В процессе индивидуации сознание каждый раз наталкивается на безграничную область коллективного бессознательного, разрушительное влияние которого необходимо как-то сгладить. В “Тайне Золотого Цветка” Юнг говорит, что сознательная воля не в силах с ним справиться, так что следует прибегнуть к символической стратегии совладания с бессознательным, дабы обеспечить целостность здоровой душевной жизни. “Необходимо обратиться к магии символа, который содержит в себе изначальные аналогии, соотносящиеся с бессознательным. Добраться до него и выразить его можно только через символы, из чего следует, что без символа процесс индивидуации никак не может произойти. Символ представляет собой примитивное выражение бессознательного, но в то же время это и идея, выражающая величайшие прозрения, на которые только способно сознание” (60, с. 128). В сновидениях очень часто фигурируют символы, относящиеся к развитию личности. Наиболее типичными из них являются образы Пути, Трансформации, Философского Камня (Lapis), цветка и колоса, ребенка и т.п. Иногда сюжет сновидения в той или иной мере совпадает с формой волшебной сказки: запрет, отлучка, вредительство и недостача, нарушение запрета, путешествие, волшебный помощник, магическое средство, бой с драконом,! переправа, огненная река и мост, освобождение царевны, трудные задачи, женитьба, апофеоз и трансфигурация героя. В.Я.Пропп показал, что в основе сказочных сюжетов лежат профанические рассказы о мистериях возрастных инициации, погребальных обрядов. Их бессознательным источником является процесс индивидуации. Рассмотрим последовательно основные стадии и этапы индивидуации и начнем с самого начала — в аналитической психологии считается, что таковым является работа с Тенью.
Встреча с Тенью — сновидения и реальность
Начальная стадия процесса индивидуации характеризуется ощущением скуки, пустоты и бесцельности происходящего, чувством неудовлетворенности жизнью и собственной деятельностью. Это состояние может присутствовать в разные периоды жизни, обычно впервые болезненно и остро человек ощущает его в юности. Метафорическим образом такой неудовлетворенности в сновидении является старость, бессилие, болезнь, нищета. Состояние может возникнуть в связи с психологической травмой, его типичным признаком является болезненная реакция на внешне малозначительные препятствия или неудачи.
Юнг относит начало собственной индивидуации к 1913 году, когда после разрыва с Фрейдом он утратил ориентиры и не мог найти почвы под ногами. Трудно давшееся первое большое сочинение “Метаморфозы и символы либидо” не давало ответов на вопросы, мучившие самого автора. Профессиональная деятельность в качестве психиатра представлялась туманной. Юнг зашел в тупик, выход из которого стал возможен только через длительный и напряженный диалог с бессознательным. Ради этого он пять лет не преподавал, забросил почти всю работу и полностью окунулся в мир грез и видений.
В дальнейшем такие состояния Юнг неоднократно наблюдал у своих пациентов и нашел аналогию им в психике представителей примитивных культур, которые называют это явление потерей души. “Изначальные “опасности души”, — пишет он, — это, главным образом, угрозы сознанию. Ослепление, зачарованность, потеря души, одержимость суть явные феномены диссоциации и подавления сознания бессознательными содержаниями” (67, с.201). Бессознательное захватывает главные позиции в человеческой психике, и возникает потребность в лучшем приспособлении сознательной установки. А для этого необходимо познакомиться со своим бессознательным, прежде всего с теми сторонами и свойствами личности, которые являются неприятными и негативными, так что человек предпочитает к ним не приглядываться. Это и будет архетип Тени, осознание которого является первым этапом процесса индивидуации.
Тень как низшая часть личности представляет собой совокупность всего, чем человек не хочет быть, она воплощает несовместимые с сознательно избранной установкой стремления и качества. “Тень — это скрытая, подавленная, низшая и обремененная виной часть личности, корнями своими уходящая в животный мир — мир наших предков, и таким образом вмещающая целый исторический пласт бессознательного” (57, с.380). Архетип Тени коренится в примитивных инстинктах и манифестирует все то, чего человек боится, но страстно желает, все, относящееся к “звериному” началу— жестокое, низменное, коварное, деструктивное, антисоциальное. Эти бессознательные содержания объединяются в относительно автономную личность, своеобразное “анти-Я”, компенсаторно дополняющее Эго.
Юнг полагает, что формирование Тени начинается в раннем детстве, когда ребенок сталкивается с тем, что отец и мать ругают и наказывают его за некоторые желания или поступки. Слабое эго еще не способно разобраться в сложной, запутанной сети представлений о добре и зле, оно предпочитает вытеснить и забыть все, что взрослые называют и считают нехорошим. Таким образом, отторгнутыми оказываются целые аспекты личности, ее душевной жизни. Отщепляясь, они становятся автономными, обрастают эмоциями и чувствами, приобретают определенный энергетический потенциал и в конце концов складываются в довольно мощное анти-Я, антипод эго. Эта Тень до поры до времени “сидит в засаде” и-ждет удобного момента, чтобы вторгнуться в сознание и отобрать у эго частицу власти над поведением и поступками личности, а то и захватить эту власть целиком (психоз).
Осознание Тени — сложная и мучительная задача: “Встреча с самим собой принадлежит к самым неприятным. Обычно все негативное проецируется на других, на внешний мир. Если человек в состоянии увидеть собственную Тень и вынести это знание о ней, задача, хотя и в незначительной части, решена: уловлено по крайней мере личностное бессознательное. Тень является жизненной частью личностного существования, она в той или иной форме может переживаться. Устранить ее безболезненно — с помощью доказательств либо разъяснений — невозможно. Подойти к переживанию Тени необычайно трудно, так как на первом плане оказывается уже не человек в его целостности; Тень напоминает о его беспомощности и бессилии” (56, с. 111).
Признание своей Тени и интеграция ее в целостную систему индивидуальной психики необходимы для психического здоровья. Если негативное качество или желание осознано, его можно преодолеть, избавиться от него. Но вытесняемые свойства становятся тем сильнее, чем больше человек стремится их подавить. Типичное отношение к своей Тени — попытка приписать ее качества другим людям. Именно так формируются “образ врага”, расовые и национальные предрассудки. Частичная идентификация с теневым бессознательным чревата раздвоением личности, психозом. Результат, к которому может привести опасная игра с Тенью, описан в замечательном рассказе Р.Л.Стивенсона “Странная история доктора Джекила и мистера Хайда”.
В сновидениях архетип Тени изображается с помощью темных, мрачных (иногда темнокожих), уродливых фигур одного пола со сновидцем. Персонаж, воплощающий Тень, наделяется негативными свойствами и качествами, совершает мерзкие поступки. От его фигуры веет иррациональным ужасом, Тень может выглядеть могущественной, жестокой, обладать сверхъестественными способностями. Архетип Тени как феномен коллективного бессознательного, вторгаясь в сознание индивида, порождает негативные проекции и проективные идентификации, следствием которых могут быть разрушительные психические конфликты, деструктивные действия, психосоматические нарушения.
Однако Тень не является сугубо негативной и нежелательной частью психики. Наряду с отрицательными сторонами и функциями Тень содержит ценности и информацию, в которых нуждается сознание, но в такой форме, что их трудно интегрировать и включить в свою жизнь. Поэтому в юнгианском анализе принято не уничтожать Тень, искореняя любые возможности ее присутствия в системе психики, а достигать с нею соглашения. Как указывает ученица Юнга М.-Л. фон Франц, станет ли тень нашим врагом или другом, зависит только от нас самих Тень — это не обязательно противник или соперник, это такое же человеческое существо, как и сознательное Я, с которым последнее должно сосуществовать, поскольку нуждается в нем. Тень делается враждебной лишь тогда, когда она игнорируется или отрицается (69).
Индивидуация предполагает смелость и откровенное признание всего негативного, что существует в личности Это признание” осуществляется прежде всего в сновидениях, где разрушительные импульсы и влечения представлены богатой и разнообразной архетипической символикой (драконы, насильники, монстры, трупы, отвратительные пауки наших снов свидетельствуют о нежелании увидеть в себе злое, разрушительное начало). Чем более развита позитивная сознательная установка, чем благопристойнее и приличнее поведение человека, чем строже он следует коллективным нравственным и моральным нормам, тем большей компенсации требуют дремлющие в нем первобытные разрушительные инстинкты. Сон разума порождает чудовищ.
Осознание Тени и ее интеграция требуют величайшей осторожности и силы духа. Этот мощный архетип обладает колоссальной психической энергией и может стать источником сильнейших аффектов. Уклониться от их воздействия невозможно и бессмысленно — они способны стереть Эго в порошок, непоправимо разрушить психическое равновесие личности. “Подобного рода переживания охватывают человека и изнутри, и извне, а потому рационально их перетолковывать, тем самым апотропеически ослабляя, не имеет смысла. Лучше признаться себе в наличии аффекта и отдаться под его власть, чем путем всякого рода интеллектуальных операций или бегства, продиктованного чувством, уйти от себя. И хотя посредством аффекта человек копирует все дурные стороны насилия и, значит, берет на себя все свойственные тому пороки, все же целью такой коллизии является именно это: она должна проникнуть в него, а он должен претерпеть ее воздействие. Стало быть, он будет аффицирован, ибо иначе воздействие его не затронет. Однако ему следует знать или, точнее, познакомиться с тем, что его аффицировало, — ведь тем самым слепоту и силу аффекта он превратит в познание” (63, с.117). Эта стратегия совладения, описанная Юнгом в сравнительно поздней работе “Ответ Иову” (1952), является блестящим примером понимания тонких психологических механизмов встречи с Тенью.
Такое понимание даже к Юнгу пришло на закате жизни. Разбирательство с Тенью в качестве первого этапа процесса индивидуации, как правило, происходит гораздо раньше, в возрасте, когда человек обычно не обладает ни необходимой мудростью, ни силой духа. Помощником в этом случае может стать доверие к своему бессознательному, которое направляет человека (главным образом, посредством сновидений) на верный путь. Потеря связи с бессознательным, в частности, с Тенью, игнорирование ее требований грозит бедой. Юнг в своей автобиографии описывает эпизод, когда он был близок к смерти из-за ригидности сознательной установки, уводившей его в сторону от взаимодействия с бессознательным. Выход он нашел благодаря сновидению, благо основоположник аналитической психологии всегда очень серьезно относился в своим снам:
“Перед фантазиями, охватившими меня, столь волновавшими и, можно сказать, управлявшими мною, я чувствовал не только непреодолимое отвращение, но и неизъяснимый ужас. Я боялся потерять контроль над собою, я боялся сделаться добычей своего бессознательного, а как психиатр я слишком хорошо знал, что это значит. И все же я рискнул — и позволил этим образам завладеть мною…
Это было 12 декабря 1913 года, в этот день я решился на исключительный шаг. Я сидел за письменным столом, погруженный в привычные уже сомнения, когда вдруг все оборвалось, будто земля в буквальном смысле разверзлась у меня под ногами, и я погрузился в темные глубины ее. Я не мог избавиться от панического страха. Но внезапно и на не очень большой глубине я почувствовал у себя под ногами какую-то вязкую массу. Мне сразу стало легче, хотя я и находился в кромешной тьме. Через некоторое время мои глаза привыкли к ней, я себя чувствовал как бы в сумерках. Передо мной был вход в темную пещеру и там стоял карлик, сухой и темный как мумия. Я протиснулся мимо него в узкий вход и побрел по колено в ледяной воде к другому концу пещеры, где на каменной стене я видел светящийся красный кристалл. Я приподнял камень и обнаружил под ним щель. Сперва я ничего не мог различить, но потом я увидел воду, а в ней — труп белокурого молодого человека с окровавленной головой. Он проплыл мимо меня, за ним следовал гигантский черный скарабей. Затем я увидел, как из воды поднимается ослепительно красное солнце. Свет бил в глаза, и я хотел положить камень обратно в отверстие, но не успел — поток прорвался наружу. Это была кровь! Струя ее была густой и упругой, и мне стало тошно. Этот поток крови казался нескончаемым. Наконец, все прекратилось…
Шесть дней спустя (18 декабря 1913) мне приснился сон.
Я находился где-то в горах с незнакомым чернокожим юношей, вероятно, дикарем. Солнце еще не взошло, но на востоке уже показался свет, и звезды погасли. Вдруг раздался трубный звук — это был рог Зигфрида, и я знал, что мы должны убить его. Мы были вооружены и лежали в засаде в узком ущелье за скалою.
Неожиданно на краю обрыва в первых лучах восходящего солнца возник Зигфрид. На колеснице из костей мертвых он с бешеной скоростью мчался вниз по крутому склону. Едва он появился из-за поворота, мы выстрелили — и он упал лицом вниз — навстречу смерти.
Полный отвращения к себе и раскаяния — ведь я разрушил нечто, столь величественное и прекрасное, — я бросился бежать. Но начался ливень, и я понял, что он смоет все следы моего преступления. И так мне удалось спастись, и жизнь продолжалась, осталось лишь непереносимое чувство вины.
Проснувшись, я стал раздумывать, что бы это значило, но понять не смог. Я попытался заснуть снова, но некий голос сказал мне: “Ты должен понять это, ты должен объяснить это немедленно!” Волнение мое росло, наконец, наступил ужасный момент, когда голос произнес: “Если ты не поймешь сна, тебе придется застрелиться!” В ящике моего ночного столика лежал заряженный револьвер, и мне стало страшно. Я снова начал перебирать в уме все события моего сна, и вдруг смысл его дошел до меня. Он был о том, что происходило в мире. Зигфрид, подумал я, воплощал в себе то, чего хотела достигнуть Германия, — навязать миру свою волю, свой героический идеал. Таков был и мой идеал. Сейчас он стал невозможен. Сон показывал, что героическая установка более недопустима. — И Зигфрид должен быть убит
Мое преступление заставило меня страдать так сильно, будто я убил не Зигфрида, а себя самого: фактически я идентифицировал себя с героем. Я страдал, как страдают люди, жертвуя идеалами. Итак, я сознательно отказывался от героической идеализации, потому что есть нечто, что выше моей воли и моей власти, и моего Я.
Размышляя так, я успокоился и снова заснул.
Смуглый дикарь, сопровождавший меня и фактически толкнувший меня на преступление, был моей примитивной архаической Тенью. Дождь в моем сознании как бы “снимал” напряжение между сознанием и бессознательным.
В то время мои возможности истолкования этого сна ограничивались теми немногими идеями, которые я здесь привожу Однако это дало мне силы довести до конца мой эксперимент с бессознательным” (57, с. 180-182).
Встреча с Тенью часто фигурирует в снах. Вот пример сна девушки (Юли Р.), в котором главной фигурой является теневой, негативный Анимус:
Я в общежитии, в туалете. Хотя само общежитие мне не знакомо, но вроде бы я здесь живу. В туалете две двери, расположенные под углом 80 градусов друг к другу. Неожиданно появляется парень, он плотного телосложения, одет в черный тонкий свитер и тренировочные темные брюки (с факультета физвоспитания?) Намерения у него совершенно недвусмысленные, он надвигается на меня, как монолит Я пытаюсь сопротивляться и сразу понимаю, что с такой силой мне не справиться. Тогда я пробую его уговорить, чтобы он меня не трогал, и натыкаюсь на тупость и упрямство, он слушает долго, но ничего не понимает.
Все же я каким-то образом вырываюсь и с криком бегу вниз, к вахтеру. Тут появляется мой парень и с ним несколько друзей. Они заломили обидчику руки и начали бить, он не издал ни звука. Бросают его, он лежит на полу, скрученный, с закрытыми глазами, но я знаю, что он за мной следит. Первое время я не решаюсь зайти в комнату, где он лежит, но мне надо собрать вещи. Они лежат в разных местах, поэтому я несколько раз переступила через него.
Еще такой момент запомнился. Мой парень (Коля) что-то мыл в соседней комнате, и остался таз с грязной водой. Этой водой Коля заливал того парня, я вижу его лицо под мутной водой, но она сразу же уходит — как в ванной, когда пробку вытащишь.
Но особенно меня удивил последний эпизод. Когда я уже собралась уходить, то на пороге увидела беременную (на последнем месяце), это жена того спортсмена. Она совсем не была обижена или расстроена, наоборот, улыбалась. Я пожелала ей счастья. А в коридоре стояла пожилая женщина (лет пятидесяти) с измученным лицом. Она рыдала и пыталась мне что-то сказать, но я не помню, что…
Фигура теневого Анимуса в сновидении выглядит угрожающей, агрессивной. Сновидица с самого начала настроена на борьбу и сопротивление, хотя последнее не удается. Сон изображает бегство от негативных (тупость, упрямство, бездуховность, невосприимчивость), но также и позитивных (сила, настойчивость, сексуальность) аспектов Самости. Юля Р. пытается привычно защититься с помощью Персоны (вахтер — социальная роль), но ей нужен именно Анимус, мужская компенсация. Позитивные аспекты последнего объединены фигурой друга (Коли) — с ним во сне ассоциируется защита и помощь.
Сновидение подчеркивает настоятельную необходимость интеграции теневой стороны — сновидица возвращается к связанному насильнику, переступает через него, а он продолжает следить за ней с закрытыми глазами. Содержания теневого Анимуса необходимы для индивидуации, это “вещи, которые нужно собрать”. Но эти бессознательные содержания плохо (вернее, почти совсем) не осознаются, поэтому фигура выглядит тотально негативной, вода бессознательного Анимуса — грязной. Видимо, таковы пока типичные установки Юли относительно собственной сексуальности.
Последний эпизод сна вводит фигуру берёменной женщины (символ нарождающейся Самости), показательно, что она родственна негативному Анимусу. Прежняя Эго-установка (старая, измученная женщина) не хочет изменяться, плачет… Этот сон хорошо иллюстрирует известное положение аналитической психологии о том, что сделать из Тени врага или друга — дело самого сновидца, а успешная индивидуация возможна не через конфликт, а путем договора.
Архетип Персоны и сновидения, сопровождающие процесс психической инфляции
Индивидуация Самости встречает на своем пути множество препятствий. Одним из наиболее типичных становится влияние архетипа Персоны, воплощающего социокультурную детерминацию активности личности. Идея Персоны как такой стороны личности, которая является более или менее произвольно выбранным фрагментом коллективной психики, содержится у Юнга уже в “Психологических типах”. Здесь он рассматривает Персону как комплекс психических функций, осуществляющих гибкое приспособление личности к окружающей действительности.
Необходимость Персоны, этой юнгианской трактовки “личности как совокупности общественных отношений”, обусловлена социальной природой человеческой психики. Коллективные истоки Персоны воплощают в себе ту часть личности, которая всячески противится процессу индивидуации. “Как определенные социальные функции и потребности находятся в противоречии с интересами отдельных индивидуумов, так и у человеческого духа есть определенные функции или тенденции, которые в силу своей коллективной природы находятся в противоречии с индивидуальными потребностями” (66, с.203).
Персона как социальный архетип, охватывающий систему компромиссов, необходимую для жизни в общине, имеет свои корни в примитивной психической жизни. Юнг считал, что формирование Персоны начинается с того момента, когда в рамках первобытной родовой общины-семьи появляются возможности для развития индивидуальности, требующие вытеснения фрагментов коллективной психики. Личностное развитие у дикаря, (точнее, развитие лица — Person) есть вопрос магического престижа. Элементы особенного, отличного оформления внешности создают сакральную отстраненность, которая делается еще сильнее благодаря обладанию ритуальными тайнами. Так дикарь производит вокруг себя оболочку — Персону (маску). Благодаря ей индивидуум, казалось бы, покидал сферу коллективной психики, и в той мере, в какой ему удавалось идентифицировать себя со своей Персоной, он и впрямь ее покидал. Однако Персона была лишь заменителем, субститутом индивидуальности, так что личностное развитие рано или поздно сталкивалось с этой маской как с препятствием на пути индивидуации.
Почти все перечисленные Юнгом особенности и свойства примитивной Персоны сохраняются у данного архетипа и на более высоких стадиях развития общества. Магическая природа Персоны находит отражение в эзотерических аспектах профессиональной принадлежности (от жаргона “посвященных” до должностного дозирования информации — “не для всех”), внешняя атрибутика сопровождает практически все проявления Персоны, но главное — чем ярче выражен этот архетип в бессознательной основе личности, тем мощнее иллюзия последней относительно масштаба собственной индивидуальности.
Сновидения, включающие Персону, очень интересны и непросты для толкования. В нашем обществе противоречия между интересами Персоны и задачами индивидуации имеют специфический характер, так что Самость и Персона часто предстают двумя равно возможными (и одинаково привлекательными) направлениями жизненного пути. Вот сновидение современной деловой женщины:
Я собираюсь пойти в кино, очередь за билетами очень большая. Кинотеатр “Россия” во сне — это кинотеатр моего детства, куда я часто ходила, когда была маленькой. Очередь двигается быстро, но я побаиваюсь, что билетов может не хватить. Наконец, впереди меня остается всего два человека. Но им нужно несколько билетов, а мне всего один. Я очень хочу попасть в кино, поэтому протягиваю кассирше деньги раньше них, и она начинает заниматься мною. Говорит: “Вы ведь не хотите сидеть в последнем ряду?” Я вижу у нее в плане хорошее место в середине, и она дает мне билет.
Затем ситуация переносится в зрительный зал, я сижу с кем-то (подруга, знакомая?) и разговариваю с ней о работе, несделанных делах. В зале горит свет, это похоже на какое-то собрание или совещание, а не на киносеанс. Я громко обращаюсь к своему коллеге Е. В, (знаю, что он в зале), прошу его подойти ко мне. Сон заканчивается тем, что мы с этой (по-прежнему неявной) знакомой выходим из кинотеатра. Она оказывается моей одноклассницей Галей Тониной. Галя долго смотрит на меня и за что-то благодарит.
Данный сон показывает два варианта возможного будущего сновидицы. Первый — это поход в кино (деятельность на уровне Персоны). Символично название кинотеатра. В сновидении изображены очередь (социальная конкуренция), нежелание сновидицы “сидеть в последнем ряду”, обращение к коллеге, который ассоциируется со значимым социальным достижением.
Вторая возможность — это семейная жизнь и воспитание детей. Подруга Галя — женщина, которая отказалась от стратегии социальной конкуренции во имя семейных забот На символическом уровне Галя занята проблемами Самости, а сновидица — заботами Персоны. У нее есть выбор, и сновидение пытается помочь взвесить все “за” и “против”
Персона есть проявление или свойство личности, противоположное ее подлинности, аутентичности. Юнг писал “Мы не очень погрешим против правды, сказав: персона — это то, чем человек в действительности не является, но в то же время то, чем он сам, равно как и другие, себя считает” (57, с.376). Влияние этого архетипа приводит к различным искажениям процесса индивидуации, в частности, к психической инфляции. Этим понятием в аналитической психологии обозначают непомерное расширение, раздутость личности вследствие ассимиляции бессознательных содержаний и идентификации с ними. Психологическим эффектом инфляции может быть либо мания величия либо чувство неполноценности — в зависимости от того, в каком направлении происходит активизация отношения к внешнему объекту: в активном, при котором коллективный аспект расширяет сферу своего действия, или в реактивном, когда расширяется сфера претерпевания.
Вот серия эпизодов сновидения Оксаны Б.:
Старая однокомнатная квартира, где я жила в детстве. В комнате я и ИМ. (психотерапевт, женщина, которая может символизировать успех и жизненное благополучие). На стенах развешаны календари, все они за разные годы. Мы разговариваем, и мое внимание привлекает необычный календарь в японском стиле. Я дарю его Н.И., надписываю на память и иду провожать гостью на троллейбус.
Затем я оказываюсь с Н.И. на железной дороге, мы едем на устройстве, напоминающем дрезину. Скорость очень большая, и Н.И. советует мне крепче держаться за поручни и для лучшей устойчивости перейти на другую сторону. Ехать страшно (очень быстро), но я чувствую поддержку Н.И.
Наконец, я вижу себя в большом светлом (белом) здании, похожем на санаторий. Чувствуется, что рядом море, хотя я его и не вижу. День солнечный, вокруг много людей, я разговариваю с ними, но знаю, что попала сюда с определенной целью — мне нужно исправить надпись на календаре, которую сделала раньше. Н.И. я не нахожу, но календарь каким-то образом попадает мне в руки, я исправляю первую букву ее имени и с огромным облегчением ухожу.
Сновидение описывает начало индивидуации и терапевтическую помощь (последняя целиком соответствует сюжету второго эпизода сна). Старая однокомнатная квартира — символ прежнего Эго, установок и ценностей, которые нужно менять. Н.И. — посредник между Эго и новой Самостью, помощник, психопомп. Старые календари изображают время. Годы проходят, а ничего не меняется. Японский календарь — нечто новое (другая ментальность, направленность вглубь себя). Это способ, с помощью которого можно изменить установку сознания.
Однако Эго сновидицы цепляется за фигуру психотерапевта, чрезмерно ориентировано на помощь и поддержку. Третий эпизод изображает сложные отношения сознания (солнечный день, “белые палаты” — такое название дала Оксана своему сновидению) и бессознательного (“рядом море, но я его не вижу”). Возможная инфляция изображена очень изящно — помогающую фигуру с сильной мана* (Мана — это меланезийское слово, обозначающее силу необычайного действия, исходящую от человека, предмета, событий или духа. Примитивное понятие о психической энергии. — Прим. ред.) зовут Надеждой; сняв первую букву, мы получаем классический символ Персоны. Сон говорит Оксане, что ей нужно искать свой путь, не отождествляясь с привлекательными в социальном плане фигурами, сколь бы сильное впечатление они не производили. Терапевт может советовать “перейти на другую сторону”, оказать поддержку, помочь найти психическое равновесие, но не более того. Фигура Н.И. — не Самость, а мана-личность, грозный признак инфляции Эго сновидицы.
Процесс инфляции как удаление от Самости есть движение в направлении, обратном индивидуации. Оно сопровождается диссоциацией психических содержаний, нарастанием расщепления в системе личности, антагонизмом сознательной и бессознательной установок. В такой ситуации резко увеличивается компенсаторная функция сновидений, которые часто остаются единственным мостиком, соединяющим индивида с его подлинной сущностью. Сны могут показывать гипертрофированные последствия переоценки родительских влияний или служебных успехов, они рисуют картины необъяснимых и немотивированных социальных катастроф — тем более ужасающих, чем более стабилен реальный социальный статус и престиж сновидца.
Большой актовый зал, там идет какой-то концерт. Я сижу немного сбоку и знаю, что должен как бы судить или оценивать зрелище. Со мной никого нет. Концерт очень длинный, такой, как в советское время — песни хором, народные танцы, чтение стихов (парадных, юбилейных). Мне скучно, и я думаю: “Хоть бы скорее все кончилось”. Наконец, концерт кончается. Я знаю, что должен выйти на сцену и поздравить победителей. Иду, попадаю куда-то за кулисы, долго плутаю по темным коридорам, никак не могу попасть на сцену. Всюду доски, пыль. В голове мысль: “Все уже давно разошлись”. Наконец, как будто вижу впереди свет и понимаю, что там сцена. Бегу туда бегом и неожиданно проваливаюсь куда-то вниз, а в руках держу этот громадный дурацкий букет. На этом сон кончается.
Данное сновидение очень наглядно изображает контраст между высоким, устойчивым социальным статусом сновидца и реальным положением его дел. Сознательная установка сидит в ложе и скучает. Сновидец выглядит настоящей персоной — он должен судить и оценивать работу других. Бессознательное показывает несколько другую картину — блуждания по пыльным задворкам, осознание собственной ненужности (опоздания — все уже давно разошлись). Финальное падение вниз (с букетом в руках) — это бессознательная коррекция завышенной самооценки сновидца, главное послание сна. Образы сновидения — концерт, сцена, букет цветов, пыльные коридоры — хорошо соотносятся с символикой Персоны как внешней, социальной части человеческой души.
Персона в сновидениях представлена персонажем с явно акцентированными элементами внешнего облика, ее проявлениями служат одежда, украшения, интерьеры и т.п. Человек с мощной Персоной, которая подобно панцирю изолирует его от Самости, может увидеть себя во сне голым, в разорванной одежде, измазанным грязью. Бессознательное, желающее ограничить чрезмерные притязания Персоны, создаст сновидение на тему безусловного подчинения, в котором сновидец будет действовать как полицейский, дрессировщик, строгий педагог, охранник или послушный раб. В случае желания “наставить” человека на путь индивидуации типичным мотивом его снов будет фальшь, изображаемая как сценическое действо, посещение косметического салона или парикмахерской, кукольного театра и т.п.
В процессе индивидуации необходимо не только осознать искажающее влияние Персоны, но и преодолеть его. Это сопряжено с более или менее болезненным крушением сознательной установки, которое, по словам Юнга, напоминает “гибель мира в миниатюре, в результате чего все снова возвращается в начальный хаос. Чувствуешь себя брошенным на произвол судьбы, дезориентированным, кораблем без кормила, отданным на волю стихий” (66, с.224). Такая потеря равновесия может быть целесообразной, если в конечном результате инстинктивная деятельность бессознательного устанавливает новое равновесие, а сознание оказывается в состоянии ассимилировать, т.е. понять и переработать произведенные бессознательным содержания.
Но зачастую личность выбирает для себя линию наименьшего сопротивления и падает обратно в коллективное бессознательное, которое отныне берет на себя руководство психической жизнью. В этом случае наблюдается либо регрессивное восстановление персоны, при котором человек находит для себя новую социальную роль, более мизерную и ничтожную, чем раньше, либо идентификация с коллективной психикой, собственно инфляция в чистом виде, когда личность мнит себя носителем тайного знания, божественной мудрости, владельцем сокровища или обладателем непобедимого оружия — в метафизическом смысле, т.е. преувеличивает свою важность, ценность и значимость и демонстрирует неадекватное поведение в социальной сфере. Сновидения могут рисовать более реалистичную картину положения вещей — хороший пример приводит Юнг, описывая сон одной дамы, считавшей себя всегда правой и наиболее достойной всеобщего уважения и почитания. Дама эта в своем высокомерии была глуха к любым доводам рассудка. Однажды во сне она увидела себя пришедшей в гости на великосветский прием. Хозяйка приветствовала ее словами: “Входите, все Ваши друзья уже здесь”. Дама отворила дверь и оказалась… в коровнике. Так сновидение метафорически указало ей на ее подлинное место.
Образы Анимы и Анимуса в сновидениях
Дальнейшее продвижение по пути индивидуации приводит к встрече с одной из самых загадочных фигур бессознательного — с архетипом Анимы/Анимуса. Эти архетипы компенсируют мужскую или женскую природу индивида. Юнг считал, что в бессознательном каждого мужчины скрыта женская личность, а в бессознательном женщины — мужская. Анима и Анимус живут и функционируют в более глубоких слоях бессознательного, они чужеродны и привносят в сознание загадочные психические содержания, принадлежащие далекому прошлому. “Это дух наших неизвестных предков, их способ думать и чувствовать, их способ познавать жизнь и мир, богов и человека. Факт наличия этих архаических слоев является предположительно корнем веры в реинкарнацию и в возможность воспоминаний из “прошлых существований”… Анима и Анимус живут в мире, совершенно отличном от внешнего, где пульс времени стучит бесконечно медленно, где рождение и смерть индивида не идут в счет. Не удивительно, что их сущность — чужеродна, и столь чужда, что их вторжение в сознание часто равнозначно психозу” (67, с.205).
Архетип Анимы привлекал Юнга очень сильно. Ее образ постоянно присутствовал в его собственных снах и видениях, так что представления об одержимости мужской психики Анимой, о многочисленных и сложных проблемах, порождаемых ею, имеют, безусловно, глубоко личностную природу. Он сам описывает это так:
“Меня крайне занимало то, что какая-то женщина существует внутри меня и вмешивается в мои мысли. В самом деле, думал я, может она и есть “душа” в примитивном смысле слова, и я спросил себя, почему душу стали называть “anima”, почему ее представляют как нечто женственное. Впоследствии я понял, что эта “женщина во мне” — некий типический, или архетипический образ в бессознательном всякого мужчины, я назвал его “Анима”…
Сперва я обратил внимание на негативные аспекты Анимы. Я испытывал страх перед нею, будто от присутствия чего-то невидимого. Затем я попытался посмотреть на себя со стороны и подумал, что все мои записи и наблюдения над собой — не что иное, как письма, адресованные ей, т.е. той части Я, чей взгляд на вещи отличается от моего — сознательного — взгляда и самому мне представляется необычным и неожиданным… Каждый вечер, записывая свои фантазии, я думал: если я не запишу, моя Анима не сможет удержать их” (57, с. 187-188).
Негативная Анима в мифологии, сновидениях и фантазиях представлена образами коварных колдуний, ведьм, злых фей. Часто они имеют отношение к воде (символу бессознательного) — таковы русалки, ундины, сирены, вилии, Мелюзина, Лорелей, отчасти Цирцея (живет на острове и с помощью колдовства превращает мужчин в свиней). Опасные аспекты Анимы отражаются посредством сексуальных действий (ведьмы на шабаше, суккубы — “мертвецы, вступающие в связь со спящими юношами, высасывая из них жизнь), мучений и убийств. Негативная Анима в сновидениях изображается фигурами ведьм, злобных колдуний, различными чудовищами женского пола. В реальной жизни ее проекция создает роковых, демонических женщин (femme fatale), отношения с которыми могут погубить мужчину. Широко известные образы Кармен, леди Макбет, Настасьи Филлиповны (в “Идиоте” Достоевского) воплощают разрушительную силу Анимы. Снежная Королева из сказки Андерсена иллюстрирует холодную и неумолимую Аниму, превращающую жизнь в ледяную пустыню. Совершенно классическим типом негативной Анимы является Магда, главная героиня “Камеры обскуры” В.Набокова. Этот роман — одна из самых ярких литературных иллюстраций того, как складывается и чем заканчивается жизнь мужчины, попавшего под власть “черной” Анимы.
Положительные стороны Анимы не менее многочисленны, чем ее отрицательные свойства. Архетип Анимы воплощает идею красоты и духовности, не надо забывать, что Анима — это прежде всего Душа. Позитивные аспекты Анимы связаны с тем, что она обеспечивает компенсаторное равновесие сознания и бессознательного, посредничая между ними. В Аниме заключается полнота и цельность бессознательной душевной жизни: “Анима — не философское понятие, но природный архетип. Только он способен удовлетворительным образом свести воедино все проявления бессознательного, примитивных духов, историю языка и религии… С нею ничего нельзя поделать; она всегда есть a priori настроений, реакций, импульсов, всего того, что психически спонтанно. Она живет из самой себя и делает нас живущими. Это жизнь под сознанием, которое не способно ее интегрировать — напротив, оно само всегда проистекает из жизни” (56, с.116). Анима есть воплощенная духовность, недаром очень часто она изображается в виде воздушного, летающего существа — эльфа, бабочки, птицы. Одно из самых поэтических изображений Анимы-души — Психея, прелестная героиня всем известной сказки.* (См. посвященную ей работу Р.А.Джонсона “ОНА”) Совершенно потрясающий по своей художественной силе и точности образ Анимы создал Осип Мандельштам:
Когда Психея-жизнь спускается к теням
В полупрозрачный лес вослед за Персефоной,
Слепая ласточка кидается к ногам
С стигийской нежностью и веткою зеленой.
Навстречу беженке спешит толпа теней,
Товарку новую встречая причитаньем,
И руки слабые ломают перед ней
С недоумением и робким упованьем.
Кто держит зеркало, кто — баночку духов.
(Душа ведь женщина, ей нравятся безделки.)
И хор безлиственный прозрачных голосов
Скупые жалобы кропят как дождик мелкий.
И в нежной сутолоке, не зная, что сказать,
Душа не узнает старинные дубравы.
Дохнет на зеркало и медлит передать
Лепешку медную с туманной переправы.
Анима — фактор наивысшей важности в психологии мужчины, где всегда действуют эмоции и страсти. Она усиливает, преувеличивает, подделывает и мифологизирует все эмоциональные отношения к профессии и противоположному полу. Лежащие в основе этого фантастические хитросплетения — ее рук дело. Вот пример сновидения, где многоликая Анима является в самых различных ипостасях:
Ночь. Я в старом, заброшенном доме, который стоит на пустыре. Комната темная, запущенная, с обветшалыми облезлыми стенами и грязным деревянным полом. Мебели нет, только два окна, на правую и левую сторону. Я один. Гляжу в правое окно и вижу на улице ведьму. Это старуха лет 60-65 с совершенно жутким лицом, не страшным, а именно жутким. Она молча смотрит на меня, мне становится страшно, даже как-то безысходно, беспросветно. Чувство обреченности, отчаяния и неизъяснимого ужаса. Я кричу так сильно, что просыпаюсь, и оказывается, что мой крик разбудил отца и мать.
Затем сон продолжается. Я в той же комнате, все по-старому, но вместе со мной мать, отец, сестра и прабабушка (покойная). Все молчат, в комнате гнетущая атмосфера, как будто кто-то умер или случилось нечто непоправимое. Неуютно, плохо, похоже на то, как люди вынуждены куда-то бежать (эвакуация?) Я гляжу в левое окно и вижу ту же самую ведьму, она смотрит на меня немигающими глазами, видит насквозь — прежний ужас возвращается. Я кричу, прабабушка пытается меня защитить, протягивает руку, но от ведьмы по воздуху пролегает каменный поток — и бабушка застывает, окаменевает, так и стоит с протянутой вперед рукой, закрывая меня от ведьмы. Я достаю крестик, который висит у меня на шее, пробую молиться, и ведьма исчезает. Я просыпаюсь. Это самый ужасный сон в моей жизни.
Сновидение приснилось молодому человеку (Сергею П.) в кризисный период его судьбы. Он остро переживал одиночество, отчужденность от окружающих людей. Разрыв с любимой девушкой (они были вместе полтора года) усилил тоску, пронизывающую сон. Актуальная жизненная ситуация отражена образом пустыря, заброшенного дома, грязной запущенной комнаты. Усталое, измученное эго не может препятствовать вторжению бессознательных содержаний. Ужасная ведьма ассоциируется с девушкой, которую Сергей бросил и испытывал вину, угрызения совести. Внешне разрыв не выглядел произошедшим по его инициативе, но на самом деле это было именно так, и ведьма “смотрит так, как будто все это знает”. Ведьма-Анима определяет эмоциональный фон сновидения, она все знает и видит все насквозь. Этот пронизывающий взор невыносим и ужасен.
Внутренний мир П. активно ассимилировал бессознательные содержания, вина и угрызения совести сделали его чувствительным по отношению к своим ранее неосознаваемым чертам и мотивам. Бессознательное изменило самооценку и образ Я, Сергей понял, что у него есть негативные, теневые черты, и их довольно много. “Черная Анима” сновидения поистине ужасна.
В первом эпизоде сна показано, как замкнутое пространство комнаты (эго сновидца) начало расширяться, дифференцироваться (окна). Однако этот процесс оказался мучительным и болезненным — Сергею страшно заглянуть в глаза реальности собственной теневой природы. Анима-защитница (прабабушка), обладающая позитивной семантикой, указывает на то, что в поисках спасения сновидец зашел слишком далеко — фактически “спустился” в коллективное бессознательное. Там, в царстве мертвых, покойная бабушка пытается — и не может его защитить. Индивидуация, личностный рост предполагает разрушение старых детских образов хтонической материнской природы, в сновидении символически показано, что они не способны совладать с ведьмой, ее демонической мощью. Образы родителей, возможно, символизируют неинтегрированные комплексы, сестра — еще одна (позитивная) ипостась Анимы, в данном сне она пассивна и нейтральна.
Последний эпизод сна (спасение с помощью нательного креста) отражает архетипический христианский мотив спасения души — через боль, страх и страдания. В целом сновидение соответствует этапу индивидуации, связанному с интеграцией Анимы, ее темной, хтонической стороны.
Юнг считал разрешение проблем с Анимой важнейшей частью психотерапевтической работы и процесса индивидуации. Не освободившись от анимистической зачарованности, мужчина не станет самостоятельным и цельным, не научившись взаимодействовать с Анимой, он не сможет испытать счастья в любви и семейной жизни. Этот архетип широко представлен в сновидениях и чрезвычайно важен для их толкования. Вот сновидение юноши, который только начинает свое “разбирательство с Анимой”:
Я лечу, вернее — парю в небе на каком-то очень легком аппарате, рассматриваю окрестности, встречаю теплые потоки воздуха. Чувство полета вызывает радостный крик, но я не слышу своего голоса. Вижу горы (невысокие, скорее холмы), покрытые зеленой травой. Постепенно холмы вырастают (но они по-прежнему зеленые), я понимаю, что это настоящие горы, и я парю очень высоко. Солнце садится, окрашивая небо в оранжевый цвет, меня переполняет чувство бесконечности пространства, благоговения и красоты. В то же время я знаю, что где-то за моей спиной находится городская свалка. Удивлен, что в таком месте — так красиво, думаю: как я далеко залетел!
Продолжаю парить и на одном из холмов внизу замечаю девушку. Спускаюсь пониже, парю над ней, описывая круги, и вижу, что это моя сестра (двоюродная). Она говорит, что я должен взять ее с собой, но мне сильно не хочется. Я пытаюсь ей объяснить, что самолет у меня маленький, одноместный, и двоих просто не выдержит. Но все же беру ее с собой, и мы летим вдвоем, точно в обратном направлении. Я уже не чувствую прежнего восторга, мне неудобно и страшно, более того, я вижу, что мы падаем. Дельтаплан зацепляет крылом холм и разбивается вдребезги. Мы сидим вдвоем, и я упрекаю свою попутчицу в том, что все это — из-за нее. На этом просыпаюсь.
Это сон символически изображает страх перед началом очередного этапа индивидуации — интеграции Анимы. Полет на дельтаплане, оставшаяся позади свалка (Тень), зеленые холмы относятся к типичной символике процесса индивидуации. Характерным является и выбор сестры для манифестации Анимы. Реально сновидец готов признать, что в его жизни есть проблемы, связанные с девушками, он чувствует себя недостаточно компетентным в этой сфере жизни. В действительности он боится женщин и не доверят им, что и показано в сновидении.
Встреча с Анимой — трудное испытание, из которого не многие мужчины выходили с честью. Такая встреча может произойти во внешнем мире — поскольку черты и свойства Анимы проецируются на реальных женщин, или в мире внутреннем — интеграция с Анимой является необходимым этапом процесса индивидуации “Связь с Анимой является пробой мужества и огненной ордалией для духовных и моральных сил мужчины” (56, с.118). Непонятная и таинственная Анима, являясь мужчине в сновидениях в виде загадочных, частью обольстительных, частью ужасных женщин, обычно проецируется на противоположный пол. Сюда относятся все случаи “роковой любви”, необъяснимой и безумной страсти, которая захватывает мужчину тем сильнее, чем более разумную и сознательную жизнь он привык вести. Брак с Анимой (женщиной, душевный склад которой дает особенно сильные основания для проекции мужской Анимы) сулит вступившему в него райские наслаждения и адские муки, он может закончиться самоубийством или кровавой драмой.
Юнг отмечает четыре ступени в развитии Анимы. На первой она воплощена в образе Евы, олицетворяющей стихийное природное начало, не способное к рефлексии и моральным размышлениям, недальновидное, находящееся в рабстве у чувственных впечатлений. Это глубоко бессознательная ступень, живущая в невинности и неведении райского сада, не различающая добра и зла. Она воплощает слепую бессознательную силу инстинктов, соблазн, искушение (история с яблоком). Анима-Ева —- это природная биологическая жизнь в ее тотальности.
Вторая ступень — это Елена Троянская, Прекрасная Елена, олицетворяющая красоту и эротическую привлекательность, страстную романтическую любовь. Такая любовь слепа и не думает о последствиях, она способна на жертвенность и не лишена духовности. Но союз с Еленой, как мы помним, не принес счастья ни Менелаю, ни Парису. Обычно влюбленные гибнут, становясь жертвой рока или судьбы. Сюда же можно отнести образы Грайне, Изольды, Джиневры, Джульетты.
Третья ступень соответствует Деве Марии, плодотворящей любви, поднимающей эрос до высот духовности. Воплощенная в женщине, она одновременно Мать и Дева — заботливая, любящая, прекрасная, духовно богатая.
Наконец, четвертая, высшая ступень — это София, Премудрость Божия (у Юнга она называется Sapientia). Образ Мудрости, идущий еще от гностиков, прекрасно описан в православной христианской традиции.
Как и любой архетипический феномен, Анима сочетает в себе позитивные и негативные черты, божественную и демоническую природу. К ней неприложимы расхожие представления о добре и зле. Все, относящееся к Аниме, нуминозно, т.е. безусловно значимо, опасно, табуировано, магично. “Это змей-искуситель в раю тех безобидных людей, что переполнены благими намерениями и помыслами. Им он предоставляет и самые убедительные основания против занятий бессознательным. Причем нередко в этом есть доля истины, хотя бы потому, что жизнь сама по себе не есть благо, она также является и злом. Желая жизни, Анима желает и добра, и зла. В эльфической жизненной сфере такие категории просто отсутствуют. И телесная, и душевная жизнь лишены скромности, обходятся без конвенциональной морали, и от этого становятся только более здоровыми. Анима верит в каллокагатию (прекрасное и доброе — прим. авт.), а это первобытное состояние, возникающее задолго до всех противопоставлений эстетики и морали” (56, с. 117).
Процесс индивидуации не может происходить без содействия Анимы, осознание которой создает возможность компенсации антагонизма Самости и Персоны. Анима часто выступает в спасительной роли в ситуациях, которые кажутся человеку безвыходными. “Анима, — пишет Юнг, — принадлежит к тем “пограничным явлениям”, которые происходят, главным образом, в совершенно особых психических ситуациях. Подобные ситуации всегда характеризуются более или менее внезапной ломкой образа или стиля жизни, которые до этого казались необходимым условием и фундаментом всего индивидуального существования. Когда разражается подобная катастрофа, для человека не только отрезаны все пути к отступлению в прошлое, но и нет, кажется, никакого пути для движения вперед, в будущее. Он оказывается один на один с беспросветной и непроницаемой тьмой, чья бездонная пустота внезапно заполняется неким видением, осязаемым присутствием какого-то чуждого, но способного прийти на помощь существа” (58, с. 150). Эту функцию Анимы-спасительницы Юнг подробно описывает в работе “Парацельс как духовное явление”. Он рассказывает средневековую легенду об Аниме-Мелюзине, водной фее, давшей мудрый совет рыцарю Раймонду, который случайно убил на охоте усыновившего его знатного и богатого графа Пуатье и оказался именно в такой ситуации, как было описано выше. Пример сновидения с помогающей Анимой:
Я знаю, что должен куда-то уезжать, внезапно и быстро, нет времени на сборы и подготовку. Может быть, это бегство. Я ухожу вечером, долго иду по пустынной местности, и оказываюсь в очень большом городе (как Москва), но уже как бы днем. Ярко светит солнце, много людей, но все они меня не замечают и не понимают, вернее, не слышат, когда я с ними заговариваю. Я чувствую одиночество и грусть. Наконец, решаю, что буду просто ходить по городу и рассматривать памятники. Их очень много, и это все одиночные фигуры, стоящие, никаких скульптурных групп или там конных фигур нет. Одна из скульптур стоит в центре большой круглой площади, где нет машин и людей. Я подхожу ближе и вижу, что это женщина в старинном платье с короной на голове. Видимо, какая-нибудь императрица. Я сажусь у подножия монумента и чувствую, что здесь мое место. Мне очень спокойно, одиночества больше нет. Думаю: как стемнеет, я должен ей помолиться, и все будет хорошо. Конца сна я не запомнил, но проснулся успокоенный, с ощущением, что все будет хорошо.
Здесь процесс личностного роста изображен скитаниями по городу (“большой” мир = столица), сознание не оказывает эго существенной помощи (днем, при ярком свете люди не заговаривают со сновидцем). В тоске и грусти (экзистенциальное одиночество) он решает обратиться к коллективной памяти (памятникам), и среди архетипов бессознательного выбирает один из самых сильных (Анима-королева, ее нуминозная мощь символизируется атрибутами царской власти). Конец сновидения обещает эго ее защиту и помощь, но при условии непременного активного взаимодействия (“я должен ей помолиться, и все будет хорошо).
Интегрированная Анима становится уникальным посредником между сознанием и бессознательным, она есть центральный фактор, обеспечивающий психическое равновесие индивидуальности, приблизившейся к Самости. Эта вожделенная гармония символически представлена божественной сизигией, женско-мужской парой, слиянием обеих начал, называемых на Востоке Ян и Инь. Мужчина, осознавший и интегрировавший свое женское начало, достигает полноты и цельности, воплощаемой архетипом Самости.
Процесс индивидуации предполагает интеграцию архетипов Анимы и Анимуса, чья негативная роль сочетается с позитивными сторонами и свойствами, абсолютно необходимыми для полноценного развития Самости. Женская и мужская персонификация бессознательного воплощают принципы соответственно Эроса и Логоса, компенсирующие преобладающую сознательную установку. Анима как “женщина внутри” детерминирует эмоциональные аспекты мужской личности, управляет жизнью его чувств и несет ответственность за всевозможные аффективно обусловленные катастрофы — неуместные влюбленности, разрушительные привязанности, неудачи в браке и в интимной жизни. Анимус у женщины тяготеет к сфере разума и убеждений, формирует мнения, участвует в принятии важных решений и, в определенной степени, структурирует весь ее жизненный путь. Влияние Анимуса сказывается в сфере ценностей и идеалов, в установках, связанных с воспитанием детей. Типичная сфера его власти — профессиональная карьера женщины или ее светская жизнь.
“Если бы мне нужно было одним словом обозначить то, — пишет Юнг, — в чем состоит различие между мужчиной и женщиной в этом отношении, и, таким образом, то, что характеризует анимус в отличие от анимы, то я мог бы сказать только одно: если анима производит настроения, то анимус — мнения, и как настроения мужчины появляются на свет из темных глубин, так и мнения женщин основываются на столь же бессознательных, априорных предпосылках. Мнения анимуса очень часто имеют характер солидных убеждений, поколебать которые нелегко, или принципов, которые якобы неприкосновенно общеобязательны” (66, с.276).
Негативный Анимус, по словам Юнга, “представляет собой квазиинтеллектуальный элемент, который лучше всего определяется словом “предрассудок” (“предубеждение”). Так же, как Аниму мужчины составляют низшие аффективные привязанности, Анимус женщины состоит из второсортных суждений или, лучше сказать, мнений… Худший вариант Логоса в Анимусе выражается как что-то совершенно бессвязное, либо как непоколебимый предрассудок, либо как мнение, которое — что довольно сильно раздражает — не имеет ничего общего с существом предмета” (60, с. 139). Проекцией Анимуса можно объяснить многочисленные примеры жестоких и опрометчивых поступков, совершаемых внешне благополучными женщинами. В сновидениях этот аспект Анимуса представлен мертвецами, разбойниками, убийцами. Литературными иллюстрациями негативного Анимуса являются мертвый жених из баллады Шиллера “Ленора”, Синяя Борода, Анатоль Курагин, чуть было не погубивший Наташу Ростову, Гилберт Озмонд в романе Г.Джеймса “Женский портрет”* (См. Приложение 3), Черномор из сказки Пушкина “Руслан и Людмила”.
Подобно Аниме, Анимус также характеризуется четырьмя ступенями развития. На первой стадии он воплощает телесную красоту и физическую мощь мужчины (всякого рода супермены, герои боевиков, киноактеры типа Сильвестра Сталлоне или Арнольда Шварцнеггера и их герои —Тарзан, Терминатор, Джеймс Бонд и т.п.). На второй ступени к внешней красоте добавляется духовное содержание, и перед нами романтический герой, подобный Байрону, благородный разбойник или, наоборот, детектив-сыщик, отважный путешественник. Прекрасный пример — герой французского фильма “Искатели приключений”, которого играет Ален Делон. Третья стадия соответствует социально успешному, часто богатому и удачливому в делах мужчине, такой Анимус проецируется на видных общественных и политических деятелей, бизнесменов, писателей и проповедников. Хорошей иллюстрацией может служить современный петербургский политик Анатолий Собчак. Наконец, четвертая стадия представлена фигурой мудрого учителя и советчика, духовного руководителя, подобного Л.Толстому, М.Ганди.
Сновидение 35-летней Елены С, в котором символически представлены эти четыре ступени:
Сон состоит из нескольких отдельных эпизодов, но они воспринимаются как единое сновидение. Сначала я вижу мой дом и сад, как в детстве. В спальне человек с внешностью моего мужа (но во сне я знаю, что это отец) что-то делает с полом — то ли чинит, то ли чистит. Как раз на том месте, где обычно стоит моя кровать. Делает он это долго, хотя кажется, что работы не много.
Затем я вижу своего первого мужа, он сидит у нас в саду, на деревянной лестнице, и моется в тазу. Голову уже помыл (волосы мокрые), моет торс до пояса. Помывшись, надевает майку ярко-оранжевого цвета — такие обязаны носить дорожные рабочие поверх своих ватников.
Далее я гуляю в балке (тоже реминисценция из детства) с молодым парнем, который явно зависим от меня. Я уже хочу уходить, но он настойчиво просит меня пройти чуть дальше, и показывает на склоне балки огромные плоды (оранжевые, похожие на апельсины), и говорит, что они принадлежат мне, и урожай надо собрать. Я думаю, что, если учитывать перспективу (плоды видны издали), то они должны быть величиной с тыкву. Они и растут так, как дыни или тыквы — на плетях, стелящихся по земле.
Потом я оказываюсь где-то на железной дороге, в хоздворе. Со мной мужчина средних лет, он явно какая-то социальная фигура (начальник?) Мимо проходит поезд, вагоны грузовые, закрытые. Мой спутник спрашивает, что в этих вагонах, не письма ли? Нет, отвечаю я, в них вещи, а письма будут видны. И действительно, в последующих вагонах (у которых обращенная к нам сторона затянута сеткой) видны огромные кипы писем, целые груды. Я говорю: какая огромная работа (нам предстоит)! Он успокаивает меня: мол, ничего, справимся. Тут оказывается, что это мой знакомый СЮ.
В этом сновидении присутствуют все перечисленные выше четыре ступени. Анимус на первой из них — это бывший муж сновидицы, красивый, но крайне примитивный в духовном плане парень. Во сне, как и в действительности, акцентировано телесное совершенство (оранжевая майка — сигнальный цвет — привлекает внимание к его полуголому торсу). Следующий эпизод соответствует второй ступени, выбрана фигура довольно романтичного молодого человека. Фактически для Елены обе эти стадии являются “давно пройденными”, что и отображено в сновидении. Романтические плоды — на самом деле тыквы (нечто большое и безвкусное — связь с таким Анимусом будет означать инфляцию).
Анимус на третьей ступени относится к актуальной жизненной ситуации сновидицы. Она нашла новую, интересную работу у выведенного сновидением СЮ. Работа интересная, творческая, но сложная, ее “много” (груды писем). Анимус-3 как будто бы обещает поддержку, но что будет на самом деле (что там внутри закрытых, запломбированных вагонов), пока не ясно. СЮ. первоначально “замаскирован” сновидением, это пока что “темная лошадка”.
Высший (четвертый) уровень во сне не случайно оказался на первом месте. В действительности ему соответствуют отец сновидицы и ее муж (мудрый, намного старше нее). Обе фигуры укрепляют основу существования Елены С. (пол в ее комнате). Работы там и правда много. Этот эпизод, скорее всего, главный — бессознательное намекает на то, что в реальной жизни Елена недооценивает старания и усилия своего мужа.
Фигура Анимуса, в особенности его позитивный аспект вообще мало описаны Юнгом в сравнении с Анимой. Упоминается влияние Анимуса на межличностные отношения: “Анимус, так же, как и Анима — ревнивый любовник, способный поставить на место действительного человека мнение о нем, мнение, явно сомнительные основания которого никогда не подвергаются критике. Мнения Анимуса всегда коллективны и стоят над индивидуумами и индивидуальными суждениями, точно так же, как Анима с ее антиципациями и проекциями чувства встает между мужчиной и женщиной” (66, с.277). Описаны также некоторые особенности проецирования Анимуса (“Отношения между Я и бессознательным”), восточные варианты этого архетипа и его алхимическая символика (“Тайна Золотого Цветка”, “Дух Меркурий”, “Парацельс как духовное явление”).
Безусловно, наилучшим примером образа, воплощающего позитивный аспект Анимуса, является личность самого Карла Густава Юнга. Эта идея слишком очевидно приходит в голову его внимательным читательницам, к числу которых относится и пишущая эти строки. Сам Юнг, предвосхищая наши восторги, скромно заметил в последней главе своей автобиографии: “Когда мне говорят, что я много знаю, или называют мудрецом, я не могу принять это на свой счет. Представьте, что кто-то зачерпнул шляпой воду из потока. Что с того? Я ведь не тот поток. Я лишь стою рядом, но не делаю ничего. Другие стоят тут же, и большинство из них знают, что им делать. Я же не делаю ничего. Я никогда не считал себя тем, кто способен позаботиться о семенах и колосьях. Я стою и удивляюсь тому, на что способна природа” (57, с.350).
Анима и Анимус в сновидениях представлены фигурами противоположного сновидцу пола. Поскольку генетически эти архетипы тесно связаны с отцом и матерью ребенка, то в сновидениях они могут принимать родительские образы. Семантика Анимы/Анимуса будет негативной или позитивной в зависимости от актуальной жизненной ситуации, реальных проблем, степени односторонности сознательной установки и способов реализации половой роли. Уровень духовного развития мужчины определяет наличие у него неразвитой, капризной, мнительной, грубо эротизированной и деструктивной Анимы или же тонкой, чуткой, обаятельной, с ярко выраженным творческим, созидающим началом. Психологическая зрелость женщины выражается в том, чем для нее является Анимус — злым духом, чье разрушительное влияние способно погубить любое начинание — от брака или карьеры до жизни в целом, или мудрым советчиком и надежным помощником, вселяющим уверенность в собственных силах.
Метафорически интеграция Анимы/Анимуса, союз сознания и бессознательного изображается с помощью иерогамии, священного брака, ребенком которого является божественная Самость. Соответствующие образы и символы будут появляться в сновидениях человека, успешно продвигающегося по пути индивидуации. Такие сны могут знаменовать благоприятное окончание кризисного периода в жизни и служить провозвестниками грядущего физического и духовного исцеления. В автобиографии Юнга эти видения описаны как исход его длительной и опасной болезни:
“Я парю в пространстве, будто я скрыт в недрах вселенной, в совершенной пустоте и совершенном блаженстве. “Это и есть вечное блаженство, — думал я. — И это невозможно рассказать, так это прекрасно!”
…Сам же я был в Пардес-Римоним, в гранатовом саду, и там происходила свадьба Тифэрет и Малхут (олицетворения Красоты и Царственности — прим. авт.). Еще я был рабби Шимоном бен Иохаи, чей мистический брак праздновали сейчас. Это было именно так, как это изображали каббалисты. Я не могу рассказать, как это было удивительно. Я только твердил себе: “Это гранатовый сад! И здесь, сейчас празднуют соединение Малхут и Тифэрет!” Я не знаю точно, какова была моя роль. Но я чувствовал себя так, как будто я сам и есть — это празднество, и я испытывал блаженство.
Постепенно отзвуки событий в гранатовом саду умолкли во мне. Затем последовало заклание пасхального агнца в празднично украшенном Иерусалиме. Я не в состоянии описать это, но это было прекрасно. Был свет, и были ангелы. И я сам был Agnus Dei.
Затем и это исчезло, и явился новый образ, последнее видение. Я дошел до конца широкой долины и оказался перед цепью покатых холмов. Все вместе это составляло античный амфитеатр. Он чудесно смотрелся на фоне зеленого пейзажа. И здесь, в этом театре, праздновали иерогамос. Танцовщицы и танцовщики выходили на помост, и на убранном цветами ложе представляли священный брак Зевса и Геры, как это описано в “Илиаде” (57, с.291).
Самость: предвечный младенец в предвечные времена
Процесс индивидуации является, в сущности, бесконечным. Его природу выражает не прямая линия, а, скорее, спираль, вечно наматывающая свои витки, сплетающие сознание с бессознательным. Архетип Самости, воплощающий представления о психической целостности и полноте, соотносится с образами, символизирующими процесс развития и трансформации, — такими, как Путь (Дао), Золотой Цветок, Божественный Младенец, Бог (Христос, Митра, Будда, Брахма), Философский Камень и т.п. Эти символы объединяют в себе идеи и свойства универсума гармонии, бесконечности, вечности, святости и красоты.
В сновидениях Юнга приближение к Самости выражалось символом иерогамоса, священного брака, божественной сизигии. Достаточно часто образ Самости также воплощает дитя такого брака — чудесный младенец, наделенный качествами непобедимого героя и мудреца. В мифологии часто встречаются боги-младенцы — Аполлон, Гермес, Дионис, Геракл совершили свои первые подвиги, когда еще лежали в колыбели.
Данный архетип в силу своей потенциальности составляющей его внутреннюю сущность, в сновидениях часто символизируется образом ребенка, божественного младенца. Вот описание Самости в работе “Психология архетипа ребенка”: “Он (ребенок, символизирующий Самость — прим. авт.) персонифицирует жизненную мощь, которая имеется вне ограниченного объема сознания, те пути и возможности, о которых сознание в своей односторонности ничего не ведает, и целостность, которая включает глубины природы. Он представляет собой сильнейший и неизбежный порыв всякого существа, а именно порыв к самоосуществлению. Он — внутренее веление, невозможность поступить иначе, оснащенное всеми естественными силами инстинкта, в то время как сознание постоянно плутает в мнимости, будто оно может поступать так, как хочет. Порыв и непреложность самоосуществления — естественная закономерность, и поэтому она обладает непреодолимой силой, даже если поначалу ее действие неприметно и неправдоподобно” (67, с.65).
Образ ребенка символизирует потенциальность, возможности развития, в снах ребенок может соединять в себе бессознательно-хтонические и солярные, сознательные черты и свойства. “Зачастую ребенок принимает вид как бы в подражание христианскому образцу, но значительно чаще он ведет свое происхождение из нехристианских праступеней, а именно, от животных, обитающих в преисподней (таких, как крокодилы, драконы, змеи), или от обезьян. Нередко ребенок появляется в цветочных чашечках, или из золотого яйца, или же в виде сердцевины мандалы. В сновидениях он является по большей части как сын или дочь, как мальчик, подросток или юная девушка, иногда он имеет экзотическое происхождение (китайское, индийское, с темным цветом кожи) или даже космическое (под звездами или окруженный ореолом звезд, как сын короля или как дитя ведьмы с демоническими атрибутами) Иногда встречается особый случай манифестации этого же мотива как “трудно достижимой драгоценности”. Тогда мотив ребенка чрезвычайно изменчив и принимает все, какие только можно формы, например, драгоценного камня, жемчужины, цветка, сосуда, золотого яйца, четверицы, золотого шара и т.д.” (67, с.57).
Многочисленные параллели этого образа мы находим в сказках — “Дюймовочка” (это вообще сказка, доступно излагающая 4-5-летним детям теорию процесса индивидуации), царский сын “по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре”, Фэт-Фрумос — рожденный из золотого яйца солнечный герой, мальчик-с-пальчик, Липунюшка и др. Такой младенец обладает силой, ловкостью и хитростью, он непобедим и может со временем превращаться в могучего героя. Ребенок — это потенциальное будущее, и его образ в сновидении подготавливает грядущее изменение личности, антиципирует в процессе индивидуации тот облик, который получится в результате синтеза сознательных и бессознательных элементов психики.
Пример сновидения:
Я вижу это как бы сверху и издалека. По проселочной дороге бежит босоногий мальчик лет шести-семи. Светловолосый, в простой белой рубашке (какие носили в старину). Вокруг склоны холмов, яркая зеленая трава, много солнца. Я сразу понял, что этот мальчик — я (хотя такого у меня в жизни никогда не было). От сна осталось ощущение умиротворения и покоя.
Сновидец — молодой человек, актуальная жизненная ситуация которого далека от гармонии и совершенства. У него много проблем, в том числе серьезных (одиночество, невостребованность, эмоциональное неблагополучие) Однако начальные условия для индивидуации (осознание пустоты и неудовлетворенности жизнью) в какой-то мере выполнены — частично им самим, частично благодаря групповой терапевтической работе. Сновидение можно истолковать как обещание индивидуации, прекрасную возможность желанного результата — гармоничной, просветленной Самости. Рассказав этот сон, юноша написал о нем целый рассказ, небольшую поэтическую новеллу, центральная мысль которой — размышления над своим прошлым и будущим, а главный мотив — надежда.
Юнг указывает, что с архетипом ребенка можно встретиться и в случае процесса индивидуации, спонтанно или терапевтически запущенного. При этом ребенок манифестирует инфантильные черты и стороны личности, его фигура в сновидениях большей частью тотально бессознательна. В русском сказочном фольклоре мы знаем Илью Муромца, который “сиднем сидел” до тридцати лет, пока не испил живой воды, поданной “каликами перехожими”. Их роль в былине про Илью сходна с вмешательством психотерапевта, приводящим к тому, что такая идентичность разрушается, и последующий ход событий соответствует героическому мифу, т.е. происходит изменение направления развития в сторону индивидуации. В неблагоприятных случаях (инфляция) сновидец примеряет на себя роль доблестного страдальца или видит сны о героических подвигах, компенсирующие сознательное чувство неполноценности. Иногда сновидение сочетает при этом компенсаторную функцию с изображением актуальной жизненной ситуации без участия психологических защитных механизмов:
В сновидении я — хирург-умелец, который делает самые невероятные операции. Двум моим друзьям грозит опасность, я отрезаю им головы и заворачиваю в сырые тряпки. Потом я снова их пришью, так я смогу друзей омолодить и в то же время уберечь от врагов. Эти враги безликие, входят толпой, их много, и они — строители (в касках). Во главе — бригадир, тоже в каске.
Я переношу головы друзей через улицу, в другое помещение (что-то типа лаборатории в подвале). Там есть водопроводный кран с двумя вертушками (левая отсутствует). Я открываю воду и вижу, что одна из голов уже подсохла (глаза, как у вяленой рыбы), и я боюсь, что мне не удастся ее пришить и оживить, обновить друга. Ведь они сами просили меня отрезать им головы — думаю я (как бы в оправдание). В коридоре светло, но повсюду серая пыль.
Затем я вижу старушку, седую, маленькую; она пришла на стройку и громко зовет своего сына. Спрашивает у бригадира (того, в каске, из первой части сна), где ее сын — ведь он тут работает. Говорит, что спрятала от сына деньги, но дом переписала на него, а теперь хочет показать, где в камнях эти деньги спрятаны. Взяла микрофон со шнуром и зовет сына очень громко. Бригадир пожимает плечами и уходит.
Потом я зачем-то очень коротко (под “чубчик”) подстриг своего сына (ему лет семь-восемь). Оголил затылок и макушку, и лоб открыл, только по бокам недостриг немного. (В действительности сына у сновидца нет). Уши большие, оттопыриваются. И сам брился, но оставил усы, волосы на подбородке и бакенбарды, слева они были очень редкими.
Сновидение принадлежит молодому человеку 34 лет. У него много проблем. Разнообразна символика трансформации (первый и последний эпизоды сна). Необходимость в изменениях назрела давно, и сновидец это понимает, но он очень пассивен. Беседа с аналитиком продвигалась ровно до того момента, когда был задан неизбежный вопрос: “Если вы все понимаете, почему ничего не делаете?” Сновидение изображает не только попытки изменения (операция), но и страх перед ними, психологическую защиту собственной пассивности.
Эпизод со старушкой имеет отношение к материнскому комплексу сновидца (мать умерла, когда он был совсем маленьким). Тоска и одиночество, потребность в понимании и любви, неумение позвать и услышать — все это изображено во сне художественно и беспощадно. Работа с материнским комплексом представляется наиболее очевидным направлением терапевтической помощи.
Эго сновидца содержит гипертрофированную альтруистическую установку, явную попытку компенсации одиночества и страха перед людьми. Сон показывает постриг, фигуру Самости в образе маленького мальчика, внешность которого пластически соответствует Персоне юноши. Бросается в глаза ущербность левой (бессознательной) стороны по сравнению с правой — в левом кране нет воды, и т.п. Примечательна символическая картина осознавания жизни — “в коридоре светло, но повсюду серая пыль”.
Специфическим символом индивидуации является также мандала — образ психического универсума, изображение центростремительного процесса, воссоздающего центр индивидуальности. Мандала подчинена принципу троичной, четвертичной и осевой симметрии и в типичном случае представляет собой фигуру круга, квадрата или равностороннего креста. Юнг пришел к пониманию мандалы через собственный опыт, во время первой мировой войны. Ее психологическую значимость он постиг не сразу:
“В 1918-1919 годах я был комендантом зоны английских войск в Шато д’Эксе. Каждое утро я рисовал в записной книжке маленький кружок — мандалу, которая в тот момент выражала какое-то мое внутреннее состояние. Эти рисунки давали мне возможность видеть, что происходило с моею психикой день ото дня…Только постепенно я открыл для себя, чем в действительности является мандала — она есть самодостаточность, внутренняя цельность, которая стремится к гармонии и не терпит самообмана… Мои мандалы были криптограммами, они объясняли состояние моей души и всякий день принимали новый вид. В них я видел себя, т.е. все мое существо в его становлении. Вначале я понимал их смутно, но уже тогда я сознавал, как много они значат, и я хранил их как драгоценные жемчужины. Я был убежден, что в них самое существо предмета, и со временем они объяснят мне, что же со мною происходит. Я представлял себе это так, как если бы я и мой внутренний мир — были монадой этого бесконечного мира, и мандала составляет эту монаду, микрокосм моей души” (57, с.196-197).
Архетип мандалы задает совершенно особые сновидения, так называемые “мандалические сны”. Такие относительно редко встречающиеся сновидения являются свидетельством успешной индивидуации и характеризуются специфическим ощущением равновесия, покоя и благополучия. Их можно отнести к числу “просветленных” снов, относительно значения которых у сновидца нет сомнений. Это благостные сновидения, часто с ярко выраженной религиозной символикой, позитивной по содержанию и гармоничной по форме.
Поскольку процесс индивидуации переживается как нечто священное, нуминозное, то символ Самости может отражать эту святость. Персонификациями Самости часто выступают фигуры святых, апостолов и особенно — образ Иисуса Христа. Юнг установил, что один из центральных христианских догматов — Троица — также имеет отношение к процессу индивидуации. Архетипический характер фигуры Христа показан посредством исследования ассоциированных вокруг нее историко-религиозных традиций — гностической, иудео-христианской, митраистской, зороастрийской. Говоря об изображении Христа в Евангелиях, Юнг замечает, что уже на ранней стадии реальный человек Иисус исчез, скрывшись за эмоциями и проекциями своего окружения; он был немедленно и почти без остатка ассимилирован окружавшими его психическими “системами готовности” (религиозными системами) и тем самым преображен в их архетипическое выражение. Он превратился в коллективную фигуру, которой жаждало бессознательное его современников.
Архетипическая символика Христа иконографически выражается изображением его в виде мандалы, в круге с атрибутами четверичности (четырьмя евангелистами, четырьмя сторонами света, временами года и т.п.). Часто встречаются картины, на которых Христос изображен в центре как небесный Царь и судья в окружении ангелов и святых. Можно вспомнить классическую симметрию русских православных икон (“Спас Ярое Око”, “Спас Нерукотворный”), в которых идея гармонии и душевного равновесия достигла совершенного выражения. Образ Христа как всеобъемлющей целостности, полного и совершенного существа отражает архетипическое представление о целостности индивида или Самости. “Самость — не просто какое-то понятие или логический постулат, но психическая реальность, которая осознается лишь частично, в остальном же включает в себя также и жизнь бессознательного, а потому является непредставимой и выразимой лишь через символы. Драма архетипической жизни Христа в символических образах описывает события в сознательной и выходящей за пределы сознания жизни человека, которого преображает его высшее предназначенье” (63, с.58).
Вот интересный пример сновидения современной молодой девушки с элементами христианской символики Самости:
Я должна навестить в больнице близкого человека. Стою на остановке, но все автобусы мне не подходят. Наконец, приезжает автобус, водитель которого говорит, что он идет туда, куда мне нужно. Я подъезжаю почти к самой больнице, люди все выходят и говорят, что погуляют здесь немного, а потом поедут дальше. Неожиданно появляется моя бабушка, берет меня за руку и ведет к церкви. Церковь большая, с четырьмя огромными, симметрично расположенными входами. Самих дверей нет, а только дверные проемы. Внутри (я вижу это) есть вся церковная утварь, которая там должна быть. У того входа, к которому мы идем, сидит служитель (монах? священник?) Проходя мимо, я ему кланяюсь, он удивлен и говорит: “Ты молодая и в Бога не веришь, а мне поклонилась”. Уже в одиночку я спускаюсь вниз, шоссе залито бетоном, и всюду кресты — каменные, деревянные (но во сне я знаю, что это не кладбище). Я чувствую, что пришла туда, куда было нужно. Вот и весь сон, такой странный, но совсем не страшный.
Начало сновидения — пример классической символики начала личностного роста (больница, автобусы, которые “идут не туда” и тот, что нужен). Первые этапы пути сновидица проходит, ведомая материнским комплексом (бабушка). Она приходит к церкви — четверичному символу Самости. Анимус представлен фигурой церковного служителя, подчеркивается роль и значение интеграции Анимуса для ее развития и становления. Сновидица кланяется, т.е. вступает в контакт, и получает ответ. В конце сна она приходит туда, куда нужно. Однако сновидение предупреждает: выбор есть только между церковью и больницей, т.е. между индивидуацией и застоем, стагнацией.
Исследуя символику церковного таинства мессы, Юнг показывает ее пластическое соотношение с идеей трансформации, превращения личности, представленной эго-комплексом, сознательным Я, в полную, совершенную Самость. Говоря о расширении, “разрастании” личности, он представляет ее индивидуацию как процесс ассимиляции бессознательных содержаний. Самость на бессознательном уровне неотличима от всего того, что содержит в себе ее проекции,, она сливается с многочисленными фрагментами своего окружения в соответствии с принципом “мистической сопричастности” (participation mystique). Нуминозный опыт процесса индивидуации воплощен в символике мессы, равно как и в алхимической символике синтеза философского камня и во многих других религиозно-магических действах.
Даже на завершающих этапах индивидуации личность может встретиться с серьезными трудностями — например, в случае так называемой мана-личности. В юнгианстве этим понятием обозначают человека, сумевшего в процессе индивидуации интегрировать архетипы так, что в результате его Эго становится полновластным хозяином связанной с ними психической энергии. Сила и власть аффекта, которой обладали Персона, Анима и Тень, переходит к Эго, сумевшему “разобраться” с ними подобно тому, как в представления первобытных людей “мана” (колдовская сила) убитого переходила к его убийце. “Так сознательное Я становится мана-личностью. Но мана-личность, — пишет Юнг, — это доминанта коллективного бессознательного, известный архетип сильного мужчины в виде героя, вождя, колдуна, знахаря и святого, властелина людей и духов, друга божьего… Так оно становится сверхчеловеком, превосходящим, любую силу, полубогом, а может быть, и более того” (66, с.300).
На самом деле в таком положении вещей таится опасность сильнейшей психической инфляции, ибо мана — всего лишь иллюзия. “Сознание не стало властелином над бессознательным, только Анима утратила свою барскую спесь — в той степени, в какой Я смогло разобраться с бессознательным” (66, с.301). Установилось хрупкое равновесие сил, нарушить которое чрезвычайно просто и очень опасно. Проекция “мана” на окружающую действительность приводит к возникновению всякого рода вождей, фюреров, экстрасенсов-кашпировских и просто к развитию маниакальных психозов. При этом люди, представляющие собой благоприятную среду для таких проекций, оказываются жертвами всяких современных шаманов.
В тех случаях, когда Эго не выдвигает претензий на обладание могуществом, одержимости не возникает, и бессознательное утрачивает свою власть над ним. В таком состоянии, указывает Юнг, мана должно доставаться чему-то, что и сознательно, и бессознательно, или ни то, ни другое. Так формируется новое средоточие личности, нечто посередине между противоположностями, следующая ступень. Эта позитивная мана-личность в старину становилась жрецом, способствующим возрастным инициациям, лекарем-целителем тела и души. В настоящее время подходящей карьерой является деятельность педагога, священника и (особенно!) аналитика-психотерапевта. Пример сновидения:
Я в суде, где слушается дело по обвинению молодой девушки. Главный судья, одетый в черную мантию, препоясанную алой лентой, просит маленького мальчика (в костюме придворного пажа) внести две урны для голосования. И все, кто присутствует в зале, должны подойти к ним и бросить либо белый (оправдание), либо черный (осуждение) камешек. Когда подходит моя очередь, я достаю белый камешек и бросаю его, но в это время черный случайно выскальзывает у меня из рук и падает в другую урну. Я хочу его достать, наклоняюсь вниз и куда-то проваливаюсь.
И оказываюсь на вершине горы, внизу течет бурная река. По ней несется прозрачная хрустальная пирамида, а внутри — мой упавший камешек, только цвет его все время меняется с черного на ядовито-зеленый. Я прыгаю вниз и просыпаюсь.
Здесь сновидица в процессе индивидуации видит себя важной, значительной персоной, которая решает судьбы других. Фигуры судьи (в мантии, с красным поясом) и мальчика-пажа подчеркивают социально-статусный характер ситуации. Эпизод с черным и белым камешком отражает сложную диалектику сознательных и бессознательных влияний на оси Эго-Самость. Следуя за бессознательным (черный камешек), сновидица оказывается в особом, сакральном месте — на вершине горы (Мировая гора). Она наблюдает серию трансформаций (пока что потенциальных) собственной Самости (камень, хрустальная пирамида). Ядовито-зеленый оттенок указывает на некоторую неестественность, что и позволяет интерпретировать архетипическую ситуацию как относящуюся к дефектам процесса индивидуации.
Сновидица очень торопит свой личностный рост. Это, с одной стороны, приводит к переоценке достигнутых успехов, а с другой — такая позиция не позволяет ей по-настоящему насладиться плодами собственной индивидуации. Прыжок вниз характеризует индивидуальность сновидицы, которая привыкла совершать решительные действия, не испытывает особого страха перед изменениями, научилась доверять своему бессознательному. Ее уверенность в себе — тоже характерный признак мана-личности. Однако, скорее всего, жизненная ситуация сновидицы еще далека от настоящих мана-проблем, хотя и имеет тенденцию развиваться в эту сторону.
Опасность мана-личности достаточно велика, что ставит под сомнение ее позитивные аспекты. Иллюзия контроля над бессознательным провоцирует его на новые, более тонкие и замаскированные вторжения. Оно реагирует едва заметным выпадом, доминантой мана-личности, чей чрезвычайный престиж захватывает Эго в свои сети. А одержимость архетипом всегда делает человека чисто коллективной фигурой, своего рода маской, под которой индивидуальность не может развиваться, но все сильнее хиреет. Многие люди, далеко продвинувшиеся по пути индивидуации, испытали на себе сходные переживания и могут подтвердить, насколько точно Юнг описал это состояние души.
В конечном итоге, основные этапы процесса индивидуации по Юнгу выглядят следующим образом:
— осознание Тени и интеграция представленных в ней содержаний личного бессознательного, “достижение соглашения с Тенью”;
— осознание и разрушение Персоны, искажающей подлинную сущность индивидуальности, дистанцирование от Персоны, отказ от проекций и проективных идентификаций; — “разбирательство” с Анимой или Анимусом, ассимиляция воплощаемых ими содержаний коллективного бессознательного, установление связи с бессознательным посредством интегрированных Анимы/Анимуса;
— отказ от идентификации с архетипом мана-личности и ассимиляция его содержаний Самостью как “средоточием” психики;
— становление Самости как полной, всесторонней и гармоничной индивидуальной целостности, истинной и автономной индивидуальности, не подверженной ничьим влияниям носительницы творческого потенциала.
Наконец, в качестве последнего вопроса можно задать следующий: а для чего вообще необходим процесс индивидуации, зачем личности стремиться стать Самостью? Подробным ответом является вся аналитическая психология К.Г.Юнга, а самый краткий он дает в своем “Психологическом истолковании догмата о Троице”, цитируя средневекового теолога Иустина Мученика: “Дабы пребывать нам не детьми необходимости и неведения, но выбора и знания” (63, с.85).
ПРИНЦИПЫ ЮНГИАНСКОГО АНАЛИЗА СНОВИДЕНИЙ
Общая точка зрения на психологию сновидений
Сновидение Юнг считал рудиментом бессознательной психической деятельности. В целостном процессе душевной жизни отдельные сновидения выглядят как случайные переживания, хотя и могут сопровождаться сильными аффектами, так что при пробуждении сновидец убежден в их значимости и важности. Однако содержание сновидения редко сохраняется в сознании дольше двух-трех дней, за исключением небольшого количества снов, производящих слишком яркое впечатление или снящихся периодически, на разных этапах жизни. “Причины такого исключительного положения сновидения лежат в его особенном способе возникновения: оно не проистекает, подобно другим содержаниям сознания, из явственно видимой, логической и эмоциональной континуальности пережитого; сновидение — рудимент той психической деятельности, которая имеет место во время сна. Уже этот способ возникновения изолирует сновидение от прочих содержаний сознания, но еще более обособляет сновидение от них его своеобразное содержание, которое находится в разительном контрасте к сознательному мышлению” (67, с. 155).
Сновидения в аналитической психологии принято считать важным фактом душевной жизни, поскольку они являются формой, способом прямого вмешательства трансцендентной функции, в череду психических событий. Последняя представляет собой функцию связи между противоположностями, сознанием и бессознательным, различными типами свойственной им установки. Она есть, как указывает Юнг, естественный процесс смены образов и символов, спонтанно проявляющихся в снах и видениях. Смысл сновидения, задаваемый трансцендентной функцией, зависит от того, насколько нуждается в компенсации сознательная установка сновидца. Если она слишком односторонняя, то сновидение занимает противоположную позицию, если особых крайностей не наблюдается, то оно довольствуется вариантами изображения реальной ситуации, “если же положение сознания правильное (адекватное), то сновидение полностью смыкается с ним, подчеркивая одновременно свои собственные тенденции, иначе потерялась бы его своеобразная автономия” (67, с. 190). Поэтому смысл сновидения может быть понят только при помощи человека, который его видел, с учетом его актуальной жизненной ситуации.
Примером, иллюстрирующим данное положение, может служить серия сновидений, принадлежащих 40-летнему мужчине:
1. Я нахожусь в городе, где прошли мое детство и юность. Я брожу по улицам, не могу их узнать, но все же знаю, где я, и наконец прихожу к дому, в котором раньше жила моя семья. Мне очень хочется зайти в нашу бывшую квартиру, но я понимаю, что там сейчас живут совсем другие люди, чужие. Я все-таки вхожу и вижу: там все другое, все изменилось. Мне очень грустно, и я просыпаюсь с ощущением пустоты и какой-то потерянности, ненужности. Проснувшись, я думаю, что не нужно было делать этого, т.е.входить в квартиру.
Примерно через месяц приснился следующий сон, который, по мнению сновидца, имел отношение к первому
2. Я снова в своем родном городе. Я сижу один за деревянным столом во дворе дома, где мы жили. Ко мне подходит группа людей, это мои друзья и знакомые. Потом я понимаю, что это — знакомые моей молодости, и думаю, что они вряд ли меня узнают. Но кто-то из них говорит: “Сережа!” — и начинается общий разговор. Среди них девушка, отношения с которой были давно и остались какими-то незаконченными. Вернее, я во сне знаю, что между нами что-то не закончено. Кто она, как ее зовут, я не помню. На ней свободный светлый плащ, я хорошо запомнил его. Я знаю, что мы должны с ней уйти от остальных, но сон на этом заканчивается (мы так и не уходим).
Последнее сновидение, приснившееся через полгода
3. Я опять в городе своей юности, стою на обочине широкой асфальтированной дороги, по которой идет много людей. Похоже, что они возвращаются с гулянья, типа маевки, на них праздничная одежда. Я вижу женщину в светлом плаще, таком же, как в предыдущем сне. Но я узнаю плащ и вижу, что это моя жена. Она берет меня под руку и мы уходим вместе со всеми.
Все три сновидения связаны с изменениями, происшедшими в жизни сновидца. В силу определенных политических и социальных событий он оказался оторванным от мест, где родился и вырос, фактически стал гражданином другого государства. Сергей Николаевич (назовем его так) остро переживал разрыв с родиной, невозможность возвратиться в родные места, в страну, которую он всегда считал своей. Первое сновидение показывало всю тщетность намерения вернуться обратно, подчеркивало, что там теперь все другое. Бессознательное в противовес сознательной установке твердит: этого делать не нужно.
Второй сон приснился, когда ностальгическая тоска стала менее острой, сознательная установка была направлена на взаимодействие с людьми, вариант которого и показан в сновидении. Сюжет третьего сновидения смыкается с реальным положением дел, бессознательное показывает, что жизнь среди людей всюду одна и та же (“везде есть жизнь, и тут была своя”, как пишет И.Бродский). Своеобразная тенденция прослеживается в фигуре жены, одетой в плащ, принадлежавший подруге молодости. Эта деталь делает сновидение немного странным и потому запоминающимся.
В аналитической психологии, в отличие от психоанализа, важным считается не каузальный, а финальный (телеологический) способ рассмотрения сновидения. Речь идет о том, что юнгианство занято ответом на вопрос, зачем снится данное сновидение, что оно хочет сообщить, а не вопросом почему снится то-то и то-то и откуда взялись те или иные образы и сюжеты. Финальностью сна Юнг называет его психологическую целеустремленность. Это цель-смысл, цель-назначение. Сновидение всегда есть бессознательное послание, нуждающееся в том, чтобы быть услышанным.
Что же касается каузального способа истолкования, то в аналитической психологии он утрачивает свой редуктивный характер, точнее, сама редукция как сведение к первопричине оказывается несколько иной. В основе образов сновидений лежит преимущественно архетипическая символика, поэтому редукция в процессе интерпретации уступает место амплификации, обогащению имеющихся содержаний дополнительными значениями встретившихся в сновидении символов.
Телеологическое рассмотрение сновидения затруднено тем, что трансцендентная функция хотя и не действует без намерения и цели, результаты ее работы трудны для понимания. Корректирующие и направляющие влияния исходят из бессознательного и призваны не столько помочь в разрешении актуальных проблем сновидца, сколько изменить чересчур одностороннюю установку его сознания. Значительна роль трансцендентной функции и в стимулировании совести. Она дает иную, по сравнению с сугубо личной, перспективу, смещает точку зрения. Кроме того, возможное решение, подсказанное бессознательным, выглядит как исходящее из объективного источника.
При финальном способе толкования образы сновидения имеют особый внутренний субъективный смысл, вся полнота которого лежит в разнообразии символических выражений сновидения, а не в их однозначности. Изменяющиеся образы сновидений релевантны изменению психологической ситуации в целом или ее отдельных сторон.
В качестве примера приведем сновидение молодого человека 25 лет:
Я вижу себя на футбольном поле, где играют две команды с неполным числом игроков. Они в яркой, красивой спортивной форме, но играют слабо. Я говорю, что мог бы сыграть за одну из команд, и начинаю играть в несвойственном мне качестве — полузащитником, хотя я всегда играл нападающим. Играю я в своей обычной одежде, не в форме. Играю очень плохо, слабо, намного ниже предела своих возможностей. Но тренер говорит мне: “Ты великолепно играл”.
Во второй части сновидения я оказываюсь уже на другом спортивном стадионе, я одет в форму, при мне красивая спортивная сумка, в которой лежит новенький белый футбольный мяч. Я хочу присоединиться к игрокам на поле, которые пока не играют, а заняты разминкой. Затем я замечаю в другом конце стадиона небольшую группу девушек, одетых в короткие белые юбки и разноцветные майки. Я подхожу к ним и спрашиваю, чем они занимаются — это теннисистки. Потом девушки уходят, и я вижу, что обе команды уже начали матч, и у них полный состав, так что я не могу играть с ними. Я хочу уйти, но обнаруживаю, что моим новеньким мячом играют какие-то дети. Они возвращают мне мяч, но он весь измазан смолой битумного покрытия. Я было вспылил, а потом подумал: “Это же дети, что с них взять. А мяч можно попробовать отмыть бензином”.
Каузально-редуктивное толкование этого сна сводится к тому, что молодой человек в прошлом действительно был спортсменом, и именно футболистом. Все содержание сновидения обусловлено его прошлым, а девушки отражают естественные потребности неженатого юноши. По поводу испачканного мяча сновидец замечает, что отец в детстве всегда учил его беречь свои вещи, в частности, спортивный инвентарь, и говорил о том, что в чужих руках все рвется и портится гораздо быстрее.
Финальный путь толкования начинается с вопроса “зачем?” В данном сновидении выражена бессознательная компенсация сознательного восприятия сновидцем нынешнего этапа своего жизненного пути. Внешне последняя выглядит достаточно успешной: Андрей Ч., оставив спорт, работает преподавателем в вузе, и его новая специальность, по его собственным словам,”отражает всегдашнюю мечту моей жизни”. Однако “играет” он пока слабо, хотя и коллеги по работе тоже, в основном, “слабые игроки”. И хотя непосредственный руководитель (тренер в сновидении) хвалит Андрея, сон показывает, что похвала эта — скорее аванс, нежели истинная оценка его успехов.
В реальной жизни Андрей достаточно критично оценивает деятельность своих коллег, чья красивая спортивная форма во сне отражает их внешний имидж и самодольство, не подкрепленное реальными профессиональными достижениями. Сновидение говорит ему: ты сам играешь очень слабо, так что твое отношение к их притязаниям —такой же точно продукт неадекватной самооценки. А тренер тебя перехваливает, так что особенно не гордись.
Вторая часть сновидения будет понятна, если задать сновидцу вопрос: в какой жизненной сфере ты остаешься ребенком? Это, безусловно, отношения с девушками, с которыми он “играет в игры”. Андрей отрицает наличие в себе “плейбоя”, точнее, считает этот Я-образ безвозвратно ушедшим в прошлое. Сновидение поправляет: это далеко не так. В целом сон хорошо контрастирует с сознательной установкой, испытывающей своеобразное “головокружение от успехов”: ты еще далеко не великий филолог и зрелый мудрец, во многом ты продолжаешь оставаться игроком, плейбоем.
Теперь о субъективном смысле символов, которые сновидение выбрало далеко не случайно. Игра как символ отсылает к одной из философских трактовок человека как homo ludens, человека играющего. Андрей восхищается творчеством Г.Гессе, чья “Игра в бисер” во многом повлияла на жизненные идеалы юноши. В своей нынешней профессии он высоко ценит возможности игры с ценностями и смыслами человеческой культуры, от которой он был далек в качестве профессионального спортсмена.
Архетипическая символика игры отсылает к идеям творчества, самореализации, легкости без усилия. Кроме того, как известно, взрослый играет, чтобы выиграть, а ребенок — ради самого процесса игры. Для Андрея характерно сложное, амбивалентное отношение к обоим типам игровой мотивации. Ему хочется выиграть, но сам процесс игры (как “игры в бисер”) влечет его куда сильнее. Сновидение намекает, что быть “всего лишь ребенком” также является ценностью для самоактуализирующейся личности (проблема самоактуализации на данном этапе жизни для Андрея — главная). С другой стороны, ребенок — это тот, кто играет, пока взрослый разговаривает с девушками. Наличие у себя инфантильных черт Андрей признает лишь вынужденно, столкнувшись с фактами, против которых не поспоришь.
Как видно, результат финального толкования существенно отличается от выяснения причин того, откуда взялись персонажи и сюжет сновидения. Приведенное здесь толкование, как и в аналогичном, очень похожем примере Юнга, открывает молодому человеку глаза на многое, мимо чего он прежде проходил и не задумывался. Однако проходя мимо всего этого, он уходил и от самого себя. Поэтому, когда он пытается жить, не принимая во внимание это обстоятельство, то живет односторонне и несовершенно.
Юнг указывает, что, хотя сновидения вносят свой вклад в психическую саморегуляцию бессознательно и автоматически, возвращая все вытесненное и проигнорированное сознанием, компенсаторное значение их символики часто выходит за рамки судьбы и нужд отдельного индивида. Существуют психологические компенсации, которые простираются очень далеко. В этих случаях всегда необходимо помнить о том, что каждый человек в некотором смысле репрезентирует все человечество и его историю. Символика сновидений содержит много общечеловеческих мотивов, а то, что было потребно человечеству, нужно в некоторых случаях и каждому в отдельности. Поэтому для юнгианского аналитика крайне важно хорошо знать мифологию и историю религий, которые были и остаются массовыми способами компенсации коллективного бессознательного.
Сущность и функции сновидений
К проблеме сущности сновидений Юнг подходит прежде всего как врач-психиатр, рассматривая проблему толкования в свете значимости получаемых результатов для лечения психических и психосоматических заболеваний. “Сновидение фактически занимается здоровьем и болезнью, а поскольку оно черпает все это — вследствие своего бессознательного происхождения — из подпороговых восприятий, то оно может иногда продуцировать весьма ценные для познания вещи” (67, с.186). Именно аналитическая психология положила начало традиции ранней диагностики заболеваний посредством толкования сновидений.
В процессе толкования субъективная значимость образов сновидения устанавливается с помощью сновидца. Каждую примечательную деталь сна можно интерпретировать только при помощи его наитий, т.е. спрашивая, что бы она могла значить, к какой актуальной проблеме относится содержание сновидного эпизода, что стоит за образом или сюжетом. Но не менее важным является прояснение общечеловеческой, архетипической символики сновидения, всецело составляющее прерогативу юнгианского аналитика. Приведем конкретный пример:
Я нахожусь на берегу моря, это красивая бухта с выступающими камнями — мраморными, гранитными, изумрудными. Вижу человека, подплывающего к самому большому камню. К его середине он прибивает большое красное полотнище. Это кажется мне алогичным, лишенным смысла, но любопытство берет верх, и я плыву к камню. Вода прозрачная, хорошо видно дно, там работают водолазы (мужчины), кроме гидрокостюмов, на них надеты противогазы (?) Я подплываю к камню и вижу, что с полотна капает алая кровь, но не растворяется; круглые капли плавают в воде, как медузы, их становится все больше. От страха и поворачиваю обратно к берегу, но в это время поднимается шторм (мне в жизни один раз довелось увидеть 8-балльный шторм, и этот, во сне, был таким же — прим. сновидицы). Громадные волны накрывали меня, но я не тонула, они как бы перескакивали через мою голову. Я добралась до берега, и шторм тут же прекратился, но море забрало все мои вещи. Последнее, что помню, ~ медленно уплывающие к горизонту розовые комнатные тапочки.
В этом сновидении бухта ассоциируется у сновидицы с ее жизнью, а водолазы на дне — это люди, “которые делают что-то неестественное”. В море (бессознательного) следует плавать без акваланга. Анимус, прибивающий к скале красное полотнище, олицетворяет специфические опасности, связанные с мужчинами, отношениями с ними и т.п. Красный цвет — амбивалентность, он символизирует одновременно жизнь, энергию, активность — и служит тревожным, предупреждающим сигналом. Архетипическая символика крови очень разнообразна, из всего множества значений сновидице подходит кровь как квинтэссенция сущности личности и ее жизни. Во сне эта кровь не растворяется в море (бессознательном), но она пугает сновидицу, и та в страхе пытается повернуть назад (страх Самости). Море реагирует 8-балльным штормом! Но в итоге — яркая, красочная картина успешной индивидуации на стадии демонтажа Персоны — “море забрало все мои вещи”, розовые тапочки уплывают к горизонту. Новая Персона (разноцветные камни, обрамляющие бухту) выглядит гораздо надежнее.
Сила эмоционального воздействия образов сновидения обусловлена прежде всего тем, что они выражают бессознательное значение. Даже самые обычные действия и предметы могут оказаться во сне столь значимыми, что мы, проснувшись, испытываем сильную тревогу или страх, хотя бы увидели всего лишь разрушенное здание или молчаливую улыбку приятеля. В приведенном выше примере обычные вещи — тапочки, кусок красной материи — оказываются значимыми символами. Иными словами, важнейшая функция снов состоит в том, что они являются посланиями из бессознательного и в этом своем качестве обладают мощным влиянием на сознательную психику.
Для сохранения постоянства разума и физиологического здоровья, считает Юнг, сознание и бессознательное должны быть связаны самым тесным образом, двигаться параллельными путями. Если же они расщеплены или диссоциированы, наступает психическая нестабильность. В этом отношении символы сна — важные посланники от инстинктивной к рациональной составляющей человеческого разума, и их интерпретация обогащает нищету сознания, учит его снова понимать забытый язык инстинктов. Таким образом, общая функция сновидений состоит в попытке восстановления психического равновесия посредством производства бессознательных значений, компенсирующих интенции сознания. Юнг называл это компенсаторной (или дополнительной) ролью снов в душевной жизни. Приведем пример.
40-летняя учительница время от времени видит различные варианты следующего сна: Я иду по дороге через местность, напоминающую большие стройки в промышленной зоне. Вдалеке стоят недостроенные многоэтажные здания, над ними — что-то вроде громадных подъемных кранов. Они ржавые и старые, а стройка выглядит давно заброшенной, я даже вижу колючие кустики какой-то травы в расщелинах между бетонными плитами. Я иду долго, но стройка не приближается, хотя я хорошо вижу мелкие детали, главным образом свидетельства разрушения и упадка. Людей нигде нет, и мне кажется это странным. Самое важное — то, что я во сне не знаю, куда и зачем я иду, но продолжаю идти, а стройка не приближается.
В жизни эта женщина выглядит вполне успешной, она многого добилась и гордится своей профессиональной компетентностью. Она любит сравнивать себя с другими, подчеркивая собственное превосходство. Однако ее главные “свершения” принадлежат прошлому, а в то время, когда периодически снился этот сон, никаких особенно выдающихся реальных достижений у нее не было. В процессе толкования она, хоть и неохотно, признает, что у нее есть грандиозные планы, но они далеки от реализации, и сама она ничего не делает для того, чтобы честолюбивые помыслы стали явью (в сновидении эта достаточно неприятная мысль, не согласующаяся с сознательной установкой, выражена недостроенными зданиями и ржавыми подъемными кранами. Сама она ничего не делает, подобно этим заржавевшим механизмам). В то время, как она сама предпочитает думать о своей жизни как о блестящей и успешной, на самом деле в ней — упадок и разрушение. (В процессе толкования она вспоминает, что роман с таким названием, принадлежащий Ивлину Во, долгое время занимал ее мысли. Другой роман этого же автора, который она очень любит, называется “Пригоршня праха”). В сущности, замечает она, все, что у меня есть — это пригоршня праха. Она сама сразу же пугается высказанной мысли и начинает перечислять видимые доказательства своей жизненной успешности. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь.
Еще один важный момент в сновидении — отсутствие людей. Сновидица в своей жизни окружена очень многими людьми, но отношения с ними не компенсируют экзистенциальную тоску по подлинно близким отношениям. Она одинока, хотя, по всей вероятности, никогда не отважится это признать. Сама постановка такого вопроса ей кажется странной, так же, как в сновидении странным кажется отсутствие людей.
В целом сознательная установка этой женщины рисует вполне благополучную жизнь и в личном (она замужем, брак явно удачный), и в профессиональном плане — она действительно профессионально успешна, хотя ее успехи и не столь выдающиеся, как она сама считает. Она любит подчеркивать свое полное довольство жизнью и — что немаловажно — тот факт, что всего добилась легко, играючи, будучи особой весьма одаренной. Бессознательное же рисует картину того, как она долго и безрезультатно бредет по пустынной местности к разрушенной и мертвой стройке, символизирующей подлинное состояние ее дел. Очевидно, главная цель этого сновидения — изменить восприятие себя и своей активности, показав более реалистическое изображение жизненной ситуации, и тем самым “сдвинуть стройку с мертвой точки”.
Компенсаторная функция сновидения может касаться не только общей установки сознания, но и типичных форм активности личности, особенностей ее поведения и сознательных действий. “Бессознательная прогрессивность и сознательная регрессивность образуют пару противоположностей, которая, так сказать, поддерживает равновесие” — писал Юнг (67, с. 152). Так, например, серия сновидений молодого человека, очень спокойного, вежливого, уравновешенного и миролюбивого, во множестве содержала образы агрессии — драки, перестрелки, рукопашные схватки и т.д. Героем и участником большинства стычек был он сам, причем использовал различные виды холодного и огнестрельного оружия. В действительности юноша был убежденным противником насилия, человеком мягким и предельно тактичным. Сюжеты сновидения бессознательно компенсировали привычный тип активности, акцентируя мало представленную в ней суровую мужественность. Символы коллективного бессознательного в сновидениях в силу своей многозначности являются своего рода материалом для проекции личных и личностных проблем. Огромное, почти бесконечное количество ассоциаций, смыслов и значений, которые продуцируются символом, делает возможным выбор именно того содержания, которое актуально для сновидца в настоящий момент. “Расшифровка” символа открывает возможные следствия и разнообразные трактовки событий, демонстрирует бессознательную логику психических процессов, обогащает понимание происходящего и указывает новые, часто совершенно непредставимые для сновидца пути и способы решения проблем. Подобного рода психический эффект в мифологии и религии принято называть откровением. Слово это, сильно скомпрометированное частотой и контекстами своего употребления, тем не менее обозначает совершенно конкретный и весьма реальный способ получения знания особого типа. Откровение в юнгианстве — это осознание того, что несет бессознательное, это необычное, часто парадоксальное знание, совершающее настоящий переворот в психической жизни человека, трансформацию его сознательной установки. “Я никогда бы не смог об этом догадаться” и “как же я мог не знать и не понимать этого” — вот наиболее типичные высказывания тех, кто сталкивается с откровением, причем следуют они, как правило, одно за другим.
Не удивительно, что процесс получения столь нужного и важного, актуального и (в какой-то степени) универсального знания представляется феноменом таинственным и мистическим, сверхъестественным и божественным. Голос Бога в откровении вполне мог быть (и часто был) голосом коллективного бессознательного. Правильное толкование сна, особенно его архетипической символики, часто является настоящим откровением для сновидца, В старину такие толкования снов, полученные от оракула божества и преподнесенные должным образом в соответствующей обстановке, воспринимались как указующий перст судьбы. В настоящее время, утратив ореол сакральности, они сохранили свою нуминозность и мощное влияние на человеческую жизнь. При этом степень эффективности использования бессознательного откровения прямо пропорциональна правильности и широте истолкования, зависящих, в свою очередь, от эрудиции аналитика-толкователя.
Сновидение 18-летней девушки, Оксаны П.:
Я стою перед закрытой дверью, как бы в каком-то стеклянном ящике. Мне нужно идти, а дверь закрыта. Я начинаю спускаться по лестнице, и понимаю, что лестница — золотая. Она приводит меня в пустую комнату, стены белые, свежепобеленные, даже пахнет побелкой. Я почему-то думаю: мукой белили. На мне венок, но не из цветов, а зеленый, из веток, что ли. И вдруг я понимаю, что должна умереть, прямо в этой комнате. Жуткий сон. Я просыпаюсь с мыслью, что должна умереть. Я очень боюсь этого сна, я думаю, что он как бы предсказывает мою смерть. Что мне делать?
Перед началом толкования аналитик рассказал Оксане в самых общих чертах о том, что анализ сна позволит получить дополнительную информацию о ее проблемах. Источник информации — бессознательное, которое как бы “исправляет и дополняет” то, что известно сознанию. Советов он (аналитик) давать не будет, и решение она должна принять сама.
Толкование сна начинается с комнаты, в которую пришла сновидица. Все вместе — пустая белая комната, зеленый венок, мука — указывает на ритуал жертвоприношения. Перед тем, как пожертвовать свою дочь Ифигению богине Артемиде, царь Агамемнон осыпал ее мукой. Жертва обычно убрана цветами, для жертвы богине лесов естественно сплести венок из зеленых веток. Богам особенно угодна добровольная жертва, и девушка в сновидении идет в комнату сама. Она спускается по лестнице, спуск вниз, в подземное царство является символом смерти.