Тень ведьмы

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

XIX

Наступал вечер. Донья Мерседес и я вышли из дома и пошли по улице к дому Леона Чирино. Мы неторопливо проходили мимо старых колониальных домов вблизи рыночной площади, заглядывая в открытые окна. В комнатах было темно, и все же мы могли различать тени старых женщин, которые перебирали бусинки четок, читая свои безмолвные молитвы.

Мы вышли на площадь и отдохнули на скамье в окружении стариков, сидящих на грубых деревянных стульях. Мы сидели с ними, ожидая, когда солнце исчезнет за холмами и вечерний бриз охладит воздух.

Леон Чирино жил на другой стороне города у подножья холма, утыканного хижинами. Его дом, сделанный из неоштукатуренных цементных блоков, имел обширный двор и был окружен высокой стеной.

Маленькая деревянная калитка в стене была открыта, так же как и передняя дверь. Без стука и оклика мы прошли через большую гостиную и направились прямо в заднюю часть патио, которая была превращена в мастерскую.

В свете одиночной лампочки Леон Чирино шлифовал кусок дерева. Он сделал широкий жест, приглашая нас присесть на скамью недалеко от его рабочего стола.

- Я догадался, время собираться, — сказал он, стряхивая опилки со своих курчавых седых волос и одежды.

Я вопросительно взглянула на донью Мерседес, но она просто кивнула головой. Таинственный огонек блеснул в ее глазах, когда она обернулась к Леону Чирино. Ни слова не говоря, она встала и пошла по коридору в заднюю часть патио.

Я последовала за ней, но Леон Чирино резко остановил меня.

- Тебе лучше пойти со мной, — сказал он, выключая свет. Он сплюнул сквозь зубы, метко попав в цветочный горшок в углу.

- Куда пошла донья Мерседес? — спросила я.

Он нетерпеливо пожал плечами и повел меня в противоположном направлении к узкой нише, которая отделяла гостиную от кухни. У одной из стен небольшой конторки стояла глиняная посуда с процеженной водой, около другой — холодильник.

- Хочешь одну? — он указал на бутылку с пепси. Не' дожидаясь моего ответа, он открыл ее и небрежно добавил: — Донья Мерседес уверяла, что сигар будет достаточно.

- Здесь будет сеанс? — спросила я, принимая от него бутылку.

Леон Чирино включил свет в гостиной и прошел к высокому окну, выходящему на улицу. Он достал деревянный щиток и вставил его в оконную раму. Затем оглянулся через плечо. Его глаза блестели. Одна рука поглаживала подбородок. Его улыбка, слегка перекошенная, была дьявольской.

- Здесь безусловно будет что-то, — сказал он.

Потягивая пепси, я села на кушетку у окна. Отсутствие мебели делало комнату гораздо большей, чем она была на самом деле. Кроме кушетки здесь был еще высокий шкаф, набитый книгами, снимками, бутылками, банками, стаканами и чашками. У стен рядами стояли стулья.

Что-то неразборчиво прошептав, Леон Чирино выключил свет и зажег свечи, которые стояли на вырезанных полочках под образами святых, индейских вождей и черных лидеров. Стены комнаты были выкрашены охрой.

- Я хочу, чтобы ты сидела здесь, — попросил он, поставив два стула в центр комнаты.

- А на котором?

- На любом, который ты предпочтешь. — Широко улыбаясь, он отстегнул мои ручные часы и спрятал их в карман, затем подошел к шкафу и вынул оттуда небольшую банку. Она была наполовину наполнена ртутью. В его темных руках она казалась гигантским зрачком живого чудовища.

- Как я понял, ты вполне оперившийся медиум, — сказал он, положив банку на мои колени. — Ртуть удержит духа от притяжения к тебе. Мы не хотим, чтобы он приближался к тебе. Это слишком опасно для тебя — Он подмигнул и надел на мою шею серебряное ожерелье с медалью Вирджинии. — Эта медаль гарантирует покровительство, — заверил он меня.

Прикрыв глаза, он сложил свои руки в молитве. Закончив ее, он предупредил меня, что нет способа узнать чей дух посетит нас во время сеанса.

- Смотри не урони банку и ни в коем случае не снимай ожерелья, — предостерег он, устанавливая в круг стулья в центре комнаты.

Он погасил все свечи, оставив только одну, ту, что горела под образом Эла Негро Мигуэля — знаменитого лидера черных, который повел рабов на первое восстание в Венесуэле. Леон Чирино прочел небольшую молитву и в молчании покинул комнату.

Когда он вернулся, свеча почти догорала. Посоветовав мне смотреть только на банку, он сел рядом со мной. Не в силах преодолеть любопытство, я все же несколько раз осмотрелась, особенно когда услышала шаги входящих в комнату людей и скрип стульев. В неясном свете я не могла разглядеть отдельных лиц.

Мерседес Перальта была последней, кто вошел в комнату. Она сняла свечу с полки и раздала самодельные сигары.

— Ни с кем не разговаривай ни до, ни после сеанса, — прошептала она в мое ухо, поднося мигающее пламя к моей сигаре. — Никто, кроме меня и Леона Чирино, не знает, что ты медиум. Медиумы очень уязвимы.

Она села напротив меня. Я закрыла глаза, раскуривая сигару так, как делала это неоднократно в патио доньи Мерседес. Я так углубилась в это действие, что потеряла счет времени. Тихий стон раздался из дымной комнаты. Я открыла глаза и увидела женщину, которая материализовалась в центре круга из стульев. Это была туманная фигура. Красноватый свет медленно распространялся по ней, пока она не запылала огненным вихрем.

Манера, в которой она вела себя, ее одежда — черная юбка и блуза — знакомый наклон головы набок, все это заставило меня подумать, что передо мной стояла Мерседес Перальта. Однако, чем дольше я за ней наблюдала, тем меньше была уверена в этом.

Меня заинтересовало это необъяснимое видение, которое я уже наблюдала однажды. Я взяла в руки банку с ртутью и встала со стула. Но женщина стала прозрачной. Я остановилась, прикованная к месту. В ее прозрачности не было ничего пугающего. Я просто приняла, что можно видеть сквозь нее. Свет внутри нее погас. Я полностью поняла, что это не призрак, когда она вытащила платок и высморкалась.

Устав, я опустилась на свой стул. Леон Чирино, сидящий слева, подтолкнул меня локтем, показывая на центр комнаты. Там в кругу стульев, где только что находилась призрачная женщина, стояла старуха, по-видимому, иностранка. Она пристально смотрела на меня, ее голубые глаза были широко открыты, они пугали и приводили меня в замешательство. Ее голова дернулась взад, потом вперед. Но прежде чем у меня появилось какое-либо чувство относительно видения, оно угасло. Медленно она растворилась в воздухе.

В комнате было так тихо, что я подумала на миг, что все ушли. Я потихоньку осмотрелась. Все, что я увидела, было огнями сигар. Но это были не те сигары, которые раздавала донья Мерседес, подумала я. Когда я наклонилась вперед, чтобы привлечь к себе внимание Леона Чирино, кто-то положил руку на мое плечо.

- Донья Мерседес, — воскликнула я, узнав ее прикосновение. Все еще склонив голову, я ждала, что она скажет мне что-то. Но она молчала. Я осмотрелась еще раз. Никого вокруг не было. Я была одна в комнате. Все уже ушли. Испугавшись, я вскочила и бросилась к двери, но меня остановил Леон Чирино.

- Дух Фриды Герцог бродит вокруг, — сказал он. — Она умерла на ступенях этого холма. — Он подошел к окну и открыл деревянную панель. Словно призрачное видение, дым забурлил, выходя из комнаты и растворяясь в ночном воздухе. Леон Чирино обернулся ко мне и вновь повторил, что Фрида Герцог умерла на ступенях этого храма. Он прошелся по комнате, тщательно проверяя затемненные углы; возможно, он думал, что в комнате кто-то прятался.

- Фрида Герцог, это та старуха, которую я видела? — спросила я. — Ты тоже видел ее?

Он кивнул, затем еще раз прошептал, что ее дух бродит вокруг. Он несколько раз обтер лоб, будто пытаясь избавить себя от мысли, или, возможно, образа пугающей старухи.

Тишина в комнате стала невыносимой.

- Я лучше догоню донью Мерседес, — тихо сказала я и открыла дверь.

- Подожди! — Леон Чирино бросился вперед и схватил меня за руку. Он снял с меня серебряное ожерелье и взял из моей руки банку с ртутью. — Во время сеанса хронологическое время прекращается, — прошептал он медленно и устало. — Спиритуальное время — это время равновесия, это и не действительность, и не сон. Но это время существует в пространстве. — Он намекнул, что я была брошена в событие, которое произошло много лет назад. — Прошлое — это не есть последовательность событий во времени, — продолжил он. — Сегодняшний день может стать вчерашним или событием давно минувших лет. — Он застегнул на моем запястье часы. — Но лучше не говорить о таких вещах. То, что случается, является неопределенным и неуловимым, и его нельзя обозначить словами.

Я хотела присоединиться к донье Мерседес и равнодушно соглашалась с ним. Но, кажется, Леон Чирино решил держать меня в своем доме. Он вновь и вновь повторял то, что Фрида Герцог умерла на холме прямо за его домом.

- Я видела, как Мерседес Перальта стала прозрачной, — перебила я его. — Ты это тоже видел?

Он взглянул на меня так, словно не ожидал, что я задам ему вопрос. Но в следующий момент он рассмеялся.

- Она хотела ослепить тебя, — сказал он, наливаясь гордостью. — Она безупречный медиум. — Слегка улыбаясь, он прикрыл утомленные глаза, по-видимому смакуя какое-то бесценное видение. А потом он мягко вытолкал меня на улицу и без слов закрыл за мной дверь.

На секунду я опешила и остановилась у дверей Леона Чирино. Я знала, что потеряла счет времени в течение сеанса, но все же как-то не ожидала, что ночь прошла и что ночью шел дождь. Однако, уже рассвело, а на тротуаре блестели лужи.

Где-то далеко закричал попугай. Я огляделась. Через дорогу, словно тень, под эвкалиптом у цементных ступеней, ведущих на холм, стояла Мерседес Перальта. Я подбежала к ней.

Предвидя мои вопросы, она коснулась моих губ пальцами, затем низко согнулась и подняла небольшую свежесломанную ветвь, лежавшую на земле. Она была мокрой от ночного дождя. Донья Мерседес встряхнула ее; аромат эквалипта, заключенный в сотне капель, обрушился на мою голову.

- Нам лучше уйти, — сказала она, но повела меня не домой, а на холм.

В воздухе стояла запах гниющего картона. Вокруг нас не было ни души. Лачуги на холме выглядели брошенными. От широких ступеней, как от ствола, ветвилось множество тропинок. Мы свернули на одну из них и вскоре остановились перед желтым домиком, покрытым листами рифленой жести.

Передняя дверь открывалась прямо в спальню. Узкая опрятная постель стояла в середине комнаты. На стульях стояли экзотические горшки с лохматыми папоротниками. Под потолком висели бамбуковые клетки с канарейками. На кованых крюках, вбитых в стены, болтались брюки, жакеты и накрахмаленные рубашки.

Из-за ярко расписанной занавески, которую я сперва ошибочно приняла за настенное украшение, вышел мужчина.

- Эфраин Сандоваль! — воскликнула я, горя желанием узнать, что делает здесь человек, в лавке которого я покупаю свои блокноты и карандаши. Я хорошо знала его и его жену-немку, у которой речь и манеры были более венесуэльскими, чем у кого-либо. Вместе с двумя дочерьми они жили на площади над магазином канцелярских и радиотелевизионных товаров, которым он владел.

Ему было сорок, но легкое сложение и тонкие черты лица намного молодили его. Раскосые темные глаза, обрамленные длинными ресницами, ярко сияли. Как всегда, его одежда была безукоризненной, но этим утром он весь пропах дымом сигар.

- Вы были на сеансе? — спросила я его недоверчиво.

Прижав палец к губам, он пригласил нас присесть на кровать.

- Я сейчас вернусь, — пообещал он и исчез за занавеской. Вскоре он вернулся, держа в руках бамбуковый поднос с едой, тарелками и приборами. Он взял свободный табурет, поставил на него поднос и пышными движениями метрдотеля обслужил нас черными бобами, рисом, пизангом, острым шинкованным мясом и кофе.

В нервном ожидании я переводила взгляд с одного блюда на другое, предвкушая обсуждение спиритической встречи.

- Музия скоро лопнет от любопытства, — сообщила донья Мерседес, ее глаза дьявольски сверкнули. — Она хочет знать, почему ты живешь здесь, когда у тебя есть славная квартира над твоим магазином в городе. Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал ей почему.

— Ты этого хочешь? — безразлично спросил Эфраин Сандоваль. Доедая последние бобы, он медленно жевал некоторое время, затем встал, подошел к окну и открыл его. Взглянув на бледное предрассветное небо, он повернулся и осмотрел меня. — Наверное, у тебя есть какая-то причина, чтобы узнать нечто обо мне? — добавил он вопросительным тоном.

- Да, это так, — ответила донья Мерседес. — Поэтому не смущайся, когда она придет в твой магазин мучить тебя твоей историей.

Эфраин Сандоваль робко улыбнулся, наклонив свой табурет, и прислонился к стене. Его взгляд блуждал по комнате. В его глазах было столько глубины, что казалось, будто он забыл о нашем присутствии.

- Но какой смысл рассказывать ей это, — наконец спросил он, не глядя на донью Мерседес. — Это совсем невыразительная история. Скорее, даже банальная.

- В ней есть смысл, — сказала она. — Музия сейчас выслушивает разные истории. Твоя интересна тем, что ты никогда не делал ничего против того, что должно было случиться. Ты просто был здесь, положившись на высший порядок.

- И все же я не вижу, как история Фриды Герцог может помочь музии? — настаивал Эфраин Сандоваль.

- Это уже ее забота, — сухо сказала Мерседес Перальта. Она встала с кровати и поманила меня за собой.

Эфраин Сандоваль, кажется, хотел возразить ей, но вместо этого лишь кивнул головой.

- Как ты уже знаешь, у меня есть большой дом в городе, — сказал он, поворачиваясь ко мне. Он обвел рукой вокруг себя. — И все же я иногда живу здесь. Именно здесь я могу ощутить присутствие Фриды Герцог, той, кто невольно дал мне все, что я имею. — Он подошел к окну, но прежде чем закрыть его, как-то неопределенно взглянул на донью Мерседес: — Ты дашь мне сегодня очищение?

- Конечно, — засмеялась она. — Не думай о музии. Она уже видела, как я делаю это.

Эфраин Сандоваль секунду колебался, затем по-видимому испугавшись, что ему, возможно, не хватит времени, быстро снял пиджак и лег лицом вниз на постель.

Мерседес Перальта вытащила из кармана маленькую бутылочку, белый платок, две свечи и две сигары Она тщательно разложила их на полу у кровати, затем зажгла одну из свечей, раскурила сигару и глубоко затянулась. Слова заклинаний, окутанные дымом, вырывались из ее рта с каждым выдохом. Злая улыбка пробежала по ее лицу; она поднялабелый платок и маленькую бутылочку, наполовину наполненную микстурой из ароматной воды и аммиака. Она обильно смочила платок и сложила его в идеальный квадрат.

- Вдохни! > приказала она и одним быстрым и точным движением поднесла платок к носу Эфраина Сандоваля.

Бессвязно бормоча, он несколько раз изогнулся в тщетной попытке сесть. Слезы покатились по его щекам, его губы в волнении скривились в напрасной мольбе. Донья Мерседес удерживала его на месте совершенно без усилий, просто увеличивая давление своей руки на его нос. Вскоре он отказался от борьбы, сложив руки на груди. Совершенно изнуренный, он лежал тихо и неподвижно.

Донья Мерседес зажгла вторую сигару. Шепча тихо молитву, она попросила дух Ганса Герцога защитить Эфраина Сандоваля. Последние несколько затяжек дыма она вдула в свои сложенные чашечкой руки, а затем провела пальцами по его лицу, сложенным рукам и ногам.

Услышав странный звук, я испугалась и оглянулась. Комнату наполнял дым, и из этого тумана появилась фигура, не более чем тень или волна дыма, которая, казалось, как бы парила рядом с кроватью.

Глубокий сон Эфраина Сандоваля прерывался громким храпом и заклинаниями. Мерседес Перальта встала, сложила все свои вещи и окурки сигар в карман, затем повернулась к окну и открыла его. Указав своим подбородком на дверь, она приказала мне следовать за ней.

- С ним будет все в порядке? — спросила я, когда мы вышли. Я никогда не присутствовала на такой короткой встрече.

- Он так же хорош, как и в другие годы, — заверила она меня. — Каждый год Эфраин Сандоваль приходит на такую спиритическую встречу. — Она обвела рукой вокруг себя. — Здесь бродит дух Фриды Герцог. Эфраин верит, что она принесла ему счастье. Вот почему он держит эту хижину. Это, конечно, не так, но его вера никому не вредит. Фактически, она приносит ему облегчение.

- Но кто такая Фрида Герцог? — спросила я. И кто такой Ганс Герцог? Ты еще попросила его дух покровительствовать Эфраину.

Донья Мерседес зажала мне рот.

- Музия, имей терпение, — сказала она. — Эфраин расскажет тебе об этом со временем. Я же добавлю только одно. Для Эфраина колесо случая было повернуто не Фридой Г ерцог. Да, она была причиной. Но сделал это призрак. Призрак Ганса Герцога.

Донья Мерседес тяжело оперлась на меня. Мы медленно спускались с холма.

— Скорей бы добраться до моего гамака, — прошептала она. — Я умираю от усталости.

* * *

Боясь, что кто-то может подменить или даже украсть его мопед, Эф раин вытащил его на тротуар и закатил в прихожую нового двухэтажного дома, который принадлежал его хозяйке, Фриде Герцог.

Финка и ее ребенок, которые ютились в нижних комнатах, обиженно смотрели на него. Они считали прихожую своей верандой. Он извиняюще пожал плечами и поднялся по ступенькам в апартаменты Фриды Герцог.

Он работал на Герцогов еще подростком. Сначала на Ганса Герцога, который и купил ему мопед. Время, которое Эфраин работал на него, пролетело так быстро, что он даже не заметил его.

Ему нравилась работа на птицеферме, где он был и помощником, и курьером. Но больше всего его привлекала аристократичность хозяина, его величайшее чувство юмора. Иногда Эфраину казалось, что он не работает, а приходя на службу, каждый день получает урок искусства хорошей жизни.

С годами он стал скорее приемным сыном или учеником Ганса Герцога, чем его служащим. «Я думаю, что ты, Эфраин, — говорил он ему, — человек моего склада потребностей, в определенном возрасте, конечно».

Ганс Герцог приехал из Германии перед войной, но искал не счастья и денег, а скорее удовлетворения. Он очень поздно женился и считал брак, а тем более отцовство, моральной необходимостью. Он называл их управляемыми видами рая.

Когда с ним случился удар, Эфраин ухаживал за ним день и ночь. Ганс Герцог не мог ничего говорить, но прекрасно общался с Эфраином с помощью глаз. В свой последний миг он сделал безумное усилие сказать что-то Эфраину — но не смог. Тогда он пожал плечами и рассмеялся. И умер.

Сейчас Эфраин работал на вдову, правда, не так охотно и, конечно, не с тем удовольствием. Она продала птицеферму, напоминавшую, как она говорила, ей о супруге, но продолжала держать Эф раина на службе, так как он был единственным, кто знал, как ездить на мопеде.

Заметив, что дверь в апартаменты Фриды Герцог приоткрыта, он толчком, без стука, открыл ее и вошел в крошечную переднюю, которая вела в гостиную.

Комнату, заваленную мебелью с бежевой обивкой, отделял от столовой прекрасный рояль. Застекленный книжный шкаф стоял рядом с огромным камином, который Фрида Герцог разжигала раз в год на Рождество.

Эфраин отошел на несколько шагов так, чтобы видеть себя в позолоченном зеркале на каминной доске. Ему было двадцать лет, но маленькое суховатое тело и мальчишеское, незрелое, безбородое лицо делали его еще моложе. Он старательно причесал свои вьющиеся волосы, поправил галстук и надушенный носовой платок в нагрудном кармане. Бедность — это еще не причина для того, чтобы выглядеть неопрятным, подумал он и, оглядываясь, осмотрел пиджак сзади, расправляя складки и морщины.

Весело насвистывая, он пересек комнату и вышел на широкий балкон. Декоративные пальмы, орхидеи, высокие папоротники и птичьи клетки почти скрывали Фриду Герцог. Полная и солидно сложенная, она сидела за белым письменным чугунным столом с тяжелой матовой стеклянной крышкой.

- Я жду тебя с девяти часов, — сказала она вместо приветствия. Сердитое выражение ее глаз подчеркивали линзы толстых роговых очков, угрожающе приспущенных на ее орлином носу.

- Ну что за красота! Какой прохладой дышит это истинное небо! — воскликнул Эфраин восторженным тоном. Он знал, что восхваляя ее искусственные джунгли, Фриду Герцог всегда можно вернуть в хорошее расположение духа. — Даже в полдень ваши канарейки поют как ангелы. Подражая крику птиц, он снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула.

- Ладно, хватит о птичках, — сварливо сказала она, приказав ему сесть возле себя. — Я плачу тебе жалование и хочу, чтобы ты был здесь вовремя.

- Меня задержали наши будущие клиенты, — важно возразил он.

Она посмотрела на него с сомнением и вытерла капельки пота тонко вышитым платком с верхней губы и лба.

- Ты принял все заказы? — Она не дала ему возможности ответить, подтолкнув несколько белых коробочек. — Проверь это, — проворчала она.

Не смущаясь ее плохим настроением, он весело сообщил ей, что заказы в сущности написаны и подписаны. Затем, почти благоговейно, он открыл одну из коробочек и почтительно осмотрел покрытый серебром набор шариковых ручек, уложенный на темно-синюю вельветовую подкладку. Он открыл одну ручку, отвинтив колпачок, и аккуратно проверил небольшой прямоугольный кусок металла с резиновым оттиском. Это была печать. Эту операцию он повторил со всеми ручками, после чего тщательно проверил правильность написания фамилии и адреса покупателя.

- Сколько раз тебе надо повторять — на ручках не должно быть отпечатков пальцев, — затрещала Фрида Герцог, схватив авторучку из его рук. Она обтерла ее своим платком и опустила ее в коробку. — А сейчас заверни их!

Он бросил на нее недружелюбный взгляд.

- Вы хотите, чтобы я наклеил на них адреса? — спросил он, закончив заворачивать последнюю коробку.

- Да. Сделай это. — Она дала ему шесть аккуратно отпечатанных наклеек из небольшого металлического ящика. — Постарайся наклеить их ровно.

- Что? — раздраженно переспросил он, не расслышав слов, которые она сказала. Ее акцент, обычно едва заметный, становился невыносимым, когда она была в гневе или страхе.

Фрида Герцог медленно повторила, четко произнося каждое слово:

- Наклей все уголки этикеток ровно. — Она взглянула на него строго и добавила: — Я хочу, чтобы этикетки были приклеены крепко.

- Если бы взглядом можно было убивать, я был бы уже мертв, — прошептал он, поднимая обе руки над головой в притворном жесте муки. Затем он очаровательно ей улыбнулся и обругал ее скороговоркой.

- Что ты сказал? — спросила Фрида Герцог, ее акцент был так силен, что слова получались невнятными.

- Я сказал, что у меня нет столько времени, чтобы сделать все, что вам хочется. — Он ослабил свой галстук в голубую полоску и расстегнул воротничок жестко накрахмаленной рубашки, затем достал из ящика стола тюбик с клеем и выдавил по небольшой капле на каждую этикетку. Он тщательно подровнял резиновую насадку во все стороны и наклеил этикетки к аккуратно завернутым пакетам.

- Хорошо сделано, Эфраин. — Намек одобрения мгновение играл на полном румяном лице Фриды Герцог. Она никогда не удивлялась той аккуратности, с которой он наклеивал наклейки как раз посередине коробок. Она не могла признать, что кто-то может делать это лучше нее самой.

Окрыленный ее комплиментом, он решил спросить о ручке, которую она обещала ему. Хотя юноша уже оставил надежду когда-нибудь получить что-то от нее, он тем не менее напоминал ей об этом при первой возможности. Каждый раз у нее были различные отговорки, чтобы не выполнить свое обещание.

- Когда же вы дадите мне авторучку? — повторил он высоким настойчивым голосом.

Фрида Герцог смотрела на него в молчании, затем подвинула стул ближе к столу и опустила на него свои локти.

- Я не говорила тебе раньше о трудностях, которые я имею, чтобы убедить фирму направлять торговое судно в эту местность? Да ты и не поймешь, что быть в моем возрасте — она никогда не говорила сколько ей лет — и быть женщиной, это огромный недостаток. — Она помолчала секунду, а затем гордо добавила: — И то, что я так хорошо продаю авторучки, еще не означает, что я должна их кому-то дарить.

- Одна авторучка не разорит вас, — настаивал Эфраин.

- Твоя ручка! Твоя ручка! Это все, о чем ты думаешь? — Ее голос дрожал от негодования. Она приблизила свое лицо к нему. Ее глаза сверлили его немигающим взором.

Он ошеломленно смотрел в ее голубые глаза, в которых бушевал огонь безумия.

Возможно заметив, что зашла слишком далеко, Фрида Герцог потупила взор. Ее лицо смягчилось. Просительным тоном она продолжала говорить о своей уверенности в том, что вместе они смогут продать тысячи авторучек. Они будут продавать их не только в городе и окрестных деревнях, но и по всей стране.

- Будь терпелив, Эфраин, — умоляла она, склонясь к нему.

- Когда дело пойдет в гору, мы оба будем богачами! — Она резко откинулась на стуле и ласково провела рукой по маленькой серой коробке.

- Но мне нужна только ручка, ты понимаешь, старая идиотка, только ручка, — отчаянно прошептал Эфраин.

Фрида Герцог не слышала его. Она сонно смотрела на свои птичьи клетки грустным мечтательным взглядом.

- Я работаю, как лошадь, — сказал Эфраин громко и ясно.

- Я не только доставляю товар, я нахожу покупателей на ваши ручки. — Он проигнорировал ее попытку перебить его. — А вы не хотите дать мне одну ручку.

- Я не буду говорить, как нехорошо ты поступаешь, — капризно сказала она. — Я из сил выбиваюсь, пытаясь вдолбить тебе то, что начало любого бизнеса требует каких-то жертв. — Она вышла на балкон. — Очень скоро я дам тебе не только ручку и комиссионные, я сделаю тебя своим партнером. — Она остановилась перед ним. — Я — деловая женщина. Представь, эти ручки будут в каждом доме по всей стране. Эфраин, мы продадим их каждому грамотному человеку в этом государстве.

Она отошла от него и оперлась на перила.

- Взгляни на эти холмы! — крикнула она. — Посмотри на эти хижины! — Взмахом руки, так что затрепетали широкие рукава ее халата, она описала панораму перед собой. Улыбка засияла на ее губах, она повернулась к нему. — Подумай об этих ла чугах на холмах. Какие возможности! Мы продадим ручки всем, кто может писать. А те, кто не могут, вместо того чтобы ставить крестик каждый раз, когда им нужно подписать документ, будут штамповать свое полное имя на любой бумаге, где необходима их подпись. — Она захлопала в ладоши в детском восторге и, присев возле него, сунула руку в карман. — Это, — утвердительно произнесла она, доставая свою позолоченную ручку, — идеальное решение всех проблем! — Она осторожно отвинтила колпачок и, нажав на небольшой выступ на конце авторучки, опечатала каждый пакет, а затем гордо прочла свое имя и адрес, которые вмиг отпечатались фиолетовыми буквами. — Сотни людей живут в этих хижинах. И я знаю, что все они захотят такие ру чки. — Она коснулась его руки. — Эфраин, с сегодняшнего дня я буду платить тебе комиссионные за каждую ручку, проданную тобой на этих холмах.

- Они не купят ни одной. Это им не по средствам, — напомнил он ей саркастически.

- Я сделаю то, чего не делала никогда прежде, — напыщенно провозгласила она. — Я позволю им покупать авторучки в кредит. — Она опустила с рассеянным видом несколько авторучек, включая свою золотую ручку, в кожаный ранец Эфраина. — А сейчас можешь идти.

Он недоверчиво посмотрел на нее. Неужели она не заметила свою ошибку? Юноша беспечно взял свой ранец.

- Увидимся завтра, — сказал он.

- Но тебе надо доставить только шесть ручек, — напомнила она ему. — Я жду тебя к пяти часам. За эти ручки уже заплатили, и тебе не придется ждать денег.

- Сейчас середина дня, — запротестовал Эфраин. — Неужели вы хотите, чтобы я таскался по этому пеклу. Кроме того, мне надо сначала пообедать. И мне нужны деньги на транспортные расходы. — Заметив ее мрачное лицо, он пояснил: — Мне нужен бензин для мопеда.

Она дала ему немного мелочи.

- Не забудь спросить квитанцию на заправке, — сказала она, свирепо посмотрев на него через очки.

Его передернуло от недовольства.

- Скупая идиотка. Этого не хватит даже на то, чтобы наполнить бак, — сказал он скороговоркой.

- Что ты сейчас сказал мне? — крикнула Фрида Герцог.

- За эти деньги нельзя наполнить бак, — сказал он, ссыпая монеты в карман. Он вынул расческу и, не обращая внимания на ее недовольное лицо, пробежал ею по своим непослушным черным волосам.

- Всего четыре адреса и все они рядом, — убеждала она. — Не надо даже ездить на мопеде. Я сама хожу на такое расстояние, а иногда и дальше. Если уж я в своем возрасте делаю это, то вправе ожидать от молодого человека, что он сделает то же.

Тихо насвистывая, он поправил свой галстук и надел пиджак, затем лениво махнув рукой на прощание, повернулся и вышел в гостиную. С его губ сорвался радостный вздох. Его глаза расширились, выражая и удивление, и восторг.

В одном из объемистых кресел, оголив ноги, поднятые на подлокотник, сидела Антония, единственная дочь Фриды Герцог. Не прикрывая ног, она посмотрела на него с нежной заботой — так женщины смотрят на своих младенцев — а затем соблазнительно улыбнулась.

Она была маленькой симпатичной женщиной около двадцати пяти лет, но ее изможденное лицо и отчаявшийся вид очень старили ее. Она отсутствовала уже долгое время. К великому смущению матери, Антония уходила с мужчинами при каждом удобном случае и периодически возвращалась навестить родной дом. Жаль, что старуха в таком скверном настроении, подумал Эфраин. Он почувствовал клубящуюся страсть Антонии, ему хотелось остаться, поговорить с ней, но зная, что Фрида Герцог может услышать их с балкона, он сморщил губы и послал Антонии воздушный поцелуй. А затем вышел в переднюю дверь.

Фрида Герцог неподвижно стояла у ограды балкона. Палящее солнце и дрожащее марево заставляли ее глаза слезиться. тара волнами вздымалась в ближайшее предгорье, превращая разноцветные лачуги в смутные мерцающие пятна.

Совсем недавно эти холмы были зеленые. Почти за ночь переселенцы превратили их в скопище хибар. Словно грибы после сильного дождя, лачуги выросли в одно утро, и никто не осмелился снести их.

Ее взгляд остановился на шумном мопеде Эфраина, который тарахтел внизу на улице. Она знала, что сначала он поедет к двум секретаршам из фармацевтической лаборатории, которые были помешаны на авторучках. Фрида Герцог была уверена, что хотя бы одна из них блеснет своей ослепительной новинкой среди коллег, и это заставит других прийти к ней.

Тихо хохотнув, она повернулась и взглянула через балкон в гостиную, где сидела ее дочь. У нее вырвался тяжёлый вздох, голова разочарованно качнулась из стороны в сторону. Не было способа заставить Антонию понять, что нельзя класть ноги на бежевый шелк кресел. Как много надежд возлагала она на свою красивую дочь. Антония могла бы выйти замуж за какого-нибудь богатого человека, и почему девочка связала себя браком с нищим, безродным продавцом — это было выше ее понимания. К тому же он однажды ушел от нее. Она не могла вспомнить, обед был или полдник, когда он встал из-за стола и больше не возвращался.

Сложив губы в приятную улыбку, Фрида Герцог смиренно вошла в гостиную.

- Подумать только! Эфраин стал опаздывать каждый день, — сказала она, садясь в кресло напротив Антонии. — Я боюсь, что если я дам ему авторучку, которую он просит, мальчик совсем бросит работу. Это все, чем он интересуется.

- О, ты знаешь, чего он хочет, — сказала Антония. Не глядя на мать, она продолжала рассматривать свои длинные холеные ногти. — Итак, единственное желание Эфраина — это получить ручку. Что плохого в этом?

- Он мог бы ее купить! — злобно огрызнулась Фрида Герцог.

- Ну что ты, мамочка, — упрекнула Антония. — Эти глупые безделушки стоят слишком дорого. Козе понятно, что он не сможет себе этого позволить.

- Не смеши меня, — фыркнула Фрида Герцог. — Я прекрасно оплачиваю его труд. Если бы он не тратил зря денег на одежду, он мог бы…

Антония оборвала ее на полуслове.

- Эти ручки просто причуда, — заявила она. — И Эфраин знает это. Вот так. Через несколько месяцев или даже недель люди перестанут покупать их.

Фрида Герцог выпрямилась в своем кресле. Ее лицо покраснело от гнева.

- Не смей так со мной разговаривать, — закричала она. — Эти ручки всегда будут в цене!

- Успокойся, мать. Ты сама не веришь в это, — примирительно отозвалась Антония. — Ну почему ты думаешь, что продашь ручки в этом богом забытом местечке? Неужели ты не понимаешь, что в Каракасе их больше никто не покупает?

- Это неправда, — крикнула Фрида Герцог. — Когда-нибудь я буду торговать по всему региону, а может быть даже по всей стране. Если бы я изготавливала авторучки, я бы расширила торговлю в международном масштабе. И я сделаю это. Я создам империю.

Антония захохотала и отвернулась к зеркалу на каминной доске. Полоски преждевременной седины бороздили ее темноватые волосы. В уголках рта появились морщины. Ее большие голубые глаза можно было бы считать прекрасными, не будь в них такого ожесточенного выражения. Не возраст, а отчаяние и изнеможение были началом увядания лица и тела этой молодой женщины.

- Ты просто не знаешь, в чем опытен Эф раин, — сказала Антония. — Никто не сравнится с ним в поиске путей делать деньги. А ты думаешь, что разбогатеешь на ручках! Это же анекдот. Почему бы тебе не использовать его там, где ему нет равных?

Презрительная ухмылка заиграла на лице Фриды Герцог.

- Использовать его там, где он лучший! Ты думаешь, я не знаю, где ты была последние несколько месяцев. Возможно я немного глуховата, но зато не глуповата. — Увидев, что Антония встала, она торопливо добавила: — У тебя никогда не было никакого достоинства. Связалась с Эфраином! Тебе будет стыдно за себя. Он же мулат. Он цветной!

Когда ее гнев утих, она откинулась на кресле и закрыла глаза. Ей хотелось отказаться от своих слов, но когда она заговорила вновь, ее голос был по-прежнему сердит.

- Неужели нет ничего, что тебе было бы нужно от жизни?

- Я хочу выйти замуж за Эф раина, — тихо сказала Антония.

- Только через мой труп! — закричала Фрида Герцог. — Я лишу тебя наследства. Я выгоню тебя из дома! — Она жадно ловила ртом воздух. — Погоди! Я все скажу тебе! Я отберу у него мопед и сожгу его.

Но Антония больше не слушала ее. Хлопнув дверью, она покинула гостиную.

Несколько секунд Фрида Герцог смотрела на дверь, за которой исчезла ее дочь, ожидая ее возвращения. Ее глаза отяжелели от слез. В безмолвии она отправилась в свою спальню.

Сев перед туалетным столиком, она трясущимися пальцами сняла очки и осмотрела себя в зеркале. Надо бы сделать новую завивку, подумала она, проводя пальцами по своим волосам с полосками седины. Ее глаза, окруженные темными тенями, ввалились. Ее кожа, когда-то гладкая и белая как тонкий фарфор, неумолимо старела, разъедаемая безжалостным тропическим солнцем.

Слезы катились по щекам.

- О боже, — тихо прошептала она. — Не дай мне заболеть и умереть в этой чужой стране.

Она услышала тихий шорох за дверью, несомненно, ее подслушивала Антония. Фрида Герцог была слишком утомлена, чтобы волноваться из-за этого. Она легла на постель и забылась в полусне, убаюкиваемая нежными звуками сонаты Моцарта. Мысль о том, что на рояле играет Антония, наполнила ее печальной радостью. Девочка играла всегда так прекрасно.

Когда Фрида Герцог проснулась, было почти четыре часа. Как всегда немного подремав, она почувствовала себя посвежевшей, настроение у нее поднялось. Она решила надеть шелковое платье в горошек и туфли, которые Антония подарила ей на Рождество.

Заходящее солнце наполняло комнату тенями. Она взглянула через балкон на ярко раскрашенные хижины на далеких холмах. В вечернем свете они казались намного ближе. Она прошла на кухню и приготовила послеобеденный поднос: кофе, сахар, сливки и тарелку маковых пирожных.

- Антония, — ласково позвала она, садясь в одно из кресел. Прежде чем налить себе кофе, она услышала знакомую дробь каблучков. Она крикнула снова, но ответа не было. Ушла, наверное, решила Фрида Герцог, разворачивая на коленях белую льняную салфетку.

Она посмотрела на свои золотые часы. Было около пяти. Вот-вот должен вернуться Эфраин, подумала она. Может быть, он сказал ей правду и действительно нашел новых клиентов. Она давно знала, что несмотря на отсутствие честолюбия, он прекрасно сговаривался с людьми. Плохо, что она разрешила ему уйти. Ей давно надо было найти ему замену, а теперь, узнав планы Антонии относительно него, она не позволит ему втереться в свою семью. А может быть, дочь хочет просто подразнить ее. Ну как же она могла поверить, что Антония захочет выйти замуж за этого молокососа.

К шести часам Фрида Герцог была так обеспокоена, что позвонила и секретаршам в лабораторию, и владельцу магазина одежды. Авторучек им не приносили.

Она ошарашенно смотрела на телефон, затем выбежала на балкон и дрожащими руками нервно ощупала каждый предмет на своем рабочем столе.

- Он взял мою ручку! — завизжала она. Через парадную дверь она торопливо сбежала по ступенькам на улицу. Она не замечала испуганных лиц соседей, которые сплетничали на тротуаре. Она не слышала их приветствий, огибая поворот. Лишь достигнув подножья холма, она остановилась передохнуть. Проклиная себя за то, что не надела более удобную обувь, Фрида Герцог медленно поднималась по широкой грунтовой дороге, которая вела к хижинам.

Она никогда не была в доме Эфраина, но примерно знала, где он находится. Ей приходилось слышать об опасностях этих трущоб, где чужим появляться не следовало. Даже полиция неохотно преследовала преступников, которые скрывались на этих холмах. Но это ее не пугало. Кто захочет причинить вред старой женщине? Она почувствовала себя в полной безопасности, заметив, что не все жилища были лачугами. Некоторые из них были сделаны из цементных блоков, а несколько домов имели даже два этажа.

У нее часто захватывало дух, тогда она останавливалась, успокаивая бешеное биение сердца. Люди оглядывались на нее с любопытством. Босые полуголые дети бросали свои игры и хихикали, когда она проходила мимо. Перед тем, как взобраться на вершину холма, она обернулась и оглядела город внизу. Мягкий бриз овевал ее покрасневшее лицо.

Промытый в сочном рассеянном зареве сумерек, еще дрожащем от послеобеденной жары, город никогда не казался ей более красивым. Преодолев странное и неопределенное предчувствие роковой гибели, она выискивала силуэт нужного дома.

Приветливый голос девочки рассеял ее думы.

- Может быть, вам нужна помощь? — спросила она, рассматривая ее с любопытством. — Вы что-то потеряли?

- Я ищу дом Эфраина Сандоваля, — отозвалась Фрида Герцог. Поглощенная поисками дома, она и не заметила, что уже наступает ночь. — Тыне можешь мне показать, где живет Эфраин? — Она несколько раз повторила вопрос, но девочка, наверное, не понимала слов, которые говорила Фрида Герцог.

- Ты зашла слишком далеко, — сообщил ей вежливо старик, сидевший на корточках поблизости. Слабый свет между криво сбитых досок едва освещал его. — Спустись немного и сверни налево по тропинке. Там будет желтый дом. Тыне промахнешься. Он выглядит как канарейка.

С тревогой он следил за ее нетвердыми шагами, когда она начала спускаться с холма.

- Шла бы ты лучше домой, — крикнул он ей вслед. — Здесь полно пьяниц в это время, а они всегда готовы к ссоре.

Но Фрида Герцог не услышала его предостережения. Оно утонуло в оглушительной брани мужчины и топоте торопливых шагов. Прежде чем она успела обернуться и посмотреть, что же случилось, ей нанесли резкий удар. Земля дрогнула у нее под ногами, и она полетела через перила низкой ограды. На мгновение она в ужасе увидела, как острые камни внизу рванулись ей навстречу. Потом были голоса, то громкие, то тихие, а после остались лишь тишина и мрак.

Вздрогнув, Эфраин проснулся. Ему приснился жуткий сон. Как и много раз прежде в своих снах, он гулял с Гансом Герцогом. Друг торопил его взять дела в свои руки и жениться на Антонии. Вместе они смогут объехать весь мир. Эфраин засмеялся и попросил друга рассказать одну из своих историй об иноземных странах. Ганс Герцог отказывался, говоря, что настанет день, когда Эфраин сам сможет увидеть эти страны.

И хотя живость его снов о Гансе Герцоге стала привычной, одна деталь заставляла задуматься — это было затяжное чувство реальности, которое Эфраин не мог развеять. Он уже отказывался признавать, что его друг и хозяин умер. В конце концов, он же виделся и говорил с ним каждую ночь в своих снах.

Эфраин зажег керосиновую лампу на столе у кровати и открыл бутылку пива, стоявшую на столе. Он перелил пиво в высокий бокал и, прежде чем сделать глоток, сдул пену с ободка. Он не обращал внимания на то, что пиво было теплым.

- Взять дела в свои руки! — повторил он, вынимая позолоченную ручку из своего ранца. Тихо смеясь от удовольствия, он отвинтил колпачок и прочертил несколько линий на своей руке.

Неделю назад он решил взять дела в свои руки и договорился с гравировщиком из ювелирного магазина, чтобы тот сделал ему точную копию печати, но с его именем. Эфраин не сомневался, что к нему пришла удача. Как еще он мог объяснить это пугающее совпадение: в тот день, когда он получил печать со своим именем и адресом, Фрида Герцог ошиблась, положив свою позолоченную ручку в его ранец.

Он налил остатки пива в свой бокал и выпил до дна маленькими глоточками. Возможно, какая-то бессознательная часть Фриды Герцог перешла к нему вместе с этой авторучкой, ему хотелось верить в это.

Настойчивый стук в дверь перебил его мысли.

- Эфраин! — прокричал кто-то. — Старуху-иностранку, которая искала тебя, столкнул вниз какой-то пьяница.

- Фриду Герцог! — Схватив ранец со стола, он побежал туда, где уже собралась толпа.

- Этого не может быть, — повторял он, расталкивая людей в стороны. Она лежала на земле. Он опустился перед ней на колени. Тусклый свет керосиновой лампы бросал на ее лицо желтоватый отблеск. Он хотел что-то сказать, но ни одно слово не вырвалось из его рта. Эфраин смотрел в ее голубые глаза. Без очков — они лежали рядом, раздавленные кем-то, — ее глаза выглядели большими, внимательными, почти детскими. Складки у рта придавали ей строгий вид. Белые зубы были слегка приоткрыты. Ему почудилось, что она хочет что-то сказать.

- Я принес авторучки, — шепнул он, успокаивая ее. Вынув шесть коробочек из ранца, он поднес их к ее лицу поближе. — Я не отдал их сегодня, — врал он, — потому что был занят составлением нескольких заказов. У нас будут четыре новых клиента.

Она нахмурилась еще больше. Ее губы дрогнули, шепча что-то об его увольнении с работы и об Антонии. Ее глаза стали еще больше, зрачки расширились, а затем жизнь ее иссякла.

- Я работал у нее, — сказал Эфраин, ни к кому конкретно не обращаясь. — Жизнь так необычна. Только этим утром она подарила мне эту прекрасную ручку, — рассказывал он, доставая из кармана позолоченную авторучку. Точно и аккуратно он приложил кончик с печатью к своему предплечью. — Эфраин Сандоваль. Канареечная хижина. Курмина, — прочитал он свое имя и адрес громким ясным голосом. — И я могу договориться с любым из вас о продаже такой же прекрасной ручки в кредит.

XX

Было воскресное утро. Я и донья Мерседес сидели на площади и ожидали выхода Канделярии из церкви. Часом раньше у меня была последняя встреча с Эфраином Сандовалем. На соседней скамье сидел прилично одетый, достойный старичок. Он громко читал газету из Каракаса, причем читал таким серьезным голосом и так увлеченно, что даже не замечал улыбок людей вокруг него.

На другой стороне улицы из бара, уже открытого в это время, вышел растрепанный пожилой мужчина. Он надел свою шляпу и, положив бутылку в пластиковый пакет, хрипя и кашляя пошел вниз по улице.

С необъяснимым чувством печали я взглянула на донью Мерседес. Она надела темные очки, и я не могла видеть выражения ее глаз. Она сложила руки на груди, обнимая себя, словно замерзнув на холодном ветру.

Я пыталась рассказать ей, как я понимаю теперь истории, которые успела услышать, а она внимательно слушала.

- Ты показываешь мне различные пути манипуляции той силой, которую Флоринда называла намерением, — сказала я.

- Привести ее в движение, это не то же самое, что манипулировать ею, — поправила она меня, по-прежнему обнимая себя. — Я пытаюсь сделать большее. Как я уже говорила, я подставляю тебя время от времени в тень этих людей так, чтобы ты чувствовала движение колеса случая. Без этого чувства все сделанное тобой окажется ерундой. Ты будешь переходить от человека к человеку, выслушивая их рассказы; на миг ты будешь оказываться в их тени.

- Как в случае Эф раина Сандоваля? Он, конечно, ничего не делал для того, чтобы с ним случилась подобная перемена. Но зачем мне надо было быть в его тени? — спросила я.

- Колесо передвинулось для него? Он не двигал его сам, и все же его жизнь изменилась. Я хочу, чтобы ты почувствовала это изменение, почувствовала это движение колеса. Я уже напоминала тебе, что призрак, дух Ганса Герцога передвинул колесо для него. Так же как Виктор Джулио в момент смерти повернул колесо случая, погубив жизнь Октавио Канту, Ганс Герцог передвинул это колесо после своей смерти и обогатил жизнь Эфраина Сандоваля.

Донья Мерседес сняла очки и посмотрела мне в глаза. Затем раскрыла рот, собираясь что-то добавить, но вместо этого улыбнулась и встала со скамьи.

- Месса скоро закончится, — сказала она. — Встретим Канделярию у церковных дверей.