Тихий уголок

ГЛАВА 7

Все глядели на Майкла: мистер Ребек, Лора и Ворон. Все глядели на него. Он почувствовал себя, как если бы сострил, а они упустили самое главное, и теперь все подались в его сторону, ожидая кульминации, той наиблистательнейшей кульминации, которая имеется только в отличных шутках. Или как если бы кто-то спросил: «Как поживаешь?», а механическое устройство, которое всегда отвечало за него на этот вопрос, заржавело и сломалось, и он никогда уже не сможет отвечать на дежурные вопросы, как на них отвечают другие. Он надеялся, что мистер Ребек что-нибудь скажет, но тут же подумал, что лучше бы самому заговорить с Вороном, пока мистер Ребек ничего не сказал. И вот Майкл медленно покачал головой, чтобы показать, что изумлён. Более чем изумлен. И спросил Ворона:

– Она утверждает, что я покончил с собой?

– Хм… Хм… – Ворон отыскал ещё одного кузнечика. – Она утверждает, что вы вместе пропустили на ночь по стаканчику, затем легли спать, а, когда она проснулась, ты был уже мёртв.

Майкл постарался не смотреть на Лору.

– Но это же бред! С чего бы мне себя убивать?

– А я – не твоя матушка, – сварливо ответил Ворон. – Видишь ли, всё, что я знаю, я прочёл в газетах. Ну, а там с ней беседуют и спрашивают: это вы сделали? Она отвечает, что нет. Они говорят: хо-хо. И вот она предстанет перед судом восьмого августа, – он повернулся к мистеру Ребеку. – Я собираясь проветриться. Тебе что-нибудь принести?

Мистер Ребек достал полпинтовую жестянку молока.

– Большое спасибо за сэндвич.

– Пожалуйста, мне не трудно, – сказал Ворон. – Заодно полетаешь там да сям. Пока, – он захлопал крыльями.

– Подожди минуту, – попросил Майкл. – Ты можешь кое-что узнать?

– Что именно?

– Не прикидывайся дураком, – огрызнулся Майкл. – О Сандре. Что творится в суде. Ты не мог бы следить за газетами? Я хотел бы знать, как проходит процесс.

– Можно догадаться, – Ворон стремительно стартовал, описал длинный эллипс и вернулся, воспарив у них над головами. Скользя в воздушном потоке, он все накренялся и накренялся, стараясь оставаться в пределах слышимости.

– Буду следить. Возможно, и газетку принесу, если попадётся.

– Спасибо! – крикнул Майкл. И тогда Ворон умчался, летя под некоторым углом к ветру. Баночка из-под молока покачивалась у него в когтях. Иногда он соскальзывал на крыло по причинам, которых не понял бы мистер Ребек. Но крылья взмахивали легко и сильно, неся Ворона над верхушками деревьев.

Майкл следил за Вороном, пока тот был различим, и не обернулся даже, когда птица пропала из глаз. Он знал, что справа сидит мистер Ребек и смотрит на него, подперев кулаком подбородок и растерянно моргая. Майкл знал, что он не станет задавать вопросов, он вежливый человек и ждёт, когда Майкл сам коснётся этой темы. А если не коснётся, то мистер Ребек заговорит о чём-то другом и больше ни разу не упомянет Сандру. Некоторое время в их отношениях, пожалуй, будут присутствовать неловкость и напряжение, но исходить они будут только от Майкла. Он окажется поставлен в неудобное положение человека, частную жизнь которого искренне уважают, и он слегка возненавидел за это мистера Ребека. Но он услышал у себя за спиной смех, который начал подпрыгивать и кувыркаться в горле у Лоры задолго до того, как выплеснулся в пространство между нею и Майклом. Когда она рассмеялась, Майкл повернулся к ней и спросил:

– Что тут смешного?

– Да всё, – радостно сообщила Лора. Она смеялась так, как плачут немногие призраки, не позабывшие ещё, как это делать: спокойно и непрерывно, потому что нет ни слёз, чтобы их вытирать, ни угрозы головной боли, ни лица, которое рискуешь запачкать. Ничто не может по-настоящему остановить этот вид плача или смеха, и Майкл подумал: вот она, сила, которая может со временем согнуть его, а затем огрызнулся.

– Прекрати! – сердито сказал он. – Ей же надо что-то заявить.

Лора по-прежнему смеялась. Майкл перевел взгляд на мистера Ребека.

– Она не может признать вину и не признала бы даже, если бы могла. Тогда её приговорят к пожизненному заключению.

Совершенно внезапно Лора прекратила смеяться, и там, где только что звенел её смех, возникло ослепительное молчание, вроде того, что висит в воздухе, когда пройдёт поезд.

– А если они докажут её вину? – спросила Лора. Но Майкл все думал о том, что Сандра в тюрьме, и ничего не ответил.

– Её бы убили, – сказала Лора, – как они обычно делают. Если подсудимый виновен – это прямо азартная игра.

Майкл все ещё ничего не говорил. Мистер Ребек потянулся и встал.

– Наверное, для неё лучше умереть, – медленно произнес он. – Возможно, она не хочет сидеть в тюрьме.

– Никто не хочет, – нетерпеливо вставила Лора, – но женщины не бросаются своей жизнью просто так. Женщины – подлинные игроки. Они ставят только наверняка, – она снова оглянулась на Майкла, который на неё не смотрел. – А ведь забавно выходит, – задумчиво продолжала она, – вот здесь у нас Майкл Морган, мечущийся туда-сюда в своей могиле, топающий ногами, твердящий всем и каждому, что он так сильно любил жизнь, что его от неё отрезали. Убитый мужчина, вопиющий о справедливости. Каждый, кому слышен его голос, известным образом потрясён, – она снова рассмеялась. – И я тоже. Я думала, что он дурак, но он выл так громко и производил такой шум, что я начала удивляться. И вот наконец…

– Заткнись! – рявкнул Майкл. – Заткнись и поживее! Ты не знаешь, что несёшь.

– И наконец, – продолжала Лора, – выясняется, что он, возможно, сам проделал эту операцию. Ура. Прекрасно. Удачное завершение. И так далее. Ты молодец, мальчик.

– Сандра, – хрипло прошептал Майкл, – то есть, Лора, заткнись и оставь меня в покое. Я себя не убивал. Клянусь Богом, я себя не убивал.

Но голос Лоры все равно звучал, не смеясь больше, и даже немного дрожа, но всё равно чистый и безжалостный, и Майкл больше не мог остановить этот голос, чем прочнейшая изгородь из колючей проволоки – самый небрежный ветерок.

– И теперь вся эта история его ужасно волнует. Он хочет выйти. Он считает, что если он достаточно громко закричит, то проснётся, – она снова попыталась рассмеяться, но дрожь в голосе ей помешала. – Чёрт тебя возьми, Майкл, на некоторое время, пожалуй, на несколько минут, ты и в самом деле тронул меня, показался мне символом неуничтожимости жизни или чем-то вроде того. Подлинным греческим вызовом смерти. Человек против Ночи. Куда бы ты ни пошла, дорогая, я буду с тобой. Занавес. Все встают взволнованные. Оркестр исполняет большое танго из второго акта, – она вздохнула. – О, ладно, не обижайся, Майкл. Ты просто оказался перед запертой дверью. Вот и всё.

Она встала и провела руками по платью сверху вниз, хотя ни одной травинки к нему не прилипло.

– Прощайте, мистер Ребек. Спасибо, что побеседовали со мной. Прощай, Майкл!

Она начала удаляться. Иногда её ноги касались земли, а порой – нет.

– Женщина! – крик Майкла подскочил, разорвался и распустился в голове мистера Ребека, вызвав несильную боль. – Я себя не убивал! Разрази меня гром! У меня не было намерения себя убивать! Я был слишком высокомерен для всяких треклятых самоубийств. Для меня это – всё равно что убить Бога или нарисовать усы святым в Сикстинской капелле. С чего бы мне кончать с собой? Вот этого-то она не сможет объяснить, и вот здесь-то они её поймают. Мы выпили на ночь, мы легли, и я проснулся мёртвым. Здесь возможно расстройство желудка, но это не самоубийство!

Лора остановилась, когда он только-только закричал, но не обернулась. Майкл быстрым жестом изобразил, будто чешет голову, и внезапно изрёк:

– В любом случае, моя могила – на освящённой земле. Я, знаешь ли, католик. Не очень хороший. Но я никогда не забрасывал Церковь. Думаю, я был чересчур ленив. Но разве меня похоронили бы здесь, на освящённой земле, если бы думали, что я совершил самоубийство?

Тогда Лора обернулась.

– Не знаю, – медленно сказала она. – Я не подумала об этом.

Майкл сделал несколько шагов по направлению к ней и остановился.

– Я не покончил с собой. Я знаю это так же хорошо, как ты знаешь что-либо здесь, на кладбище, где исчезают и рассыпаются в прах любые мысли. Это – совсем не такого рода затея, на какую я бы пошел.

– Как сказала мать, когда её сын, придя в ярость, разнес на кусочки двух старых леди, водителя автобуса и начальника пожарной части.

– Нет, ничего подобного. Послушай меня, Лора. Когда мне было восемнадцать или двадцать, я знал всё, кроме того, что хотел знать. Всё – о людях, о поэзии, о любви, о музыке, о политике, о бейсболе, об истории, и довольно бойко играл джаз на пианино. А затем я отправился путешествовать, потому что мне казалось, будто я могу что-то упустить, и было бы недурно научиться этому, прежде чем я получу диплом, – он слегка улыбнулся молчаливой Лоре и чуть повернулся, чтобы обращаться и к мистеру Ребеку. – И чем старше я становился, чем дальше заезжал, тем делался моложе, тем меньше знал. Я чувствовал, как это со мной происходит. Я мог всего-навсего брести по грязной улице и чувствовать, что вся моя мудрость улетучивается, всё, о чём я писал в студенческих работах. Пока наконец перед тем, как всё потерять, я не сказал: «Хорошо. Извини меня, я был молод, у меня была девушка, и я не знал, что может быть лучше. Нелегко остаться совершенно невежественным. Прости. Оставь мне самую малость, ровно столько, чтобы завести семью. И я буду этим удовлетворён, и не стану никого беспокоить. Я выучил свой урок. Возможно, я напишу книгу». Затем немногое, ещё остававшееся, тоже ушло, и я очутился посреди мира в полном одиночестве – вне сомнений, я был теперь глупейшим из людей, когда-либо почесывавших голову. Всё, что, как я думал, я знал о людях и о себе – всё это пропало. И только и осталось, что голова, полная смятения. И я даже не понимал в точности, что меня гложет. Я лишился всего. И я сказал: «Какого дьявола! Ведь я – дурак!» Мысль эта показалась мне достаточно разумной. И тогда я вернулся домой и стал преподавателем.

– Потому что не мог заняться ничем другим? – спросила Лора. – Я слышала о таком и раньше, но никогда по-настоящему в это не верила.

– Нет, потому что так я чувствовал себя в безопасности. Оказалось, очень приятно вернуться назад в колледж. Я кое-что знал о колледжах, я рассчитывал, что там на некоторое время останусь, буду преподавать и попытаюсь кое-чему научиться. А когда я снова стану мудрым и цельным, тогда снова покину колледж, куда бы ни собирался идти дальше. Но вот только мне это понравилось. Мне это очень нравилось Вот я и остался. Полагаю, я совершил компромисс. Так можно сказать, если выбираешь. Но я чувствовал себя спокойно, и некоторое время спустя счёл себя достаточно мудрым, чтобы ночью отыскать дорогу домой. Всегда существовали книги, которые стоило прочесть, и пьесы, которых я не видел, а летом мы с Сандрой… – он понял, что колеблется, но продолжал. – Мы вместе ездили в Вермонт. Летом я частенько писал статьи – нечто вроде исторических эссе. Я собирался составить из них книгу. А иногда сочинял стихи в ванной. – Он ждал, что Лора что-нибудь скажет, но она молчала, и он продолжал. – И вот у меня всегда было, что делать, и что я сделал бы, и куда пойти, и что планировать. Это – разумный стиль жизни. Я наслаждался жизнью и хорошо проводил время. А чего ещё можно просить?

– Много чего, – негромко сказала Лора, – если ты жаден. Я когда-то была жадной.

– Я тоже. Но это было давным-давно. Человек особенно жаден, когда рождается, а затем это в нём постепенно ослабевает и ослабевает. Проживёшь до двухсот лет, и уже ничего не захочешь.

– Проживи до двухсот лет, и уже ничем не сможешь воспользоваться.

Теперь они глядели в упор друг на друга и уже не обращали внимания на мистера Ребека. А он опёрся о дерево и наблюдал за ними. Ногти его вонзились в древесную кору, и под них попали крохотные щепочки. Муравей перевалил через плечо мистера Ребека и пропал в трещине коры.

– Я собираюсь сказать кое-что немного жестокое, – сообщил Майкл. – Я-то сам к этому не стремлюсь, но именно так это должно прозвучать. Ты не против?

– А какая разница? Продолжай.

– Ну, вот ты попала сюда, – начала Майкл. Он попытался кашлянуть, но позабыл, что при этом испытывают, и у него вышло нечто больше смахивающее на свист. – То есть, ты кажешься счастливой. Счастливее, чем прежде, или, иначе говоря, как я понимаю, жизнь твоя отнюдь не была захватывающей, не так ли?

– Нет, – ответила Лора. Мистер Ребек подумал, что у неё какая-то слишком снисходительная и мудрая улыбка, что Лора как бы слишком tout comprendre est tout pardonner. [ 8 ] – Не такой уж и отчаянно-унылой, если хочешь. И слушать мне тебя не тяжело.

– Ладно, – сказал Майкл. И начал снова. – Но всё равно: ты себя не убивала, верно? Ты не бежала навстречу этому грузовику, словно это был почтальон или возлюбленный, из-за одного только чувства одиночества. Неважно, как ты устала и неважно, каким всё было чертовски дрянным, ты попыталась уберечься. Разве не так?

Улыбку смыло с её лица, словно краску с ресниц в дождь. Девушка начала было что-то говорить, но Майкл продолжал, ничего не замечая.

– Ты бросилась прочь от смерти, а не к ней. Таковы человеческие инстинкты. Ты не стремилась умереть. Но главное не это. Все дело в том, что когда пришла минута сказать смерти да или нет – а у тебя не было времени выбирать – ты попыталась не умереть, имея меньше стимулов жить, чем множество других людей, ты предпочла жизнь, правильно? – он торжествующе подмигнул мистеру Ребеку и засунул бы руки в карманы, разве что давным-давно позабыл, на что эти самые карманы похожи.

Лора стояла совершенно неподвижно. Очертания её показались мистеру Ребеку чуть менее резкими, чем прежде, чуть менее различимыми на взгляд, она стала для него как бы ещё чуть прозрачнее. Она крутанулась на одной ноге, отворачиваясь, словно соскучившийся ребенок, и в этот миг движения её ничем не напоминали скользящий камешек или бумажный самолетик.

– Не знаю, – сказала она, – Майкл едва ли разобрал её слова. – Нет, я не стала бы… Не знаю…

– Оставь её, Майкл, – сказал мистер Ребек еле слышно. Или он это только подумал и ничего не произнёс. Майкл не обратил внимания на его слова.

– Ты бы не покончила с собой, – сказал Майкл. – О, я уверен, ты об этом думала. Люди, пока живы, обо всем думают. Но ты откладывала до утра, а утром надо было вставать и идти на работу. Это у всех так. И я такой же, – он сделал широкое размашистое движение обеими руками. – Но в нужный момент я никогда не оказывался один. И ты тоже.

– Не знаю, не знаю, – сказала Лора. Настал миг, когда они с Майклом притихли в ожидании и равновесии, и были неподвижны, словно флюгеры ласковым летним утром, а мистер Ребек опёрся о дерево, соприкасаясь с шершавой корой сквозь лёгкую рубашку и желая продлить навеки прекрасное мгновение. Но мгновение прошло, чары развеялись, и Лора побежала. В бегстве её не было стремительности, и ничто не напоминало о перьях или копытах, она бежала по-женски, согнув колени, выставив руки немного вперед и слегка ссутулив плечи. И, пока она бежала, казалось, что силуэт её меркнет, словно у мыльного пузыря, приближающегося к солнцу. Майкл окликал её, но она всё бежала, пока её не остановила крона черешни. Тогда он умолк. Его правая ладонь сжималась и разжималась, и он не сводил глаз с черешни.

И вдруг подошел к дереву, у которого стоял мистер Ребек. И сел.

– Послушай, объясни мне как старший: что я сделал?

– Не знаю, – ответил мистер Ребек, – но она сильно расстроена.

– Прекрасно. Я тоже расстроен, – он подумал о карикатурах Турбера и ухмыльнулся. – Все мы расстроены. Но почему она расстроена больше, чем я? Она же не самоубийца!

– Ты уверен? Она – нет.

– Я-то, конечно, уверен. Такие самоубийством не кончают. Такие живут надеждой и всё ждут или телефонного звонка, или телеграммы, или письма, или стука в дверь, или случайной встречи на улице с кем-то, кто увидит, как они прекрасны. Они думают о том, чтобы покончить с собой, но ведь если покончишь с собой, как потом ответишь на телефонный звонок?

– Интересно, – пробормотал мистер Ребек. – Конечно же, некоторые из них…

– О, конечно, с некоторыми это случается. Они устают от вздорных писем, где адрес отпечатан с помощью восковки, а конверт заклеен весьма грубо. Но не эта. Она бы себя не убила. Она могла бы себе позволить проиграть идею, потому что никто бы и не попытался доказать, что она об этом задумывалась. Ну, а что касается, меня, то у меня бед хватает. И если кто-то имеет право расстраиваться, так это я.

Мистер Ребек повернул голову и взглянул на него:

– Майкл, ты всё ещё уверен, что тебя отравила жена?

– Уверен? Чёрт возьми, да я всего лишь удивлен, что она прибегла к яду. Мне всегда так нетрудно было вообразить себе Сэнди с мясницким ножом в руке.

– И что же случилось? Ты помнишь?

– Ну, если по существу, – ответил Майкл, – то вроде бы в тот вечер мы отправились в гости. Не помню, к кому, но здорово уверен, что там было что-то вроде приёма. И, кажется, проходило это не ахти как. А когда у нас с Сандрой начинается грызня, нам все равно, где мы. Однажды мы едва ли не перегрызли друг другу горло на спектакле в «Метрополитен Опера», и нас выставили. Очень вежливо.

– Почему же ты был таким забиякой?

Майкл пожал плечами.

– В любом случае, мы пришли оттуда домой и, возможно, помирились, а, возможно, и нет, – внезапно он усмехнулся. – Думаю, и то, и другое. Помню, Сандра приготовила два напитка, а это, как правило, означало предложение помириться. Но потом она ушла в спальню, а я лёг в гостиной, значит, у нас должны были продолжаться настоящие боевые действия, – он подтянул к себе колени и взглянул через лужайку туда, где кончалась тропа. – Мы не были тем, что можно назвать «дружная семья».

– Ты её очень любил, – сказал мистер Ребек.

Майкл принял это за вопрос.

– Гм-гм. Да, были такие странные моменты. Она – не из тех женщин, которых можно любить сколько-нибудь продолжительное время, – он резко покачал головой. – И вот я удалился в одиночестве на свой диван и быстро уснул. Это должно было её задеть. Затем – и это я помню очень четко – я проснулся весь в поту. А в желудке было такое ощущение, словно я проглотил горячую металлическую плиту, – он взглянул на мистера Ребека. – И я сразу же понял, что Сандра меня отравила. Я не подумал, будто съел тухлое яйцо или что-то ещё. Попытался встать, но не смог. Подумал: «Добилась, сука». Сука и вправду своего добилась. Затем всё пропало – я умер, а когда я пришел в себя, надо мной пели что-то наподобие «Гаудеамус игитур». А остальное ты знаешь.

Майкл поднялся и сделал несколько шагов, топая тем самым особенным образом, который уже раньше подметил мистер Ребек.

– Я помню всё, как если бы это происходило сейчас. Я попытался это забыть, как забыл многие стихи и то, стал ли я полным профессором. Но это не уходит. Она вполне может выкрутиться, сказав, что я покончил с собой. Я не удивился бы, если бы так случилось. Но я знаю, что меня убила она так же определённо, как и то, что я мёртв.

Мистер Ребек медленно выпрямился.

– Что же, мы можем проследить по газетам, как идет процесс.

– А мне всё равно, как он идет. Если её признают виновной – прекрасно. Это не вернет к жизни доброго старого меня, но это было бы прекрасно. А если решат, что невиновна – ладно, я-то знаю, что виновна, и буду испытывать чувство умиротворения, – теперь он стоял посреди лужайки спиной к мистеру Ребеку. – И всё же мы вполне могли бы понаблюдать, как идёт дело. Вот дьявольщина-то, – внезапно он обернулся. – Но я хотел бы знать, какого рода причину для моего самоубийства выдвинет Сандра. Она – девочка с богатым воображением, но это стоит больших денег.

– А она не может сказать, что ты… Ну, впал в депрессию в последнее время?

Майкл фыркнул.

– Вот как раз из-за этого-то мы и сцепились. Я не был в депрессии. А она считала, что в моем положении любой человек должен впасть в депрессию. В моем положении – она об этом так говорила, как если бы я связался с какой-нибудь индейской съестной лавкой, – он снова резко качнулся и, беспокойно крадучись, направился к подножию мавзолея. – Возможно, что-то такое и было, но Сандра плясала вокруг костра, вопила, как ведьма, и подливала керосину.

На миг мистер Ребек подумал, что Майкл содрогнулся. Образ Майкла заколыхался и вроде как начал меркнуть. Затем снова стал прежним, словно отражение в воде, которое лишь на миг разбил камень.

– Она ничего не имела против того, чтобы я преподавал. Не думайте. Просто она хотела, чтобы я стал важной персоной. Ей постепенно надоело готовить обеды для меня и немногочисленных учащихся и после этого проигрывать в гостиной запись «Трёхгрошовой оперы». Она была жадной женщиной, моя Сандра, она хотела, чтобы я реализовал себя, чтобы стал всем, чем, как она считала, я могу сделаться. Жадная женщина. Впрочем – весьма сексуально привлекательная. У неё были прекрасные волосы, – и вот он замолчал, остановившись перед грязно-белым зданием и не бросая тени на запертую дверь.

«Какая подходящая ситуация, чтобы мудрый и понимающий человек сказал несколько слов, – подумал мистер Ребек. – Надо бы мне такого выписать. Возможно, я мог бы поместить в газете объявление. Ворон мог бы что-нибудь посоветовать. И нам бы удалось заполучить к себе мудрого и понимающего человека. Ведь кто-то должен таким быть».

Майкл глядел прямо перед собой и наконец, не поворачивая головы, спокойно сказал:

– Вот идет твоя леди.

– Что? – не понял мистер Ребек. – Кто идет?

– Да, чёрт возьми, вон она приближается по тропинке. Ты её не видишь?

– Нет, – мистер Ребек медленно подошел к Майклу. – Пока что не вижу. Скажи, кто там.

– А ты её знаешь. Вдова, та самая, у которой муж похоронен где-то неподалёку.

– А, знаю, – сказал мистер Ребек. Он встал на цыпочки и вытаращил глаза. – Да, я её вижу.

– Вероятно, снова идет навестить своего мужа, – сказал Майкл. Он смотрел мимо мистера Ребека. Мистер Ребек куснул костяшки пальцев.

– О, Боже мой, – сказал он. – О, Господи!

– Ты, похоже, нервничаешь. И, можно сказать, преждевременно. Не уйти ли мне отсюда куда-нибудь и не посчитать ли собственные пальцы?

– Нет-нет, – торопливо сказал мистер Ребек. – Не надо, – он начал отступать, волоча ноги и не сводя глаз с приближающейся маленькой фигурки.

– А она довольно-таки основательно дала кругаля, чтобы навестить своего мужа, не так ли?

– Да, я как раз об этом подумал.

– Если ты пытаешься спрятаться за меня, – сказал Майкл, – это кажется несколько бессмысленным.

Мистер Ребек прекратил пятиться.

– Я не прятался. Но я хотел бы подумать, что же мне ей сказать? Что я могу сказать?

– Что-нибудь прекрасное, – беззаботно ответил Майкл. Он начал медленно уплывать, словно уносимая течением лодка. – Что-нибудь нелепое и прекрасное.

– Я бы хотел, чтоб ты остался, – сказал мистер Ребек.

– А я подумал, что хорошо бы мне пойти и поискать Лору. У тебя и так есть общество, а ей его, возможно, не хватает, – он ухмыльнулся мистеру Ребеку через плечо. – Просто будь тёмен и очарователен.

Мистер Ребек следил, как Майкл удаляется по тропе. Голова высоко поднята, выше, чем он её обычно держал. Иногда он пытался небрежно смахнуть с дороги камешек или сломанный прутик, но не так, как если бы ожидал, что они отлетят. Мистер Ребек поймал себя на том, что у него перехватило дыхание, когда Майкл поравнялся с миссис Клэппер. Мистер Ребек почти ожидал, что образ женщины на мгновение затмится, как солнце, когда его закрывает проходящий мимо тонкий клочок облака. Позднее он уже не помнил, что испытал это чувство, но в дальнейшем испытывал его ещё несколько раз – и ни одного похожего случая также не помнил.

Но двое встретились на тропе, достаточно широкой только для одного, ни один не отступил, и при этом ни образ женщины не затмился, ни силуэт призрака не стал менее прозрачным. Мистер Ребек подумал, что Майкл шепнул что-то на ушко миссис Клэппер, когда они проходили друг через друга, но у мистера Ребека не было времени задаваться вопросом, что бы это могло быть. Потому что миссис Клэппер увидела его и помахала рукой. Затем заулыбалась и зашагала быстрее.

Майкл тоже помахал рукой мистеру Ребеку. Этот небрежный жест походил на колыхание отдаленного флага. И тут же Майкл исчез за черешней. Мистер Ребек ждал приближения миссис Клэппер. Он думал: «Возможно, она просто скажет: „Привет, не правда ли, сегодня прекрасный денёк?” – и пойдёт туда, где погребен её муж. Это было бы, конечно, самое лучшее, самое лучшее для тебя», – он прислонился к дереву, убрав за спину руку, уперев ногу в корень и стараясь выглядеть «пооптимистичнее». Это всегда было одно из его любимых словечек.

Миссис Клэппер остановилась на краю лужайки и несколько неуверенно воззрилась на него. Затем сделала несколько шагов по направлению к нему и сказала:

– Эй! Привет!

– Привет, – ответил мистер Ребек. – Рад вас видеть, – это было правдой, но он тут же подумал, а следовало ли ему это говорить, так как миссис Клэппер поколебалась, прежде чем заговорила снова.

– Что-то мы с вами всё время сталкиваемся, верно? – наконец заметила она.

– Таковы, думается, наши привычки. Вряд ли очень много найдётся людей, которые проводят летние вечера на кладбищах.

Миссис Клэппер рассмеялась.

– Ну, а где сейчас можно провести вечер? Парки кишат детишками, они повсюду играют, орут, стреляют хлопушками, дерутся. Куда лучше тихо и спокойно подремать в прачечной. Кладбище – это единственное место, где можно услыхать свои мысли.

– Я обычно много хожу по музеям, – сказал мистер Ребек. Он охотно делал бы это. – Да, я много хожу по музеям. – И тут же испугался: вдруг она спросит, в каких музеях он бывал, а он не сможет вспомнить ни одного названия.

– Опять прямо как Моррис, – миссис Клэппер увидела, что мистер Ребек обескуражен. – То есть, Моррис тоже был помешан на музеях, – она шмыгнула носом. – Двадцать два года я ходила с Моррисом по музеям. Раз в неделю начиналось: «Гертруда, давай пойдём в музей. Гертруда, сегодня прекрасный день, давай сходим в „Метрополитен”, там большая выставка. Гертруда, здесь музей, давай заглянем на минутку». Извините, я находилась по музеям, и некоторое время ничего такого больше не хочу видеть. Возможно, позднее.

Она глядела в сторону холма, где находилась могила мужа, и голос её зазвучал чуть медленнее и тише. Мистер Ребек опустил глаза и сосредоточился на своей правой ноге, которая с силой уперлась в утолщение корня. Корень стал немного скользким из-за того, что ночью накануне прошел дождик, и нога мистера Ребека малость съехала вниз. Внезапно рассердившись, он перенёс всю тяжесть тела на правую ногу и ударил стопой по гладкой темной коре. Только на миг он оставался в равновесии, затем его ботинок, визжа, соскочил с корня, и мистер Ребек накренился вперед. Миссис Клэппер подбежала к нему торопливыми шажками, но он уже твердо стоял на ногах и бормотал:

– Нет, нет, нет, со мной всё в порядке, – и протестующе махал рукой.

– Ай-ай-ай, – сказала миссис Клэппер, – вы поскользнулись.

– Я потерял равновесие. «Пусть это будет тебе уроком, Ребек, – подумал он, – ты – отнюдь не добродушный малый, и твоя большая ошибка – прикидываться, кто ты таков, и ты на этом можешь погореть, точно так же, как и другие люди, которые воображают себя изящными и оптимистичными. Да, оптимистичными», – он торопливо вздохнул, прощаясь с этим cловом, точно с уходящей любовью, и отпустил его.

Он хотел, чтобы миссис Клэппер что-нибудь сказала. Она очень мило выглядела в своём весеннем пальто. «Не красавицей», – подумал он. Красавица – это слово, которым называют молодых. Красота – это фаза, через которую проходишь, вроде прыщавости. А миссис Клэппер была великолепной, потрясающей. Самой потрясающей женщиной из всех, которых он когда-либо видел. Но он понимал, что она принарядилась, чтобы почтить память своего мужа и, помимо восхищения, испытывал некоторую тоску. Вероятно, она много дней обдумывала свою сегодняшнюю встречу с покойным Моррисом, планируя, что надеть, когда прийти, сколько оставаться, размышляя, а будет ли погода хорошей и как досадно получилось бы, если бы из-за погоды пришлось остаться дома, тщательно отсчитывая деньги на метро, сколько бы это теперь ни стоило и опуская их в карман пальто перед тем, как выйти из дому, следя за названиями станций, которые проходит поезд, потому что с каждой станцией она все ближе к месту, где лежит её муж. «Интересно, – подумал он. – А в скольких остановках отсюда она живет?»

Она не принесла цветов, и это тоже удивляло. Большинство людей усыпает надгробие цветами, пока оно полностью под ними не скроется.

– Пришла вот навестить мужа, – сказала наконец миссис Клэппер, как если бы догадывалась, о чем он думает.

– Знаю, – сказал мистер Ребек. Миссис Клэппер снова отвернулась в сторону, чтобы взглянуть на холм, и он подумал, что она сейчас уйдет. Она и в самом деле начала двигаться в сторону холма, не оборачиваясь больше.

«Могла бы, по крайней мере, попрощаться», – подумал он и приготовился сказать нечто вроде: «Не стану вас задерживать», когда миссис Клэппер обернулась. Она стояла твёрдо и незыблемо, обеими руками держа сумочку.

– Вы могли бы пройтись туда со мной, – сказала она, – если вы ничем не заняты.

– Ничем, – ответил мистер Ребек. – Я просто бродил по окрестностям, – он ощутил, что у него вдруг вспотели руки и подумал, а не испугался ли он. В желудке у него похолодело.

– Заодно бы и своего друга навестили, – сказала миссис Клэппер.

Мистер Ребек вспомнил о своём предполагаемом знакомстве с Уайлдерами и кивнул.

– Да, – сказал он. – Здесь так спокойно, и мы были добрыми друзьями, – он хотел обо что-нибудь опереться и отвел руку назад, но не смог отыскать дерева. – Если вы собираетесь навестить мужа, – продолжал он, – вам, наверное, лучше пойти одной. То есть, я-то ничем особенным занят не был, – это ей вполне можно сказать. – Но, может быть, вы предпочитаете пойти туда одна…

– Я не люблю ходить одна, – ответила миссис Клэппер, – скромное общество никогда и никому не вредило, – она улыбнулась, и её подвижный рот зашевелился быстро, словно пена на гребне волны. – Вы опасаетесь, что Моррис будет против?

– Не совсем так, – начал было мистер Ребек. – Я просто подумал…

– Моррис не был бы против. Идёмте, – она почти что протянула ему руку, затем уронила её вдоль туловища, – идёмте, мы побеседуем как двое друзей и произведем там некоторый шум. Тишина-это хорошо, но всё хорошо в меру, а здесь иногда становится слишком тихо.

Постепенно ощущение холода в желудке у мистера Ребека пропало, его сменило ощущение тепла – вроде того, которое излучает глоточек хорошего вина – словно новое солнце разгорелось вдруг посреди промёрзшей вселенной. Он почувствовал, что оторвался от себя, покинул свою оболочку и с интересом прислушивается, как голос его говорит:

– Спасибо. Я вам с удовольствием составлю компанию.

Вдвоём они медленно взошли на пологий холм, за которым маячило белое сооружение на могиле Морриса Клэппера, рядом с которым низкорослые деревья, окружавшие его, казались ещё меньше. Мужчина и женщина не разговаривали и не смотрели друг на друга: тела их шагали, но души оставались на лужайке, покинутой ими несколько минут назад, перед другим сооружением – для них всё длилось прекрасное мгновение, когда одна предложила, а другой принял.

И внезапно перед ними выросло здание: колонны, волюты, мрамор и железо – куда огромней, чем мавзолей Уйалдера, и всё же фундамент его даже не угадывался. Мистер Ребек, только что сделавший открытие, что миссис Клэппер несколько меньше ростом, чем казалась, принялся смотреть на неё сверху вниз.

– Какая громадина, – сказал он. Он так и не сумел полюбить мавзолеи, особенно большие, но как следует постарался, чтобы в его голосе прозвучало восхищение.

– Я захотела, чтобы он был большим, – ответила миссис Клэппер, – я хотела, чтобы все знали, кто здесь погребен. – Она остановилась на мгновение, чтобы вытряхнуть камешек из туфли. – Я, знаете ли, не была обязана устраивать ему пышные похороны, то есть, в завещании ничего об этом не говорилось. Его партнер мне сказал – партнера зовут мистер Хэррис – так он сказал: «Знаешь, Гертруда, всё, чего хотел Моррис – это тихие скромные похороны, возможно, парочка друзей – и никаких речей ради Бога». Он сказал: «Поверь мне, Гертруда, мы частенько об этом говорили, и он повторял, что не хочет, чтобы ты стреляла из лука над его могилой или приглашала Великого Раввина», – подняв брови, она взглянула на мистера Ребека. – Он чуть ли не на колени встал. Ну, так я ему сказала: «Мистер Хэррис, я хочу, чтобы вы знали: я ценю вашу заботу об интересах Морриса…» – да, примерно так я и сказала. – «Только я думаю, что знала своего мужа самую малость лучше, чем вы, извините, потому что я была его женой. У Морриса будут пышные похороны», – сказала я. – «И много народу. А ещё для него будет выстроен огромный дом, мраморный, такой, какой он хотел. Возможно, вы не хотите платить за такие отменные похороны, мистер Хэррис, ладно, я сама заплачу. И не указывайте мне, как хоронить моего мужа», – сказала я ему. – «Когда вы умрёте, Боже сохрани, у вас, возможно, будут тихие скромные похороны, и никого на них не пригласят, а на могиле построят что-нибудь, размером с сырницу, но не учите меня, как мне хоронить моего мужа».

Заканчивая рассказ, она ускорила шаг и дышала теперь несколько тяжелее. Мистеру Ребеку пришлось сделать три резких шага, чтобы попасть с нею в ритм.

– Мы могли бы идти и помедленней, если вы устали, – предложил он. С мгновение она глядела на него так, как если бы он выскочил из-за куста и схватил её за руку. Затем улыбнулась.

– Нет, – сказала она. – Со мной всё в порядке.

Но замедлила шаг столь же неожиданно, как до того ускоряла.

Поднявшись наконец на низкий холм, они повстречали мужчину и женщину, которые приветствовали их, как своих спасителей и спросили, не знают ли они, где находится какая-то могила. И мистер Ребек совершил ошибку, выйдя из роли случайного посетителя, ищущего покоя. Он им объяснил.

Он тщательно давал им указания, ни на миг не заметив внезапного изумления в глазах миссис Клэппер. Те двое устали, сердились друг на друга и казались совершенно потерянными, и ему было приятно, что он им может помочь. Поэтому он и пустился в такие подробности. Он сказал, по какой дороге надо идти и на какие тропинки сворачивать, чтобы найти нужную дорожку, посоветовал считать мраморных ангелов, велел повернуть направо у очередного ангела, и ещё добавил, что могила, которую они ищут, очень близко к тропе, и они её легко найдут. Мужчина и женщина были ему очень благодарны и, когда они двинулись дальше, женщина обернулась и помахала ему рукой. Он помахал в ответ.

Наконец он повернулся к миссис Клэппер, встретился с ней взглядом и понял, что совершил тактическую ошибку. В глазах её задумчивость смешалась с удивлением и некоторым ужасом. Она ещё ни разу на него так не смотрела, и страх, который обычно легко приходит к чувствительным людям, одолел его. Он как-то не подумал, какое впечатление могут на неё произвести его познания. Его спросили, куда идти, как происходило время от времени в течение девятнадцати лет, а он знал дорогу. Теперь в лучшем случае эта женщина обратит внимание на его необычность, возможно, сочтет его ненормальным, и уж всяко – человеком с феноменальной памятью. Её это позабавит, кажется, её легко позабавить, но со временем она станет думать о нем, как не совсем о человеке. И это – ещё лучшее, что может случиться. А в худшем случае это её не позабавит. Она забросает его вопросами, и ему придется врать, как уже однажды приходилось. Это угнетало его. Не хотелось снова ей лгать, да и знал он, какой он неумелый лжец. Прежде чем те двое скрылись из виду, он отвернулся и посмотрел на мавзолей, засунув руки в карманы и запрокинув голову.

– Ну что же, – сказал он, надеясь, что вид у него оценивающий, но дилетантский. – Это, конечно же, огромный дом, – и попал в точку. Не требовалось прожить девятнадцать лет на кладбище, чтобы до такого додуматься. Можно просто взглянуть на мавзолей и увидеть, как тот огромен. – Да-да, конечно, – снова сказал он.

Миссис Клэппер позади него сказала:

– Надеюсь, они найдут ту могилу, которая им нужна.

– Я тоже, – сказал мистер Ребек. – Я бы очень легко мог их послать не в том направлении, я был не вполне уверен.

– О! – миссис Клэппер теперь стояла с ним рядом. – Вы казались таким уверенным.

– Ну, знаете, как это бывает, – мистер Ребек с надеждой улыбнулся ей, – человек терпеть не может, когда другие думают, будто он не знает, как куда-то пройти.

Миссис Клэппер ответила улыбкой.

– Конечно, я понимаю.

Наступило долгое молчание, во время которого мистер Ребек рассматривал мавзолей мистера Клэппера с безумным восторгом, а миссис Клэппер рылась в сумочке, ища платок. Ей пришлось его как следует поискать, потому что она смотрела на мистера Ребека, а когда платок нашелся, она немного подержала его в руке, а затем снова запихнула в сумочку.

– Какой-то там надгробный камень, – спокойно сказала она. – Это меня всегда доставало. Мавзолей – да-да, мавзолей, это я ещё могу понять. Но какая-то каменная плита, одна из тысячи, из пяти тысяч – здесь требуется очень хорошая память.

– А у меня очень хорошая память, – сказал мистер Ребек. Что же, пусть это будет чудом для гостиных. – Я могу взять колоду карт, и…

– Да, я вижу, что у вас – хорошая память, – рассеянно сказала миссис Клэппер. – Это, должно быть, истинное благословение. А вот я… Я вечно что-нибудь забываю. Так вы нашли свои часики?

Вопрос был задан настолько ровным, без всякого выражения голосом, что мистер Ребек лишь мгновение спустя осознал, что это вообще вопрос. А осознав, поспешно ответил, не глядя на свою руку:

– Да, нашел. Как раз на Фэарвью-авеню, примерно в миле от ворот. Я их, наверное, уронил, когда разговаривал с вами, и даже не заметил этого.

Говоря, он взглянул на свое запястье. Как и вся рука, оно было загорелым и покрытым редкими черными волосками. Он не сразу поднял глаза.

– Сегодня я оставил их дома, – негромко сказал он. – Их надо починить, – он медленно поднял глаза и посмотрел на миссис Клэппер. – Небольшая неисправность.

Долгое время миссис Клэппер смотрела на него, а он – на неё. «Нет ничего удивительного в том, чтобы встретиться с кем-то взглядом, – подумал он, – глаза немного спустя начинают слезиться и шея устает, но душа далека от поверхности глаз, и даже не знает, что же там, вовне, творится». И тогда он снова посмотрел на миссис Клэппер. Прямо в глаза и с достоинством. И смотрел, пока она не начала расплываться и выходить из фокуса. И наконец миссис Клэппер первая отвела взгляд. Она подошла к ступенькам мавзолея и села.

– Хорошо, – сказала она. – Забудем это. Забудем, что я о чем-то спрашивала. Женщине не следует играть в детектива. Это вынуждает людей ей лгать, и тогда она их ловит на лжи, и начинает гордиться собой. Забудем, о чём я спрашивала. Я – вздорная старая баба, и я слишком многое хочу знать. Не рассказывайте мне ничего.

Мистер Ребек потер рукой загривок и почувствовал, что загривок потный. Совершенно внезапно он улыбнулся и сказал:

– Подвиньтесь-ка.

Миссис Клэппер несколько удивлённо заморгала и слегка подвинулась на ступеньках мавзолея.

– Мне надо с минутку подумать, – он сел рядом с ней и уставился в землю. Он чувствовал, что она смотрит на него, но не поворачивал головы.

«Ребек, – думал он. – Ты достиг одного из тех Перекрёстков, о которых так много написано. И это – первый твой перекрёсток за долгое время. Думаю, тебе стоит обратить на него самое пристальное внимание и тщательно его изучить. Однако, не задерживайся надолго, пожалуйста. Перекрёстки обладают гипнотической силой. Ты можешь там стоять и смотреть до бесконечности, все записать, как советовал Уитмен, и забыть о Кресте. – Он взглянул на своё запястье: – Если бы ты сколько-нибудь долго носил ручные часы, на запястье у тебя, там, куда не попасть солнечным лучам, появилась бы белая полоска. Поздравляю, Джонатан. Вы с миссис Клэппер должны открыть детективное агентство… Должен ли я ей сейчас все сказать? – заколебался он. – Почему бы и нет? Недавно я всем говорил… Не преувеличивай, Ребек, кому это всем? Майклу и ещё Лоре. Майкл и Лора едва ли считаются. Они – призраки. Они знают, что возможно, а что – нет. Эта женщина – живая. Смотри, не ошибись в чем-либо, она – живая, а это значит, что она способна выслушать правду. И это не значит, что она её узнает, когда услышит… Тебе придется сказать ей рано или поздно. И что бы ты ни сказал, она все равно не поверит. В худшем случае, крича, убежит прочь, на что, пожалуй, будет очень интересно посмотреть, а позднее придет одиночество. В лучшем… А что бы она сделала в лучшем случае? Вероятно, сказала бы что-то вроде: „Хорошо, но ведь это немного глупо, а?” И как ты тогда поступишь? Возможно, это немного глупо… Уйди с перекрёстка, Ребек. Ты начинаешь вертеться, описывая маленькие изящненькие кружочки. Тебя может сбить машина. Возможно, это и глупо, – снова подумал он. – С этим ничего не поделаешь. Множество серьезных вещёй кажутся глупостями даже тем, кто их совершает. Выхода нет. Посмотри на это с другой стороны. Если ты ей не скажешь, она ни о чем тебя не спросит, но ты ей будешь меньше нравиться, потому что заставишь её устыдиться своего любопытства. О, она будет дружелюбна и приветлива, но только потому, что она дружелюбна и приветлива по натуре. Она просто перестанет приходить. Даже навещать могилу мужа, если это означает встретить тебя. Если вы столкнётесь случайно, вы улыбнётесь друг другу и яростно помашете друг другу рукой, причём ярость будет возрастать прямо пропорционально расстоянию между вами. И в результате получится ядро одной из этих дружб пятидесятилетних. А так ли она важна для тебя? Личные тайны не менее важны. И это – как минимум. Нет, не так уж она и важна пока что. Я едва ли её знаю. Она не важна, как индивидуальность. Она – символ.

О, прекрасно. Символ чего?

Откуда я знаю? Символ, да и только. Хотя, она очень мила».

Рядом с ним нетерпеливо шевельнулась миссис Клэппер.

– Ребек, извините меня, старую. Но вы тут что – яйцо высиживаете?

Когда мистер Ребек вспоминал об этом впоследствии, он всякий раз был уверен, что все преграды между ними рухнули, когда она окликнула его просто по фамилии. Она никогда не делала этого раньше. А Лора называла его: Мистер Ребек.

Он вскочил и выпрямился, постучав себя по груди, словно душ принимал. Затем взглянул на миссис Клэппер.

– Идёмте, – сказал он. – Давайте прогуляемся.