Сука!
Ненавижу этот город!
Ненавижу всё, что связано с ней. Её дух будто повсюду! Начиная с аэропорта и заканчивая дверями номера в отеле!
Она мерещится мне в каждой прохожей, у кого за плечами чехол для гитары. А в Нью-Йорке полно таких девушек. И не важно, какого цвета у этих прохожих волосы, эта девчонка давно могла перекраситься.
Какого дьявола я вообще опять о ней думаю?!
Надо отвлечься. Как насчёт спора о том, чьих фанаток на встрече будет больше?.. Можно поспорить на сумму покрупнее и поставить на себя.
Чёрт! Споры – отличная вещь, чтобы не думать о Миллер. Да я просто гений!
И опять я о ней думаю! Чтоб меня…
Это всё Нью-Йорк! Всё этот проклятый город! Надо было исключить его из промотура!
Дал же себе слово: ни одна мысль о ней больше не имеет права прорываться в сознание и пытаться менять мою шикарнейшую жизнь! Да, моя жизнь просто шикарна! Лучше всех! Правда! У меня всё есть! И мне не надо ничего большего!
Ни за что и ни при каких обстоятельствах я не сломаюсь ещё раз… Даже вспоминать не хочу, как чуть не умер, не обнаружив её наутро в квартире. Моё сердце почти остановилось. Клянусь. Я слышал его последние удары, а потом вдруг стало тихо.
И какого дьявола я опять об этом думаю?!!
Так. Где все? Надо срочно объявить спор!
Мы в Нью-Йорке всего на три дня, потом улетаем в Лос-Анджелес, а Тейт Миллер останется здесь, до конца своей беспросветной жизни работать в одном из тысяч супермаркетов. Да, так и будет! Аминь.
Мне вообще плевать на неё.
Я даже имени её уже не помню.
Что там? О ком я говорил?
Ладно, почти не помню.
И глаз её тоже не помню.
И как она смотрела, тем более не помню.
Всё.
Пусть катится.
И город этот тоже пусть катится.
Я скоро из него уеду.
Но разве есть в этом мире хоть капля справедливости? Хоть капля вероятности того, что судьба не устроит подлянку и не организует эту никому не нужную встречу?!
О нет… только не в этом мире. Так здесь всё устроено. Так всё работает. На подлости и предательстве. Именно так!
Пресс-конференция закончилась. Отель, в котором мы остановились, находится как раз таки напротив площади, где часто играют уличные музыканты. И так как сегодняшний весенний день соответствовал всем требованиям для подобного скопища, большая толпа и звуки гитары бессовестно намекнули о том, что этой гитарой вполне может быть чёрный Гибсон, однажды разлетевшийся на куски благодаря моим стараниям.
Подумайте – один шанс из тысячи. Один на тысячи и даже больше! «Таких совпадений просто не бывает», – думал я. Проще поверить в то, что Джаред – гей со всей своей общепризнанной слабостью перед красивыми девушками. Реально, даже в это мне было бы проще поверить, чем в то, что музыкант, играющий на площади в данный момент, может быть Миллер!
Проклинаю свои ноги и ненавижу свой мозг, который отдал им команду двигаться в ту сторону. Очки на пол-лица, капюшон и кепка прикрывали пирсинг и делали меня максимально незаметным. Так что, пока не появился менеджер Кан со своими затрахавшими всю душу указаниями, решил прогуляться к площади. Не я решил – ноги решили. Лично я ничего не решал.
– Мужик, я с тобой! – догнал меня Джаред. – Что по плану? Какой клуб? Девочки? Бухло?
– Ты ж не пьёшь, дебил.
– Кто сказал?
– Ты сказал.
– Э-эм… – Джаред почесал затылок. – Ну ладно, давай хотя бы пончиков пожрём?
– Отвали, я на площадь. – Я ускорился.
– Ну нет, приятель… – донёсся в спину голос Джареда. – А ты девчонок предупредил? Ну тех, здоровых, у входа, в чёрных костюмчиках, помнишь таких? Помнишь, что им приказано за тобой тягаться?
– Займи их.
– Ше… Чёрт! – Джаред смолк, чуть не выкрикнув моё имя на оживлённой улице. – Дружок! Они уже идут сюда!
Дружок?!
– Отвлеки их! – выкрикнул я и перешёл на бег.
Джаред заговорит кого угодно, так что я был уверен – охрана не побеспокоит, по крайней мере до тех пор, пока не ублажу свой мозг и не докажу ему, что никаких сиреневых волос на той площади нет. И я был прав – сиреневых волос там не оказалось. Волосы были ярко-красными. И принадлежали ей.
Тейт.
Гибсон, маленький усилитель, стойка с микрофоном и Миллер.
Все звуки шумного города выпорхнули из головы, пока я безмолвно стоял в толпе и наблюдал за тем, как она играет. Время замедлилось, толпа растворилась. Остались только я и она. Друг напротив друга. Прям как в этих дерьмовых романтических фильмах, под которые иногда так любит рыдать Джаред. И что-то маленькое, болезненное и едва живое внутри меня вдруг сжалось с беспощадной силой. Меня буквально скрутило в тугой узел при виде её лица, воздух вдруг показался невыносимо тяжёлым, сухим и горячим. Казалось, ещё вдох – и лёгкие взорвутся двумя красными воздушными шарами.
Ненавижу эти ощущения. Ненавижу себя.
Ненавижу Миллер!
Её светлая кожа искрилась в лучах весеннего солнца. Ветер раздувал непослушные волосы, вознося к небу. Глаза закрыты, а умиротворение на прекрасном и самом красивом на свете лице казалось сказочным. Она парила. Прямо сейчас, в эту минуту. Она и её музыка. Я чувствовал это. Я видел, как тесно они связаны невидимой нитью. Её голос проникал в самое сердце, заставляя его биться чаще… И болеть. БОЛЕТЬ! Невыносимо, убийственно-мучительно. И я не хотел этого чувствовать. Ничего не хотел.
Потому что нет у меня больше сердца. А это жалкое предательское существо в моей груди больше никогда не дождётся от меня, чтобы я пошёл у него на поводу.
У чего? У чувств.
Чувства… Что это за дрянь вообще такая?
Я не должен был её видеть. Я дал себе слово… Этого никогда не произойдёт ещё раз. Тейт Миллер для меня умерла в тот день, когда, не сказав ни слова, ушла не попрощавшись. Знаю, я бы, как полный кретин, попытался остановить её, приведя кучу бесполезных аргументов, я бы сделал всё, чтобы не потерять её… И возможно, с моей стороны это было бы неправильно, но и она не имела права уходить… вот так.
Я думал… думал, она и я… я и она…
Чёрт! Даже язык не поворачивается назвать то, что между нами было, каким-нибудь важным, но глупым словом.
Что за чушь?
Это больше не важно.
Всё не важно.
Я должен уйти и забыть о том, что видел её.
Снова забыть.
Тогда почему всё ещё стою на месте?..
Тейт закончила петь, открыла глаза и поднялась с раскладного стула. В ту же секунду её взгляд наполнился недоумением. Она казалась шокированной, рот приоткрыт, тело замерло, едва успев выпрямиться.
Тейт смотрела не на меня, а на человека в противоположной стороне толпы. Его лицо было скрыто очками, тёмные волосы прятал капюшон, но его эта чёртова белоснежная улыбка. И эти дебильные татуировки на шее… Только слепой или тот, кто никогда не видел Калеба, мог его не узнать.
Я нашёл её первым. Но заметила Тейт его.