивилизаций — шумерской. Возникла она в Междуречье, в долинах Тигра и Евфрата. Именно этой цивилизации мы обязаны возникновением письменности.

Оказывается, раньше люди писали на глиняных дощечках! Представляете, сколько весила, к примеру, сумка почтальона того времени? Письменность называлась клинописью и была расшифрована лишь в девятнадцатом веке…

Я так увлеклась чтением, что забыла о времени.

Не сладко жилось нашим предкам. Для того чтобы выжить им приходилось бороться со множеством трудностей: осваивать болотистые равнины, делать заграждения от хищников, расчищать и возделывать почву, строить дома из подручного материала, оборонять свои поселения от воинственных племен… И при всем этом они умудрялись возводить города! И какие города!

Чего стоит один знаменитый Вавилон! Греческий историк Геродот считал его самым прекрасным городом на земле. В учебнике была дана иллюстрация. Собственно, это был не тот исторический город, который увидел Геродот, а только компьютерная попытка его воссоздания, но все равно, город, нарисованный равнодушной машиной, был удивительно красив.

Огромный величественный дворец венчал Вавилон, как корона венчает голову правителя. Трудно поверить, что такое здание строили люди, не имеющие в своем распоряжении никакой строительной техники, строили вручную. Дворец стоял на высоком холме, от него вниз спускался террасами роскошный пышный сад. Евфрат делил Вавилон на два берега. Один берег занимали дворец и аристократические кварталы, второй — ремесленные постройки и торговые ряды. Город был обнесен высокой зубчатой стеной, охранявшей его жителей от набегов воинственных соседей-ассирийцев.

Я так увлеклась, что просто не могла оторваться и забыла о цели своего прихода. Мне казалось, что еще одна страница — и я узнаю что-то очень важное, мимо чего никак нельзя пройти. Книга меня загипнотизировала и перенесла из скучного сегодняшнего дня в удивительное прошлое.

Да. Великими тружениками были наши предки. И великими умельцами впридачу.

Я невольно рассмеялась, прочитав об ужасе, который охватил иракских рабочих, откопавших в девятнадцатом веке из-под земли статуи крылатых быков. Одна голова чудовищного зверя была выше человеческого роста. Неграмотные, нищие наймиты в страхе побросали свои орудия и кинулись бежать прочь от страшных изображений, полагая, что им явился сам дьявол. И ни за какие деньги не соглашались вернуться назад и продолжить работу.

Лишь десятилетие спустя выяснится, что под этим холмом скрывались развалины Ниневии, древней столицы Ассирии, государства, соперничавшего с Вавилоном.

Крылатый бык был символом могучей Ассирии. Позже изображение крылатого быка перейдет в официальную символику Персидского царства. А Ассирия и Вавилон, утратившие свою силу и могущество, станут девятой сатрапией Персидского царства и будут платить ему дань.

История исчезнувших государств походила на пленительную сказку, записанную в древних пергаментах. События давно минувших тысячелетий отчего-то трогали душу, словно где-то глубоко во мне жило воспоминание о них, передающееся по цепочке от предков к потомкам.

Я перевернула страницу. С иллюстрации на меня смотрело красивое и жестокое женское лицо, сложенное из кусочков мозаики.

Олимпиада, жена Филиппа Македонского, мать Александра Македонского.

Красивая женщина. Только очень уж жестокое у нее лицо. Наверное, именно поэтому Филипп так и не смог полюбить свою красивую и властную супругу. Надо сказать, что и супруга не осталась в долгу.

Олимпиада внушила своему сыну, будущему великому полководцу, что отцом его был вовсе не хромой Филипп, а бог Дионис, в храм которого Олимпиада была посвящена с рождения.

Удивительно, как идея может управлять человеком!

Александр Македонский прошел в общей сложности больше тридцати тысяч километров и покорил почти все существовавшие царства и народы. Что заставило его буквально «протаранить» два континента?? Стремление к власти? Страсть к богатству? Жажда славы?

Ничего подобного!

Учитель Александра, греческий философ Аристотель, уверял знаменитого воспитанника, что Земля, будучи плоской, имеет свои края.

А за краем Земли, за ее пределами, начинается царство бессмертных богов и героев, рожденных богами от смертных женщин, таких, как Геракл и Персей. Именно туда, в призрачный рай и рвался великий завоеватель. Не знаю, замечал ли он красоту городов, покоренных на своем пути? Считал ли баснословные богатства, доставшиеся ему после падения великих империй? Воспринимал ли всерьез свои браки с дочерьми покоренных царей, заключенные для укрепления собственной власти?

Не думаю. Он не собирался жить среди смертных.

Мне кажется, идея, овладевшая им, стала маниакальной. Одновременно мечтой и бредом. Кошмаром и наслаждением. Именно эта идея, внушенная ему матерью и наставником, заставляла его упорно двигаться вперед и волочить за собой уставшее, измученное войско, жаждавшее покоя и оседлости. Ведь воины давно обросли имуществом и богатствами, доставшимися им после многочисленных сражений. Они уже не хотели рисковать жизнью, которая обещала им множество удовольствий. Люди роптали, пытались сопротивляться сумасшедшему безостановочному движению, взывали к оракулам, просили помощи у богов. Падали от усталости и отказывались подниматься. Александр приходил в ярость, устраивал жестокие показательные казни недовольных, собирал армию в кулак и тащил се дальше, дальше, в неизвестность, туда, где воды океана обрушивались с края Земли вниз, а за ними мерцало хрустальным светом призрачное царство бессмертных.

Именно туда он стремился всю свою короткую жизнь.

Он стремился домой.

И умер в возрасте тридцати трех лет, в уже разграбленном и утратившем былую мощь городе Вавилоне.

Огромная мечта сожгла его изнутри.

А огромная империя тут же распалась, превратилась в миф, сказку, легенду, оплаканную богами, позолоченную блеском несметных сокровищ и украшенную блеском никогда не тускнеющих драгоценных камней.

И один из них назывался «Вторая капля».

Библиотекарь тронула меня за плечо.

— Вы слышите?

— Что? — переспросила я, отрываясь от книги.

— Я говорю, мы скоро закрываемся.

— Уже? — удивилась я и посмотрела на большие часы, висевшие на стене. — Половина седьмого?!

— Вам пора отдохнуть, — заметила женщина. — Вы еще не добрались до нужных вам материалов?

— Не знаю, — ответила я задумчиво. — Пока еще не знаю.

Я собрала книги в стопку и попросила:

— А можно их не раскладывать по местам? Я завтра снова приду.

— Конечно! — ответил мне библиотекарь. — Я и уносить их далеко не стану. Прямо возле себя и положу.

— Спасибо.

— Не за что.

Я вышла на улицу. Город заканчивал дневную работу. Люди спешили домой.

Я шла по улицам со светящимися витринами магазинов, мимо меня проезжали автомобили и автобусы, проходившие люди доставали из карманов мобильные телефоны, которые с каждым годом все уменьшаются и уменьшаются в размерах, а мною владело странное чувство нереальности происходящего. Шагнуть из мира нынешнего в мир прошлого оказалось гораздо проще, чем вернуться обратно.

Скажу еще больше.

В прошлом мне было гораздо интересней, чем здесь.

«Господи, что за проблемы меня занимают? — терзалась я, неторопливо вышагивая по улице. — Протечки в коридоре! Нескончаемые локальные войны с домоуправлением по поводу того, что хорошо бы перекрыть крышу! Интересно, что по этому поводу подумали бы наши предки. Да они просто не поняли бы, что это за проблемы такие! Крыша течет? Влезь — и поправь!»

«А мои радости? — продолжала я упиваться собственным ничтожеством. — Самая большая радость, которую я помню? Ну, конечно! Продала за один день две дубленки и кожаную куртку! Апофеоз сознательной деятельности! И пять тысяч рублей премии!»

Я даже застонала сквозь зубы, такое отвращение к сегодняшней жизни меня охватило. Хочу назад, в прошлое!

Стоп! А отец?

Я остановилась, вздохнула и потрясла головой, отгоняя наваждение. Нечего скулить! У меня есть нечто более важное, чем какие-то приключения! У меня есть обязанности.

И есть человек, который пропадет, если я перестану их выполнять.

Дома меня ждало подтверждение этого нехитрого тезиса. Папочка забыл пообедать. С ним это все еще случается. Не так часто, как раньше, но все же бывает.

Я быстренько разогрела ужин и позвала отца. Он пришел из гостиной, где, как обычно, пытался дочитать раскрытую посредине книгу, окинул взглядом накрытый стол и довел до моего сведения:

— Я голодный.

— Неудивительно, — ответила я, подвигая к нему тарелку с гречневой кашей и курицей. — Ты забыл пообедать.

— Разве? — спросил папочка и радостно набросился на еду.

Я следила за ним одновременно с нежностью и болью. Если меня не будет рядом, никто не станет напоминать отцу, что нужно есть. Он забросит эту глупую привычку и…

Я обхватила руками виски и не додумала до конца.

После ужина я перемыла посуду, убрала со стола и вернулась в свою комнату.

Достала из пакета абсолютно чистую тетрадь, в которую за весь день не удосужилась записать ни одного слова, ручку и разложила их перед собой на журнальном столике.

Рядом я пристроила стопку документов, на беглый просмотр которых мне пришлось потратить три дня.

Права оказалась Ольга Михайловна. Что значит опытный человек!

Я взяла ручку и принялась в задумчивости разрисовывать тетрадный лист непонятными узорами.

Итак. То, что адресаты Казицкого называли обтекаемым словом «Артефакт», было драгоценным камнем. Скорее всего, этот камень украшал корону каких-то древних царей. Среди тех, кто носил эту корону, была женщина. Возможно, она носила эту корону последней. Не случайно же Казицкий изобразил в своем рисунке красивую женщину с царским венцом на голове! Кстати, камень, который назывался «Второй каплей», скорее всего был бриллиантом. Или алмазом. Почему я так думаю? Потому, что на рисунке Казицкого два камня были заштрихованы. Они располагались по бокам и были примерно одного размера. А центральному камню мой покойный сосед уделил гораздо больше внимания. Он тщательно прорисовал его форму, кстати довольно странную для бриллианта, и лучи, веером расходящиеся вокруг.

Камень сиял.

Да, точно. Форма камня была нарисована тщательно. Пожалуй, нарисована с натуры. Была в нем… не знаю, как сказать… индивидуальность, что ли… Два камня по бокам смотрелись на его фоне просто заштрихованными безликими овалами.

Алмаз или бриллиант грушевидной формы. Очень странно. Действительно, немного похоже на слезу.

Слеза богини. Вторая слеза.

Первая канула в неизвестность. Видимо, даже в те времена было небезопасно хвастать сокровищем такой баснословной ценности. Что уж говорить о временах нынешних, когда само представление о больших ценностях деформировано и сожрано инфляцией!

Наверное, именно поэтому владелец «Первой капли» держал свое сокровище в тайне. А возможно, все было совсем наоборот. Возможно, алмаз был подарен дружественному владыке, жившему далеко за морем. Сокровище доверили верным слугам, погрузили на корабль и отправили новому владельцу, но боги распорядились иначе. Корабль не доплыл, и сейчас «Первая капля» надежно спрятана от человеческой алчности. «Бриллиант» лежит на дне моря, и только пучеглазые рыбы и неведомые нам морские чудовища, проплывая мимо, бросают на камень равнодушный тусклый взгляд…

Как выразился старший брат Казицкого? По легенде, Слезы богини приносят несчастье своим обладателям?

Что ж, легенда оказалась права.

Яна Казицкого убили мародеры. Убили в собственном доме, который он пытался отстоять с оружием в руках. Храбрый семидесятилетний старик против стаи голодных молодых волков. Обреченный старик.

Возможно, он был обречен уже с того момента, когда шепнул на ухо посланцу итальянского посредника одно короткое слово: «Согласен!»

И завертелось.

Проданные имения, собранные наличные… Интересно, во сколько оценил сиятельный римский князь Гвидобони-Висконти «Вторую каплю»? И какую комиссию получил желчный итальянский адресат Яна Казицкого? Этого мы уже никогда не узнаем.

Бесспорно одно: драгоценность покинула Рим и перекочевала в Россию.

И начала проявлять свою разрушительную силу.

Не знаю, как закончилась жизнь сына Яна Казицкого. Зато знаю, как закончилась жизнь его правнука. Сама видела.

Я откинулась на спинку дивана.

Может, не стоит вытаскивать на свет божий эту мину, замедленного действия?

Лежит себе где-то, и пускай лежит! Хотя почему где-то?

Он лежит в доме принца Дании. Узнаешь, кого Казицкий называл таким титулом, узнаешь, где «Вторая капля».

Все так заманчиво просто.

Я поднялась с дивана и несколько раз прошлась по комнате.

«Остановись, пока не поздно!» — шепнул мне трезвый холодный голос благоразумия.

Но меня уже увлекло приключение и потащило за собой на аркане, как тащат на бойню неразумного глупого теленка.

Остановиться, конечно, было бы правильно, но я уже не могу остановиться. Я слишком далеко зашла на запретную территорию, чтобы просто взять и повернуть назад.

Как бы мне узнать побольше об этом камне?

Позвонить Юле? Она работает в Гохране, занимается шлифовкой алмазов, в принципе, человек компетентный…

Нет, с Юлей разговаривать никак нельзя. Она может испугаться за меня и передать наш разговор Олегу Витальевичу. Из лучших побуждений передать, чтобы я не вляпалась в очередные неприятности. И тогда мне придется объясняться со следователем. А это удовольствие гораздо ниже среднего.

И потом, мне просто не хотелось давать Олегу Витальевичу ниточку, ведущую ко «Второй капле». Его дело убийцу искать, а не драгоценность!

Итак, где взять ювелира?

Я в задумчивости похлопала себя по карману, словно ювелир лежал там, завернутый в носовой платок. Чтобы не запылился.

К сожалению, в моем кармане ни один ювелир не завалялся. А у кого может заваляться?

Он может заваляться в кармане тети Жени. Вернее, в ее безразмерной записной книжке.

Имею ли я право снова попросить ее об услуге?

Я с сомнением хмыкнула. Вообще-то, в прошлый раз крестная довольно прозрачно намекнула, что вскоре мне придется обходиться без ее помощи. Ее можно понять: за Лешку обиделась.

Итак, звонить или не звонить, вот в чем вопрос…

Я открыла дверь комнаты и выглянула в коридор. Телефон имел обманчиво невинный вид, приглашая меня взять в руки трубку.

— Ира!

Я вздрогнула и повернула голову. В дверях гостиной стоял папочка в халате.

— Я не могу уснуть!

Я поднесла руку к голове и помассировала висок. У меня есть обязанности, и мне нельзя о них забывать.

— Да, конечно, — ответила я терпеливо. — Ты не выпил лекарство.

— Я болею? — удивился папочка.

— Нет. Это для профилактики.

— А-а-а…

Я привычно достала из холодильника упаковку папиных таблеток, выдавила две из них на ладонь, налила в стакан дистиллированной воды. А потом вдруг села за кухонный стол, уложила голову на скрещенные руки и заплакала. Сама не знаю почему.

— Ира!

Папочка дотронулся до моего плеча.

Я подняла голову и увидела его испуганный взгляд.

— Почему ты плачешь?

— Не обращай внимания, — сказала я, вытирая глаза. — Просто устала. И все.

— Все в порядке? — потребовал от меня гарантий папочка.

— Все в порядке, — покорно ответила я.

И отец успокоился.

— Выпей, — сказала я и сунула ему в руку таблетки.

Папочка послушно проглотил лекарство, запил его водой и вопросительно посмотрел на меня.

— Иди спать, — сказала я ласково. — Теперь заснешь.

И тут случилось неожиданное. Папочка вдруг подошел ко мне и поцеловал меня в лоб. Я замерла на месте, стараясь не поддаться охватившей меня надежде. Это не осмысленное действие, просто воспоминание, рефлекс, все равно что зубы почистить или руки помыть…

— Тебе нужно отдохнуть, — заметил папочка. — Ты устала.

— Иду, — ответила я.

Вернулась в свою комнату, не раздеваясь, легла на диван. Полежу немножко, потом все сделаю. Умоюсь, почищу зубы, разложу постель, влезу в пижаму… Все потом…

И сама не заметила, как провалилась в долгий глубокий сон без сновидений.

Проснулась я поздно. Часы на книжной полке показывали четверть одиннадцатого, яркое, почти летнее солнце ослепительно преломлялось в оконном стекле, отмытом мною до хрустального блеска. Господи!

Я вскочила с дивана.

Отец не накормлен!

Только сейчас я заметила, что лежала, укрытая пледом.

Папочка? Он меня укрыл? Он обо мне позаботился?

Я стиснула зубы. Нельзя поддаваться надежде. Как было сказано в одном хорошем фильме, надежда — это тигр. Стоит выпустить его из клетки, и он съест тебя всю, без остатка.

Сколько я раз я позволяла этому тигру вырваться на волю! И сколько раз оказывалась съеденной!

Я быстро пригладила пятерней растрепанные волосы и выскочила в коридор. Мне в ноздри ударил вкусный резкий запах свежесваренного кофе.

— Папа? — неуверенно позвала я.

Папа тут же показался в дверях гостиной.

— Доброе утро!

— Привет, — ответила я. — Ты завтракал?

— Завтракал, — подтвердил папочка.

— И что ты ел?

— Я сделал омлет.

— Омлет?!

— Да. И тебе оставил.

Я несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот.

— Позавтракай, — пригласил отец. — Сама справишься?

— Справлюсь, — тихо ответила я.

— Ты хорошо выспалась?

— Хорошо.

— Я рад.

Папа развернулся и отправился в зал, на свой любимый диванчик. Я окликнула:

— Пап!

— Да?

Папочка остановился и повернулся ко мне.

— Ты меня укрыл? — спросила я, хотя понимала, как глупо звучит мой вопрос. Кто же еще, кроме него?

— Я.

— Зачем?

Папа пожал плечами.

— Я заглянул в твою комнату и увидел, что ты уже спишь. Мне показалось, что тебе холодно. Поэтому я укрыл тебя пледом и погасил свет, — добросовестно отчитался папочка.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — так же вежливо ответил папа и скрылся в гостиной.

Я пошла на кухню и подняла крышку сковородки. Действительно, омлет… Я отломила вилкой маленький кусочек и задумчиво его прожевала. Надо же, и посолить не забыл! Может, права тетя Женя, отца нужно еще раз отвести к врачу? Мне кажется, прогресс налицо! Или мне это только кажется?

Я доела остатки холодного омлета, и он показался мне самым вкусным деликатесом, который я пробовала в своей жизни. Потом подогрела оставшийся в турке кофе, аккуратно процедила его в чашку и выпила стоя, как пьют вино после хорошего тоста.

За папочку!

Вчерашняя хандра растворилась в ясном свете теплого майского дня. Я бодро перемыла посуду, расставила ее по местам и поймала себя на том, что все время забываю включить маленький кухонный телевизор. Привычки нет.

Ничего. К хорошему привыкают быстро. Успею еще.

После завтрака я умылась, переоделась в любимые бледно-голубые джинсы и светлую майку, накинула на плечи шерстяную кофту — на всякий случай! — и отправилась в библиотеку.

Женщина за стойкой встретила меня радостно, как добрую знакомую.

— Я думала, вы не придете, — сказала она вполголоса.

— Проспала! — объяснила я и огляделась.

Зал был пуст, так же, как и вчера. Бедная женщина. Конечно, ей скучно сидеть здесь одной по целым дням.

Тут сбоку мяукнул котенок. Мяукнул громко и возмущенно, словно выражал протест против такой глупой и несправедливой мысли.

— Прости, совсем про тебя забыла, — покаялась я и погладила смешную мордочку, казалось, сшитую из пестрых лоскутков. Котенок немедленно успокоился, разлегся на широкой стойке и замурлыкал. На его маленьком розовом носу чернела небольшая веселая клякса.

— Вдвоем веселей, — сказала женщина.

Я согласно кивнула.

Библиотекарь выложила на стойку мою вчерашнюю стопку книг и спросила:

— Дополнительную литературу брать будете?

— Наверное, нет… Хотя постойте! — сообразила я. — Меня интересуют знаменитые драгоценные камни. У вас есть какая-нибудь литература по этой теме?

— Драгоценные камни? — с сомнением переспросила женщина. Она оглянулась назад, словно ждала подсказки от вверенных ей книг. — Не помню… Сейчас посмотрю.

Она ушла вглубь стеллажей, а я быстренько перетащила книги за стол, ставший «моим» со вчерашнего дня.

— Девушка!

Я вернулась к стойке.

— Вот, я тут нашла кое-что. Не знаю, подойдет вам или нет?

И библиотекарь положила передо мной старую растрепанную книжку.

«Знаменитые украшения. Легенды и история», — прочитала я.

— Возьмете? — спросила женщина.

Я без особого энтузиазма перелистала книжку. Иллюстраций нет, текст полустертый… Скучно!

— Наверное, не буду, — отказалась я.

Проще найти ювелира и спросить у него, чем целый день рыться в старой пыльной макулатуре.

— Как хотите, — ответила женщина и хотела забрать книжку.

Но тут пестренькая Лаки, с интересом наблюдавшая, как я листаю страницы, протянула лапку и поддела книжку снизу.

— Осторожно! — вскрикнула библиотекарь в полный голос.

Но Лаки не послушалась. Несколько раз кокетливо шлепнула лапкой, выпустила коготки и зацепилась за холщовую ткань, которая склеивала две стороны переплета.

Испугалась, подскочила и потащила легкую книжку за собой.

— Стой! — крикнула я.

Лаки быстро попятилась назад, волоча за собой книгу. И вдруг сорвалась с библиотечной стойки. Вместе с книгой.

Раскрывшаяся книга шлепнулась на пол со смачным всхлипом. Лаки упала совершенно беззвучно. На все четыре лапы, как и положено добропорядочной кошке. Потрясла лапкой, убедилась, что свободна, прижала ушки и юркнула под стеллаж.

— Лаки! — позвала я, но кошка не откликнулась.

— Ну, натворила дел! — укоризненно сказала библиотекарь и вышла из-за стойки.

— Не беспокойтесь, я подниму.

— Придется клеить.

— Что клеить? — не поняла я.

Библиотекарь кивнула в сторону.

— Вон страница отлетела. Книжка старенькая, вся разваливается.

Я проследила за ее взглядом. Действительно, отлетела.

Я подняла книгу и положила ее на стойку. Потом сходила за выпавшей страницей. Подняла грязно-желтый от времени лист, бросила короткий взгляд на номер страницы.

И номера не увидела. Потому что глаз зацепился за словосочетание, взятое в кавычки: «Второй каплей…».

Я тихо вскрикнула.

— Что случилось? — встревожилась женщина.

— Я возьму эту книгу! — быстро ответила я. — Не убирайте ее!

— Нужно заклеить…

— После! Пожалуйста, после моего ухода! — умоляла я.

— Но так же читать неудобно! Она вся разваливается!

— Я аккуратно! Пожалуйста!

— Я вам отдам ее через десять минут! Потерпите! — убеждала меня библиотекарь, но я прижимала оторванную страницу к бешено бьющемуся сердцу и мотала головой, как заводная кукла. Я не могла больше ждать. Десять минут для меня сейчас ничем не отличались от десяти лет. Я не могу потерпеть. Не могу.

— Ну, как хотите, — сдалась женщина с выражением величайшего неодобрения. Очевидно, я, как единственный посетитель, пользовалась некоторыми привилегиями.

— Спасибо! — произнесла я с чувством. Дрожащими руками взяла книгу и отнесла ее за стол.

Половина мучавшей меня тайны была скрыта здесь, в ворохе разлетающихся выцветших страниц.

Я аккуратно вставила оторванный лист на его место, раскрыла книгу и сказала, обращаясь к библиотекарю:

— Вы были правы. Пестрые кошки приносят удачу.

— Это не я права, а примета, — ответила женщина все еще недовольным тоном. Потом взглянула на меня, смягчилась и коротко спросила:

— Нашли?

— Нашла, — подтвердила я. — Кажется, нашла.

— Поздравляю.

— Спасибо, — произнесла я в бессчетный раз.

Женщина опустила голову и продолжила чтение какого-то журнала. Из-под стеллажа сверкала глазами разноцветная Лаки, «сшитая» из пестрых лоскутков.

И голубые кошачьи глаза походили на ожившие драгоценные камни.

Книга оказалась не просто старой. Многие материалы в ней были перепечатаны из старинных изданий и написаны смешным витиеватым слогом. Но к нему я успела немного привыкнуть, прочитав копии документов, которые выдала мне Ольга Михайловна. Чтобы не обременять вас, перескажу все вкратце и современным языком.

Итак, как и писал своему младшему брату Станислав Казицкий, существовала легенда о богине и ее убитом муже. Вариантов легенды было много, первоисточник, очевидно, египетский.

Муж Исиды, бог Осирис, был убит, расчленен, и части его тела оказались разбросанными по свету.

Плачущая Исида отправилась искать останки мужа и собрала их все вместе. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Осирис воскрес.

Как считают ученые, этот миф символизировал обновление природы и смену времен года: зимнюю смерть и весеннее воскресение. Не знаю, возможно, они и правы, но лично мне эта версия отчего-то не понравилась. Как, впрочем, и сама легенда.

Но не об этом речь.

Плачущая Исида омыла слезами мертвое тело Осириса. И ее слезы, падая на тело убитого бога, немедленно превращались в драгоценные камни.

Почему-то я насчитала всего две слезы.

Два алмаза огромного размера хранились в храме Исиды в Мединет-Абу. Один алмаз был величиной с женскую ладонь, и его решили оставить неотшлифованным.

Зато второй, странной и вытянутой формы, отдали в руки старых нубийских мастеров, хранивших секрет шлифовки алмазов внутри собственных ремесленных родов.

И им удалось сделать чудо.

Бриллианту придали сложную форму, похожую на слезу. По рассказам очевидцев, грани камня были расположены таким образом, что свет не отражался от них, а собирался в одну точку внутри бриллианта. И от этого камень будто бы светился в темноте.

Автор статьи добавлял, что в настоящее время секрет подобной огранки утерян.

Утерян и след камня. А произошло это после следующих событий.

Самым богатым фараоном Египта считался Рамзес Третий. Он правил своей страной более трех тысяч лет назад. Трудно даже примерно подсчитать количество сокровищ, собранных фараоном, но ясно, что их было действительно много. Во всяком случае, именно он первым построил каменное хранилище для своей казны, которое примыкало к внешней стороне дворца. Войти в сокровищницу было можно только из внутренних покоев фараона, но хитрый строитель сложил камни так, что один из них легко вынимался.

Тайну свою зодчий хранил до самой смерти. И только на смертном одре поведал ее своим сыновьям: Агамеду и Трофонию.

Фараон перенес свои богатства в построенную хитрым зодчим сокровищницу. Туда же отправились две «Слезы богини», подаренные фараону жрицами Исиды в честь его вступления на трон.

Похоронив отца, Агамед и Трофоний решили проверить историю, рассказанную им. В первую же ночь после похорон они пришли ко дворцу, легко отыскали нужный камень и унесли столько золота, сколько смогли.

Эти набеги они повторяли не раз, ибо к легким деньгам привыкают легко и быстро.

Долгое время Рамзес не замечал недостачу, благо золота было и впрямь не меряно. Но, поскольку он периодически докладывал средства на свой «текущий счет», а золота в сосудах не прибавлялось, он заподозрил неладное.

Трудно было заподозрить в краже кого-то из слуг: вход в сокровищницу фараон, уходя, каждый раз запечатывал собственными печатями, и каждый раз находил их целыми.

Тогда Рамзес приказал изготовить хитроумные капканы для воров и расставил их вокруг сосудов с золотом.

Потратив предыдущие наворованные деньги, братья снова пришли за добычей. Первым в хранилище полез Агамед и попал в капкан. После долгих неудачных попыток вырваться он приказал своему брату убить его и отрубить трупу голову, чтобы никто не мог опознать тело и найти родственников вора.

Не знаю, долго ли обливался слезами Трофоний, но приказ брата он в конце концов исполнил. Отрубил трупу голову и унес ее домой.

Переполох, начавшийся на следующий день в царском дворце, можете себе представить сами: целые замки, нетронутые печати фараона и обезглавленный труп в сокровищнице!

Дело пахло нечистой силой.

Тогда Рамзес приказал выставить тело вора возле городской стены. Он рассчитывал, что родственники придут оплакивать покойника, как это положено по обычаю, и он узнает, кто так долго пользовался деньгами фараона как своими собственными. А чтобы никто не мог незаметно утащить тело, возле трупа он выставил неподкупную стражу из чужеземцев.

Но он снова недооценил смекалку своего верноподданного!

Трофоний навьючил на ослов мехи с вином и погнал их к городской стене. Возле стражников он незаметно развязал один мех и вино хлынуло на землю. Стражники, не будь дураками, схватили кувшины и кинулись ловить вытекающее вино, которым с удовольствием и попользовались на дармовщинку.

Трофоний обругал их в притворном гневе. Потом смирился с потерей, махнул рукой (наш человек в такой ситуации сорвал бы с головы шапку и швырнул на землю, но в жарком Египте шапок не носили) и широким жестом пригласил стражников допить оставшееся.

Скоро они уже сидели в обнимку и распевали песни древнего Египта, которые принято было распевать в подобных случаях.

Нужно ли говорить, что сон очень скоро сморил всех стражников, ибо в вино для верности было подмешано сильное дурманящее зелье!

Трофоний взвалил на тех же ослов тело брата и увез его домой. Где похоронил его вместе с отрубленной головой.

Тогда фараон понял, что ему не справиться с хитроумным вором и объявил через глашатаев, что прощает вора и обещает ему награду, если он сам придет к фараону и расскажет, каким образом воровал царское золото.

Трофоний рискнул и явился.

Больше всего меня в этой истории удивило то, что Рамзес сдержал данное слово. Он не только не казнил Трофония и не бросил его тела на съедение собакам, он действительно простил удачливого вора и объявил его мудрейшим среди египтян!

И в награду за смекалку и находчивость подарил ему бриллиант, называемый «Слезой богини».

Впрочем, если подумать, то подарок вполне мог оказаться троянским конем.

Не прошло и года, как Трофония убили и ограбили. И след камня надолго потерялся в причудливом и кровавом калейдоскопе событий тех времен.

Остается только добавить, что легенду записал Геродот, а он считается исследователем весьма дотошным и заслуживающим доверия.

«Слеза богини» всплыла на поверхность в древней Греции. Бриллиант был посвящен богине любви Афродите и украшал ее статую в афинском храме.

Однако украшал недолго.

Имя вора, укравшего бриллиант, осталось нам неведомым. Камень снова принялся странствовать по свету, принося своим хозяевам одно несчастье за другим.

В числе последних известных владельцев бриллианта назывался персидский шах из династии Сасанидов по имени Шапур.

Шапур, судя по всему, был личностью весьма одиозной. Он решил, ни много пи мало, покорить весь мир и превзойти подвигами прославленного Александра Македонского. Свою идею он начал безотлагательно претворять в жизнь, захватив Армению, северную Мессопотамию, Сирию и часть Малой Азии.

Все эти территории находились под протекторатом Рима, и римский император Валериан немедленно выступил против Шапура во главе 70-тысячного войска.

Шапур разбил его войско и взял Валериана в плен, где тот вскоре и умер.

Неожиданно успешное сопротивление Шапуру оказал правитель Пальмиры Оденат. И сопротивление его быстро перешло в контрнаступление. Оденат очистил от персов провинции Азии и Сирии. Шапур, бросив свою походную сокровищницу, бежал.

Именно в этой сокровищнице и находился бриллиант под названием «Слеза богини».

Впрочем, тогда он назывался уже по-другому. Арабы, в руках у которых камень, видимо, успел побывать, дали бриллианту имя собственное, назвав его «Второй каплей». А по-арабски «Катратун Таниятун».

Здесь я остановилась.

Почему у меня такое ощущение, что я прочитала что-то очень важное? Почему? Арабское название я слышу впервые, никаких ассоциаций с этими словами у меня нет… Уж очень они сложно выговариваются. Как его… карта… нет.

Я заглянула в книгу, шепотом произнесла:

— Ка-тра…

И остановилась, выронив ручку.

Перед глазами возникло бледное лицо человека, лежащего на траве. Трава вокруг него потемнела, от нее пахло странным резким запахом. Человек приподнял голову, с усилием разомкнул бледные обескровленные губы и четко выговорил:

— Катра…

Катра!

Вот что пытался сказать мне умирающий сосед! Он пытался произнести название бриллианта! Он пытался дать мне понять, за что его убили!

Катра!

Я закрыла лицо ладонями и стиснула зубы, начавшие выбивать нервную дробь. Вот я и добралась до сути. Господи, почему мне так страшно?

Кто-то тронул мое плечо, и я чуть не заорала от неожиданности.

— Что с вами? — озадаченно спросила библиотекарь, поливавшая цветы на подоконнике.

— Ничего, — пролепетала я.

— Мне показалось, что вам нехорошо.

— Глаза болят, — соврала я окрепшим голосом.

— Неудивительно, — проговорила женщина тоном, в котором смешались осуждение и уважение. — Если вы столько читаете каждый день, то глаза у вас должны болеть. Второй день от книг не отрываетесь!

— Уже вечер? — удивилась я. — Так скоро?

— Вы сегодня позже пришли, — напомнила библиотекарь. Забрала пластмассовую леечку и пошла назад за стойку.

Я посмотрела на часы. Половина шестого.

— Вы работаете до семи? — спросила я.

— Да. Но в половине седьмого начинаем собирать книги.

— Ясно.

Я посмотрела на книжную стопку. Меня терзали два взаимоисключающих чувства: любопытство и усталость. Усталость не физическая. Я впервые поняла, что устать можно и от обилия информации.

Что ж, на сегодня хватит, пожалуй.

Я собрала книги и попросила:

— Не убирайте далеко.

— Вы нашли все, что искали? — спросила женщина, водружая стопку возле себя.

Я немного подумала.

— Почти все.

— Ну, осталось совсем немного, — не то поощрила, не то утешила меня библиотекарь.

— Точно, — ответила я.

Попрощалась и вышла на улицу.

Осталась самая малость. Найти «Вторую каплю». Катратун Таниятун.

Арабские слова звучали как заклинание, и я несколько раз повторила их шепотом.

Папочка ждал меня с нетерпением. Как только я разулась, он торопливо выскочил мне навстречу из кухни и радостно сообщил:

— Я приготовил ужин!

Я оторопела с босоножками в руках.

— Сам?

— Сам!

Я внимательно заглянула в папины глаза. Показалось мне или толстая ледяная корка в них немного подтаяла?

— И что ты приготовил? — спросила я, все еще не смея поверить в чудо.

— Картошку поджарил! — гордо ответил папочка. Подумал и добавил:

— Давненько мы ее не ели.

Я так и села. Вот уже пять долгих лет папочка живет, не замечая того, что ест. А тут — нате вам! Жареная картошка!

— Накормишь меня? — спросила я тихо.

— Конечно!

Папочка немного поколебался и счел нужным объясниться.

— Ты вчера так плакала… Я хотел сделать тебе приятное.

— У тебя получилось, — ответила я, изо всех сил сдерживая слезы.

— Я накрываю?

— Накрывай.

Папочка скрылся в кухне, а я еще минуту посидела на старой потертой банкетке. В голове не было никаких мыслей, ни хороших ни плохих, и только сейчас я поняла, какое это облегчение.

— Ира! — позвал меня папочка.

— Иду! — ответила я.

Пристроила босоножки под телефонную тумбу, быстро вымыла руки и вошла на кухню.

Боже мой!

Стол был заставлен тарелками и тарелочками. Папочка вытащил на стол все, что было в холодильнике. На одной тарелке мирно уживались сыр и колбаса, нарезанные толстыми ломтями. На другой истекали аппетитным рассолом маринованные огурчики. На третьей исходила жирной слезой соленая семга…

— Боже мой! — сказала я вслух. — Это просто праздник какой-то!

Папочка гордо приосанился.

— Нравится?

— Не то слово! Папочка, как здорово! Я такая голодная!

— Тогда садись.

Я уселась на свое обычное место и нетерпеливо потерла руки.

— Ну?

— Сейчас, сейчас…

И отец выложил на мою тарелку горку аппетитной румяной картошки с хрустящей корочкой.

Я застонала.

— Папа! Ты волшебник! Так даже я не поджарю!

— Ешь, ешь, — хлопотал папочка, приняв смущенный и гордый вид тайного альтруиста. — Не разговаривай.

Я яростно вколола вилку в самую гущу аппетитной горки. Поднесла ее ко рту, немного обдула со всех сторон и надкусила.

— О-о-о!

— Вкусно?

— Ужасно! — подтвердила я с набитым ртом.

— Огурчик бери, — суетился папочка. — И рыбку тоже.

Я только кивала головой и запихивала за щеку предложенные вкусности. Клянусь вам, что если бы картошка была обугленной или хрустела на зубах от сырости, я поглощала бы ее с неменьшим удовольствием. Потому что уже пять лет обо мне никто не заботился. Я забыла, как это приятно.

— Хлебушек…

Папочка протянул мне плетеную хлебницу. Я выудила из нее толстый ломоть черного хлеба, покачала головой, вздохнула от избытка счастья и сказала:

— Я сейчас умру…

— Тебе плохо? — встревожился папочка.

— Мне хорошо.

Это была чистая правда. Так хорошо, что я забыла и про убитого соседа, и про странное арабское словосочетание, которое легко вылетало из головы, и про опасность, которая угрожала мне, неудачливому свидетелю преступления… я забыла обо всем. Тигр по имени «надежда» рвался из клетки на волю, и я распахнула дверцу, словно зверь был всего-навсего ручной, привычной кошкой.

Неужели папочка возвращается?

Господи, как же мы заживем!

Я отложила вилку и принялась самозабвенно мечтать о том, как все замечательно сложится потом, после окончательного выздоровления. Как мы будем вместе ходить в театр, гулять по вечерам, смотреть телевизор, как папочка будет выслушивать мое хныканье и гладить меня по голове…

Неужели наконец начнется такая нормальная сказочная жизнь?

Раздался звонок в дверь, и я от неожиданности выронила кусок огурца.

— Кто-то обещал прийти? — спросила я отца.

— Нет, — ответил он растерянно.

— Никто не звонил?

— Никто.

— Странно…

Я встала со стула и вышла в коридор. На цыпочках подошла к двери, встала сбоку от нее и, надежно прикрытая бетонной стеной, громко спросила:

— Кто?

— Я, — нерешительно ответил знакомый мужской голос, и я оттаяла. Распахнула дверь, отодвинулась в сторону, давая дорогу.

— Прости, что я без предупреждения, — покаялся Слава. — Возвращался к себе, проходил мимо твоего дома… Вот, решил завернуть.

— Отлично сделал! — поддержала я. — Мы как раз ужинаем.

— Ой!

Гость смутился.

— Может, я попозже? — начал он, но я, не слушая, втянула его в прихожую, закрыла дверь и велела:

— Раздевайся! То есть разувайся, — поправилась я торопливо.

Слава стащил с себя кроссовки и застыл в ожидании дальнейших распоряжений.

— Руки вымой.

И опять-таки он прошествовал в ванную без всяких возражений. Забавно все же командовать человеком, который старше тебя на пятнадцать лет.

Я прислонилась к косяку ванной и похвасталась:

— Папа ужин приготовил!

— Да? — спросил Слава без особого удивления.

Где уж ему понять мои чувства!

— Готов?

— Готов! — подтвердил гость.

— Пошли.

Мы вошли на кухню, я горделиво обвела взглядом обильный стол и сказала:

— Присоединяйся!

— С удовольствием, — ответил Слава. Наклонил голову и почтительно поздоровался.

— Здравствуйте, Дмитрий Семенович!

— Мы знакомы? — удивился папочка.

Настала неловкая пауза. Слава бросил на меня недоумевающий взгляд.

— Ира! Представь мне молодого человека! — призвал папочка.

Я рухнула на табуретку. Взглянула в глаза папочки и не увидела в них ничего, кроме обычного ледяного равнодушия к происходящему. Он не помнит Славу! Боже мой! Они познакомились несколько дней назад, а он уже ничего не помнит!

Слава молчал, и я поняла, что ситуацию придется брать в свои руки. Сделала над собой усилие, проглотила комок, застрявший в горле, и произнесла:

— Это Слава.

— Очень приятно, — вежливо откликнулся папочка.

Гость слегка поперхнулся, но быстро взял себя в руки и ответил так же вежливо:

— Мне тоже.

Я промолчала.

— Ну что ж, — бодро подытожил папочка, — хозяйничайте, молодые люди! Ирочка, корми гостя!

— Хорошо, — проговорила я, с трудом шевеля неповинующимися губами.

— Картошечка, огурчики, рыбка… В общем, ешьте на здоровье.

Папа встал из-за стола и с вежливым полупоклоном удалился в зал. Мы остались вдвоем.

Слава молчал, да и мне было нечего сказать.

Тигр, уж в который раз вырвавшийся на свободу, сожрал меня всю, без остатка.

Слава присел на папино место, подпер подбородок кулаком и стал смотреть на меня.

Так мы просидели минут десять. Молча.

Потом гость откашлялся, отставил подальше тарелку с маринованными огурцами и мягко сказал:

— Ирка, можешь меня обматерить, но я все-таки спрошу…

Он сделал паузу и договорил:

— Что с отцом?

Я стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Уже в который раз даю себе слово не верить этим коротким обманчивым улучшениям, которые заканчиваются так же быстро, как начинаются!

— Ира!

— Я слышу, — ответила я ломающимся голосом. — Подожди…

Слава встал с табуретки, достал стакан и налил в него воды из чайника.

Сунул стакан мне под нос и предложил:

— Выпей.

— Лучше коньяк, — проскрипела я.

От мучительного перенапряжения голову стиснул раскаленный огненный обруч, и сосуды грозили взорваться.

— Где?

Я поднялась с места, открыла холодильник и достала запотевшую бутылку самого дешевого коньяка, который только был в магазине. Знаю, что дерьмо, но «Мартель» мне не по карману.

Шлепнула бутылку на стол, распахнула дверцу шкафчика, выудила из него две пыльные пузатенькие рюмки.

Вытирать не стала. Слишком дрожали руки.

Просто разлила коньяк по рюмкам, взяла одну и выпила единым духом.

Едкая жидкость обожгла язык и горло. Проклятые слезы все же не удержались и покатились по щекам. Слава, озабоченно наблюдавший за мной, сунул мне кусок огурца.

Коньяк с огурцом!

Я невольно фыркнула сквозь зубы. Отпихнула предложенную закуску и шлепнулась на табуретку.

Коньяк, какой бы он ни был дешевый, пришел на помощь мгновенно. Как Чип и Дейл. В голове мягко зашумел морской прибой, сосуды объявили перемирие и отложили взрыв.

Отпустило.

Я откашлялась и спросила:

— Положить тебе картошки?

— Сам положу, — ответил гость, не спускавший с меня глаз. — Сиди.

— Тарелку найдешь?

— Чего ее искать? Все на виду.

Я кивнула, подперла висок кулаком и стала рассматривать стол.

Все хорошо, все будет хорошо…

Слава уселся напротив меня. Потянулся за куском семги и принялся есть. Молча. И за это молчание я была ему безумно благодарна.

— Чай, кофе? — спросил он, аккуратно подобрав хлебом остатки масла на тарелке.

— Чай…

— Сиди. Я подам.

Я снова расслабленно кивнула. Двигаться и впрямь не хотелось. Хотелось лечь и заснуть. На годик-другой. Пока папочка не поправится.

Слава налил кипяток в две большие кружки, достал из висячего шкафчика пакетную заварку.

— Один или два?

— Один, — ответила я вяло.

Слава бросил в чашки по одному пакетику и принялся помешивать кипяток ложкой. Мешал в строгой очередности: сначала мою чашку, потом свою. Потом опять мою…

Мне стало смешно.

— Оставь! И так заварится!

— Если надавить на пакетик, то крепче получается, — объяснил Слава. Но тут же приостановил процесс и испуганно спросил:

— Не любишь крепкий?

— Давай сюда, — ответила я и потянулась за своей чашкой.

— Осторожно, не обожгись…

— Там лимон в холодильнике. Достань, пожалуйста.

Слава открыл дверцу, пошарил взглядом по полкам.

— Не вижу.

— Он сбоку, в отделении для молока.

— А-а-а… Нашел.

Он достал изрядно ссохшийся лимон, повертел его перед глазами и постановил:

— Ничего, кипятком обдадим — и все нормально будет.

— Отрежь маленький кусочек, — попросила я.

— Почему маленький?

— Он ужасно кислый. И чай от него становится желтый, как моча…

— Понятно.

Слава отпилил от лимона толстую ядовитую дольку, подумал и разделил се надвое.

— Нормально?

— Нормально.

Я притянула к себе бутылку коньяка и плеснула в чай щедрую порцию.

— Только не спрашивай меня, почему я так много пью! — предупредила я.

— И не думал, — ответил гость. — Пей, если нужно. Ты не производишь впечатления хронической алкоголички.

Я отхлебнула немного и поморщилась. Горячо. И вкус специфический. Но надо выпить все, до дна. Иначе я не усну.

— А ты почему не пьешь? — спросила я. — Коньяк, конечно, дерьмовый, но другого нет…

— Я не разбираюсь в коньяках, — ответил Слава. Придвинул к себе стопку и сделал маленький глоток.

— Обычный коньяк… Вполне нормальный.

— Я редко пью, — сочла нужным объясниться я. — Очень редко. В последнее время сплошные стрессы, я устала…

Слава повозил стопку по столу. Потом остановился и сказал, не глядя мне в глаза;

— Ир, я не из любопытства спросил. У меня мама невропатолог. Хороший невропатолог.

— В Киеве?

— Там.

— Ты думаешь, я отца повезу в Киев на обследование?

— Почему нет? — удивился Слава.

— Потому что нет! — жестко отрубила я.

Мы замолчали. Через минуту меня начала грызть совесть. Не стоило отвечать так грубо, человек мне помочь хочет…

— Мы года три таскались по врачам, — сказала я безнадежно. — По самым лучшим. Бестолку. Они говорят, нужно время.

— Есть гарантии? — быстро спросил Слава.

— Никаких.

Он молча кивнул, по-прежнему не глядя мне в глаза.

— Папа не сумасшедший, — сказала я. — У него был стресс. Сильный стресс. Он вызвал болезнь, которая по-русски называется «боязнь реальности». Я не помню, как по латыни… В общем, он не хочет принимать участия в происходящем.

— Понятно, — ответил Слава. Подумал и добавил:

— Знаешь, есть такая методика… Лечить стресс стрессом.

— Это когда клин клином выбивают?

— Что-то вроде этого.

— И как ты себе это представляешь? — язвительно поинтересовалась я. — Сообщим папочке о моей смерти? И он тут же поправится от потрясения?

— Ну, не обязательно о смерти! Ты можешь заболеть, к примеру…

— Нет уж, — ответила я решительно. — Хватит с него стрессов. Накушались.

Я потерла рукой висок и добавила:

— Иногда у него бывают просветления… Такие моменты, как сегодня. Взял, например, и ужин приготовил. Потому что хотел мне приятное сделать.

Я проглотила комок, вставший поперек горла.

— Врач меня предупреждал, что таким вещам не стоит придавать большого значения. Папа иногда вспоминает что-то из прошлой жизни. Врач говорит, это просто рефлекс. Заученное действие. Это не сознательный поступок.

— Он до болезни часто картошку жарил? — спросил Слава.

— Часто, — ответила я. — Папа был большим специалистом по картошке. Ни у мамы, ни у меня так вкусно не получалось.

Слава молча посмотрел в свою пустую тарелку, вылизанную до блеска.

— Я стараюсь не поддаваться, но это так трудно. Понимаешь, трудно жить и не надеяться.

Слава протянул руку через стол и мягко подтолкнул ко мне чашку с коньячным чаем. Напомнил, значит.

Я отхлебнула еще немного. Остыл. Это хорошо.

Взяла кружку обеими руками и заставила себя допить ее до дна. Вот так. Сейчас все будет прекрасно.

— Извини, — сказала я виновато, опустив кружку на стол. — Меня через пять минут в сон потянет.

— Это хорошо, — ответил гость. — Успею немного прибрать.

Он встал с табуретки и принялся ловко наводить порядок на разгромленном столе.

— Оставь, — вяло сопротивлялась я. — Сама уберу. Утром.

Слава, не отвечая, освободил посуду от остатков еды и сгрузил ее в раковину.

— Я помою, — продолжала обещать я. — Утром встану пораньше и помою.

Не отвечая, гость быстро перемыл тарелки и уложил их в сушку. Туда же отправились столовые приборы.

— Куда девать рыбу и огурцы?

— Оставь. Я сейчас встану.

Голова наливалась теплой тяжестью до тех пор, пока места в ней не осталось. Тогда тяжесть перелилась через край и начала потихоньку наполнять язык. Говорить стало трудно.

Слава повернулся ко мне, хотел что-то сказать и вдруг остановился. Пристально заглянул мне в глаза, негромко проговорил:

— О-о-о!

Взял меня под локоть и помог подняться.

— Идем.

— Куда?

— Спать пора, — ответил гость.

— Таблетки! Папе!

Я вспомнила, что папочка перед сном не принял лекарство, и беспомощно затрепыхалась, делая попытку повернуться к холодильнику.

— Здесь?

— Да, да, — бормотала я.

Слава, не выпуская моего локтя, другой рукой открыл холодильник.

— Эти?

Я кивнула головой. Шум морского прибоя в ушах становился оглушительным.

— Сколько? — донеслось до меня откуда-то издалека.

Темнота наваливалась короткими рывками. Рывок — просвет, рывок — просвет. И с каждым следующим разом рывок становился длинней, а просвет короче.

Последнее, что я помнила, был расплывчатый овал чьего-то лица, склонившегося надо мной.

Очень хотелось выключиться из происходящего, но что-то мешало, сидело в голове здоровенной занозой, не давало уснуть.

О чем он меня спрашивал?

— Сколько таблеток? — повторил голос мне прямо в ухо.

И я вспомнила о том, что не сделала.

— Две, — ответила я совершено четко. Тут же навалилось облегчение, голову омыла теплая соленая волна и граждане отдыхающие отправились в теплые санаторные постельки.

А под раскрытым окном всю ночь шумело и переливалось море.

Проснулась я поздно. В одиннадцать.

Несколько минут лежала неподвижно и собирала мысли в одну точку.

Мысли, как загулявшие солдаты, отказывались возвращаться на службу и пытались дезертировать.

Почти полчаса ушло на то, чтобы вернуть их обратно и выстроить в более-менее стройный ряд. Вспомнить удалось весь вчерашний день, за исключением того, как я легла спать.

Подобно Степе Лиходееву, я провела рукой по бедру, но в отличие от него определила, что лежу в брюках. Точнее, в джинсах.

Я откинула плед и присела на диване.

Под головой у меня, оказывается, была подушка. Странно, не помню, чтоб я се доставала. Очевидно, подушка и плед — дело рук моего вечного спасителя. Ну и карма у него в этой жизни, не позавидуешь бедняге…

Я медленно поднялась на ноги и прислушалась к своей голове.

Голова вяло поприветствовала мое пробуждение. Болеть не болела, просто косила от службы.

— Не выйдет, — сказала я строго. — Дел по горло.

«Мне-то что? — ответила голова. — Твои дела, ты и разбирайся…»

Ладно. Сейчас влезу под душ, почищу зубы, все и пройдет.

Я потащилась в ванную. Содрала с себя несвежую одежду, залезла в ванну и подставила голову под горячую струю воды. Несколько минут поливала себя контрастным душем, варварски таская ручку крана то вправо, то влево.

Наконец почувствовала себя пригодной к употреблению. Вымыла голову, механически отметив, что последнее время делаю это слишком часто, почти каждый день. Влезла в банный халат, туго затянула пояс. Взглянула в зеркало и увидела в нем бледное лицо с заметными синими пятнами под нижними веками. Кажется, даже мешки появились. Блеск.

С добрым утром!

Я помахала рукой девушке, изможденной трудной жизнью. Девушка ответила мне тем же.

Я покинула ванную и отправилась на разведку. Как там папочка?

Папочка сидел на балконе и пугливо, как домашний кот, выглядывал на улицу.

Он всегда садился подальше от балконных перил, почти на самом пороге балкона и комнаты, и для того, чтобы разглядеть происходящее во дворе, ему приходилось вытягивать шею.

Наверное, постороннего человека это зрелище могло насмешить.

Меня — нет.

Я подошла к папе и осторожно, чтобы он не испугался, дотронулась до его плеча.

Папа вздрогнул и оглянулся.

— Это я, — сказала я быстро. — Привет.

— Доброе утро, — ответил папочка и поднялся со стула. — Ты выспалась?

— Выспалась, а ты?

— Я тоже.

Папочка отодвинул меня в сторону и вошел в комнату.

— Уже надышался? — спросила я с горечью.

— Да, — подтвердил папочка, не глядя мне в глаза. Он стыдился своего страха перед улицей, но ничего с этим поделать не мог.

Я вздохнула. Терпение и время. Терпение и время. У ирландцев есть забавная поговорка. «Когда бог создавал время, — говорят ирландцы, — он создал его достаточно.»

Да. Времени у нас в запасе достаточно. Терпение в дефиците.

— Ты позавтракал?

— Позавтракал, — подтвердил отец.

— Что ты ел? — проявила я бдительность.

Папочка замялся. Врать он не умел, а позавтракать забыл. Снова забыл.

Я стиснула руки в кулаки. Терпение. Терпение. Терпение.

— Пойдем поедим, — предложила я.

— Пойдем, — согласился папочка.

Я вошла в идеально убранную кухню, мысленно вознесла хвалу вчерашнему гостю и принялась накрывать на стол.

Примерно час у меня ушел на то, чтобы накормить отца и убрать грязную посуду.

Я посмотрела на часы. Двенадцать. С каждым днем я прихожу в библиотеку все позже и позже.

Я быстренько собралась, влезла в босоножки, открыла дверь. И, как это бывает в детективах, именно в этот последний момент зазвонил телефон.

Я вернулась назад и сняла трубку. Не так часто нам кто-то звонит, чтобы игнорировать такое событие.

— Алло…

— Ирка, привет.

— Юлечка, здравствуй, — сказала я радостно.

— Как ты?

— Нормально. А ты?

— Тоже. Ирка, у меня новость.

Я насторожилась.

— Какая?

— Меня разыскивает Верховский.

Я хмыкнула.

— Не удивила…

— Нет, ты не поняла! Он меня открыто разыскивает, не прячась!

Я присела на банкетку и велела:

— Рассказывай все подробно.

— Понимаешь, — начала Юля, — я на работе должна отпускные получить.

— Так.

— Звоню на работу, — у нас там определителя номера нет, — спрашиваю, когда прийти за деньгами. А девчонки говорят, что меня несколько раз спрашивал какой-то Верховский. Причем в последний раз просил передать, чтобы я обязательно с ним созвонилась. Понимаешь?

— Юль, надеюсь, ты такой глупости не сделаешь.

— Нет, конечно, нет, — неуверенно подтвердила подруга. И добавила:

— Ир, а может стоит позвонить?

— Ты домохозяину своему об этом рассказала?

— Конечно! — ответила Юля с негодованием добропорядочной законопослушной гражданки, которая и дорогу переходит только в положенном месте. — Сразу же!

— А он?

Юля споткнулась.

— Велел пока не звонить.

— Видишь? — философски заметила я. — Ему виднее!

— Видней-то виднее, но…

Юля замялась.

— Понимаешь, Юрочка ему доверял.

— Да? — поразилась я.

— Да. Они с Аликом вместе росли. Жили в одном дворе, Алик часто у Юры дома бывал. Потом родители Алика разошлись, квартиру разменяли, и он переехал. В общем, потеряли друг друга из вида. Но так случилось, что после учебы оба оказались в одном институте. Только Юрочка там до конца работал, а Алик года два назад ушел в Архивный. Ему хорошее место предложили.

— Они дружили? — уточнила я.

Юля снова замялась.

— Дружили? Да нет, это громко сказано… Говорю же тебе, некогда Юре было с друзьями время проводить, у него мама болела. Но Алик Юре помогал. Он и врача для его мамы нашел… В общем, Юра с Аликом общался не часто, но ему доверял. Полностью.

— Это еще не показатель порядочности Алика, — заметила я мягко, чтобы подруга не обиделась.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что убийце своему Юра тоже доверял. Иначе не стал бы с ним встречаться поздно ночью в безлюдном месте. И спиной к нему не повернулся бы ни за что, если бы не доверял. Понимаешь?

— Понимаю, — задумчиво ответила Юля. Слава богу, ответила нормальным голосом, без слез.

— Я не говорю, что Алик и есть убийца, — поторопилась уточнить я. — Но они могут быть связаны. Мы же не знаем, на чьей стороне он играет.

— Почему не на нашей?

Я вздохнула.

— Если на нашей, то какого черта он не пришел к следователю? Почему забрался в квартиру Юры ночью? Что он там искал? Почему следил за мной? Почему обещал свернуть мне шею?

— Это была фигура речи, — попробовала поспорить Юля.

Я обиделась.

— Ничего себе, фигура! Знаешь, если бы он тебя подержал за горло, как меня, ты бы его так не защищала.

— Я не защищаю!

— Защищаешь!

— Я пытаюсь понять!

— Что понять?!

Юля споткнулась и сказала примирительно:

— Чего мы разорались? Еще не хватало нам поссориться из-за какого-то Алика!

Я остыла.

— Точно. Извини.

— И ты меня.

— Ладно.

Юля немного подышала мне в ухо.

— Говори! — велела я. — Слышу же, тебя распирает…

— Может, он хочет сказать что-то важное? — сразу же раскрылась Юля. — Может, это поможет найти убийцу?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Олег Витальевич так не считает?

— Он со мной не делится, — ответила Юля, и голос ее стал несчастным. — Велел ни в коем случае не звонить.

— Значит, сам хочет с ним поговорить.

— А вдруг он следователю не захочет рассказывать?

— Юль, не торопись! — призвала я. — Будущее покажет, кто нам друг и кто нам враг.

— Думаешь?

— Уверена!

Юля вздохнула.

— Хорошо, — согласилась она. — Я подожду…

— Умница!

— …недолго, — договорила подруга и сразу положила трубку, словно опасалась, что я перейду от слов к методам физического воздействия.

Я почесала затылок. С одной стороны, приятно сознавать, что правила нарушаю не только я, с другой — страшно за Юльку. Странно, что за себя я боюсь меньше, чем за нее. Может, стоит поговорить со следователем?

«Поговорю, но позже,» — решила я. Юлька пообещала, что подождет. Вот и я подожду. Дня два. А потом позвоню Олегу Витальевичу.

Я вышла на улицу и пошла привычной дорогой. Библиотекарь встретила меня радостно.

— Думала, вы уже не придете!

— Ну, что вы! — ответила я и развернула пакет, в котором лежали остатки колбасы. — Можно я покормлю Лаки?

— Можно, — ответила женщина. — Только вряд ли она станет есть колбасу. Она у меня «Вискас» предпочитает. Но давайте попробуем.

Женщина выложила кусочки колбасы в маленькую тарелочку и позвала:

— Лаки-лаки!

Из-под стеллажа высунулась пестрая мордочка. Удивительно, как хорошо кошки понимают, когда их зовут не просто так, а чтобы накормить!

— Иди сюда, — пригласила библиотекарь и поставила тарелочку на пол.

Лаки вылезла из-под стеллажа и неторопливо прошествовала к угощению. Обнюхала колбасу, потом задрала голову и заглянула нам в глаза. Сначала хозяйке, потом мне.

— Говорила же, — начала библиотекарь, — она сухой корм…

Но тут Лаки присела на корточки, если эту кошачью позу можно так назвать, и принялась аккуратно подъедать мелко нарезанные колбасные остатки.

— Ну, надо же! — поразилась женщина. А я обрадовалась. Потому что загадала: если Лаки не откажется от моего угощения, то все кончится благополучно. Уточнять и конкретизировать, что такое благополучно, я не стала. Благополучно, и все.

— Ваши книжки…

Библиотекарь выложила их на стойку.

— Спасибо. Кстати, — спросила я, вспомнив, на чем я остановилась вчера, — вы не знаете, где находилась Пальмира?

— Гостиница?

— Нет, государство…

Женщина сняла очки и машинально протерла стекла концом легкого шарфика, кокетливо повязанного на шее.

— Пальмира, Пальмира, — пробормотала она себе под нос. Надела очки и пожала плечами.

— Честно говоря, не знаю. Петербург называли северной Пальмирой. Значит, настоящая была где-то на юге.

— Или на Востоке, — сказала я.

— Возможно, — согласилась женщина. — Да вы в учебнике посмотрите! Там наверняка все есть!

— А почему Петербург называли северной Пальмирой? — снова спросила я.

— Не будьте бестактной, — смеясь, ответила женщина. — Не задавайте библиотекарше вопросов, на которые она не может ответить.

— Извините.

— Пустяки. Я пошутила.

Я забрала книги и пошла вдоль рядов столов и стульев к своему полюбившемуся месту. Села, раскрыла вчерашнюю книгу на последней прочитанной странице.

Итак, вчера я остановилась на том, что «Вторая капля» в очередной раз перешла из рук в руки. От персидского царя Шапура к правителю Пальмиры Оденату.

Оденат, который был покорен красотой этого камня, велел изготовить для него новую корону. В центре ее должен был быть захваченный у персов бриллиант, по бокам — два рубина почти одинаковой формы. По представлениям того времени, корона считалась скромной и была предназначена для повседневной будничной жизни. Так сказать, царская форма на каждый день.

Впрочем, носил эту корону Оденат недолго. Камень не замедлил принести новому хозяину обещанное легендой несчастье.

Оденат погиб от руки собственного племянника, очевидно желавшего захватить трон Пальмиры. Вместе с Оденатом был убит его старший сын от первой жены, наследник трона Герод.

Но поцарствовать племяннику не удалось. Инициативу тут же перехватила вторая жена убитого правителя, Зенобия. Вообще-то, настоящее имя ее звучало иначе: Зубайдат. И переводилось оно как «женщина с густыми красивыми волосами».

«Зенобия» — имя греческое и переводится дословно, как «Вторая гостья». Этот перевод в точности соответствовал рангу второй жены.

Однако Зенобию этот ранг не устраивал.

Ходили слухи, что покушение на мужа организовала именно она. Не знаю, что Зенобия пообещала убийце (хотя догадаться не трудно!), однако после смерти мужа приказала немедленно обезглавить глупого исполнителя, проложившего ей дорогу к трону.

Что и было сделано.

Зенобия провозгласила наследником своего малолетнего сына Вахабаллата и путем сложных интриг добилась для себя права регентства.

И стала последней царицей Пальмиры.

Я на секунду оторвалась от книги и уставилась неподвижным взглядом в точку на стене.

Вот она. Женщина с царским венцом на голове, нарисованная Казицким. А в центре этого венца — знаменитая «Вторая капля». Бриллиант, который Казицкий пытался продать.

Бриллиант, который приносит несчастье своим хозяевам.

Интересно, стала ли Зенобия исключением в этом ряду?

Я снова уткнулась в книгу и обнаружила, что в ней нет нескольких страниц. Как раз там, где, очевидно, описывалась дальнейшая судьба камня.

Что ж, поищем в другой книге. Благо, я теперь знаю, что мне искать.

Мне повезло. На нужные сведения о пальмирской царице я наткнулась с первой же попытки.

Книга, которую я открыла, была написана замечательным языком. Читать ее было легко и интересно, как увлекательный детектив. Впрочем, события, происходившие много веков назад, вполне могли называться этим современным словом.

Судите сами.

Зенобия родилась в бедной бедуинской семье, которая кочевала неподалеку от Пальмиры. Как она попала на глаза правителю Пальмиры и каким образом нищей безродной девушке удалось стать его женой?

Загадка.

Современники единодушно говорят о том, что Зенобия обладала огромной силой психического воздействия. Проще говоря, была незаурядным гипнотизером.

Сохранилось много описаний Зенобии и ее изображений, в том числе на монетах, чеканившихся в Александрии, которая тоже подчинялась пальмирской царице. Римский историк Требеллий Поллион описал ее так: «Она имела все качества, необходимые для великого полководца. Осторожно, но удивительно настойчиво приводила в исполнение свои планы. Строгая к солдатам, она не щадила себя в опасностях и лишениях войны. Часто во главе своего войска шла она 3–4 мили. Никогда ее не видели в носилках, редко — в колеснице, почти всегда — верхом. В ней в равной степени сочетались таланты военные и политические, строгость тирана, великодушие и щедрость лучших царей. Расчетливая в походах, она умела окружать себя царской роскошью. Выходила в народное собрание в пурпурной одежде, осыпанная драгоценными камнями, с короной на голове».

Зенобия была не только воином, но и философом. Знала греческий и коптский языки, составила сокращенный труд по истории Востока, создала в Пальмире философскую школу во главе с греческим философом-неоплатоником Лонгином.

Рим больше не мог терпеть усиления Пальмиры в ущерб собственным интересам.

Зенобия утратила всякое чувство меры. Она наделила себя титулом «Августы», сына нарекла именем Августа — императора — и официально провозгласила независимость от Рима.

В 271 году огромная римская армия двинулась на Восток — через Малую Азию, горы Тавра и Киликийские ворота.

На берегах Оронта пальмирцы были разбиты и отступили. Аврелиан шел за ними по пятам и вскоре достиг стен Пальмиры. Началась осада.

Город был хорошо укреплен. Аврелиан писал в Рим: «Я не могу описать вам, отцы-сенаторы, как много у них метательных машин, стрел и камней. Нет ни одной части стены, которая не была бы укреплена двумя-тремя баллистами».

Аврелиан не желал затягивать осаду. Он написал Зенобии письмо, в котором оговорил условия сдачи. Вот оно: «Аврелиан — Зенобии. Твоя жизнь будет сохранена. Ты сможешь провести ее в каком-нибудь месте, куда я помещу тебя. Твои богатства я отошлю в римскую сокровищницу. Законы и постановления пальмирцев будут соблюдены».

Легко представить себе, какое впечатление могли произвести на женщину, привыкшую к неограниченной власти, подобные предложения. Пальмирская царица не замедлила ответить: «Зенобия — Аврелиану. Никто еще, кроме тебя, не отваживался просить то, что ты требуешь. То, что может быть добыто войной, должно приобретаться доблестью. Ты просишь меня сдаться, как будто совершенно не осведомлен о том, что царица Клеопатра предпочла умереть, чем пережить свое величие. Персидские союзники, которых мы ожидаем, недалеко. Арабы на нашей стороне, так же, как и армяне. Сирийские разбойники, о Аврелиан, побеждали твою армию! Так что оставь свое высокомерие, с которым ты требуешь моей сдачи, словно ты был победителем повсюду!»

Но союзники не торопились. В городе начался голод, он повлек за собой болезни и эпидемии. Темной ночью Зенобия, взяв с собой сына и нескольких приближенных, тайно бежала из города, обманув или подкупив римские сторожевые посты.

На верблюдах они добрались до персидской границы и уже садились в лодку, чтобы переплыть Евфрат, когда погоня их настигла.

Зенобия была схвачена.

Узнав об этом, пальмирцы предпочли сдаться и принесли Аврелиану ключи от города. Римский император милостиво обошелся с горожанами, подарив им полное прощение. Над приближенными Зенобии и ее военачальниками был назначен суд. Многих казнили, в том числе советника Зенобии, греческого философа Лонгина.

Аврелиан ушел из города, оставив там небольшой римский гарнизон. Однако не успел он отойти далеко, как пальмирцы восстали и перебили римлян.

Аврелиан вернулся назад и на этот раз был беспощаден. Он разорил город, ограбил знаменитый храм Солнца, украшенный золотом, казнил каждого второго мужчину и разрушил все, что только мог разрушить. Это был конец Пальмиры.

Сама Зенобия, потеряв царство, не покончила с собой, подобно Клеопатре, как грозилась в письме. Впрочем, ее хорошо охраняли и берегли для торжественной церемонии возвращения.

Аврелиан рвался домой, ему не терпелось отпраздновать триумф. Богатства Пальмиры, сваленные на повозках, придавали его победе вполне осязаемый блеск. Но самой эффектной частью представления был, разумеется, выход покоренной пальмирской царицы.

Вот как описывает это событие римский историк: «Последний раз красота се ярко блеснула во время триумфального шествия, когда Зенобия — пленница, опутанная золотыми цепями, — шла босая, с распущенными волосами впереди вереницы повозок с сокровищами Пальмиры и бросала в толпу такие взгляды, что многие не могли их вынести и отворачивались. Говорят, что корона Пальмиры, которую тщетно разыскивал Аврелиан, была в ярости уничтожена руками самой бывшей царицы перед ее побегом из осажденного города. Два рубина из нее пошли на оплату побега. Куда же делся знаменитый бриллиант, названный сарацинами Катратун Таниятун, мы, вероятно, уже никогда не узнаем».

Остается добавить немного.

Аврелиан выдал Зенобию замуж за своего родственника, римского сенатора. На его вилле неподалеку от Рима бывшая пальмирская царица и закончила свою жизнь. Прожила она недолго, но успела подарить новому мужу двоих сыновей. Есть предположение, что ее медленно отравляли каким-то ядом. Видимо, Аврелиан до самого конца опасался неукротимого нрава своей пленницы.

Пальмира после пленения Зенобии и учиненного в городе мародерства больше не воскресла.

Сказочный восточный город, находящийся в 240 километрах от Дамаска люди покинули и забыли. Только устоявшие под напором времени и песка рощи колонн (за обилие которых, оказывается, Петербург и прозвали «северной Пальмирой) напоминают о былом величии и великолепии города.

В 17 веке развалины Пальмиры обнаружил итальянец Пьетро делла Валле. Через сто лет после него английский художник Вуд привез зарисовки Пальмиры в Европу. Рисунки сделались модными, последовал всплеск интереса к древнему городу и его истории.

Любопытные ринулись на место действий. Среди них были и русские. Один из них, Амалебек-Лазарев, сделал самую интересную с исторической точки зрения находку — пятиметровую стелу с Пальмирским пошлинным декретом 137 года. Она стояла напротив развалин храма бога Рабасирэ, владыки подземного царства, теперь стоит в Эрмитаже.

О величии и падении Пальмиры довольно.

Я вышла из библиотеки как обычно, после шести вечера.

Побрела домой, раздумывая по дороге над тем, что узнала.

История древней Пальмиры и ее последней царицы была похожа на сказку. Как, наверное, и вся древняя история.

Но от тех событий до наших дней протянулась одна вполне осязаемая ниточка.

Это драгоценный камень, который украшал корону последних пальмирских правителей, а сейчас спрятан в подвале дома неизвестного мне принца Дании. Вот уж, действительно, от царя к наследнику.

Как свидетельствует историк, камень пропал после бегства Зенобии. Рубинами она расплатилась со своими помощниками, а возможно, и с римскими солдатами, которые пропустили ее через посты. Но бриллиант она не отдала никому.

Не знаю, каким образом, но ей удалось сохранить камень в своих руках. Именно от нее он перешел к детям от второго брака, а впоследствии оказался последней ценностью, которую продал Яну Казицкому потомок этого рода. Тот самый, у которого, по словам итальянского посредника, доблесть предков переместилась из сердца в желудок.

Господи, до чего же хочется увидеть камень! До чего же хочется подержать его в руках!

Бриллиант, который украшал царскую корону!

Бриллиант, который держал в руках египетский фараон!

Бриллиант, который украшал голову Зенобии, последней царицы исчезнувшего государства!

Я, спотыкаясь, брела домой. В голове вертелись бессвязные восторженные мечты о том, как я найду камень. Я видела его так ясно, словно уже держала в руке: вытянутой грушевидной формы, величиной с мужской указательный палец, как описывали его очевидцы, не отражающий свет, но собирающий его внутри себя.

Голубой бриллиант, светящийся в темноте.

Бриллиант, секрет огранки которого утерян.

Я почти дошла до подъезда, когда кто-то громко окликнул меня сзади:

— Ира!

Я медленно повернула голову.

Реакции мои были сильно заторможены, поэтому, даже узнав знакомую высокую фигуру, я еще минуту стояла на месте.

Но через минуту уже летела прочь от подъезда к дороге, отделявшей от нас деревни Немчиновка. Ужас нес меня к спасительным зарослям, как на крыльях.

— Ира! Стой!

Я, не глядя, выскочила на дорогу и ловко увернулась от автомобиля. Взвизгнули тормоза, вслед мне понесся неизобретательный мат.

— Стой! Дура! Собьют!

Не знаю, с чего он решил, что мне больше нравится смерть от удушья, чем смерть под колесами. Но я отчетливо помнила силу огромных рук, стиснувших мое горло, поэтому неслась вперед, не разбирая дороги.

— Ира-а!

Я перебежала через дорогу, остановилась и оглянулась, тяжело дыша.

Верховский в отчаянии вертел головой, высматривая просвет в автомобильных рядах. На мое счастье, поток машин в это время был настолько плотным, что давал мне солидную фору перед преследователем.

Заметив, что я остановилась, Верховский снова отчаянно махнул рукой и закричал:

— Стой! Поговорить нужно!

— Пошел ты, — ответила я сквозь зубы.

Развернулась к нему спиной и неторопливо затрусила к знакомому дому.

А вдруг Славы нет? Что мне тогда делать?

Мысль была настолько страшной, что я прибавила шаг. Из последних сил влетела на покосившееся крыльцо и отчаянно забарабанила в дверь.

— Слава! Это я! Открой!

Дверь распахнулась. Слава стоял на пороге в майке и спортивных шортах. В руках у него была гантель.

— Что случилось? — спросил он ошарашенно.

Не отвечая, я отпихнула его в сторону и ворвалась в коридор. Захлопнула дверь и дважды повернула ключ в замке.

Привалилась к двери спиной и сползла на корточки, хватая воздух открытым ртом, как собака.

— Может, пойдем в комнату? — нерешительно предложил мой вечный спаситель.

Я только кивнула. Молча.

Слава протянул руку и рывком поднял меня с пола.

«А он сильный! — подумала я. — По виду не скажешь…»

— За тобой снова кто-то гонится?

Я кивнула. Дыхание выравнивалось медленно, пережитый страх мешал внятно говорить.

Слава вздохнул. Положил гантель на пол, ногой откатил ее к стене.

— Пойду поставлю чайник. А ты посиди, отдышись.

— Я с тобой! — проговорила я.

— Ир, да не бойся ты! Здесь тебя никто не найдет.

— Задерни занавеску, — попросила я.

Слава, не вступая в дискуссию, пошел к окну. В сущности, глупая просьба. Окно выходило в глухой, запущенный сад позади дома, и чтобы добраться до него, нужно было перелезть через два забора.

Но страх, овладевший мной, не признавал доводов рассудка.

Слава аккуратно придвинул друг к другу плотные шторы. В комнате стало темно.

— Свет можно включить?

— Можно, — ответила я, громко стуча зубами.

Щелкнул в отдалении выключатель, комната облилась неярким оранжевым светом лампы, стоявшей на столе.

— Садись на диван, — велел Слава. — Я быстро.

Я послушно забралась с ногами на удобный уютный диванчик, накрытый лоскутным одеялом. Обхватила себя руками и затряслась.

— Холодно? — догадался Слава.

Достал плед, которым уже укрывал меня в прошлый раз, накинул на плечи.

— Грейся.

— Спасибо, — с трудом проговорила я, клацая зубами.

— Я сейчас вернусь.

И ушел на кухню.

Я положила голову на спинку дивана и замерла, прислушиваясь к каждому звуку. Но кроме успокоительного позвякивания посуды, мне услышать ничего не удалось.

Никто не крался под окнами, никто не поднимался по скрипучим разболтанным ступенькам крыльца, никто не стучал в дверь.

Действительно, откуда Верховскому знать, что у меня есть персональный ангел-хранитель? Человек, которому на роду написано вытаскивать меня из разных неприятностей?

Слава вернулся назад, толкая перед собой сервировочный столик.

— Ого! — сказала я.

— Это, конечно, не так вкусно, как грибной борщ, но все же… Закусим, чем бог послал.

Я молча рассматривала два отделения стола, полностью заставленные вкусностями.

Наверху дышала паром пицца, разрезанная на длинные аппетитные ломти. Пицца, при одном взгляде на которую у меня началось выделение слюны, как у павловской собаки. Пицца, щедро фаршированная мясом, оливками, грибами, сыром, томатами, луком, кусочками чеснока…

Боже мой!

Я оторвала кусок побольше, шлепнула его на тарелку, стоявшую рядом, и поднесла ко рту.

— Голодная? — спросил меня хозяин с тем же гордым выражением лица, которое я вчера наблюдала у папочки.

— Угу! — ответила я невнятно.

— Осторожно. Не обожгись.

— Угу!

— Кетчупом полить? Или ты не любишь приправы?

— Угу… То есть полить, — с трудом проскрипела я сквозь непрожеванный кусок.

Не знаю, у кого как, а у меня от переживаний аппетит улучшается. Начинаю трескать на нервной почве так, как не трескаю в нормальном состоянии никогда. К тому же я за целый день еще ничего не ела.

— Я еще ничего не ела! — довела я до сведения хозяина.

— За целый день?! — ужаснулся Слава.

Я быстро закивала, набив рот быстро остывающей пиццей. Слава взял вторую тарелку и проворно выложил на ней симпатичный натюрморт: кусочки свежей розовой ветчины, политые крепко пахнущей горчицей, мраморный сыр с изысканной прозеленью, кусочек копченого сала с чесночком, ярко-красные кружочки свежего помидора и здоровенный кус черного хлеба.

Я застонала от вожделения.

— Ешь, ешь, — поощрил Слава и забрал у меня из рук пустую тарелку. — Может, еще кусочек пиццы?

— Хватит.

Глаза требовали еды еще долго после того, как желудок оказался переполненным. Я отвалилась на спинку дивана.

Мною овладела тупая сытая лень, которую наши предки деликатно называли «истомой».

— Чаю, чаю, — суетился Слава, перемещая пиццу и остальные деликатесы с верхней части столика вниз, а чайные чашки — на их место.

— Я не могу.

— Нужно. Иначе будет плохо перевариваться.

Я хотела возразить, но вдруг громко икнула и виновато прикрыла рот ладонью.

— Извини.

— Ты торты любишь?

— Я наелась.

— Все равно.

Слава сбегал на кухню и притащил нарезанный торт, который совершенно не походил на магазинный. Я взяла кусочек и осторожно надкусила.

Божественный домашний «Наполеон».

— У тебя какое-то событие? — поинтересовалась я.

— С чего ты взяла? — не понял Слава.

Я молча обвела рукой продуктовое изобилие.

— А-а-а… Да нет, никакого события. Получил гонорар, решил отовариться.

— Ты хочешь сказать, что это покупной торт? — уточнила я.

— Конечно!

Я в сомнении осмотрела остаток «Наполеона». Убейте меня, если я не отличу домашнего торта от магазинного!

— Слава, такие торты в общественных пекарнях не делают!

— Делают, делают, — возразил он рассеянно. — Я его в центре купил, в хорошей кондитерской.

Я снова осмотрела недоеденный кусок.

— Ну, не знаю… Сколько же он стоит?

— Неважно, — добродушно отмел хозяин мое нескромное любопытство.

— А сало? Только не говори, что ты и его купил где-то в центре!

— Сало домашнее, — честно ответил Слава. — Мать прислала.

— Очень вкусно.

— Рад, что тебе нравится.

Я допила чай и поставила чашку на столик.

— Еще?

Я сделала рукой короткий протестующий жест.

— Умру сейчас.

— Ладно, переваривай.

Слава откатил столик к стене, подвинул ко мне уютное кресло и сел, удобно положив ноги на сиденье дивана.

— Не мешаю?

Я посмотрела на него. Интересно, он издевается или действительно такой деликатный человек?

— Слава! Это твой диван! — напомнила я. — А также твое кресло и твоя комната. Кроме того, у тебя, наверное, были свои планы, которые полетели к черту из-за меня. И не в первый раз. Поэтому не спрашивай, не мешаешь ли ты мне. Это я должна у тебя спросить.

— Не мешаешь, — коротко ответил Слава, терпеливо выслушав мой пространный монолог.

— Спасибо.

— Не за что.

Хозяин поерзал в кресле, устраиваясь поудобней, и деликатно спросил:

— Ты ничего не хочешь рассказать?

— Он меня ждал, — ответила я без колебаний. — Возле подъезда.

— Кто он? Тот высокий мужик?

— Да.

Слава задумчиво оттопырил губу.

— Наглый тип. Явиться к твоему дому среди бела дня!

Он немного подумал и посоветовал:

— Нужно идти в милицию.

— Я уже сообщила следователю, — начала я и тут же осеклась.

— Ну? — поторопил меня Слава. — И что? Найти не могут? Знаешь, такую гориллу найти не так уж сложно! Тем более, если он тебя возле дома караулит!

Я молчала. Слава насторожился.

— Ирка, ты что-то не договариваешь, — сказал он озабоченно. — Не доверяешь мне или как?

— Или как, — ответила я. — Не хочу тебя втягивать в свои неприятности.

Слава скривил рот и почесал бровь.

— Тебе не кажется, что я в них уже втянулся?

— Кажется, — признала я со стыдом. — Вечно ты меня спасаешь.

Слава махнул рукой.

— Нет, ты не думай… я все понимаю, — бормотала я бессвязно, — конечно, кому понравится, когда на шею садятся… Я постараюсь… Так вышло…

— Ирка!

Я умолкла. Мне вдруг стало ужасно стыдно. Стыдно оттого, что я постоянно попадаю в дурацкие истории.

— Рассказывай! — велел коротко Слава. — Шутки кончились.

И я начала рассказывать.

— Понимаешь, я видела, как убили человека.

— Что-о-о?!

— Вот именно, — подтвердила я. — Все вышло случайно. Потеряла свою цепочку с крестиком, пошла ее искать. Было уже темно, пришлось долго возиться. Тут все и случилось.

Слава молчал. Стекла его очков поблескивали, отражая свет настольной лампы.

— Я присела за скамейку, а они вышли из парка. Двое мужчин, — пояснила я. Слава кивнул. — Не знаю почему, но я побоялась им показаться. Мало ли… Два часа ночи.

— Понятно.

— Вот. Сижу за скамейкой, жду, когда они уйдут. А они разговаривают и разговаривают…

— О чем? — прервал меня Слава.

— Не знаю. Они далеко стояли, — немного покривила я душой, умолчав о нескольких расслышанных мной фразах.

— Ну-ну…

— Потом один повернулся спиной к собеседнику и собрался уходить. А второй его ножом ударил. В спину.

Я содрогнулась.

— Мне стало жутко. Понимаешь, получается, я свидетель!

— Конечно, свидетель! Ты же видела убийцу!

— Да не видела я убийцу! — ответила я с отчаянием.

— Как это? Сама говоришь…

— Я видела только очертания его фигуры! Темно было! Да и то, я сейчас уже ни в чем не уверена… Тогда мне казалось, что убийца среднего роста. Сейчас уже не знаю. Когда человек в панике, голова работает не так, как обычно… Во всяком случае, моя голова, — уточнила я язвительно. — Да! Еще я шепот слышала.

— Чей шепот?

— Убийцы. Я отползала в кусты за спиной, и под коленом хрустнула ветка. Он услышал и подошел. Спросил: «Здесь есть кто-нибудь?» Включил фонарик и начал шарить по кустам.

— Господи!

Слава хрустнул пальцами.

— Как же он тебя не заметил? Светлые волосы, кожа, руки…

— Бог спас, — ответила я устало. — Я молиться начала, он меня и надоумил. Я на себя подол платья накинула. Оно у меня было темно-зеленое. Вот и получилась темная бесформенная масса. Как куст.

Слава снова нервно хрустнул пальцами. Он смотрел куда-то в сторону, в темный коридор.

— Это просто в голове не укладывается, — сказал он тихо. Повернул ко мне голову и спросил:

— А дальше?

— Дальше — все, — ответила я быстро. Потому что твердо решила не рассказывать о записке, которую сунул мне в руку умирающий сосед, и о том слове, которое он пытался проговорить. Это мое приключение. Только мое.

— Я досидела в кустах до рассвета. Вышел сосед с собакой, пес залаял… я выползла и убежала домой.

— И все? — разочарованно спросил Слава.

Я почувствовала себя уязвленной.

— Ничего себе… «И все»! Тебя бы на мое место!

— Прости, пожалуйста! — быстро покаялся Слава. — Я не в этом смысле. Я о том, что обидно оказаться в таком положении. Убийство видела, а убийцу нет.

— Обидно, — подтвердила я и шмыгнула носом.

— А почему этот здоровый за тобой гоняется? Он, что, имеет отношение?

— Не знаю! — ответила я с отчаянием. — Клянусь, ничего не знаю! Таскается за мной и за Юлькой …

— Кто такая Юлька? — перебил меня Слава.

Я поняла, что проговорилась и прикусила губу, но было поздно. Не хотелось впутывать еще и Юльку, но уже ничего не поделаешь.

— Юля — это невеста Казицкого. Того человека, которого убили.

— Ты ее знаешь?

— Мы недавно познакомились. Случайно, — объяснила я. — На следующий день после того, как все произошло. Я домой шла, а она на скамейке сидела и плакала. Я подошла, спросила, что случилось… В общем, слово за слово…

— Понятно, — повторил Слава свое любимое слово.

— Юлька говорит, что Алик пытается ее найти.

— Стой! Какой Алик? Этот высокий? Так ты его знаешь?!

Я только вздохнула. Вот вам, пожалуйста. Собралась выдать строго дозированную информацию без имен и действующих лиц, а выболтала практически всю подноготную! Балда!

— Ну, знаешь, — сказал Слава. Он поднялся с кресла и стал собирать посуду.

— Слава, извини…

— Все-все! — сухо отмел он мои попытки навести мосты. — Не хочешь говорить, не надо. Я из тебя клещами вытаскивать ничего не собираюсь. Это, в конце концов, меня не касается.

И оттого, что он так сказал, мне стало ужасно обидно. Только что мы были вдвоем, а минуту спустя — снова поодиночке.

В одиночестве было страшно. Очень страшно.

— Слава!

Он молча покатил столик назад, на кухню. Я поплелась следом.

— Не обижайся, пожалуйста!

— Я не обижаюсь. Поговорим о чем-нибудь другом.

— Нет, поговорим об этом! — упорствовала я. — Пойми меня! Я доверяю тебе…

— Вижу.

— Нет, не видишь! Мне просто не хочется вмешивать в свои неприятности других людей. Тем более Юльку. Ей и так досталось. И ты тоже… Ну, зачем тебе эта история? У тебя мало своих проблем?

Слава выгрузил грязную посуду в раковину, положил руку на кран, но не пустил воду. Подумал и неожиданно рассмеялся.

— Что тут смешного?

— Извини.

Слава отошел от раковины и присел на грязный покосившийся подоконник.

— Я в детстве зачитывался Майн Ридом. Читала «Всадника без головы»?

— Фильм видела, — ответила я со смирением человека, осознающего свою безграмотность.

— А я читал. Раз десять. Ложился спать, закрывал глаза и начинал мечтать. Как будто я среди этих людей с такой интересной жизнью, хожу на охоту, езжу верхом, дружу с индейцами…

Он снова рассмеялся.

— Ну, и конечно, раскрываю преступление! Глупо, да?

— Ничего не глупо! — ответила я горячо. — Я тебя прекрасно понимаю! Я недавно читала учебник по истории древнего Востока…

Тут я снова запнулась.

— Учебник? — спросил Слава. — Древний Восток? Зачем?

— Ты же знаешь, я собираюсь поступать, — вывернулась я, но не очень ловко.

— По-моему, при поступлении сдают только отечественную историю! Или правила изменились?

— Не знаю, — ответила я, глядя в сторону. — Мне библиотекарь дала древнюю историю, я начала читать. Вообще-то, интересно.

— Интересно?

Слава сложил руки на груди и стал смотреть на меня немного насмешливо.

— И что ты прочитала?

— Многое, — ответила я, глядя на грязную занавеску.

— А что было самое интересное?

— Самое интересное…

Я пожала плечами. Мною овладела усталость. Надоело мысленно выверять каждое сказанное слово.

— Самое интересное было про Пальмиру, — ответила я медленно.

Слава молча кивнул головой.

— Знаешь, о чем речь?

— В общих чертах, — ответил Слава. — Я же не историк… Гостиница была названа в честь этого города. Романтическая легенда. Прекрасная царица, падение цивилизации, песок и пепел… Красиво! Похоже на сказку!

— Похоже, — повторила я.

Вышла из оцепенения, охватившего меня, и тряхнула головой.

— Пора мне. Пойду домой.

— Я провожу.

— Не надо, — отказалась я нерешительно.

— Надо! — отрубил Слава. Подумал и добавил:

— Ирка, я тебя не подкупаю. Не хочешь рассказывать, не рассказывай. Но одну я тебя не отпущу.

— Ты такой замечательный, — сказала я с благодарностью. И тихо добавила:

— Как герой Майн Рида.

Прочитаю обязательно. Потом, когда все кончится.

Проснувшись следующим утром, я по привычке начала обдумывать планы на день. Собственно говоря, планов никаких и не было. В библиотеку мне идти больше не нужно; все, что я хотела узнать о драгоценности, ради которой убили моего соседа, я уже узнала. А вот найти ее мне вряд ли удастся.

Тоска!

Позвоню-ка я Юльке. Расскажу о вчерашнем визите Верховского.

Сказано — сделано.

Я перетащила аппарат в свою комнату и набрала номер. Юлька ответила не сразу и сонным голосом:

— Да…

— Юлечка, ты спишь? — удивилась я. — Половина десятого!

— Ирка?

Подруга душераздирающе зевнула.

— Извини. Поздно заснула.

— С чего бы это?

— Ворочалась, думала, — ответила Юля неопределенно.

— Ну, сейчас еще больше заворочаешься, — пообещала я.

— Что стряслось? — моментально насторожилась подруга.

— Не жизнь, а роман Майн Рида!

— Ирка! Колись!

— Вчера ко мне приходил Верховский, — выложила я горячую новость.

Юлька вскрикнула.

— Прямо к тебе?! Домой?!

— Он меня караулил возле подъезда, — ответила я.

— И что?!

— Ничего! Я удрала!

— А он?

— Что он? Бежал следом, орал, что нужно поговорить.

— Поговорить, — задумчиво произнесла Юля.

— Юлька!

— А?

— Не смей задумываться!

Подруга шумно вздохнула.

— Ир, тут что-то не то. Зачем ему открыто искать то тебя, то меня, если он замешан в убийстве? Давай с ним поговорим. Понимаешь, время идет, следов никаких, а воз и ныне там. Олег Витальевич говорит, что если убийство не раскрыли по горячим следам, то потом могут вообще не раскрыть. Это он меня готовит к худшему…

Юлька снова вздохнула.

— Давай с ним встретимся! Послушаем, что он скажет!

— Я боюсь, — решительно отмела я порыв подруги.

— Вдвоем пойдем! Вдвоем не страшно!

— Ну да, — сказала я язвительно. — А если он нас убить хочет? Облегчим ему задачу? Помнишь, что твой следователь сказал? «Не кучковаться»!

— Он не мой.

— Все равно не пойдем.

Мы замолчали, думая каждая о своем.

— Юль, — позвала я.

— Что?

— Я вчера все рассказала одному человеку.

— Что «все»? — не поняла Юля.

— Все, — повторила я уныло. — Про убийство…

Юлька ахнула.

— С ума сошла!

— Наверное.

— А что за человек?

— Хороший человек. Помнишь, я тебе рассказывала про парня, который Верховскому дал по голове сумкой?

— Помню.

— Мы познакомились.

— Так…

— И вчера я опять к нему прибежала. Когда увидела Верховского возле своего подъезда.

— Так, — повторила Юля, и в ее голосе мне послышались лукавые нотки. — Симпатичный мальчик?

— Во-первых, он не мальчик, — начала я. — Ему тридцать пять.

— Ого!

Юлька подумала и решила.

— Значительная разница, но не смертельная…

— Во-вторых, он очень умный. По сравнению со мной просто профессор. Я иногда боюсь при нем рот раскрыть.

— Ничего, он тебя подтянет…

— И в-третьих, дело совсем не в том, на что ты намекаешь.

— А на что я намекаю? — невинно удивилась Юля.

— На то! Нет у нас ничего общего!

— Конечно, нет! Он от нечего делать возле тебя крутится!

— Он возле меня не крутится!

— Значит, ты крутишься.

— И я не кручусь!

— Чего ж вы тогда все время встречаетесь? — спросила Юля ехидно, и этот вполне логичный вопрос меня ошеломил.

— Стечение обстоятельств, — неуверенно предположила я.

— Ну, конечно! — ответила Юля тоном взрослой опытной женщины. Снисходительным тоном.

Я промолчала. Честно говоря, мысль о том, что я Славе нравлюсь, мне в голову не приходила. Я быстренько прокрутила в голове наши немногочисленные встречи и пожала плечами. Да нет, это невозможно! Глупости!

— Глупости! — повторила я сердито. — Он порядочный молодой человек, и, если кто-то в его присутствии начинает душить женщину, он считает своим долгом помочь.

Подруга расхохоталась.

— Кому помочь? — спросила Юля, спотыкаясь от смеха.

Я обдумала сказанное и захохотала вслед за ней.

— Ничего не скажешь, порядочный молодой человек, — резюмировала Юля и прыснула напоследок.

— Очень порядочный. Из хорошей семьи. Родители врачи, любят оперу, — похвастала я.

— Вот и хорошо.

— Кому хорошо?

— Всем хорошо, — ответила Юлька и снова тихо засмеялась.

— Так, — сказала я железным голосом. — Хватит об этом.

— Ладно, ладно… Не буду.

— Лучше скажи, что нам делать? — спросила я.

Юля помолчала.

— Не знаю, — ответила она наконец.

— Вот и я не знаю. Посоветуйся со своим домохозяином.

— Он не мой! — рассердилась Юлька.

— А чей? Мой что ли?

— Не мой!

— Чего ты взъелась? — спросила я примирительно. — Я ничего не имела в виду…

— Еще бы не хватало!

— Тебе, значит, можно шутить на мой счет, а я права не имею? — рассердилась я.

— Все! Забыли! — призвала Юля. И добавила уже тоном ниже:

— Брэк. Ты не шутишь по поводу Олега Витальевича, я не шучу по поводу… Как его зовут?

— Слава.

— Я не шучу насчет Славы. Договорились?