Тень ведьмы

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

XXVII

Сезон дождей почти прошел, но каждый день после обеда начинался ливень, который обычно сопровождали гром и молнии.

Я проводила это дождливое время суток в комнате доньи Мерседес. Она лежала в гамаке и была совершенно безразлична к моему присутствию. Если я задавала вопрос, она отвечала, если я ничего не говорила, она молчала.

- Никто из пациентов не приходит после дождя, — сказала я, глядя из окна на проливной дождь.

Буря стихала, но улица по-прежнему была затоплена водой. На соседней крыше сидели три канюка. Они прыгали с вытянутыми крыльями, взбираясь на высокий конек. Солнце наконец прорвалось сквозь облака, и из домов выбежали полуголые дети. Вспугивая воробьев, они носились друг за другом по грязным лужам.

- Никто не приходит после дождя, — повторила я и повернулась к донье Мерседес. Она молча сидела в гамаке, забросив ногу на ногу, и пристально рассматривала свои ботинки. — Я думаю пройтись и навестить Леона Чирино, — сказала я, вставая.

- Я бы не делала этого, — прошептала она, не сводя глаз со своих ног. Внезапно донья Мерседес взглянула на. меня. В ее глазах отражалось глубокое раздумье. Она колебалась, хмурясь и покусывая губы, словно хотела сказать что-то еще. Вместо этого донья Мерседес подхватила меня под руку и повела в свою рабочую комнату.

Едва мы вошли, она начала метаться из одного угла комнаты в другой, осматривая по нескольку раз одни и те же места, разгребая и переставляя вещи на столе, алтаре и внутри застекленного буфета.

- Я не могу найти его, — наконец сказала она.

- Что ты потеряла? Может быть, я знаю, где это лежит? — не выдержала я.

Она было раскрыла рот, но, ничего не сказав, отвернулась к алтарю. Сначала донья Мерседес зажгла свечу, прикурила сигару и раскуривала ее без остановок до тех пор, пока не остался лишь окурок. Ее глаза следили за пеплом, падавшим на металлическую тарелку перед ней. Затем она резко обернулась, взглянула на меня и опустилась на пол. Переставив несколько бутылок под столом, она вытащила оттуда длинное золотое ожерелье, украшенное множеством медалей.

- Что ты… — я остановилась на полуслове, вспомнив ночь, когда она подбросила ожерелье высоко в небо. «Когда ты увидишь медали вновь, ты вернешься в Каракас», — сказала она тогда. Я никак не могла разобраться, была ли это шутка, или я просто была очень усталой, когда оказалась свидетельницей их падения. С тех пор я их больше не видела и полностью забыла о медалях.

Мерседес Перальта усмехнулась и встала. Она повесила медали мне на шею и сказала:

- Чувствуешь, какие они тяжелые. Чистое золото!

- Они и вправду тяжелые! — воскликнула я, поддерживая связку рукой. Гладкие, блестящие медали имели буйный оранжевый оттенок, характерный для венесуэльского золота. Они располагались по величине от десятипенсовой монеты до серебряного доллара. Не все медали были церковными. Некоторые изображали индейских вождей времен испанских завоевателей. — Для чего они?

- Для постановки диагноза, — сказала донья Мерседес. — Для целительства. Они полезны каждому, кто был выбран для них. — Громко вздохнув, она села около стола.

С ожерельем на шее я стояла перед ней. Мне хотелось спросить ее, куда положить медали, но чувство полного опустошения лишило меня дара речи. Я смотрела ей в глаза и видела в них беспредельную печаль и грустное раздумье.

- Сейчас ты испытанный медиум, — прошептала она. — Но твое время здесь подошло к концу.

На этой неделе она пыталась помочь мне вызвать дух ее предка. Но оказалось, что мои заклинания не имеют больше силы. Мы не смогли заманить духа, хотя я делала это одна каждую ночь уже несколько месяцев.

Донья Мерседес засмеялась тихим, звонким смехом, который прозвучал почему-то зловеще.

- Дух сообщил нам, что твое время прошло. Ты выполнила то, ради чего пришла сюда. Ты пришла передвинуть для меня колесо случая. Я же повернула его для тебя той ночью, когда впервые увидела тебя на площади. В тот миг мне захотелось, чтобы ты пришла сюда. Не сделай я этого, ты никогда бы не нашла того, кто указал бы тебе на мою дверь. Видишь, я тоже, используя свою тень ведьмы, создала для тебя звено.

Она собрала со стола коробки, свечи, банки и клочья материи, сгребла все это руками и медленно поднялась.

- Помоги мне, — сказала она, указав подбородком на застекленный буфет.

Аккуратно расставив вещи на полках, я повернулась к алтарю и подровняла статуи святых.

- Часть меня всегда будет с тобой, — тихо произнесла донья Мерседес. — Где бы ты ни была, что бы ты ни делала, мой невидимый дух всегда будет рядом. Судьба соединила нас невидимой нитью и связала навеки.

Мысль о том, что она прощается со мной, вызвала слезы на глазах. Это было как откровение. Я считала само собой разумеющимся любить ее беззаботно и легко, как любят стариков. Мне не удалось выразить свои чувства, так как в это миг в комнату ворвалась старая женщина.

- Донья Мерседес! — закричала она, сцепив свои морщинистые руки на усохшей груди. — Помоги Кларе. У нее припадок, и я не смогла привести ее сюда. Она лежит как мертвая. — Женщина говорила очень быстро. Когда она подошла к целительнице, ее голос превратился в крик. — Я не знаю, что делать. Доктора уже не вызовешь, а я знаю, что у нее припадок. — Она замолчала и перекрестилась. Оглядев комнату, она увидела меня. — Я не подумала, что у тебя пациенты, — прошептала она виновато.

Предложив женщине стул, донья Мерседес успокоила ее.

- Не волнуйся, Эмилия. Музия не пациент. Она моя помощница. Она отправила меня принести из кухни ее корзину.

Выходя, я услышала, как донья Мерседес спросила Эмилию, навещали ли Клару ее тетушки. Я подошла поближе к портьере, чтобы услышать ответ женщины.

- Они уехали только этим утром, — сказала она. — Они были здесь почти неделю. Они хотят вернуться сюда. И Луизито приезжал. Он хочет забрать Клару в Каракас.

И хотя я не могла оценить, какой информацией обладает донья Мерседес, я знала, что именно она сочтет нужным взять из дома. Я знала, что она отправит Эмилию в аптеку купить флакон лувии де оро, золотого дождя; бутылку лувии де плата, серебряного дождя; и бутылку ла мано подероза, могучей руки. Эти цветочные экстракты, смешанные с водой, служили для омовения околдованных в их домах. Это задание обычно выполняли сами околдованные.

Долина и плавные склоны южной части города, прежде отведенные под поля сахарного тростника, были очищены для индустриального центра и непривлекательных рядов современных домов. Среди них, как след прошлого, покоились останки гасиенды Эль Ринко — длинного розового здания и фруктового сада.

Некоторое время донья Мерседес и я стояли, рассматривая дом и облупившуюся краску на стенах. Двери и ставни были заколочены. Изнутри не доносилось ни звука. Ни один лист не шевелился на деревьях.

Мы прошли парадные ворота. Шум машин на улицах затих, приглушенный высокими стенами и деревьями, которые заслоняли жаркое солнце.

- Ты думаешь, Эмилия уже вернулась? — шепнула я, напуганная этой жуткой тишиной. Причудливые тени ветвей метались по широкой аллее.

Не ответив мне, донья Мерседес вошла в дом. Порыв ветра, пахнув разложением, бросил нам под ноги опавшую листву. Мы прошли по широкому коридору, который примыкал к внутреннему патио, наполненному тенью и прохладой. Вода сочилась из плоской посудины, которая была водружена на поднятые руки пухлого ангела.

Мы свернули за угол и пошли по другому коридору мимо бесконечных комнат. Полуоткрытые двери позволяли мельком увидеть бесподобные остатки раскиданной как попало обстановки. Я видела простыни поверх диванов и кресел, свернутые ковры и опрокинутые статуэтки. Покосившиеся зеркала, картины и портреты были прислонены к стенам, словно ожидая того момента, когда их повесят вновь. Донью Мерседес, по-видимому, совершенно не занимал хаос, царивший в доме, и она только пожала плечами, когда я начала его обсуждать.

Она уверенно вошла в большую, слабо освещенную спальню, в центре которой стояла широкая, из красного дерева кровать, покрытая тонким, как туман, накомарником. Темные и тяжелые портьеры закрывали окна, на туалетном столике стояло зеркало, аккуратно задернутое темной тканью. Запах горелого жира, ладана и святой воды заставил меня подумать о церкви. На полу, кровати, на двух креслах и ночном столике — везде валялись небрежно сваленные книги. Они лежали даже на перевернутом ночном горшке.

Мерседес Перальта включила лампу на ночном столике.

- Клара, — позвала она тихо, откидывая в сторону сетку накомарника.

Ожидая увидеть ребенка, я стояла, удивленно рассматривая молодую женщину, возможно лет двадцати. Она полулежала, прислонясь к передней спинке кровати, все ее конечности были перекошены, как у тряпичной куклы, которую небрежно бросили на кровать. Красный китайский шелковый халат с вышитыми драконами едва прикрывал ее сладострастную фигуру. Несмотря на растрепанный вид, она была потрясающе красива, с высокими тенденциозными скулами, чувственным пухленьким ртом и темной кожей, блестевшей нежным глянцем.

- Негрита-Кларита, — позвала донья Мерседес, мягко встряхивая ее за плечи.

Молодая женщина резко открыла глаза, словно кто-то силой вытащил ее из кошмара. Она села, ее зрачки были невероятно расширены. Слезы потекли по ее щекам, лицо ничего не выражало.

Откинув книги в сторону, донья Мерседес поставила свою корзину около кровати, вытащила носовой платок и, побрызгав на него своим любимым средством, приложила его к носу женщины.

Духовная инъекция, как донья Мерседес называла свою смесь, по-видимому, не оказала на женщину влияния, она лишь вяло пошевелилась.

- Ну почему я не могу умереть в покое? — прошептала она, ее голос был капризным и усталым.

- Не болтай ерунды, Клара, — сказала донья Мерседес, что-то разыскивая в своей корзине. — Когда человек собирается умереть, я с радостью помогаю ему подготовиться к его вечному сну. Конечно, есть болезни, ведущие к смерти тела, но твое время еще не пришло. — Как только донья Мерседес нашла то, что искала, она встала и кивком велела мне подойти поближе. — Оставайся с ней. Я скоро вернусь, — тихо шепнула она мне в ухо.

С тревогой я смотрела, как Мерседес Перальта выходит из комнаты, затем перевела свое внимание на постель и перехватила взгляд женщины, наполненный мертвеющей неподвижностью. Она почти не дышала, но, кажется, сознавала то, что я пристально разглядываю ее. Она медленно приоткрыла веки и лениво мигнула, ослепленная тусклым светом. Клара потянулась к ночному столику, нашарила щетку и спросила:

- Ты не могла бы заплести мои волосы?

Я кивнула и улыбаясь взяла щетку.

- На одну или две косички? — спросила я, расчесывая ее длинные вьющиеся волосы и перебирая спутавшиеся прядки. Как и у доньи Мерседес, ее волосы пахли розмарином. — Ну как тебе эта милая толстая косичка?

Клара не ответила. Застывшим, отсутствующим взглядом она пристально разглядывала дальнюю стену комнаты, где в овальных рамах висели фотографии, украшенные пальмовыми листьями, сложенными крест накрест.

С искаженным от боли лицом она повернулась ко мне. Ее конечности забились сильной дрожью. Лицо потемнело, и она ловила воздух ртом, пытаясь подтолкнуть себя к спинке кровати.

Я побежала к двери, но побоялась оставить ее одну и не посмела уйти из комнаты. Несколько раз я кричала, призывая донью Мерседес, но ответа не было. Уверенная, что свежий воздух пойдет Кларе на пользу, я шагнула к окну и отдернула портьеру. Слабый проблеск дневного света еле пробивался снаружи. Его заслоняла листва фруктовых деревьев, которые, переливаясь цветами, гоняли тени по комнате. Но теплый ветер, влетевший в окно, лишь повредил Кларе. Ей становилось все хуже. Тело конвульсивно тряслось. Дергаясь и задыхаясь, она рухнула на постель.

Испугавшись, что в эпилептическом припадке она может перекусить себе язык, я попыталась засунуть рукоятку щетки для волос между ее лязгающими зубами. Это наполнило ее ужасом. Ее глаза вылезали из орбит. Ногти на руках превратились в фиолетовые пятна. Видно было, как в распухших венах на шее дико пульсировала кровь.

Совершенно не зная, что делать, я вцепилась в золотые медали, которые все еще висели на моей шее, и начала качать их перед ее глазами. У меня не было никаких идей и мыслей — это был чисто автоматический отклик. «Негрита-Кларита», — шепнула я то, что слышала от доньи Мерседес.

В слабом усилии она попыталась поднять руку. Я опустила ей на ладонь ожерелье. Тихо завывая, она прижала медали к груди. Казалось, она втягивает в себя какую-то магическую силу. Вздутые вены на шее опали, дыхание успокоилось. Зрачки уменьшились, и я заметила, что в ее глазах больше не было темноты, в них засиял янтарно-коричневый цвет. Слабая улыбка коснулась ее губ, насухо приклеенных к зубам. Закрыв глаза, она опустила медали и боком скользнула в постель.

Донья Мерседес вошла так тихо, что мне показалось, будто она материализовалась около кровати по вызову теней, кружившихся по комнате. В руках она держала большую алюминиевую кружку, наполненную ужасно пахнувшим зельем. В руке она крепко сжимала пачку газет. Закусив губы, она жестом приказала мне хранить молчание, затем поставила кружку на ночной столик и опустила газеты на пол. Она подняла с постели золотое ожерелье и повесила его себе на шею.

Зашептав молитву, донья Мерседес зажгла свечу и, покопавшись в своей корзине, вытащила крошечный комочек черного теста, завернутого в листья. Она скатала тесто в шарик и бросила его в кружку. Шарик мгновенно с шипением растворился. Она помешала зелье пальцем и, попробовав его, поднесла кружку к губам Клары.

— Пей, — приказала она. Молча, со странно бесстрастным выражением, целительница наблюдала за тем, как Клара глотает жидкость.

Едва заметная улыбка появилась на лице молодой женщины. Из ее губ вырвался резкий смех, который перешел в ужасную болтовню. Я не могла разобрать ни одного слова. Секундой позже она улеглась в постель, прерывисто шепча извинения и умоляя о прощении.

Совершенно не затронутая ее вспышкой, донья Мерседес склонилась над Кларой и начала массировать область вокруг ее глаз. Пальцы целительницы описывали круги одинакового диаметра. Она передвинулась к ее вискам, затем пассами, идущими вниз, начала массировать оставшуюся часть лица, словно сдирала липкую маску. Передвинув Клару на край постели, она расположила ее голову над газетами и давила на спину Клары до тех пор, пока ту не вырвало.

Одобрительно кивнув, донья Мерседес осмотрела темную массу на полу, завернула ее в бумагу и сказала:

- Сейчас мы похороним это месиво где-нибудь снаружи. — Она одним быстрым движением подняла Клару на ноги, ласково обтерла ее лицо и поправила ремень на ее халате.

- Музия, — позвала донья Мерседес, обернувшись ко мне, — возьми другую руку Клары.

Поддерживая ее с двух сторон, мы медленно прошли коридор, ведущий во двор, и спустились по широким цементным ступеням вниз по склону туда, где росли фруктовые деревья. Здесь донья Мерседес похоронила сверток в глубокой яме, которую она заставила меня вырыть. Клара стояла на каменной ступеньке и равнодушно смотрела на нас.

За шесть дней Клара окрепла. Каждый раз после обеда, ровно в шесть часов, я привозила донью Мерседес в гасиенду Эль Ринко. Она лечила Клару тем же образом. Каждая встреча заканчивалась под деревом, где мы хоронили узел из газет, который с каждым днем становился все меньше и меньше.

На шестой и последний день, несмотря на усилия, Клару не вырвало. Тем не менее донья Мерседес заставила ее похоронить пустой, обвязанный веревкой пакет.

- Сейчас с ней все в порядке? — спросила я по дороге домой.

- Встреч больше не будет?

- Не совсем. И это ответ на два твоих вопроса, — сказала она.

- Начиная с завтрашнего дня, ты будешь видеться с Кларой каждый день. Это будет частью ее лечения. — Она ласково похлопала меня по руке. — Ты будешь беседовать с ней. Это принесет ей много хорошего. И, — добавила она в раздумье, — это также будет полезно тебе.

***

С одеждой и обувью в руках Клара вбежала из коридора в ванную. Бросив все на пол, она сняла ночную рубашку и залюбовалась своим отражением в зеркальной стене. Она подошла поближе, рассматривая на сколько за ночь подросла ее грудь. Довольная улыбка пробежала по ее лицу, когда она склонила голову и распустила волосы. Напевая легкий мотив, Клара пустила горячую и холодную воду в огромную ванну в виде раковины, затем подошла к туалетному столику и тщательно осмотрела все флаконы, расставленные на мраморной поверхности. Не зная, какой шампунь выбрать, она понемногу отливала в воду из каждого.

На миг она остановилась, рассматривая пузырьки пены. В Пириту все было иначе. Воду там брали из реки или из крана у дороги, а затем несли по холму в жестяных канистрах.

Лишь год прошел с тех пор, как она приехала в Эль Ринко, но ей казалось, что она живет в этом длинном старом доме вечно. Ей не хотелось вспоминать свою жизнь в Пириту. И воспоминания увядали, словно мимолетные грезы. Ей помнилось только лицо бабушки и звук качалки, скрипящей по грунтовому полу, и тот последний день ее пребывания в лачуге.

* * *

- Ты стала совсем взрослой, Клара, — прошептала бабушка. Ее лицо выглядело более старым и уставшим, чем когда-либо прежде. И в этот миг девочка поняла, что этот самый близкий и родной человек скоро умрет>

— Всему свой черед, — сказала бабушка, уловив мысли внучки.

- Когда тело готово умереть, ничего не остается, как только лечь и закрыть глаза. Я уже обменяла свою качалку на гроб, осталось сменить эту лачугу на кладбище.

- Но бабушка…

- Молчи, дитя, — прервала ее старая женщина. Она вытащила из кармана носовой платок, развязала узелок в одном углу и отсчитала несколько монет, которые откладывала на черный день.

- Этого тебе будет достаточно для поездки в Эль Ринко.

Она коснулась пальцами девочки и погладила ее длинные, волнистые волосы.

- Никто не знает, кто твой отец, но мать твоя была внебрачным ребенком дона Луиса. Она осталась в Каракасе после твоего рождения. Твоя мать по-прежнему ищет удачи, но удачу не надо искать. — Ее голос угас, она сбилась с мысли. Немного погодя, старушка добавила: — Я уверена, что дон Луис примет тебя как внучку. Он владелец гасиенды Эль Ринко. Он стар и одинок. — Она взяла в свои руки ладони девочки, прижала их к своим морщинистым щекам и поцеловала родинку в форме листа на ее правой ладони. — Покажи это ему.

Свет свечи перед фигуркой Христа расплылся в глазах ребенка. Взгляд девочки вновь скользнул по раскладушке в углу, по корзине, набитой накрахмаленным, невыглаженным бельем, по коляске, в которой она возила свою бабушку. В последний момент ее глаза остановились на старой женщине. Та сидела в кресле с откинутой головой, ее пустой взгляд был устремлен вдаль, лицо сжимали судороги смерти.

***

Когда автобус подвез ее прямо к арке в стене, окружавшей Эль Ринко, уже смеркалось. Она прошла по склону, где на террасах ровными рядами росли фруктовые деревья. На полпути девочка резко остановилась и замерла, все ее существо было захвачено видом небольшого дерева, покрытого белым цветением.

- Это яблоня, — раздался голос. — А кто ты? Откуда приехала?

На секунду она подумала, что это дерево говорит с ней, но тут же увидела старика, который стоял рядом с ней.

- Я упала с этой яблони, — сказала она, протягивая руку для знакомства.

Он, по-видимому, этого не ожидал и удивленно смотрел на ее руку. Вместо того, чтобы пожать ее, он нежно взял руку девочки в свою.

- Странно, — прошептал старик, его большой палец погладил родинку в форме листа. — Кто ты? — спросил он еще раз.

- Мне кажется, я твоя внучка, — сказала она с надеждой. Он понравился ей с первой же минуты. На вид старик был слаб и хрупок, с серебристо-белыми волосами, которые разительно отличались от его загорелого лица. От носа к уголкам губ сбегали две глубокие бороздки. Интересно, подумалось ей, от чего они возникли: от волнений и тяжелого труда или от частых улыбок?

- Кто послал тебя ко мне? — спросил старик, его большой палец все еще поглаживал листовидную родинку.

- Моя бабушка, Элиза Гомес из Пириту. Когда-то она работала здесь. А вчера утром она умерла.

- А как тебя зовут? — спросил он, изучая ее лицо с большими янтарно-коричневыми глазами, тонким носиком, полным ртом и решительным подбородком.

- Она звала меня Ла Негра… — она запнулась под его пристальным взглядом.

- Ла Негра Клара, — сказал он. — Так звали мою бабушку. Она была такая же темненькая, как и ты. — Он повел ее вокруг яблони. — Это дерево было размером с маленькую веточку петрушки, когда я привез его из путешествия по Европе. Люди смеялись надо мной, говоря, что яблоня никогда не будет расти в тропиках. Сейчас она уже старушка. И пусть она высоко не выросла, но все же приносит кое-какие фрукты. Иногда она стоит вся в белом. — Он печально посмотрел на нежные лепестки, затем его взгляд перешел на любознательное личико девочки. — Это прекрасно, что ты упала с яблони. Так мне подарков еще не дарили.

* * *

Голос Эмилии пробудил Клару от мечтаний.

— Неграааа, — крикнула она, просовывая в щель двери свою голову. — Поторопись, детка. Я слышала, как подъезжает машина.

Клара торопливо выскочила из ванны, обтерлась, и почти мокрая скользнула в свое любимое платье. Платье было прекрасного желтого цвета с маргаритками, вышитыми вокруг воротничка, рукавов и пояса. Взглянув на себя в зеркало, она радостно хихикнула.

Платье делало ее еще темнее, но оно нравилось ей. Она не сомневалась, что кузену Луизито оно тоже понравится. Он проведет в Эль Ринко целое лето. Правда, она никогда не видела его. Прошлое лето он вместе с родителями путешествовал по Европе.

Услышав шум машины, Клара побежала по коридору в гостиную и в открытое окно увидела блестящий черный лимузин. Она с благоговением рассматривала шофера в кожаной куртке и тучную женщину, одетую в белую блузу.

С хмурыми лицами они начали выгружать бесчисленные чемоданы, коробки, корзины и птичьи клетки. Не говоря ни слова, они вносили все в дом, наотрез отказавшись от услуг Эмилии, которая выбежала помочь им. Вскоре они закончили разгрузку, и громкий, непрерывный гудок огласил окрестности. Через минуту вторая машина, такая же большая, черная и блестящая, въезжала во двор.

Сначала появился небольшой толстый мужчина, одетый в бежевую гваяберу, панаму и черные брюки, заправленные в сапоги. Клара узнала в нем Рауля, очень важную персону в правительстве и зятя ее дедушки.

— Дон Луис! — закричал Рауль. — Я привез твоих дочек. Вот они, три грации! — Он низко поклонился, почти коснувшись земли своей шляпой, затем открыл заднюю дверь лимузина и помог выйти трем женщинам: близняшкам, Марии дель Розарио и Марии дель Кармен, и младшей сестре Марии Магдалене, своей жене.

— Луизито, — позвал Рауль, открыв переднюю дверь машины. — Помоги мне с этими…

Клара не стала дожидаться конца его фразы и побежала во двор.

- Луизнто! Я так тебя ждала… — Она остановилась, как вкопанная. Девочка растерянно смотрела на маленького мальчика, который опирался на костыли. — Я не знала, что ты попал в аварию.

Покраснев, Луизнто взглянул в ее темное лицо.

- Я не был в аварии, — деловито ответил он. Для такого маленького и тщедушного существа, как он, у него был довольно громкий голос. — Яболел полиомиелитом, — объяснил они, заметив ее недоумение, добавил: — Я калека.

- Калека? — переспросила она. — Мне никто не говорил об этом. — Его маленькие белые руки и темные локоны, обрамлявшие бледное, утонченное лицо, казались ей чем-то не от мира сего. Он напоминал ей цветенье яблони. Она знала, что ему тринадцать лет, на год больше, чем ей, но выглядел он лет на семь или восемь.

Его губы, загнувшись в уголках, подергивались, словно он догадался о ее мыслях и едва сдерживал смех.

- Ах, Луизнто. — Она вздохнула с облегчением и поцеловала его в щеку. — Ты прямо как ангел.

— Кто это? — спросила одна из близняшек, поворачиваясь к Эмилии. — Эта крошка помогает тебе на кухне? Она твоя родственница?

- Я Клара! — ответила девочка, присев между экономкой и теткой. — Ла Негра Клара, ваша племянница!

- Моя кто? — взвизгнула женщина, хватая Клару за руку и встряхивая ее.

- Негрита-Кларита, — возбужденно закричал мальчик. Опираясь на один костыль, он подскочил к ней. — Разве ты не слышала, тетушка? Она моя кузина! — Взяв руку Клары, он оттянул ее подальше от родителей и теток. — Ну, показывай, где прячется дедушка.

Прежде чем Клара успела объяснить, что дедушка в городе, Луизнто свернул на широкую песчаную аллею, ведущую к фруктовому саду за домом. Он передвигал свои костыли так быстро и ловко, что больше походил на обезьяну, чем на калеку.

- Луизнто! — крикнула ему в след Мария дель Розарио. — Тебе нужен отдых. Поездка была долгой и утомительной. К тому же такая жара.

- Оставьте его в покое, — вмешался Рауль, сопровождая в дом супругу. — Свежий воздух пойдет ему на пользу.

- Где дедушка? — спросил Луизито, опускаясь на землю в тени мангового дерева, нависшего над стеной.

- В городе, — отозвалась Клара, пристраиваясь рядом с ним. Она очень радовалась тому, что не поехала в этот день с дедушкой. Обычно они заезжали сначала в парикмахерскую, потом в аптеку, где он покупал новейшие медикаменты, которые кстати никогда сам не принимал, потом в бар, где он выпивал стаканчик брэнди и играл в домино. Но сегодня, она не променяла бы встречу с Луизито ни на что на свете.

- Вот удивится дедуля. Он ждет тебя не раньше вечера, — тараторила Клара. — Давай сбежим в город и никому ничего не скажем.

- Я не могу гулять так далеко. — Луизито опустил голову и грустно оттолкнул свои костыли.

Клара пососала нижнюю губу.

- Мы все же сделаем это, — заявила она с лютой решимостью. — Я покачу тебя в огородной коляске. Я это здорово умею. — Она положила руку ему на губы, чтобы он не прерывал ее. — Все, что тебе надо сделать — это залезть в коляску и сидеть. — Она показала на узкую калитку в стене. — Встретимся здесь. — И не дав ему времени на возражения, она вскочила и побежала к сараю с инструментами.

- Видишь, как все просто. — Клара засмеялась и помогла ему устроиться в коляске. — Никто не узнает, где мы. — Она положила костыли на его колени и покатила его по широкой, недавно проложенной дороге мимо фабрик и незастроенных пустырей.

Тяжело дыша, Клара затянула коляску на крутой склон. Жара раскачивала окрестности в волнах зноя. Мерцающий свет слепил глаза. Ее бабушка весила гораздо больше, но Клара никогда не катала ее так далеко.

- Он всегда ходит в город по этой дороге, — сказала она, вытирая ладонью пыль и пот со своего лица. — Держись крепче, Луизито! — крикнула она, толкнув коляску вниз по склону, по траве, зеленой от недавних дождей.

- Ты гений, — кричал мальчик, заливаясь смехом. — Это лучшее, что может быть на свете! Ты вернула мне счастье. А счастье — это то, что делает людей здоровыми. Я знаю это, потому что сам калека.

Он взволнованно показал своим костылем в небо.

- Смотри, Клара. Посмотри на грифов над нами. Они так сильны и так свободны. — Он схватил ее руку. — Взгляни на них! Взгляни на их раскинутые черные крылья! Как вытянуты их ноги под хвостами. Взгляни на их хищные морды, измазанные кровью. Я могу поспорить с тобой, что они счастливы.

- Здесь поблизости бойня, — объяснила Клара.

- Толкай меня туда, где стая грифов на земле, — попросил он, показывая на площадку, где птицы, словно черные тени, сидели у стен бойни.

- Быстрее, Клара! — кричал он. — Быстрее!

Грифы поскакали в сторону, затем лениво поднялись в воздух и, низко облетев круг над ними, взмыли ввысь.

Рассматривая его покрасневшее лицо, его глаза, блестевшие от возбуждения, Клара знала, что подарила ему счастье. На секунду она отвлеклась и не успела обогнуть большой камень. Луизито упал в заросли высокой травы. Он лежал совершенно неподвижно и казался мертвым.

- Луизито, — тревожно окликнула его Клара, встав перед ним на колени. Он не отвечал. Она осторожно перевернула его. На лбу из ранки сочилась кровь, а щеки были поцарапаны колючками.

Его веки с трепетом открылись. Его глаза, испуганные и озадаченные, смотрели на нее.

- Ты ушибся, — сказала она. Взяв его руку, Клара прижала ее к его лбу и показала ему его окровавленные пальцы. Но он выглядел таким счастливым и довольным, что девочка просто рассмеялась.

- Давай посмотрим, может быть ты поцарапался где-то еще, — предложила она. — Как твоя нога?

Он сел, поднял штанину и сказал:

- Тяги на месте. Когда тяги выворачиваются, мой отец знает, как поправить их.

- Ну а как сама нога? — настаивала она. — Все в порядке?

Луизито грустно покачал головой.

- Она никогда не бывает в порядке, — прошептал он и быстро поправил брюки. Мальчик долго объяснял ей, что такое полиомиелит. — Я был у многих докторов, — рассказывал он. — Отец возил меня в Соединенные Штаты и в Европу, но я так и остался калекой. — Последние слова он кричал с таким надрывом, что его схватил приступ кашля. Он робко взглянул на нее. — Я пойду с тобой, куда бы ты ни захотела, — сказал он, опустив голову на ее плечо. — Клара, а ты правда моя кузина?

- Ты думаешь, что я слишком черненькая, чтобы быть твоей кузиной? — спросила она.

- Нет, — ответил он задумчиво. — Ты слишком хорошая, чтобы быть моей кузиной. Ты единственная, кто не смеется надо мной, и в то же время не смотрит на меня с жалостью и презрением. — Он вытащил из кармана белый платок, сложил его треугольником, затем скатал и обвязал им свой лоб. — Наверно, это лето будет самым лучшим в моей жизни. — В голосе мальчика чувствовались и радость, и грусть. — Поехали, кузина. Вперед, на поиски нашего дедушки!

* * *

Прежде чем открыть дверь столовой, Клара пригладила за уши непокорные прядки волос. После приезда тетушек из Каракаса, дедушка и она больше не завтракали на кухне.

Мария дель Розарио сидела в дальнем конце стола, украшенного цветами в вазах, и нетерпеливо общипывала лепестки. Мария дель Кармен зарылась головой в требник и молча сидела рядом с сестрой. Родители Луизито, прогостив несколько дней в Эль Ринко, уехали в Европу.

- Доброе утро, — пробормотала Клара, занимая свое место у длинного стола рядом с Луизито.

Дон Луис приподнял глаза от своей тарелки и заговорщически подмигнул ей. Ему хотелось подразнить близняшек, и он продолжал макать булку в кофе, шумно обсасывая ее. Тетки никогда не ели перед мессой.

Спрятавшись за шоколадницу, Клара украдкой смотрела на неодобрительные лица близняшек. Как они были непохожи на тех юных красивых девочек, чьи портреты висели в гостиной. Их желтые лица, их впалые щеки, темные волосы, связанные на затылке в небольшие пучки, напоминали ей ожесточенных монахинь, которые преподают в школе катехизис.

Самой вредной была Мария дель Розарио. В ее присутствии Клара всегда чувствовала тревогу и беспокойство. У Марии дель Розарио были нервные глаза человека, который долго не спал. Глаза, полные нетерпения и тревоги. Глаза, которые всегда следили и осуждали. Она выглядела приятной только тогда, когда все шло по ее желанию.

И наоборот, Мария дель Кармен была почти незаметной. Ее глаза, прикрытые тяжелыми веками, казалось, сгибались под тяжестью какой-то родовой усталости. Ходила она бесшумно, а говорила так тихо, словно двигала губами по принуждению.

Резкий голос Марии дель Розарио прервал наблюдения Клары.

- Клара, Луизито не уговорил тебя составить нам компанию на мессу в это воскресение? — обратилась она к девочке в такой манере, словно объявляла приговор.

- Нет. Она не пойдет, — ответил за нее Луизито. — Мы собираемся туда вечером, с Эмилией.

Чтобы скрыть улыбку, Клара засунула в рот оладий. Она знала, что Мария дель Розарио настаивать не будет. Клара ненавидела воскресные мессы, а здесь никто не хотел перечить Луизито. Он не слушал никого, кроме дедушки. Стоило его тетушкам хоть в чем-нибудь переступить дорогу его желаниям, он начинал наводить на них ужас. Его неистовство выражалось в безумных ударах костылями по всему, что стояло перед ним, в непристойных жестах и сквернословии. Все это приводило женщин в крайнюю слабость.

- Клара, заканчивай завтрак, — приказала Мария дель Розарио. — Служанке надо все убрать, прежде чем мы уйдем. Она тоже пойдет с нами в церковь.

Клара проглотила остатки шоколада и отдала чашку высокой серьезной женщине, которую близняшки привезли с собой из Каракаса. Она была с Канарских островов и вела в доме хозяйство. Эмилию это нисколько не огорчало, и ее единственная забота заключалась в том, чтобы готовить пищу для дона Луиса. Он категорически отказывался есть вегетарианские блюда, обожаемые тетушками. «Даже собаки не будут есть эту дрянь», — говорил он каждый раз, когда они приступали к трапезе.

Кларе тоже не очень нравились вегетарианские блюда, но она считала верхом элегантности ежедневные поездки Марии дель Розарио на поля португальских фермеров, где она сама собирала растения для еды, причем платила за них вдвое больше, чем Эмилия на субботнем открытом рынке.

Как только Клара услышала в коридоре легкий стук костылей Луизито, она выскочила в окно и побежала на холм к манговому дереву, росшему у стены.

Не заботясь о своем желтом платье, она вытянулась во всю длину на земле и сбросила башмачки. Не находя удобной позы, она поворачивалась и так и эдак. Кровь стучала в ее висках, в груди и бедрах. Это наполняло ее странным желанием, которого она не могла понять. Услышав, что Луизито подходит, Клара резко села.

- Почему ты не отзывалась? — спросил он, опускаясь рядом с ней. Он положил костыли и добавил: — Они все ушли на мессу, кроме дедушки, конечно.

Улыбаясь, она смотрела ему в лицо с нежным восхищением.

Луизито выглядел сонным, тихим, милым и в то же время отважным. Ей хотелось рассказать ему так много вещей, но она не могла выразить их.

- Поцелуй меня, как это делают в кино, — потребовала она.

- Хорошо, — шепнул он, и это слово было ответом на все ее смятение, на то странное желание, которого она не понимала. — Ах, Негрита, — шептал он, зарываясь лицом в ее шею. Она пахла землей и солнцем.

Его губы шептали, но звука не было. С широко открытыми глазами она наблюдала, как он снимает свои брюки. Она не могла оторвать взгляда.

Его лицо разгоралось растущим воодушевлением, его глаза, казалось, таяли между длинных ресниц. Бережно, чтобы стальные тяги его протеза не причинили ей боль, он лег на нее.

- Мы останемся вместе навсегда, — говорил Луизито. — Я скажу родителям, что только в Эль Ринко мое счастье. И они пришлют мне репетитора сюда.

Клара закрыла глаза. Последние три месяца ее любовь к Луизито стала безумной. Каждый день они наслаждались друг другом в тени мангового дерева.

- Да, — шептала она. — Мы всегда будем вместе. — Она обняла его и прижала к себе.

Клара не поняла, что услышала первым: приглушенный вздох Луизито или ужасный вопль Марии дель Розарио. Тетушка заходилась в крике. Она подбежала поближе и, понизив голос, грозно шептала:

- Луизито, ты опозорил честь нашей семьи. То, что ты сделал, нельзя даже выразить. — Ее строгие, неумолимые глаза ни на секунду не отрывались от красного и белого цветенья, нависшего над стеной. — И все из-за тебя, Клара, — продолжала она, — твое поведение не удивительно. Я не сомневаюсь, что ты кончишь той же сточной канавой, откуда и вылезла. — Она засеменила по ступенькам. На самом верху тетушка остановилась. — Мы вернемся в Каракас сегодня же, Луис. И можешь не закатывать своих истерик. Теперь они тебе не помогут. Все твои противные жесты, вся ругань — это ничто по сравнению с тем, что ты натворил.

Луизито зарыдал. Клара обхватила ладонями его побледневшее лицо и вытерла кончиками пальцев слезы на его ресницах.

- Мы будем любить друг друга вечно. Мы всегда будем вместе, — сказала она и только тогда позволила ему уйти.

* * *

Только сейчас Клара заметила вечерние тени, омрачившие все вокруг нее. Сквозь пелену слез она посмотрела на дерево перед ней. Листва, отпечатанная на звездном небе, сплетала неожиданные непредсказуемые формы. Быстрый ветер тут же стирал узоры, и все, что запоминалось, было звуком ветра — одинокого плача о прошедшем лете.

- Клара, — позвал дедушка.

Рыдая от угрызений совести и тревоги, она не ответила. Огонек среди фруктовых деревьев больше не шевелился. Уверенность в том, что дедушка будет ожидать ее ответа всю ночь, наполнила ее благодарностью.

Она медленно поднялась, стряхивая листья и сырость со своего платья.

- Дедушка, — тихо позвала она, направляясь к огоньку — любви и понимания — который ожидал ее.

- Взгляни на яблоню, — шепнул дон Луис. — Я думаю, она снова зацветет следующим летом.

XXVIII

Двумя неделями позже, в воскресный полдень, донья Мерседес сообщила нам, что собирается навестить Эль Ринко.

- Клара снова больна? — встревоженно спросила я.

- Нет, — успокоила меня донья Мерседес, поднимаясь с гамака.

- Я хочу проверить, как она выполняет мои инструкции. Она довольно своенравный пациент.

Донья Мерседес опустила руки мне на плечи.

- Сегодня мы с тобой должны помочь Кларе. Мы повернем для нее колесо случая. — Она повернулась к платяному шкафу, который закрывал дверь, ведущую на улицу, нашарила ключ, но прежде чем отпереть его, взглянула на меня и сказала: — Собери все свои вещи и отнеси их в джип. Увидев, что ты упаковалась, Клара подумает о твоем отъезде в Каракас. Это натолкнет ее на решение воспользоваться твоей поездкой. В глубине души она знает, что ей будет лучше только в том случае, если она покинет Эль Ринко.

Сначала я была поражена тем, что многие из моих вещей пропали, но затем вспомнила, как отдала большинство из них юным пациентам Августина.

- История Клары для тебя просто счастливая находка, — говорила донья Мерседес, помогая мне укладывать чемодан. — По крайней мере, я не ожидала такого. История возникла из ничего, но она очень кстати. Поэтому я поощряла тебя говорить с Кларой и проводить с ней время. Я уверена, что в ее тени ты наконец смогла ощутить движение колеса случая в ее жизни. Она — это человек с врожденным даром, естественным контролем над тенью ведьмы.

Действительно, Клара была очень сильной личностью. Правда, я чувствовала, что эмоциональные конфликты делали ее несколько мрачной; она казалась, по крайней мере мне, всегда озабоченной, обдумывающей что-то невысказанное.

Донья Мерседес согласилась с моей оценкой Клары и добавила, что Кларе просто необходима наша помощь, причем совместная.

- И мы поможем ей, — продолжала она. — Клара так сильна, что в данный момент заставляет наши тени работать на себя.

- Что все это значит, донья Мерседес?

- Это значит, что ты и я поможем ей уехать, но не потому что мы такие уж добрые самаритяне, а потому что она вынуждает нас делать это.

Что-то внутри принуждало меня не соглашаться с ней, или вернее, привести все в порядок.

- Никто не принуждает меня делать что-либо, — сказала я.

Донья Мерседес насмешливо оглядела меня, затем подняла мой чемодан и положила его на заднее сиденье.

- Ты хочешь сказать, что пальцем не шевельнешь, чтобы помочь ей? — спросила она шепотом.

- Нет. Я этого не говорила. Я просто сказала, что Клара ни к чему меня не принуждает. Я с радостью сделаю это сама, без ее просьб ко мне.

- Ах, ну это же звено. Клара заставляет нас, не говоря ни слова. Ни ты, ни я, не можем остаться бесстрастными. Так или иначе мы были в ее тени слишком долго.

В зеркале заднего вида я увидела туманную одинокую фигуру Канделярии. Она махнула мне на прощание и привязала к антенне джипа связку желтых, голубых и красных лент. Они шумно кружились на ветру.

- Как ты думаешь, может быть, Канделярия хочет поехать с нами в Каракас? — спросила я донью Мерседес.

- Нет, — прошептала она сквозь дремоту. — Канделярия ненавидит Каракас; как только она достигает окраин столицы, у нее начинаются головные боли.

Когда я остановилась перед Эль Ринко, донья Мерседес выскочила из машины и бросилась в дом. Я быстро нагнала ее, и мы поспешили, привлекаемые шуршащими звуками метлы.

Клара убирала патио. Она посмотрела на нас, улыбнулась, но ничего не сказала. Казалось, что она подметает тишину и тени, на земле не было ни одного листочка.

Донья Мерседес зажгла две свечи на каменном парапете фонтана, закрыла глаза и стала ждать, когда Клара кончит уборку.

- Я сделала все так, как ты мне говорила, — сказала Клара, усаживаясь между двух зажженных свечей.

Донья Мерседес, не глядя на нее, начала нюхать воздух, пытаясь распознать какой-то неуловимый аромат.

- Слушай внимательно, Клара, — резко сказала она. — Единственной вещью, которая поможет тебе обрести здоровье, будет твой отъезд из этого дома.

- Почему я должна бросать его? — встревоженно спросила Клара. — Дедушка оставил этот дом мне. Он хотел, чтобы я оставалась здесь.

- Он хотел, чтобы у тебя был дом, — поправила ее донья Мерседес. — Но он не хотел, чтобы ты оставалась здесь. Почему ты не вспомнишь того, что он сказал тебе перед смертью?

Донья Мерседес казалась совершенно безразличной к волнениям Клары. Она зажгла сигару и курила ее медленно,

Ровными затяжками, массируя в то же время голову и плечи ^лары. Она выдувала дым так, словно вырисовывала в воздухе контур молодой женщины.

— Этот дом населен призраками и воспоминаниями, которые не принадлежат тебе, Клара, — продолжала она. — Ты только гость в этом доме. Ты царствовала здесь с момента своего приезда лишь потому, что имела удачу и силу. Они помогали тебе воздействовать на людей, легко общаться с ними. Но теперь их больше нет. Время твоей удачи прошло. И только призраки остались с тобой. Призраки и тени, которые тебе не принадлежат. — Но что же мне делать? — заплакав, спросила Клара.

— Уезжай в Каракас! — воскликнула донья Мерседес. — Уезжай и помирись с Луизито!

— Вот оно что! — возмущенно закричала Клара. — Как ты смеешь предлагать такое. Это просто неприлично.

— Это слова твоих теток. — Донья Мерседес весело посмотрела на нее, откинула голову и расхохоталась. — Не будь ослицей, Клара. Если что и неприлично, так это притворяться ханжой. Ну-ка вспомни, чем ты занималась с Луизито, когда тебе было двенадцать? Клара молчала, собираясь с мыслями.

- Я не буду торопиться с решением. — Она улыбнулась, очертив носком трещину в цементной плите. — Пока я не могу оставить все это.

- Если ты не тряпка, то сможешь, — отозвалась донья Мерседес. — Музия собралась уезжать сегодня. Мы можем отвезти тебя к Ауизито.

- А как же Эмилия? — спросила Клара.

- Эмилия будет счастлива с твоими тетушками. Они же хотят вернуться в Эль Ринко. Эти места наполнят их воспоминаниями и забытыми чувствами. Это будет их лучшее время. Тени прошлого затуманят настоящее и развеют их разочарование.

Донья Мерседес замолчала на секунду и, чтобы придать своим словам большую настойчивость, взяла руки Клары в свои.

- Надень желтое платье. Желтый цвет идет тебе. Он дает тебе силу. Скорее переодевайся. Не надо больше ничего. Когда ты приехала в Эль Ринко, на тебе было только одно платье, так и уходи. — Заметив колебания Клары, она подлила масла в огонь. — Это твой последний шанс, девочка. Я уже говорила музии, что тебе будет лучше только в том случае, если ты будешь любить Луизито так же страстно и бескомпромиссно, как делала это в детстве.

Крупные слезы покатились из закрытых глаз Клары.

- Но я люблю его, — прошептала она. — Ты знаешь, что я никого не любила, кроме него.

Донья Мерседес внимательно взглянула на нее.

- Это правда, — произнесла она и, обернувшись ко мне, добавила: — У нее была дюжина богатых ухажеров. Она получала злобное удовольствие, разочаровывая их. Насколько я помню, она обставила всех.

Клара громко расхохоталась. Она обняла донью Мерседес за плечи и поцеловала в щеку.

- Ты всегда все преувеличиваешь. — Ее тон выдавал, в каком она была восторге. — Но, несмотря на всех моих локлонников, я никого не любила, кроме Луизито.

Донья Мерседес подхватила ее под руку и повела в комнату.

- Вырвавшись отсюда, ты сможешь любить Луизито так же, как любила его под облупленными стенами Эль Ринко. — Она подтолкнула ее. — Иди и одень свое желтое платье. Мы подождем тебя в джипе.

Несмотря на описание Кларой Луизито, я была удивлена, увидев поразительно красивого мужчину, который встретил нас в Каракасе в своих апартаментах.

Я знала, что ему около двадцати лет, но выглядел он как подросток. У него были черные курчавые волосы, зеленовато-желтые глаза и гладкая белая кожа. Когда Луизито улыбался, на его щеках появлялись ямочки. Он сильно хромал, но ничего неуклюжего в его движениях не было. Его привлекательность и уверенные манеры не давали ни малейшего повода для жалости.

Луизито не удивился, увидев нас. А когда он угостил нас пышным обедом, я поняла, что донья Мерседес устроила все заранее.

Мы гостили у них допоздна. Это была незабываемая ночь. Я никогда не видела донью Мерседес в таком прекрасном настроении. Ее безупречное умение подражать людям, которых мы прекрасно знали по Курмине, ее бесчисленные смешные истории, ее талант в их драматизации, ее бесстыдное преувеличение превращали анекдоты в незабываемые рассказы.

Незадолго перед полночью, отклонив приглашение Луизито остаться на ночь, Мерседес Перальта встала и обняла Клару и Луизито. Она приблизилась ко мне с распростертыми объятиями.

- Не обнимай меня так. Ты еще не простилась со мной. Я провожу тебя. — Я рассмеялась и вернула ей объятие.

Я потянулась к зажиганию. Вокруг ключа была намотана цепочка. Дрожащими пальцами я распутала ее. Это была длинная золотая цепочка с огромной медалью на ней.

- Ты лучше надень ее, — сказала донья Мерседес, взглянув на меня. — Это Святой Христофор, замечательный покровитель путешественников. — Вздох облегчения сорвался с моих губ, когда она села в машину. — Так ты будешь лучше защищена. Ведь прежде всего, ты путешественница, которая остановилась лишь на миг.

Мы не поехали в Курмину. Донья Мерседес направляла меня, указывая на какие-то улицы. Когда у меня появилось чувство, что мы движемся по кругу, она наконец приказала мне остановиться перед старым колониальным домом.

- Кто здесь живет? — спросила я.

- Здесь жили мои предки, — ответила она. — Эго был их дом. А я только лист этого громадного дерева. — Она посмотрела на меня так внимательно, словно отпечатывала мое лицо в глубине своих глаз. Склонясь поближе, она шепнула в мое ухо: — Ведьма, имея удачу и силу, вращает колесо случая. Силу можно растить и холить, но удачу нельзя заманить. Ее ничем не завлечь. Удача независима от колдовства и окружения людей. Она делает свой собственный выбор.

Донья Мерседес пробежала пальцами по моим волосам и добавила: — Вот почему она так привлекает ведьм.

Меня наполнило странное предчувствие. Я взглянула на нее вопросительно, но она потянулась к своей корзине и вытащила оттуда красновато-коричневый лист, по форме похожий на бабочку.

- Посмотри на него внимательно, — сказала она, передав мне лист. — Души моих предков приказали мне всегда носить с собой сухой лист. Я — этот лист, и мне хочется, чтобы ты забросила его в то окно. — Она указала на дом перед нами. — Когда ты бросишь его, прочти заклинание. Я хочу узнать, как сильны твои заклинания.

Желая ублажить ее, я осмотрела лист под разными углами, поворачивая его и так и эдак. Я обшарила взглядом все его внутренности, всю его поверхность.

- Он действительно красив, — признала я.

- Брось его в окно, — повторила она.

Я перелезла через чугунную решетку, оттолкнула в сторону тяжелую портьеру и, когда заклинания полились из меня, бросила лист внутрь. Вместо того, чтобы упасть на пол, лист взлетел в верхний угол, к потолку. Это был уже не лист, а огромный мотылек. Я спрыгнула в тревоге на землю.

Мерседес Перальты в джипе не было. Уверенная, что она вошла в дом, я тихо постучала в дверь. Она открылась. «Донья Мерседес», — шепнула я и шагнула внутрь.

Дом, постройки вокруг патио и темные коридоры напоминали молчаливый темный монастырь. С черной крыши свисали длинные кровельные желоба, и металлические кольца болтались в старых, торчащих гнездах.

Я вышла на центр патио, к плакучей иве, окутанной туманом. Крошечные серебряные капли росы на ее листьях, словно призрачные бусы, беззвучно скользили в фонтан. Порыв ветра встряхнул иву, забросав меня сухими листьями. Охваченная необъяснимым ужасом, я выбежала на улицу.

Усевшись в джип, я решила обождать Мерседес Перальту. Под сиденьем что-то было. Я нашла там пачку с записями, нащупала фотоаппарат и кассеты.

Я осмотрелась озадаченно. Ничего, кроме одежды, в машине не должно было быть. К моему полному удивлению, на заднем сиденье я обнаружила пакет. В нем были мои дневники и ленты. К пакету была приклеена неподписанная записка. Я узнала четкий почерк Канделярии. «Прощание ведьмы — как пыль на дороге, оно прилипает, если пытаешься отбросить его прочь».