Том 2. Драматургия

Призрите с высоты, правители небес,

Прогнеи страждущей на токи горьких слез

И возвратите мне любезного супруга,

А с ним сестру мою — нежнейшего мне друга.

Увы! свершается плачевный год в день сей,

Как брег оставил наш любезный мой Терей. —

Прошел сей год, а он ко мне не возвращался,

И в мыслях лишь моих и в сердце он остался.

В тот день, когда ему в слезах вещала я,

Что без сестры моей тяжка мне жизнь моя,

Что я несчастлива, не видя Филомелы, —

Чтоб притупить моей печали остры стрелы,

Терей, слова мои в закон себе вменя,

Оставил сына, трон, оставил и меня.

День возвращения супруга приближался —

Его не зрела я, мой трепет умножался.

Сей день прошел… а я до днесь не зрю отрад…

И боги бед моих еще не прекратят!

Царица, утиши волненье мыслей страстных!

Не тщетны иногда моления несчастных.

Уже предстал Калхант в священный божий храм

И, может быть, в сии часы откроет нам,

Во внутренности жертв прочтя, судеб законы,

Ужели к небесам достигли наши стоны?

В нетерпеливости я зреть его хощу

И ах! минуты сей страшусь и трепещу.

Вина смятения сего тебе известна:

Ты знаешь, сколько мне сестра твоя любезна,

И сколь мне горестно, что, в ней лишась всего,

В очах ее не зрю я счастья моего.

Кляну тот день — вину плачевные разлуки,

В которой скиптром рок обременил мне руки.

Тобою, наконец, я быв уведомлен,

Что зреть могу здесь ту, которою пленен.

Из града своего в сей град я удалился

И зреть сестру твою мечтой приятной льстился;

Но боги, раз луча невинные сердца,

Еще не делают напастям их конца.

Надежда есть, но ах! когда она напрасна…

О небо! для меня и мысль сия ужасна!

Мне сердце скорбное тоска свирепа рвет

И места в сердце сем надежде не дает…

Мне представляется ревуща моря бездна…

Супруг возлюбленный! сестра моя любезна!..

В какой погибели я зрю разимых вас!

Терея и тебя средь волн я вижу мертву…

Принесших жизнь свою Прогнее бедной в жертву.

Вы тонете… Я вас в сию напасть ввела!

Вы в ад снисходите, чиня мне бедной пени. —

Остановитеся, драгие сердцу тени!

Без вас противным чтя любезный прежде град,

За вами я спешу во мрачный снити ад…

Без вас я более утех не обретаю…

Я тартаром без вас вселенну почитаю!

Скрепи себя в своей тоске, колико льзя,

И плачем не смущай меня, мой дух разя…

Твой вид бледнеющий, твой стон унылой, слезной

Твердит, что разлучен с моею я любезной…

Твой стон… ах! мне твердит… бледнее солнца свет…

Что той, кого люблю, со мной несчастным нет.

Грудь томную тоска свирепая терзает…

Но небо! се Калхант дверь храма отверзает!

Покрыт печалию его смущенный зрак!..

Он бледен!

  В ужасе!..

    Плачевный бедствий знак!..

Ужасно знаменье грядущие напасти!..

Несчастная страна! готовься к лютой части.

Ударить гром готов… спасенья нет для нас!..

Смущает кровь мою его дрожащий глас,

Страшуся приступить узнать богов решенье!

Пойдем! Какое днесь я чувствую мученье!

Скрепись, мой дух… (Калханту.) О, друг владетелей небес!

Скажи, не тщетно ль я лила потоки слез?

Яви в себе, яви богов достойна друга:

Поведай мне судьбу несчастного супруга.

Скажи… мятешься ты… ты стонешь!.. ах! — молчи

И грома на меня бессмертных не мечи:

Отсрочь удара мне ужасную минуту…

Но для чего скрывать мою судьбину люту?

Твое молчание… льет в жилы смертный хлад;

Увы! беды мои мне твой вещает взгляд.

Рази меня, рази… но пощади Терся…

А если он счастлив — счастлива и Прогнея.

Она во трепете твоих речений ждет.

Скажи: чего должна я ждать?

     Ужасных бед.

О небо!

  Боги! чем виновна я пред вами?

Быть праведен никто не может пред богами.

О сердце, так меня не обмануло ты,

Вселяя в мысли мне ужасные мечты!

Каким ударом к нам судьбина возгремела?

Что сталося с тобой, драгая Филомела?

Внимай открытую судьбою нам напасть:

Когда предстал во храм я пред богами пасть,

Тогда, сраженну мной, трепещущу, полмертву,

Невинную заклал пред алтарями жертву

И кровию ее я жертвенник кропил;

Багровый пар с него до облак восходил;

Затмив небесный свет, он в тучи претворился;

Казалось, новый ад среди сих туч родился:

Дыханья бурные, ужасных громов треск,

Рев вихрей пламенных и молний страшный блеск

Предвозвестили мне минуты приближенье,

Когда всевышними явится их решенье.

Настал тот миг. Сквозь туч кровавых страшный глас

Все громы заглушил и здание потряс,

Вещая тако мне: «Зри следство лютой страсти,

Влекущей за собой мученья и напасти;

В сей день во граде сем свирепство и любовь,

С отмщеньем съединясь, прольют реками кровь».

Тогда из тучи сей, перунами гремящей,

Летит ужасный Вран за Горлицей стенящей;

Как туча мрачная, он воздух всколебал

И тенью крыл своих пол храма покрывал.

Все силы устремя, за Горлицею гнался;

Подобно камени, над нею ниспускался,

Уже когтей его жестоки острия

Касалися груди трепещущей ея,

Когда, подобно двум стрелам молниеносным,

Сразили грудь его ударом смертоносным,

Со Голубицею соединясь Орел.

Тогда свирепый Вран всей злобой воскипел —

Трикраты в воздухе полмертвый возвышался.

Трикратн с смертию отчаянный сражался;

Но, громом поражен, в разверстый ад ниспал,

И Горлицу с собой он мертву повергал…

Со Голубицею Орел за тучи скрылся —

Вторично грома звук по зданию разлился,

И в сердце страждущем предчувстра страшный глас

Предвозвестил бедам грядущим скорый час.

Тиран! защитники! невинность угнетенна!

Предметом всяким я разима, удивленна,

Проникнуть в таинство видения слаба…

Открой мою напасть, жестокая судьба!

В ком узрю жертву я? в ком узрю я тирана?

Я ль в виде Горлицы паду в сей день попранна?

Ах, если б знала то, не стала б я страдать!

Но если я должна супруга потерять?

Напасти лютой толь едино вображенье

Остановляет все в крови моей движенье.

Когда свирепый рок Линсея тем сразит,

Чем сердце бедному в предчувстве мне грозит;

Так мне судьбина смерть в сей день определяет:

Предчувство в Горлице любезну мне являет.

Я зрю в гонителе… кого я, небо, зрю?

Что в заблуждении, несчастный, говорю?

Терей гонитель… нет, — сей мысли ужасаюсь!

Но мыслить я сие невольно принуждаюсь…

Любовь моя… но что за трубный слышен глас?

Я Агамета зрю! Благополучный час!

Супруга возвратя, прерви мой стон ты слезной!

Соедини меня с моею ты любезной!

Царица, путь скончав, идет сюда Терей.

Дай сил мне небо снесть восторг души моей!

Тебя ль, Терей, тебя ль я вижу пред собою?

Меня, гонимого жестокою судьбою.

Какая скорбь тебя в сии минуты рвет?

О небо! что я зрю? сестры с тобою нет!

Здесь Филомелы нет! Судьба ожесточенна!

Пришла ужасных бед минута предреченна!

Так нет еще моим страданиям конца?

Кого должна винить: Терея иль отца?

Почто сокрыл мою ты грусть от Пандиона:

Он дщери своея не пренебрег бы стона…

Супруг возлюбленный, прости моим слезам:

Сколь мне сестра мила, сие ты знаешь сам.

Скажи хотя, в какой она осталась доле?

Царица… нет ее уже на свете боле!

На свете нет ее… о рок, что слышу я?

На свете нет ее… свершилась часть моя!

Так с нею разлучен судьбою я неложно?

Я с нею разлучен; нет, быть сему не можно!

Мне сердце говорит: еще она жива.

А если бы сбылись, Линсей, твои слова.

(Особо им.) О небо! чем начну свое я оправданье!

Вы видите души Тереевой страданье…

Се следство страшных бед, в которых лютый рок

Явил, колико он к несчастным нам жесток!

Когда б, в Афины я отбыв, расставшись с вами,

Предвидел все, что мне назначено судьбами,

Не удалялся бы из Фракии вовек.

Но сколь предчувствами обманут человек!

Я чаял прекратить твой стон, твои печали;

Казалось, небеса мне помощь в том давали.

Я пред отцом твоим в тоске твоей предстал,

И именем твоим его я умолял.

Согласен, наконец, был старец сей смягченный

С своею дщерью быть на время разлученный.

Дрожащею рукой он вел ее к водам

На смерть, которую ей рок готовил там.

Мы на корабль вошли, надежды лестной полны.

Нам льстили тишиной обманчивые волны.

Борею быстрому спешили мы вослед,

И сердце к вам мое летело наперед.

Уже мы к Фракии в восторге приближались,

Вершины гор вдали пред нами показались.

Мы мнили землю зреть, но солнца тусклый луч

В сем виде нам явил собранье бурных туч,

В минуту собрались из них над нами своды,

Ударил ярый гром, восколебались воды.

Сокрылись небеса, и в тот ужасный час

Свет дневной исчезал из наших робких глаз.

Валы бунтующи до облак воздымались,

Свивались с тучами и в бездны низвергались.

Смятению сему сестра твоя внемля,

Во ужасе на верх восходит корабля,

Возъемлет к небу взор, премены в бедствах просит…

Вдруг вал порывистый до облак нас возносит,

Отколь — ужасный час! жестокий гнев небес! —

Вихрь мрачный бедную в дно пропастей понес.

Глас Филомелы мне обмершу грудь пронзает:

Он слышен, а она во мраке исчезает.

Валы, соединясь, покрылись сединой —

И боле ничего не видно стало мной.

Я жадный взор метал, стенал, но все напрасно!

Сбылось видение толико мне ужасно:

Рок жертву поразил, и стоны жертвы сей

Мне разрывают грудь и дух стесняют в ней.

Сестра любезная! Немилосерды боги!

Где вашей истины святой законы строги?

Где к человечеству, к несчастным где любовь?

Когда вы алчете пролить невинных кровь.

На то ли алтари вам в свете соружались,

Чтоб стоны ваших жертв при оных раздавались?

Чтоб их лилася кровь кипящею рекой?

Или владеет всем единый рок слепой?

Иль существуете единой вы мечтою?

Не чтимо бытие бесплодно ваше мною.

Богов есть долг спасать несчастливых от бед,

А наш напрасен вопль — так вас на свете нет!

Брегись хуления, брегись сих слов ужасных.

Царица, боги есть — и внемлют стон несчастных.

Не огорчай своим отчаяньем небес;

Пролей источники перед богами слез:

Спасение твоей сестры в святой их воле.

Пойдем пред ними пасть.

    Нет, я предпринял боле;

Пуская к небесам стенания одни,

Не в праздности хочу свои влачить я дни;

Но в участи моей, и бедственной и слезной,

Иду из бездны вод извлечь мне вид любезной,

Над ним потоки слез, всю кровь мою пролить,

И, если льзя, моим стенаньем оживить.

Опомнися, Линсей, что делать предприемлешь!

Что мне внушает страсть.

    Ты должности не внемлешь,

Помысли, чем своей обязан ты стране.

Коль Филомелы нет, ничто не нужно мне.

Но ах! не то гласит предчувство мне сердечно:

Она жива, и я сыщу ее, конечно.

Моря, пустыни, весь пройду пространный свет —

И сердце до нее Линсея доведет,

Лишь сердцу одному толь важный путь вверяю,

И тщетно одного шага не потеряю.

А если… вобразя сие, я трепещу…

А если на земле ее я не сыщу?

Нося мучения смертельну в сердце стрелу,

Я в самый сниду ад искати Филомелу.

Исчезни, нежныя природы в сердце глас!

Ужели Агамет исполнил мой приказ?

Близ града, в зданиях, разрушенных на части,

Сокрыл я добычу твоей несчастной страсти —

И Филомела там потоки слезны льет.

Но, государь, внемли наперсника совет:

Воспомни честь, закон, тронись царицы стоном.

Не внемлю стонов я и чту любовь законом.

Забудь любви своей несчастливый предмет,

Забудь княжну.

   Чего ты хочешь, Агамет?

Того, что честь тебе и долг повелевает.

Или опасности Терей не понимает,

В которую его влечет жестока страсть?

Страшись: уж над тобой гремит небесна власть,

Ты в тайне сохранить свои пороки мыслишь;

Скажи мне, в чем сию надежду ложну числишь?

А если таинство сие узнает свет —

Какой ему тогда, какой ты дашь ответ?

Фракиян знаешь ты, и сам тому свидетель,

Колико им всегда священна добродетель:

Так могут ли они в царе тирана зреть,

И варварствы его без ропота терпеть?

Народ, жена, отец, любовник, разъяренны,

Все грянут на тебя, отмщеньем съединенны,

И вырвут с скипетром княжну из слабых рук.

Престань и ах! не множь моих жестоких мук!

Я сам предвижу все тобой реченны бедства;

Предвижу пагубной любви ужасны следства.

Я знаю, что иду противу естества;

Блистает надо мной меч гневна божества…

Грызенье совести… уже я унываю…

Нет, я люблю… и все другое забываю,

Страстей и разума во бедственной борьбе,

Лишь Филомелу в мысль представлю я себе,

Черты ее меня любовью вновь пронзают.

Исчезнут ужасы — и бедствы исчезают.

Нет страхов, где любовь одна горит в крови.

Но чем ты можешь льстить себя в своей любви,

Когда княжна ее с презреньем отвергает?

Любовь препятствами живет и возрастает.

Я гордую сию тиранку покорю,

Упрямство ласкою иль гневом усмирю,

Потом без ужаса готов вкусить напасти:

Я всем пожертвую своей жестокой страсти.

Ты любишь, а ее тебе не жалок стон!

Тобой без ужаса сразится Пандион,

И ты без жалости взираешь на Прогнею!

Ах, нет, мой друг, она еще мила Терею,

Я вижу те же в ней красы, что прежде зрел;

И если б страстью я порочной не горел,

Я б, может быть, еще пленялся ею боле. —

Но я… я сам в своей уже не властен воле.

Она пошла богов во храме призывать.

Мой друг, иди и тщись во граде наблюдать,

Не открывается ль поступок мой народу?

И предваряй молвы ужасны непогоду.

Смятение сие весь дух во мне дивит:

Кто таинство сие дерзнет открыть?

      Мой вид:

Злодействам чья душа и сердце чье причастно,

В глазах и на лице начертано то ясно.

Пороком омрачен и бедственно любя,

Когда возмию взять вид спокойный на себя,

Притворством заменять природы не умея,

Мой омраченный взор явит во мне злодея.

Ужели все прошли опасности?.. Линсей,

Скажи: увижусь ли с сестрою я моей?

Скончай, скончай мое с Прогнеей разлученье:

В ее объятиях пройдет мое мученье.

Престани трепетать, любезная княжна:

Ты боле ничего страшиться не должна.

Отвергни кровь твою волнующи боязни:

Злодеи дерзкие вкусили лютость казни,

Стремяся сокрывать тебя от глаз моих.

Со низостью их душ сравнилась робость их —

И дом, назначенный тебе от них темницей,

Свирепым стражам сим стал мрачною гробницей.

Но что вещает твой тоской смущенный вид?

Иль новый жребий твой тебя не веселит?

Оставь уныние, прерви свой стон всечасной

И радость не мешай мою с тоской ужасной!

Ты плачешь… ах, открой вину стенаний сих!

Иль буду я одних свидетель слез твоих?

Хранишь молчанье ты… слова мои напрасны.

Позволь сокрыти мне беды свои ужасны.

Вешая их, тебе я сердце поражу;

Что я несчастлива, одно лишь то скажу.

В слезах моих, Линсей, ты это видишь ясно;

Но таинство познать стремишься ты напрасно:

Оно, не истребя в тебе тоски твоей,

Во грудь твою вползет грызущею змеей.

Почто ж нарушить тем покой ты свой желаешь?

Напрасно ты меня спокойным почитаешь…

Не зная мук твоих, я в сердце их терплю…

Довольно знать мне то, что я тебя люблю,

Дабы восчувствовать в груди мученья люты,

Которые тебя тягчат в сии минуты.

Сокрыв вину тоски и горести своей,

Не мни, чтоб от того счастливей был Линсей.

Ты рвешься грустию… Ты стонешь… Ты несчастна…

И мне судьба моя противна и ужасна…

Ах, ты ли предо мной, страдая и стеня,

Скрываешь таинство ужасно от меня!

Воспомни те часы, драгая Филомела,

Когда передо мной ты таинств не имела.

Скажи, чтобы прервать толь лютую тоску, —

На все погибели я в свете потеку!..

Так ты желаешь знать вину печали сей?

Познаешь… Но страшись, познав ее, Линсей,

Желаньем сим себе ты горести наносишь,

И ядовитых стрел во грудь свою ты просишь…

Познай… Но где сестра несчастная моя?

Вину тоски тебе пред ней открою я.

В сем бедствии, на нас посланном небесами,

Она несчастна так, как мы несчастны сами.

Едины горести, один мучений яд

Для наших страждущих сердец готовил ад!

Нет… без сестры себя… и свет я ненавижу…

Но рок! не тень ли я княжны сей бедной вижу?

Прогнея, пред тобой сама сестра твоя…

В объятьях нежных сих познай, познай ея!

Не сон ли чувствия смятенны обольщает

И в привидении тебя мне возвращает?

Или дошли мои моленья к небесам?..

Могу ль поверить я и сердцу и глазам?

Сестра любезная… драгое возвращенье!

Себя теряю я в приятном восхищеньи…

Не верю чувствам я… Ах, если это сон,

Дай небо, чтоб вовек не нарушался он…

Спокойся… и готовь свой дух к напастям новым!

Каким вещанием меня разишь суровым?

Ах, сердцу моему опасностей уж нет!

Тебя теряючи, теряла я весь свет…

Но боги… прекратя свирепых волн стремленье…

Оставь, несчастная, свое ты заблужденье!

Прогнея… Ах! скрепи свою смятенну грудь…

Скрепи… и перенесть удар готова будь!..

Я вижу, что меня здесь мертвой почитали…

И баснь сию уста Тереевы сплетали…

Но знай, что варвар сей, презря закона глас,

Во мглу бесчестия хотел низвергнуть нас.

Мы им обмануты… Ты плачешь… Ах, Прогнея!

Сестру несчастну зреть желание имея,

Ты мнила ль тем сгубить покой цветущих дней —

И мыслила ль найти совместницу ты в ней?

Немилосердый рок!.. Супруг неблагодарный…

Так я оставлена тобой, Терей коварный!

И клятвы все его…

    Единый лишь обман!..

Изменник он тебе, сестры твоей тиран.

Открылось все!

   О, верх лютейшего мученья!

Но в стонах ли искать должна я облегченья?

Оставь, уныние, мою смятенну грудь!

Откроем лютому тирану в тартар путь!

Наполни, ад, меня ты злостию своею:

Любить умела я… явим, что мстить умею.

Рази меня, сестра, ударом страшным вновь;

Рази… вещай его порочную любовь.

Вещай, как образ мой из сердца исторгая,

Как в бездну он себя пороков низвергая,

Дерзнул нарушить все: любовь, законы, честь!

Умножь отчаянной супруги страшну месть;

Разлей сей мести яд в Прогнеиной утробе!

Представь мне варвара во всей его ты злобе:

Измену лютую подробно опиши,

Представь стремление злодейския души;

Поступки, взоры, стон, обманы все исчисли…

Открой, коль можешь, ты его ужасны мысли…

Открой — и трепещи сего плачевных следств!

Рассыплю над его главой я тучи бедств.

Прибегну ко жрецам, к вельможам, ко народу…

Воздвигну на него и тартар и природу.

До самой низости в свирепстве я дойду

И мщением его злодейство превзойду.

Воспомни время то, желанное тобою,

Когда прибыл отсель в Афины он за мною…

Лишь я с отцом моим предстала пред него,

Свирепым пламенем вспылала грудь его.

Смущен, отороплен, открыть себя не смея,

Спешил разлукой он моей с отцом скорее.

Меня он именем твоим просил, стеня,

Чтоб, с просьбами его свои соединя,

Просила у отца к пути я позволенье.

Могла ль отвергнуть я сестры своей прошенье?

И, наконец, настал сей преужасный час,

Который разлучил со Пандионом нас.

Изменника словам отец несчастный внемля,

Нас вел на корабли и, варвара объемля,

Сказал: «Тебе, мой друг, ее вручаю я.

Ты видишь, сколько мне любезна дочь моя.

Ах, возврати ее ты взорам Пандиона

И дай, чтоб я, сходя во гроб со пышна трона,

Насытиться ее присутствием возмог,

Последний испустя в ее объятьи вздох!».

Я, землю и отца в глазах теряя вскоре,

Со всех узрела стран сомкнуто с небом море, —

И похититель мой, поступок пременя,

С смущенной радостью бессильну зрел меня.

Он взором на меня свирепым устремлялся

И мысленно своей добычей наслаждался.

«Я победил», — сказал он гордо, наконец, —

«И наших уж ничто не разлучит сердец».

Такою речию, как громом пораженна,

Желала я, чтобы погибла вся вселенна,

И помощи себе просила у небес,

Лия источники в своей напасти слез.

Но небо дало нам свершить сей путь ужасный,

Тогда со кораблей повлек сей варвар страстный

Меня, трепещущу, в ужасный, мрачный лес,

Сквозь коего верхи невидим свет небес,

Во мраке там была воздвигнута темница:

К жилищу мне сия назначена гробница,

Где, сжалясь небеса на стон плачевный мой,

Свободу дали мне Линсеевой рукой…

Затем, чтобы страдать с тобою в лютой доле.

Довольно… ничего мне знать не нужно боле…

С порочных дел его личина сорвана…

Мученье, казни им — достойная цена…

Но, небо! что я зрю… Терей сюда вступает…

И вид его еще несчастную пленяет…

Могу ли я забыть, что сей противный взгляд

Мне в сердце прежде лил любви приятный яд?

Его душа… она плененна уж иною…

О злоба, обладай во всем свирепстве мною!

Спокой свой томный дух, Прогнея… и скрепись…

Что вижу, небо, я?

    Тиран, остановись —

И, мне желая дать в напасти утешенье,

Не умножай мое лютейшее мученье!

Не утешение мне нужно от тебя —

В злодействах оправдай гнуснейших ты себя!

Познай, злодей, что все открыто предо мною;

Увидь сестру мою, гонимую тобою,

Которой вспламенясь порочно, ты навек,

Жилищем мрачную темницу ей нарек,

Чтоб ею жертвовать своей тиранской страсти,

Се жертва, из твоей исторгнутая власти!

При ней самой, при ней себя ты оправдай…

И в ярости моей отмщенья ожидай…

Прогнея… небеса!.. какое оправданье

Терея уменьшить возможет злодеянье!

Ты не ответствуешь, но твой смятенный вид…

Твое сомнение весь дух во мне мутит.

Иль, тщетной робости своей сестры ты внемля

И страстию мое намеренье приемля…

Чтоб сильной радостью сердец не всколебать…

Напрасно, варвар, ты стараешься скрывать

Огнь, злыми фурьями в груди твоей рожденный,

Движеньем коего твой дух ожесточенный

Жилищем мне нарек обители зверей!

О небо, я открыт! Се плод любви моей!

Храни молчание, жестокий мой мучитель!

Твое молчание есть твой изобличитель.

Порочной страстию свой дух воспламеня,

Не тщися уверять ты более меня.

Тебе не внемлю я… бессильному тирану

Прилично прибегать к пронырствам и обману.

Когда перед тобой открыта страсть моя,

Скрываться не хочу в сей страсти боле я.

Познай в моей груди горящий огнь суровый;

Познай, что я ношу позорные оковы,

Оковы лютые, которых тяготу

Мученьем сердцу я и сладостию чту.

Что в них порочен я, я все то ясно вижу,

Любя сестру твою, себя я ненавижу.

Кляни любовь мою, Прогнея, ты кляни:

Судьбу, богов, меня, что хочешь, ты вини;

Терзай меня и рви мое ты сердце злобно —

Мне страсти пременить жестокой не удобно.

Отмсти, несчастная, Терею ты отмсти —

Но сердца пременить его себя не льсти.

Карай меня и будь моих ты мук свидетель!

Я все презрел: закон, тебя и добродетель —

Тебя, котора мне милей души была,

Которая еще и ныне мне мила…

Нет, нет, я льщу тебе, несчастная супруга!

Люблю тебя, люблю; но, ах! люблю как друга!

Все для тебя — венец и жизнь пренебрегу,

Но сердца возвратить тебе я не могу.

Каким ударом грудь, жестокий, мне пронзаешь!

Не можешь!.. и сие сказать ты мне дерзаешь!

Или меня, Терей, своей рабою чтишь?

Но скоро мысль сию, неверный, пременишь

И узришь, что, с тобой восседши на престоле,

Не с тем воссела я, чтоб быть в твоей неволе.

И если презрена тобой твоя жена,

Так может и тебя равно презреть она.

Но не презрением тебе отмщать я стану:

Собраньем над тобой я бедств ужасных гряну.

Не льстись, тиран, узреть еще сестру мою:

Ее супругою Линсею отдаю.

А ты, от глаз ее навеки удаленный,

Супругой и своей любовницей презренный,

В тоске, в отчаяньи, кляни меня, весь свет,

Страдай, стени, томись и жди ужасных бед!

Прогнея… ах, постой… жестокая Прогнея!

Ты с Филомелой жизнь отъемлешь у Терея,

Вселяя в сердце мне собор лютейших мук;

Но нет, я из твоих ее исторгну рук.

Пойдем; влеки меня, мой дух преогорченный,

Влеки вослед…

   Постой, тиран ожесточенный,

Постой, не льстись свое свирепство совершить;

Ты должен наперед Линсея умертвить,

Иль положить своей жестокости пределы.

Познай любовника гонимой Филомелы!

Мое отмщение…

    Оно не важно мне.

Терей, а не Линсей монархом сей стране.

Кто злодеянием корону помрачает,

В число монархов тот вотще себя включает;

Все титлы — вымыслы, лишь истина свята.

Монарх такой, как ты, есть трона тягота.

Взгляни, коликих бед ты ныне стал содетель;

Суди свои дела и будь им сам свидетель:

Достойны ли они владетеля венца?

Ты, дочь невинную похитя от отца,

Хотел навек ее с ним разлучить обманом —

И сделался ее мучителем, тираном.

Ты, страстью к сей княжне позорною горя,

Забыл, что клялся ты у вышних алтаря

Прогнее верным быть, ее любить навеки.

Оставь, надменный враг, толь гордые упреки

И сердца моего не тщись ожесточить;

Не льстись супругою княжну ты получить;

Со Филомелою не льстись соединиться:

С богами за нее Терей дерзнет сразиться.

Не дам совместнику гордиться над собой —

И если злобною назначено судьбой,

Чтоб Филомелою не мог владеть я вечно,

Так и своей ее не узришь ты, конечно.

И если мне пути надеждой льститься нет,

Сражу любезный вид во дни цветущих лет.

Коль должно будет мне, от страсти дух избавлю;

Но мщенья лютый яд навек в груди оставлю.

Губи надежды тень, стени, как я стеню;

Я скоро в гробе с ней тебя соединю.

Увидь из глаз моих грядущу злу минуту —

И не на брак во храм, на смерть готовься люту!

Свирепство в грудь свою и злобу вкореня,

Похить княжну, тиран, с душою у меня:

Твоей любви сия полезна будет жертва.

Умри или меня в сей час повергни мертва!

Довольно ль, небеса, я наглостей терпел?

Умри, когда сего, несчастный, ты хотел!

Постойте, слабые рабы свирепой злобы!

Кого стремитесь вы ввергать во мрачны гробы?

Забылись, что, приняв название царей,

Вы жизнью жертвовать клялись у алтарей

Отмщению богов и счастию народа?

Скажите, кем дана к свирепству вам свобода?

Но рабством никому, Калхант, не должен я.

Твои свирепости…

    Оставь ты с ним меня.

Покорен воле я священническа сана.

Но, приведен на гнев злодействами тирана,

Не мни, чтоб мщением умедлил я моим:

Иль он погибнет мной, иль я погибну им.

Льзя ль гордость мне сию терпеть без униженья?

Постой… ты гордости готовишь пораженья;

Но можешь ли, скажи, стремясь карать других.

Себя невинным счесть в поступках ты своих?

Ответствуй предо мной, пред совестью своею:

Порочный может ли другим быть судиею?

Что хочешь ты сказать значеньем дерзких слов?

Что ты злодействами воздвигнул гнев богов;

Что в ужасе они твоим порокам внемлют

И стрелы пламенны карать тебя приемлют.

Я зрю, что весь тебе поступок мой открыт.

Но чем себя Калхант в своих успехах льстит?

Я имя на себя злодея возлагаю;

А, став злодеем, я весь свет пренебрегаю.

Иль лютостью богов меня страшить ты мнишь?

Но душу ты мою еще не прямо зришь:

Себе мученье я во всех предметах вижу —

И в том, что я люблю, и в том, что ненавижу.

Довольно совести иметь хоть слабый глас,

Чтоб тартар чувствовать мне в сердце всякий час.

Но если ни богам, ни совести не внемлю,

Порочных славой дел стремясь наполнить землю —

Что мыслишь произвесть ты речию своей?

Едину злость в душе встревоженной моей.

Калхант, я раб страстей, ты — подданный Терея;

Я варвар, я тиран: страшись сего злодея;

Не защитит тебя ни сан, ни древность лет!

Терей, для твердых душ на свете страхов нет!

Вещать мне истину мой сан повелевает,

Хоть царь, хоть низкий раб законы преступает.

Не должен тратить я к спасенью их часа.

Не я, но мной тебе вещают небеса;

Будь воле их святой, внимая мне, покорен.

А если во страстях толико ты упорен,

Что истины тебе любезный прежде вид

Твой развращенный дух и сердце тяготит;

Когда слова мои внимаешь ты с мученьем —

От слов сих трепещи и угрожай отмщеньем!

Покрыв венцом чело, воссел ты здесь на трон —

Хранить, не нарушать божественный закон.

Когда порфирою, величьем ты облекся,

Отечества отцом, врагом злодейств нарекся,

И пред народом в том ты храме клятву дал —

Я именем богов ту клятву принимал;

А ныне, страстию порочной омраченный,

Супружества обет нарушил ты священный.

Твой потопленный дух страстей во глубине,

Забыв, что должен быть примером сей стране,

От добродетели взор мрачный отврашает;

Он подданных сердца собою развращает —

И, должный трепетать перед твоим лицом,

Порок убежище находит под венцом.

Открой закрытые свои страстями очи:

Над троном распростерт твоим мрак адской ночи.

Гонима истина, пуская к небу стон,

Оставила тебя, твой двор и пышный трон.

Змеи шипящие обманом гнусной лести

Ползут занять места, назначенные чести —

И, окружа тебя, льют в сердце лести яд,

Чтоб усыпленного низвергнуть в мрачный ад.

Смерть злая на тебя меч лютый изострила,

Разверстая земля дно тартара открыла —

И мановения потребно лишь небес,

Чтоб с шумом от земли навеки ты исчез

И пал во адские пылающие реки

Страдать в отчаяньи неизмеримы веки.

Еще ли медлишь ты раскаянье принесть?

Искореняй любовь, доколе время есть

И не сражен доколь ты гневом вышних грозно:

По смерти каяться мучительно и поздно.

Пролей пред вышними раскаяния стон:

Из ада до небес не достигает он.

Произнесенное не сердцем покаянье

В устах преступника есть ново злодеянье.

Мой дух злодействами от неба отдален;

Не воле разума, но сердцу покорен,

Не смеет изрещи имен всевышних боле;

Спасенья я себе не вижу ни отколе:

Почто мне соплетать пред алтарями лесть?

И что могу своим стенаньем произвесть?

Мне сердца пременить всевышние не могут.

Иным уже ничем Терею не помогут!..

К чему ж напоминать в стенаньях им моих,

Что есть преступник злой, противный воле их?

К тому ль, чтоб ускорить моею казнью злою?..

Она и без того свершится надо мною!

Я слышу в страждущей груди предчувства глас —

И, может быть, живу уже последний час.

Но если в нем свершу намерения люты,

Не пожелаю жить я доле ни минуты.

О рок, единого часа себе прошу!

Потом без трепета я казни все вкушу.

Но прежде, нежели низвергнуся в геенну,

Заставлю трепетать я дел своих вселенну.

Ты смертью мне грозишь; но ты б, Калхант, узрел,

Что дух отчаянный в единый час успел!

Страшись, тиран, страшись своей жестокой страсти!

Готовы над тобой рассыпаться напасти:

Уже над домом сим разверзлись небеса —

Страшись отмщения свирепого часа.

Разверзлась под тобой неизмерима бездна,

И стрелы в грудь твою летят со круга звездна;

Уже вдали от них я слышу ярый гром;

Колеблется с тобой падущий в тартар дом.

Спасай себя, спасай; мне быть с тобой ужасно!

Влеки во ад меня стремление несчастно:

Отраду буду там хотя я ту иметь,

Чтоб к мучащим меня взаимной злобой тлеть;

А здесь… теряю жизнь, когда то вображаю;

А здесь я мучим той, котору обожаю!

Тиранка чувств моих, жестокая любовь!

Рви сердце, возмущай тобой вспаленну кровь!

Наполни грудь мою своим свирепым ядом;

Будь фурией моей и делай свет мне адом!

А ты, для коей я весь свет пренебрегал,

Жену, закон, богов, себя позабывал,

Страшись отмщения души жестокосердой,

В любови пламенной, в свирепой злобе твердой:

Уже не образ твой — мне твой приятен стон!

Исторгну из тебя твой дух надменный вон.

Словами ты меня как громом поражаешь!

Чем Филомеле ты в свирепстве угрожаешь?

Или любовь…

   Любовь!.. ее в сем сердце нет:

В нем фурий — не любовь… Содрогнись, Агамет,

Когда злодейства я тебе мои открою…

Злодейства, государь? Прилично ли герою?..

Не унижай сего названья мною ты:

Во мне геройства нет ни тени, ни черты.

Гоня невинность, я ее страшуся взгляда:

Я варвар, я тиран, я изверг мрачна ада.

Пренебрегая все, что здесь святого есть —

Долг брата, долг отца, долг мужа, славу, честь —

Презря назначенны родством любви пределы,

Я похититель вновь несчастной Филомелы.

О небо!

  Я извлек ее из здешних стен —

По не любовию, отмщеньем воспален.

Когда вошла во храм жестокая Прогнея

Просити, может быть, погибели Терея,

Пред Филомелу я предстал тогда стеня;

Она с презрением взирала на меня.

Я рвался и в тоске лил слез горчайших реки, —

Она с надмением чинила мне упреки.

Тогда отчаянье, свирепство, мщенье, гнев

Во мне вспылали вдруг — и я, рассвирепев,

Во злобу превратил любовь свою несчастну

И влечь велел ее в темницу преужасну…

В темницу, где ее мучениям предам;

Она ей будет ад; я в нем созижду храм —

Там буду стонами свирепой утешаться;

Ее страданьем жить, слезами насыщаться.

Возможно ли иметь тирански толь мечты!

Ах, нет, не сделаешь сего злодейства ты!

Святая истина…

    Не говори ни слова —

Терею ничего на свете нет святого.

Любовь, которой ум преодолеть не мог, —

Вот сердца моего единый только бог!

Страшись Линсеева достойного отмщенья!

В ком станешь ты себе искати защищенья,

Когда мечи его во граде загремят?

Линсей!.. Уже готов ему смертельный яд.

Совместник лютый мой с мучением увянет —

И сердца завистью терзать во мне не станет,

Уже блестит над ним луч пламенной косы:

Сей день влечет с собой последние часы,

Которые ему на свете жить остались.

А чувства ярости в тебе не колебались,

Когда убийцею ты сам себя нарек,

Сплетая из злодейств гнуснейших низкий век?

Не узнаю в тебе я более Терея.

В Терее видишь ты лютейшего злодея.

Престань надеяться влиять мне в душу свет.

Оставь меня моим порокам, Агамет:

Я их искоренить из сердца неудобен.

Расторгнем дружество: я к дружбе неспособен.

Любовь есть спутник мой: иду вослед за ней;

А ежели паду, жалей о мне, жалей!

Сестра любезная!.. Но тщетно дух мой рвется!

Как в дебрях, голос мой бесплодно раздается.

Все тигры в сих местах — одна страдаю я.

Тиран, ответствуй мне: жива ль сестра моя?

Страшись последовать своей злодейской страсти

И содержать княжну в своей ужасной власти;

Страшись упрямствовать ты в лютости своей:

Я в жертву все предам свирепости моей;

Народу варварства я все твои открою,

Слезами алтари я в жалобах омою,

Стенаньем возмущу сердца твоих рабов,

Воздвигну на тебя и тартар и богов —

И узришь пред собой ты гибели повсюду;

Я тысячи смертей тебе готовить буду —

И первая пролью твою злодейску кровь.

На гнев роптанием меня ты нудишь вновь.

Твои упреки мне несносны становятся,

Иль мнишь, что я рожден угроз жены бояться?

И должен ли за все ответствовать я здесь?

Уход твоей сестры смущает дух мой весь;

Но верь, что я тому нимало не виною.

Не мни притворствовать, тиран, передо мною!

Твой взор, твои слова, движенья, все черты —

Все кажет, что мою сестру похитил ты.

Сей тусклый, злобный взгляд, пороком утомленной,

Спирающийся дух в груди твоей надменной,

Произносимые стенания тобой,

Твое смущение и самый трепет твой

Довольно кажут мне твои злодейства мрачны,

И то, что ты презрел священны узы брачны,

Те узы, кои ты взлагал пред алтарем.

Не узником на трон восшел я здесь — царем.

И если будешь ты чинить упреки новы,

Я в силах разорвать толь тяжкие оковы.

Воспомни то, что я владетель здешних стран.

Я помню то, что ты души моей тиран,

Что ты обманщик злой, порочный и коварный,

Враг добродетели, супруг неблагодарный;

Я помню то, что я тобою презрена

И что тобой моя сестра похищена,

Сестра, гонимая свирепостью твоею…

Терей, увы, не мучь ты нас разлукой с нею!

Или несчастный стон приятен для тебя?

Спокой, несчастная царица, ты себя:

Твой стон уже тебе помочь не может боле;

Скрепись и будь судеб покорна строгой воле.

Потоки слез лиешь, Прогнея, ты вотще.

А ты сие, тиран, вещать мне смел еще!

Свирепства моего не разрушай пределы.

Чего ты требуешь?..

    Единой Филомелы…

Отдай ее моим объятиям скорей,

И боле слез моих не узришь ты, Терей,

Хотя супружества закон ты преступаешь

И страстную тобой супругу забываешь;

Хотя измена та лиет мне в сердце яд,

Хоть ей вкушаю смерть в минуту я стократ;

Но я в груди своей стенания сокрою,

Когда уже и сим тебя я беспокою.

Не мни, чтоб я могла печали превозмочь;

Наперсницей моим стенаньям будет ночь.

Когда спокойным сном глаза твои сомкнутся,

Из глаз моих тогда слез токи пролиются:

И я удерживать свой буду тяжкий стон,

Чтоб томный звук его твой не нарушил сон;

Скреплюся, часть моя колико ни сурова.

Довольно ль для тебя терпения такого?

Свободу лишь сестре несчастной ты отдай…

Иль мщенья моего, жестокий, ожидай!

Княжна несчастная!.. Тираны, возвратите,

Отдайте мне ее, иль жизнь мою возьмите!

Княжна любезная!.. ее со мною нет!

Со мною нет ее… и мне противен свет.

Куда смущенный взор я свой ни обращаю,

Везде отчаянье, тоску и смерть встречаю.

Царица, я лишен, лишен сестры твоей.

А похититель тверд в свирепости своей:

Мы сетуем, а он над нами торжествует;

Мы плачем — он на плач невинный негодует!

И, может быть, теперь любовница твоя

В неволе страждет так…

    О рок, что слышу я!

Терей!.. Но кто б сие ни сделал дерзновенно,

Иль жизни должен тот лишить меня мгновенно,

Иль мщенья трепетать Линсеевой руки!

С дыханьем из меня любовь ты извлеки,

Разрушь плачевных дней теченье смертоносно —

И торжествуй потом над пленницей поносно!

Но до скончания моих плачевных дней

Страшись свирепости отчаянной моей!

Паду, коль воля в том есть вечного закона;

Но на развалинах паду фракийска трона.

Страшись!.. Мечом моим свою я грудь пронжу…

Но прежде им тебя я мертвого сражу.

Терей на свет рожден страшить, а не бояться:

Мне низко твоего свирепства опасаться.

Толикой гордости причиной твой венец;

Но скоро гордости увидим сей конец:

Не будешь ты своим злодейством веселиться.

Надменный, должен сам отсель ты удалиться.

Но знай, что не угроз твоих я трепещу,

Законы принимать на троне не хощу;

А что не робок я, узнает то вселенна,

Узнает в трепете и самая геенна,

Что страх в моей груди жилища не имел.

Страшитесь, мне грозя, моих жестоких дел!

Приходит, может быть, та грозная минута,

Сотрется, как змея, меня грызуша, люта.

Не к торжеству в сей день — готовьтесь вы к слезам.

Какие ужасы еще готовишь нам?

Я верю, что тебе не страшны все угрозы.

Услышь хотя мой стон и зри текущи слезы.

Увидь у ног твоих несчастную жену!

Коль то виною чтишь — прости мою вину.

Но, ах! отдай сестру; хоть раз не злобен буди;

Иль вынь стенящий дух из сей томимой груди.

Смущенну стоном сим я душу зрю твою

И в чувствах жалости супруга познаю.

Я вижу, что тебя страшат твои пороки:

Оставь, оставь свои волнения жестоки;

Оставь, преобори свою смятенну грудь

И отвори очам закрытый к чести путь.

Воспомни и представь, Терей, мое мученье,

Которым я с тобой в несносном разлученье

Питала грудь мою, моча потоком слез;

Стремя свой робкий взор на высоту небес,

Дрожащим голосом молитвы воссылала,

И именем твоим молитвы наполняла.

Всегда, во всех местах, у самых алтарей

Прогнеи сердца бог единый был — Терей.

Ты прибыл, и за все печали, мне в отраду:

С изменой объявил мне смерть мою в награду.

Разрушь, разрушь огонь позорной толь любви

И чувства истины в себе возобнови.

Колико не нанес супруге нежной муки,

Трепещущи она к тебе возъемлет руки;

С Линсеем съедини любви своей предмет:

Сим сердца твоего надежда пропадет —

И потушишь ты огнь позорный и несчастный…

Восстань, царица; все слова твои напрасны.

В иное б время их я принял за закон;

Но тамо, где любовь свой утвердила трон,

Где сердце жар ее свирепый наполняет,

Где чувства, ум и дух собой она пленяет,

Где ею лишь горит кипяща в жилах кровь —

Не истина нужна, нужна одна любовь.

Не мни, чтоб кто с княжной возмог соединиться:

Прошенья слабы там, где власть не может льститься.

Отмщай, коль можешь, мне: я зрю свою вину.

Кляни меня, кляни — я сам себя кляну!

Бежит и слов моих, жестокий, не приемлет;

Бежит — ни жалобам, ни горести не внемлет.

Влекома страстию и злобою дыша,

Стремится к варварствам свирепая душа.

Но, ах! сестры моей несчастно вспоминанье

Рвет томну грудь мою и множит в ней страданье.

Сестра, любезная! что сталося с тобой?

Я вижу скорбь твою, я слышу голос твой,

В груди твой стон тяжелый раздается,

На сердце горьких слез источник жаркий льется —

А из оков тебя слаба избавить я!

В тебе, Линсей, в тебе надежда вся моя:

Ты страждешь так, как я, лишась твоей любезной;

Ты любишь и любим: прерви наш стон ты слезной,

Разлуку окончай мою с моей сестрой;

Вступясь за истину, будь истинный герой!

Не меньше твоего тоска мне грудь терзает,

Мне сердце варварство Тереево пронзает;

И верь, святыней я клянусь на свете всей,

Линсей или отмстит, или падет Линсей!

Ужели протекли свирепые минуты,

И перестали ль вам грозить напасти люты?

Ужели победил врага в себе Терей?

Но стон, ваш тяжкий стон, достигший алтарей.

Сей стон, которым здесь колеблются чертоги,

Не облегчения сулит нам — бедства многи.

И да трепещет тот, кто будет им виной.

Царица, твой супруг…

    Супруг!.. нет, варвар мой,

Который всякий час мне томну грудь сражает

И всякий час свои свирепства умножает.

Калхант! Надежды всей навек я лишена:

Княжна невинная им вновь похищена.

Наполнен помыслов, тиранских дум ужасных,

Не внемлет он слезам очей моих несчастных,

И зрит с веселием скорбь сердца моего.

О рок! сестра моя во власти у него!

Мучитель сей своей добычею гордится

И, может быть, ее страданьем веселится.

А боги с высоты не мещут ярых стрел!

А воздух ядом здесь еще не воскипел,

И не разверзлася земля, им угнетенна,

Чтоб подавить собой мучителя надменна!

Сколь злоба им гнусна, узнаешь скоро ты.

Призрите, сильные с небесной высоты

На злость Терееву, на скорбь ее взгляните;

Свой гнев соединя, в груди моей сомкните —

И дайте ярый гром Калхантовым рукам,

Которым поражать пороки сродно вам:

Да будет ныне вновь вселенная свидетель,

Что в вас защитников находит добродетель!

Царица бедная! о рок! сестра твоя…

Что с нею сделалось?

    Трепещет грудь моя…

Слабеет голос мой… возьми сие посланье,

Оно подаст тебе несчастное познанье

Невображаемых свирепостей уму…

Какой разлился яд по сердцу моему!

Черты кровавые руки сестры несчастной…

Свирепая судьба!

    Вид сердцу преужасной!

Прочтем… Престаньте лить, глаза, потоки слез

И новый дайте мне познать удар небес.

«Ты видишь кровь мою, любезная Прогнея —

«Содрогнись и познай свирепости Терея…

«Чтобы злодействия свои сокрыть навек…

«Сей варвар… мой язык в злом бешенстве отсек».

Немилосердый рок… стесняется дыханье,

Скрывается от глаз небесное сиянье;

Злодействам варвара, слезам моим внемля,

Трепещет подо мной разверстая земля.

Прости, сестра моя!

    Судьбина прежестока!

Что может быть сего мучительнее рока!

Сестра любезная! несчастная княжна!

Я плачу… но тоска ль тебе моя нужна!

Нет, кровь одна твоих мучителей поносных

Удобна облегчить мук горесть смертоносных.

Пролей, рука моя, тиранску кровь, пролей!

Жди жертвы сей, княжна, от ярости моей!

А ты, который был ему наперсник верной,

Не мог ли удержать в нем злобы сей безмерной?

Слаба над чувствами Терея власть моя,

И мог ли предузнать сие злодейство я?

Когда в последний раз я с ним пошел отселе,

Просил его себе открыть о Филомеле,

Где он княжну сию несчастную сокрыл.

Увы, мой дух себя подать ей помощь льстил,

Но просьбам сим не внял Терей бесчеловечный

И более являл стремления сердечны,

Которыми томим, терзаем и влеком,

Во злобе и в тоске он сей оставил дом.

Путей глаза его заблудшие искали,

От ярости из них слез токи истекали.

Последовать за ним во страхе я хотел.

Но он последовать себе не повелел;

И так, как бурный вихрь, от глаз моих сокрылся

В свирепстве пущем он в чертоги возвратился.

С дрожащих рук его, дымяся, кровь текла,

Обагренный кинжал рука его влекла;

В груди как будто бы имея остры стрелы,

Он рвался и твердил названье Филомелы.

Сей вид, ужасный вид весь дух встревожил мой,

И сердце все мое наполнилось тоской.

Я вышел, чтоб узнать, не тратя ни минуты,

Места, из коих внес Терей мученья люты.

Есть башня древняя близ сих несчастных стен:

Сомненьем к ней мой дух и страхом был влечен.

И только близко лишь я с оной поравнялся,

Сей лист к ногам моим по воздуху спускался.

Ты зрела хартию ужасную сию…

Кляни злость варвара, отмщай сестру твою.

Тирану бедствия и гибели готовы;

Отмщу и разорву священные оковы:

Им оскверненные, они противны мне.

Хоть беззаконник сей владетель в сей стране,

Но я, от имени владетелей вселенной,

Снимаю рабства цепь с души твоей смятенней.

Готовь отмщение порокам ты, готовь;

Отмщай природу ты, отмщай свою любовь.

Ты видишь, Агамет, злодейства необычны,

Единых фурий лишь стремлению приличны;

Будь сын отечества и за него отмщай,

В царице и в княжне невинность защищай.

Нам в действиях благих всесильные помогут:

Невинность защитят и злобу превозмогут.

Иду пред алтари, сокроюсь в божий дом

Низвесть молитвами на землю страшный гром.

Теки отсель искать, мой дух преогорченный,

Свирепости твоей предмет ожесточенный

И, ах! к ногам своей любовницы лети,

Страдай, стени, томись и злобе отомсти.

Пойдем ужасных стрел готовить тучи яры,

Пойдем направить в грудь злодейскую удары;

Умножим новою печаль свою тоской.

О злоба, управляй Прогнеиной рукой…

Сестра любезная, ты узришь скоро жертву,

Трепещущей рукой поверженную, мертву!

Свирепство лютое… последуем ему.

О сердце! тщетно ты противишься уму:

Твой вопль страданием мне душу наполняет,

Но злобы праведной во мне не пременяет.

Неблагодарный муж!.. несчастливый отец!

Ты станешь трепетать Прогнеи, наконец.

Ужасной жертвы кровь до облак воздымится,

И с стонами твоей жены соединится.

Несчастные княжны взойдет на небо глас,

Всесильных тронет он, и в тот ужасный час,

Когда твой гордый дух от тела оторвется,

В оковы тяжкие, в геенну понесется…

Тогда уже моих раздастся стонов звук

О том, что не узрю твоих во аде мук.

Злодей, ты произвесть был силен преступленье,

Могущее привесть и тартар в удивленье;

Ты силен был из нас извлечь потоки слез,

Но слаб отмщения избегнути небес.

Страшись, страшись, тиран, во злобе обличенной,

Отмщенья лютого жены ожесточенной.

Мне мил свирепости готовимый венец,

И род отмщенья мной избран, наконец,

Который злость мою навек собой прославит,

Который трепетать и варваров заставит.

Что зрю? твой вид еще отчаянье являет!

Невинность гонится — а небо не отмщает!

Не оскорбляй своим роптанием богов;

Их гром над варваром разрушиться готов.

Народ со ужасом его свирепству внемлет;

За истину отмщать оружие приемлет.

Уже смятением весь город воскипел,

Готовя тысящи во грудь тиранску стрел —

И, чтя слова твои, трапезы ждут священной,

В сей день готовимый и Вакху посвященной,

Чтобы сорвать венец с порочного чела.

Для сердца моего такая месть мала.

Тот может быть, престол теряючи, спокоен,

Кто чувствует, что он престола недостоин.

Нет, сердце варвара иной мучений род,

Стесня отчаяньем, на части разорвет. —

Трапезу пусть сию ужасну он вкушает

И ею казнь свою лютейшу довершает.

Она к отмщению злодейств его нужна,

И с варварством его мое сравнять должна.

Я ею адское страданье в нем открою

И тартар весь в душе тирановой устрою.

Какой очам моим вид страшный предстает!

Сестра несчастная!.. почто же меркнет свет!

Где я?.. Иль лютый рок, умилостивлен мною,

Покрыл ужасный сей предмет гееннской мглою —

Вещайте, где моя сестра? со мной иль нет?

Не видит взор ее, но сердце познает.

Сестра любезная!.. дух горестью я рушу,

Прими в объятия свои Прогнейну душу.

Царица, я княжну из тяжких уз извлек,

Чтоб, зря ее, влачить во стонах скорбный век…

Но стоны ли одни составят облегченье!..

Здесь действует уже Прогнеино отмщенье.

Оно здесь действует?.. Царица, наш злодей

Владеет и венцом и жизнию своей;

Оно здесь действует?.. а варвар наш спокоен?

Такой ли мщенья род злодейств его достоин?

Едина смерть его достойна жертва ей.

Мое отмщение ужаснее смертей.

Восторжествуем мы, сестра моя любезна!

Но не пременится ее судьбина слезна,

И нежных слов ее приятный сердцу звук

Не уменьшит в любви моих несносных мук

Ты плачем лишь мои страданья умножаешь

И стоном моему ты стону отвечаешь.

Княжна любезная!..

    Прерви свой тяжкий стон:

Уже колеблется тирана гордый трон;

И здесь он царствует последние минуты.

Я вижу, варвары, стремленья ваши люты —

И гибели познал, готовимые мне,

Но тщетно восстают народы в сей стране.

И ты, коварная начальница смятенья,

Не льстясь, не льстись узреть супругова паденья;

Не мни насытить страсть ты лютости своей,

Впиясь во грудь мою жестокою змеей.

Клянусь любовью я, во злость преобращенной,

Меня терзающей и варварски отмщенной,

Которой поощрен, к тиранству я теку,

Что первое твое я сердце извлеку.

Увидишь, сколько я врагам отмщать умею…

Но, небо, для чего один я меч имею?

Почто природа мне искусства не дала,

Чтоб души я терзал, подобно как тела?

Нет, варвар, вспламеня свой дух гееннским жаром.

Гордиться можешь ты сим страшным адским даром;

Твои желания, изменник, не вотще.

Иль мало души в нас терзать ты мнишь еще?

Увидь, тиран, княжну, размученну тобою!

Изменники… кого я вижу пред собою!

Увидь страдание, тоску ее и стон.

Иль мало, думаешь, в нас души мучит он?

То злоба лишь одна пренесть твоя удобна.

Но всякая ль душа твоей душе подобна?

Тиран, взгляни на сей томимый скорбный вид,

На сей увядший цвет бледнеющих ланит:

Какая б фурия жестокости имела…

Довольно мучусь я… о боги!.. Филомела!

Княжна несчастная, жестокости предмет!

Колико страшных мук мне сердце скорбно рвет!..

Тебя ль я зрю? тебя… мне сердце то вещает,

Оно все гнусности поступка ощущает,

К которым злоба, гнев и страсть меня влекла:

Позволь, чтоб кровь моя ручьями здесь текла…

Поди!..

  Ах, дайте мне у ног моей любезной

С потоком крови злой поток смешать мой слезной!

Уже безвременны раскаянья сии…

Тиран, не умножай жестокости свои.

Твой вид мучения несчастной удручает.

Оставь ее… О рок!.. она живот кончает!..

Твой взор губит ее, безжалостный Терей:

Спасем несчастную от глаз его скорей.

Она кончает жизнь… о рок немилосердый!

Ты наших мук виной, тиран жестокосердый!

Она кончает жизнь… Царица… Небеса!..

Что может быть сего ужаснее часа!..

Постойте, варвары… вотще слова я трачу…

И в первый в жизни раз от мук лютейших плачу.

Вотще страдания ужасные терплю…

Но, быв отмстителем, еще ли я люблю?

Когда изменница готовит мне паденье,

Исчезни вредное для сердца сожаленье,

И место мщению ужасному оставь.

Прославь себя, Терей, злодействами, прославь;

Лей кровь противную кипящею рекою,

Карай, губи, терзай, лишай сердца покою! (Калханту.)

А ты, защитник их ужасных дум и дел,

Ты возмущати чернь против монарха смел!

Но знай, что все твои намеренья напрасны;

В сей час увидишь ты отмщения ужасны,

На вас бросающи мученья казни яд;

В сей час враги мои низвергнутся во ад —

И ты падешь… Но что терпеть мне боле…

Вступите воины…

    Тиранствуй на престоле!

Тиранствуя, стремись невинность поражать

И человечество собою унижать!

На раны иль на смерть тебе жрец вышних нужен;

Рази — перед тобой стоит он безоружен.

Влеки без жалости из тела сердце вон,

Которым воссылал к бессмертным жертвы он;

Обагривай в моей крови невинной руки,

Тиранствуй, вымышляй и казни ты и муки:

Не робок дух во мне… рази меня скорей…

Рази… но помни то, что есть цари царей,

Которые сердца людей со тронов видят,

Отмщают истину, пороки ненавидят,

Которых на тебя с небес пылает гнев.

Постой… оставьте нас. На мя рассвирепев,

Ты тщетно возмутить рабов моих дерзаешь

И лицемерные им басни соплетаешь.

Не божий гнев, но ваш готовит гибель мне.

Не привлекай, тиран, напастей сей стране

Хулением твоим порочным и ужасным;

Не делай своего народа ты несчастным.

Не заражай сих мест потоком гнусных слов

И в злобе трепещи, чтоб ярый гром богов,

Падущий во главу хулителя святыни,

Не превратил сии селения в пустыни.

Тиран, теперь я зрю источник гнусных дел:

Безбожием себя к паденью ты привел.

Вот следство лютое надменной, дерзкой мысли!

Губи себя… богов богами ты не числи!

Но в сердце дерзкие питая толь мечты,

С каким бесстыдством там себя покажешь ты,

Где ждет тебя в сей час трапеза освященна,

В виду прозорливых народов помещенна?

Как в торжестве дерзнешь всевышним ты соплесть

Хулу в душе своей, устами гнусну лесть?

Не возмущай во мне ты сердце днесь смятенно!

Оно отчаяньем довольно угнетенно.

Поди отсель, оставь… оставь меня, Калхант:

К трапезе буду я… ужасный сердцу глас!

Ты будешь, а в уме лишь злость одну вмещаешь —

И бытия богов еще не ощущаешь.

Что боги есть, тиран, увидишь ты из бед,

Которы на тебя во гневе рок пошлет.

Сейчас твой дух разить я ими начинаю —

И именем богов тебя я проклинаю.

Калхант, постой… о рок! ужаснейший удар!

Какой снедающий разлился в жилах жар!

Отчаивайся, рвись и множь ожесточенье:

Тебя здесь бедства ждут, а в вечности — мученье.

Мне сердце разразил ужасной клятвы звук…

Но должен ли еще Терей страшиться мук?

Нет, нет; возобновим свои стремленья люты,

Отмщенью посвятя оставшие минуты.

Не внемли ничему, отчаянный Терей:

Сколь тартар ни жесток, он весь в душе твоей.

В слезах, в отчаяньи, размучен злой тоскою…

Куда стремлюся я?.. где я ищу покою?

Повсюду вкруг меня сгущенный вьется мрак —

И кажет всюду мне княжны кровавый зрак…

Я слышу стон ее, зрю трепет… скорбь… смятенье…

Не мучь меня, не мучь, ужасно привиденье!

Уже довольно я за злость мою терплю;

Стеню, страдаю, рвусь и, ах! еще люблю!

Люблю… когда мой дух всю злобу ощущает;

Люблю… в страданиях мне сердце то вещает.

И в страсти пагубной, смущая мрачный ум,

Пленен не нежностью, но тьмой тиранских дум.

Надежды лестные, отчаянный, не видя,

Живу свирепством я, свирепство ненавидя.

Ах, сжалься надо мной немилосердый рок!

Не буди столько лют, колико я жесток —

И, страсти покоря рассудка слабой воле,

Названье варвара не дай носить мне боле.

Но тщетен страждущей души унылый стон,

Когда даст уму свирепа страсть закон,

Названье гнусное свирепого злодея,

Ты мной сопряжено со именем Терея;

И ты, по множеству творимых мною злоб,

Последуешь за мной в готовимый мне гроб!

Уже я чувствую врагов стремленья яры,

Летят во грудь мою смертельные удары,

Оставлен всеми я, сужден умреть стеня,

Надежда мстить — и ты оставила меня!

Ах, тщетно в те часы, когда мой дух терзался,

Я за трапезою неколебим казался!

Когда там яствы я в уста свои влагал,

Казалось, что свою я плоть на части рвал.

Вино в моих устах во кровь преображалось:

Падение мое всечасно мне мечталось…

Грызенье совести, отчаянье и страх

Последуют оттоль за мной во всех местах…

Не медли, лютый рок, моей ты смертью злою:

Завесу вечности открой передо мною.

Я тартар предпочту ужасной жизни сей…

Ах, жизнь преступника геенны самой злей!

Княжна несчастная!.. ужасно приключенье!

Что сталось с ней, скажи, умножь мое мученье!

Нет сил моих, увы, безжалостный Терей!..

Что сталось с ней — рази, рази меня скорей!

Ее на свете нет.

    Немилосерды боги!

Узрев идущую ее в свои чертоги

С Линсеем и с ее несчастною сестрой,

Я им последовал — и дух терзался мой,

Предвидя скоро ей со светом разлученье.

Шаг всякий умножал души ее мученье.

И, взором устремясь к любовнику своим,

Казалось, говорить она желала с ним.

Во страждущей груди слова ее спирались

И путь себе открыть со вздохами старались;

Стесняли скорбный дух, из уст стремились вон…

И превращалися в один плачевный стон.

Достигши, наконец, чертогов тех несчастных,

Отколе действием страстей твоих ужасных

К страданью общему она похищена,

В слезах и в трепете их видела она.

И, знать, воспомня там твои гоненья люты,

В сии жестокие и страшные минуты,

Она в отчаяньи теряла свет из глаз —

Во ужасе своем не узнавала нас.

И равно, как тебя, страшилась, трепетала,

Линсею и сестре несчастной не внимала;

И, к небу устремя покрыты взоры тьмой,

В мученьях и в тоске живот скончала свой…

Народ смущается, тебе готовя бедство.

Любови пагубной ужаснейшее следство!

Немилосердый рок! Где я?.. что слышал я?..

Довольствуйся, душа жестокая моя,

Лиша в свирепости тиранской сей рукою

Княжну — цветущих лет, меня — на век покою!

Княжна любезная!.. жестокий Агамет!

Княжна!.. итак ее уже на свете нет?

В ужасном свете сем, чем я ни утешался,

Чем я в страданиях моих ни восхищался,

Чем сердце страстное свое ни наполнял,

Чем возмущенную я душу ни пленял —

То все рукой моей свирепых фурий злоба

Во дни цветущих лет повергла в недра гроба;

А я влеку еще плачевну жизнь свою!

Разите, боги, вы тиранску грудь мою!

Страшись, чтоб на тебя судьбы во гневе ярой

Не поспешили сим ужаснейшим ударом;

Страшися лютыя кончины ты своей.

Смерть беззаконника начало есть смертей.

Страшусь… и мук терплю ужасных бесконечность…

Не смерть ужасна мне… одна ужасна вечность.

О вечность, я к тебе злодействами иду.

Ах, ежели тобой мученья лишь найду!

О смерть ужасная, преступников отрада,

Не дверь покоя мне, ты дверь отверзешь ада.

Колико б мне удар полезен был ее,

Когда бы он мое разрушил бытие!

Я слышу страшный шум… пришло мое паденье!

Ужасно, государь, воздвигнулось смятенье:

Народ, ожесточа свирепостью сердца,

Бежит лишить тебя и трона и венца;

Огонь и меч твои чертоги окружают.

Злодеев малости сии не поражают.

Мой трон колеблется, венец с главы падет;

Продлим мучения сердечны, Агамет!

Спасем несчастну жизнь, оставим дом, напасти,

Убегнем… но со мной мои убегнут страсти.

Где буду я искать утехи и отрад?

Терзаем злобою, питая в сердце яд…

Вопль страшный множится, колеблются чертоги,

И я к спасению не зрю себе дороги.

К кому прибегну я? Готовится мне ад.

Спаси несчастного владетеля, Калхант!

И жизнь и смерть мою в своей ты видишь воле:

Стремятся кровь мою пролити на престоле.

Напасть моя близка. Позволь мне скрыться в храм

И к оскорбленным мной прибегнути богам:

В сердцах их милость есть, хотя они и строги.

Врагов своих в свой храм не принимают боги.

Страшися приступать к священным сим вратам:

Погибель вящую найдешь себе ты там.

Не царствовать, страдать ты должен в здешнем граде.

Ищи прибежища себе во мрачном аде.

У фурий, коих ты свирепству подражал,

Когда, терзая нас, богов ты раздражал;

Ищи отрады ты в мученьях бесконечных.

Служитель дерзостный богов бесчеловечных…

Какой я слышу стон и шум за дверью сей?..

Конечно, малое число моих друзей

Последний жизни час Терея защищают

И смертию свое отчаянье венчают.

Постойте; я сии удары прекрачу,

И вашу смерть своей я смертью отврачу.

За злобу должен я снести лютейши муки.

Оставьте навсегда мой меч, ослаблы руки!

Открой главу мою злодеям, мой венец,

Которым утверждал спокойство я сердец:

Не нужны боле вы бессильному Терею.

Се жертва для богов: явись во храме с нею.

Я к ней присъединю мою смущенну кровь.

Пойдем явить друзьям бесплодную любовь.

Куда стремлюся я?.. На смерть!.. на смерть ужасну!

Пролейте, варвары, монарха кровь несчастну,

Когда его чело и грудь обнажена.

Пей кровь супругову, свирепая жена!

Открой мне, злоба, путь к жестокому злодею —

И меч во грудь моей рукой вонзай Терею…

Тиран! рази меня, всего меня лиша —

Или в сей час твоя злодейская душа

С твоею кровию из тела извлечется.

Терей отчаянный о жизни не печется.

Могу ль терпеть ее, собой гнушаясь сам?

Она противна мне, противна небесам.

Омой в крови моей ужасные пороки:

Сколь ни ужасен ад, сколь боги ни жестоки,

Их лютость бед меня достойных не нашла;

Моя свирепость все злодейства превзошла.

Рази, вот грудь моя, которой дышит злоба.

Рази, отверзи мне желанны двери гроба.

Уже противиться тебе я не хощу:

Не брани пагубной, но казни я ищу.

Введен в отчаянье тебя разящей местью,

Тиран, ты мнишь меня обезоружить лестью.

Не внемлю позднему раскаянью сему…

Смущенный разум мой не внемлет ничему.

Одни жестокости твои, тиран, я вижу

И, ими мучимый, тебя я ненавижу.

Княжны несчастной тень, томимая тоской,

Отмщенья требует, отъемля мой покой;

Взирает на меня, грустит, мятется, стонет.

Какого варвара печаль ее не тронет?

Довольна будешь ты, любезная княжна,

И кровь твоя рекой пролиться здесь должна.

Умри, свирепый враг… Что делать предприемлю?

Чему, отчаянный, в своем свирепстве внемлю,

Обезоруженну пронзая в злобе грудь?

Оставим для иных толь низкой мести путь…

Линсей! где варвар наш? где сей мучитель лютый?

Настали моего отмщения минуты —

И он почувствует свирепость всю мою.

Я здесь — и пред тобой без трепета стою.

Мне гнев не страшен твой, колико не опасен;

Не лютость казни мне, я сам себе ужасен.

Стремись терзать меня — и, грудь мою разя,

Кроваво сердце вынь и рви, колико льзя.

Я облегчением считать мученья буду,

В которых, может быть, свирепства позабуду,

Свирепства лютые, ужасной страсти плод.

Довольствуй смертию моей вельмож, народ,

И, в крови обагрив моей дрожащи руки,

Дай мне почувствовать лютейшие ты муки.

И если я когда тобой любим столь был,

Сколь сердцу моему был взор Прогнеи мил,

Забудь на час во мне свирепого злодея —

Внемли прошению несчастного Терея.

Как варвар, я во гроб свергаюсь, наконец;

Но я любил и, ах… Прогнея! — я отец…

Отец несчастливый, игра порочной страсти.

Мой сын, любезный сын, в твоей остался власти;

Во стонах сих меня должна ты понимать:

Забудь отца его и будь Ифису мать.

Младенец сей моим злодействам не причастен;

Что я отец его, одним он тем несчастен.

Призри невинности младой ты слезный ток —

И буди столь нежна, колико я жесток.

Да будут дни его навек тебе любезны!

Уже твои слова и стоны бесполезны;

В сем сыне грудь мою терзал твой лютый взгляд:

Ты будешь следовать за ним во мрачный ад.

Страшись и трепещи, сражаяся с собою,

Сей сын!.. вострепещи!.. сей сын перед тобою!

О боги!.. смутный взор смыкает вечный мрак…

Тиранка, изъясни мне сей ужасный знак.

Любезный сын!.. какой пожертвован ты злобе!

Не мучь меня, скажи: где он?..

     В твоей утробе:

За трапезой ты им насытился в сей час.

Познай, познай в себе его скорбящий глас.

Терзайся и стени: твои страданья люты

Уменьшивают скорбь мою в сии минуты.

Ах, если б в сердце ты вмещал всю скорбь мою…

Мой сын! твой вопль в своем я сердце познаю,

Он сердце томно рвет и грудь мою терзает.

Хладеет кровь моя, мутится, замерзает.

Тираны! наконец, отмщенье вы нашли —

И злобою мои злодейства превзошли.

Жена свирепая! мой сын, мой сын любезный!

Все тщетно!.. все мои страданья бесполезны.

Мой сын!.. лети, мои дух… во след за ним спеши,

Лети во ад искать сыновния души.

В месть беззаконью зря пролиты крови реки,

Страшитесь раздражать бессмертных, человеки!