без последних четырех рассказов, перепечатанных из Первой книги рассказов и Третьей книги рассказов.
Ср. «небрежную виртуозность» (Вяч. Иванов) или «никто среди современных писателей не обладает такой властью над стилем» (Брюсов) с высказыванием А. Измайлова, видевшего в Эме «витиеватый и канцелярственный язык, каким у нас в прошлом веке переводили Поль де Кока».
Если в отходе от символистских «туманов» к романской «ясности» Кузмин оказался отцом акмеизма, то здесь в нем можно увидеть дедушку Серапиоиов.
На эту тему уже появилась интересная статья Дон ал да Гиллиса в осеннем SEEJ за 1978.
Даем, как правило, год написания.
В данном случае, ср. повествовательный стихотворный цикл «Харикл из Милета» и вставную новеллу в 19 гл. Елевсиппа. См. также мотивы Адониса и Антиноя, а также серых глаз, и тему вожатого (в Эме-вожатая), проходящие по всей прозе Кузмина (иногда он как бы дразнит читателя и дает ему, например, в повести Покойница в доме, вожатых со знаком минус).
От Сомова в Эме такие сцены и моменты, как игра в жмурки или передача записки.
Добавим, что герой романа Маракулин пишет как Акакий Акакиевич, разговаривает с памятником Петру наподобие Евгения, философствует о генеральше a la Раскольников (и даже чувствует иногда совсем как Катерина в Грозе). Не является ли, кроме того, фраза «сестрицы» Параши о короблях (2 гл.) шуткой над Блоком?
См., например, в Эме: «Взволнованный своими открытиями, я не спал три ночи подряд, решив, не подавая виду, все разузнать самому».
А если бы их и не было, то, все равно, именно на них Кузмин набил себе руку на последующие шедевры.
Хочется рекомендовать для первого знакомства «Машин рай» из Девственного Виктора, который, хотя и не имеет неожиданной концовки, в остальном представляет кузминскую прозу во всех ее лучших качествах. Читать рекомендуется вслух.