Терминаторы

Глава восемнадцатая

Узнать во время этой прогулки удалось немного. Тропа, ведущая к взлетной полосе, через полмили выходила к основной дороге и вдоль берега вела к селению, состоявшему из двух параллельных улиц и небольшой площади в центре. Одноэтажные по большей части строения из глины и камня были на одно лицо, а все лавки выходили на площадь. Часть из них ещё работала. Портной, скрестив ноги, скрючился над ручной швейной машинкой при свете керосиновой лампы, пара чеканщиков по серебру под охраной неизменного стража с доисторическим ружьем колдовала над миниатюрными наковальнями, магазинчик зерна и круп, три шумных чайханы с громадными чайниками над жаровнями.

Они меня обрадовали. Чайхана — неиссякаемый источник слухов и сплетен, лучший, не считая местных знахарей и костоправов. Один из них практиковал в домике за портновской мастерской. Вывески на урду, нагри и, что особо впечатляло, на английском, провозглашали, что доктор Бханси Лал является специалистом ведической, тибетской и западной медицины, проводит родовспоможение и лечение оспин с гарантией. Если выяснить ничего не удастся, завтра нужно будет заявиться к нему под каким-нибудь благовидным предлогом, требующим его внимания и совета.

У меня возникло желание поторчать часок-другой в чайхане, но потом я решил повременить. Одиночка в этих краях привлекает слишком много внимания и выглядит подозрительно, а оживленно болтающая группа из двух-трех человек остается незамеченной. Этим нам с Сафаразом предстояло заняться завтра. Утренний базар тоже нельзя оставлять без внимания: хождение по лавкам в Индии — удел женщин, которые ежедневно отправляются покупать понемногу зерно и овощи. Европейцы же обязательно нанимают повара, который закупает все в больших количествах. Главное — мне удалось составить представление о виде и размерах этого захолустья.

Возвращение прошло без осложнений, если не считать любимого трюка Сафараза, неожиданно выросшего как из-под земли с острием кайбера, застывшим в миллиметре от моего кадыка. Я отпрянул и обругал патана. В убежище мы устроились сразу после полуночи. Я живо представил себе, как Гаффер ругается и потеет на радиостанции Йева. Оставалось только гадать, что ему удалось вытянуть из Робсона. Ведь он мог знать уже гораздо больше нас…

И тут я безошибочно различил слабый рокот вертолета. Сафараз тоже его услышал, но Уэйнрайта нам пришлось будить. Мы встали и прислушались, вертушка прошла над нами и полетела на юг.

— Случайность, — решил я. — Скорее всего, военные, — но тут рокот вернулся и стал отчетливее, постепенно снижаясь, а затем почти у нас над головой блеснул свет.

— Это не военные. В этой зоне у них наверняка был работал проблесковый маячок.

— Может, у этой компании есть под рукой другой вертолет? — предположил Уэйнрайт.

— Они никого не ждут, иначе развели бы посадочные костры, — возразил я.

— Тогда кто это?

— Откуда мне, черт побери, знать?

— Грант? Он нас предал…

— Грант, как почтовый голубь, мог отправиться только в одно место, — отрезал я, — в Лахор. Вряд ли ему захотелось пускаться во все тяжкие, ведь он знал о намеченной связи с Гаффером. Нет, он передал донесение, Гаффер наехал на Робсона, получил информацию и спешно отправился к нам.

— Рисковать ночной посадкой без сигнальных огней? — засомневался Уэйнрайт.

— Днем гораздо рискованнее, — возразил я. — Нужно пролететь над двумя запретными зонами — индийской и пакистанской. Одну ещё можно надеяться проскочить, но обе… А если заметят, наверняка напорешься на истребитель.

Прямо над головами сверкнула ещё одна вспышка.

— Если это он, то парень просто мастерски владеет машиной, — пробормотал Уэйнрайт.

— Не забывай, он уже был здесь раньше и ориентируется на огни Ситло, — сказал я, пытаясь убедить скорее себя, чем его.

— Грант боится садиться вслепую, — отозвался он.

— Он просто в ужасе, если Гаффер дышит ему в затылок, — заверил я и принял решение. — Пожалуй, можно рискнуть.

— Что? Посадочные огни?

— Нет времени, — бросил я, лихорадочно роясь в своем рюкзаке. — Просигналим пароль, — мне уже удалось найти фонарь, и я полез через валуны к взлетной полосе. — Вы с Сафаразом на всякий случай прикройте меня с разных сторон.

Став в центре площадки, я просигналил «п-л-о-в» и почти немедленно получил ответ «е-с-т-ь». Гаффер, — решил я, — морзянка ещё хуже, чем у меня.

Вертолет продолжал снижаться и слишком отклонился в сторону, мне пришлось просигналить ещё раз, и пилот скорректировал траекторию. Наконец он завис прямо надо мной, ветер усилился, а шум стал оглушительным. Загорелись посадочные огни, и я оказался в центре слепящего круга света. С победным видом я махнул рукой и шагнул в темноту, но тут в мою спину ткнулась что-то твердое.

— Подними руки вверх и держи их повыше, — перекрывая рев мотора, прорычал мне в ухо мужчина и для верности ткнул пистолетом в спину.

Другой человек вбежал в световой круг, замахал руками и отступил назад для безопасности. Мотор в последний раз рявкнул и замолк, вертолет коснулся земли, а наступившую тишину нарушал только затихающий рокот медленно вращавшегося винта. Тот, второй снова вошел в освещенный круг. Последние сомнения исчезли: это был врач-немец.

— Спасибо за помощь, парень, — сказал человек за моей спиной. — В ней не было особой необходимости. Мы уже час вели эту задницу на посадку, — я попытался повернуть голову, но ствол только сильнее впился в мою спину. — Без шалостей, — предупредил он и кивнул в темноту. — Эй, вы, двое, выходите с поднятыми руками, а не то этот тип получит пулю.

Грант уже спрыгнул из кабины. Только Грант, и больше никого.

— Жуткая посадка, — пожаловался он, картинно стягивая перчатки. — Чертовски трудная, но получилось превосходно.

Тут он узнал меня и плюнул мне в лицо, но не во все горло, как принято на Востоке, а деликатно, как дамочка, пытающаяся убрать с язычка прилипшую крошку табака. Человек за моей спиной почувствовал, как напряглись мои мышцы, и снова ткнул в спину пистолетом.

— Полегче, приятель! — предупредил он и рявкнул на пилота. — Пошел к черту, педрила проклятый, или я спущу его на тебя!

Потом мужчина набрал воздуха и крикнул.

— Выходите! Площадка окружена, у вас ни единого шанса. Считаю до десяти, а потом нажимаю курок. Раз… два… три…

Я завопил на урду, так чтобы стало понятно обоим:

— Кхара ко яо-доно![1]

И почувствовал боль в спине.

— Еще один такой фокус, и он будет последним, — пригрозил мой противник и добавил: — Можешь врезать ему, лапочка, но держись подальше, когда я досчитаю до десяти. Четыре… пять… шесть… семь…

И только Грант меня ударил, проклятый остолоп Уэйнрайт с поднятыми руками вышел на свет и двинул ему в челюсть — великолепный хук с левой.

Бандит за моей спиной качнул пистолетом в его сторону. Пуля угодила Уэйнрайту прямо в лоб.

От удара я упал на колени, — несмотря на прозвище, действия Гранта лаской не отличались. Мужчина снова повернулся ко мне и действительно выстрелил, но промахнулся, поскольку пуля Сафараза снесла ему полголовы. Я плюхнулся ничком, выхватил пистолет и, как ящерица, выскользнул из освещенного круга. Немец рванул к вертолету и схватил какой-то пакет. Парень был сообразительный, поскольку на упаковке отчетливо выделялся красный крест. Он держал его перед собой, вопя от ужаса:

— Нихт шиссен! Доктор!

Но патан посчитал эту штуку отличной мишенью, и пуля его винтовки пробила аптечку, а заодно и врача.

Я с трудом поднялся на ноги и поискал глазами Уэйнрайта. Его нигде не было. Из темноты выбежал Сафараз.

— Река, сахиб, — орал он. — Уэйнрайт-сахиб упал в реку!

Помню только, как крикнул ему прикрыть меня, и бросился в воду.

— Уэйнрайт, Уэйнрайт, ублюдок чертов, где… — бурный поток подхватил меня, как пробку, потом меня выбросило на каменистый берег, патан старался меня удержать, а я пытался ударить его по лицу.

— Бесполезно, сахиб, — увещевал он. — Его больше нет. Наша смерть его не воскресит.

Я уже не сопротивлялся и плакал, как ребенок.

— Он сказал, что должен выйти в круг, — продолжал Сафараз, — а не то бандит убьет Риза. Я ничем не мог тебе помочь: пока тот не повернулся к Уэйнрайту, он все время торчал у тебя за спиной. Его смерть была не напрасной, что хорошего горевать о смерти храброго человека.

Мы вскарабкались на крутой обрыв и вернулись к посадочной полосе. Грант уставился на свой сжатый кулак и довольно хихикал. Когда мы вышли на свет, он завизжал, как баба. Когда человек до смерти напуган, не стоит бояться, что он солжет.

— Ну, ладно, — устало бросил я. — Что все-таки произошло?

— Я не осмелился вернуться в Лахор, — затараторил Грант, — приземлился в Джаландхаре и тут же позвонил Робсону. Он привез на машине рацию, и мы смогли с ними связаться. Мне приказали вернуться. Что я мог сделать? Если бы отказался, Робсон меня просто застрелил бы. Вернись я в Лахор, там меня взяли бы в оборот ваши люди. Дайте мне шанс, Бога ради, дайте…

— Сколько их здесь?

— Я знаю только про этих двоих: американец и немец — врач, которого я сам привез, потом ещё больной на носилках… — он замолчал, и его вырвало.

— Где они прячутся?

— Не знаю… клянусь… Я никогда не видел этих мест, разве что ночью. Робсон что-то говорил насчет домика у реки, недалеко от посадочной полосы…

Чувствовалось, что пилот не врет, но лишняя проверка ещё никому не мешала.

— Устрой ему пешаварскую цирюльню, — приказал я Сафаразу, — но на этот раз пожестче.

Патан опустился на колени за спиной Гранта, оттянул ему голову и медленно провел острием по коже. Кровь каплями текла по горлу и впитывалась в куртку.

— Это все, что я знаю! — визжал пилот. — Мне нечего больше сказать! Нет, нет, нет… — запричитал он и затих.

Сафараз связал его и оттащил с глаз долой за камни. Я обыскал убитых.

У американца в поясе на теле оказалась толстая пачка валюты в долларах, швейцарских франках, рупиях, и три паспорта. Со всех трех фотографий смотрело одно и то же лицо, только имена были разными: Эдвин Джеймс Фостер, Харли Уинстон Гринслейд и Джон Реншоу Бут, и с разными адресами в Портленде, штат Орегон, Дейтоне, штат Огайо и Вашингтоне, округ Колумбия соответственно. Один из них оказался инженером, второй коммивояжером, а третий — агентом по продаже произведений искусства. У немца в карманах оказались только золотой портсигар с пакетиками белого порошка и шприц для инъекций в кожаном футляре.

Я попробовал порошок кончиком языка и быстро сплюнул. О ком же так заботился наш доктор? Неужели янки? Тот совсем не был похож на наркомана, но многие из них не подают вида, если регулярно пополняют свои запасы.

— Пилот говорил о каком-то доме на берегу реки неподалеку отсюда, сказал я патану.

— Есть тут один, — немедленно отреагировал он. — Около мили к югу. Я побродил по окрестностям, пока сахиб ходил на разведку. Ничего не заметил и не слышал, но пахло дымом. Там ещё громко лаяла собака, так что мне не удалось подойти ближе. Других домов до самой деревни нет.

— Нужно туда наведаться, — предложил я. — Но только осторожно — уже светает, и неизвестно, сколько там окажется народу.

Патан провел нас среди скал и вывел к небольшой горловине, через которую поток каскадами струился вниз. Как раз под нами стоял сильно обветшалый двухэтажный дом, правда, крышу его недавно явно чинили. Никаких признаков жизни, кроме тонкой струйки дыма из единственной трубы и дремавшей в первых лучах солнца рыжей собаки.

Оставив Сафараза прикрывать меня сверху, я осторожно спустился. Собака, почуяв меня, зашлась от лая, но из дома никто не вышел. Из восьми окон только два не были закрыты ставнями. Оба выходили на реку. Я подкрался и заглянул через подоконник ближайшего из них. Большая комната с грубо сколоченным столом и несколькими стульями, в открытом очаге тлели поленья. На подставке у стены — большой радиопередатчик. На стуле у огня, перебросив ноги на другой стул, развалился мужчина. Сейчас он кричал в раскрытое окно на собаку, которая продолжала лаять.

Я обогнул дом, просигналил Сафаразу, чтобы спускался, пнул дверь и с пистолетом в руках влетел внутрь. Мужчина удивленно уставился на меня, а я тем временем быстро его обыскал. Он оказался безоружен. Сафараз метнулся к лестнице на второй этаж и через пару минут уже докладывал:

— Там одна комната, сахиб, совсем как эта. Три кровати, кое-какой багаж, но никого нет.

Я приказал ему вести наблюдение из верхних окон и повернулся к сидящему мужчине.

— Кто ты? — наконец спросил он на плохом урду.

— Ладно, — сказал я. — Давай перейдем на английский. Сам-то кто будешь?

— Где доктор Рейтлинген? — спросил он, игнорируя мой вопрос.

— О нем уже позаботились, — сообщил я. — А теперь перейдем к делу. Последний раз спрашиваю: с кем имею честь разговаривать?

— Не лезь ко мне с вопросами, — огрызнулся он. — Где врач?

— Всему свое время. И время терпит.

От его нахальства не осталось и следа. Щеки задергались, казалось, он вот-вот заплачет.

— Я болен, — заныл мужчина. — Мне очень плохо. У меня сломана нога, пробит череп, мне нужен постоянный уход, а эти ублюдки второй день носа не кажут, — конец фразы слился в сплошной вой.

— У меня сердце просто кровью обливается. Не переживай, когда вернемся, ты не сможешь пожаловаться на недостаток внимания.

— Пожалуйста, — взмолился он. — Мне нужно срочно видеть доктора.

Его лоб и верхняя губа покрылись каплями пота, лицо стало дергаться, руки дрожали.

Тут меня осенило, и я вынул из кармана портсигар со шприцем.

— Не эта штука тебя так волнует?

В первый момент могло показаться, что его хватит удар. Он попытался встать, но тут же рухнул на стул, рассекая воздух скрюченными пальцами.

— Отдай его мне! Отдай! Я скажу все, что хочешь, — задыхался он.

— Сначала отвечай, — потребовал я. — Или можно подождать, пока завтра-послезавтра доберемся до места.

— Какого черта тебе нужно?

— Начнем с фамилии.

— Родерик Темпл-Холл…

Этому вполне можно верить, в такую минуту выдумки в голову не лезут.

— Откуда родом?

— Севеноукс, Кент. Послушай, мне нужна доза, говорю же тебе…

— Что ты здесь делаешь?

— Мы попали в аварию… пожалуйста…

— Кто это «мы»?

— Врач, Майк и…

— Какой ещё Майк?

— Трудно сказать… я имел в виду его настоящее имя — Гринслейд, Бут. Какое это имеет значение? У него их десятки.

— Что за авария?

— Легкий самолет… «Чероки». Я больше не могу, дайте мне уколоться…

— Куда и откуда вы летели?

— Забрали русского ублюдка из Непала и притащили сюда…

— Где он сейчас?

Но ответить он был не в состоянии и лишь ловил ртом воздух.

— Сам уколоться сможешь?

— Стакан горячей воды… — прошептал он.

Я снял с очага котел, но руки у него так дрожали, что выполнение всего этого жуткого ритуала выпало на мою долю, оставалось только следовать его точным указаниям. Столовая ложка воды плюс содержимое одного пакетика, перемешать до полного растворения, наполнить шприц, приладить иглу, перевязать платком левую руку и закрутить его жгутом при помощи деревянной палки. У него набухли вены, а меня уже тошнило от этих манипуляций, и заканчивать ему пришлось самому.

Англичанин, закрыв глаза, откинулся на спинку стула, судороги постепенно прекратились, дыхание стало ровнее. Я решил оставить его на несколько минут в покое, а затем возобновить допрос.

— Ладно, — сказал я. — Будешь говорить сейчас или подождешь, пока чертики в глазах забегают? Но тогда тебе следующей дозы не дождаться.

— Чтоб ты подох, ублюдок, — прошипел он, не открывая глаз.

— На твое усмотрение, — пожал я плечами. — Но чтобы не оставалось неясностей, сразу предупреждаю — этот джентльменский набор первым делом отправится в огонь…

Стоило только мне вытянуть руку с бумажными пакетиками над тлеющим очагом, как он схватил меня за куртку.

— Нет, нет, ради всего святого, нет! Ладно, давай продолжим.

— Вы разбились…

— Да. Мне досталось больше всех. Майк отправил Рейтлингена со мной в госпиталь, там в горах, а сам вместе с русским пришел сюда пешком…

— Где сейчас русский?

— Лежит под полом.

— Ясно. Кто захватил самолет с Поляновским?

— Я, кто же еще? Вся летная работа на мне. Майк, паразит, всем руководит, находит нам работу, планирует захват и ведет торговлю. Но в этом деле он дошел до абсурда. Русские поначалу наняли его для захвата Поляновского. Потом на него вышли американцы, а он начал сталкивать их лбами.

— С чего начался ваш бизнес?

— Пару лет назад он меня нанял, чтобы угнать «Боинг» на Кубу. Дело выгорело. С тех пор мы работали вместе: пара захватов в Иордании, один — в Монреале, два — в Египте. С каждым разом риск возрастал, и захваты лайнеров пришлось прекратить.

— Откуда взялся Рейтлинген?

— Первоначально предполагалось, что Поляновского все время будем держать под кайфом. Дело не столь простое, как кажется. Понадобился врач. Мы подцепили его в Бейруте на неприятностях из-за контрабанды героина. Ему пришлось рвать когти, но этот придурок слишком доверял одному ненормальному арабу…

— Ибн Шакуру? — уточнил я.

— Верно. Тот стал его шантажировать. Майк решил, что ситуация может стать неуправляемой, но ликвидация не состоялась. Тот уже успел найти себе самое безопасное место — тюрьму. Майк, умная бестия, сумел его оттуда вытащить и прикончил в Непале. Остроумно, но слишком сложно. Где он сейчас? Я имею в виду Майка. Вы его взяли?

— К этому мы ещё вернемся, — заверил я. — Итак, вы убили Поляновского? Зачем?

— Почем я знаю? Я даже не знал, что его нет в живых. У меня и так грехов хватает, чтобы вешать на себя…

— Ты же сказал, что он лежит под полом. Я понял это как…

— Здесь он лежит, внизу, Бога ради… — англичанин показал рукой на пол, и тут я впервые заметил грубо сколоченный люк.

Пришлось позвать патана. Сафараз спустился и открыл люк, пока я держал пистолет наготове. Луч фонаря упал на одинокую фигуру грязного бородача, скорчившуюся на топчане. Он был без сознания. Я бегло осмотрел его и вернулся к допросу.

— Перед отлетом давай уточним несколько вопросов.

— Куда мы направляемся?

— В данный момент тебя это не должно беспокоить, — заверил я.

— Еще как должно, — возразил англичанин. — Если не заключим сделку, ты от меня больше ни слова не услышишь.

— Сейчас легко говорить, но когда кончится действие этой дозы, ты по-другому запоешь. Кстати, из чисто спортивного интереса, о какой сделке ты болтаешь?

— Отдай мне портсигар со шприцем, и я все скажу, обещаю.

— Нет проблем. С этого момента и до твоей выдачи соответствующим властям перед ломкой будешь получать очередную дозу. Но только в том случае, если будешь паинькой, а нет — сядешь на голодный паек.

— Этого-то я и боюсь больше всего, — признался англичанин. — Точнее говоря, это единственная вещь, которая меня пугает. Я все скажу про прошлые дела, про наши планы, выдам всех агентов Майка, где спрятана добыча, абсолютно все. А затем…

— Договаривай, — потребовал я.

— Дашь мне возможность уйти самому — тройная доза сама уладит дело. С момента аварии я только об этом и мечтаю. Именно потому ублюдок Рейтлинген таскал с собой мои запасы.

— Ну, это вряд ли. В любом случае тебе придется нам все рассказать, а потом предстать перед судом. Там все и решиться — виселицу пока ещё никто не отменял.

— Ну, ладно, как тебе больше нравится, — буркнул он и вытащил из-под сиденья стула пистолет. — Отдай мне портсигар.

Его желанию не суждено было сбыться, поскольку удачным выстрелом Сафараз его опередил; и я полагаю, что это было действительно лучшее решение.

Мы вытащили Поляновского из подвала, сложили в доме все дрова, облили керосином и бросили горящую головешку.

На закате после немалых усилий нам удалось привести Гранта в норму настолько, что он смог оторвать машину от земли. Всю дорогу он бился в истерике, и на аэродроме Йева мы садились на последних каплях горючего.

Под покровом ночи Соломон повез нас к отцу.

— Мы очень беспокоились за тебя, Идвал, — сказал тот, — и за вертолет. Он тянет здесь на пятьдесят пять тысяч фунтов. А что случилось с чертовой рацией?

— Боюсь, мы её потеряли.

— Еще сто фунтов убытка, — печально вздохнул старик.