Теселли

5

Саледин-ага с Мидатом вернулись из лесу только в конце сентября. Но работа их все еще не была закончена. Предстояло перевезти домой весь уголь, заготовленный за эти три месяца, и распродать его. В деревнях, расположившихся среди лесов, продажа и покупка угля была делом совершенно необычным в мирное время. Но теперь почти все мужчины, способные выезжать в лес на заготовку топлива, были призваны в солдаты или же скрывались в чужих краях, и горемычные женщины раскупали недорогой уголь. К осени Саледин-ага скопил малую толику денег. Но каких! Те, что он выручал в одной деревне, не хотели признавать в другой.

В один из осенних дней немецкие солдаты и офицеры, стоявшие на постое в сараях и в доме Тарахчы Али, неожиданно погрузились на арбы и ушли из деревни. Появились англичане и французы, затем деникинцы.

Прошло пять месяцев… Однажды утром Саледин-ага вспомнил вдруг о саженцах яблонь, засыпанных им землею неделю тому назад в саду около источника, и даже содрогнулся. Их надо было уже давно сажать! Захватив лопату, он поспешил в сад.

Выкопав ямы, старик насыпал туда навоза, смешал с землей, посадил деревца, утрамбовал землю и, вбив возле слабых яблонек колья, обвязал их шпагатом из кукурузных листьев. Управившись с этой утомившей его работой, он присел отдохнуть под ореховым деревом.

Солнце уже поднялось из-за Куш-кая, и пушистые вершины орешника порозовели. Давно не испытанное отрадное чувство охватило старика в прохладной тени. Он наслаждался отдыхом и весной, любуясь набухавшими почками, слушая журчание воды, струившейся по желобу. Саледин-ага привалился к дереву и, почувствовав под боком что-то твердое, запустил руку в карман, нащупав свою неразлучную глиняную трубку. Неторопливо он взял ее в зубы, полез в другой карман за табаком, но кисета там не оказалось — видно, позабыл дома. В это время он заметил кур, которые разгребали свежеразрыхленную землю под саженцами, выискивая корм. Рассерженный старик поднялся, шикнув на них, — куры всполошенно разбежались.

Саледин-ага направился к дому и только тут, вспомнив про свою трубку, пощупал карманы — ее там не было. Не было трубки и за кушаком.

«Удивительное дело. Как сквозь землю провалилась!» — подумал он и быстро направился к ореховому дереву. Нет, трубки не было и там.

Старик в растерянности остановился и вдруг увидел ряды шагающих по шоссе солдат. Позабыв про свою трубку, он поспешил к дому. Навстречу ему, громко топая по лестнице сапогами, бежал Мидат. Через минуту он почти налетел на отца.

— Смотри, папа, кто это под лестницей лежит! Действительно, в сенях под лестницей, ведущей в мезонин, лежал человек в хромовых сапогах, в синих с красной полосой галифе. Он крепко спал, сладко посапывая. Из-под серой шинели, положенной под голову, торчала рукоятка сабли.

Саледин-ага, тревожно вглядевшись в лицо спящего, взволнованно воскликнул:

— Рустем! Сынок!

И тут на лицо юноши неожиданно упала глиняная трубка. Саледин-ага рассмеялся;

— Ах, старый олух, искал трубку, а она во рту!

Трубка, видимо, больно ударила Рустема, и он в испуге открыл глаза. Юноша вскочил и удивленно уставился на отца.

— Рустем, откуда ты?! Когда приехал? — тормошил сына старик.

Рустем, прижавшись к его рыжей бороде, забормотал:

— Отец, дорогой! Как я рад, что вы живы-здоровы! Если бы вы знали, как я много думал, переживал, тосковал по вас!

Заслышав шум, проснулась и Тензиле-енге. Она прибежала прямо в нижней рубахе. Увидев Рустема, она от неожиданности на мгновение застыла на месте, а затем бросилась к нему, прижала к груди и, еле переводя дыхание, прерывающимся голосом запричитала:

— Дитя мое, Рустем! Наконец-то приехал! Ведь целых два года от тебя не было вестей. Думали уже, что погиб ты, сложил свою голову. Где ты был, сынок?

— Со мной ничего страшного не случилось, мама, — ответил юноша. — Из Севастополя я отправился на Ростов, а оттуда перебрался на Украину.

Мидат обнял брата, затащил в комнату, сел рядом с ним на миндер[21] и начал разглядывать его сияющими от радости глазами.

— Почему ты завалился спать в сенях?

— Не хотел ночью беспокоить вас.

— С кем приехал? — спрашивал отец. — Здесь были немцы, англичане, французы, только неделю назад ушли. Приходили и эскадронцы и тоже ушли. Ты сам за кого, сынок? Я сейчас перестал понимать что-нибудь в этих делах.

— Сейчас, сейчас я все объясню. — И Рустем стал рассказывать: — Произошла революция. Власть перешла в руки бедных, как вы, людей… рабочих и крестьян. Солдаты прекратили войну… Она велась богачами, и поднялись против богачей. Мы всем полком перешли на сторону большевиков. Вчера очистили Симферополь.

Сейчас наш полк движется вдоль Альмы. Я отпросился на три дня, чтобы навестить вас…

— Только на три дня?

— Да. — И Рустем продолжал: — Наш народ создал на этом полуострове сады, виноградники, на зеленых пастбищах развели отары овец. Но все это принадлежало беям, мурзам-помещикам, дворянам. А бедняков заставляли проливать пот на плантациях, измывались над ними, называли их полудикарями, невеждами, нищими. Сейчас бедные люди повсюду захватили власть в свои руки.

— Вот, оказывается, как! — проговорил встревожено Саледин-ага. — Какая бы власть ни была, тут она только и делала, что грабила наши сады и дома. Как же будут править эти самые, как их… большевики? Не знаю, ничего не соображу.

— Они хотят нам добра… Да, — спохватился Рустем, — я ведь на лошади. Совсем забыл… Надо ее накормить, она там, в сарае.

Мидат, заслышав о коне, первым бросился из дому. Саледин-ага, радостно улыбаясь, пошел вслед за сыновьями.

В сарае стоял статный, упитанный вороной конь. Мидат крутился вокруг него, гладил по лбу, ласково трепал по шее. Саледин-ага, раздвинув коню губы, проверил зубы, пощупал живот.

— Коли пустить его на скачки, то он верст на десять обскачет всех лошадей волости! — похвалил старик.

— Его бы надо почистить, — сказал Рустем. — Путь-то какой прошел! — Он вытащил из торбы, лежавшей в углу на поленнице, скребок, щетку и начал чистить бока лошади.

Но Мидат выхватил скребок из рук Рустема.

— Дай я!

— В самом деле, дай ему, Рустем, — сказал отец. — Он душу отдаст за коня.

— Молодец. Мидат, — Рустем улыбнулся. — Почисти и напои его.

— Ладно. А можно поехать к Теселли? — спросил брат.

— Да, но только будь осторожен. — Рустем печально улыбнулся, вспомнив о своих встречах с Гулярой. Как это было давно!..

Рустем и отец неторопливо пошли в сад. Саледин-ага показывал сыну новые саженцы, зеленевшую в парнике рассаду помидоров, огурцов, перца. Потом они подошли к ручью и, умывшись его прохладной водой, вернулись домой.

Пока Рустем с отцом ходили по саду, Тензиле-енге успела замесить тесто и уже жарила чебуреки, складывая их в медный саган.

— Кушай, сынок. Наверное, соскучился? На склонах еще не выросла нанэ — мята. Но ничего, покушай без нее.

Отец и сын с аппетитом принялись за еду. А Мидат тем временем, почистив коня, поскакал к Теселли. На обратном пути юноше захотелось покрасоваться, похвастаться перед сверстниками, и, вместо того чтобы сразу гнать домой, он проехал по деревне, мимо фонтана на площади, подъехал к кофейне и тут неожиданно встретил Гуляру. Увидев Мидата на красавце скакуне, она удивилась:

— Чей это конь?

— Рустема.

— Врешь!

— Если вру, пусть солнце ослепит мои глаза!

— Он вернулся?!

— Да. Сегодня ночью.

— Откуда?

— С войны. Откуда же больше?

— С войны?! — Гуляра побледнела. — Разве Рустем был не в Севастополе?

— Нет.

Девушка была потрясена. «Значит, Рустем был на войне, Тензиле-енге скрыла это от меня…»

— Мидат, душа моя! Передай брату, я хочу его видеть. Но так, чтобы никто не слышал. Скажи, что прошу его: пусть приходит к нам домой! Может быть, он что-нибудь расскажет о моем отце.

— Ладно, передам по секрету! — Мидат подмигнул ей и, натянув поводья, поскакал по улице.

Дома успели уже позавтракать.

Рустем был во дворе, когда Мидат въехал в открытые ворота.

— Напоил? — спросил его Рустем.

— Напоил. А как его кличка?

— Рузгяр. По-русски — Ветерок.

— Ему так понравилась вода Теселли! Он очень много выпил.

Как только вошли в сарай, Мидат шепнул брату:

— Гуляра хочет тебя видеть. Сказала, чтобы ты пришел к ним. Но так, чтобы никто об этом не знал.

— Где ты ее встретил?

— Сейчас по дороге.

Рустему не терпелось поподробнее расспросить о девушке, но он сдержался: Мидат уже не маленький, многое понимает.

— Есть у нас овес?

— Да!

— Тогда насыпь его в торбу и дай коню.

Мидат побежал в кладовую. Рустем постоял возле коня, одной рукой обняв его за шею, а другой поглаживая морду. Как только хозяин отошел, Рузгяр громко заржал и стал передними копытами бить землю. И только когда Мидат повесил ему на шею торбу с овсом, он успокоился.

Все утро дом Саледина-ага осаждали соседи, поздравляли его и Тензиле-енге с приездом сына и как бы нечаянно расспрашивали о своих родных, ушедших на войну.

Вскоре прибежал и Мидат. Он сообщил, что в деревне полным-полно солдат с остроконечными краснозвездными шлемами на головах и что они ничего и никого не трогают. Выпалив все это, он опять умчался по направлению к кофейне.

А перед вечером Рустем вышел из дома и задумался. Как быть? Если пойти к Гуляре домой, то не осудят ли девушку? Не возникнут ли всякие сплетни?.. Но ведь она сама же звала. Отец у них на войне. Нет ничего удивительного в том, что они зовут в дом человека, который может рассказать об отце. Семью Гафара-ага все знают хорошо. О нем никто ничего плохого не скажет. И все же лучше не попадаться людям на глаза, иначе весь день будут таскать из дома в дом, и не побываешь там, где хочется.

С замирающим сердцем шел он к дому Гуляры. Как-то они встретятся, что скажут друг другу?

Большая собака с лаем набросилась на юношу, как только он толкнул калитку дома Гафара-ага. На лай собаки вышла Суваде-апте. Узнав в русском солдате Рустема, она прикрикнула на собаку:

— Карабаш, замолчи! Вай, балам[22], не бойся. Не обращай на него внимания. Он не кусается. Проходи, Рустем!

Пес замолчал и, виляя хвостом, отступил. Юноша поднялся на веранду.

— Селям алейкум, Суваде-апте. Я пришел навестить вас.

— Алейкум селям, сынок! — обняла Рустема Суваде-апте. Потом, смахнув кончиком платка навернувшиеся на глаза слезы, она пригласила его в дом: — Добро пожаловать, дитя мое! Ты стал уже совсем взрослым джигитом. Машалла! Хвала аллаху! Проходи, проходи в комнату!

Рустем смущенно замешкался — неужели он сейчас увидит ее?

— Дочка, посмотри, кто к нам пришел! — громко сказала Суваде-апте. — Завидую я Тензиле-енге! Ее сын вернулся жив-здоров!

В сенях появилась Гуляра. На бледном лице ее блуждала радостно-растерянная улыбка.

— Добро пожаловать, Рустем-ага, — тихо проговорила девушка.

Рустем крепко пожал ее дрожащую руку и, не спуская с лица девушки радостного и вместе с тем грустного взгляда, спросил:

— Как поживаете, Гуляра? Вы очень изменились.

— Ах, дитя мое, — ответила за дочь Суваде-апте. — Как не измениться? Чего только мы не пережили без отца! Легко ли одним женщинам? Садись, Рустем!

Дрожащими от волнения руками Гуляра взяла из буфета поднос и быстро вышла. Проводив ее пристальным взглядом, Рустем огляделся вокруг. Он был впервые в этом доме. Дубовые комоды, гардеробы, широкие застекленные шкафы, блестящий полированный круглый стол посреди комнаты, развешанные по стенам картины с красивыми пейзажами, большое трюмо, дорогие пушистые ковры… Такого убранства не было ни в одном доме во всей деревне. Разве только у Джеляла или Кязим-бея…

Усевшись в мягкое кресло, Рустем продолжал рассматривать комнату. Его внимание привлек висевший на стене портрет. Кто же это такой? Как будто знакомое лицо. Кажется, этот портрет он видел когда-то в школе. Ах, да… издатель «Терджимана».

Потом он перевел взгляд на старуху. Суваде-апте еще года три тому назад выглядела миловидной женщиной, а сейчас сильно сдала: похудела. Постарела. Ее большие лучистые глаза потускнели, румяные щеки поблекли. Да, горе тяжко сказалось на ней! Взяв медный кофейник, она вышла из комнаты.

Гуляра поставила на стол поднос с орехами и яблоками.

— Как вы тут жили? — не отрывая взгляда от ее бледного лица, спросил Рустем.

Девушка отвела от Рустема большие блестящие глаза и тихонько вздохнула:

— Папы нет. Брат долгое время скрывался по деревням, а потом его угнали немцы. Мы сами ничего не смогли посеять. Трудно дома без мужчин. Но я страдала не только от нужды. Я… я боялась за вас. О, как я вас ждала!

Отвернувшись, она вытерла набежавшие на глаза слезы.

Сердце Рустема дрогнуло. Он хотел подойти к девушке, но неожиданно в комнату вошла Суваде-апте. Она несла в маленьких золоченых чашечках-фильджанах кофе.

— Рустем, тебе ни разу не привелось встретиться с нашим отцом? — спросила старая женщина. — Может быть, ты слышал о нем что-нибудь?

— Нет, Суваде-апте. не хочу вас обманывать. Ни от кого о нем не слышал. Но я уверен, что он жив и здоров.

— Ах, сынок, если бы это было так!

— А почему так не может быть? Я вот побывал чуть ли не в геенне огненной, а, слава аллаху, ничего не случилось. Только один раз штык немца чуть-чуть распорол мне кожу. Гафар-ага — грамотный, ученый. Он мог найти какую-нибудь подходящую работу в штабе. Скорее всего, он даже не участвует в боях.

— Почему же он тогда ничего не пишет?

— Наверное, пишет. Я вот тоже написал семь писем, но ни одного из них дома не получили.

Во дворе раздался женский голос, звавший Суваде. Она вышла на веранду.

Рустем вернулся к молчаливой, задумчивой Гуляре.

— Вы, говорите, грустили обо мне? — спросил он взволнованно. — Это верно, Гуляра?

Девушка, покраснев, молча кивнула.

— Вы так внезапно исчезли из деревни. Урядник разыскивал вас полгода. Я боялась, что попадетесь.

Он распустил слух, будто вы убили Исмаиля. Если бы вы знали, как зверски избили за это вашего отца. Он еле выжил! Что, если урядник увидит вас здесь?..

— Прошли времена Джелял-бея! — воскликнул Рустем. — Вся власть сейчас в руках народа. Как жаль, что я должен завтра уезжать!

— Опять уезжаете? А разве война еще не кончилась! Разве мало я вас ждала? — воскликнула Гуляра.

— Скоро кончится. Вернется Гафар-дайы[23]…

— Настанет ли когда-нибудь такой день? Я очень устала. Как будто все горы и скалы Бадемлика обрушились на меня, — прошептала девушка.

— Я скоро вернусь навсегда, Гуляра! Мы будем счастливы!

Рустем подошел к девушке, обнял и поцеловал ее в зардевшуюся щеку.

— Три года назад на свадьбе Ризы я встретила вас, Рустем, — тихо промолвила Гуляра. — Увидела вас, и все на свете изменилось. С тех пор я не знаю покоя. Вы уезжаете, и я снова остаюсь одна…

— Дорогая моя! Вам дали прекрасное имя… — ласково произнес Рустем, поглаживая ее золотистые волосы. — Гуляра — «Ищи розу». Я искал розу и нашел ее. И очень счастлив. Сейчас апрель. В горах уже расцветают кизиловые кусты. Потом расцветут яблони, зардеют розмарины, кандили. И вот когда они зарумянятся и нальются соком, будет и наша свадьба.

— Я верю вам!.. — прошептала девушка. — Верила всегда и ждала вас…

— Подождите еще немного, — также шепотом ответил Рустем.

Суваде-апте вернулась в дом.

— Спасибо, Суваде-апте! — повернулся к ней юноша. — Мне нужно идти.

Он протянул хозяйке руку и улыбнулся на прощанье Гуляре.

Суваде-апте вышла проводить Рустема, а девушка убежала в комнату и приникла пылающим лицом к холодному стеклу окна.

На другой день Рустем чуть свет покинул деревню. Когда он проезжал мимо табачных сараев, его заметил Джелял-бей, стоявший на веранде у раскрытого окна, и, махая палкой, закричал на турецком языке:

— Ты думаешь, пришли большевики и хозяином деревни стал голодный люд? Ошибаешься! Посмотрим, сколько дней продержится ваша власть! Посмотрим!

— Да, посмотрим, — ответил Рустем. — Этот люд еще покажет вам, на что он способен. А ты уйдешь из нашей деревни так же, как пришел сюда: в драных штанах и с кельмой в руках. Ты был и будешь пиратом с того берега моря. Ты думал, что татарин рожден лишь для того, чтобы быть батраком Джеляла? А составить ведомости твоих иргатов[24] ни ты, ни твои родственники никогда не умели. Их писал татарин.

— Молчи, айдут[25]! — закричал Джелял в бешенстве. — Не то я прикажу своим работникам засечь тебя!

— Только не меня!.. Теперь твой черед! Мы с тобой скоро поквитаемся!

И Рустем, пришпорив коня, вихрем понесся по шоссе.