Теория невероятности

Глава двенадцатая Музейные истории

На сегодня у Сергея было запланировано множество дел. Самое важное из них он решил совместить с самым интересным. А самым первым – второстепенное, которое, по возможности, совместить с самым главным. Уф! Запутанно? А вы думаете, сам Сергей Сергеевич сразу сумел во всем этом разобраться? Нет! Он только выстроил приблизительный график событий и последовательность действий. Но расчет по времени не осуществлял. Не зная города невозможно ТОЧНО вычислить временные отрезки, отпущенные на каждое дело, но вот выстроить приблизительный оптимальный график Сергеев мог самостоятельно, не подключая к сему никакой компьютерной программы. Такие графики он выстраивал в голове, вот только прикидывал время с серьезным запасом, минимум на чашку-другую кофе, так, на всякий случай.

Когда Сергей уже собирался покинуть офис, зашла Марта и сообщила, что машину на прокат ему уже взяли, техники компании проверят ее, а завтра в шесть утра он может забрать машину на стоянке у отеля. Из более неприятных новостей было то, что с Ивом Дювалем нет никакой связи, даже его бывшие коллеги по работе не знают, что он делал последних несколько недель.

А это уже заинтересовало Сергея всерьез. Вряд ли такой человек, как следователь Дюваль, будет исчезать без серьезных на то причин. Вот только сущность этих причин узнать было бы интересно. Николь пообещала, что Дюваля найдут, более того, она подключит для этого бельгийскую полицию. Ну что же, в профессионализм местной полиции Сергеев свято верил, но в то, что Дюваль быстро обнаружится – нет.

Чтобы встретиться с мадемуазель (как выяснилось) Санье в музее у Сергея Сергеевича Сергеева было две причины. Во-первых, он хотел просто вытащить привлекательную женщину на свидание. Нет, никаких иллюзий Сергей не питал. Он просто знал, что чтобы заинтересовать женщину, мужчина должен вывести ее из равновесия. Неважно, каким образом, но зацепить ее, уничтожить состояние внутреннего благодушия и самоуверенности. Он не мог не рисковать, он не мог не принимать вызовы судьбы. А красивая стерва – это постоянный вызов, особенно учитывая, что его поначалу стервы воспринимают как не стоящий внимания объект. Как хорошо казаться иногда слабым. Пусть сила проявится потом. Ах, какое наслаждение испытывал шекспировский Петруччо, укротив свою строптивую женушку! А для полноценной жизни, в последнее время, Сергею как раз шекспировского накала страстей и не доставало.

Для Сергея это был тонкий расчет. Не уверенность, а игра. Игра достаточно жестокая, в первую очередь по отношению к себе. Потому что за страсть ты расплачиваешься привязанностью. И хорошо, когда страсть угасает, а привязанности еще не возникло. А если наоборот? Но эти игры с сильными женщинами на грани дозволенного составляли сущность Сергея. Только в таком столкновении характеров он чувствовал прилив адреналина, так необходимый для того, чтобы ощущать всю прелесть сегодняшнего бытия.

Для начала Сергеев поймал первое попавшееся такси (заметьте, он не ловил второе или третье – эти конспиративные штучки его пока совершенно не волновали) и поехал, больше для очистки совести на Фландрскую улицу. Как он и предполагал, мсье Дюваля дома не было. А словоохотливая консьержка за пару евро сообщила, что мсье Ив отсутствует на своей квартире уже третью неделю.

Этим же такси Сергеев перебрался на банковскую улицу, где, как вы понимаете, находится Национальный банк государства Бельгия, осмотрел громаду гражданского благополучия в этом благополучном, более чем, государстве. Впрочем, по Бельгии мировой финансовый кризис тоже ударил, вот только не было такого жуткого ажиотажа в связи с этим грозным ударом. Нацбанк делал свою работу, правительство – свою. А присутствие королевской власти дарило надежду на то, что к худшему ничего не изменится.

Впрочем, Сергеев понимал, что этот взгляд является просто беглым взором стороннего и совершенно равнодушного наблюдателя, коим, он, собственно говоря, и является, а потому, ошибочен. Скорее всего, кризисные явления есть, и очень серьезны. И бельгийцы работают над преодолением кризиса, не покладая рук. Но все-таки работают, а не рвут власть друг у друга, как наши украинские политики. «Какое все-таки сволочье правит нами». – В который раз за короткое время пребывания на бельгийской земле подумал Сергеев.

Он заметил этого человека еще около здания компании. Сейчас он снова возник недалеко от Сергеева. Подумав немного, Сергей направился к банкомату, в котором снял сотню евро. Когда наш герой отходил от банкомата, он успел услышать: в семнадцать-ноль-ноль. Ну что же, время не поджимало. Можно было устроиться для чаепития в каком-то кафе, скорее всего, стоит для этого пройти на Лувенскую площадь, говорят, она своеобразна и довольно привлекательна. И на ней масса кафешек.

Надо сказать, что количеством кафешек. Лувенская площадь не впечатлила, скорее всего, это говорили про совсем другую площадь. Плохо. Старею, раз начал забывать информацию – выругал себя Сергеев. Однако подходящее заведение со столиками на тротуаре нашел. Столик как раз был на одного, максимум двух человек и то, если двое будут пить только одну чашечку кофе на двоих. Поколебавшись минут пять-шесть, он заказал капуччино и несколько пирожных. И то, и другое были превосходного вкуса. Пирожные таяли во рту, а кофе был достаточно крепок и с хорошей пеной. Вообще-то уже было время ленча. Но именно сейчас следователь страховой компании мог заняться своими прямыми обязанностями и сделать несколько важных звонков. Пришлось звонить долго, один человек все не находился. Сергей с грустью подумал, сколько денег ушло на роуминг, но потом собрался и нашел наконец-то нужного человека. Стараясь не слишком растягивать телефонное удовольствие, Сергей все равно вынужден был проговорить по телефону не менее получаса. Тут он с грустью понял, что трубка уже почти полностью разряжена. А это было уже очень неприятно. Главное, что следователь так и не помнил, бросил ли он запасной аккумулятор во внутренний карман, что же, как раз представился удобный случай проверить память. И вообще, что-то по выходу на пенсию расслабились вы, Сергей Сергеевич! А не пора ли возвращаться на военное положение? Кажется, самый раз!

Сразу же после пирожных переходить к ленчу не хотелось. Сергеев прошелся к площади свободы и недалеко от королевского цирка нашел местечко, где смог вкусно и недорого пообедать.

Времени оставалось еще с избытком, но Сергей решил пойти в музей современного искусства заранее. Как всегда в таких случаях, он выбрал маршрут пешкодралом с таким расчетом, чтобы сделать маленький маневр и пройти еще и мимо музея Классического искусства: очень уж хотелось полюбоваться этой громадой работы Балата. Предчувствия его не обманули: дворец графов Фландрских впечатление производил и без этих четырех скульптур на его фронтоне (Музыка, Архитектура, Скульптура и Живопись), но само здание производило колоссальное впечатление собственной, особенной гармонией и силой. Посмотрев на мясистую физиономию Рубенса, Сергеев быстро пошел к музею Современного искусства.

В музее его интересовали работы импрессионистов. Из всех направлений искусства последних двух веков импрессионизм больше всего нравился Сергею. Как-то так получилось, что его взгляд на мир в чем-то совпадал со взглядом импрессионистов, а из всех импрессионистов ближе всего по духу к старине Сергееву был Анри Матисс.

Это было хорошо, что сейчас только начало двадцать первого века и импрессионистов не успели перевесить в музей классического искусства. Из всех этих художников Сергеева больше всего восхищал Матисс. И не потому, что увлекаться западными художниками было какое-то время модно, нет, просто Сергеев видел, в какой силой передает этот человек окружающий мир. Помнится, в Эрмитаже он застыл около прекрасного «Танца» кисти Мастера. Картины, заказанной Матиссу великим русским меценатом. Он смотрел на это поразительное синее небо, такое синее-синее, просто кусок полотна залитый яркой синей краской и ничего более, на эту зеленую-зеленую траву (кусок холста просто залитый яркой зеленой краской), и на эти ярко-красные фигуры, где-то уродливые, где-то угловатые, такие неправильные, неправдоподобные и такие невыразимо прекрасные в том самом ДВИЖЕНИИ, которое и составляет смысл нашего существования. А рядом с этим полотном была картина, которую художник назвал «Музыка». И те же фигуры – красные, на синем и зеленом фоне, только застывшие, с черными ртами, которые издавали звуки музыки. И было какое-то волшебство, что-то такое, что нельзя выразить словами, потому как ничего, кроме искусствоведческих штампов не приходит в голову. Было что-то такое, что обычно называют «божественным дыханием» в этих незамысловатых картинах. И сила этого дыхания была такова, что даже непосвященный мог ощутить его, если только попадал в его такт, резонанс… И кто-то слышал эту чудесную музыку, а кто-то ощущал то легкое дуновение, которое вызывают танцующие в хороводе, который проносится мимо тебя и устремляется куда-то туда, в даль, в неизвестное, в саму Вечность.

Теперь Сергей захотел посмотреть на картины художника, которые хранились в Брюсселе, он был уверен, что бельгийская коллекция Матисса была почти такой же значительной, как и парижская, во всяком случае, не хуже Эрмитажа. Однако же, зала Матисса не было вообще. Он нашел зал, посвященный импрессионистам и там натолкнулся на картину «Интерьер в красных тонах». Это была работа 1946 года, поздний Матисс, как говорят специалисты, когда художник уже устал от классических форм импрессионизма и все больше уходил к первобытной простоте и выразительности, где главную роль играли геометрия очертаний и точность цветовой гаммы.

Правда, быть в музее Современного искусства и пройти мимо картины Давида «Смерть Марата» было бы верхом невежества. Этот шедевр, который много лет принадлежал Бельгийскому музею современного искусства был чуть ли не главной приманкой для туристов. Почему-то смерть и кровь всегда больше всего привлекали человеческое внимание.

Большое полотно Давида большого впечатления на Сергея не произвело. Возможно, фотографический принцип изображение места трагедии, где не было и намека на правду, как-то отталкивало взгляд профессионала, может быть, как профессионал Сергей слишком хорошо знал истинное нутро смрти и истинную ценность большинства профессиональных революционеров? Но когда он рассматривал эту смерть к нему подошли.

– Вам не кажется, что вы выбрали весьма символичное полотно: тогда со смерти Марата началась смерть французской революции. А наша первая встреча совпала с началом смерти Советского Союза. Помните?

– Да, Андре, помню.

– Странно, вы подцепили меня тогда именно на идеологии. Сыграли на том, что Россия переживала плохие времена.

– Андре, я сейчас в отставке.

– Вот как?

– Да, мой приезд не связан ни с вами, ни с вашими теперешними связями и работой. Мне не известно об этом ничего.

– Вот как?

– Мой переход из КГБ СССР в СБУ был непростым переходом. Все связи я оставил в России. Докладная записка о моей встрече с вами тоже, скорее всего, осталась всего лишь докладной запиской, если кто-то вообще успел ее прочитать.

– Вы хотите сказать, что о наших… договоренностях… никому не известно?

– Это не так. Было известно. Докладная записка пылится где-то в архиве. Если на вас не вышли, следовательно, или эта информация потеряна, или…

– Или что?

– Или вас «законсервировали» до лучших времен.

– Приятно чувствовать себя фламандской селедкой…

– Говорю как есть.

– Вы всегда были со мной обезоруживающе откровенны.

– Да, поэтому могу сказать вам, что встреча со мной была, скорее всего, ошибкой. Думаю, за мной приглядывают. Не следят, не ведут, но приглядывают. Если начнут что-то копать, может быть и докопаются.

– Возможно, что и так. Да, я не знаю цели вашего приезда. Скорее всего, вы и не откроете мне ее.

Сергеев утвердительно кивнул в ответ головой, мол, не открою.

– Но если вам понадобится какая-то помощь, обращайтесь, сейчас я имею некоторые возможности. Вот номер мобильного.

– Запомнил. Благодарю вас, Андре. Всего хорошего.

– И вам всего наилучшего, Серж.