Титаника

Глава 20 Вторая нерешительность

Я достал себе шотландского виски у официанта первого класса на правом борту. Этот легендарный штирборт. Там уже не было ни бренди, ни портвейна. В тот роковой вечер на «Титанике» многие напились. Мэрдок спускал в море шлюпку номер одиннадцать с семьюдесятью пассажирами, среди которых был один мужчина. Я не был этим мужчиной. Я там узнал Эмму Шабер, с немного растрепанными волосами. Пассажиры третьего класса начали толпиться на палубе, среди них было много женщин. Мэрдок сажал их в шлюпку в первую очередь, и на его месте я поступил бы так же. Наступило время осуществить запасной план, предложенный Батшебой. Я осушил наполовину бутылку виски и, усталый от возбуждения на погрузочной палубе, спустился в курительное помещение палубы «А». Я увидел там трех внешне спокойных мужчин. Они говорили мало, и все о пустяках, никак не связанных с переживаемой нами драмой. Это были британские курильщики большого стиля, и, покоренный смертельной нежностью опьянения — главной опасностью этого запасного плана, — я подумал, что останусь с ними до конца. В тишине мы беспечно начали бридж, который они скрестили с покером и к которому я примешал немного белота. Полковник Арчибальд Грейси, одетый как для полярной экспедиции, быстро вошел в помещение. В своем произведении «Титаник» в «Survivor Stori»[6] он пишет: «В курительном помещении я обнаружил четверых мужчин вокруг стола. Я сразу узнал майора Бутта, Кларенса Мура и Фрэнка Милла, которых я знал. Четвертый персонаж был мне не знаком, и, значит, я не могу назвать его имя». Четвертый персонаж — это я. Я вспомнил об отделанных стихах Эмили. Мне нужно было кому-нибудь их отдать, чтобы снасти. Я снова поднялся на погрузочную палубу и прошел к носу корабля. Становилось все холоднее, и у меня не было желания бросаться в воду. Меня уже развезло, и поэтому мне трудно было узнать шлюпку Батшебы среди всех тех, которые поспешно удалялись от «Титаники», как удаляются от экзематозных на светском коктейле. В шлюпке номер четыре я увидел Мэдлин Астор и поздравил себя с тем, что пьян, так как на трезвую голову я бы никогда себе не позволил ее побеспокоить, особенно в подобный момент. Лайтолер, подумав, что я хочу силой прорваться в шлюпку, преградил мне путь.

— Я должен вручить мадам Астор документ, — сказал я.

— Если вы попытаетесь туда сесть, — сказал офицер, — я вас застрелю.

Это мне в ту ночь следовало его застрелить. Это спасло бы десятки жизней.

— Мадам Астор! — крикнул я.

Она повернула ко мне красивое лицо в слезах. Я протянул ей «Спасение», которое она взяла двумя пальцами, прекрасными и дрожащими.

— Что это?

— Последние стихи Эмили Уоррен.

— Простите, мсье?

— Это молодая девушка, которой не нашлось места в шлюпке.

— Бегите за ней, здесь есть места!

— У нас нет времени! — кричал Лайтолер. — Отойдите, мсье! Шлюпка номер четыре, в море!

— Надо спасти эти стихи, — сказал я Мэдлин.

— Согласна, мсье. Я обещаю вам. Я спасу эти стихи. Я позабочусь о них, как если бы это был ребенок этой девушки.

К счастью, «Спасение» не было ребенком Эмили Уоррен — ночью Мэдлин Асстор потеряла тетрадь, о чем и объявила мне, отвратительная дура, на следующее утро на «Карпатии», которая пришла вылавливать выживших с «Титаники».

Дети. Они появились на погрузочной площадке, прижимаясь к родителям. Дети латышские, баварские, славянские, ливанские. С куклой, с маленьким мячиком, с деревянной игрушкой, с картонным чемоданом. Немногие из них кричали. Некоторые плакали. Большинство онемело от потрясения, от непонимания. Они не умели плавать. Они не умели говорить по-английски. Они ничего не знали. Они смотрели на своих родителей, а те отводили глаза. Это был верх безнадежности. Я пришел туда быстро. Не так быстро, как эти маленькие мальчики и девочки, но все-таки быстро.

Когда последняя шлюпка покинула «Титанику», я понял, что все эти дети, оставшиеся на борту, умрут, и решил умереть с ними.

Потом я передумал.