Добр по своей природе Тиберий или зол? Этот вопрос задается уже почти две тысячи лет. Чаще на него отвечают утверждением, что Тиберий уже родился беспримерным злодеем и шестьдесят лет маскировался, пряча от общества свое истинное лицо. Но некоторых историков и писателей утомила агрессия, с какой терзается это имя, и они предприняли попытку обелить Тиберия. По их мнению, он добр и чуток, но по странному стечению обстоятельств вокруг него оказались такие дурные люди, которые просто вынуждали его насиловать их и убивать.
Однако спорить о человеке в отрыве от рассмотрения социальных условий его жизни — то же самое, что решать, бурный нрав у реки или спокойный без учета рельефа местности, где она протекает.
А в вопросе с Тиберием следует учитывать не только состояние его взаимосвязей с современниками, но и обстановку, в которой формировалось историческое отношение к нему. Писатели, определившие и задавшие на века исходные черты его портрета, жили через несколько десятилетий после смерти своего героя. А это уже была другая эпоха. К тому времени монархия закрепилась в римском обществе и политически, и психологически. Духовный поиск людей переходного периода был чужд этим людям. Поэтому они не понимали ни Тиберия, пытавшегося наладить взаимодействие с сенатом, ни противоречивых страстей в душах самих сенаторов. С позиций времени, когда вопросы господства и подчинения были решены раз и навсегда, напряженные баталии в курии, полные скрытой борьбы, представлялись комедией лицемерия. Отсутствие у авторов способности видеть полутона сказалось на описании всех лиц и событий эпохи правления Тиберия.
Признав объективную противоречивость периода легализации монархии, следует признать и искренность попыток правителя и сенаторов найти приемлемые формы взаимодействия. Однако законы единовластия не допускали компромиссов и требовали ликвидировать сенаторское сословие именно как правящее сословие. А это означало насилие: политическое, идеологическое и порой физическое. И тут на сцену римской жизни вновь вышло лицемерие как способ избежать еще одной гражданской войны.
Тиберий презирал лицемерие, от которого страдал с детства в доме Августа. Но он должен был руководствоваться интересами всего государства, а не своими чувствами и принципами или желаниями столичной знати. Монархия отвечала задачам экономики огромной страны и ущемляла только свободу самовыражения жителей столицы. Во имя целого власти приходилось подавлять частное. Так римский дух, римский характер, римская нравственность оказались изгоями в собственном государстве.
В этих условиях виднейшим гражданам предоставлялся выбор: бороться, самоустраниться или приспособиться и действовать по законам нового общества. Но вооруженная борьба, как показали гражданские войны, не имела перспективы. Сознанием римляне уже поняли, что вернуть республику невозможно, а принять этот вывод душою не могли. В результате произошло раздвоение. Одни решили следовать душе вопреки сознанию и выражали протест против сложившегося строя различными средствами вплоть до самоубийства. Другие подчинились рассудку и растоптали душу, чтобы приспособиться к велениям времени. Последние и сделались негодяями в традиционных нравственных координатах.
Тиберий ввиду своего положения не мог предаваться скептицизму, он обязан был добиваться конкретного результата в реальных делах, поэтому ему пришлось играть по установленным правилам. Общественными условиями ему была предоставлена жесткая социально-политическая ниша, в которой не нашлось места для благородства и нравственности. В положении Тиберия легко было стать более жестоким, чем он, а оказаться чище и выше — очень сложно. Наверное, такой политический гений, как Август, сумел бы с большей честью выйти из подобного положения, но, скорее всего, за счет грамотного идеологического обоснования карательных мер, а не путем гуманизации проводимой политики.
Значит ли это, что Тиберий всегда действовал адекватно ситуации? Нет, он совершал ошибки, потому что находился в искаженном информационном пространстве.
На каждого человека действует давление социальной атмосферы в виде совокупности общественных связей. Эти связи в чем-то ограничивают его, но они же дают ему возможность реализовать себя. Это и есть природная среда обитания человека, как лес для диких животных. Когда то или иное общество деформируется в результате борьбы классов и сословий, социальная среда изменяется и вынуждает людей адаптироваться к сложившимся условиям, отказываясь от былых идеалов и ценностей, то есть, трансформируя мировоззрение и мораль. Величина такого отклонения от исходных условий естественного общества выражает степень несвободы в данном социуме, то есть степень ограничения возможностей граждан в реализации своего потенциала.
А что могло сильнее извратить порожденное республикой римское сознание, чем единовластие? Испокон веков в Риме даже простой народ принимал активнейшее участие в управлении и, ведомый трибунами, нередко добивался побед над аристократией. А представители сенаторского сословия с детства воспитывались как профессиональные политики и полководцы. Не чуждались государственных дел и женщины, правда, они могли влиять на события только косвенно, убеждая в своей правоте мужчин, но порою их начинания тоже имели успех. И вдруг права всех граждан на управление своим обществом узурпируются одним человеком! Он становится всеобщим врагом, и даже осознание всеми неизбежности такой ситуации не избавляет монарха от участи быть олицетворением зла. Народ отвлекают от размышлений над создавшимся положением празднествами и зрелищами, но аристократия в полной растерянности. Ей более нет простора для самовыражения, и ее гигантский созидательный потенциал преобразуется в разрушительную силу, направленную на конкуренцию за место в свите правителя. «Боги вручили тебе верховную власть, а наша слава лишь в повиновении твоей воле», — горестно констатировал сенатор Теренций в обращении к Тиберию.
Жизнь жестоко ломала римскую психику. Это и означало искажение социальной атмосферы, и чем ближе было к трону, тем резче становились изменения. Чистый белый свет римской добродетели теперь распался в спектр всех цветов порока. Вырвавшиеся на волю ложь, алчность, зависть, предательство, злоба устремились к вершине общественной пирамиды. Вся человеческая низость парадоксальным образом оказалась наверху общества и взяла Тиберия в плотное кольцо, не пропускающее света истины. Ему пришлось прокладывать путь либо в темноте, либо, руководствуясь ложными маяками. Поэтому катастрофа была неизбежна.
Выходит, что история приговорила к посмертному проклятию Тиберия, тогда как судить надлежало время. Итак, главный подозреваемый — эпоха. Но эпоха — это в первую очередь люди, пусть и попавшие в деформированный каркас социально-экономических отношений, враждебных их исходной природе. Следовательно, люди тоже несут ответственность за преступления своей эпохи, уже, хотя бы за то, что не желают постигать собственную природу и отстаивать соответствующее ей общественное устройство. Значит, Тиберий в качестве лидера римского общества начала первого века нашей эры ответственен за все беды этого общества. А конкретную степень его вины пусть определит читатель.