Теперь об этом можно рассказать

Глава вторая Первы шаги

Вернувшись 17 сентября в управление после разговора с генералом Стайером, я показал Рэйболду и Робинсу распоряжение о переводе меня в Манхэттенский инженерный округ. Они поддержали мое намерение не приступать к работе до присвоения мне звания бригадного генерала и признали правильными те меры, которые я предлагал принять, чтобы не привлекать внимания к моему новому назначению.

Затем я обсудил последние события с Николсом, которого Стайер вызвал в Вашингтон на время поездки Маршалла на тихоокеанское побережье. Мне очень хотелось побыстрее разобраться в деталях задач, стоявших перед Манхэттенским инженерным округом, особенно в тех задачах, с которыми я ранее не сталкивался. До этого я не интересовался научной стороной проекта, так как для выполнения моих обязанностей, заключавшихся в оказании помощи Маршаллу в выборе земельных участков и приобретении оборудования и материалов, это не было необходимым. Теперь же меня крайне интересовало, в какой степени наша работа будет основываться на точном знании и в какой — на догадках и гипотезах ученых. Кроме того, я интересовался вопросами обеспечения работ материалами.

Информация, которую я получил, меня не обрадовала, а, наоборот, привела в ужас. У меня создалось впечатление, что весь проект основан на теоретических предположениях, а не на доказанных фактах. Но даже если теория и была правильной, то инженерные трудности могли оказаться неразрешимыми. Очень сложной была проблема сырья, но она беспокоила меня меньше, ибо я знал, что ее в принципе можно преодолеть.

Неблагоприятная ситуация с очередностью в снабжении меня также не очень беспокоила, так как эту ситуацию можно было изменить: надо было только добиться или принятия решения в высших сферах о предоставлении нам высшей категории по снабжению, или признания наших работ второстепенными.

В тот же день я в сопровождении Николса явился к Бушу, уверенный, что он знает о моем назначении. Но в силу какого-то недоразумения он не был об этом извещен и не имел ни малейшего представления о том, кто я и какое я имею право задавать ему интересовавшие меня вопросы.

Меня, со своей стороны, поразило его нежелание разговаривать со мной. Естественно, эта встреча не удовлетворила нас. Сразу же после моего визита Буш связался со Стайером и только от него узнал о моем назначении. Смирившись с этим, он очень встревожился: я показался ему слишком агрессивным и нетактичным. Успокоив Буша, Стайер выразил надежду, что им вдвоем удастся скомпенсировать мои недостатки, зато общее дело от такого выбора только выиграет.

Буша эти доводы не убедили, и он направил X. Бэнди, занимавшемуся у Стимсона атомной программой, письмо, в котором изложил свое мнение по интересующему его вопросу.

Несмотря на такое неудачное начало наших отношений с Бушем, уже на следующий день они улучшились, и мы с ним до сих пор остаемся большими друзьями. Позднее мы часто смеялись над «галошей». Ни разу в течение всего периода работ проекта у нас не было разногласий.

Я вернулся в мой старый кабинет в управлении строительных работ расстроенным: мне была совершенно непонятна причина, по которой я не смог добиться благосклонности Буша. Встретив миссис О'Лири, я сообщил о своем новом назначении и предложил ей, если она того пожелает, остаться у меня. Проявив крайнюю недальновидность, я описал ее новую работу спокойной и легкой. Это предсказание оправдалось лишь в первые два дня.

Мой и без того длинный рабочий день стал еще длинней, однако мои отлучки из Вашингтона не стали продолжительней. Моя семья жила обычной жизнью семьи военного того времени, спокойно встречая события и не задавая лишних вопросов. О характере моей работы она узнала лишь через три года, в тот день, когда было объявлено об атомной бомбардировке Хиросимы.

19 сентября полковник Маршалл прибыл в Вашингтон и мы обсудили с ним сложившуюся обстановку. «Манхэттенский инженерный округ будет функционировать как и раньше, а он, — сообщил я, — остается главным инженером этого округа». Вскоре, однако, Робинс и Рэйболд были освобождены от ответственности за проект, и мне пришлось заниматься вопросами, которыми раньше занимался Стайер.

Вместе с Маршаллом мы снова посетили Буша. На этот раз наша встреча прошла гладко. Он коротко познакомил нас с предысторией проекта, ответив на многие возникшие у меня вопросы и дав много ценных советов. Он рассказал, что военно-морской флот не привлекается к работам проекта в соответствии с указанием президента, добавив, что, по его мнению, — это большая ошибка. Его обрадовало, как мне показалось, мое предстоящее посещение исследовательской лаборатории военно-морского флота с целью ознакомления с работами в области атомной энергии.

Прежде чем мне уйти, Буш заметил, что обращение с секретными сведениями внутри проекта стало несколько небрежным и выразил надежду, что нам удастся наладить должный порядок. Особенно ему казалось важным сохранить в секрете последние научные результаты, полученные в Беркли.

Моим первым шагом, после того как я осознал возложенные на меня обязанности по руководству урановым проектом, было стремление ликвидировать препятствие, которое, судя по моему опыту строителя, было основным. Надо было добиться высшей категории снабжения, ибо без этого шансов на успешное завершение проекта у нас не было. Если наше дело действительно наиболее важное, то мы должны иметь абсолютное преимущество в вопросах снабжения.

19 сентября я посетил Д. Нелсона, возглавлявшего Совет по военной продукции, и изложил свои взгляды в очень простой, но решительной форме. Его реакция была крайне отрицательной. Тем не менее она быстро изменилась, и, когда я уходил из его комитета, в моем кармане было письмо Нелсона следующего содержания:

Почему Нелсон так легко уступил, я так и не узнал. Как бы там ни было, но в результате моего похода к Нелсону мы обеспечили себя высшей категорией снабжения почти на год.

Через два-три дня мы с Маршаллом посетили исследовательскую лабораторию военно-морского флота, где контр-адмирал Бауэн и доктор Росс Ганн, его технический советник, рассказали нам об их экспериментах по разделению делящихся материалов. Это было мое первое непосредственное знакомство с исследованиями в области атомной энергии. Оно оказалось, однако, не таким страшным, так как для инженера процесс, над которым они работали, — термодиффузия в жидкости — был вполне понятным.

23 сентября я был произведен в бригадные генералы и официально приступил к исполнению обязанностей руководителя проекта. В тот же день я присутствовал на совещании, происходившем в конференц-зале военного министра. На этом совещании кроме Стимсона присутствовали генерал Маршалл, Буш, Конэнт, генерал Сомервел, генерал Стайер, вице-адмирал Пернелл, Бэнди и я.

Целью собравшихся было определить характер и состав органа политического контроля за работами в области атомной энергии. Всем было ясно, что ответственность тут слишком велика, чтобы ее можно было возложить на одного человека, и в то же время было ясно, что каждый член группы, созданной для такого контроля, должен был иметь возможность уделять проекту столько времени, сколько окажется нужным. Это условие автоматически исключало из числа кандидатов членов уже существовавшей группы по высшей политике, так как все три члена ее (вице-президент Уоллес, Стимсон и генерал Маршалл) не могли уделить проекту необходимого внимания.

По просьбе Стимсона я рассказал собравшимся о характере будущей деятельности проекта, подчеркнув, что мы стремимся избежать создания новой промышленной империи и для этого хотим в максимальной степени использовать существующие возможности. После моего доклада Стимсон выступил с предложением о создании нового комитета по вопросам военной политики, который должен состоять из самых компетентных представителей ОСРД, армии и военно-морского флота. По его мнению, он должен состоять из девяти, в крайнем случае семи человек. Я довольно храбро возразил против такого предложения. Большой комитет будет неоперативным, медлительным в работе; большинство его членов будут рассматривать свое участие в нем как второстепенную обязанность, что наверняка нанесет ущерб делу.

Мне казалось, что комитет должен состоять из трех человек. Их можно постоянно держать в курсе дела и быстро получать от них советы и указания. В конце концов с моей точкой зрения согласились.

Один вопрос оставался, правда, нерешенным. Все признавали, что в состав комитета должны войти и Буш и Конэнт. Военный министр Стимсон решил эту проблему, предложив ввести в состав комитета Буша в качестве председателя (которого мог бы подменять Конэнт), вице-адмирала Пернелла от военно-морских сил и меня. Все были удовлетворены таким оборотом дела.

Однако во второй половине того же дня Стимсон частично изменил свое решение, назначив в качестве представителя армии не меня, а Стайера. Я узнал об этом только после возвращения из Теннесси, куда я выехал тотчас же после совещания. Стайер, сказавший мне об этом и выглядевший слегка смущенным, заверил меня, что это произошло без его участия.

Такая замена не была для меня неприятной, а ее положительные последствия со временем становились все более очевидными. Появилась возможность постоянно консультироваться у такого знающего военного инженера, как Стайер, и рассчитывать на его помощь в снабжении проекта.

На следующее утро после совещания у Стимсона я встретился с полковником Маршаллом в Ноксвилле и мы осмотрели с ним предполагаемое место строительства. Выбор участка был удачней, чем мы ожидали. Он находился вблизи Клинтона, километрах в 25 от Ноксвилла. Шоссе до Ноксвилла было вполне сносным и могло удовлетворить нас по крайней мере на первых этапах работы. Железнодорожное движение было также удовлетворительным. Воду можно было брать из небольшой речки, протекавшей по участку. Это был типичный в те времена для штата Теннесси сельский край, в котором было всего несколько небольших школ. Кое-где были разбросаны фермы, но не было ни городов, ни поселков.

Первоначально район именовался по имени ближайшего города (Клинтонский инженерный завод). Лишь с лета 1943 г. появилось новое название Ок-Ридж. Этим именем был назван поселок, возникший на склонах гор, окружавших участок (Ок — по-английски дуб, дубовый; ридж — гора, горный кряж.).

Сразу же после осмотра участка, занимавшего ни много ни мало 21600 квадратных километров, начались переговоры о его приобретении. Как всегда случается при отторжении государством больших территорий, многие жители, несмотря на то, что им была выплачена стоимость их имущества, установленная либо по доброму согласию, либо после судебного разбирательства, неизбежно оказались пострадавшими в результате такой операции.

Чтобы установить определенные ограничения в этом районе, требовалось распоряжение президента США. Оно вышло без задержки, однако, по моему мнению, было бы правильным ознакомить с ним лишь людей, имеющих непосредственное отношение к работам. Поэтому я попросил Маршалла довести это распоряжение прежде всего до сведения представителя верховной исполнительной власти штата губернатора Купера.

К несчастью, я не дал указаний, как это лучше всего осуществить, ибо надеялся, что Маршалл займется этим делом лично. Но, как оказалось, это нужно было сделать мне, поскольку Маршалл, офицер весьма опытный в общении с высшими политическими деятелями, из-за срочных дел не смог выполнить это деликатное поручение и послал своего подчиненного. Губернатор увидел в этом грубое нарушение протокола. Ему весьма не понравилось, что решение о строительстве такого большого завода в его штате было принято без предварительной консультации с ним. Кроме того, губернатора привел в раздражение невысокий чин офицера, от которого он вынужден был впервые услышать о нашем вторжении в его владения. Соображения секретности не позволяли раскрыть цели строительства, а отсутствие в то время детальных расчетов не позволяло нам даже приблизительно охарактеризовать завод. Почти вся возможная информация, с которой мы могли его познакомить, сводилась к распоряжению, объявлявшему о создании федеральной резервации. В общем, первое знакомство с будущими соседями не предвещало ничего хорошего и, действительно, печальные последствия этого неудачного визита преследовали нас в течение многих лет.

Местопребыванием своего штаба я избрал Вашингтон. При необходимости в любой момент я был готов к переезду. Однако со временем я убедился, что Вашингтон — идеальное место для штаба, оно позволяет мне постоянно находиться в контакте с военным министерством и другими ведомствами, облегчая тем самым работу наших людей в атомных центрах, разбросанных по стране. В особенности это было важно на последних этапах работы, когда нам приходилось заниматься и международными взаимоотношениями и разведкой и когда мы действовали в тесном контакте с военным министром, штабом военно-воздушных сил и командованием экспедиционными силами. Кроме того, расстояние не позволяло мне вникать во множество деталей, что положительно сказывалось на инициативе подчиненных.

Кабинет, из которого мне предстояло руководить проектом, был приготовлен во время моей первой поездки в Теннесси. Он состоял из двух комнат в новом здании военного, министерства (теперь здание Госдепартамента), расположенного на углу Двадцать первой авеню и Вирджиния-авеню. Когда теперь я сравниваю этот кабинет с современными учреждениями, тогдашние условия мне кажутся просто убогими. Одну из комнат занимал я со своим секретарем миссис О'Лири, которая вскоре стала моим главным помощником по административной части. Обстановку комнаты дополнял лишь один тяжелый сейф, к которому вскоре присоединили и второй. С целью безопасности вентиляционные отверстия во внешней двери заделали и дверь наглухо забили. Другая дверь, которая вела в зал заседаний, была наглухо заперта. И теперь попасть в мой кабинет можно было только через приемную. Эту комнату, первоначально предназначенную для посетителей, позднее заняли три секретаря-референта. Через несколько месяцев мы получили еще одну небольшую комнату. Через год наше помещение состояло уже из семи комнат, в двух из которых размещались работники округа, занимавшиеся под руководством главного инженера округа вопросами снабжения. Такое положение сохранялось вплоть до начала операций по использованию бомб в войне, после чего нам пришлось занять еще несколько комнат под информационную службу, которая должна была подготовлять сведения для прессы.

Без сомнения, это была самая скромная штаб-квартира в Вашингтоне, хотя мне, конечно, было значительно лучше, чем генералу Шерману, у которого во время его похода из Атланты к океану весь штаб помещался в одном фургоне.

Наша внутренняя организация была простой, четкой, позволявшей мне принимать быстрые решения. Я не признаю и никогда не признавал больших штабов из-за их медлительности и инертности. Они слишком часто удерживают командира от принятия быстрых правильных решений и хоронят их в осторожных и замысловатых штабных исследованиях.

Первоначально я рассчитывал завести себе начальника штаба и даже подобрал двух кандидатов на эту должность. Однако прежде чем они смогли приступить к работе, я вынужден был послать одного из них в Ханфорд, другого — в Лос-Аламос, чтобы восполнить там недостаток в кадрах. После этого мне уже было ясно, что пока мы будем испытывать такой недостаток, я не смогу не посылать в центры любого человека, которого сочту пригодным для работы у меня. Поэтому я прекратил все попытки в этом направлении и возложил все надежды на моего главного секретаря миссис О'Лири. Благодаря своей исключительной работоспособности и энергии миссис О'Лири оправдала мои самые лучшие надежды.

Вскоре после начала работ в Ок-Ридже Маршалла на посту главного инженера округа сменил Николс. И вот почему. В августе 1943 г. командующий инженерными войсками просил меня отпустить Маршалла в действующую армию. Поскольку работа к тому времени была уже налажена, я не считал себя вправе не отпускать Маршалла и предложил на его место Николса. Это был наилучший выбор, о котором я никогда не жалел впоследствии. Лет за 12 до войны в течение двух лет мы служили с ним в одном батальоне в Никарагуа, и он еще там подавал большие надежды. Но главным, определившем его выдвижение на место Маршалла, была его необычайная способность схватывать детали нашей работы, которая ярко проявилась за год его работы у нас.

Мое согласие отпустить Маршалла основывалось на убеждении что в управлении работами проекта должен заниматься минимум офицеров. Тех офицеров, которых Маршалл привлек в начале организации проекта, я отпускал без задержки, как только возникали возможности для их перехода в другое место в тылу или действующей армии. Я твердо придерживался мнения, что во время войны место кадрового офицера на фронте.

Безусловно, на формирование этого убеждения повлияло то чувство разочарования, которое я вместе с другими испытал во время первой мировой войны. Когда началась война, я был курсантом Вест-Пойнта и оставался им вплоть до ее последних дней: нам не была предоставлена возможность попасть на фронт. Если бы тогда все было по-иному, в нашем аппарате, возможно, работало бы значительно больше офицеров.

Теперь, когда я наблюдаю всю грандиозность последствий открытия атомной энергии, я начинаю склоняться к мысли, что сделал ошибку, отпустив этих офицеров из своего штата. Положение Соединенных Штатов Америки в послевоенные годы было бы намного благоприятней, если бы у нас было больше офицеров, опытных в организации оборонных научно-технических исследований, которыми начиная с 1945 г. нам пришлось так много заниматься.

Поскольку я начал рассказывать о собственных ошибках, мне следует упомянуть еще об одной. Речь идет о необходимости иметь замену на случай смерти или потери работоспособности. Случись что-нибудь подобное со мной или Никол сом, это наверняка привело бы к большим осложнениям, и мне, конечно, не следовало быть таким уверенным. Об этой опасности мне напомнили в декабре 1944 г. в связи с моей предстоящей поездкой в Лондон для обсуждения с Черчиллем и другими членами его правительства некоторых проблем.

Обсуждая приглашение Черчилля со Стимсоном, я сказал, что, несмотря на мое желание поехать, это оторвет меня от дела на значительное время, особенно в том случае, если Черчилль не сможет принять меня сразу по приезде.

— Если вы отправитесь в Англию, то не должны лететь на самолете — это опасно, — заметил Стимсон.

— Не вижу никакой разницы между самолетом и пароходом.

— Вы должны понять, что вас невозможно заменить.

— Если вы и генерал Маршалл летаете на самолетах, почему нельзя мне?

— Я уже вам сказал, — повторил он, — вас нельзя заменить.

Бенди, присутствующий при этом разговоре, спросил:

— Кто же вас заменит в случае гибели?

— Это уже будет не моей, а вашей задачей, — ответил я. — Если что-нибудь случится с Николсом, я, наверное, смогу некоторое время выполнять его обязанности, с которыми хорошо знаком, хотя это и потребовало бы очень большого напряжения. Но не уверен, сможет ли Николс выполнять мои обязанности, так как он о них осведомлен хуже, чем я о его.

— Будьте любезны немедленно найти человека, который бы в случае несчастья с вами мог заменить вас, — сказал Стимсон. — Можете располагать любым офицером в армии, кто бы он ни был.

Я составил список из шести офицеров, по моему мнению удовлетворяющих всем необходимым требованиям. При этом я особенно заботился о том, чтобы они устраивали и Николса, так как успех их деятельности целиком зависел бы от их взаимоотношений. Мне хотелось подобрать такого кандидата, который бы полностью и во всем доверял Николсу.

Составив список, я обратился к Николсу, попросив вычеркнуть не колеблясь неподходящие, по его мнению, кандидатуры. Он, действительно, вычеркнул несколько имен. Но мне показалось, что первое имя он вычеркнул просто для того, чтобы проверить искренность моих слов, поскольку это имя принадлежало моему близкому другу. Когда он его вычеркнул, я не моргнув глазом произнес: «Хорошо. Изъяли». После того как он вычеркнул всех, кого считал неподходящими, я спросил, кого из оставшихся он все же поставил бы на первое место.

— Назовите мне свой выбор, — сказал он, — и тогда я отвечу.

— Лучший из оставшихся — генерал Фарелл.

— Я тоже выбрал бы его, — заметил Николс.

Фарелл кадровый офицер и одно время был главным инженером штата Вашингтон. В начале 1941 г. он вернулся на действительную военную службу и выполнял у меня обязанности начальника штаба. Затем его перевели в Индию, но в тот момент он был в США в отпуске. Попросив его приехать в Вашингтон, я сказал ему о моем желании перевести его в мое подчинение, однако не хочу делать этого без его согласия. Он с радостью согласился и вскоре уже работал у нас. Его участие в нашей работе оказалось просто бесценным, особенно в то лето 1945 г., когда наши силы были напряжены до крайности.