Только М.А.Т или иномирянка со своим уставом

— Всё-таки задел…

Каков на вкус миг, когда понимаешь, что вся твоя жизнь пустышка? Какого ощущение, когда понимаешь, что последний стук сердца не услышит тот, кого считаешь самым близким на свете человеком?

Дрожь на губах и холодные капли дождя не могли перебороть слабость, распространяющуюся по всему телу. Ноги стали ватными и будто приросли к земле, несмотря на то, что я пыталась сделать хоть один шаг, но даже руку была не в состоянии поднять.

Они шли уставшие и радостные, каждый с мыслью, что всё закончилось. Каждый с чувством облегчения… И даже я до этой минуты разделяла их чувства, желая скорее избавиться от вкуса и запаха крови. А сейчас стою под проливным дождем и с трудом понимаю, что что-то не так.

Там впереди радостно взвизгнула невеста Сайто, бросилась ему на шею и уже не выпускала из обьятий, несмотря на то, что взгляд его был прикован ко мне. Взгляд просящий прощения…

Бок неожиданно рвануло саднящей болью, но я даже дернуться была не в силах. Просто понимала — упаду навзничь. В растоптанную дождем и боем грязь. Рухну изломанной куклой и захлебнусь в этой жиже. Усмехнулась от понимания, что это была бы просто отвратительная смерть. Вновь подняла глаза на свой космос, приобнявший невесту за талию.

И поняла: Это всё. Конец.

Рану на боку запекло почти невыносимо, я было пошатнулась, но непостижимым образом удержала равновесие и единственное, что смогла из себя выдавить…

— Сайто…

Мой космос дернулся в холеных ручках, но был остановлен громким:

— Идем, Милый. — Она смотрела прямо мне в глаза. — Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Прямо сейчас.

Я видела в его невероятных глазах тревогу, сожаление, сопротивление и желание оказаться рядом, но… Он повернулся и отправился со своей невестой, нежно держа её за руку. Этот образ навсегда врезался в мои память и сердце.

Есть такая восточная поговорка: “Из кувшина в чашку можно налить только то, что в нем было.” То есть если там вода, а тебе хочется чтобы лилось вино, одного желания будет мало. Так и с людьми… Ты напрасно порой ждешь от человека каких-то поступков, а он просто наполнен не тем содержимым, чтобы оправдать твои ожидания… Хотя вполне возможно, что когда-нибудь, это содержимое изменится, но стоит ли ждать неизвестного?

На моих губах вспыхнула горькая усмешка. Именно этого я и боялась, когда раз за разом отталкивала его от себя. Но несмотря даже на моё противление, это оказалось очень больно. Больно чувствовать себя вновь преданной.

Но перед тем, как мир померк, я ощутила горячие руки на своих плечах. Меня дёрнули в сторону, чтобы осмотреть на предмет повреждений. Зелёные глаза, смотрящие с откровенным страхом, стремительно оценивают моё состояние, заставляя улыбнуться. А его лицо в брызгах запекшейся крови такое перепуганное, что невольно заставляет присмотреться к нему поближе.

Он выглядел, как Женя. Вёл себя, как Женя. Почему я на одну секунду перед неизбежной смертью не могу представить, что это и есть человек, которого я люблю… Больше жизни. Да! Хоть сейчас, я могу признаться себе, что с самого детства я по настоящему любила только одного мужчину. Да, это неправильные чувства маленькой девочки. Да, я никогда себе в этом не признавалась… Ему не признавалась.

“О, Боже, как больно-то.” — кривилась я, обвивая чужую шею.

Губы накрыло теплом и сладостью, уютом, нежностью. Мысли растеклись, а мне хотелось умереть вот сейчас. Вот в эту секунду счастливого мига. Просто потому что чувствовала знакомое родное тепло.

Вяло отстранилась не открывая глаз, не хотелось портить образ, который с точность был воспроизведён в моём воображении.

— Мату маи… — ласковым голосом, нарушая лишь шум дождя.

Боль вспыхнула с такой силой, что из глаз брызнули искры. Зажмурилась и взвыла, а после мгновенно погрузилась во тьму, до последнего цепляясь за любимый всеми фибрами души образ.

Глава от Ужаса

Битый час нервно вышагиваю по столу, каждые двадцать секунд оборачиваясь к постели, от которой исходил запах крови и пота.

“Может сейчас? Нет? А сейчас?” — сам себе напоминая говорящего осла, который никак не мог прижать свою задницу и дождаться конца поездки. Но это же другое! — “А теперь?”

В этой комнате было душно и тихо. Так тихо, что хотелось задать встрёпку всем присутствующим и отправить на плац, учиться ходить строем и разучивать новую песню для Бедокура. Прищурившись поочередно бросил взгляд на возможных жертв. Половина взвода и проректор, присутствие последнего меня даже не удивляет. Остальные снаружи, поскольку тут и так тесно. Все нервные, взъерошенные и вымотанные. Да меня же просто на три советских пошлют, а этого моя нежная психика уже не выдержит!

Взрыв сидит в неестественной позе за столом, пытаясь дрожащими руками осторожно расставить банки и склянки аккуратными рядами с разного рода лекарствами, которые припер от лекаря. Весь взмокший, а руки сжимаются и разжимаются, хрустя костяшками перед тем, как что-то взять. И нихрена у него не получается, ха! Нервничает наш педант. И руки влажные, что его тоже бесит. Того и гляди — рванёт.

Но ничего, одного отсюда уже выперли. Зверь не выдержал напряжения, нервы сдали. Потому-то самый спокойный из нас сейчас сидит на стуле и всей своей мощью подпирает дверь, временами порыкивая, когда с той стороны раздаётся жалобно-тихий (на грани слышимости) стук. Вояка хоть и выглядел спокойным, но я-то вижу, что этот образец русской офицерской выдержки на грани, как и любой из нас.

Снова бросил взгляд на постель, но не увидев изменений продолжил свой путь.

— Ужас, хватит уже топать! — простонали сзади, немного судорожно и добавили для проформы. — Сволочь!

Удивленно глянул на Лютого, сидящего на стуле у окна и прикрывающего лицо рукой.

— Это я топаю? — перевёл взгляд на полотенце под своими маленькими, ну просто крошечными лапками. — Я?

Лютый вздохнул, но заткнулся, признавая свою неправоту.

С ума уже все по сходили от этого ожидания. А ну хотя да, они-то не чувствуют того, что я ощущаю. Не уберегли? Нет! Вот пусть и сходят с ума от неведения! Вот такой я вот коварный и мстительный, да. Кстати, о сумасшедших… Видели когда-нибудь здорового взрослого мужика, взглядом испепеляющего самое драгоценное существо в своей жизни? Жуть жуткая! Выглядит устрашающей гарпией! Да я по сравнению с таким взглядом само… добро!

Евангелион или, как его называет Вася, Женя был зол. Так зол, что даже пошевелится не мог. Вся его аура покрывалась двумя преобладающими цветами черный и красный. Страх и злость. Злость и страх. Чувак будто провалился в свой личный кошмар, где была тысяча различных концовок и все они заканчивались одинаково трагично. И видок у него оставлял желать лучшего. Бледный, как смерть. Черты лица заострились и сделались хищными. Короче, за психологическое спокойствие Васи мне было немного страшно. А лезть к Повелителю, играющего роль верного пса, чтобы отвадить его от её постели? Я ж не самоубийца, верно? Тем более, у меня такое чувство, что если у него отобрать её прохладную ладошку, он попросту сорвётся… Куда не знаю, но мне даже подумать об этом страшно.

А вот Судья зайти так и не решился. Вот кто у нас побитым псом, занимается собственным линчеванием за дверью этой комнаты. Но мне этого придурка даже не жалко. И если бы не эмоциональный фон Васи, я б его… вот прям вот этими крюками на крыльях вспорол! Прально Васька говорила. Казёл!

Сбоку послышался тяжкий вздох, сбив мои мысли. Все дружно уставились на Валуна.

— Поесть бы…

Вот тут всё… Тут мне сделалось невыносимо голодно, и я в очередной раз посмотрел на свою рыженькую хозяюшку, что как обычно переливалась всеми цветами радуги.

“Ну на кого ты меня покинула, а? Оставила на пять дней своего Ужастика. Голодать, холодать…”

Вот вы сейчас думаете: Неужели Васенька в коме?! И все эти клыкастые тоже так думают, перебирая собственные “виноватки” в отягчённых головах, но я строго стерегу тайну нашей рыжей! Спит она! Спит, сволочь бессердечная! И я бы с удовольствием разбудил, как люблю это делать, но, чесслово, этот испепеляющий взгляд, когда пытаюсь приблизиться к своей хозяюшке… В общем Женя никого к ней не подпускает, кроме лекаря.

— Только о еде можешь думать в такое время? — тихо укорил Валуна шипящий голос. — Лучше бы ещё один пакет для Бедокура принёс, пока у неё очередной приступ не случился. — Купол был в ударе. Я от него больше трёх слов ещё не слышал.

А вообще он был бы прав, если бы не одно но: Эта зараза ещё вчера пережила кризис, а теперь восстанавливается сном и еда ей была ни к чему.

У меня в животе уже наступала революция, вздымались красные флаги, поджигались покрышки и растягивались транспаранты, но… Увы. Смены правительства в мозгах не будет. “Нет — майдану!”

Всё. Устал наверстывать тут круги. Сил больше нет ждать, когда это случится. Ни у меня, ни у них.

Решительно спланировал на кровать и спускаясь по подушке, понял, что привлёк взгляд злобной гарпии, что так стремительно попыталась меня сцапать, догадавшись о намерениях голодного фамильяра.

— Ужас, фу!

Э! Я те чё собака что ли?!

— Хрен тебе! — Обиженно взвизгнул я и с нескрываемым злорадством всадил клыки в мягкую кожу, зная, что никто меня от плоти и крови отрывать не будет. Опасно нарушать кормление.

Вася вздрогнула, а я про себя усмехнулся. Сколько я ею уже кормлюсь, а она до сих пор боится и вздрагивает порой, как птаха.

“Ну-с… Чего там у нас сегодня программе?”

Удовлетворённо курлыкнул, погружаясь в Васино воспоминание. Единственный минус во всём этом — это, блин, прохождение от первого лица, а не со стороны… Но что поделать?

Громко играет музыка в забитом народом помещении. Густой воздух заполнен запахом дыма и спиртного, а перед глазами Маринка качает бутылкой, на дне которой ещё плещется текила.

— Последняя, Васьк. — пьяно улыбается она. — И домой, а то я уже никакусенькая.

Девушка разливает огненную жидкость и протягивает узкий маленький сосуд мне, а я не отказываюсь.

Мне дурно и голова кругом, и по большому счёту выбраться бы на свежий воздух и исторгнуть из себя эту дрянь, но вместо этого опрокидываю очередной шот и закусываю солено-перченым свежим огурцом.

Всё тело сводит судорогой, когда текила скользит по стенкам пищевода и проваливается в переваривающий желудок.

Ещё пятнадцать минут бессвязного разговора ни о чём, и мы наконец поднимаемся с мягких кожаных диванов, чтобы уйти.

Морозный воздух улицы сразу защипал щеки, что не удивительно для январской ночи. Но тело просто пышет жаром, и я не тороплюсь запахнуть пуховик… И шапку тоже не хочу одевать, итак хорошо.

Сбоку звонко смеётся Маринка, дёргая за локоть.

— Нет ну ты видела? Он так на тебя смотрел… Нет, ну такой крепкий мужчина. — Мечтательно выдаёт и закатывает глаза. — Но с дядей твоим никто не сравнится.

Сердце пропускает удар и я резко оборачиваюсь к подруге, заглядывая в её глаза.

— Ты же не…

Девушка в ответ расхохоталась.

— Говоришь так, будто испугалась, что я его завоюю. — И она права, страх действительно присутствовал, но понять какой именно не удавалась в силу уровня опьянения. — Евгений Александрович на самом деле лакомый кусочек для любой женской особи. Такой весь загадочный, властный… — она мечтательно вздохнула, а затем метнула в меня строгий взгляд. — Но это не значит, что все должны влюбляться в него без ума и памяти. Нет, ну может быть, если бы он проявил хоть капельку интереса, то да. А так… — Марина махнула рукой, обозначая бессмысленность данного предположения. — Он вообще с кем-нибудь встречается? Может он того? Не женского поля ягода?

Пришлось безучастно пожать плечами и загадочно улыбнуться, но мысли в голову полезли странные. Очень странные.

Распрощавшись с подругой успешно добралась до дома и стараясь не брякать ключами, открыла дверь. Маму будить не хотелось, а Женя вроде в командировке по делам бизнеса, поэтому бесстрашно зашла в тёплое нутро квартиры и не щелкая выключателем начала стягивать верхнюю одежду. Сразу стало душно и дурно, но я честно держала стену, чтобы та не упала. Глаза к темноте привыкли сразу, поэтому неожиданная вспышка света заставила зажмурится и перепугано выдохнуть, я бросила мимолетный взгляд в ту сторону и замерла.

В коридоре, подпирая бежевую стену стоял хмурый Женя. Моё состояние не скрылось от его всевидящих очей.

— Ты пьяна?

Я чувствую, как меня качает из стороны в сторону, но понимаю, что признание в столь отвратительном поступке уронит меня в его глазах.

— Ни с-сколеч-чки… — просипела, пытаясь стащить сапог, который почему-то намертво впился в штанину. — И ваапще… У меня есть повод!

— Пить? — прозвучал вкрадчивый вопрос, от которого стало как-то неуютно.

— Не пить! — крякнула возмущенно. — Нет повода не пить!

Стянула наконец презренный сапог и отпихнула его в сторону, куда раньше полетел пуховик. Принялась за второй.

— Я, конечно, понимаю, что ты уже взрослая… — Поверх моих холодных рук легли его. Горячие. Сдвинули в сторону и тихонько потянули за собачку молнии, высвобождая ногу. — Но ты должна понимать, что есть люди, которые волнуются за тебя. — Женя поднял вещи с пола и аккуратно сложил в шкафу прихожей.

А я насупилась, понимая, что виновата. Но ведь у меня повод! Один-то раз можно, не каждый же день у меня совершеннолетие! А он даже не поздравил, не обнял и не сказал чего-то приятного, как всегда делал в мои праздники. Обиженно хмыкнув, я отправилась в свою комнату, но пол и стены неожиданно поплыли и от падения меня спасли родные руки, которые всегда поддерживали… в любой ситуации.

Женя тихо выругался куда-то в мои волосы, а затем крепко сжал.

— Это ж надо было так напиться, Василиса.

— Надо было! — Обиженно выдохнула я.

И вообще это всё из-за него! Проснувшись утром, я первым делом отправилась на кухню получать свои законные поздравления, но мама сообщила, что он уехал в командировку. Уехал! Это испортило весь мой день, мать его. Весь! Настроение никак не хотело подниматься даже в ночном клубе за первой в жизни бутылкой текилы.

Женя ничего не ответила, поднял на руки и куда-то понёс, уже через минуту меня умывали ледяной водой, а через пять поили какой-то порошковой водой со вкусом мяты и ещё чего-то. Гадость! А через десять усадили на кровать и приказали раздеться и забираться под одеяло.

Женя отвернулся, а дождавшись выполнения оперативного задания, распахнул окно, впуская морозный воздух.

Почти сразу стало легче. Головокружение прошло, а духота не душила. Но я всё равно чувствовала, что пьяна.

— Легче? — дядя сел рядом, положив ладонь на моё плечо, укрытое теплым одеялом.

Кивнула в ответ.

Почему-то вспомнилось замечание Маринки, что Женя является лакомым кусочком для женщин. И сейчас эта мысль не давала мне покоя, а нутро разъедал вопрос. Я перевернулась на спину и решительно посмотрела в его глаза.

— У тебя есть кто-нибудь?

В его глазах мелькнуло удивление, но тут же исчезло, скрываясь за маской безразличия.

— Ты пьяна. — Решил увернуться от ответа? — Спи. — Ну точно!

Он попытался встать, но был схвачен за руку.

— Ты не ответил.

Женя прищурился.

— Зачем ты спрашиваешь?

— А зачем ты отвечаешь вопросом на вопрос?

Улыбка скользнула по его губам, но он (О, Боже!) снизошел до ответа смертной.

— Нет. У меня никого нет.

Я сама не заметила, как облегченно выдохнула, но зато поняла, что моё лицо сейчас сканируют, как никогда. Пришлось невинно улыбнуться в ответ.

— Маринка спрашивала. — Женя прищурился, а я испугалась, что он мог вычислить мою маленькую ложь и легла на другой бок. — Спокойной ночи.

Затылка коснулись его губы, вызывая мурашки.

— С днём рождения, маленькая моя.

Маленькая моя… Он уже очень давно не называл меня так ласково и это дало о себе знать учащенным сердцебиением. Кровь прилила к щекам, а губы засаднило.

Кровать освободилась от лишнего веса, я услышала, как заботливой рукой закрываются створки окна, чтобы я не простыла за ночь, а потом и свет погас.

Выдохнула, сдерживая непонятные чувства. Чувства, которых быть не должно. Чувства, которые можно полелеять сейчас, но завтра, когда протрезвею, они должны быть закрыты на семь замочков и один амбарный и никогда о себе не напоминать. Потому что нельзя. Потому что неправильно. Потому что аморально.

“У него никого нет. Никого.” — проносилось в мыслях сто тысяч раз и это приносило облегчение, радость, надежду…

НЕТ! Никакой надежды!

Соскочила с кровати и принялась растирать лицо руками, пытаясь загнать мыли поглубже, но поздно, я уже дала им спуск.

А что, если… Что, если?

Комната становилась тесной, мысли снова начали путаться, но я уже ухватилась за идею и поползла к краю постели. Где-то в шкафу отрыла старую Женину футболку, которую приватизировала у него взамен испорченной пижамы, но так и не решалась её одевать. Стащила со стены гитару и отправилась в его кабинет. Почему-то я была уверена, что он там.

И я не ошиблась. Стоило только приоткрыть дверь кабинета, как в ноздри ударил его запах, который ни с чем нельзя было перепутать. Женя сидел за рабочим столом, перелистывая свои бумаги. Он как-то напрягся, когда я вошла на его территорию. Поднял глаза, пробежавшиеся взглядом по моему внешнему виду и в один миг потемневшие.

Я прошла по мягкому ворсу ковра и уселась на стул в удобную позу, стараясь не думать о том, какая я сейчас растрёпанная и как сильно блестят мои пьяные глаза.

Женя молчал. Отложил бумаги и сцепил в замок пальцы рук, будто пытаясь удерживать себя в руках.

Музыка полилась тихой рекой, создавая атмосферу. И с первых же слов я приковала Женино внимание. Он слушал удивлённо, завороженно и даже восхищенно, но я сейчас не придавала этому значения, потому что выворачивала для него свою душу, вкладывала значение в каждое слово. Просила понять…

(Песня в группе)

Все что было до меня обнуляй.

Жизнь море. Ща поныряем.

Только ты давай мне доверяй,

И мы телепортом с тобой прямо в рай.

Ты тот, о ком бьется в моей груди.

Я улетаю.

Вот такой вот мой тупой припев о любви.

Тебе.

Струны затихли, сдав пальцам последнюю вибрацию, а я не отрывала глаз его лица, на котором обозначилась одна из тех улыбок, которую я однозначно добавлю в свою коллекцию его эмоций.

— Это признание?

Вздрогнула от вопроса, но всё равно решительно кивнула, надеясь, что если меня сейчас отбреют, то завтра я об этом инциденте не вспомню.

Женя встал со своего места и очень медленно подошел ко мне. Пальцы скользнули на моё щеку, чтобы их обладатель, всматриваясь в мои глаза задал ещё один вопрос.

— В какой любви ты мне признаёшься, маленькая моя?

Его шепот проникал в саму суть, глаза утягивали в пучину их бытия, выбивая почву из-под ног. Я впервые испытывала нечто подобное, словно он только сейчас позволил себе посмотреть на меня как-то иначе, не как дядя.

— В настоящей. — Шепчу в ответ. — Искренней. И далеко не родственной…

Нежная улыбка тронула его губы, не такая, которая могла предназначаться любимой племяннице. Нет, в ней было что-то такое, отчего трепетало сердце, вырываясь наружу.

— Маленькая моя…

А затем следует нежный-нежный поцелуй в губы, от которого я таю, как хрупкий лёд на полуденном солнце. Каждая клеточка тянется к этому человеку, как примагниченная.

— Смелая моя…

Второй поцелуй был настойчивее, и он стал для меня откровением свыше, потому что в нём уже плавилось целомудрие, обволакивая чувства неясной сладостью. Нижнюю губу прикусили ровные зубы, слегка оттянули, вызывая странный жар во всём теле.

— Любимая моя…

Признание, пустившее сердце галопом по грудной клетке. Признание наполнившее душу радостью, а разум надеждой.

Взгляд в глаза и тихое:

— Только вот тебе пора спать, Василиса… — Я замечаю какую-то грусть, и уже решаю задать вопрос, но меня перебивает страшное. — И обо всём этом забыть.

Зеленая бездна утаскивает во тьму, не позволяя выкарабкаться из навязанного сна. Жалкие попытки возмутится были встречены нежным поцелуем в губы и тихим:

— Всему своё время, маленькая…

И я забываюсь крепким сном.

Вынув клыки первым делом ощутил учащенное сердцебиение нашего Бедокура, а судя по реакции окружающих, хозяюшка моя проснулась.

Повернул голову и столкнулся с осуждающе-злым взглядом проректора.

Дела-а-а-а-а… Во дела-а-а-а.

Бросил ему в ответ такой же взгляд, сомневаясь, что он поймёт его, и он не понял, снова хотел меня сцапать, но Вася оказалась быстрее. Не успел я среагировать, как почувствовал зажатую между пальчиками свою горячо любимую шкурку. Дёрнулся, но тут же натолкнулся, на любимые глазки, что не скрывали укора.

— Издеваешься?

Оскалился в ответ.

— До чего же я тебя люблю, Вась! — радостно выдал и со злорадством скосил глаза на злобную гарпию — охранника.

Пусть завидует!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ